Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 160 (всего у книги 336 страниц)

Вокруг роились светлячки. Их становилось все больше и больше. Нас окружил зеленый вихрь. Затем светлячки поднялись в воздух, образуя фигуры. У этих фигур было множество сторон и углов, и они все время изменялись.

Лунара зачарованно стояла, не шевелясь. Зеленый свет светлячков мерцал в ее зеленых глазах.

– Спящая услышала твою молитву. Она ответит на нее взамен на твою службу и вернет ту, кого ты любишь.

– Я согласен. Верни Сади, и я отдам свою жизнь Спящей.

Фигуры из светлячков изменились. Среди них появились буквы, гораздо более сложные, чем те, которые я знал. Так Хавва говорила с Лунарой. Как она могла читать на таком странном языке? Что сделало ее такой? Как она стала такой нечеловеческой?

Лунара пронзила меня взглядом. Было время, когда этот взгляд завладевал моим сердцем и либо зажигал его, либо разбивал вдребезги. Когда я слушал, как она говорит во сне, я смеялся и плакал от того, что мы вместе на этой земле. Чувствовала ли она это до сих пор?

– Есть условие. – Лунара заставила себя улыбнуться. – Ты должен доказать, что готов служить.

Что-то приближалось. Оно неслось сквозь тьму и рассекало воздух, словно грозовой ветер. Затем оно врезалось в стекло в нескольких шагах от нас, разбросав осколки. Светлячки защищали нас от осколков, сжигая их изумрудным огнем.

Мы с Лунарой подошли к гробу из металла и стекла, приземлившемуся, подобно метеору. В зеленом свете светлячков я увидел внутри Сади. Ее смуглая кожа казалась такой свежей, будто никогда не синела от смертельной болезни. Она медленно дышала во сне.

Я положил ладони на гладкое стекло. Горячее, как будто только что выкованное. Это сделал истинный бог, вне всяких сомнений. Я знал, что никогда не буду вместе с Сади, но она хотя бы сможет освещать собой этот мир, пусть и ценой моих темных дел.

Светлячки танцевали в воздухе, снова формируя странные многогранные фигуры.

– Ты готов? – спросила Лунара.

Я кивнул, толком не понимая, что она имеет в виду.

В воздухе над гробом Сади появилась огромная дыра. Внутри была чернота, будто воздух вырвали и заменили самым темным небом. В дыре вспыхнул свет, и появилось изображение города. Нет, не изображение: люди на улицах двигались. Я узнал юрты забадаров у стены и сверкающий зеленый купол Небесного дворца. Голубые купола мерцали в лучах солнца, возвышаясь над всем. Это было окно. Оно показывало, что происходит наверху.

Лунара взяла меня за руку и подняла наши руки над головой. Какое облегчение почувствовать ее снова, хотя бы так.

Огонь в моей руке превратил ее лед в горячую воду. Она хлынула сквозь меня. От воды поднялся пар, наполняя меня ненасытной силой.

– Закрой глаза.

Я повиновался.

Перед моим мысленным взором вращалась черная сфера размером с миллион земных шаров. Вместе с ней вращались щупальца зеленого света, образовывая фигуры с сотнями сторон и каждую секунду меняя форму. Затем черная сфера выпустила яйцо – жемчужину, плывущую по темному морю. Оно треснуло, и появился ангел. Он полетел по звездному небосводу, направляясь к дыре, которая поглотила его.

Я открыл глаза и посмотрел через окно на Костани. Ангел парил над городом. У него было одиннадцать рук и одиннадцать крыльев.

– Архангел, – выдохнул я.

Его стрекозиные крылья, полупрозрачные и узорчатые, словно витражи, хлопали в небе. Тело покрывал металл, на котором проступали вены. Архангел смотрел на город единственным человеческим глазом. Глазом, который я видел у гигантской медузы. Глазом Хаввы.

Я хотел остановить это. Хотел выдернуть руку. Но не мог сопротивляться прикосновению Лунары и силе, струящейся сквозь него. Силе, которая уничтожит город.

Жители Костани зачарованно глядели в небо. Некоторые устремились к воротам. В этом городе были все те, кто для меня важен, кто был важен для Сади: Несрин, Ямин, Мурад, Хумайра, Рыжебородый.

– Но все люди…

Лунара поцеловала меня, провела языком по губам, сильнее сжала руку. Ее поцелуй отдавал льдом и медом.

Я отстранился.

– Это правда ты, Лунара?

– Конечно, любимый. Ты помнишь день, когда вернулся с той войны? – Лунара хихикнула. От этого у нее всегда появлялись ямочки на щеках. – Мы не видели друг друга десять лун.

– Я никогда его не забуду, – ответил я, стараясь сдержать слезы. – Ты услышала, что армия Джаляля возвращается в город, и поскакала навстречу, чтобы скорее увидеть меня.

– Я ждала почти год и не могла больше ждать ни мгновения.

– Я увидел, как ты скачешь к нам, бросил копье и щит, и вообще все, и побежал к тебе.

– Снова оказаться в твоих объятиях было просто волшебно.

– Шах Джаляль был в ярости из-за того, что я покинул свой пост. Но, когда увидел, что это ты, он сорвал розу и воткнул ее мне в волосы!

– Тебя звали «розовым янычаром» всю дорогу до дома!

Мы смеялись. Мы снова были детьми, наслаждающимися тем, что оба существуем.

– Ты – образ того дня, – сказал я, утопая в ее глазах. – Ты ждала десять лун, чтобы увидеть меня. А я ждал десять лет.

Перед ангелом появился меч больше горы и завис над Небесным престолом. Клинок сверкал на солнце ярче бриллианта.

Я посмотрел на Сади, спавшую в стеклянном гробу. Вспомнил ее улыбку. Представил скачущей на лошади с розовым животом и как каштановые волосы развеваются на ветру, когда она наклоняется вперед. Я редко слышал ее смех, но все равно любил, когда открывался сколотый зуб.

Чего я не сделаю ради того, чтобы она украшала собой этот мир?

– Ожидание закончилось, любовь моя, – сказала Лунара голосом нежным, словно роза. – Мы будем вместе навечно. Мы будем служить Хавве, ты и я. Теперь я знаю, почему она выбрала меня. Не из-за Михея. Это всегда был ты. Вместе мы откроем врата к Кровавой звезде и приведем Спящую в наш мир.

Из меча Архангела исходило зеленое пламя, клубящееся и бурлящее так быстро, что могло взорваться и уничтожить Костани. Как несчастна была бы Сади вернуться в мир без своих близких. Мир горя и печали. Такой мир был недостоин ее.

– Лунара, мы должны это остановить!

Наши руки остались крепко сцепленными. Я попытался вырваться, но не смог, как будто кто-то приплавил руки друг к другу.

Лунара повернулась ко мне и погладила по волосам.

– Я отдала все. Я уничтожила себя. И все же, как бы ни старалась, я не могу не любить тебя. – И словно прорвало плотину, по ее щекам хлынули слезы. – Но я служу Хавве, и есть лишь один выход.

Архангел сжал меч жилистой рукой и поднял над головой. Зеленое пламя потрескивало, подобно молниям, готовое со взмахом меча пролиться на Костани.

Поднявшись на цыпочки, Лунара прижалась щекой к моей щеке. Затем положила голову мне на грудь.

– Я люблю твое сердце, – сказала она. – Следуй ему.

Ангел взмахнул мечом, а я обнажил кинжал. Глядя в обожающие глаза жены, я вонзил нож ей под ребра.

Лунара выпустила мою руку. По ее ногам прошла судорога, и она упала на море стеклянных осколков. Ласково улыбаясь, она старела на двадцать лет с каждой секундой.

– Я буду ждать… розового… янычара, – дрожащим голосом произнесла она и затихла.

Огромный меч разлетелся на миллион металлических осколков. Черная дыра поглотила Архангела. Окно в город исчезло, забрав с собой гроб Сади.

Я выронил кинжал и упал на колени, на острые осколки стекла.

Все кончено. И я совсем один.

Я закрыл глаза. Открыв их, я оказался не на земле. Я плавал на поверхности черного моря. Повсюду мерцали звезды, как будто меня поглотила ночь.

Передо мной кружилась черная звезда. Зеленые щупальца вихрились, обжигая меня своим светом. И в этом призрачном измерении я увидел ее. Хавва парила над своим троном, и я никак не мог осознать ее форму. Морская звезда, но в ее теле бурлило пористое черное молоко, как будто она была не до конца сформирована. Из молока выскочил тысяча и один глаз, и все они смотрели на меня. Она была не столько телом, сколько сплетением истин и кошмаров.

Заглядывая в каждый глаз, я чувствовал эту истину и переживал каждый кошмар. Я видел, как Лунара ускользает в ночи с маской в руке, чтобы никогда не вернуться. Она похоронила нашего сына в песке, а затем оставила в пирамиде истекающих кровью черепов. Я слышал крики Мелоди, когда Михей душил ее, собственную дочь. Я чувствовал, как из раны хатун пошла кровь, как Сади упала в грязь. Я видел, как из яиц рождается тысяча ангелов, видел медузу размером с гору и существ, чьи конечности опускаются в моря, и глаза, плывущие среди облаков. Я понял, почему она Спящая: она несет свои кошмары в наш мир.

В этот момент ясности, переполненный истинами, утопающий в любви и печали, я сказал ей:

– Я не стану служить тебе!

Все стало белым, потом снова черным. Мое тело исчезло. Я болтался в море пустоты, беззвездной и безвоздушной. У меня не было ни губ, ни рук, ни ног. Я не мог плыть или кричать.

Открылся глаз. Зрачок был звездой размером в миллион наших солнц. Из него вырывались огненные струи, изгибались дугой и соединялись вновь. Миллиард лет пролетел за секунду, и звезда начала уменьшаться. Она пожирала сама себя, став меньше мошки; ее огонь сжался, готовый взорваться.

Кипящая молния вспыхнула и пронеслась над бескрайней чернотой. Синие, зеленые, белые и желтые вспышки бушевали сквозь время. Она кипела, она извергалась, она плавилась, она уничтожала. Тысяча и один мир, спирали света, моря звезд и такие яркие облака – все сгорели, уйдя в небытие.

Она омыла мою душу и обожгла ее истиной:

Я тьма и свет.

Начало и конец.

Исток и завершение.

Когда свет исчез, осталась лишь кружащаяся тьма. Но эта тьма была живой. Она кипела.

И я иду.

34. Михей

Сияние солнца озаряло вход в подземелье.

Я слишком давно не видел его света, и он ослепил меня своей красотой. Когда я почувствовал, как его тепло прогоняет боль, я словно оказался в раю. Надеюсь, я больше не буду относиться как к должному к таким простым радостям.

– Здесь я тебя оставлю. – Элли остановилась у входа в пещеру. – Ты точно не хочешь, чтобы я восстановила руку?

Я тронул железный обрубок.

– После всего случившегося, я, пожалуй, предпочту держаться подальше от неприятностей. – Рука оставалась холодной, каким и должно быть железо. – Что насчет нашего ребенка? Ты говорила…

– Я доношу его до срока, а потом отыщу тебя.

– Тогда… Через восемь лун?

– Скорее через восемьдесят.

– Порядочный срок… – сказал я. – И все-таки где мы?

Улыбка Элли была теплее, чем солнечный свет. – Пройдешь еще несколько минут и узнаешь. Мне так хотелось, чтобы Беррин был здесь и тоже насладился солнечным светом. Но он принес себя в жертву, чтобы я мог продолжить путь. Еще один друг, погибший из-за меня. Я надеялся стать достойным их жертв и заслужить право жить дальше.

Достоин я или нет, но вот я здесь, пережив то, во что сам с трудом мог поверить. Своими глазами я видел Слезу Архангела, держал ее, и она расплавила мою черную руку. Выжгла ее.

Элли вышла на солнце. Поморщилась.

– Не знаю, что хорошего вы, люди, находите в этом свете. Вы называете нас злом, потому что мы живем в темноте, но нам темнота приятнее. – Она вздохнула, совсем как старуха. – Увидимся через восемьдесят лун… А может, и раньше.

И Элли ушла в глубь пещеры.

Разреженный воздух и резкий ветер были обычны для высокогорья. Снег даже летом укрывал пики, а грязь затвердевала от холода. Спустившись чуть ниже, я посмотрел на каменные лачуги, прижавшиеся к склону утеса, и прошептал себе:

– Я знаю это место… – Мне всегда нравились эти красные крыши на фоне древесных крон. Во мне всколыхнулось тепло узнавания. – Это ее монастырь.

Шестнадцать лет назад я приехал сюда, чтобы вернуть приходу отцовский долг. И в тот приезд согрешил с послушницей в монастыре. Наш грех породил величайший свет в моей жизни – Элли.

Я двинулся к каменной часовне на окраине монастыря. Тропа, вся в цветах, извивалась среди могил. Я читал вслух надписи на надгробиях, надеясь не прочесть ее имени. Но прямо перед тем, как вышел на лужайку возле часовни, я увидел его: «Мириам». Мать Элли. Она умерла вскоре после рождения дочери.

Я встал на колени рядом с ее могилой и зарыдал. Я содрогнулся, коснувшись коленями холодной земли. Попытался рассказать ей о дочери, но в тот момент ничего не смог вспомнить об Элли, какой она была, до того как ее похитили работорговцы. И сказал единственное, что точно знал:

– Я убил нашу дочь. – Я не хотел плакать, не хотел всхлипывать. Однако безысходность от наконец произнесенных слов сломила меня. – Да, я убил ее своей яростью. Своей ненавистью. Своей злобой.

Грохнул выстрел. Меня ожгло болью. Прямо в животе. Я рухнул на надгробие Мириам, залив ее имя кровью. Коснулся живота, и кровь окрасила пальцы.

Я сел, прислонившись к надгробной плите, как будто это мой трон. Появился мальчик не старше десяти лет, зеленоглазый, с вьющимися светлыми волосами. В руках он держал аркебузу с дымящимся стволом. Проклятие, отличный выстрел.

К нам подбежал мужчина. Он был в плотном черно-красном плаще и вооружен длинноствольной аркебузой. Ее он нацелил мне в голову.

– Вы думаете, что такие хитрые, цепные псы? – сказал он. – Это наша гора.

– Какие псы? – прохрипел я. – Здесь разве не монастырь святых сестер?

– Считаешь меня дураком? – Он сплюнул. – Монастыря здесь нет уже много лет. С тех пор как Михей разбил Пендурум и нам, наемникам, пришлось бежать в горы. То был последний свободный город на континенте – оплот для нас, несчастных глупцов. Ох, как мне его не хватает.

Мужчина и выглядел как наемник – немытый, с копотью на лице. Даже плащ его был из чесаной шерсти, царапающей кожу.

– Мне нравятся твои цвета, – сказал я, чтобы утихомирить его.

– Ты что, не знаешь цветов Черного фронта? Пуля попала тебе в живот или в голову?

– Черный фронт? – Помедлив, я сказал первое, что пришло в голову: – Не мог придумать названия пооригинальней?

Наемник погладил мальчика по голове, как будто в награду за то, что он меня подстрелил. Потом изучил обугленный железный обрубок на месте моей правой руки.

– Что это за дрянь?

Он с отвращением сморщил нос.

– Я – Михей Железный. – Я поднял железный обрубок. – А это была металлическая рука, дарованная демонами Лабиринта.

Он замер от удивления, а потом расхохотался, как пьяная гиена.

– А я император Иосиас! – Он погладил мальчика по голове. – А это – патриарх Лазарь!

Я тоже расхохотался. Мне было адски больно.

– Ты не окажешь мне одолжение, приятель? – Я указал на свою кровоточащую рану.

Он вытер губы рукавом.

– У нас в лачугах нет целителей. Здесь лучшее одолжение – быстрая смерть.

– У меня есть идея получше. Иди по этой тропе и поднимайся в гору, пока не найдешь пещеру. Тогда крикни в ее вход имя Элли.

Наемник снова расхохотался. Смеялся даже маленький мальчик.

– Ты забавный, – сказал мужчина. – Ни один целитель не смог бы заштопать такую большую дыру. Я сделаю тебе еще одну, в сердце. Не против?

Мне было так больно, как будто кровь превратилась в лаву и жгла внутренности. Но все же я покачал головой.

– Ну ладно, умирай медленно. – Он двинулся к монастырю, продолжая смеяться. Мальчик посмотрел на меня с жалостью и пошел вслед за ним.

Я все же надеялся дожить до заката. Быть может, тогда Элли отыщет меня и исцелит, как делала уже дважды. Я коротал время, разговаривая с Мириам. Я рассказал ей о своих завоеваниях, о победах и единственном поражении.

Настала ночь, а Элли все не было. С меня натекла лужа крови, и я хрипел. Выкрикивал ее имя, и каждый крик был больнее, чем то, как я представлял себе роды. Я представлял, как Мириам рожала Элли в той каморке без окон, под присмотром презиравших ее людей. Ее последние минуты, видимо, были не лучше. Последние минуты моей дочери тоже были пронизаны ужасом… из-за меня. Эти крики, когда я душил ее на морской стене, наверняка будут преследовать меня и после смерти. Оказывается, все это время я ненавидел себя.

Но умирать с печальными мыслями казалось неправильным, поэтому, чтобы себя подбодрить, я стал вспоминать всех женщин, с которыми переспал. Дочь булочника, племянница мясника и подозрительно молодая жена ростовщика. Мириам, и Алма, сестра Зоси, и демон… И все на этом. Я так и не прикоснулся к Селене. Но по-настоящему я желал только Ашеру. Я вспомнил запах ее ледяного медового дыхания, бесстрастное лицо и то, как она улыбнулась на борту моего флагманского корабля много лун назад.

Послышались шаги. Легкий шорох в траве.

Передо мной стоял тот же мальчик, с ножом вдвое больше его руки.

– Как тебя зовут?

Я улыбнулся. Нож – лучший способ уйти.

Он поколебался, робея ответить, а потом сказал:

– Принцип.

– А, значит, твой тезка – ангел Принципус, судья душ. Великий, могучий ангел.

Он гордо кивнул, надувая щеки. Когда-то я тоже гордился тем, что назван в честь одного из Двенадцати. Михея – ангела, создавшего мир заново.

Я показал ребенку, где находится сердце.

– Ты можешь всем говорить: «Я убил Михея Железного».

Мальчик нагнулся. Его зеленые глаза были совсем как у Ашеры… Я смотрел в них, а он поднес нож к моему сердцу.

Тогда я закрыл глаза и вообразил отца, Мириам, Элли и себя – всех вместе на зеленой лужайке. Там был и Беррин – читал книгу под деревом. Эдмар с Зоси боролись, а Орво мешал что-то в большом котле. Айкард положил руку мне на плечо и улыбнулся. Мы были вместе и больше не были никому ничего должны. Мы были свободны.

35. Кева

Поэт-воин Таки сравнил любовь с опьянением. Любовь делает из нас дураков, но при этом счастливых. А когда любовь истощается, мы чувствуем себя ослабленными, опустошенными и уязвленными.

Вот что я чувствовал из-за любви к Лунаре. К Сади. Из-за того, что они любили меня. Одна моя половина стремилась к тому, чего я лишился. А другая ненавидела меня за это.

Шесть дней я пробыл в Лабиринте. Чтобы выжить, пил воду с металлическим привкусом, не забывая, что убил там человека. Я жевал кожу сапог, по кусочку в день, а по стенам карабкались джинны. Они были скелетами, завернутыми в тени, с белыми зрачками на черных радужках. Они наблюдали за мной сверху, но не приближались. Поначалу я дрожал от страха. А теперь радовался их обществу.

На меня смотрело и металлическое существо с десятью глазами, но только одним глазом, в самом низу. Мне не хотелось входить в его пасть. Там, среди разбитого стекла, гнило тело Лунары. Куда бы ни свернул, я всегда возвращался туда. Как говорится в легендах, Лабиринт – это место, откуда нет выхода.

Я подумывал покончить со всем этим. Я мог бы заколоть себя в сердце кинжалом Айкарда, но не хотел попасть в Барзак, зная, кто им правит.

И в итоге просто сидел, жуя кожу; меня подташнивало от металлической воды, и я дрожал от ветра, завывающего по пещере. Чего я хотел больше всего? Яснее ясного – кальяна с лучшим гашишем.

Я вспомнил то давнее время, когда брел по базару пряностей в Костани. Парень с внешностью пирата и заплетенной в косы бородой подозвал меня к своему прилавку и попытался всучить гашиш со вкусом «невероятной черной патоки, которую никто еще не пробовал».

Он рассказал мне историю, как он плыл в Кашан и вдруг ни с того ни с сего закружился смерч и поглотил его корабль. К счастью, он очнулся на острове, весь в ссадинах, но живой. Он огляделся. И с удивлением обнаружил, что его окружают яркие деревья со странными плодами. «Одни плоды напоминали клубнику, только синюю, из их пор выделялся нектар, напоминающий древесный мед. На другом дереве росли фиги, а в них – крохотные алмазы, которые лопались во рту, взрываясь обжигающим пряным соком». Я слушал его и слушал, и в конце концов сдался и купил «невероятную черную патоку». Позже в тот же день я смешал ее с обычным гашишем и раскурил кальян. Вкус был божественным, как будто кто-то расплавил солнечное сияние и смешал его с сахарным тростником.

На следующий день я вернулся на базар, чтобы купить еще, но парень исчез. Кого бы я ни спрашивал, никто его не видел. Сейчас у меня было лишь одно желание – покурить гашиш с «невероятной черной патокой».

Она пришла, пока я был погружен в грезы. Ко мне спустился павлин с лицом женщины. Размах ее крыльев был больше моего роста, а яркая расцветка выделялась даже в темноте.

– Я сильно рискую, явившись сюда, чтобы тебя найти, – сказала Саран.

Какое мне дело до того, чем рискует эта птица?

– Что тебе нужно?

– Я хочу, чтобы ты отправился в Святую Зелтурию, где будешь учиться и станешь тем, кем должен стать.

Я рассмеялся.

Саран расправила крылья и накрыла меня ими, как плащом. Впервые за многие дни в меня проникло тепло. Но не только тепло… Через несколько секунд я уже не испытывал ни голода, ни жажды. Даже перестало тошнить от металлической воды. Сердце затрепетало с новой энергией, как и легкие, и мышцы; я ощутил небывалый прилив сил.

И все же меня это разозлило до безумия.

– Если ты можешь это сделать, почему не спасла Сади?

Саран уставилась на меня пронзительными рубиновыми глазами.

– Не нужна мне твоя помощь, – сказал я. – Я не поеду в Зелтурию. Лучше медленная смерть, чем стать вашей пешкой, пешкой любого правителя, бога, ангела или джинна. Пошли вы все куда подальше.

– Тебе нет необходимости говорить, – сказала Саран мягким материнским тоном. – Я чувствую твое сердце, как свое собственное. Ощущаю твои страдания и знаю, насколько они велики. Вот почему ты должен поехать в Зелтурию. Обучение освободит тебя от суетного. Ты не будешь нуждаться в пище, воде и сне. Любовь, ненависть, горе – от всего этого твое сердце освободится. Ты достигнешь фанаа – полностью избавишься от своего «я». Разве это не лучше, чем умереть здесь?

Хотел бы я родиться таким, ничего не чувствовать и никого не любить. Но даже Вайя говорил, что кое-что чувствует. Хотя он этого и не показывал, мы были ему небезразличны. Лунара – совсем другое дело. Обучение сделало ее совсем холодной… По крайней мере, до самого конца, когда она, кажется, снова меня полюбила. Прямо перед тем, как я ее заколол.

Сади упоминала, что я останусь юным и буду смотреть, как стареют те, кого я люблю. Но они так и не постареют, потому что я не сумел их уберечь. Был бы я настоящим магом, никогда не позволил бы Ираклиусу взять меня в плен и тогда, может быть, защитил бы Сади. Защитил бы всех.

– Что произошло в Костани? – спросил я.

– Некоторые погибли во время панического бегства, но все, кого ты знаешь, целы.

– Это я всех убил.

– Да, но спас ты гораздо больше людей. Ты убил апостола Хаввы. – Саран сменила мягкий материнский тон на стальной тенор королевы. – Врата к Кровавой звезде не откроются, и мир не услышит ее песню, вызывающую безумие. Ты спас всех нас.

– Но звезда сказала, что она придет.

– Возможно… Но не раньше чем через тысячу человеческих жизней. Боги сражаются дольше, чем по земле ходят люди. Хотя наша война закончится не скоро, ты нанес удар со стороны богов света, а я не бросаю тех, кто сражается на моей стороне.

Она говорила таким довольным тоном… Как будто все это было ее заслугой…

– Ты меня использовала. – Теперь это стало очевидным. – Вот почему ты дала Кинну Слезу Архангела. Ты хотела, чтобы я вошел в Лабиринт. И вынудила меня убить Лунару. Вот почему ты позволила Сади умереть! – Я оттолкнул Саран и встал.

– Я надеялась, что ты поступишь правильно. Путь ты выбирал сам.

– Не похоже, чтобы ты полагалась на удачу. – Я поднял взгляд на павлина и сжал кулак. – Скажи, Саран, кто ты на самом деле?

Саран расправила крылья. Ее перья и человеческое лицо превратились в блики света, а потом в нечто иное.

Теперь передо мной стояла женщина с павлиньими крыльями на спине. Ее голову венчала корона с восьмиконечной звездой. Кудрявые черные волосы ниспадали до пояса. Она смотрела на меня рубиновыми глазами.

– Я Лат, – сказала она, – и я не могу позволить самому могущественному магу умереть.

По ее ладоням побежали всполохи света, и появился скипетр. Прежде чем я успел заговорить, из него разлилось ослепительное сияние.

Я очнулся у входа в пещеру. Из нее сквозило ледяным ветром Лабиринта, а сверху припекало палящее солнце. По лицу хлестнул сухой ветер с песком. Так странно было чувствовать одновременно жару и холод.

Я встал и осмотрелся. Ничего. Повсюду лишь бескрайняя пустыня с барханами, которые перекатывались на ветру. Тень можно было найти только у подножия высокой кучи из дюн.

– Зелтурия – в той стороне, – раздался голос. Голос Саран. Нет, голос Лат.

Она стояла у входа в пещеру, указывая скипетром по ветру.

– Тогда я пойду в другую сторону!

Я развернулся. Песок залепил мне ноздри и рот. Закашлявшись, я потер глаза.

– И куда? К наковальне в Томборе? Раскали металл – и можешь придать ему любую форму. Но мир не таков. Кем бы ты ни был, он не согнется перед тобой. Ты думал, что тебя спасет сила, если не сумели спасти молитвы. А когда не справилась и сила, ты пришел в отчаяние. Но в конечном счете единственный путь – это проглотить боль и служить. За это ты никогда не ждал награду, но все-таки ее получишь. – Лат стукнула скипетром по песку. – Я верну ее.

Я сердито уставился на женщину, называвшую себя богиней.

– Я тебе не верю. Ты просто оборотень.

– Не буду отрицать. Ты собственными глазами видел истинное лицо Хаввы… Мое не лучше. Мы, живущие за покровом, родились не под вашей звездой, а под светом Кровавой звезды. Мы сбежали от смерти, которую она несет, когда она уничтожила наш мир и искупала в огне ваш.

– Тогда какое тебе дело до нас? Почему просто не перебить нас, и дело с концом?

Я покачнулся. Босые ноги погрузились в обжигающий песок. Я побрел обратно к пещере, чтобы ступить на ее влагу.

– А ты бы убил всех муравьев на земле? Станет ли царь убивать своих подданных? Что это за бог без тех, кто ему поклоняется? Тысячу лет назад я создала латианскую религию и выбрала Хисти, чтобы он подготовил человечество к сражению с тьмой. Теперь для той же цели я выбрала тебя. – Она указала на меня скипетром. – Хавва забрала душу из Барзака и вернула ее. Значит, мне тоже принадлежит одна душа из Барзака. Если ты согласишься пойти в Зелтурию и учиться там, я воскрешу Сади.

– Хочешь сказать, что Барзаком правит не Хавва?

– Ты видел лишь одну сторону реальности, Кева. – Рубиновые глаза Лат блеснули в солнечном свете. – Помнишь, что говорил Таки о том, как слепцы опишут симурга?

Она продекламировала поэму:

 
Один нащупает когти и скажет, что это лев,
Другой нащупает крылья и скажет, что это сокол,
А третий нащупает голову и скажет, что это волк.
 

– Все они и правы, и неправы одновременно, – отозвался я. – Ты неплохо знаешь Таки. – Я с трудом скрывал свое удивление. И преклонил колени, чтобы помолиться. – Я сделаю, что ты хочешь. Пожалуйста, верни Сади. И мою дочь.

– Душа твоей дочери уже переместилась в безбрежное море, которое в Шелковых землях называют Колесом. Там она упокоится. Когда умер Ираклиус, Хавва задержала его душу в Барзаке. Так же она поступила и с Сади, надеясь заманить тебя обещанием ее воскресить.

Я никогда больше не увижу Мелоди. С этим я уже смирился, и утешало меня, несмотря на боль, то, что она покоится с миром. Хотя я так и не нашел ее тело, я никогда не забуду то место среди синих цветов, где поместил ее святилище.

– А мой отец?

– Он жив.

Мое сердце наполнилось надеждой. Я чуть снова не споткнулся на обжигающем песке, бросившись к богине.

– Где он?

– В Демоскаре. Ты совсем чуть-чуть опоздал и разминулся с ним. Обещаю, вы еще увидитесь.

Мое сердцебиение успокоилось. Если сама Лат обещала нам встречу, кто я такой, чтобы сомневаться? Мне осталось только сказать последние слова:

– Верни Сади.

Между нами повисла напряженная тишина, и наконец Лат произнесла:

– Уверена, ты понимаешь, что не сможешь быть рядом с ней, если будешь служить мне.

Я кивнул. В таком жестоком мире эта сделка казалась лучшей из возможных.

– Ты позволишь мне увидеться с ней в последний раз?

Тысячи лет назад джинны высекли в горах Святую Зелтурию. Сегодня на самой высокой горе стоит сияющий храм святого Хисти. Вход охраняют сверкающие колонны песочного цвета, выше любого дворца. Самое святое в нашей религии место превзошло мои ожидания.

Все здания в городе были высечены из горы, а между ними лежали улицы из песчаника. Горожане закрывали лица яркими покрывалами, поскольку здесь никогда не прекращались песчаные бури.

В храме святого Хисти горела тысяча свечей. Выдолбленная в скале пещера была больше Небесного дворца, стены покрывала парамейская вязь. Каждый проситель зажигал свечу, поднимал ладони и молился о вмешательстве святого. Но мне, похоже, это было уже без надобности.

Я ожидал в небольшой келье. Сквозь стены проникал гул просителей – то пылкий, то мягкий. Меня это успокаивало. Я сел на одну из разложенных повсюду диванных подушек, расшитых крошечными зеркалами, очень в аланийском стиле. Хотя я редко встречал аланийца, который бы меня не раздражал, но не мог отрицать, что они знают толк в красоте.

Я размышлял о том, что сказала мне Лат, когда мы сюда прибыли. Меня будут обучать посланники Хисти: это армия воинов-дервишей, которые служили только городу, пока племена джиннов, повелевающие ветром, огнем и водой, не послали за мной. Похоже, я носил три маски: Агнеи, Лунары и Вайи. Хотя Вайю я не убивал, его маска слилась с маской Агнеи, когда она его убила. А маска Лунары слилась с моей. По словам Лат, я самый могущественный маг из живущих.

Я понятия не имел, как воспользоваться этой силой. Пока что. И потому сидел и ждал в келье с яркими стенами и замысловатым ковром. Ждал, когда ответят на мою молитву.

Приковылял Кинн.

– Уж этого я не пропущу, – сказал он и уселся рядом, как наседка.

– Быстро ты добрался.

– Если вдруг ты не заметил, я умею летать.

– Я просто потрясен, что ты не заблудился и не украл у кого-нибудь по пути башмаки.

– Я и правда украл туфли, у аланийского принца… – Кинн смущенно прикрыл лицо крылом. – Но кто смог бы устоять перед такой обувью? Мыски его туфель загибаются вверх. Хотел бы я повстречать мудреца, который это придумал!

Я хихикнул.

– Мои сапоги ты уже не украдешь: опоздал. Я их съел.

– Отвратительно! Ты просто отвратителен.

– Ну, не могу сказать, что было вкусно. Я просто хотел выжить.

– Обувь – это дар Лат. Как ты смеешь оправдывать свое преступление?

Мы еще немного поболтали.