Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 179 (всего у книги 336 страниц)

Без намека на стыд Эше стянул свой слишком просторный кафтан и стоял с голым торсом. Шрамы от кнута на его спине напомнили мне о примитивных картинках, которые дети в Пустоши вырезали на костях.

– Я надеялась, что бассейнов здесь два, – произнесла я, – но ты иди первым. А я подожду снаружи, пока закончишь.

Я уже развернулась, чтобы выйти, но он схватил меня за руку:

– Не оставляй меня одного. Пожалуйста. Когда я один, я вижу его.

Да, он упоминал об этом раньше.

– То… яйцо?

Он кивнул:

– Это мы – то яйцо, Сира. Весь этот мир. Нужно лишь немного огня, и оно раскроется. Он мне показал, что может случиться. – Даже веки у Эше задрожали. Что за пытку придумали эти Философы? Почему Эше? – Не хочу говорить об этом сейчас. Просто… оставайся со мной.

– Ну конечно, останусь.

Он развязал шнур на шароварах и вошел в бассейн, а я отвернулась.

– Клянусь Лат, вода так успокаивает, – сказал он.

Я по-прежнему стояла к нему спиной.

– Знаешь, я на самом деле никогда не видела… голого мужчину.

Ох, во имя Лат, чего ради я так откровенничаю?

– Даже брата или отца?

– Думаю, они не считаются.

Эше плеснул на себя водой.

– Ты такая добродетельная. Счастливчик Кярс. Еще одна невинная девушка.

Я горько усмехнулась.

– Извини, – сказал он. – Говорить такое было… бестактно.

– Почему? Думаешь, я по нему скучаю? Я знакома с ним восемь лет. Знаю, что ночным пристрастием мне для него не быть. Я хочу сказать, что есть Зедра, и она куда привлекательнее. И ее никто не примет за безбородого мальчика.

– Брак у вас, похоже, счастливый. Но я полагаю, ты знала, на что соглашалась.

Я сжала кулак:

– Да. Я соглашалась стать султаншей султанш. А Кярс может любить и спать с кем пожелает. Я хочу вернуть свое положение. Хочу то, что отобрала эта колдунья.

– Колдунья? Женщина?

Не хотелось рассказывать Эше о видении Пашанга. О том, что мы входили во Дворец костей. Я боялась, что он будет видеть в нас зло, за которым охотится. – Колдун или колдунья, не важно. Она или он отобрали то единственное, что мне было нужно.

Я услышала плеск воды – Эше плыл на спине. Я почти готова была взглянуть.

– Сира, я не знаю, каково это – быть тобой. Мы совсем не похожи. Но в конце концов все хотят одного. Быть счастливыми.

Я хмыкнула:

– Счастливыми? Это наименее мудрое из всего, что ты мне говорил. Живя в Песчаном дворце, я целыми днями наблюдала, как визири, наложницы и даже евнухи соревнуются не за счастье, а за то, чтобы иметь больше.

– Просто они думают, что это сделает их счастливыми. Но знаешь что? Мне известно, что это не так… потому что счастливее всего я был в свою бытность Апостолом, когда жил в пещере, на ложе из песка и камня.

– Значит, ты был счастлив, когда у тебя была цель. Тогда не такие уж мы и разные. Я не хочу больше тратить свою жизнь в гареме или замерзать в Пустоши. Как султанша султанш я могла бы делать то, что важно для этой страны. Может, даже определять ее судьбу.

Всплеск воды промочил мне спину. Вскрикнув, я невольно обернулась к Эше, он стоял в бассейне и хохотал. Зачерпнул ладонью воды и обрушил на меня новый поток, намочив мой кафтан спереди.

Вздрогнув, я взглянула на его наготу. Не могу отрицать, мне понравилось то, что я видела.

Он нырнул обратно в бассейн, скрыв то, на что я смотрела.

– Извини, я просто не смог сдержаться. Мама всегда говорила, что во мне есть частичка Ахрийи.

Я дрожала и злилась на эту дрожь. Холод напоминал о холодных и голодных днях в Пустоши, когда я молила о бегстве куда угодно. И молитва в конце концов привела сюда, в эту купальню, к этому мужчине.

Недолго думая, я шагнула в бассейн, погрузилась в струящуюся теплую воду. Это облегчило дрожь.

– Ты что, собралась купаться в одежде? – спросил Эше.

Я бросила на него гневный взгляд, хотя не была так рассержена, как притворялась.

– Значит… это был способ раздеть меня? Ну, тогда извини, что разочаровала.

Он ухмыльнулся. Он так бесстыден?

– Клянусь, я не имел никакого злого умысла.

– Раньше ты говорил, что больше не пытаешься быть хорошим. Ну а я пока еще… не совсем…

– Замечательно. Честно говоря, хотя я отказался от попыток быть хорошим, но еще пытаюсь поступать правильно… если это имеет смысл.

Да, в каком-то смысле имеет. То, какой ты внутри, и твои поступки могут быть совсем разными.

– И, по-твоему, было правильно затащить меня в бассейн?

– Ты сама залезла. Я тебя только забрызгал. – Он почесал бороду. – Брызгать было неправильно, да, но теперь, когда ты уже здесь, я ни о чем не жалею.

Я улыбнулась. И, кажется, покраснела.

– И я тоже не жалею.

Раздался стук в дверь.

Прежде чем я успела выбраться из воды, вошел тот, кто и должен был, – каган Пашанг, все еще в заляпанной кровью кольчуге и с бесстыдной улыбкой над ухоженной каштановой бородой.

Он был явно рад, что застал нас в неловкой ситуации. И улыбка сделалась шире, когда он остановился у края бассейна.

– Сира, Эше, вот уж не ожидал, – сказал он. – Но я не из тех, кто любит прерывать наслаждение. Просто произошло нечто неожиданное и серьезное.

Мне хотелось ответить, что между нами ничего не было, но я лишь подавила стыд. И вообще, Пашанг, кажется, не из ревнивых.

– Что случилось?

– Вообще-то даже две вещи. – Пашанг поднял два затянутых в перчатку пальца: – Первое – кое-кто утверждает, что знает оборотня. И второе… Ох, вы просто не поверите…

20. Зедра

Несколькими часами ранее…

Я ушла в сундук, оставив Селену на страже. Непонятным образом йотриды вступили в город, значит, пришло время использовать мою самую заветную руну. Я берегла ее на случай подобной критической ситуации, когда тонкие методы не сработают и потребуются прямые, пусть и более опасные действия. Мысленно я прикоснулась к руне, надеясь, что она исполнит то, что мне нужно.

Я стояла во главе молитвенного ряда, воздев руки и качая головой слева направо, снова и снова. Эти последователи святых и молились неправильно – голова должна начинать движение справа, а не слева, и не следует поднимать руки.

И я опустила руки, сложила их и хрипло сказала:

– Мне нехорошо. Уходите все.

Визири в рядах за моей спиной недоуменно переглянулись, и я закричала:

– Вон!

После этого они бросились прочь из зала. Я рассматривала кольца на пальцах – изумруд, обрамленный золотом, топаз, внутри которого была какая-то мерцающая жидкость, и плоский золотой диск с изображением симурга с раскинутыми огромными крыльями.

Мне не требовалось иных подтверждений. Кровавая руна, которую я начертала под столом Тамаза в тот вечер, когда мы с ним ужинали, теперь сработала. Чтобы сделать эту руну, я использовала немного крови сеятеля (Кярса), которую получила, когда так неловко оставила иголку в его постели, вместо моей собственной крови искателя, полагая, что его отец обладает тем же типом крови. Но нет, его отец такой кровью не обладал, она оказалась у его дяди. Теперь я была Селуком. Я вселилась в Мансура.

Я старалась вспомнить, где малыш Селук. Мансур отдал его… служанке… где-то… недалеко. Я не могла точно сказать, кому и где, потому придется искать. У меня был единственный шанс, и хватит ли получаса?

В коридоре предо мной склонил голову седоусый мужчина в кольчуге поверх парчи:

– Ваше высочество. В последний раз кагана Пашанга видели в Башне мудрости.

Башня мудрости? Что ему там делать?

– Почему?

– Мы не знаем. Часть его орды уже прибыла к воротам дворца. Мы надежно защищены от вероломного ордена. Хизр Хаз заплатит за это предательство.

Предательство? Хизр Хаз с самого начала на их стороне?

– Где сын Кярса? – спросила я.

Усатый вздрогнул:

– Там же, где и всегда. Со служанкой-рутенкой.

С Верой? Но Мансур же заключил ее в тюрьму, даже вынудил дать ложные показания.

– Тогда я иду в гарем, – сказала я.

– В гарем? Но та девушка и ребенок не там.

– Тогда где они?

Он почесал в затылке. Впредь мне нужно постараться не слишком выставлять напоказ свое невежество, а то у них появятся подозрения.

– Там же, где и всегда. В вашей спальне.

Значит… Вера оказалась хитрее, чем я ожидала. Ей всегда удавалось заставить малыша Селука успокоиться и не плакать. Она пела и качала его колыбель, помогая уснуть. Кажется, ее умение обращаться с детьми распространяется и на немолодых мужчин. Вот молодец.

Вскоре я вошла в спальню шаха. Вера полировала окружавшую кровать золотую решетку. Такая же была в покоях Кярса – когда мы занимались любовью, я чувствовала себя зверем в клетке.

Вера поправила свой розовый шарф и склонила голову:

– Мой шах.

Она уже так его называет? Как вульгарно.

В колыбели спал младенец Селук. Когда я его увидела, на глазах навернулись слезы, а одна скатилась по щеке в бороду. Я взяла его на руки, поцеловала в лоб, обняла и крепко прижала к себе меж плечом и шеей.

Обернувшись, я увидела изумленную Веру с ямочками возле мягких клубничных губ.

– Вы к нему привязались, – сказала она. – Что за облегчение. Он всегда был хорошим мальчиком.

– А ты была хорошей девочкой, Вера?

Я уверена, что Мансуру нравилась эта игривая улыбка.

– Я на это надеюсь, мой шах, – ответила Вера. – Я ведь не отказывала вам ни в каких прихотях.

Я погладила ее напудренную щеку. Омерзительно сладкая девушка, как незрелый финик, залитый патокой.

– И сейчас ты кое-что для меня сделаешь.

Она встала на цыпочки и поцеловала мою щеку, касаясь ее языком.

– Что угодно, мой шах.

Я передала ей младенца Селука. Вера прижала его к плечу.

– Следуй за мной.

Стражники в зерцальных доспехах, охранявшие каждую комнату в коридоре, склоняли головы, когда я проходила мимо. Как и слуги, хотя я мало кого узнавала – Мансур, похоже, привел своих. Спустя несколько минут – я так остро ощущала, как пустеют водяные часы, – мы дошли до арки, ведущей наружу.

Проклятое невезение! Там, как будто подстерегая, стоял Озар, надушенный и полный энергии. Он согнул шею в поклоне.

– У меня нет времени на тебя, – бросила я. – Найди меня позже.

– Ваше величество, – окликнул он, когда я уже прошла мимо. – Я переговорил сами знаете с кем в храме.

Будь прокляты святые! У него там шпион? Ради пользы дела мне нужно выяснить, кто это.

Обернувшись к Озару, я спросила:

– Что он сказал?

Озар указал взглядом на Веру:

– Может, лучше обсудить это в ваших покоях? Никогда не знаешь, кто услышит разговор в таком огромном зале.

Нет, у меня не было времени.

– Скажи здесь. Сейчас же. Я тороплюсь.

Он покачал головой:

– Это может подвергнуть опасности сами знаете кого. А я не хочу причинять урон союзнику.

Это Хадрит? Наверняка он – эти двое, как известно, объединились после такой долгой вражды.

– Ну, тогда найди меня позже.

Вода из моих часов утекала с каждой секундой. Малыша Селука нужно доставить в безопасное место за двадцать минут, а путь туда длинный.

Вера следовала за мной – сквозь арку, мимо статуи симурга, через сад к открытым дворцовым воротам. В них входили бесконечным потоком конные йотриды, заполняя вонью пространство вокруг дворца. И они не единственная напасть, саранча неслась над их головами, трепет крыльев напоминал шепот Ахрийи. Саранча уже пожирала цветы и деревья, и прекрасный сад начал походить на поле битвы, изрешеченное пулями.

– Ненавижу, ненавижу я этих тварей, – сказала Вера, прикрывая лицо Селука от насекомых ладонью. – А куда мы идем?

Я приложила палец к ее губам, заглушив вопрос.

– Дай его мне.

Она протянула младенца. Я прижала его к груди, ощущая легкое дыхание у своего стучащего сердца.

– Прошу, не причиняйте ему вреда. – Глаза Веры увлажнились. – Я знаю, кто его может взять. Он будет расти на ферме. Никогда не узнает, кто он такой. – Ее голос дрогнул. – Только не надо… – Она всхлипнула. – Не причиняйте ребенку вреда.

Если бы она действительно заботилась о моем сыне, то не называла бы его мать шлюхой. Ничто не причинило ему большего вреда, чем ее клевета. Я отвернулась, предоставив ей возможность терзаться сомнениями.

Ее крик «только не причиняйте ему вреда» еще звучал у меня в ушах, когда я прошла в ворота, против волны всадников-йотридов.

У ворот стоял стражник, облаченный в зерцальные доспехи, как и все люди Мансура, и следил за проходом всадников. Я сказала ему:

– Мне нужна карета. Немедленно.

Он почтительно поклонился:

– Да, конечно, ваше высочество. Она будет здесь через пять минут.

– Ты меня слышал? Я сказал немедленно!

Его голова осталась склоненной.

– Но сегодня днем… вы велели нам укрепить дворец, никого не выпускать и не впускать. Все кареты распряжены и убраны.

Я обернулась к йотридам:

– Кто-нибудь пусть отдаст мне своего коня. Завтра утром я заплачу за него тысячу золотых.

Четверо мужчин и две женщины спешились. Я передала Селука стражнику, взяла ближайшую кобылу, светлой масти и золотогривую, и вскочила на нее. Кости и мышцы ныли при каждом движении, не давая забыть, что Мансур уже стар. Я взяла Селука у стражника, одной рукой натянула поводья, а другой прижала сына к себе, почему-то беспокоясь о том, как жесткое, закаленное солнцем седло натирает Мансуру пах. Выдержит ли этот хилый старик скачку?

Размышлять было некогда. Я пришпорила лошадь, и мы поскакали в противоположную сторону от волны йотридов, заполнявшей улицы.

Ветер бил в лицо, и малыш Селук расплакался. Мы скакали дальше, останавливаться и успокаивать его времени не было. Самый быстрый путь к храму святого Джамшида лежал через Стеклянный квартал, к счастью, свободный от йотридов. Дома здесь всегда выглядели нелепо и странно – со стеклянными стенами и блестящими куполами. А теперь саранча облепила их, ее стрекот напоминал вой демонов. Мы проехали мимо статуи святой – никак не запомню имя – и свернули в кривой переулок, ведущий к мосту Святого Йорги и храму.

Но… мост охраняли люди, вооруженные длинноствольными аркебузами. Из-за туч саранчи я могла различить лишь то, что они одеты в грубые плащи ордена с капюшонами.

Оставались считаные минуты, я скакала в их сторону, пока они не заметили и не приблизились.

– Мост закрыт, – произнес один. – Разворачивайся, старик.

Я спустилась с лошади, и двое навели на меня аркебузы.

– Возвращайся назад!

– У меня послание для вашего шейха, – сказала я, крепко прижимая к себе младенца. – Только для Хизра Хаза.

Увидев ребенка, они опустили оружие.

– Кто ты?

– Я просто визирь. – Перед глазами возникла трещина. – Я должен поговорить с шейхом. Сейчас же. Немедленно. Нельзя терять ни минуты. Я только что из дворца и должен многое ему сообщить.

Подошел еще один человек, стоявший возле реки. Светловолосый, как моя лошадь, со светлыми глазами и кожей. Он сплюнул наземь сладость, которую жевал, потом оглядел меня с ног до головы.

– Я тебя знаю.

Я направилась к мосту, но они по-прежнему преграждали мне путь.

Еще одна трещина расколола мир перед глазами. Я дрожала. Всего несколько шагов осталось до храма, но…

– Прошу вас, мне нужно поговорить с шейхом. Дайте пройти!

Тот, который жевал, схватил меня за руку, тронул плоское кольцо с печатью-симургом и округлившимися глазами заглянул мне в лицо:

– Вспомнил. Я тебя видел, когда ты посещал храм. Ты – Мансур!

Меня ослепляли новые трещины. Я протянула младенца тому, который жевал. Он держал Селука на вытянутых руках – явно не привык носить детей.

– К Хизру Хазу, скорее! – Вот и все, что мне удалось сказать прежде, чем все исчезло и я очнулась в куче одежды.

Я с трудом встала и, едва бросив взгляд на Селену, побежала из дома, через арки к храму. Я срезала дорогу по территории усыпальницы, а потом помчалась вниз по лестнице, к улице, где болтали в ожидании вооруженные люди ордена в капюшонах. Меня заметили, и один крикнул:

– На улице находиться запрещено! Везде йотриды!

Я уже неслась к мосту Святого Йорги. Они бросились вслед за мной. Я бежала быстрее, чем когда-либо, саранча пролетала сквозь мои волосы.

Впереди мост блокировал еще один отряд людей ордена. Их там было много. Они стали в стену. Я пыталась прорваться, но один из них схватил меня за руку и притянул к себе.

– Как ты смеешь прикасаться ко мне! – закричала я. – Кярс отрубит тебе руку!

– Тебе нельзя быть здесь, – сказал похожий на медведя мужчина. – Возвращайся в храм!

Я старалась вырваться из его хватки. Билась изо всех сил. Ничего не вышло, он лишь держал крепче. Я кричала и ругалась, извиваясь в его руках. Мне нужна была кровь. Любая.

Я выдернула кинжал у него из-за пояса. Прежде чем я успела порезаться, он схватил меня за запястье и сжал руку так сильно, что я не смогла удержать кинжал. Тот со звоном упал на землю.

– Дайте пройти!

– Это опасно! Там везде йотриды! Вернись в храм!

– Нет! Пустите меня!

Я пыталась разглядеть, что происходит на другой стороне моста, но за тучей саранчи ничего не видела. Где Мансур? Где мой сын? Прямо здесь, за этим мостом!

– Просто дайте мне пройти через мост! Прошу вас!

Но меня не слушали. Тот, что походил на медведя, закинул меня на плечо и понес к храму. Он не дрогнул, когда я дергала его за волосы и колотила по спине. Наконец я задохнулась и перестала сопротивляться, ярость и тоска отняли все силы.

Меня бросили на пол в собственной спальне, потом заперли дверь. Ко мне подбежала Селена, еще держа одно из тех платьев, ее щеки горели.

Остаток ночи я кричала на охранников. Умоляла их спросить у Хизра Хаза, не доставили ли к нему моего сына. Попыталась выбраться через окна, но их тоже охраняли. Все ради моей безопасности. Если с моим сыном что-то случится, им всем не поздоровится.

Если бы я только могла снова переместить душу… но придется ждать, когда взойдет солнце. Я оплакивала ограниченность своих сил, как мирских, так и тех, что от мира иного.

На рассвете они сдались и сопроводили меня к Хизру Хазу. Старый воин беседовал с каким-то сгорбленным визирем.

– Вон отсюда! – закричала я на визиря, и тот с перекошенным лицом убрался из комнаты.

Хизр Хаз скрестил руки на груди и посмотрел на меня:

– Султанша, я слышал о вашем… поведении. Приношу извинения за то, что не встретился с вами раньше, но всю прошлую ночь я был занят. А теперь скажите, в чем дело?

– Прошлой ночью я видела сон. Мне приснилось, что в этот храм доставили моего сына. Где он?

Хизр предложил мне сесть. Я отказалась.

– Сон? Султанша, я не понимаю, о чем вы.

– Отец Хисти сам принес мне сына в том сне. Где он?

Я утерла слюну, вытекшую на подбородок.

Хизр прикрыл глаза и вздохнул:

– У вас такой вид, будто вы и не спали. Никто из нас не спал после того, что случилось. Мы все сходим с ума. Но уверяю вас, что не знаю, где ваш сын. Последнее, что я слышал, – он был во дворце, с Мансуром.

Мне хотелось швырнуть ему в лицо стол. Как он мог не знать? Я руками Мансура передала сына людям ордена. Как его может здесь не быть? Или Хизр Хаз мне лгал? Он предатель?

Я взглянула на Хизра Хаза, мои руки тряслись. Он остался спокоен.

– Послушайте, – произнес он. – Возвращайтесь в свои покои и отдохните, султанша. Я займусь вашим сыном в первую очередь. Вам вообще известно, что прошлой ночью йотриды прорвались за стену? Они утвердили контроль Мансура над Песчаным дворцом. Страшная правда в том, что нам нанесен тяжелый удар…

Я развернулась и вышла на свежий утренний воздух. Потянула себя за волосы. Походила взад-вперед и подумала. Я передала Селука тому светловолосому человеку в плаще, жевавшему мармелад. Мой ребенок был у него. Он как член ордена должен быть здесь. Я переверну весь этот храм, если потребуется!

Либо Хизр Хаз солгал, либо его люди неверны. Но в таком случае, куда еще эти слуги ордена доставили Мансура и моего сына? Точно не во дворец.

Обернувшись, я увидела, что Хизр Хаз откинул капюшон, и его седые волосы раздувает ветер.

– Вы назвали его отцом, – сказал он.

– Кого?

– Святого Хисти. Вы назвали его отцом. Полагаю, случайно сорвалось с языка?

Неужели? Как глупо с моей стороны.

– Что с того? Можно сказать, он отец всей нашей вере.

Хизр Хаз покачал головой:

– Так и есть, но никто его так не зовет, кроме тех заблудших, кто уже на пути в адское пламя.

Мне хотелось размозжить его голову о каменную арку.

– Мой сын в опасности, а вы караете меня за случайное слово?

– Случайное слово часто выдает правду. Кярс знает, что вы следуете по Пути потомков?

– Чтоб ты заледенел в аду.

Я плюнула ему под ноги.

Когда я развернулась и пошла прочь, он сказал:

– Интересно, что еще ты скрываешь?

Я ушла на женскую половину храма, чтобы хоть немного побыть одной. Села на ковер возле усыпальницы, обнесенной проволочной решеткой. Я закрыла глаза, ожидая успокоения от прохлады ветерка, дующего с купола цвета листвы. Но не помогало. Ничто не могло успокоить ярость моего стучащего сердца.

Как ничто не могло и остановить слезы. Я закрыла лицо, но они текли по губам, и я чувствовала соленый вкус горя. Я вернула сына. Я держала его, целовала, ощущала биение его сердца. Как могло случиться такое? Он остался там, за мостом, за мостом того проклятого святого!

Какой бы я ни была сильной, но никогда не могла этому помешать. Я видела, как орда Селуков утопила моих дочерей, внучек и правнучек. Моего сына, его сына и сына его сына задушили. Трех из Двенадцати предводителей Потомков – и я ничего не могла для них сделать.

Почему я выжила? Потому что я была птицей, следящей с верхушки дерева. После того как цикл кончился, отец Хисти перенес меня в это время и в это место, чтобы возродить наш род. Все зависело от меня, но я никогда, никогда не справлялась.

По ковру прошуршали шаги. Обернувшись, я увидела ту девушку – Сафию, а вернее, Сади, утирающую глаза. Она выглядела такой же сумрачной, села посреди комнаты и смотрела на гробницу. Ее губы оставались неподвижными, она не молилась.

Хизр Хаз спрашивал, что я скрываю. Что ж, приятно знать, что я не одна такая. Я приблизилась к Сади, и она сглотнула при виде меня, словно проглотила кожаный мяч.

– Что ты делала прошлой ночью? – спросила я.

Она прикрыла ладонью рот и зевнула.

– Охраняла мост. Кроме этого мы мало что могли сделать.

Как дочь шаха Мурада стала так искусна в стрельбе из лука? Женщины из рода Селуков в Аланье воевать не учились. Аланийцы любили изображать сирмян воинственными – если даже принцессы у них были воительницами, это наверняка правда. Селуки Аланьи приняли путь и веру святых правителей, которых они покорили, а в Сирме Селуки, похоже, больше склонялись к традициям Пустоши.

– Ты не видела… – Я замялась. – Ты не видела старика с ребенком на руках?

Она подняла бровь, потом покачала головой.

Почему она здесь? Почему не со своей семьей? Разве она не понимает, как драгоценно каждое мгновение, проведенное с родными? С матерью и отцом, с братьями и сестрами, с дочерями и сыновьями? Только родная кровь имеет значение. Только кровь.

Я всхлипнула, глядя в ее ласковые глаза цвета закатного солнца. Кажется, я заразила ее печалью – у нее увлажнились глаза.

– Что случилось? – спросила она.

Я закрыла заплаканное лицо и покачала головой:

– Не утруждай себя… моими печалями, дорогая.

– Я слышала, что Мансур захватил твоего сына. Я была бы рада помочь.

– Почему? Зачем тебе мне помогать?

Девушка тяжело вздохнула:

– Я видела так много смертей. Видела саму смерть. Я думала, что, помогая отцу твоего сына, смогу помочь и спасению Аланьи… что бы ни происходило там… в Сирме, где сражался мой отец.

Она хотела поделиться своей мудростью, не выдав при этом себя. Она шла по грани, но пусть, не стану мешать.

– Я была бы горда иметь такую… сестру. – Я чуть не сказала «дочь». – Женщины йотридов вооружены луками, но эти йотриды… в них нет ничего доброго. – Они напоминали мне о Селуке и его орде. – Они грубые и жестокие. Ты же, кажется, обладаешь всеми достоинствами.

Если бы я владела луком, как эта девушка, то, возможно, убила бы Селука и предотвратила тот страшный поворот истории.

– Нет, я не такая, – сказала она. – Я труслива. Я всегда делаю то, что легче. Убегаю прочь.

Может быть, она бежала от своей семьи? Не потому ли оказалась так далеко от дома?

– Я предпочитаю сражаться в чужих битвах, потому что собственные так меня страшат.

Я утерла слезы.

– Ты знаешь историю Сафии, в честь которой ты названа, дочери отц… святого Хисти?

Моей прапрапрапрапрабабки.

Сади покачала головой:

– Я понятия не имела, что ношу имя его дочери.

Разумеется. Ведь последователи святых вели себя так, словно его детей никогда и на свете не было – от стыда за то, что убили всех нас.

– Когда Сафии было двенадцать лет, ее забрал.

Я указала на гробницу.

– Святой Джамшид? – подняла брови Сади.

Я кивнула:

– Джамшид хотел прекратить размолвку между ним и семьей его учителя Хисти. Как лучший из его учеников, он считал себя наследником, и я думаю, что действительно в это верил, ведь у Хисти не было сыновей, только дочери. Поэтому, не спрашивая позволения, Джамшид взял в жены любимую дочь своего учителя. Таким образом, его дети имели бы кровь Хисти, и раздор прекратился бы.

Сади пожала плечами:

– Звучит разумно… вроде бы… но ведь он похитил ее… так что, может, и нет.

– Сафия уже была обещана двоюродному брату, и тот поклялся спасти ее.

– Двоюродные? Да, мне знакомы такие чувства.

Мне нравилось, что ее увлек мой рассказ, но я только его начала.

– Было поднято войско, и должна была состояться битва за двенадцатилетнюю девочку, в ней решалось и будущее самой веры.

– Да, – сказала она. – Кажется, я что-то помню об этой битве. Хотя меня учили, что это Джамшид боролся за сохранение веры. Сражался с еретиками, которые манипулировали семьей святого Хисти и стремились разделить верующих в Лат.

Ну конечно, они сказали бы именно эту ложь. По правде говоря, это Джамшид своей алчностью расколол веру.

– Так или иначе, все мы знаем, что Джамшид победил. В этом нет сомнений. Но он не получил того, что хотел. Сафия благодаря своей хитрости сбежала и отправилась в горы Вограс, где вышла замуж и основала великое племя. Они стали известны как Потомки.

Сади тронула подбородок:

– Хм, Потомки. Несколько племен забадаров в Сирме все еще следуют их пути.

– В самом деле? И тамошние Селуки позволяют?

Она кивнула:

– В Костане у них есть и свои шейхи, и храмы. Но они не называют их храмами – они зовут их вратами, мне кажется. Но… не стану преувеличивать… их последователей очень мало.

Те, кто сегодня называет себя последователем Пути потомков, уподобились отблеску давно потухшего пламени. Они едва знают, во что верят, и называют свои храмы вратами, поскольку воображают, что, войдя в них, проходят через ворота к Двенадцатому предводителю, моему правнуку, который, как они считают, вернется, чтобы спасти землю от Великого ужаса.

Какая чушь. Его задушили. Одна я выжила в той бойне. Я и мой сын Селук спасли бы их, объединив восток под властью единого падишаха с кровью отца Хисти, как тому и суждено было произойти.

Но я не могла их винить за то, что они сочиняют ложь, чтобы иметь надежду. По крайней мере, они пытались идти по истинному пути в отличие от последователей святых.

– Ты… одна из них? – спросила Сади.

– Будь я из таких, меня держали бы в подземелье, пока не отрекусь. Ты думаешь, я хочу в подземелье? – улыбнулась я. – Но моя мать в это верила. Вот почему я знаю эту историю.

– Святые. Потомки. Ангелы. Лат. Никогда я не понимала, почему люди ненавидят друг друга из-за того, что мы даже не видели никогда. И все же.

Ну, она как раз смотрела на Потомка, так что это неверно. Но могла ли я стать такой, как лучшие из нас, как моя бабушка Сафия? Сумею ли пережить все это и восстановить наш род? Возродить пламя истины?

Размышление об истории Сафии, о том, как она выстояла, когда, казалось, все рухнуло, успокоило мое сердце. Еще есть надежда. Я должна найти сына, должна уничтожить Мансура и его йотридов. Если понадобится, я использую для этого все кровавые руны, какие знаю.

Позже я вернулась в зал собраний ордена, где шло совещание относительно наших дальнейших действий. На коврах травяного цвета сидели все те же – Хизр Хаз, Като, Хадрит и много разных визирей. Когда я вошла, Хизр Хаз встал и шагнул ко мне:

– Вам нужен отдых, султанша.

– Я отдохну, когда Мансур ляжет в могилу, а мой сын будет в моих руках.

Он покачал головой:

– Боюсь, что ради вашего блага я должен приказать вам возвратиться к себе.

– Так приказывайте, – ответила я. – Но имейте в виду, я этого не забуду. Когда Кярс в следующий раз начнет меня раздевать, я скажу, что не в настроении, потому что не могу забыть тот день, когда Хизр Хаз приказал мне уйти. И сыну тоже скажу, когда подрастет. Посмотрим, как долго вы останетесь Великим муфтием, или хоть кем великим.

Като, сидевший так, что слышал наш разговор, бросил на меня взгляд, его унизанная кольцами рука едва прикрывала ухмылку. Пусть слышит. Пусть все услышат.

Хизр продолжил:

– Мы все расстроены из-за случившегося прошлой ночью. Это вас надломило, поскольку вы – мать. Выскочить на улицу, поднять крик… из-за какого-то сна… Йотриды могли схватить вас, убить. Ради вашего же благополучия, вас сопроводят в ваши покои, где вы останетесь на ближайшие несколько дней. Кроме того, наше собрание достаточно деликатное – если мы поведем неправильную игру, у нас могут появиться отступники, и я не позволю сорвать его истериками.

Истериками? Да он понятия не имел, на что я способна. Я могла бы начертать руну, которая отправит его разум в место вечных мучений. Но да… он был прав… это надломило меня.

– Что ж, вы правы. – Я, как прежде, проглотила всю свою горечь. – Тогда я уйду и лягу в постель.

Но, едва вернувшись на женскую половину, я растормошила спавшую Селену и потащила ее к сундуку с одеждой.

– Опять? – сказала она, подбирая платья, которые я бросила на пол. – Разве тебе не следует отдохнуть?

– Мой сын там, и я собираюсь его найти. Несмотря ни на что.

– Хорошо. – Селена зевнула. – Прости меня, Марот.

Моя душа вошла в дронго, когда он целиком заглатывал саранчу на стене Кандбаджара. Насекомое стрекотало, верещало и шелестело крыльями, а мое горло втягивало его. Я протолкнула саранчу вниз, и она издохла, канув у меня в желудке. Потом я взмыла в воздух и полетела к храму.

Я села на наличник окна в зале, где шло собрание. Окно закрывали темные шторы, так что я навострила уши и стала слушать.

– Мой источник заверил, что это правда, – произнес Хадрит. – Они искали Мансура и ребенка всю ночь.

Так, у Хадрита есть шпион во дворце. Кто еще это мог быть, кроме Озара? Те двое вели двойную игру: победит Мансур, и Озар поручится, что Хадрит для него

шпионил. Если победит Кярс, то Хадрит заверит, что Озар шпионил для него. Обоих пощадят, что бы ни случилось. Разумно.

Като откашлялся:

– Но почему? Может, Мансур боится йотридов?

– Нет-нет, – сказал Хадрит. – Мансур был вне себя от радости. Он даже возносил благодарственную молитву после того, как йотриды вошли в город. Потом вдруг остановился посреди молитвы, забрал младенца и покинул дворец.