Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 177 (всего у книги 336 страниц)

– Ты права, – наконец произнес он. – Иногда я хочу перевернуть все с ног на голову. Но… как ты и сказала, дни, когда какой-то каган из Пустоши мог подчинить себе мир, давно прошли. Если только.

– Только?

Его улыбка обжигала огнем.

– Однажды я слушал спор двух Философов о судьбе. Первый говорил, что ее не существует и каждый из нас сам выбирает путь. Другой возражал, что мы – лишь муравьи, ползущие по прекрасному абистранскому ковру, выбираем свой путь, но не знаем о чудесном узоре. Если бы мы могли видеть его с высоты птичьего полета, то узнали бы… но если бы мы могли видеть с высоты птичьего полета, то уже не были бы муравьями, не так ли?

Я озадаченно помотала головой:

– Лат всемогущая, ну почему ты так плохо все объясняешь?

– Кое-что происходит, Сира. Мне показали узор на ковре. И этот узор… это ты. Все три моих видения… они о тебе.

– Ты дразнишь меня разговорами о видениях, но не говоришь, что происходит.

Я отвернулась и накрылась с головой одеялом.

– Считай это… милосердием, – сказал Пашанг.

Остаток пути я проспала. Мне снилось, что я симург, летящий сквозь тысячу небес. Затем Пашанг разбудил меня и помог выбраться из повозки. Мы стояли на колючей траве под полузакрытым облаками полумесяцем. В безветренной ночи перемигивались факелы всадников и гулямов, стоявших на высоких стенах Кандбаджара. Воины в золотых доспехах заполняли и более высокую внутреннюю, и низкую внешнюю стену, их кольчуги блестели в отблесках пламени.

Мы подошли к Текишу, сидевшему на серой в яблоках кашанской кобыле.

– Можно? – спросил Пашанг, указав на мою повязку.

Я позволила ему снять повязку. Моргнула видящим звезды глазом, но ничего не увидела. Только беззвездную черноту.

Каган Пашанг закрыл глаза и что-то прошептал. Он собирается прорваться сквозь двойные стены и тысячи гулямов, бормоча молитвы?

Через минуту он безмятежно посмотрел на меня и протянул руку.

Я неотрывно смотрела на нее. Никогда еще мне не было так сложно взять чью-то руку. Я не знала, что произойдет и произойдет ли вообще, но казалось, будто вся Аланья лежит на моих плечах.

Почему я согласилась помочь человеку, которого презирала больше всех на свете? Что я вообще делаю? Он меня околдовал? Соблазнил разговорами о видениях и судьбе? Ничто не могло бы завести меня дальше от истинного пути. Почему я находилась здесь, с тысячами йотридов, у стен города, который считала домом?

Я вспомнила, как оборотень выколол мне глаз, а потом зарезал Тамаза. Подумала об Апостолах, отказавшихся помочь мне. О том, как Философы избили Эше, связали его и затолкали в экипаж с черной крышей, а я смотрела из окна. Как я умоляла Хизра Хаза помочь и как даже он отказал мне.

Смотрела – вот что я делала. Бессильная, вот я какая. Меня, беспомощную, выволокли из обоих моих домов, и теперь у меня нет ни одного. Может быть, это шанс все изменить?

Возможно, мне нужно лишь немного света на мрачном пути. А что может быть ярче, чем свет звезд?

Я взяла руку Пашанга, сухую и шершавую. Моя ладонь промокла от пота, так что это было не самое приятное рукопожатие.

Шли секунды. Ничего не происходило.

– Я видел тебя молящейся. Так что молись, Сира.

– Молиться? Кому, о чем?

– У меня было три видения. Одно уже воплотилось, другое воплощается прямо сейчас, а третьему еще предстоит произойти. Ты знаешь, и я знаю, кому ты молилась в тот первый раз, много лет назад.

Я беззвучно прошептала имя, захороненное глубоко в сердце, как будто стыдилась произнести его вслух.

– В тот день ты была голодна и замерзла, помнишь? – сказал Пашанг. – Твои родители уже несколько недель охотились, оставив тебя и твоих братьев ни с чем. За тканевыми стенами юрты завывала метель, и вы с Джиханом съежились под побитым молью одеялом, острые коленки брата впивались в твой пустой живот. Ни в одной юрте на тысячи шагов вокруг не было еды той бесплодной зимой. И тебе ничего не оставалось, кроме как молиться.

Я не хотела вспоминать свой самый позорный секрет. Грех, который я скрывала даже от себя самой.

– Ты молилась Лат, как и полагается хорошей девочке. Но когда Лат не ответила, в отчаянии ты стала молиться сначала камням, потом земле, потом траве, солнцу и луне, но никто не услышал. Тогда ты подняла голову и увидела сияющие сквозь потолок звезды, и воззвала к каждой из них. Но и они не услышали. Тогда ты помолилась пространству меж ними, той тьме, где обитают мертвые звезды, и она откликнулась. Она спасла тебя, спасла твою семью, помнишь?

Конечно, я помнила. Через час после этой молитвы охотники матери и отца вернулись с сотнями лошадей и бизоном, и мы пировали несколько месяцев.

И вот я снова посмотрела в межзвездную пустоту и разумом взмолилась о помощи. Взмолилась, как это ни странно звучит, о свете.

На периферии зрения вспыхнула звезда. Я коснулась ее, она мрачно запела, затем завибрировала. Я провела от нее линию к другой звезде, горевшей прямо над головой, а от них к десятками других звезд, внезапно засиявших вокруг меня, тщательно соблюдая порядок их появления. Теперь линии напоминали фигуру с множеством граней, звезды вращались друг вокруг друга, и фигура менялась. Каждое мгновение звезды выстраивались в новую многогранную форму, все быстрее и быстрее, пять новых форм в секунду, затем десять. Еще быстрее, пока я не перестала считать, пока это не превратилось в хаос. И с каждой новой формой менялись и гимны, но оставались мрачными и проникали глубоко мне в душу.

Многогранная изменяющаяся форма исчезла, а с ней и все звезды. Я что-то сделала, но что?

В ушах засвистел ветер, дувший в сторону города. Вместе с ним налетел песок, набился мне в волосы. Песчаная буря? Я обернулась, как и остальные всадники, и Пашанг. Не только песок и ветер, надвигалось что-то еще.

Мимо головы пронеслась толстая вибрирующая тварь. Ужасное насекомое, которое мы часто видели в Пустоши и Аланье. Саранча.

И, конечно, саранча не приходит одна. Множество насекомых устремилось к стенам, словно наш авангард. Но Кандбаджар не удивить саранчой… так для чего же она была нужна?

Рокот. Сам воздух колыхался и вихрился. Бесконечное жужжание вдалеке с каждой секундой становилось все громче. Масса саранчи надвигалась на нас стеной. И по мере приближения она обретала форму… точнее, лицо… лицо с полной ненависти улыбкой. Я закрыла глаза и пригнулась, тысячи всадников сделали то же самое. Я зажала пальцами уши и свернулась клубком, но все равно чувствовала, как насекомые касаются меня, словно тысячи колючих пальцев. Стрекот заглушал ржание лошадей и крики всадников.

Как только все закончилось, Пашанг поднял меня на ноги. За массой саранчи я едва различала стены Кандбаджара.

Пашанг отвел меня к повозке. Когда я оказалась внутри, он закрыл дверь и крикнул: «Пора!» Я смотрела в окно, как всадники атакуют стену. Хватит ли саранчи, чтобы прикрыть их прорыв?

Учитывая, что таков был ответ на мою молитву, я в этом не сомневалась.

18. Зедра

Ранее в тот же день…

Честно говоря, меня потрясло, как легко Мирима освоилась в жилище ордена. В нашей комнате было три грубых пуховых матраса с жестким постельным бельем и три деревянные миски для бульона, который варили внизу. В окно проникал землистый запах чечевицы и гороха; снаружи женщины в капюшонах ходили по саду, ухаживая за целебными травами, пробивающимися из комковатой земли.

Мирима довольствовалась тем, что сидела на тюфяке и перебирала молитвенные четки, блестящие, словно жемчуг или отполированные зубы. Сидя в аскетичной, хотя и аккуратной комнате, она не издавала ни звука. Возможно, она пережила несколько тяжелых дней, о которых я не знала.

Селена, еще одна принцесса, тоже не суетилась. Она лежала на боку, уставившись в стену. Я села между ними, напротив окна, и прислушивалась к легкой и неторопливой болтовне, доносящейся из сада.

Многое предстояло сделать; но в основном ждать. Орден и гулямы должны были собраться, вооружиться и разработать план возвращения Песчаного дворца – план, который не нуждался в участии трех принцесс, никогда не сражавшихся. По крайней мере, с помощью аркебуз и сабель. Нашей задачей было ждать, хотя у меня, конечно, имелись другие планы.

Весь город, казалось, затаился в ожидании. В ожидании Кярса. Который явно не спешил. И если лучники не сообщали о том, где он, то, скорее всего, потому что он этого не хотел. В конце концов, только он мог нас спасти, и поэтому мы ждали.

Но я не могла просто дожидаться, когда наконец обниму сына. Мне нужно было найти тихое, темное и прохладное место, чтобы переселиться в другое существо и нарушить планы Мансура. Хотя я желала натравить Кярса и Като друг на друга, сейчас они были моими бесспорными союзниками, и я собиралась помочь им уничтожить Мансура.

Я откашлялась:

– Пойду помолюсь в храме. Может, святой Джамшид услышит наши молитвы.

Лишь Потомки могут разговаривать с Лат, но мне все равно нужно отыскать подходящее место, куда деть тело, пока я перемещу душу.

– Селена, не могла бы ты пойти со мной?

Она перевернулась и неуверенно кивнула. Не обращая на нас внимания, Мирима продолжала клацать четками, даже когда мы вышли.

Но далеко мы не ушли – внизу, в небольшой комнатке рядом с прихожей, стоял массивный сундук с домотканой одеждой. Поморщившись, Селена смотрела, как я забралась внутрь, в эту кучу. К счастью, одежда не воняла потом и другими телесными запахами – видимо, была чистой.

Я высунула голову наружу:

– Селена, милая, не позволяй никому меня беспокоить.

– Ты что… собираешься колдовать?

Я кивнула:

– Только потому, что иначе никак. Никто не должен ко мне приближаться, хорошо?

– Ну. – Она скрестила руки на груди. – А вдруг кому-нибудь понадобится одежда?

Я кинула груду тряпья на пол.

– Эта подойдет.

Селена подобрала одну рубаху.

– И долго ты будешь отсутствовать?

– Цикл переселения душ занимает полчаса. Думаю, ты сумеешь охранять меня столько времени. От этого многое зависит.

Она с дрожью кивнула.

– Да простит меня Марот, – произнесла она по-крестейски.

Я притворилась, что не поняла:

– Это молитва?

Она покрутила локон.

– Ой, это просто. Я ведь пособница колдуньи, а ангел Марот – главный покровитель колдовства, хотя только в качестве искушения, испытания. Поэтому я попросила его простить меня… вернее, попросить для меня прощения у Архангела. Ведь колдовством занимаюсь не я, так что, возможно, это и не грех, но на всякий случай.

Наверное, это имело смысл. Грех это или нет, но нам пригодятся молитвы тех, кто ближе к богу.

Я погрузилась в кипу одежды. Сквозь грубую шерстяную ткань почти не пробивался свет. Она была прохладная, сухая и приглушала все звуки.

Я закрыла глаза, сосредоточилась на кровавой руне, которую написала в казарме дворцовой стражи, и царапнула ее воображаемым ногтем.

Мужчина, в которого я вселилась, играл в кости в пропахшей благовониями комнате. Я поперхнулась семечком, застрявшим у него в горле, и постучала по груди – один раз, второй, третий, а когда опустила взгляд, то увидела свое искаженное отражение в зерцальном доспехе. Стучать по нему бесполезно. Подбежал другой стражник, нагнул меня и шлепнул по затылку. Семечко выскочило.

– Ну и везунчик же ты, – давясь от смеха, просипел другой стражник, тоже носивший зерцальные доспехи. Он говорил на кашанском, которого я не знала, но почему-то понимала, как химьярский и крестейский. – Продал душу небось?

Его усы, казалось, росли прямо из носа.

Я понятия не имела, что выпало на костях. Я покашляла, чтобы в горле не так першило.

Проблема заключалась в том, что я не знала, кто я, какое у меня звание и так далее. Зерцальные доспехи означали, что я хаз из войск Мансура. У меня не было времени переварить нахлынувшие воспоминания, эмоции и мысли, текущие в меня от этого человека, как река в океан.

В комнате имелись тюфяки, низкие столики с наполненными кунжутом чашами и разными безделушками, а в дальнем углу – оружейная стойка: там были аркебузы, ятаганы и копья. У меня на поясе висел кинжал с рукоятью из потертой стали с эмблемой в виде сокола. Сокол… эмблема Селуков из Кашана, граничившего с Мервой – провинцией, которой управляет Мансур. Возможно, этот человек подобрал кинжал как трофей, отбивая набег кашанцев. Но воспоминания, нахлынувшие в мой разум, подсказывали, что кинжал принадлежит ему. Может, этот человек служит кашанским Селукам? Я покопалась в голове, но обнаружила лишь довольно неприятные воспоминания о темном месте, где я чувствовала себя зажатой, как будто меня душат.

По крайней мере, было очевидно, что тот, в кого я вселилась, закаленный боец и предан Мансуру – когда ему платят, и в Мерве у него есть жена и четверо детей. Суровые морщины на моем лице говорили о возрасте. А с возрастом, надеюсь, пришло и уважение. Странно, что брови казались отсутствующими – там, где должен быть густой лес, топорщились лишь редкие и жесткие волоски.

Я вышла в коридор Песчаного дворца, где покрытые мозаикой стены освещались изумрудными лампами. Справа через открытое окно с золотистыми ставнями с узором из звезд проникал ветерок, несущий прохладу к балкам потолка.

У каждой двери стояли стражники Мансура. Некоторые кивали мне, я кивала в ответ. Похоже, мой ранг не слишком высокий, но и не слишком низкий, и это отлично. Когда перемещение душ завершится, этот сосуд ничего не будет помнить, но его обвинят в том, что я собираюсь сделать, и, возможно, сочтут шпионом, а это мне на руку.

Проходя мимо расписных двойных дверей, ведущих в тронный зал, я увидела идущего по нему широкоплечего мужчину в парче с узором из золотых листьев и женщину в такой же одежде, с ним под руку. Без сомнения, это румяное лицо торговца пряностями Озара и его жены, младшей сестры Мансура и Миримы.

Значит, он на свободе. Интересно, какую сделку он заключил с Мансуром?

В любом случае, у меня не было времени это выяснять, поэтому я пошла дальше через прихожую к выходу.

Наконец я подошла к арочным воротам, у которых возвышалась статуя симурга. Я ускорила шаг по саду и его дорожкам из песчаника, пока не оказалась за воротами. Отсюда было десять минут ходьбы по пустынным, обсаженным пальмами улицам к старым казармам, где Като, а теперь Мансур держали так называемых заговорщиков, обвиненных в убийстве Тамаза.

Глядя на огороженную территорию, я размышляла, что делать. Като держал здесь своих врагов, как и Мансур. Враги твоих врагов – хорошие союзники, но некоторые из них – все равно твои враги. Так что за этими воротами находились враги моих врагов, враги моих союзников, но не союзники моих врагов, а также несколько союзников моих союзников. Все запуталось; я не могла тратить драгоценное время на то, чтобы разобраться в этом, и должна была ударить как молот.

Я вытащила кинжал из ножен, восхитившись соколом на его рукоятке, и прорезала линию на ладони. Потом лизнула кровь искателя, по вкусу она напоминала мою собственную. Я нарисовала кровавую руну на лезвии кинжала: два глаза и солнце между ними. И прошептала:

– Утренняя звезда, возьми у меня и отдай свое.

Руна засветилась.

Я приблизилась к охраняющим ворота двум часовым в зерцальных доспехах и кивнула им:

– Мансур хочет видеть сына Великого визиря. Я провожу его во дворец.

Они переглянулись, подняв брови.

– С чего вдруг он послал сапера? – спросил один.

Вот оно как… Я сапер, это объясняет, почему у меня почти нет бровей. Неудивительно, что меня затопили воспоминания о жарких помещениях и удушающих туннелях. Моя работа – взрывать бомбы и сносить с лица земли высокие стены.

– Я попросил… дать мне больше обязанностей, – пробормотала я дрожащим голосом.

Судя по их суровым взглядам, это не сработало.

– Кстати, я когда-нибудь показывал вам свой кинжал? – Я вытащила его, демонстрируя сокола и кровавую руну. – Этот сокол… такая искусная работа, правда?

– У тебя тут… кровь, – сказал часовой, уставившись прямо в глаза руны. – Как красиво… кровь.

Они выпрямились и вытаращились прямо перед собой. Я щелкнула пальцами у них перед глазами. Даже не моргнули.

Я обшарила их, пока не обнаружила ключ от ворот, висящий на связке у пояса – ржавый и увесистый кусок металла. Пришлось немного повозиться с замочной скважиной, чтобы отпереть ворота, но в конце концов скрипучие створки распахнулись.

Старая казарма представляла собой широкий внутренний двор с жилыми комнатами по каждой стороне. Все вокруг покрывал песок, даже высохший колодец в центре. Комнаты не были заперты на замок, лишь перегорожены деревянной планкой и закрыты на щеколду. Я подняла планку на ближайшей двери, открыла щеколду и толкнула дверь. Внутри воняло немытым телом и мочой. На полу сидел мужчина с приплюснутым носом и чесал голову. Я уже его видела – он стучался в двери Стеклянного квартала. Сборщик податей? Интересно, чем он досадил Като, Мансуру или обоим? Оставив дверь открытой, я пошла к следующей.

Одну за другой я открывала двери и спешила дальше, не трудясь посмотреть, кого освобождаю. Площадь медленно наполнилась визирями, чиновниками, благородными пашами и другим людом, вонючим и грязным. Некоторые помогали мне освободить остальных, и вскоре больше сотни дверей старой казармы были открыты.

Из одной из них появился Хадрит с бородой до груди, выглядел он так, будто учуял в воздухе что-то странное. Тюрьма пошла ему на пользу, умерив гордыню. Сын Великого визиря обладал влиянием, которого не было у Хизра Хаза и Като, а его сообразительность могла посоперничать с моей, если не превзойти ее. Лучше пусть он будет на нашей стороне, чем с Мансуром.

Я изучила сброд, заполонивший площадь, особенно жен, выкликавших имена мужей. Слишком шумно. Я с тревогой взглянула на караульную башню. Хотя, учитывая палящее полуденное солнце и лень, часовые, скорее всего, задремали.

Я пересекла двор. Веры здесь не было. Где же Мансур ее держит?

Когда пленники подошли к воротам и начали спорить, благоразумно ли сбежать, гул усилился. Часовые в деревянной караульной башне наконец-то проснулись, схватили аркебузы и поспешили вниз. Это послужило искрой – с криками «Бежим!» и «Свобода!» заключенные ринулись через ворота. Вскоре двор опустел и затих, не считая отдаляющегося топота спасающихся людей.

Моя роль здесь завершилась. Я села на песок, потому что мир перед глазами треснул как стекло. И рассыпался. А я снова оказалась в большом сундуке под грудой одежды.

Не прошло и часа, как толпа из казарм подошла к храму святого Джамшида. У некоторых людей были ожоги и раны на спинах – вероятно, в них попали из аркебуз, пока они бежали на свободу. У каменной арки перед храмом собралось по меньшей мере сто человек, они громко просили Хизра Хаза о заступничестве. Как приятно было видеть во главе толпы Хадрита.

Хизр Хаз, Като, Хадрит и еще с десяток визирей вошли в жилые покои ордена, в пустую комнату с ковром травяного цвета. Я последовала за ними.

– Что она здесь делает? – спросил визирь с худощавым лицом.

Насколько я помнила, он привозил зерно из какой-то западной провинции. Если бы он только знал, что это я его освободила!

– Вы же собираетесь обсудить, как освободить наследника. А он мой сын.

Хадрит прислонился к дальней стене, с деревянной кружкой в руках. Мы посмотрели друг на друга, и по его безмятежному взгляду я поняла, что он не считает меня угрозой. Напрасно я беспокоилась о том, что он за мной следит – он явно не догадывался о моей роли в интриге, виновником которой считал Като.

У противоположной стены стоял Като со скрещенными на груди руками.

– И мы собираемся освободить наследника вместе с неблагодарными, виновными в смерти его любимого деда?

Хадрит отхлебнул из кружки и покачал головой:

– Я пытался спасти шаха! Если бы ты только послушал меня, химьяр!

– Ты обвинил меня! – покачал пальцем Като. – Обвинил меня в сговоре с колдуном ради убийства шаха! А потом замышлял меня сместить!

– Значит, нами обоими манипулировали! – Хадрит подошел к Като, вздернув подбородок. – Разве ты еще не понял? Колдун сделал так, чтобы мы не увидели реальную угрозу – Мансура и его прихвостня Пашанга!

– Думаю, гораздо больше тебя ослепила собственная алчность! – Като поднял открытую ладонь в сторону Хадрита. – Так кто сказал, что ты не с ними? И какие у тебя доказательства, что в этом замешан колдун? – Он усмехнулся – видимо, ему это казалось полной ерундой. – Давайте не будем забывать о показаниях гулямов Сиры. Вы тайно встречались, и не один раз, прежде чем она убила шаха. Когда я спросил, о чем вы говорили, ты не открыл рта. – Он обвел жестом визирей и членов ордена, собравшихся в комнате. – Теперь ты наконец заговорил, так что ждем, когда ты расскажешь правду.

– Правда в том, что Сира не убивала шаха. Она безобидна, как перышко на ветру. Ее телом овладел колдун!

Визири в унисон загалдели. Естественно, слова Хадрита казались им бессмыслицей. Хорошо.

Пока визири препирались, Хизр Хаз молча стоял у окна, опустив взгляд, словно в раздумье. Если раньше я беспокоилась о том, что знает Хадрит, то теперь все указывало на Мансура и Пашанга – в конце концов, они ведь совершили измену. Ничто не указывало на меня. Мне было интересно посмотреть, как они соединят свои истории воедино, словно пытаясь починить одну разбитую вазу осколками от другой.

– У силгизов было множество причин убить Тамаза. – Твердый голос Като заставил всех умолкнуть. – Сиру склонил на это брат. Мансур воспользовался обстоятельствами, которые возникли с твоей помощью!

Като кое-что понял, но только половину правды.

– Как удобно. – Хадрит скрестил руки на груди и с отвращением покачал головой. – Неужели твое поле зрения настолько узкое, что ты не способен увидеть узор на ковре, Като? Всеми, собравшимися здесь, играла как пешками некая сущность поумнее нас, и она помогла Мансуру захватить власть.

Хадрит понял вторую половину правды. Однако вместе две полуправды образовали полную ложь, которая была мне очень на руку.

– Некая сущность! – фыркнул Като. – Ты хочешь внушить, что против нас злоумышляет сам Ахрийя!

Эти двое уже готовы были схватиться, когда я шагнула вперед и топнула ногой:

– Если вы поддерживаете Кярса, значит, на одной стороне. Когда он приедет, то и решит, кого наказать и за какие преступления. А если что-то случится с моим сыном, преступником станет каждый из вас!

Хизр Хаз выступил вперед:

– Она права. О том, что было, можем поспорить и потом. Сейчас важно только вернуть ее сына и захватить Песчаный дворец. – Он повернулся к Хадриту: – Сколько человек у тебя есть?

– Сотни пашей, которые мне обязаны, – ответил тот. – Они откликнутся на мой призыв, вместе со своими воинами.

– Ну вот, от стука по горшкам ты перешел к игре на ситаре, – сказал Като, глядя на Хадрита. – Нам нужно больше людей. Я не могу дать много гулямов. Стена длинная, и, если мы оставим большую брешь, Пашанг тут же через нее переберется, зуб даю.

У Пашанга было достаточно всадников, чтобы подавить гулямов, орден и воинов, которых соберет Хадрит. Если он войдет в город, наши надежды обратятся в прах.

Я никак не могла отделаться от одной мысли.

– А если… – начала я и засомневалась – быть может, это глупо. – А если попросить Лучников Ока охранять стену?

Все мужчины уставились на меня. Молча. А потом начали качать головами и презрительно фыркать.

Като хмыкнул:

– В Химьяре говорят: «Никогда не доверяй лабашцу. Он пустит стрелу тебе в зад, как только повернешься к нему спиной». Я обязан охранять стену. И не отдам ее орде язычников.

– Селуки доверяют им самые важные послания, – возразила я. – И они преданно исполняют свою роль.

– Да? – нахмурился Като. – Лучники ничего не сообщили о шахе Кярсе, ни одного послания, хотя я ежедневно шлю ему депеши, чтобы он был в курсе происходящего.

Может, Кярс просто не хотел, чтобы кто-либо знал, где он сейчас и когда прибудет.

– Ты посылал всадников? – спросил худощавый визирь, которого я освободила. – Помимо лучников?

Като кивнул:

– Разумеется. Но ни один не вернулся. Порой я опасаюсь, что мы заперты в этом городе как в клетке… вместе с красным тигром.

Может, это Кярс не разрешает всадникам вернуться?

Все замолчали, погрузившись в размышления.

Тишину снова нарушил Като:

– Насколько я понимаю, учитывая скорость передвижения войск, есть несколько вариантов, когда прибудет шах Кярс. Если бы он поскакал с небольшим эскортом на кашанских лошадях, то был бы здесь еще вчера. Но вместе со всей армией ему потребуется еще шесть дней. А если с артиллерией, то все две недели.

Хизр Хаз вздохнул:

– Шесть дней могут растянуться и на шесть лет, если Мансур захватит власть. Все зависит от нас. Если Кярс вернется в город, который будут удерживать йотриды, все мы окажемся в могиле, а ему придется осадить город.

– Тем больше у нас причин довести дело до конца, – сказала я. – Тем больше причин объединиться, не сворачивать с пути и спасти моего сына. – Все посмотрели на меня. Хадрит с обнадеживающей улыбкой, Като с уверенным взглядом, а Хизр Хаз с легким кивком. Но даже имея в союзниках трех самых могущественных людей в городе, я все равно понимала, что все зависит от меня. – Так каков наш план?

Сегодня вечером Като нападет на Песчаный дворец, и его люди окружат все ворота, преодолеют стены и уничтожат личную охрану Мансура. А его возьмут в плен, и пусть Кярс решает его судьбу. А что буду делать я? Ждать, разумеется. Ждать в сундуке с одеждой, откуда я позабочусь о безопасности сына.

Однако меня не покидали мысли о йотридах. Отец говорил, что Пашанга «скрывает облако», через которое даже он не может «проникнуть», и его намерения и действия «принадлежат не этому миру». Все боялись Пашанга, но я опасалась, что боялись недостаточно. Нам нужно больше людей в караул на стенах, пока гулямы и орден захватывают дворец. Поэтому я послала человека из ордена за Абунайсаросом, Великим магистром Лучников Ока.

Он прибыл прямо на закате с тремя лучниками и рыжей девушкой, которую я заметила ранее. Во всем этом безумии я забыла о ней и ее незнакомом типе крови. Быть может, если я правильно разыграю карты, мне удастся получить два яйца от одной наседки.

Мы сели рядом с Като за низкий деревянный стол в трапезной ордена, с каменным полом и голыми стенами. Из кухни доносились шаги, плеск воды и лязг кастрюль – там люди всегда были при деле. И оттуда растекались приятные ароматы чечевицы и мяты.

Борода Абу доходила ему до пупка, и он был таким высоким, что и сидя напоминал башню. Рядом с ним терялся даже Хадрит.

На кухне ордена не было ни розовой воды, ни шербета, ни спиртного, и нам подали воду. Рыжая девушка, Сафия, отпила из кружки и, нахмурившись, опустила ее.

– Она мне помогает, – сказал Абу. – А взамен я обучаю ее тому, что знают только Великие магистры Лучников Ока.

Я задумалась, как она этого добилась. Она явно не была застенчивой и тихой девушкой, которой казалась. После этой встречи нужно разузнать о ней побольше.

Като держал спину прямо, руки скрещенными и не сводил взгляда с Абу. Интересно, насколько хорошо они знакомы. В любом случае, предубеждения Като наверняка перевесят.

– У меня есть только пять минут, – сказал Като, засопев. – Убедите меня, что лабашцам можно доверить что-либо серьезнее бумаги.

– Кровавая чума разрушила нашу страну, как и твою, брат. Теперь мы оба служим Аланье.

Като фыркнул:

– Верно. И сколько тебе платят?

Абу тоже фыркнул:

– А сколько платят тебе?

Оба что-то проворчали себе под нос.

– Послушайте, – вмешалась я, – мой возлюбленный Кярс полностью доверяет Лучникам. – Он никогда о них не упоминал, но имеет смысл приплести сюда человека, мнением которого оба дорожат. – Он считает их самыми преданными слугами Аланьи, как и его отец, и отец его отца. Абу, ты поможешь защитить городские стены от йотридов?

Он глотнул из кружки, замочив бороду.

– Без колебаний. Ведь ты мать наследника престола, и мы сделаем все, что попросишь. А кроме того, мы с удовольствием воспользуемся возможностью заслужить доверие народа.

Като с отвращением хмыкнул:

– Она может быть хоть матерью самого святого Хисти, но здесь, в Аланье, матери не отдают приказов, по крайней мере пока. Тебе понадобится мое одобрение, а я еще не убежден.

– Теперь приказы отдают рабы?

Когда Абу пожал плечами, они почти коснулись ушей.

– Рабы правили многими землями Селуков, – ответил Като. – Говорят, янычар, Великий визирь Сирма, имеет больше преданных сторонников, чем шах.

– Вот как? – отозвался Абу. – А я слышал, что жена шаха дергает его за ниточки. Свирепая женщина с огненными волосами, которая помогла сокрушить крестейцев.

– Наложница, – прошептала рыжая девушка. – Не жена.

Я ничего о ней не слышала, но какая разница?

– Рабыня, наложница, – сказала я. – Совсем как я. Но я никого не дергаю за ниточки и не отдаю приказы. Это лишь предложение, которое пойдет на пользу всем, я уверена. – Я повернулась к Като: – Силы кагана Пашанга превосходят наши в десять раз. Если оставить хоть один участок стены без присмотра, он захватит всю. Если ты сейчас решишь отказаться от помощи Лучников, все дальнейшее будет на твоей совести. А я позабочусь, чтобы Кярс об этом узнал.

Като вздохнул.

– А если эти этосиане нас предадут? – он мотнул головой в сторону Абу. – Мне придется это расхлебывать?

Я покачала головой:

– Обещаю, если вдруг такое произойдет, я скажу Кярсу, что это моя вина, а не твоя.

– Влюбленные не видят изъянов, – насупился Като. – Все равно обвинят меня, и ты это знаешь. Порой я жалею, что продал себя во дворец. – Он посмотрел на меня: – От вас, Селуков, больше бед, чем прибыли.

Меня впервые назвали Селуком. Я постаралась принять это как должное.

– Ты продал себя? Как человек может добровольно стать рабом?

Я сделала то же самое ради своей миссии.

Като никогда не рассказывал о себе, поэтому сейчас заколебался, почесывая бороду.

– Какое-то время я был воином на службе у султана Химьяра… на том жалком клочке, которым он правил, после того как кровавая чума отравила большую часть нашей земли. У нас было слишком мало урожая и слишком много голодных ртов, и султан ежедневно посылал нас сгонять, обращать в рабство и продавать целые племена – мужчин, женщин и детей. – Он усмехнулся в сторону Абу: – Все это время мы отбивали нападения твоего народа на то немногое, что осталось. Я убил больше лабашцев, чем зубов у меня во рту.

Так вот почему у него до сих пор остался химьярский акцент. Его не поработили в нежном возрасте, как большинство гулямов.

– Я… устал от этого. Оказалось, что настоящий ужас – вовсе не кровавая чума. То, как мы поступали друг с другом после нее, было гораздо хуже. Я хотел большего, а не просто быть частью бесконечного цикла кровопролития и порабощения. Поэтому однажды, устав от всего, я присоединился к каравану тех, кого поработил. – Он заложил руки за голову и откинулся назад. – И представьте – теперь я сижу здесь, самый могущественный человек в величайшем городе мира.