Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 217 (всего у книги 336 страниц)

29
Базиль

Томус лежал в своих покоях на ложе из верблюжьих шкур, а над ним стоял седобородый лекарь. Медовые глаза Томуса стали нездорового горчичного цвета. На двойном подбородке выступили капельки пота.

– Его дыхание, – сказал лекарь-дикондиец по имени Тео. – Оно сбивчивое. Как и сердцебиение.

– Что ты можешь для него сделать?

– Я дал ему обезболивающее. К сожалению, более полезные лекарства оказались… испорчены.

Мне не хотелось знать, каким образом. Я опустился на колени у постели Томуса. Судя по его раздувающимся щекам, ему явно приходилось несладко.

– У Маркоса получилось? – хрипло просипел он.

– Не волнуйся за него. Я спрошу Кярса, позволит ли он тебе остаться в храме Хисти. Там и воздух получше, и лекари. – Я взглянул на Тео. – Я не хотел тебя обидеть. Но у них было на семьсот лет больше, чем у тебя, чтобы выучиться.

Тео приложил руку к сердцу и вышел.

– Государь император, – сказал Томус. – Разве шах Кярс меня пустит? Я ведь вел себя эгоистично.

– Твой эгоизм мог бы всех нас спасти. – Я напряженно вздохнул. – Когда ты пытался удрать на верблюде, тебя направляло верное чутье. Да, я угрожал тебе смертью. Но теперь думаю, что мне следовало бы бежать вместе с тобой. Как и всем нам.

Томус немного поразмыслил, сипло и неровно дыша.

– Я тоже о многом сожалею. Но, как ни удивительно, не о приходе сюда. Если мы выживем, то получим целый мир, полный чудес.

– Чудес? Или женщин? – хмыкнул я.

– Женщины тоже не помешали бы. Хотя я все равно не женился бы на женщине из Никсоса.

– Никогда о таком не слышал. А что не так с тамошними женщинами?

– Моя мачеха оттуда. Она носила меч на поясе и размахивала им, когда ссорилась с моим отцом. Там женщины обычно носят мечи. – Томус покачал пальцем. – Если выживешь в этой передряге, не женись на женщине из Никсоса.

– Может, с тех пор все изменилось. Семьсот лет – долгий срок.

Томус закашлялся и уже не мог остановиться. Мне оставалось лишь ждать, когда закончится приступ.

– Прошу прощения, государь император. Мне совсем не хотелось слабеть в такие времена.

Быть может, следовало послать его через южный проход с просьбой к Сире взять его в плен. Но что, если Томус вычислил бы мое желание и содержимое письма? Падшие прочитали бы, что у него на уме, и сожрали бы его.

– Недавно мне снился сон, – сказал Томус. – Я был на своей винодельне в Деймосе со старшим сыном, Ставом.

При упоминании этого юноши я поморщился.

– Надеюсь, это принесло тебе облегчение.

– С тех пор как ты его убил, мне трудно любить кого-то из своих детей. Я всегда боюсь слишком к ним привязаться.

– Прости, Томус. Я сделал это в пылу сражения.

– Я знаю. Но он был моим первенцем. – Томус всхлипнул. Как это не похоже на него – плакать у меня на глазах. – Когда он родился, я раздал каждому жителю Деймоса по серебряному дукату. И пообещал Архангелу, что, если он сохранит Става целым и невредимым, я буду самым преданным его слугой.

То же самое обещание много лет назад я дал ради Дорана.

– Я никогда тебе этого не рассказывал, но клянусь, сейчас я открою чистую правду. В тот день на острове, после того как Став прорвал оборону моих лучших воинов, он бросился прямо на меня, и в его глазах полыхал огонь. Я был уверен, что он меня убьет, но решил умереть, сражаясь. Поэтому обнажил спату, и мы со Ставом сошлись в схватке, которую я никогда не забуду. Ее надо было увековечить в песне. Я с радостью назначил бы его своим Первым копьеносцем.

Мои слова вызвали у Томуса улыбку, и я был этому рад.

– Мой мальчик был таким сильным. Они с Дораном могли бы стать лучшими друзьями.

– Может, он снова тебе приснится.

– Не хотелось бы. Уж больно горько просыпаться.

Вот бы мы могли проснуться у своих очагов, а не здесь.

– Отдохни, Томус. Я постараюсь тебе помочь.

Чтобы укрепить обоюдное доверие, я взял Кярса на обход Зелтурии. Точнее, того, во что она превратилась в кровавом тумане. Мы зашли в район Ядавия с многочисленными каменными колодцами, увенчанными гладкими деревянными крышками. Я отодвинул одну и увидел растущие в розовой воде глаза.

Кярс выблевал завтрак на камни.

Затем мы посетили кладовые. Туши коз и овец сочились липкой желтой жидкостью. Лекари утверждали, что это часть крови.

После этого мы завернули к амбарам. Среди зерна появились зловонные мешочки с белым гноем. При прикосновении они лопались, а брызги разрастались, иногда прямо на коже. Лекари определили, что это именно гной.

Я показал Кярсу вены в горе. Мы прижались к ним ушами и услышали сердцебиение. Я повел его посмотреть на цветы, растущие из животов раненых, лежащих в пещере, и на сад, в который она превратилась.

Я вел его по пещерам, наполненным людьми с завязанными глазами, каждого из которых я мог назвать по имени. Не все еще потеряли зрение, но, похоже, повязками лучше всего удавалось предотвратить повреждение глаз кровавым туманом. Некоторым пришлось заткнуть уши, чтобы не потеряли слух. Никто не знал, почему эти напасти поражают одних и не поражают других, почему то появляются, то исчезают.

– Если я или кто-то из командования заболеет, ты пустишь нас в храм? – спросил я Кярса.

Абу перевел.

– Тебя и твоих родных. Но я не могу сделать это для твоих военачальников. Они убили слишком много моих людей.

– Это я им приказал.

Кярс вздохнул.

– Там, откуда я родом, в убийстве обвиняют тех, на чьих руках кровь, чтобы правители избежали осуждения. Я уже сказал всем в храме, что твои воины убивали жителей Зелтурии вопреки твоим приказам. Как еще, по-твоему, я мог позволить тебе войти в это священное место после такой резни?

Я понимающе кивнул. Но это означало, что Томус не укроется от кровавого тумана. Мне придется найти другой способ его спасти.

Я решил не показывать Кярсу Падших ангелов. Слишком многих мы потеряли в южном проходе, когда они погрузились в пучину безумия и отчаяния. Некоторые выдавливали собственные глаза. А другие заливали в уши раскаленный металл, надеясь заглушить песнопения. Но тщетно.

Несмотря на все предупреждения, Като настоял на том, чтобы увидеть ангелов.

– Я всякого повидал в Химьяре, друг мой, – сказал он. – Там были и ангелы. Я знаю, что нельзя смотреть на них слишком долго.

Геракон повел его к проходу. Като вернулся потрясенным, с капельками пота в бороде.

– Те были не такими, – признался он и побежал в храм Хисти – единственное место, избавленное от этого кошмара.

Позже мы принесли тела тридцати человек, погибших в южном проходе. Они пытались сбежать из Зелтурии. На телах не было ран, только кожа побледнела из-за того, что Падшие высосали всю кровь. И сожрали внутренние органы. Все внутренности исчезли и были заменены странной прозрачной жидкостью с запахом жженого сахара. Лекари определили, что это вода с древесным соком.

Мне оставалось лишь надеяться на то, что Кева придет. А если нет, мы сгинем в пасти какого-нибудь чудовища.

Когда Кярс удалился обратно в храм Хисти, я вернулся в свои покои, чтобы хоть немного отдохнуть.

– Интересный трюк ты придумал, – сказала Саурва, скрывающаяся в складках кровавого тумана. – Послать Маркоса с письмом к Сире и попросить взять его в плен. Порой я забываю, насколько люди бывают хитроумны.

Я сел на кровати и потер сонные глаза.

– Так значит, у него получилось. – Я с облегчением приложил руку к сердцу. – Благодарение Архангелу.

– Вот только он дошел не в целости. – Она подплыла ближе. Ее глаза были словно залиты черными чернилами. – Стратег без зрения почти так же бесполезен, как дэв, не умеющий менять обличье.

Я не хотел показывать ей, как расстроен, и держал себя в руках.

– Он выжил. И более того, освободился от тебя и Падших.

Саурва хлопнула себя по бедрам.

– Ты освободил одного человека из пятидесяти тысяч, ну и герой же ты, папочка. К несчастью, теперь мне придется изменить наше соглашение. Всякий, кто попытается покинуть Зелтурию, какие бы у него ни были намерения, окажется в море душ, у ангелов.

Я и не подумал о том, как отреагируют Падшие на мой поступок. Я лишь пытался спасти старого друга. Неужели из-за благих намерений я подверг опасности всех остальных?

– В лагере Сиры нам дают воду и провизию.

– В Зелтурии полно еды и воды, папочка.

– Мои люди не могут питаться этой испорченной дрянью.

– Тебе следовало подумать об этом прежде, чем пытаться нас обдурить.

Я раздраженно сжал кулак. Откуда мне знать, передала ли Сира письмо Кеве? Откуда мне знать, придет ли спаситель?

Глаза Саурвы превратились в зеленые, как море, а зрачки стали ромбовидными.

– Помоги нам открыть Врата, папа. Сделай то, ради чего тебя привели сюда. А если не сделаешь, все вы медленно умрете, и тогда я найду кого-нибудь другого, кто выполнит задачу.

– Наверное, чтобы привести меня сюда и в это время, пришлось немало потрудиться. Не думаю, что найти мне замену так уж просто, как ты пытаешься представить.

– Ты сильно ошибаешься. После смерти Лат мне нужно лишь подождать, пока кровавый туман распространится дальше. В конце концов он поглотит все три царства латиан, и сопротивляться будет бессмысленно. Ашери воскресла, и теперь мы можем добиться от нее заклинания, чтобы открыть Врата, нравится ей это или нет. Ты и не особо-то нужен для нашего замысла. – Она недобро улыбнулась. – Но я все равно рада встрече с тобой.

Где-то в ее словах таилась ложь. Я слышал в жизни достаточно вранья, чтобы это понимать. Саурва служит своей богине, а значит, боится ее. Если они могут просто подождать, с какой стати она так настойчиво меня подталкивает? Нет, она боится провала, потому что будет отвечать за последствия.

Как и я.

Повсюду в горах расцвели красные тюльпаны. В каждом цветке находился тонкий мешочек, который лопался при касании, взрываясь кровью. Такова красота, по мнению Падших ангелов.

А во что верил я? Я размышлял об этом, сидя в пустой комнате в глубине пещеры, далеко от всех моих воинов. Я выходил только для того, чтобы навестить Томуса, чья боль все усиливалась. Однако он улыбался и уверял, что его выздоровление «не за горами».

– Я когда-нибудь рассказывал тебе о самом потрясающем дне моей жизни, Томус? – спросил я, когда лекарь дал ему мак.

– Это была оргия? Очень надеюсь, что оргия.

– Не такого рода, как ты любишь, – засмеялся я.

Томус разочарованно вздохнул.

– Ладно, все равно расскажи.

– Мне тогда было семнадцать. Я был помешан на команде Зеленых. Все мои вещи были зелеными. Зеленые штаны, зеленая шляпа, зеленая рубаха, зеленые сапоги. Зеленый флаг, зеленая кровать, зеленая дверь. В Зеленых я верил больше, чем в Архангела. Я знал, что в тот год они обязательно выиграют. Они собрали лучшую команду всех времен. Я до сих пор помню имена всех наездников и могу перечислить все самые яркие эпизоды скачек того года. Я преклонялся перед этой командой в большей степени, чем перед апостолами или богом. Я ел, пил и дышал Зелеными. Помню, как пришел на стадион. У меня было такое чувство, что я в кругу семьи – других поклонников Зеленых. Помню, как радостно кричал, когда мы выиграли первые гонки. Именно это место казалось мне святым и достойным поклонения: я считал, что следовало возносить песнопения во славу гонок, а не во славу ангелов, которые подвергают нас испытаниям. А потом в самой решающей гонке года вернулись Синие. На наших глазах Космо Зефир обошел Кенто Солари за секунду до финиша. – От нахлынувших ужасных воспоминаний я хлопнул себя по бедру, как будто снова оказался там в разгар катастрофы. – И знаешь, что мы сделали?

– Расскажи…

Голос Томуса был совсем слабым. Он никогда не интересовался гонками на колесницах, вот почему я решил, что эта история поможет ему заснуть.

– Мы сожгли половину Костаны. Это было волшебно. Я стал пламенем. Бездумным ветром, несущим в душе огонь и бранящим весь мир. Потому что, когда Зеленые проиграли, мой мир рухнул. Мерзким Сатурнусам пришлось потратить миллионы золотых дукатов, чтобы привести город в порядок после нашего святого гнева. Конечно, я был кретином. Но в каком-то смысле я до сих пор такой. По-прежнему хочу, чтобы моя команда победила, больше всего на свете. Вот только сейчас это уже не гонки. И я сам – предводитель. И побеждал. Я побеждал, и все мы пели хвалу. И что произошло потом? Появилось облако крови и перенесло нас в другое время. И теперь… теперь мы проиграли. А жечь здесь нечего.

К тому времени как я пришел к этому печальному выводу, Томус погрузился в безмятежный сон. Удивительно, насколько я дорожил человеком, который первым бросился бежать, как только на небе появилось кровавое облако.

Быть может, потому что он относился ко мне с заслуженным скепсисом. Он не купился на легенду о Зачинателе и ложь, которую я рассказывал всем воинам, дабы они следовали за мной. Ложь, в которую я и сам поверил лишь потому, что выиграл много сражений и пробил много стен.

Позже я заметил, что другие тоже начали во мне сомневаться. Я видел это в их наполненных тоской взглядах. Среди них был и префект Геракон, Первый копьеносец. Он доносил до меня тревоги легионов:

– Почему мы не вторгаемся в храм Хисти? Почему позволяем шаху Кярсу разгуливать по городу? Почему нарушили договор с Сирой, хотя она нас кормит?

Другие воины не задавали таких вопросов в лицо, а значит, перестали мне доверять. Вероятно, в Гераконе они нашли отдушину после моей сомнительной святости. Он был самым искусным из моих командиров, и, возлагая надежды на чистую силу и мощь, воины могли освободиться от ига принципов, насаждаемых священниками и мною.

Я не сердился на них за это. Ведь мои принципы нас подвели. Мы проиграли гонку.

– Прикажи нам очистить храм, как и собирался с самого начала, – молил Геракон. – Тогда мы сможем там поселиться и наконец-то дышать чистым воздухом.

– Это блажь, Геракон. Пятьдесят тысяч человек там все равно не поместятся.

– Я знаю. Но даже если мы будем убивать друг друга за право там находиться, – все лучше, чем медленная смерть. Все лучше, чем смотреть, как из глаз заболевших прорастают цветы. Ты ведь наверняка это понимаешь, государь император.

Я задумчиво кивнул и велел ему уйти.

Хотя никто ничего не делал и не говорил против меня, было лишь вопросом времени, когда моя власть над армией в пятьдесят тысяч воинов пошатнется. Южный проход это доказал: хотя я поставил там охрану, люди по-прежнему пытались улизнуть, и мы находили в песке тела без крови и без души.

Их я тоже не винил. Я никого не мог винить в реакции на это испытание. Потому что это вовсе не испытание. Даже не наказание. Это злая шутка. Я обещал покорить Зелтурию, и Несотворенный позаботился, чтобы я этого добился. Шутка в том, чего это нам стоило.

На следующее утро я навестил Томуса. Он превратился в сад. Все его тело покрывали красные тюльпаны. Красный тюльпан вырос даже на руке Тео, лекаря.

– Он умер? – спросил я.

Тео кивнул.

– Как все это могло так быстро вырасти?

– Не знаю.

Неужели все мы вот так погибнем? А я останусь последним, и мне придется смотреть, как все легионеры превращаются в цветочные клумбы.

– Прости, друг мой. Прости за то, что не смог тебя спасти. – Я вытащил четки, которые уже очень долго не перебирал, и сжал нанизанные на нитку бусины. – Надеюсь, теперь ты вместе со Ставом. Я помолюсь за это.

Мы закопали Томуса в яме. Геракон не появился на короткой церемонии, а Йохан спел успокаивающие молитвы. Вместе с Томусом ушло некое подобие Малака, Источника силы, чьи восемь конечностей начертаны на нашей эмблеме. Но где теперь его сила?

Подлинный источник силы – это Несотворенный и звезды, которые вертятся вокруг его пальцев. Ангелы нас не слышат, пока мы заперты в проклятом тумане. Как бы громко мы ни кричали, нас не услышат.

Латиане прозвали меня Базиль Изгнанный. Вот бы так оно и было. Вот бы меня изгнали, а не навязали такую судьбу. Но я сам виноват. Это я привел всех сюда своими обещаниями, обманом и честолюбием.

По правде говоря, я сам сыграл с собой злую шутку. Я никакой не Зачинатель, разве что открою Врата. И я не хочу приближать Конец времен. Не хочу стать инструментом в руках Падших, хотя, похоже, таково было мое предназначение с самого начала.

Теперь каждый день умирала сотня человек. Некоторые от безумия, другие от того, что из всех отверстий у них сочились кровь или гной, но большинство сами избавляли себя от мучений, вонзив нож в сердце.

Какое облегчение, что мы не взяли с собой жен и детей. Наверное, они до самой смерти не переставали гадать, что с нами случилось. Лучше умереть, теряясь в догадках, чем хотя бы представить жуткую правду.

Я не переставал думать о Доране. Доране среди камней. Доране, обреченном на судьбу хуже смерти. Мой наследник. Пусть в нем и текла кровь другого мужчины, но его добродетели доказывали, что кровь не имеет значения.

Он снился мне, как Томусу снился его первенец. Но сладкий сон о шестилетнем Доране, бегущем по пляжу Мавроса из золотого песка, скоро превратился в кошмар. Я вдруг увидел чудовище с восемью паучьими лапами. А над лапами торчала человеческая шея. Без головы. Только шея с восемью паучьими лапами.

И как только я это увидел, зазвучали странные песнопения.

«Скажи созданиям, лежащим на чреве моем: почему сердца ваши так тверды? Почему они не тают при виде чудес?»

Я пытался отвернуться. Но на шее появились лица, и безошибочно узнаваемый голос Дорана произнес с придыханием: «Государь отец».

– Это ты, сынок?

На коже, покрывавшей шею, появилось нечто, напоминающее лицо Дорана.

– Отпусти меня, отец. Пожалуйста, отпусти.

– Я пытался, Доран. Правда пытался. Но любовь не позволяет. Я должен тебя спасти.

– Спасать меня уже слишком поздно. Всегда было слишком поздно.

Похожая на паука тварь затряслась, из шеи донеслись крики. И снова песнопения.

«Скажи созданиям на моем чреве: почему вы упорствуете в своей глупости? Почему не хотите слиться воедино с кричащей улыбкой ангела?»

Стук в дверь пробудил меня от этого кошмара. Все тело было мокрым от пота, а глаза полны слез.

– Кто там?

– Это я, отец.

Я вскочил с постели и открыл дверь.

На пороге стоял Доран. Вьющиеся черные волосы аккуратно лежали на плечах. Он улыбался, его карие глаза были полны радости.

Я обвил его руками.

– Это же не сон, правда?

– Нет. Не сон.

– Где ты был все это время?

Доран прошел мимо меня к столику, под которым я хранил «Мелодию Михея».

– В Лабиринте.

– Ох, сынок… Как же ты выжил в этом жутком месте?

– Ангелы кормили меня манной, отец.

– Манной?

– Это фрукт с дерева, растущего на небе вверх тормашками. Иногда оно осыпает манной как дождем, если встать под ним.

Я понятия не имел, о чем он толкует. Я никогда не слышал о перевернутом дереве. Разве что он говорит о Сакласе, но как один из Двенадцати оказался в Лабиринте?

– Как тебе удалось сбежать?

– Я шел внутри ангела Михея в то место, где полно стекла.

– Внутри… Михея?

Откуда там взялся еще один из Двенадцати?

– Да, отец. Я увидел дверь и тебя в ней, ты плакал, перебирая четки. Я прошел в дверь, и вот я здесь.

Неужели такое чудо и впрямь возможно? Неужели Архангел все-таки услышал мою отчаянную мольбу?

– Тебя должен осмотреть лекарь. Я отведу тебя в храм Хисти. Кярс сказал, что пустит туда членов моей семьи.

По лицу Дорана медленно расплылась улыбка. А потом он засмеялся, обнажив белые зубы.

– Что тут смешного? – спросил я.

– Именно в храм Хисти я и должен направиться.

– Зачем?

– Я думаю, ты знаешь.

Ноги Дорана задрожали. Он упал, стукнувшись коленями о ковер. Из его рта и глаз хлынула кровь.

– Доран! Что с тобой?

Я подхватил его, когда из его ушей потек гной. Но почему-то Доран по-прежнему улыбался.

– На помощь! – закричал я. – Кто-нибудь, помогите!

30
Сира

Иногда ощущаешь себя так, словно спала целый век. А потом просыпаешься и не узнаешь ни стен вокруг, ни неба сквозь отверстие в тканевом потолке. Думаешь обо всем, что делала до того, как легла спать, – обо всей своей жизни, – и задаешься вопросом, кто был тот человек?

Так со мной и случилось. Предрассветный неверный свет едва коснулся матерчатых стен юрты. На лежанке у моих ног спала женщина с рыжими волосами. При виде нее я заново ощутила тяжесть всех вопросов, которые меня тревожили.

Кто она такая на самом деле? Душа Ашери, выдернутая из Барзаха, или в ней душа Сади с воспоминаниями Ашери поверх?

Ощутив, что я зашевелилась, она тоже проснулась. Изумрудные глаза чуть светились.

– Я знаю, что ты мне лгала, – сказала она.

Я повернулась на бок, чтобы не смотреть на нее.

– Ничего, – сказала она. – Ты лгала и в то же время сказала правду. Мне известно, что ты не собираешься открывать Врата. Не пытаешься вызвать Великий ужас. Но я знаю, что и Кева не сделает ничего подобного.

Как тактично с ее стороны. Моя ложь раскрыта, но она даже не упрекает меня. Вышло довольно мило.

– Как ты догадалась?

– Думала, пока ты спала. Я о многом думала, в том числе и о том, что делать с тобой, моя подруга, соединяющая звезды.

– Но ты все-таки мне поможешь? Ты научишь меня всему, что знаешь о том, как соединять звезды?

– Да. Но сначала мы должны кое-куда отправиться.

Я села в постели.

– Куда?

– В Тагкалай.

– Тагкалай? Это на другом конце света.

– Мы воспользуемся Лабиринтом.

Меня неожиданно объял холод, и я натянула на себя одеяло из лошадиной шкуры.

– Если это не чрезвычайно важно, я предпочла бы не идти. У меня и здесь дел по горло.

– Перед смертью я получила послание от одного человека, живущего в Тагкалае. Я должна с ним встретиться.

Я сглотнула. Горло словно шипами утыкано. Я наглоталась дыма до потери сознания, и это до сих пор ощущалось.

– Бабур наступает – с лошадьми, слонами и пушками. У меня нет времени тащиться с тобой в Тагкалай.

– Знаешь, чем знаменит Тагкалай?

– Полагаю, университетом. А, еще хранилищами.

– А ты знаешь, что в тех хранилищах?

Я пожала плечами.

– Я уже почти не и помню уроков о хранилищах Тагкалая.

– Там хранили Слезу Архангела.

Ашери ухмыльнулась. Я никогда не видела, чтобы так делала Сади.

Я встала и потерла опухшее лицо. Я в достаточно хорошей форме, чтобы пройти через Лабиринт? Но еще одна Слеза того стоила, ведь она – погибель для моего врага. И мне нужно было завоевать доверие Ашери, раз уж я начала со лжи.

– Если выйдем сейчас, то вернемся до вечера?

Она кивнула.

– Хорошо. Мне понадобится самая толстая накидка. И перчатки. И сапоги. – Я пошла к сундуку с одеждой. – А ты, Ашери? Там безбожный холод.

– Я научилась его переносить. Я готова идти, как только будешь готова ты. И пожалуйста… называй меня Лунарой.

Серым пасмурным утром, когда наши кобылы рысью трусили к границе лагеря, нас догнал Пашанг. Я натянула поводья и сказала Лунаре, чтобы ненадолго нас оставила. Она отъехала вперед, где не могла нас слышать.

– Уже собрались куда-то?

Он почесал мою кобылу за ухом, как ей нравилось.

– Мне нужно заслужить доверие Лунары, особенно после того, как я сделала все, чтобы заслужить ее недоверие.

– А ты хорошо себя чувствуешь?

Он сказал это так заботливо. Мне припомнилось, как он вытащил меня из Дворца костей и принес в свою юрту. Тогда он казался намного увереннее и решительнее. Он был уверен в том, чего хочет – меня.

– Спасибо, что спас меня от Кевы и от того дыма.

– Тебе незачем меня благодарить. Я твой муж. Это мой… долг.

С тех пор как мы захватили Кандбаджар, Пашанг сильно прибавил в весе, поглощая напитки и сладости. Мне всегда казалось, все потому, что он чувствовал себя несчастным, после того как застрял в Песчаном дворце, но я никогда его об этом не спрашивала. Разве не мой долг как жены дать ему хоть какое-то утешение? Если я даже на это не способна, как винить его в том, что он меня не любит?

– Я должна извиниться, – сказала я. – После смерти матери я сказала, что не люблю тебя и что ты мне не нужен… Это было неправильно.

Хотя все было гораздо серьезнее.

– Ничего страшного, Сира. Тебе тогда было больно. Кроме того… меня нелегко любить.

– Не имеет значения, легко или нет. Я должна была хотя бы спросить, как ты. Просто я всегда считала тебя таким сильным… Человеком, который не чувствует горя. Помнишь, ты не раз говорил, что съел собственного отца. – Я усмехнулась, несмотря на чувство вины. – Как ты там говорил – жаль, что не приправил его сначала, да?

– Я так говорю, чтобы устрашить врагов и союзников. Но на самом деле я не в восторге от того, что пришлось съесть отца ради выживания в Пустоши.

Я совсем не старалась понять его, узнать, через что он прошел. Как же ожидать, что он будет все так же любить меня?

– Теперь я понимаю. Мне жаль. Если что-то не так, можешь мне рассказать.

Пашанг кивнул.

– Съев отца, чтобы выжить, я попал во Дворец костей. Там у меня были видения о тебе, и все они сбылись. Я стремился к этому, стремился к тебе, это зажигало во мне огонь. Но теперь…

– Ты можешь мне рассказать.

– Теперь у меня больше нет видений. Больше нет наставлений. Стать на день Норой было просто потрясающе, однако теперь я не знаю, что делать. Не знаю, кем быть. Если я для тебя бесполезен, то и вся моя жизнь ничего не стоит.

Никогда он не говорил со мной с такой горечью. Может быть, он делился своими проблемами с женщинами, с которыми спал. Как жена я не справилась.

– Мы с тобой заодно, – сказала я. – И, чтобы ты это знал, я буду сильнее стараться.

– И я тоже. – Он погладил меня по ноге, а потом похлопал мою кобылу. – Как говорят у нас, йотридов, каждый день хорош, если выезжаешь на рассвете и возвращаешься домой на закате. А пока – береги себя.

Поговорка была силгизская, но я не собиралась спорить.

После краткой поездки мы с Лунарой оказались перед входом в устье пещеры, находившейся внутри огромной красной скалы, напоминавшей гробницу. Внутри носился леденящий ветер.

Я боялась того, что встречу внутри. Боялась своих чувств. Воздев руки, Лунара пробормотала молитву. И тогда из темноты полетели светлячки, приземляясь нам на плечи.

Они мерцали зеленым, совсем как ее глаза.

Светлячки роились внутри пещеры и пульсировали, как звезды в темных глубинах. Я опасливо выдохнула и шагнула вслед за Лунарой.

Некоторое время пещера казалась обычной. В пещерах я разбираюсь неважно, но там были сталактиты, похожие на клыки, сталагмиты, валуны и неровный пол. Никакого света, не считая зеленых огней светлячков, за которыми мы и следовали. Значит, обходных путей не было, – правда, мне они и не очень нужны.

Светлячки вели нас вниз по крутому спуску. Воздух становился суше и холоднее, даже шуба и шерстяной кафтан не спасали от дрожи.

– Стой, – сказала я, стукнув посохом по земле.

Но Лунара казалась слишком нетерпеливой и лишь замедлила шаг, чтобы я могла идти осторожнее. Обернувшись, она взглянула на меня с жалостью.

– У тебя разболелась спина?

Я покачала головой.

– Я не люблю холод.

– А тебе понравилось смотреть, как горит твоя мать?

– Ч-что?

– Что-то в этом роде будет происходить и дальше, если ты не выдержишь этот холод. До тех пор, пока ты не останешься совершенно одна.

Я и так ощущала себя совсем одинокой. Придавало сил лишь презрение к поражению. Меня унизили и отвергли те, кто считал себя лучше меня. Люди вроде Зедры, Кярса и Кевы. Раздавить их было бы для меня удовольствием. Я жила ради этого.

– В прошлый раз светлячки меня согрели. Они знали, в чем я нуждалась.

– Потребность быть в тепле – слабость. Пора ее отбросить. Доказать себе, что можешь пережить холод.

Как по-матерински заботливо с ее стороны. Но она ведь отказалась от этой роли? Вдруг я могла бы заменить ей умерших дочь и сына. Я определенно нуждалась в руководстве при своих ужасных наклонностях.

– Так ты считаешь, – спросила я, – что надо отбросить все слабости?

Лунара кивнула.

– Кева был моей слабостью. Как и мой отец, дочь и сын. Я все это отбросила. – В ее взгляде промелькнула печаль. – И смотри, что это мне дало.

То, что начиналось как воодушевление, теперь пропиталось грустью.

– Ничего это тебе не дало, кроме смерти от руки мужчины, который тебя любил. И ты все же хочешь преподать это как урок?

Ее лицо расплылось в смущенной ухмылке.

– Я до сих пор себя не понимаю. До сих пор не знаю, о чем сожалею, а о чем нет.

– Ты могла бы быть моим зеркалом. – Я улыбнулась ей в ответ.

Может, следует думать о ней как о подруге, а не как о матери? Я нуждалась в друге.

– К счастью, я больше не излучаю холод. Я свободна от проклятия маридов. – Лунара протянула руку. – Ты готова бросить вызов своему страху?

Светлячки вились в темноте за плечами Ашери. Откуда-то доносился стук капель.

Бросить вызов своему страху… Легко сказать, труднее об этом думать, а выполнить почти невозможно. Холод я ненавидела. И по коже кралось отчаяние. Я ничего этого не хотела.

Тем не менее Лунара права. Слабость станет моей погибелью.

Я сжала ее руку, такую горячую, наполненную энергией крови.

– Эта рука излучала холод?

– Они это сделали, чтобы меня никто никогда не полюбил. Чтобы в результате я никогда не смогла бы соединять звезды.

– Я уж точно не смогла бы тебя полюбить, – усмехнулась я, ужаснувшись своим словам.

Рука Лунары излучала тепло. Или так казалось, потому что ее тело теплее моего.

Мы шли дальше, спускались глубже, пока каменные стены пещеры не стали черны, как уголь. Я держалась рядом с Лунарой, наши плечи соприкасались. Лишь ее тепло помогало мне все это выдержать. Спина не разболелась, а посох твердо держал меня, несмотря на крутизну некоторых проходов.

Наконец мы дошли до края скалы. Проход сузился так, что один неверный шаг – и нырнешь в опасную темноту.

Но страшнее бездны были дыры в скале. Дыры в форме людей.

Я дрожащим пальцем указала на них.

– Во имя Лат, что это?

– Тупики, – отозвалась Лунара. – Не заглядывай в них.

– Почему они в форме людей?

– Потому что, если заглянешь внутрь, то, возможно, увидишь кого-то, глядящего на тебя.

Я сглотнула.

– Ой.

– Просто не смотри, и ничего не случится. Лучше поспешить.

Я шла вслед за ней по узкому проходу и смотрела на волнистые рыжие волосы, чтобы не поддаться искушению заглянуть в тупики. Вместо этого я позволила себе посмотреть на откос скалы, в темноту внизу. Бездна там казалась живой, ее мрак плясал у меня на веках. До ушей доносился шорох прилива – значит, там, внизу, океан? Он красивый? Что за существа в нем обитают?

Но я знала, что лучше не задумываться об этом.

Через пять минут мы дошли до последнего тупика у края скалы. Там дорожка превращалась в тоннель. И меня охватило минутное любопытство. Захотелось заглянуть в последний тупик и увидеть, кто посмотрит в ответ.

Обернувшись, Лунара коснулась моей щеки.

– Нет, не надо. – Она пристально посмотрела мне в глаза. – Я однажды заглянула и до сих пор жалею.

Я кивнула.

– Далеко еще?

– Минут пять, я думаю.

– И потом мы окажемся в Тагкалае? По земле такая дорога займет недели.

– Такова магия этого проклятого места.