Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 156 (всего у книги 336 страниц)

28. Мурад

Селук Рассветный смотрел вниз из Барзака, оплакивая неудачи своего потомка.

А как еще объяснить этот непрекращающийся дождь, который превратил траву и грязь в слякоть под нашими сапогами? Река Сир-Дарья, которую нам предстояло пересечь, вышла из берегов и теперь неслась с пугающей скоростью; ее воды были холодны, как взгляд Ахрийи. Нам оставалось либо драться, либо утонуть. Похоже, бог крестесцев превозмог наших.

Должно быть, Ираклиус так и говорил своим людям. Ангелы его воскресили, и поэтому его армия победила нас у ворот Костани и сожгла наши корабли, чтобы не дать сбежать. А теперь они нанесут последний удар, который решит судьбу моего царства. На что осталось надеяться воинам, которые меня почитают?

Все случилось так быстро. Только что я был пленником, живущим по милости императора Иосиаса. Он вез меня на своем флагманском корабле, надеясь использовать в качестве предмета для торга. Потом именно Хайрад, из всех людей, освободил меня и возложил на меня бремя правления и командования, как будто оно было моим по праву, хотя я много лун не был в своей стране и едва знал, что там происходит.

Но шахам приходилось брать на себя командование и в худших обстоятельствах. Все это – результат моих неправильных действий: ничто не изменит того, что в мое правление пала Костани и под моим руководством мы не смогли ее отбить. Возможно, Лат от нас отвернулась и я – последний шах Сирма. А может быть, мне вообще не следовало становиться шахом. Потерпел бы поражение Селим, как потерпел его я?

Кавалерия Ираклиуса преследовала нас при отступлении. Его варвары-рубади быстры и яростны, как забадары. Они гнали нашу пехоту, и разбить лагерь было так же трудно, как сажать цветы в бурю. И, по последним подсчетам, от сорока тысяч солдат у нас осталась лишь половина.

Тяжелая кавалерия Ираклиуса была медленнее, но нет более устрашающего зрелища, чем с грохотом несущиеся всадники. Копье, человек и лошадь казались единым железным чудовищем.

Сейчас мы разбили лагерь под проливным дождем и на достаточном удалении от бушующей реки. Густая грязь воняла гнилой травой, и среди нас уже многие были измотаны и больны.

Прошлой ночью мне снилось, что Сир-Дарья разлилась. Ее воды обратились в кипящую кровь, а камни – в обгорелые кости. Призрачные руки Ахрийи затягивали моих детей в этот бурный поток, а черные дронго из моего сада выклевывали их плоть и глаза. Кровь заливала наше войско и города, все поля и даже все горы. Она погасила надежду. Наше царство было обречено.

Но с северной стороны неба прилетела стая птиц величиной со слона. Перья симургов были всех цветов радуги. Птицы вытащили нас из крови и в когтях понесли в Костани.

Что все это значило? Может быть, мы все же спасемся?

Хайрад, которого льстецам нравилось звать Рыжебородым, граф Растерганский и моя дочь Сади сидели вместе со мной в юрте у горящего очага. Сади спорила с Хайрадом, как ученый, выговаривающий нерадивому ученику. Да, в ней было что-то и от моего отца Джаляля, и от меня, но больше всего – от Хумайры. А еще в моей дочери было то, чем никто из нас не обладал, – море глубокого сострадания. Во времена испытаний она заботилась о забадарах, словно каждый из них был ее ребенком. Казалось, она потеряла тысячу детей и наплакалась на десять тысяч жизней. Конечно, я мог понять ее чувства.

– Клянусь, это маг остановил дождь и ветер. – Она щелкнула пальцами. – Как будто просто… – «Щелк, щелк».

Если бы она только знала, что Хайрада ничему нельзя научить (Лат известно, что я пытался целых десять лет). Он сидел на скамье по-корсарски, раздвинув ноги и почти не обращая внимания на присутствующих. Его одеяние представляло собой мешанину изо всех земель, где он побывал. Мне было противно видеть его ожерелье с символом эджазского султана – перламутровым пеликаном. Хайрад добыл его во время освобождения Эджазских островов от гарнизона, который оставил там Михей. Вот чем он занимался, пока я был в заточении.

Тем не менее я не жалел, что поставил его командовать своим крупнейшим флотом. То был один из моих первых приказов после взятия власти. Этот человек раздражал моего отца, постоянно нападал на наши корабли, но я всегда верил, что злейший враг может стать лучшим союзником. Когда я стал ему платить, он начал совершать набеги на крестеские корабли и города. Хайрад часто играл со смертью и знал лучше многих, как ее перехитрить.

– Слушай, женщина, – сказал Хайрад, – я плавал по всем морям и ни разу не видел, чтобы колдун изменял погоду. Кроме того, здесь и нет колдунов.

– Мне плевать, во сколько морей ты мочился! – вспылила Сади.

Я никогда не считал ее грубой, но она жила с забадарами. Ей шла их темно-бордовая кожаная одежда. Она носила ее с селукским изяществом. В конце концов, сотни лет назад мы, Селуки, тоже были забадарами, жили в юртах, в далеких восточных деревнях, поклоняясь странным ледяным богам, как все рубади.

– Маг умеет летать! – Сади указала на потолок. – Кева мог бы добраться сюда быстрее птицы.

– Опять этот Кева? – произнес Хайрад – Ты только о нем и говоришь!

– Кажется, мы уже переходим за грань разумного, – вмешался я. – Что касается тебя… – Я указал на Хайрада. Он сжал ноги, понимая, что к нему обращается шах. – Пока я жив, ты будешь обращаться к моей дочери «ваше высочество».

Хайрад нахмурился.

– Ваше величество, колдовство нас не спасет. Теперь это может сделать лишь Лат. Лискар находится в нескольких днях пути за рекой. Если бы только…

– Опять эта Лат! – задохнулась Сади и сплюнула. – Если она существует и заботится о каждом из нас, тогда почему не прекращается дождь и не успокаивается река?!

– Значит, нам помогут сабли, – сказал Хайрад. – Мы продержимся, пока река не утихнет настолько, что ее можно будет пересечь. Люди выживали и в худших условиях.

– Верно, – сказал я, не обращая внимания на богохульство дочери. – Но такие ослабленные, как мы?

– Вы их вождь, – отозвался Рыжебородый. – Вдохновите их.

– А так ли это? По моим последним прикидкам, среди них забадары, растерганцы и твои хазы, Хайрад. Вы с Сади командуете ими дольше меня.

– Вы же шах, – сказал Хайрад. – Либо мы рискнем переправиться через Сир-Дарью, либо надо обнажать сабли и сражаться. Решение за вами.

– И несложное, – отозвался я. – Готовьтесь к бою. Меня не убьет эта река!

Граф Растерганский одобрительно хмыкнул. Он был опытным полководцем и давал отпор моему отцу, пока не согласился стать нашим вассалом. А потом всю жизнь сражался с крестесцами и даже расширил территорию Растергана. Если мы потерпим неудачу, крестесцы покарают его семью и посадят на растерганский трон кого-то другого. Ему было что терять, как и всем нам.

Хайрад с графом Растерганским поспешили из юрты.

– Задержись, – приказал я Сади, прежде чем она успела выйти за ними.

Я не выдавал этого, но для меня не было света ярче, чем повзрослевшая Сади. Ничто больше не радовало меня, но в душе я благодарил Лат за то, что она позволила мне снова увидеть дочь. И ничто не пугало сильнее, чем мысль о том, что Сади будет кричать, как другие мои дети. Каждый из них был мне так же дорог, как и она, и все же я это допустил. Та резня для меня никогда не заканчивалась и никогда не закончится. Допущу ли я, чтобы это случилось с Сади?

– Отец?

Дочь смотрела на меня не с благоговением. В ее янтарных глазах, таких же как у матери, я видел жалость.

– Ты не должна здесь быть, Сади.

– Я тебя не оставлю.

– Я смотрел, как крестесцы убивают твоих братьев и сестер. Ты и Алир – вот и все мои уцелевшие дети… Я не допущу, чтобы ты так страдала.

– Алир в безопасности, он будущее нашего рода. Мое место с забадарами, а их место – рядом с шахом.

– Знаю, что ты выросла и окрепла не на моих глазах. Но, как твой отец, я не могу позволить тебе погибнуть ради службы шаху.

Никогда больше. Нет. С этой болью я пытался справиться все те луны в плену у крестесцев. Был ли способ спасти детей? Может, стоило принять веру в Архангела? Вероятно, кровожадный Михей все равно убил бы их. Может быть…

Сади уже получила рану в плечо. Выстрел из аркебузы задел ее прежде, чем она пустила стрелу в глаз врагу. Я сам видел, как это произошло: когда рубадийка неслась к ней с аркебузой наперевес, Сади оставалась спокойной. Она едва не позволила рубадийке себя застрелить. Целитель прижег рану, но дождь ослабил Сади, она постоянно кашляла и чихала. Сади принимала корицу и мак, но все же выглядела неважно. Хотя утром она была энергичной, по ночам она сильно потела, и жар усиливался, приковывая ее к постели, – типичная лихорадка.

Я коснулся ее лба – слишком горячий.

– Ты не должна сражаться. Тебе нужно ехать к Алиру.

– А как скоро придется сражаться ему? – Ее голос задрожал. Хотя она и носила маску храбрости, в ее словах звучал страх. – Нам придется бежать вечно? А мой дед побежал бы?

Она была истинной дочерью Селука Рассветного. Кровь Темура Разящего никогда не позволит бежать, разве что на врага, вот почему мы правим тремя государствами. Наши троны держались не на хитрых планах – они возводились с помощью быстрых коней, метких стрел и окровавленной стали. И все же…

Сади задрожала и чихнула. Ее смуглая кожа раскраснелась, в тон волосам. Не хотел я быть ее шахом. Мне хотелось укутать ее в теплое одеяло и накормить горячим супом. В тот момент я бы отдал царство, чтобы видеть ее здоровой и счастливой. Но горячая кровь Селуков текла в моих жилах, и настало время сражаться или умереть.

Трижды протрубил рог – Ираклиус приближался.

Прежде чем я успел уйти, Сади потянула меня за руку.

– Э-э…

Она откашлялась. Что-то тяготило ее, но она мялась и мямлила.

– Я же твой отец. Говори.

Она подняла на меня виноватый взгляд.

– Ты когда-нибудь думал о людях, которых мы убиваем?

– О крестесцах?

– У них тоже есть матери и отцы. Разве они не такие же, как мы? И в чем разница, кроме веры?

– Милосердная Лат, из-за этого ты позволила той рубадийке выстрелить в тебя? – Хотя внешне Сади напоминала мать, в душе она была слишком похожа на меня. Тот же самый вопрос я задал своему отцу, давным-давно. – Разница в том, что это наша земля и им здесь не рады.

Не такой ответ дал мне отец.

– Но они тоже верят, что это их земля. Разве было не так до того, как у них ее отняли наши предки?

Отцовский голос все же взял верх.

– Лат дала Селуку и его потомкам власть над этой землей. Вся она теперь наша по праву.

– Значит, разницы нет.

Она опустила взгляд.

Я схватил ее за запястье. Слишком тонкое.

– Правда в том, что мы сражаемся, чтобы не умереть. Не могу выразиться яснее. Наша кровь – это смертный приговор, все равно что яд. Противоядие – убивать снова и снова, пока все враги не будут в могиле. – Я сжал запястье, чтобы не дать ей отвести взгляд. – Когда видишь блеск глаз крестесца, пускай в них стрелу. Поняла?

Сади снова чихнула, справилась с сожалениями и кивнула.

Аркебузиры уже занимали позиции на небольшом холме по центру наших войск. Большинство забадаров разделились между левым и правым флангами. Я оставил нескольких забадаров, включая Сади, как резервный ударный отряд, но на самом деле я хотел уберечь ее от самого жаркого боя. Хотя нигде больше не было безопасно.

Ираклиус выжидал на большом холме за равниной. Его силы в три раза превышали наши, а тяжелая кавалерия, кажется, не боялась дождя и грязи. Защищенные доспехами лошади, на которых они скакали, привыкли к такому весу, и поэтому у них были более сильные ноги, пробивавшиеся по грязи, хотя даже крестесцам приходилось немного облегчать груз. А что еще хуже, у Ираклиуса было больше аркебуз, причем скорострельных.

Он отдал приказ легкой кавалерии атаковать наших стрелков. Воины-рубади быстро понеслись по грязи под дождем. Наши аркебузиры яростно отстреливались, и атака рубади не удалась, они отступили. Я велел аркебузирам, большинство из которых нанял Хайрад в дальних странах, держать рубеж.

И на них, удерживавших высоту, обрушился артиллерийский огонь. Они вырыли траншеи и построили легкие укрепления из дерева и камня, но многие солдаты превратились в куски обгорелой плоти. Лекари отвозили убитых и раненых на телегах обратно в лагерь и укладывали вокруг моей юрты. Хоть и не обладал столь глубоким состраданием, как моя дочь, я понимал, что у каждого из них есть мать. Я представил, как моя мать их оплакивает (вот так она рыдала, когда умерла моя младшая сестра). Я вполне заслужил глубочайшую огненную яму в аду за то, что позволил такому произойти. Меня звали Тенью бога не просто так – я правил от имени Лат. Править так неудачно, как я…

Я отбросил такие мысли. Я не мог командовать армией, думая о плачущих матерях и каре Лат. Я не знал, как долго Ираклиус сможет вести обстрел. Я не знал и того, сколько пушек ему удалось дотащить сюда по грязи, но предполагал, что не слишком много.

Многочасовой обстрел показал ошибочность этого предположения. Я велел правому флангу забадаров атаковать и заставить замолчать артиллерию, понимая, что Ираклиус меня искушает.

Крестеские аркебузиры и лучники обрушили огонь на наших всадников. Поле боя усеяли окровавленные лошади и кричащие люди. Забадары отступили, потеряв полсотни человек. Они уничтожили несколько незащищенных пушек, и обстрел стал слабее, но все же не таким легким, чтобы выдерживать его и дальше.

Ираклиус прорвал линию обороны и за несколько часов занял холм. Пока мы пытались сопротивляться, наш центр превратился в канаву, полную людей с развороченными внутренностями и дымящимися огнестрельными ранами. Сади с забадарами контратаковала, но натиск врага был слишком сильным для ее истощенного войска. Я отдал приказ людям Хайрада и силам растерганцев обрушиться на авангард врага, но аркебузы крестесцев стреляли слишком быстро. К полудню бои переместились в мой лагерь.

Сам Ираклиус, окруженный темзскими экскувиторами, встал лагерем на вершине холма, возвышаясь над нами, и я понял, что дело плохо. Их тяжелая кавалерия прошла через наши юрты и вступила в бой с забадарами. Сади сразила трех могучих всадников стрелами, точно нацеленными в ноги мускулистых коней. Забадары окружили меня, утомленной кавалерии Ираклиуса было трудно сопротивляться бесконечному потоку их стрел.

Но все это лишь оттягивало неизбежное. Победитель будет определен числом, а не тактикой или храбростью. Тем не менее я не терял надежды.

К концу дня Ираклиус привел к лагерю дополнительные силы, высвободившиеся после прорыва наших флангов. Они окружили нас. Я смотрел, как сотни моих солдат вошли в Сир-Дарью, но почти никому не удалось переправиться через бушующий поток, который нес их на скалы ниже по течению. Заходящее солнце бросало на нас мрачные красные отсветы. Казалось, противник тоже устал – на сегодня бой закончился последними ударами стали о сталь.

Сади с графом пришли ко мне в юрту в полном отчаянии, Хайрад – в меньшем.

– Некоторые мои командиры уже сдались крестесцам, – сказал граф. – Другие нашли гибель в реке. К утру наш лагерь может опустеть.

Сади была настроена тверже, хотя промокла до нитки под дождем и ее трясло.

– Мы должны продержаться как можно дольше. Забадары готовы умереть.

Хайрад выглядел невозмутимым, как будто ему было не привыкать к безнадежным ситуациям.

– Моих хазов рубят, но мы выживем. Мы всегда выживаем.

И тогда я понял, что все кончено. Отступив на ночь, Ираклиус лишил нас почетного права умереть. Я поднял над лагерем белый флаг. Может, я спасу хоть сколько-то жизней, усмирив императора и отдав ему на блюдечке свою жизнь.

Вместе с Хайрадом, графом, Сади и несколькими забадарами я верхом поднялся на холм. Экскувиторы забрали у нас оружие; Ираклиус пригласил нас в свой шатер. Он дал нам воды и усадил за большим дубовым столом на деревянные стулья. Один из его лизоблюдов перечислил его титулы и добавил тот, которого я никогда не слышал, – Воскресший. Наконец, нам позволили говорить.

Из уважения к победителю я говорил по-крестески.

– Я побежден, но моя судьба не должна распространяться на моих дочерей и сына. Михей, ваш полководец, убил всех прочих моих детей. Когда я пытался отвести взгляд, он заставлял меня смотреть. Есть ли в вас милосердие? В вашем Архангеле?

Ираклиус чистил кривым ножом яблоко.

– Если бы я был жив и сидел на троне, я никогда не допустил бы такой дикости. Псы иногда далеко убегают с привязи. – Он направил нож на Хайрада. – А ваш пес сотворил много злодеяний на наших берегах.

Хайрад сплюнул на пол.

– Я не чей-то пес! И я…

– Замолчи, Хайрад!

Я бросил на него яростный взгляд.

Ираклиус громко рассмеялся.

– Даже злобный пес слушается своего хозяина. – Он хрустнул яблоком. – Угощайтесь фруктами. Мы набрали много по пути сюда.

Мы все проголодались, но не настолько, чтобы есть фрукты врага. Командиры Ираклиуса, которым, похоже, говорить не разрешалось, угощались яблоками, фигами и абрикосами. Стражи, окружавшие стол, тоже смотрели на фрукты – хватит ли и для них? Может быть, их силы истощились сильнее, чем нам казалось.

– У меня ваша внучка, – продолжил я. – Вы получите ее обратно. Но прошу пообещать, что мои дочери и единственный сын будут в безопасности, пока не восстанут против вас.

– Я много размышлял о том, что делать с вашей семьей. Ваш великий род стоит на коленях лишь по воле Архангела. Не мой гений и не чей-то еще привел к этой победе. Мы смиренны и видим это. Архангел велит нам быть милосердными, когда это возможно, если только милосердие не противоречит справедливости. И поскольку ваши дети мало в чем виноваты, я позволю им остаться наследниками Селуков Сирма. На определенных условиях.

– И что это за условия?

– Мы вернем себе большую часть земли, которую ваш отец, его отец и другие отняли у нас. Я позволю Селукам править Лиситеей – Лискаром, как вы его называете, – и Тагкалаем, но только в качестве моего наместника и за пятьдесят процентов собранных налогов. Если нападут аланийцы, я буду полагаться на ваших детей как на первую линию обороны.

Хайрад наклонился к моему уху и прошептал:

– Дерьмовая сделка.

Я заставил его отстраниться еще одним яростным взглядом.

– У меня нет ни единого возражения, – сказал я, снова переключая внимание на Ираклиуса.

Император улыбнулся, как пьяный улыбается красивой женщине.

– Вы мечтали сражаться до последнего, шах? У меня были такие мечты, когда нас разбил ваш отец. Я хотел подняться и умереть прежде, чем потеряю еще хоть пядь крестеской земли. Но посмотрите на меня теперь. Те, кто выживет и примет эти условия, мудры, и ваш род продолжит существование. И, кто знает, через несколько сотен лет ваше потомство может снова возвыситься.

– Разве это вас не волнует?

– Что меня волнует, шах, вас не касается. Тенью бога ваш потомок не станет. Вы теперь – Тени императора Священной Крестеской империи, в искупление за все злодеяния, совершенные вами и вашими предками.

Разве это достойный удел для Селуков, наследников Темура и Утая? Собирать налоги для этого ублюдка и его потомства?

Сади чихнула. Она сгорбилась в кресле, как будто была слишком слаба, чтобы сидеть прямо. Поражение сокрушило остатки ее духа, и теперь болезнь взяла верх.

– Ваша дочь в испарине, – сказал император. – Пригласить к ней моего целителя?

Хайрад наклонился ко мне и прошептал:

– Их целители понимают в медицине не больше, чем я в вязании крючком. Не позволяйте этого.

Почему этот пират думает, что мне нужен его голос в голове? Да, он больше знает о мире, чем я, но все же это мои решения.

– Поражение уязвило ее душу, – сказал я Ираклиусу, – но она сильнее, чем выглядит.

Император кивнул и махнул ножом в сторону Сади.

– В самом деле, в моем лагере нет солдата, не боявшегося ее стрел. Если бы у вас был еще десяток таких, сдавался бы я.

– Я сдамся завтра, на рассвете. Когда солнце появится на горизонте, можете отправляться в наш лагерь и брать в плен любого, кого пожелаете. Если Архангел позволяет вам быть милостивым, отпустите на волю тех, на кого падет милость. Что касается моей дочери, она с небольшим эскортом поедет в Лискар.

– На все это я согласен. Но у меня есть вопрос. Мы воюем уже несколько недель, а я видел совсем мало янычар. Где они скрываются?

– Часть из них – с моим сыном, Алиром. Он, как мне сообщили, ведет войско отбивать Тагкалай у мятежников.

– И насколько велико его войско?

– Недостаточно велико, чтобы противостоять вам. И Тагкалай далеко.

Ираклиус кивнул и довольно ухмыльнулся.

– Благодарю за честность, шах Мурад. Вы можете идти.

Мы вернулись в лагерь. Я молился в одиночестве в своей юрте, а потом навестил лежавшую в постели Сади.

Возле нее стоял на коленях целитель и смешивал горькие травы. Он опустил правую руку Сади в микстуру, а потом стал втирать это ей в лоб и под носом.

– Ты уедешь на рассвете, – сказал я Сади. – Уезжай и не думай о том, что здесь происходит.

– А как же ты? – Сади села. – Я не оставлю тебя на произвол судьбы.

– Какая бы меня ни ждала судьба, я ее заслужил своими ошибками. А ты – будущее нашего рода. Это будущее светло, пока ты жива.

Целитель поклонился и вышел.

– Куда мне идти? Алир просто посадит меня в тюрьму или вышлет.

– Отправляйся туда, куда влечет тебя сердце. Говорю это не как шах, а как твой отец. Неужели нет чего-нибудь, ради чего стоит жить?

Лицо Сади раскраснелось, но не от лихорадки. Я знал этот взгляд – видел его у многих влюбленных девушек. Сади никогда не смотрела так на Хайрада. Я не спросил, о ком она думает. Я почти не был ей отцом и не вправе знать, что у нее на сердце.

– Я обещала кое-кому и себе, что не струшу. Что исполню свой долг как дочь Селуков и как забадарка. – Она задрожала, но не от болезни. – И все же сначала я боялась. Я не хочу бежать, но…

– В этом нет ничего постыдного. Я приказываю тебе уйти вместе с матерью. Если тебе будут не рады в Лискаре, поезжай к аланийцам. Если там откажут, езжай в Кашан – твоя сестра замужем за местным принцем. Если и она не захочет иметь с тобой дела, отправляйся в Шелковые земли и оставайся там, пока жива. Поняла?

Она кивнула, глядя на мрачно позвякивающие колокольчики на потолке.

– Отец… ты завел бы так много детей, если бы знал, что с нами случится?.. Что нам теперь делать, чтобы выжить?

Я вздохнул. Даже я никогда не осмеливался спрашивать отца о таком.

– Я всего лишь человек, Сади. Я пытался что-то изменить. Я отдал Источнику право решать, кому в нашей семье жить, а кому умереть, чтобы не нести бремя такого решения.

Она отвернулась, словно мой ответ ее не устроил. Я порылся в своих мыслях и попробовал проявить больше отцовского такта.

– Шестьсот лет назад в тысяче миль отсюда, на замерзшей равнине, под Величайшей звездой родился наш предок Селук. Там была пустошь, скудная местность (племена там дрались из-за козы). – При этой мысли я усмехнулся. Хотя при осаде Растергана мы дрались и чтобы съесть крысу. Нет ничего смешного в голоде. – У Селука было видение: миллиард ворон пожирали солнце, опускавшееся на западе. И он миллиардом стрел завоевал сотню городов между Кашаном и тем местом, где мы сейчас.

Сади обернулась ко мне, потом села, положив голову на сцепленные руки. Я продолжил:

– Но даже великие люди должны возвращаться к Лат. У завоевателя было трое сыновей, которых он любил, и на смертном одре он разделил между ними три царства. Едва была заложена его гробница, три брата подняли мечи друг на друга. Война пережила их и бушевала сто лет – говорили, что тюльпаны покраснели от крови в земле. Пока Темур Разящий не объединил три царства мечтой продвинуться дальше на запад, за Сир-Дарью. – Каждый из Селуков слышал эту историю тысячу раз, но она не утратила своей актуальности. – Только Костани смогла устоять против его орды. Темур подхватил смертельную лихорадку, собираясь штурмовать ее во второй раз. Его империя была самой большой из когда-либо существовавших – и представь, что случилось бы, если бы она раскололась, как селукская. Потому на смертном одре Темур выбрал себе тайного наследника и объявил, что, как только он испустит дух, все прочие его сыновья и дочери будут преданы смерти. – Я не мог себе даже представить, что сделаю такое. – Темур был суров, это правда, но он любил свою семью так же сильно, как презирал врагов. Это решение было нелегким, но он принял его ради спасения жизней.

Сади смотрела на меня, затаив дыхание. Я рассказывал сказки на ночь, когда ей не спалось, хотя и не такие жуткие. Она была капризным, гневливым ребенком. Глядя в ее выжидающие глаза, глаза моего дитяти, я едва не забыл о сути этой истории.

– Сади, мы умираем для того, чтобы не умирали другие. Мы убиваем друг друга, чтобы другим не пришлось убивать за нас. Мы добровольно отправляемся в изгнание, чтобы избавить своих подданных от страданий. Что еще я могу сказать? Это наше проклятие. – Я сдержал слезы. – Я заставил тебя, твоих братьев и сестер надеяться, что все будет по-другому. Но…

Я не смог произнести больше ни слова, чтобы не расплакаться перед дочерью.

Сади кивнула, улыбаясь слабо и нежно.

– Благодарю, отец. Это было ужасное время, но я рада, что мы провели его вместе.

Я сжал ее руку. И едва ощутил ответное пожатие.

Той же ночью в моей голове вспыхнул новый сон. Симург растоптал юрту и схватил меня. У него были железные когти льва, величественные соколиные крылья и голова грозного волка. Он швырнул меня в гигантское гнездо на высоком, как две горы, дереве. Это место я представлял себе в детстве, слушая сказку на ночь. По всему гнезду лежали золотые яйца крупнее меня, блестевшие под безоблачным небом.

Я дотронулся до одного из них и провел ладонью по гладкой и твердой, как медь, поверхности. Яйцо раскололось, и из него выскочил цыпленок с орлиными крыльями и лицом мальчика.

– Возьми саблю, – сказал он. Его серые глаза сияли, как полная луна, а голос напоминал голос евнуха, которого я прежде знал. – Когда солнце достигнет зенита, Лат придет на помощь.

Он уколол мой лоб ногтем. Я не мог пошевелиться. Он шептал мне на ухо слова, которые только что произнес. Голос вдруг зазвучал так мощно, что слова врезались мне в душу.

«Когда солнце достигнет зенита, Лат придет на помощь».

Я проснулся, повторяя эти слова. Выскочил из юрты. Рассвет уже красил своей унылой голубизной. Ираклиус явится с восходом солнца. Приближалось время сдаваться.

Вокруг лагеря в тусклом свете загорались костры, просыпались солдаты и готовили себе завтрак. Совсем мало еды пришлось разделить на всех. Не хватало всего – пороха, лошадей, боевого духа. Каждый залечивал рану, плотскую или душевную. Если на доспехах не было крови, значит, они были обуглены, а часто и то и другое. Стрелкам приходилось довольствоваться горсткой пуль. Четверть копейщиков обходились одними древками: металлические наконечники затупились. Пушкари, лишившись бомбард, бросали примитивные зажигательные снаряды, разрывающиеся у них в руках. Знаменосцы при разгроме бросили флаги и теперь били в барабаны, звук которых безумно раздражал.

Хуже всего был непрекращающийся дождь. Здешние равнины известны летними дождями, но зачем же они бесконечно льются в такое время?

Я разыскивал Хайрада. Даже мне пришлось признать, что я нуждаюсь в его совете в такой тяжелый момент. Один из его командиров сказал, что Рыжебородый у Сади. Они не поженятся, пока я жив, каких бы клятв она ни дала. Пусть и нехотя, я мог признать, что Хайрад был великим человеком и заслужил прозвище Шах Морей. Но он сын торговца из Эджаза. Не говоря уже о его возрасте, близком к моему.

Я нашел его в юрте Сади; он сидел у постели, глядя, как она спит. Я сел рядом с ним и стал смотреть на дочь, которая тихо дышала.

Сади шевельнулась.

– Это ты, Кева? – Она открыла глаза, зевнула и, прищурившись, посмотрела на нас. – У вас нет дел важнее, чем смотреть, как я сплю?

Видно было, что она потела всю ночь. Целители говорили, это признак того, что тело сражается, но лицо у нее все еще было цвета ржавчины.

Мы с Хайрадом покинули юрту, чтобы дать ей отдохнуть, и ушли подальше, чтобы нас не слышали забадары, ухаживающие за лошадьми. Возле громоподобной бурной реки на заболоченном берегу я поведал Хайраду, что у меня на уме.

– Я подумываю сражаться дальше, – сказал я.

Он поднял кустистые брови и подергал свою знаменитую рыжую бороду.

– Ваше величество, я готов расстаться с жизнью, как и вы с вашей. Я считал, что это дерьмовое соглашение, но теперь дело сделано, и у Сади, как у многих других, еще есть шанс на жизнь. Если вы нарушите условия этого мерзавца, ваш род ожидает жестокий конец.

– А я верю, что помощь придет.

– Помощь? Мы от помощи в сотнях миль. Если бы вы отправили самого быстрого всадника в Тагкалай несколько дней назад, и то помощь не успела бы. Разве что вы попросите помощи у джиннов.

– Мне был сон. Лат велела мне подождать, пока солнце не пройдет полпути к зениту… Если мы продержимся до тех пор, помощь придет.

– Вы рискнете жизнью дочери и будущим вашего рода из-за своих ночных фантазий?

Хайрад прав. Это самое глупое, что когда-либо приходило мне в голову. Тем не менее…

– Хайрад, разве ты сам не говорил, что у тебя было видение, перед тем как ты меня спас?

– Кто вам об этом сказал?

– Сади. Она говорила, что именно из-за этого видения ты атаковал флот Иосиаса.

Он кивнул.

– Я увидел золотой корабль с пурпурными парусами. Он вез гору сокровищ, подобных которым я не встречал ни в одном путешествии, и золотого павлина с рубиновыми глазами, украшавшего ваш тронный зал. – Глаза Хайрада затуманились образами видения. Он встрепенулся. – Но я атаковал не из-за видения, а по очевидным причинам. Иосиас, глупец, высадился на сушу; и часть его кораблей была на берегу, а на оставшейся части было слишком мало людей. Многие эджазские моряки перешли на нашу сторону, так что флагман оказалось легко захватить. Узнав о его предательстве, я должен был покарать крестеского ублюдка.

– Может быть, к полудню река успокоится. Разве нам не стоит надеяться, что Лат к чему-то нас направляет?

Хайрад захохотал.

– История знает много людей, которые на это надеялись. Они все похоронены где-то в канавах.

– Странно видеть такое маловерие у того, кто командует ордой воинов-дервишей.

Как Хайраду удавалось улыбаться в таких обстоятельствах, мне никогда не понять. Мне была отвратительна эта ухмылка. Все его зубы были из золота разных оттенков.

– Легенда тверда, как железо… – Он склонил голову и указал на себя. – Но человек – как вода.

Я покачал головой, снова вспомнив, почему терпеть не мог этого пирата.

– Существует тысяча и один способ сказать об этом. Ты выбрал самый нелепый.

Он разразился смехом. И я тоже рассмеялся. Возможно, в последний раз.

Солнце выглянуло из-за горизонта, и небо озарилось лучами. Император будет здесь совсем скоро. Его конные разведчики уже наблюдали за нами с холма.