Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 214 (всего у книги 336 страниц)

26
Кева

Я с удовольствием наблюдал за Хурраном, впервые оказавшимся в летающей лодке. С него сдуло тюрбан, он сам был виноват. Правильно намотанный тюрбан ничто не отделит от головы, даже сабля. Значит, отец Хуррана не научил его правильно повязывать тюрбан. А может, за шесть лет в подземельях Мервы он просто все забыл.

Хурран признался, что боится высоты: в юности он видел, как его друг упал с башни в Мерве и разбился насмерть. Поэтому он старался не смотреть вниз и представлял, что находится в тумане, а не в складках облаков.

Но через несколько часов он все же решился посмотреть вниз. Мы втроем наслаждались тем, как блестит песок пустыни в сумеречном свете. Когда солнце скатилось еще ниже, горы отбросили на песок зловещие тени.

Небо стало совсем темным, звезды ковром раскинулись над головой, и Рухи заснула.

Я сказал Хуррану:

– Я рос со многими братьями и даже сестрами, все они янычары. Я стараюсь не вспоминать их, потому что все они похоронены на том или ином поле боя. А у тебя только один брат и одна сестра. По крови. – Я усмехнулся. – Как же мало значит кровь.

– Да, мало. Я понял это, когда отец меня бросил. И знаешь что? Я не считаю Шакура и Эсме братом и сестрой. Во-первых, у них другие матери. Но что нас действительно разделяет, так это наш общий отец, Мансур Обезглавленный. – Хурран хитро улыбнулся. – Он никогда не любил, чтобы мы играли друг с другом. Хотел, чтобы мы были друг другу чужими.

– В Сирме в гареме тоже случались конфликты, но в основном его наполнял смех сыновей и дочерей шаха, играющих вместе.

Хурран озадаченно посмотрел на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Я его охранял.

Его глаза распахнулись.

– Снаружи. Мое копье и бубенцы до сих пор при мне.

– Если наступит день, когда ты сделаешь кого-нибудь с их помощью, не будь как мой отец. Он сам не был близок со своим братом Тамазом и не желал такой близости для нас. Отец никогда не говорил о причинах, но я полагаю, он не хотел, чтобы такая близость ослабляла нас, особенно если придет время пустить друг другу кровь. Забавно, что с Эсме и Шакуром у него ничего не вышло. Они настоящие брат с сестрой. А вот со мной… со мной у него получилось.

– Я могу его понять. Как бы печально это ни звучало, – вздохнул я.

– Теперь он – воспоминание. Мрачное. Но они есть у каждого из нас. – Волосы Хуррана разметались по лицу. – Знаешь, хорошо, что ты мой друг, а не моих брата с сестрой.

– Друг – это очень громкое слово.

– Выбери любое другое. У нас с тобой общее дело.

– Только потому что ты ловко оказался в нужном месте в нужное время. Я знаю, что ты сорвал переговоры своей семьи с Кярсом, чтобы потом примазаться в качестве идеального варианта, прямо как сейчас. И только авантюрист высшей пробы мог бы поставить себя между ордой силгизов и йотридов и абядийцами, как это сделал ты.

– Я искренне люблю абядийцев. Но ты меня раскусил. И ты хочешь, чтобы такой человек был на твоей стороне или на стороне врага?

– На моей. Но мне все равно сложно назвать такого человека другом. Для этого нужно побольше доверия. И не такого шаткого.

– Не стоит слишком привязываться к друзьям. – Хурран горько усмехнулся. – Никогда не знаешь, кто из них прячет кинжал.

Кинн кашлянул.

– Не хочу прерывать ваш наводящий тоску разговор, но, возможно, вам стоит посмотреть вниз.

Я выглянул из-за края лодки. В восточной части пустыни мерцали тысячи костров, подобно измученным звездам в холодной ночи. Для меня в этом зрелище не было ничего нового.

– При таком количестве костров… не меньше двадцати тысяч, я бы сказал. – Я повернулся к Хуррану, сидевшему с отвисшей челюстью. – Ты говорил, в Мерве только десять тысяч хазов. Да и с чего бы им стоять лагерем в пустыне?

– С того, что это не наша армия.

Спускаясь, мы слушали, как у костров трубят слоны. Кашанский шах Бабур славился своими боевыми слонами и уникальным умением использовать их для сокрушения врагов.

– Это все усложняет, – сказал Хурран.

– Мне казалось, шах Бабур – твой друг.

– Я не стал бы использовать это слово. Для этого нужно побольше доверия.

Я усмехнулся.

– Тогда твой союзник. Возможно, и мой тоже. Если он здесь, значит, откликнулся на наш призыв.

– Будь осторожнее со своими желаниями.

Рухи проснулась, приглушенно зевая, и посмотрела на тысячи костров внизу.

– Лат всемогущая, это же…

– Шах Бабур, – закончил за нее Хурран.

Она потерла сонные глаза и еще немного поглазела на море похожих на звезды костров.

– Несколько лет назад он совершал паломничество в Зелтурию. Я тогда еще не была Апостолом, но видела его на улице. Он ехал на слоне по главной улице и бросал всем мешки с золотом. В тот день меня едва не затоптали. Помнится, в давке тогда погибло семнадцать человек.

– Какая щедрость. – Мы приблизились к дюне, на которую Кинн собирался приземлиться, и я надел шлем. – Хотя с людьми, бросающими мешки с золотом, осторожность не помешает. Никогда не знаешь, за какие грехи они раздают такую милостыню.

Через несколько минут мы уже стояли под роскошным балдахином. Мои сапоги утопали в шелковом ковре. Такая пышность, кругом резные столики, расшитые подушки и драпировки из золотых, бордовых и сине-зеленых тканей.

Шах Бабур сидел с прямой спиной на диване, над которым возвышался балдахин, поддерживаемый деревянными колоннами с золотой резьбой, инкрустированными рубинами, изумрудами и еще какими-то драгоценными камнями, названий которых я не знал. Глаза шаха были подведены так густо, что он выглядел ненастоящим. Я бы не удивился, если бы он оказался ожившей статуей. Он носил тюрбан на кашанский манер, с серебряным кашанским соколом надо лбом. Небесно-голубой халат, усыпанный красными и белыми тюльпанами, был стянут расшитым рубинами поясом, на котором висели украшенные рубинами ножны.

Свита шаха выглядела не менее роскошно. На всех была безупречная парча без единой морщинки или пятнышка и драгоценности, обозначавшие статус, но рубины разрешалось носить только шаху. Невероятно яркие расцветки были непривычны для Аланьи. «Мода приходит с востока», – часто говорили во всех царствах Селуков, и под востоком подразумевался Кашан. Говорили, что в Роншаре, резиденции кашанских Селуков, вдвое больше ткацких станков, чем во всем остальном мире.

Мы с Рухи склонили головы перед шахом. Хурран, сам из рода Селуков, не был обязан выказывать почтение таким образом, но все равно это сделал.

– Давно не виделись, маленький кузен, – обратился шах Бабур к Хуррану. Голос оказался мягче и музыкальнее, чем я ожидал. Акцент был довольно приятен для моих сирмянских ушей. – Как твое здоровье?

– Прекрасно, ваше величество, – ответил Хурран. – Чего, к сожалению, нельзя сказать об Аланье. Уверен, вы слышали о наших несчастьях. Я был в темнице, поэтому не являюсь причиной ни одного из них. Но все же пытаюсь исправить все, что в моих силах.

– Тебе всегда нравилось заниматься починкой. – Бабур повернул пухлое лицо к Рухи. Я поленился посчитать его бесчисленные подбородки. – Почему она вся в черном?

– Я Апостол Хисти, – раздраженно ответила Рухи. Должно быть, ей уже надоело это объяснять. – Вам не понравится то, что под покрывалом.

– Ты удивишься, узнав, что мне может понравиться, – усмехнулся шах Бабур и повернулся ко мне с фривольной улыбкой на женоподобном лице в форме сердца. На его щеках росла клочковатая борода кофейного цвета. – А этот почему в каких-то саргосских доспехах? Он пришел убить меня? – Шах рассмеялся, показывая, что это шутка, и все солдаты в зерцальных доспехах и с аркебузами, а также закутанные в парчу придворные захохотали вместе с ним. Я непроизвольно последовал их примеру.

Подождав, пока смех уляжется, я ответил:

– Я маг на службе шаха Аланьи. Я никогда не снимаю доспехов, поскольку, куда бы ни пришел, всегда кто-нибудь хочет меня убить.

– Даже когда спишь с женщиной? У тебя там есть специальная маленькая дырочка?

– В таком случае дыра была бы немаленькая.

Бабур от души рассмеялся, и остальные тоже.

– Я знаю, кто ты, – неожиданно нахмурился он. – Маг Кева. Я хотел просить Апостолов отправить тебя в Кашан, когда завершится твое обучение, но засомневался, что доживу до того времени.

– Разве тебе уже не служат два мага? – спросил я.

Бабур кивнул.

– Третий не повредит. Хотя, похоже, Аланье твои услуги куда нужнее.

Я огляделся в поисках магов, однако увидел лишь безбородых, но усатых солдат и придворных. Мода на растительность на лице менялась так же часто, как и на все остальное, хотя я не мог представить себя без бороды.

– Я их не вижу.

– А их тут и нет, – улыбнулся Бабур. – Я сказал бы тебе, куда они отправились, но это секрет.

Мне это понравилось.

– Секреты – это хорошо. Значит, у вас есть план. Если не хотите говорить, куда отправились они, может, скажете, куда направляетесь вы?

– Я никуда не направляюсь. Я уже прибыл на место.

Все вокруг расхохотались, хлопая себя по ляжкам. Я нахмурился.

Прошло довольно много времени, пока все затихло, и тогда я сказал:

– Я отправил одного из своих помощников, человека по имени Айкард, припасть к вашим ногам. Взывать к вашей вере в Лат и ее святых.

– Это правда. Ты отправил язычника взывать к моей вере. Не обдумал это как следует, да?

– Этот язычник умеет убеждать. Где он?

– Откуда мне знать? Я отправил его восвояси, не вдаваясь в его просьбы. Я не собираюсь отвоевывать города для племянника Мансура. Я хочу взять Мерву. Для половины ее жителей кашанский – родной язык. До того как мои предки возвели Челюсть Джалута, чтобы отгородиться от племен из Пустоши, в храмах на проповедях поминали имя шаха Кашана.

Значит, он хочет сорвать спелый плод прямо у порога своего дома и не желает лезть в терновый куст за большей наградой.

– Он что-то скрывает, – прошептала Рухи.

– Что?

– Точно не знаю.

Хурран откашлялся.

– Ваше величество, вы хотите остаться в истории как шах, который сражался со своими кузенами Селуками, в то время как Зелтурию заняла крестейская армия?

– Историю напишут так, как я скажу, – возразил Бабур. – Это одно из главных преимуществ титула шаха. Я оставлю хорошее наследие. Я не позволил саргоссцам распространить свое влияние на южные острова и присоединил к Кашану Мерву.

Неужели он привел столько людей, лошадей, слонов и пушек ради такой ничтожной цели?

– Но вы не взяли Мерву, иначе не стояли бы лагерем у ее стен, – заметил я.

Бабур взял с блюда несколько виноградин и бросил их в рот.

– Это вопрос времени. Я назвал Эсме и Шакуру свои условия. Они могут уйти и править сельской местностью Хариджага. Там самобытно и воздух лучше. Их детям там понравится.

– Я бывал в этих землях. – Я летал туда с Сади перед началом своей службы в Зелтурии. Потрясающие водопады в джунглях. – У них одна дорога, и та немощеная. В единственной кофейне подают кальян одного вкуса, да и тот противный.

– Я же сказал, там самобытно. Тамаз никогда не умел править. Какой кретин позволит семье своего брата управлять таким важным городом? Да это все равно что приставить нож к собственному животу, им нужно всего лишь надавить на него.

– Напротив, – возразил Хурран, – я считаю разумным решением поручить охрану ворот сильной семье. Разве мы не уберегали Аланью от вас в течение нескольких десятилетий?

– Но не уберегли ее от племен Пустоши. – Бабур швырнул виноградину в грудь Хуррана. – И как они теперь там хозяйничают? Я слышал, что Кандбаджар превратился в вонючий полузатопленный труп. Горожане терпят страшные пытки и вынуждены молиться Потомкам. Тебе следует поблагодарить меня, кузен. Своим приходом я спасаю Мерву от той же участи. Неужели тебе безразличен ее народ? Или в твоем сердце бурлит жажда власти?

– Мерва – мой дом и навсегда им останется, – ответил Хурран.

Бабур скрипуче рассмеялся. Должно быть, накурился гашиша.

– Я не отдам тебе Мерву, если ты к этому клонишь. Я вручу ее какому-нибудь безродному сирдару в награду за верную службу. Но только на несколько лет, чтоб не успел почувствовать себя дома. Вот тогда-то и начинаются проблемы. Нет, если я объявил клочок земли своим, он только мой. Вот что значит быть шахом.

В своих рассуждениях о том, что значит быть шахом, Бабур не слишком отличался от Мурада, но казался хитрее и потому меньше полагался на других. Я задался вопросом, не сделает ли его такая самоуверенность менее склонным к компромиссам.

В любом случае я не мог смириться с его вялыми планами захватить Мерву и не помогать Зелтурии. И поэтому не видел иного выхода, кроме как сорвать их.

Утром я велел Хуррану и Рухи ждать в лагере Бабура, а сам полетел в Мерву. С высоты казалось, что в городе дела идут как обычно. Большой базар, представлявший собой лабиринт извилистых переулков внутри собственной зубчатой стены из песчаника, был заполнен покупателями. Горожане продолжали прогуливаться в садовых кварталах, журчали фонтаны, суетились разносчики.

Кинн опустил меня на цветущей лужайке на территории дворца, где среди роскошных водоемов и сладкого запаха акаций из темной почвы росли желтые тюльпаны.

Вскоре меня окружили хазы с аркебузами. Мой черный силуэт отражался в их зерцальных доспехах.

– Советую не наставлять на меня эти штуки, – сказал я. – И мне не хотелось бы наглядно объяснять почему.

– Легенда о маге в черных доспехах распространилась быстрее лесного пожара, – сказал хаз в шлеме, украшенном стихотворной надписью. – Но мы всего лишь выполняем свою работу. Нам слишком хорошо платят, чтобы мы струсили даже перед таким, как ты.

Я оценил его слова по достоинству.

– Нет необходимости трусить или сражаться. Я не желаю зла Эсме и Шакуру, иначе вы бы уже захлебывались желчью.

– Тогда чего ты хочешь?

– Только поговорить с ними. Я на их стороне. Я не хочу, чтобы Бабур требовал незаслуженную награду.

Они проводили меня на поле, заросшее кустами ежевики. У края леса, изобилующего кипарисами, высился мраморный мавзолей, усыпальница в виде восьмиконечной звезды Лат.

Возле него стояла Эсме в развевающемся черно-оливковом парчовом платье. Ее седеющие волосы были аккуратно собраны сзади, а легкий ветерок трепал ее шаль с узором в виде звезд.

– Если бы я знала, что ты можешь летать в несокрушимых доспехах, никогда не посоветовала бы отклонить предложение Кярса, – покаянно вздохнула она. – Недостаток предвидения обрекает нас, смертных, на погибель.

– Недостаток предвидения или высокомерие? Или, может быть, алчность?

– Скорее всего, всё вместе.

Хорошо, что она это признавала. Я прочел имя на могиле. Человек, похороненный там, умер восемь лет назад.

– Мой первый муж, – пояснила Эсме. – Забавно, астрологи говорили, что он плохая пара. А со вторым мужем они по звездам предрекали мне супружеское счастье. Это показывает лишь то, как мало они знают. – Она покачала головой. – Он очень любит сухие вина, мой нынешний муж. Если бы я так крепко не держалась за кошелек, мы уже остались бы без средств к существованию, потому что он любит еще и игру в кости. Несколько лун назад его грехи волновали меня больше всего. Теперь они кажутся приятным сном по сравнению с тем кошмаром, который нас поглощает.

– Я хочу помочь вам выбраться из кошмара.

– А ты можешь? Ты всего лишь одиночка, может быть, самый сильный человек на свете, но все же только один.

– Я буду не один. У вас десятитысячный гарнизон. Да, у Бабура двадцать тысяч, но шансы все же не так плохи, если вам хватит мужества пережить осаду. Скорее всего, целую зиму и даже дольше.

– У нас десять тысяч наемников и совсем мало местных. Они не станут биться до конца, как вы, янычары, сражаетесь за сирмянских шахов.

Ранее мне показалось, что высокая оплата наемников воодушевляет. Но во время осады денег становится меньше.

– Вы не открыли ворота, Эсме. Если готовы сдаться, чего же вы ждете?

Она взяла с могилы розу и повернулась ко мне.

– Я жду идеи получше, Кева. Это правда, что Бабур привел с собой магов?

– Маги не должны проливать кровь верующих, если только те не открыто бунтуют против престола.

– А разве ты не убил верующего, очень давно?

– Это было во время открытого восстания. Сейчас мы называем его войной за престолонаследие.

– Победители могут называть войны, как им вздумается. – Она покрутила розу. – Бабур скажет, что отвоевывал свое, и все остальные тоже будут так говорить.

– А что все скажут о его трусости? Об отказе сражаться за Зелтурию?

– Похоже, тебя гораздо больше интересует тот святой город, чем этот.

– Этот город не святой.

– Для меня святой. Дом тоже свят, Кева. Я здесь родилась и не против здесь умереть. Но не хотела бы погибнуть под ногами слонов Бабура.

– Тогда где ваш боевой дух? В Хурране его и то больше.

– Хурран. – Эсме переломила стебель розы. – Не стоит слишком сближаться с моим братом. Он не такой, как ты или я. Он больше похож на кагана Пашанга, только с именем и шармом Селуков. Когда мы были детьми, его любимой забавой было бросать камни в бродячих котов, забредавших на территорию дворца. Потом он стал стрелять в них из лука. А затем пулями.

Неоправданная жестокость к животным – всегда плохой знак. Но когда я вспомнил самого жестокого человека из всех, кого я знал, – брата Мурада Селима, мне пришлось напомнить себе, что без его жестокости мы не пережили бы осаду Растергана. Он распинал всех, кого подозревал в сотрудничестве с врагом. Оставлял их жариться на солнце. Большинство были невиновны, но были и виновные. Если бы не его жестокость, шпионы Ираклиуса подкосили бы нас и я, скорее всего, был бы мертв.

– В этом мире есть место и для жестоких людей.

– Да, но только не на троне. Уверена, ты это понимаешь.

– Не знаю. – Я с искренним сомнением пожал плечами. – Брат Мурада, Селим, был жесток. Но, возможно, Селим обрушился бы войной на крестейцев раньше, чем они обрушились на нас. Может, он направил бы свою жестокость на врагов и тем избавил бы нас от их жестокости.

– Да ты поэт.

Я снова пожал плечами.

– Я никогда не умел сочинять хорошие стихи.

– Но ты знаешь, как складывать слова, чтобы достичь нужного эффекта. Тебе просто не о чем было писать. Ты поэт, лишенный созерцающего глаза. Ты знаешь, что это такое?

– Таки говорил, что созерцающий глаз – это та часть души, которая поет, когда прикасается к красоте.

– Мама! – крикнул детский голос за моей спиной.

Я повернулся и увидел мальчика в идеально намотанном тюрбане.

– Это Исмаид, – сказала Эсме. – Лучшее, что у меня есть в текущем браке.

Я указал на его тюрбан и спросил:

– Ты сам его намотал?

Мальчик кивнул. Похоже, его отец был хоть на что-то годен.

– Где ты взял эти доспехи?

– У шаха Сирма.

Мальчик смотрел на меня полными удивления глазами.

– Меня учили, что он правил очень долго и что он очень далеко.

– И все это правда. Учись всему, чему сможешь, Исмаид. Знание – доспехи даже получше этих.

– Он прав. – Эсме обняла и поцеловала сына. – А теперь беги домой, сейчас же.

Исмаид кивнул и побежал к своим воспитателям.

– Как считаешь, дети делают нас лучше или хуже? – спросила Эсме.

– Лучше, – без колебаний ответил я.

– Ты когда-нибудь встречался с медведицей во время охоты? Они гораздо хуже, если где-то рядом медвежата.

– Вы часто охотитесь?

– Видел бы ты фреску, которую сделал для меня первый муж. На ней я держу самую большую аркебузу во всей Мерве. Хочешь верь, хочешь нет, но отец брал меня с собой, хотя и не думал, что мне может понравиться. Это одни из лучших воспоминаний о нем.

Смириться с тем, что я подумывал убить эту женщину только ради того, чтобы получить несколько тысяч наемников, становилось все труднее.

– Все охотятся на слабых, – сказал я. – Никто больше не хочет сражаться в трудных битвах. Я чуть ли не восхищаюсь Михеем Железным за то, что он побил столько сильных противников, и это всего за десять лет. Я хочу сделать то же самое, но, похоже, одинок на этом пути.

– Ты одинок лишь потому, что отказываешься вести за собой. – Она погладила камень усыпальницы мужа. – Ты напоминаешь мне его. Он всегда хотел сидеть на коне позади меня. – Она усмехнулась. – Можешь себе представить, женщина впереди, а мужчина сзади? Но при этом он орал мне на ухо: «Объезжай этот камень», «Не дергай поводья», «Осторожно, грязь!» и тому подобное. – Эсме положила бутон розы мне на плечо. – Ты точно такой же, Кева, это очевидно. Думаю, пора тебе взяться за поводья самому. Если хочешь спасти Зелтурию, собери единомышленников и сделай это. Хватит ждать, пока Селук отдаст приказ. – Она приблизила губы к моему уху. – Возможно, тебе понравится ехать впереди.

В тот день я приказал ифритам поджечь лес за стенами Мервы. Из огня в сторону кашанского лагеря выбежали пятнистые лани. За ними последовали стада диких кабанов, семейства медведей и желтых лисиц. Вместе с треском пламени это привлекло внимание всех воинов в лагере, и они теперь толпились перед горящим краем леса.

Кинн схватил меня за плечи и поднял в воздух. Я парил над массой кашанских воинов, за моей спиной клубился дым от пылающих деревьев. На воинах было столько зерцальных доспехов, что смотреть вниз было все равно что смотреть на небо.

– Вы все сгорите, как этот лес, – крикнул я. – А потом замерзнете в самом холодном аду, после чего снова сгорите в самом жарком аду, и это будет чередоваться тысячу раз целую вечность. Таково наказание за то, что вы допустили осквернение святых и священного города. Тот, кто игнорирует беды, постигшие святую Зелтурию, не имеет права называться латианином. Это касается и вашего шаха. И ваших шейхов. Любой, кто хоть пальцем шевельнет ради иной цели, чем освобождение святого города, – неверный, а я враг неверных.

Даже слоны не сводили с меня глаз.

– Это предупреждение, – продолжил я. – Единственный способ спастись от гнева Лат – пролить кровь, служа ей. Не каждый день человеку предлагается честь сражаться за веру. Но каждый из вас вместо нее выбрал войну с братьями по вере? Если так, вы не прошли испытание. С узкого и прямого пути вы шагнули в бездонную пропасть. И вашему наказанию не будет конца.

Шах Бабур выбрался из своего просторного шатра и смотрел на меня.

– А вот и он, – сказал я. – Я только что познакомился с человеком, которого вы называете шахом, и мое разочарование подобно разочарованию отца, узнавшего, что его сын от чужого семени. Шах Бабур ведет вас в ад. Если предпочитаете служить его тщеславию, а не Лат и святым, то вперед. Пожинайте плоды в этой жизни и страдайте в следующей.

– А ну, спускайся оттуда! – заорал Бабур, его щеки пылали.

Я расхохотался.

– Вот я плыву над вами, маг с силами ифритов, носящий доспехи, выкованные из смерти Архангела. Я взываю к верным, и мои слова достигнут лишь сердец истинно верующих. – Я обнажил Черную розу и высоко поднял ее. – Те, кто ищет сладкого дуновения рая, найдут меня на пути в Зелтурию. А те, кто ищет адского пламени, – не ходите дальше. Вы и ваш шах уже пришли.