Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 210 (всего у книги 336 страниц)

21
Сира

Я проснулась от пронзительных завываний Сади. Она как-то умудрилась лечь, подняв руки над головой, но все еще была привязана к столбу. Она извивалась на ковре, а под ее веками копошились черви – так причудливо это описывают в силгизских землях.

Видимо, кошмарный сон.

Я растрясла ее и разбудила. В призрачном лунном свете, струящемся из отверстия в потолке, ее золотистые глаза горели как у кошки.

– Твоя жизнь и днем достаточно плоха, как жестоко, что джинн и ночью погрузил тебя в кошмары, – сказала я.

– Ираклиус…

– Дед Селены… Тот, который забросал тебя камнями, верно?

Она кивнула. Впервые я не увидела в ее взгляде ненависти. Передо мной была такая же напуганная девушка, как и я когда-то.

– Мне тоже снятся дурные воспоминания, – сказала я. – Чаще всего повторяется моя свадьба. Не могу поверить, что когда-то я была замужем за шахом Аланьи. Это был самый счастливый… и самый кошмарный день в моей жизни. – Я потерла усталые глаза. – Ты когда-нибудь была замужем?

Она покачала головой.

– А я вышла замуж во второй раз. И после этого мой статус стал даже выше, чем после первого замужества. Никто так меня не называет, но полагаю, я теперь хатун, как и ты. Хотя моего племени пока не существует. Интересно, как оно будет называться, когда родятся все дети силгизов и йотридов.

– Любишь поболтать среди ночи?

– Я часто просыпаюсь в это время. Честно говоря, это мои любимые часы. Покой. Сверчки. Послушай тишину, и ты услышишь, как ветер переносит песок.

– Как скажешь.

Она по-прежнему была напряжена, и, конечно же, не без причины.

– Знаю, ты считаешь, что я на стороне зла. Но здесь мой дом. И мне тут нравится. Ну, не посреди пустыни, конечно. А в Кандбаджаре. Я никому не позволю отнять у меня дом или увезти меня от него. А твой возлюбленный именно этого и добивается. Хочет лишить меня того, благодаря чему меня еще не убили и не изгнали отсюда. – Я показала на свой видящий звезды глаз. – Я ему не позволю.

Сади потерла коленом по ковру.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Чешется.

– Прости, я должна была дать тебе чистую одежду.

Она была ниже меня и более худой, так что моя одежда подойдет. Я подошла к сундуку, порылась в роскошной парче и вытащила чистый желтый кафтан.

– И как я его надену, если связана?

– Я тебя развяжу. Встань.

Она встала, и я развязала узел. Прежде чем ослабить последний, я поколебалась. Очевидно, Сади сильнее меня, учитывая, что я вообще не боец. В моей юрте не было ничего острого, хотя она управится и с чем-нибудь тупым.

Снаружи всегда стояли караульные, и они услышат, если она попытается что-нибудь натворить. И я развязала ей руки. Она повернулась и сердито уставилась на меня, потирая исцарапанные запястья.

Я протянула ей желтый кафтан.

– Мне кажется, не стоит больше тебя связывать. А ты как считаешь?

Она взяла кафтан. Я отвернулась, чтобы она могла переодеться, хотя в глубине души мне хотелось посмотреть.

Желтый был ей к лицу. Она легла на ковер рядом со столбом, к которому недавно была привязана.

– Тебе нужна постель? – спросила я.

Она покачала головой, а потом энергично почесала колено.

– Утром я попрошу принести воды, чтобы ты могла помыться.

Похоже, она не мылась уже несколько дней. Хотя от нее не воняло, скорее, пахло теплом. Неудивительно, что Кева ее любит. Некоторым везет. А я, если помоюсь на рассвете, к закату буду вонять как мокрая лошадь.

Я легла на кровать и уставилась на Сади, растянувшуюся на ковре. Мы могли бы стать подругами… Если бы не находились по разные стороны. Хотя так я могла бы сказать о многих людях. Зедра, Кева… Эше. Единственный человек, с которым я не хотела дружить, – это Кярс, учитывая, что он всегда смотрел на меня свысока. Я вышла за него замуж почти из мести за то, как он оскорблял мою долговязую фигуру и силгизские манеры. Пожалуй, желание избавить Аланью от Селуков было более личным, чем я готова признать.

Сади посмотрела на меня, как будто глазами на макушке заметила, как я на нее пялюсь.

Я отвернулась и поерзала на постели.

– Жаль, что я тебя не застрелила, – прошептала она на сирмянском – языке, очень похожем на силгизский.

– О чем это ты? – прошептала я по-силгизски. – Погоди… Ты о том, когда мы с Эше сбежали из Песчаного дворца?

Она не ответила, и я уснула, размышляя над этим.

Я решила встретиться с Вафиком за завтраком. Я пришла в его скромную юрту, и мы позавтракали непритязательными финиками, инжиром, абрикосами, маринованным луком-пореем, а также запеченной тыквой, приправленной тимьяном.

– Шариф Тала любил это простое блюдо из тыквы. – Вафик зачерпнул рукой приличную порцию. – В Вограсе до сих пор его едят.

И правда простое, кушанье напомнило мне силгизскую кухню. В Аланье даже обычные блюда вроде риса и плова с бараниной приправлялись семью или восемью видами пряностей и перцев.

– Когда-нибудь я посещу Вограс.

Вафик покачал головой и нервно сглотнул.

– Это печальное, про́клятое место. Таким его сделали Селуки.

Кстати, о проклятиях…

– Я размышляла о том, что ты мне сказал. О том, что кровавое облако – это святой знак от Лат и Потомков. Нужно, чтобы каждый в Аланье узнал об этом.

– Несущие свет распространят эту весть повсюду, можешь не сомневаться. Не только в Аланье, донесут и до самых отдаленных уголков.

– Хорошо. Наверное, почитателям святых будет трудно это понять. Что скажут их шейхи, когда их спросят, почему святой город вдруг накрыла кровавая туча? Надеюсь, это по меньшей мере посеет сомнения в их головах.

Вафик впился зубами в спелый инжир с красным соком. Проглотив, он ответил:

– Давай не будем забывать, что мы пытаемся помочь этим людям, а не истребить их. Они свернули не на тот путь, но мы не знаем их души. Может, лишь невежество отвратило их от истины, а не злонамеренность.

– Целиком и полностью согласна.

Он стер красный сок со щетины.

– Раз уж речь зашла об этом, хочу спросить о твоих последних действиях. В особенности об обращении с абядийцами. Неужели ты не видишь противоречия, когда просишь людей свернуть на истинный путь, но при этом тычешь в них оружием?

– Это политическое решение.

Вафик покачал головой.

– Потомки не делали разницы между заветами Лат и собственной политической волей. Для них это было одно и то же. Если мы праведные властители, так и должно быть.

Я отпила тамариндового шербета.

– Я предложила их шейхам возможность прийти к соглашению, но они отказались.

– Один отказ не означает, что следует проливать кровь.

– На войне именно это он и означает. Они сговорились бы с Кярсом и вредили нам изнутри. Когда мы возьмем Зелтурию, эта пустыня станет местом паломничества для всех почитателей Потомков. Если бы мы не прогнали абядийцев, они начали бы совершать набеги на наши караваны. Я стараюсь думать на два шага вперед, представляя себе Аланью, которой еще предстоит родиться, и стремлюсь к ней.

Я положила в рот немного тыквы, горячей и вязкой.

– Какой бы праведной ни была цель, она не оправдывает несправедливость. Я прожил в Аланье не меньше тебя. И знаю, что абядийские племена совсем не такая угроза, какой ты их выставляешь. Совсем не такая.

Это очевидно. Я ополчилась на них в надежде выманить из Зелтурии Кярса и его гулямов. И наполнить сокровищницу богатствами. Но этого я Вафику говорить не собиралась. Такой праведник, скорее всего, не согласится с тем, что нельзя выиграть это состязание, цепляясь за мораль и законы.

И все-таки он должен быть на моей стороне. Должен считать меня самой пылкой из последователей Потомков.

– Боюсь, в своем стремлении распространить святое учение Лат я слишком переусердствовала. Надеюсь, она меня простит.

– Конечно. В этом ты не одинока. Многие переходят границы в своем усердии. Но мало молить о прощении. Прощение не заменит справедливость. Кровь требует крови… или как минимум золота.

– Ты говоришь о деньгах за кровь. Хочешь, чтобы я их выплатила?

– Если ты по-настоящему ищешь прощения, то должна заплатить за каждого убитого. Освободи всех захваченных абядийцев и верни им собственность.

Как Философ может быть таким праведным глупцом? Уж конечно, образованный человек вроде него должен понимать, что мы не можем этого сделать, не нарушив хрупкое равновесие силгизско-йотридского союза, тем более после того как распределили имущество и рабов между всадниками. А поскольку он живет в Песчаном дворце, то должен знать – наша сокровищница так же скудна, как запах маринованного лука-порея.

Или он вовсе не дурак? Вдруг он меня испытывает? Хочет выяснить, как я буду сочетать стремление поддерживать веру с желанием выиграть войну? Может, тогда он перестанет сомневаться, что я достойный правитель?

Я проглотила еще кусочек безвкусного лука, а потом вытерла губы платком.

– Дорогой Вафик, что, по-твоему, самое страшное зло?

Он выковырял ногтями косточку из финика. Странная привычка. Почему нельзя сначала пожевать финик, а потом просто выплюнуть косточку?

– Самое большое зло – это такое, от которого страдает большинство, – ответил он.

– Вот именно. Ты знаешь, почему в Пустоши каган часто душит своих братьев и сестер? Или почему это до сих пор делают шахи Сирма и Кашана, когда занимают трон?

– Потому что, если они не убьют братьев и сестер, те будут соперничать с ними за власть, это расколет страну и приведет к опустошительным войнам за наследие.

Вафик слабо улыбнулся.

– Но убивать собственных братьев и сестер… причем когда они еще младенцы, сосущие материнскую грудь… Разве это не ужасно?

– Ужасно.

– Тогда и нам следует заменить страшное зло меньшим злом, – сказала я. – Лучше страдания небольшого числа людей, чем страдания большинства. Другого пути нет.

Он постучал по столу финиковой косточкой.

– Хорошо сказано, султанша Сира. Искусство управления государством в том и заключается, чтобы осторожно балансировать с помощью компромиссов, когда принципы веры указывают дорогу. Самый простой ответ часто разрушителен. Хотя я не согласен с тем способом, которым ты решила разобраться с абядийцами, свернуть с него сейчас – значит, поставить все под угрозу.

Похоже, он и впрямь меня испытывал. Он понимает шаткость нашего положения.

– Аланья – мой дом. Я не хочу увидеть ее в руинах. Остальные в совете… не считают ее своим домом. Они относятся к ней, как ворон к гнезду певчей птички. Многие желают лишь полакомиться яйцами и улететь.

– Совет не заменит правителя. В Шелковых землях был долгий период правления совета после смерти нашего величайшего императора Седжона, царствовавшего в тот же период, что и шах Аламгир.

Я кивнула, словно помнила, когда правил шах Аламгир.

– Совет состоял из его любимых жен, детей, множества евнухов высокого ранга, могущественных генералов и землевладельцев. Всего в нем было около сотни человек. Вроде бы много, но, учитывая размер Шелковых земель, это примерно равно семерым в нашем совете.

Я кивнула, гадая, насколько же огромны должны быть Шелковые земли.

– Сначала они опустошили казну. Не осталось золота, чтобы строить дороги, и торговцы больше не рисковали отправляться на запад. Не стало денег и для постройки флота, чтобы защищать от пиратов морские пути. Начались войны за раздел богатства. Совет раскололся на двенадцать фракций, и каждая пыталась отнять у другой власть. В конечном счете остались только две фракции, как всегда и бывает. Они пришли к компромиссу и короновали нового императора, но к тому времени править стало нечем. – Он вздохнул. – Я боюсь той же судьбы для Аланьи.

Я проглотила медовый финик.

– По правде говоря, мы уже пошли по этой дорожке. Победа для нас – меньшее зло. Проблема в том, что цена победы постоянно увеличивается из-за того, что каждой стороне требуется только победа. А значит, если мы хотим выиграть, придется заплатить дороже врага – кровью невинных или виноватых. И враги знают это не хуже нас. Поэтому цена победы может увеличиваться бесконечно. Нет слишком большого зла, если оно ведет к триумфу.

Разговор принял благоприятный оборот, и теперь мне даже нравился гладкий и безвкусный лук-порей.

Вафик кивнул.

– Философы хорошо изучили эту дилемму. Если ни одна сторона не уступит, результат ухудшится для всех, потому как все будут действовать друг против друга наихудшим образом, чтобы обеспечить собственную победу. – Он пересказал мои слова, только суше. Он по-родственному мне улыбнулся. – Ты умный человек, Сира. И ты была права в том, что сказала раньше. Ты понимаешь все это благодаря своему опыту, что делает тебя более мудрым судьей, чем я или любой Философ. – Он побарабанил пальцами по столу. – Если честно, я завтракал, ужинал и гулял по дворцовым садам со всеми членами совета.

– Вот как? И с каким результатом?

– Гокберк хочет распространить Путь Потомков по всему свету, но с помощью своих боевых коней. Он не понимает, что они далеко его не унесут. Пашанг более практичен, но ему не хватает воображения, он словно ждет откровения свыше, прежде чем представит, какой должна быть его страна. Что до остальных четырех, то они делают только то, что скажут Пашанг или Гокберк. В итоге ни один член совета не понимает, как надо править страной, настолько же ясно, как ты.

Эти слова вызвали у меня улыбку. Мне пришлось разобраться в искусстве управления только из-за тех обстоятельств, в которые погрузила меня Зедра. Приятно узнать, что среди шипов выросли и розы.

Базиль должен был вернуться, а мы так и не нашли подходящего решения, чтобы выманить Кярса из храма Отца Хисти.

Я набросала несколько идей Пашангу, но он высмеял все. Наполнить пещеру дымом не получится, потому что там хорошая вентиляция, воздух поступает через узкие щели в горе. Если швырнуть внутрь зараженные трупы, болезнь может распространиться и среди солдат Базиля, потому что они слишком близко. Если атаковать в строевом порядке, может получиться, но солдаты Базиля плохо умеют обращаться с аркебузами, да и аркебуз на всех не хватит. Лучший вариант – атаковать волна за волной, но Базиль, похоже, не желает впустую растрачивать жизни.

Заморить их голодом, конечно, получится, но займет много лун. Нам придется все это время жить в здешнем лагере, а я скучаю по Песчаному дворцу и его уютным покоям.

Мы с матушкой прошлись по оазису. Под группой качающихся пальм играли дети йотридов и силгизов. Ветерок разносил их сладкий смех. Всадники пасли кобыл на желтой траве высотой по колено.

Сегодня дул осенний ветер с Пустоши, и я накинула поверх кафтана шерстяной халат. Матушка была в сине-золотистой парче. Похоже, ей нравился холод.

– Твой отец обожал пустыню. Наверное, ты унаследовала это от него.

Я немного удивленно кивнула.

– Он никогда этого не говорил.

– Ты была еще слишком мала, чтобы узнать его по-настоящему.

– Хорошо, что я хотя бы могу узнать тебя, амма.

– А я – тебя. – Она посмотрела на меня с гордой улыбкой. – Моя дочь, султанша Аланьи Сира.

– Звучит гораздо грандиознее, чем есть на самом деле. – Я мрачно усмехнулась. – Недостаточно покорить, нужно еще и править. Лучше, чем прежние правители. И это… это оказалось непросто.

– Нет в нашей крови умения повелевать другими. Силгизы – свободный народ. И все же у тебя стать императрицы. Порой я смотрю на тебя и удивляюсь, в кого ты такая.

– В тебя и папу.

– Да. – Она положила теплую руку мне на щеку. – Ты должна знать, как я сожалею, Сира.

– Сожалеешь? О чем?

– Мне следовало любить тебя так же сильно, как Джихана и Бетиля.

Я взяла и сжала ее руку.

– Я никогда не чувствовала себя нелюбимой.

– Потому что ты не знаешь… – Она печально улыбнулась. – Яммар хотел за тебя сражаться. Хотел забрать у йотридов. – Ее глаза увлажнились. – Но я убедила его этого не делать. Убедила его, что ты – небольшая цена за мир с йотридами и Аланьей.

Я всегда считала, что это отец меня отдал. А теперь оказалось, что он хотел за меня сражаться. Все это время я считала, что стою не больше красивого ковра, который хранишь, но, если его захочет получить кто-нибудь могущественный, ты без колебаний его отдашь.

По обветренным, морщинистым щекам матери потекли слезы.

– Ничего страшного, амма. Все это лишь вода в реке, давно утекло. И ты в какой-то степени была права. Мир стоит дорого.

Мы прошли мимо силгизки, доящей чубарую кобылу, – жирное молоко текло в толстый мешок из лошадиной шкуры.

– Хотелось бы мне быть еще молодой, – сказала матушка. – Я запрыгнула бы в седло и поскакала в бой в первых рядах. Сражаться за твою Аланью. Тебя избрали Лат и Потомки, Сира.

– Ты правда так считаешь?

– Я это знаю. Когда в тот день ты держала меня за руку и мы вместе молились за победу над человеком в доспехах Ахрийи, я увидела Утреннюю звезду. В легендах о Потомках говорится, что некоторые из них могли вызвать Утреннюю звезду. Это благословение Лат.

Как же она заблуждалась. Я не могла сказать ей, что Утренняя звезда и Кровавая звезда – это одно и то же. Сомневаюсь, что мама с этим смирилась бы.

Я – и то с трудом.

– Твоя поддержка бесценна. Знаешь, бывают времена, когда уже невмоготу. И тогда я скучаю по детству, когда играла с жеребятами. – Наверное, я могла бы рассказать ей о своих чувствах. В конце концов, она моя мать. – И, честно говоря, мне очень одиноко.

– Ты ведь замужем за йотридом, так что я не удивлена.

– Пришлось, иначе меня просто не стало бы. Пашанг… это Пашанг. Я знала, что делала, когда выходила за него.

– Твой отец однажды на три дня ускакал в глубину Пустоши, чтобы достать мне сияющие оранжевые азалии, растущие только на одном горном кряже. На том, где живут племена язычников, которые, по слухам, любят человечину. Он был романтиком и глупцом.

Мы засмеялись. На мгновение я увидела лицо влюбленной девушки. Как бы мне хотелось иметь похожие воспоминания, чтобы прибегнуть к ним в трудную минуту.

– Ты несешь более тяжкое бремя, чем мы все, – сказала матушка. – Как бы мне хотелось, чтобы ты иногда радовалась жизни.

Радость… Какое интересное слово. Но то, что доставляло мне радость, было слишком неприлично для материнских ушей.

Я заметила среди желтой травы нежную пустынную розу.

– Ты права… Мне и правда нужно найти в этом радость. Я не могу постоянно держать раскаленные угли.

Я сорвала пустынную розу и вручила ее матери. Она понюхала цветок и улыбнулась.

Я всерьез восприняла совет матери найти радость в жизни. Вечером я ждала Пашанга в его юрте. Там пахло им и его серебристой кашанской кобылой.

Я уже почти заснула, когда он вошел. Его лицо было встревоженным.

– Базиль не пришел.

– Но еду-то они получили?

Он кивнул.

– За едой явился целый отряд красноглазых крестейцев. Но Базиля среди них не было.

– Может, он занят. Бедняга. Ты когда-нибудь встречал настолько отчаявшегося человека?

Пашанг взорвался гортанным смехом.

– Ты знаешь, сколько человек умоляли у моих ног сохранить их печальную, жалкую жизнь? Выглядели они гораздо более отчаявшимися. Базиль крепче, чем кажется.

– Давай дадим ему еще день. Что еще нам остается?

Пашанг налил в деревянную кружку кумыс. В Кандбаджаре он редко пил кумыс. Возможно, оказавшись в пустыне, в юрте, он вернулся к йотридскому образу жизни.

– Есть и другие новости. – Он сделал большой глоток, заставив меня замереть в ожидании. – Один из разведчиков заметил в Доруде Кеву.

Это испортило мне настроение.

– Ему не сидится на месте.

– Знаешь, я ведь никогда не встречался с Кевой, но мне нравится то, что я о нем слышал. Только, пожалуйста, не расстраивайся из-за этого. Думаю, он хочет помахать своей несокрушимой черной саблей перед лицом Баркама. А Баркам, как любой на его месте, просто обделается от страха.

– Ты не знаешь Баркама. Он не такой, как все. – Я преувеличенно глубоко вздохнула. – А ты с Кевой… Вы думаете, что все проблемы можно решить силой. Запугиванием и устрашением. Этот ключ открывает много дверей, но не все. Замок Баркама взломать сложнее. Тут надо добавить… – Я выдержала долгую паузу. – Капельку меда.

Но Пашанг только рассмеялся.

– Мед-то этот развратник любит. Страшно предположить, с чем приходится иметь дело принцу Фарису. – Он снова сделал большой глоток кумыса, а потом вытер бороду.

– Ты никогда не спрашивал, что нравится мне.

Он поставил кружку на стол рядом со мной и сел.

– Так что же нравится тебе?

– Хочешь сказать… ты даже ничего не подозреваешь?

– Подозреваю? – Он покачал головой. – Ты просишь меня лечь на спину или сама ложишься на спину. И больше ничего.

– Тебе это кажется скучным? Поэтому ты ходишь к другим женщинам?

Он раздраженно хмыкнул.

– Слушай, Сира… По правде говоря, я еще больший извращенец, чем Баркам. Ты вряд ли захочешь знать.

– Ты мой муж. Я хочу знать. И хочу, чтобы ты знал обо мне.

– Так расскажи.

И я вдруг пожалела, что затеяла этот разговор. Пашанг по меньшей мере меня уважал. И даже получал удовольствие в постели, до какой-то степени, но без его уважения наш брак обречен.

– Я знаю, что тебе нравился тот химьяр Эше. В этом все дело? Тебе нравятся химьяры?

Я покачала головой.

– Он нравился мне не потому, что химьяр.

– Слушай, что бы ты ни сказала, даже если это дается тебе с таким трудом, я не буду думать о тебе хуже. Я-то себе нравлюсь, несмотря на то что о себе знаю, а это уже более великое чудо, чем когда Хисти заставил луну кровоточить.

Если бы я могла заставить луну кровоточить. Если бы я была настолько могущественна, мой стыд имел бы куда меньшее значение.

– Как тебе это удается, Пашанг? После всего сделанного ты все равно себе нравишься?

– Я же сказал – это чудо, – ухмыльнулся он. – Ну, теперь ты расскажешь мне свой грязный секрет или мне придется фантазировать, что это может быть?

Его слова вызвали у меня улыбку.

– У тебя все еще возникают обо мне фантазии? Или больше никакой загадочности?

– Я с девяти лет ласкаю себя при мысли о твоей груди. И уверен, что уже не прекращу.

Я расхохоталась.

– Так значит, ты рано зацвел. Я никогда не замечала.

– Ага, как зимний цветок. – Он щелкнул пальцами. – У меня есть отличная мысль.

– Хочешь развязать мне язык? – Я хихикнула.

– Мы захватили у абядийцев много вина. А они делают его лучше всех. Оно сохраняет природную сладость. Ничего общего с вяжущим и кислым пойлом из Песчаного дворца.

Йотрид вернулся с глиняным кувшином, и Пашанг разлил щедрые порции. Мы подняли деревянные кружки и отпили вина.

Оно было таким сладким на языке и островатым, когда прошло дальше.

– Хорошее вино. – Я с удовольствием сделала еще глоток. – Только ради него стоило все это затеять. Ну почти.

– Как бы ни было дерьмово, маленькие радости помогают это пережить.

Я сделала большой глоток, даже слишком.

– Мы могли бы… Ну, знаешь… Когда мы…

– Трахаемся.

– Да. Мы могли бы… пригласить девушку.

Глаза Пашанга загорелись. Он опустошил свою кружку.

– Ты… хочешь прямо сейчас? Потому что я мог бы…

– Не сейчас. У нас дела.

– Но у меня прямо яйца загорелись, стоило это услышать.

– Хорошо. – Я пригубила вина. – И я не имею в виду девушку из дома наслаждений. Она должна быть… невинной.

– Девственница?

– Необязательно. Я хочу, чтобы она испытывала желание, но не слишком пылкое. Чтобы была не слишком старая, но и не слишком юная.

– Ладно. Мы же правители Кандбаджара. Уж точно отыщем такую, которую ты хочешь.

– Ты помнишь Веру, мою служанку?

Пашанг кивнул.

– Я думаю, она хотела со мной переспать. Но я не соблазнился.

Она хотела переспать с ним по моей просьбе.

– Почему?

– Невыразительный голос. Короткие ноги. Слишком бледная кожа.

– А мне все это в ней нравилось.

Он подпер кулаком подбородок.

– И чем же вы занимались?

– Всем.

– Пожалуйста, поподробнее.

Я покачала головой.

– Используй воображение.

– Да хрен бы с ним. У тебя ведь две служанки, да? Выбери одну из них.

– Не могу.

– Я видел, как на тебя смотрит крестейская принцесса. Она будет лизать тебе ноги вместо молитвы. А Нора считает тебя воплощением Ахрийи. Она слишком напугана, чтобы отказаться.

– О Норе не может быть и речи.

– Значит, о Селене речь вести можно.

Я уже пожалела, что рассказала ему. Я не могла даже представить, как предложу нечто подобное Селене, какой бы преданной она ни была.

– Могу сам ее спросить, если хочешь, – сказал Пашанг.

– Не надо, прошу тебя. – Я налила себе еще финикового вина и вытянула ноги на шелковом ковре. – Поверить не могу, что рассказала тебе об этом. И что мы это обсуждаем.

Пашанг закатил глаза.

– Ох уж эта аланийская застенчивость.

– Аланийская? В Пустоши все то же самое. У нас есть законы, манеры и стыд, и все они примерно из того же источника.

– Но аланийцы зашли слишком далеко. У них все должно находиться на определенных местах. И стоит только задуматься о том, чтобы передвинуть что-то хоть чуть-чуть, как тебя объявят дикарем, грешником или еще как. – Он вытянул руки и довольно вздохнул. – Я и забыл, какое чувство свободы дает жизнь в юрте. Здесь гораздо лучше, чем целый день в окружении стен.

– Ты и правда выглядишь здесь счастливее.

Он хмыкнул.

– Я никогда не буду счастлив, пока ты не скажешь мне, чем занималась с Верой. А еще лучше покажи.

Он высунул язык и ухмыльнулся.

– Может, в следующий раз.

Я игриво ущипнула его за плечо.

Выходя из юрты Пашанга, я была слегка пьяна. Когда я приковыляла в свою, в дальнем углу юрты сидела, скрестив ноги, Сади с серьезным лицом.

Она отвела взгляд. Еще один человек, которого можно добавить к списку тех, у кого есть причины меня ненавидеть.

Я легла на шелковую постель. Я чувствовала себя неуютно из-за присутствия Сади, но если бы заперла ее в другом месте, то постоянно волновалась бы. Ведь Кеве так легко прилететь и унести ее в небо.

– Ты искупалась? – спросила я.

Она кивнула, не поднимая головы.

– Поела?

Она кивнула.

– Хорошо. Не хочу быть первой в истории негостеприимной силгизкой. Прости за мой вид. Я выпила много финикового вина. Я и тебе предложила бы, но мы украли его у абядийцев, так что оно вряд ли доставит тебе удовольствие.

– Должен быть способ получше, – сказала она по-сирмянски.

– Получше? Для чего? – ответила я на силгизском.

Она раскинула руки.

– Для того, как вы обходитесь друг с другом.

Мой затуманенный мозг не сразу понял, о чем она.

– Если что-нибудь придумаешь, дай мне знать.

Я еще глубже погрузилась в подушку.

– Ты никогда не чувствуешь себя виноватой? – спросила она.

– Раньше чувствовала, но теперь уже меньше.

– Почему?

– Это уже становится скучным. А ты мне нравилась. – Я вздохнула от разочарования собственной ребяческой грубостью. – Все сирмяне такие кислые?

Напрасно я ее оскорбила. Я ведь взяла ее в плен, так чего еще ожидаю? Я тоже не веселилась, когда меня захватили йотриды и привезли в Песчаный дворец. Потребовалось несколько лет, прежде чем я снова начала улыбаться.

Сади молчала, спрятав голову между коленями.

– Ты ведь дочь шаха, – сказала я. – Уверена, твой отец убил много людей. Одних заслуженно, других нет. Разве не так?

– Так.

– Но ты не осуждаешь его за это.

– Осуждаю.

Хм. Что нашел Кева в такой негибкой ханже? И что нашла Сади в человеке настолько догматичном и не склонном к размышлениям, как Кева? Да из них пара хуже, чем из нас с Пашангом.

– Ничего ты не понимаешь, – хмыкнула я. – Когда смотришь на мир с дворцового балкона, ты одновременно и Лат, и Ахрийя – одно целое. Из-за твоих решений одни тебя полюбят, а другие будут презирать. Придется делать выбор. Выращенного в полях урожая, добытого в горах золота, пригодных торговых путей или орошаемой реками земли на всех не хватит. Те, кому это достанется, будут тебя любить. А те, кто лишен, будут ненавидеть. И те, кто тебя ненавидит, обязательно найдут кого-то на твое место в надежде, что однажды они получат все блага, которые ты отдал кому-то другому. И они придут за твоей головой – если ты им позволишь. Лучше решительно нанести удар первым, чтобы они не смогли этого сделать.

Я начала трезветь. Нахлынула горькая реальность. Мне хотелось утопить ее в еще одном кувшине финикового вина.

– Ты изо всех сил работаешь языком, чтобы оправдать деяния своих рук, – сказала Сади. – Это только доказывает мою правоту.

– Неужели ты мыслишь так примитивно, что не можешь понять непрямолинейные аргументы? Возьмем Тамаза. Он позволил своему брату управлять Мервой как вотчиной. Вместо этого он должен был его казнить. Твой отец убил родного брата, верно?

Я ждала, что Сади по крайней мере кивнет, но она так и сидела, спрятав голову между коленями.

– Вы, сирмяне, порой такие скучные и самодовольные, но, когда речь идет о престолонаследии, делаете все правильно. Убийство собственного брата и его семьи может показаться жестоким, но другой вариант гораздо хуже. Ведь иначе в каждом городе страны умрут десятки тысяч от голода, болезней и войн. Лучше пусть страдает одна семья, чем тысячи.

Она завела меня до предела, а сама возражать перестала. От этого у меня закипела кровь.

– Скажи что-нибудь, Сади. Ты никогда не видела, как спорят два Философа? Если хочешь, чтобы я рассмотрела твою точку зрения, хотя бы выскажи аргументы.

Она посмотрела на меня с угрюмой ненавистью.

– У меня их нет. Только совесть. И она говорит мне, что ты поступаешь ужасно.

Совесть… Когда-то и у меня она была. Она умерла в тот же день, что и Лат. Смотреть, как разрываются на кровавые ошметки гулямы и сама Лат, было слишком тяжело для моей совести. Теперь у меня остался только стыд, но он превратился скорее в тупую боль.

Может, я бы постаралась быть хорошей, если бы Эше мог меня простить. Но он меня осуждает.

– Пожар! – раздался крик где-то снаружи.

Огонь смертельно опасен для юрт посреди оазиса. Я схватила посох и вскочила на ноги.

– Пожар! Пожар!

Я поманила Сади рукой.

– Мы должны выйти. Посмотреть, что там творится.

Я вышла из юрты уже гораздо более трезвой, чем вошла. Вокруг собралась толпа йотридов и силгизов. И все глазели на единственную горящую юрту.

Юрту моей матери.

– Амма!

Я протиснулась сквозь толпу к юрте. Лицо обдало жаром. В какой-то момент я бросила посох и побежала со всех ног, не замечая боли в спине.

Когда пламя было уже так близко, что чуть меня не опалило, кто-то схватил меня за руку.

– Стой!

Это был Пашанг.

Он оттянул меня назад. Мимо нас пробежали мужчины, тащившие мешки с песком и воду, и бросили все это на юрту.

Но безрезультатно.

– Помогите! – донесся изнутри пронзительный крик моей матери. – Да поможет мне Лат!

– Амма!

Прибежало больше людей с песком и водой. Но, как бы они ни старались, пламя не затухало.

А потом моя мать закричала во всю силу обожженных легких.

Я взяла Пашанга за руку. Схватила как можно крепче. А потом сняла с глаза повязку.

– Пожалуйста, спаси маму.

Но звезды не появились.

Я повернулась к Пашангу.

– Молись!

– Я молюсь!

Я стиснула его руку. С такой силой, что Пашанг охнул от боли.

– Прошу тебя, Хавва. Помоги! – взмолилась я.

– Помоги нам, Хавва, – повторил Пашанг. – Спаси тетушку Хафсу!