Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 174 (всего у книги 336 страниц)

15. Сира

Пустыня. Снег. Кости. Звезды. И… пощечина!

Я закашлялась, избавляясь от воды, залившейся в ноздри и дыхательное горло. Затем потерла левый глаз и повязку, закрывавшую правую глазницу. Зажала костяшками пальцев слезные каналы.

На мгновение показалось, что мне снова восемь. Сверху смотрел потолок юрты, украшенный картинами с виноградными лозами, цветами и львами. В центре очаг, наполненный льдом, остужал воздух. На меня отбрасывала тени группа мужчин в небесно-голубых кафтанах с наплечниками из медвежьей шкуры и в жестких шапках с темными, пятнистыми перьями фазана-аргуса. Как я ненавидела эти наряды!

Я узнала двоих: все такой же жилистый Текиш, руки сложены на груди, на лице застыло смятение. И его брат, каган Пашанг, его мозолистая ладонь лежит на моей щеке.

– О, ты почувствовала? – сказал он. – Мои извинения, Сира, иначе никак не получалось разбудить тебя.

– Где я? – прошептала я.

Он ответил так же тихо:

– Там, где свет не так ярок.

В голове пульсировала боль. Горло саднило от сухости.

– Вода была бы кстати.

Текиш, который был, насколько я помнила, моложе Пашанга, протянул мне меховой бурдюк. Я села и принюхалась – просто вода, благодарение Лат. Я потягивала ее глотками, пока не прошла сухость.

– Я слышала о твоем приближении, – сказала я, не отводя глаз от Пашанга. – Очнуться и увидеть твое лицо – лишь продолжение моих несчастий.

Он ухмыльнулся:

– Я и сам не хотел бы увидеть свое лицо, проснувшись. Какое счастье, что я единственный, кому и не придется.

– Заткнись. Никакие слова никогда не сотрут то, что ты сделал со мной.

Пашанг снял шапку и вытер пот с прямых каштановых волос. Внушительным его не назовешь. Довольно мягкое, приятное лицо, особенно светло-карие глаза, но внутри – самая темная душа по эту сторону земли. Сложение хрупкое, хотя и высокий (кто-то сказал бы «долговязый», другие выразились бы мягче, «худой»). В аккуратном, формальном йотридском наряде он смотрелся вполне прилично. Это обезоруживало, а без оружия в присутствии кагана Пашанга должно быть очень страшно.

– Дуешься за старое? – вздохнул он. – Я выполнял приказ. Тамазу требовался заложник-силгиз, чтобы ваше племя не заходило на его территорию. Я спросил, кого он хочет, сына или дочь, и он попросил дочь. И, справедливости ради, когда я спросил твоего отца, с кем он предпочитает расстаться, он тоже выбрал тебя. Полюбовная сделка при моем посредничестве.

Какая ложь! По словам Тамаза, он не знал, что йотриды похитили меня, и приказал привезти меня во дворец ради моей безопасности, а не только мира в его царстве.

– Тамаз говорил тебе другое? – спросил Пашанг, очевидно уловив беспокойство в моем опущенном взгляде. – Ну конечно. Обвинять нас, йотридов, одна из его хитроумных уловок, но мы всегда лишь исполняли его замысел или замысел его брата. Я был полотенцем, которым он вытирал кровь, чтобы его пол сверкал.

– То, что приказ отдал кто-то другой, не снимает с тебя ответственности! – проворчала я.

В любом случае, Тамаз мертв, а Пашанг нет, так что спорить не было смысла.

– Два моих спутника, они здесь? – спросила я.

– Химьяр и абядийка? Да, они тоже наши гости.

Значит, Эше здесь, а Кева, вероятно, нет. Но что еще за женщина? Абядийцы – это несколько пустынных племен с юга, рядом с морем Ям-сап и границей с Химьяром. У меня не было такой спутницы.

– А мы твои гости или пленники?

Его ухмылка была просто невыносимой.

– Уверен, ты слышала, как каган Пашанг обращается с пленниками. – Он обвел руками окружающую обстановку: – Как видишь, здесь все иначе.

– Так, значит, ты позволишь мне просто уйти… несмотря на то что обо мне говорят?

– Мне плевать. Хотя нет, это неправда. Приятно, что кого-то в этом царстве поносят также, как меня. После того как я услышал о твоих деяниях, груз на моих плечах стал немного легче.

Меня затошнило, я положила голову на подушку и повернулась на бок.

– Ты зависишь от Селуков. Не прикажут ли они тебе выдать меня, как раньше?

С этого ракурса я разглядывала его каштановую бороду. В отличие от большинства мужчин его возраста Пашанг коротко подстригал ее. Некоторые назвали бы его женственным. Но если вспомнить времена, когда он жил с нами, его борода всегда была довольно клочковатой. Возможно, он просто не мог отрастить ее как следует – такое часто встречается в Пустоши.

Он посмотрел на Текиша и указал на полог юрты.

– Поправляйся, Сира, – сказал Текиш и вышел. Остальные последовали за ним.

– Очевидно, ты не доверяешь мне. – Пашанг сел у моей постели, слишком близко. – Это разумно, доверие требует доверия. Пропасть между нами шире, чем Бескрайность. Но я ничего не замышляю против тебя, как и Мансур. Иди, куда хочешь, я не буду создавать тебе проблем, пока ты не создаешь их мне…

– Пашанг, я.

– В детстве ты называла меня иначе, помнишь?

Я вздрогнула от болезненного воспоминания.

– Конечно, но ты перерос это имя.

– Скажи. Произнеси его еще раз, ради нашей памяти.

Его голодная улыбка выдавала тоску по прошлому. Слишком многие, похоже, жили в прошлом, строили там дома с последними счастливыми воспоминаниями. Я презирала мысль о такой жизни. Всегда лучше смотреть вперед.

– Забудь, – сказала я. – Я уже не та, и ты не тот. Что за ужасная женщина могла бы убить шаха Аланьи, разве ты не задавался этим вопросом?

– Скажи, Сира. Одно его звучание станет бальзамом на сердце.

– Не буду. – Слова вышли резче, чем мне хотелось. – Ты унылое существо, каган Пашанг, и всегда таким был. «Ради нашей памяти», говоришь ты. У меня нет ни одного светлого воспоминания о тебе. Даже в детстве ты казался мне занудой. Таким же невыносимым, как сейчас.

– Ты ругала меня точно также. – Он вдохнул, будто от слов исходил аромат ностальгии. – Придется мне удовольствоваться этим.

Я повернулась на спину и уставилась в потолок. На мгновение я увидела мерцающие среди бела дня звезды. Поморгав, я увидела лишь потолок юрты со всеми его прекрасными картинами. От потрясения из-за встречи с Пашангом я забыла о более насущных вопросах.

– Где ты меня нашел?

– Мы принесли с собой бурю из Бескрайности. В пустыне Зелтурии не было летнего снега уже десятки лет. Мы спасли сотни человек – выкопали из заносов, дали отдых, лекарства, еду. К счастью, ты была среди них.

Что-то здесь не так. В голове промелькнул Дворец живых: измученные души, застрявшие в пирамиде плоти, каждый рот изливает свою боль. А я была на небесах, парила среди звезд, наблюдая за их рождением и смертью.

Может, это были сны? Но они несли в себе аромат воспоминаний.

– Да ты просто святой, – усмехнулась я. – Я хочу видеть своих спутников. Сейчас же.

Пашанг поднял руки ладонями вверх:

– Так иди и встреться с ними.

Я сбросила одеяло и вскочила на ноги. Тело покрывал толстый слой пота.

Пашанг сложил руки и сказал:

– Ты покраснела. – Он принюхался – он что, нюхал меня? – Похоже на потливую лихорадку. Ты всегда плохо переносила холод.

– Где мой друг-химьяр? Я хочу его видеть. Я хочу знать, что он здоров.

– А ты упрямая, да, Сира? Всегда восхищался этим. Помню, как твоя двоюродная сестра сшила прекрасную меховую шапку, которую твой отец надевал на вылазки. Ты раскраснелась от зависти. Ты захотела сшить еще красивее и целые дни напролет…

– Заткнись! Я скорее выколю себе второй глаз, чем стану перебирать воспоминания с тобой.

Он напряг плечи и вздрогнул – неужели этого достаточно, чтобы заставить замолчать грозного Пашанга?

Я вышла из юрты, и вид сверкающей шафрановой стены Кандбаджара ошеломил меня. За ней Башня мудрости касалась облаков, а Песочный дворец мерцал, словно хрусталь, на своем холме. Пирамида Большого базара устремлялась к солнцу обнаженным кинжалом. Последнее, что я помнила, – мы были в двух днях от Кандбаджара. Похоже, они проделали долгий путь.

– Знаешь, ты очаровательна, когда смущаешься, – сказал вышедший за мной Пашанг.

Меня едва не стошнило от его слов.

– Мы привезли тебя на телеге. Ты проспала всю дорогу. Твоим друзьям повезло больше, и они неплохо себя чувствовали.

Какое совпадение, я покинула Кандбаджар во сне и вернулась во сне.

Пашанг кивком головы указал на семь рядов молящихся, обращенных на северо-запад, в сторону Зелтурии. В середине стоял Эше, качая головой при каждом повторении имени Лат.

Я подбежала, вытащила его и обняла. Не думая. Так приятно было видеть союзника в гуще врагов. Он неловко упал мне в объятия, сбитый с толку, а затем воскликнул:

– Сира! Ты наконец очнулась!

– Где Кева?

Он покачал головой и вздохнул:

– Понятия не имею. Меня занесло снегом, а потом вихрь разделил нас.

– Вихрь?

– Мне не хочется вспоминать. Ты хорошо себя чувствуешь? У тебя лицо… краснее зада макаки на закате.

Ничего себе сравнение.

– Я не хочу оставаться здесь ни секунды. Хизр Хаз упоминал, что для нас есть место в храме. Пойдем.

Мы с Эше повернулись к Пашангу, со сложенными на груди руками наблюдавшему за происходящим.

Мы подошли к нему вместе.

– Пашанг, мы идем в город, – сказала я. – Мне неприятно это признавать, но я благодарна тебе за спасение и заботу о нас.

– А другая ваша спутница? Разве вы не хотите ее увидеть?

– Ты ошибаешься, – покачала я головой. – Нашим спутником был молодой мужчина. Его зовут Кева, рутенец по рождению и сирмянин по воспитанию. Если он появится здесь, передай, что мы ушли туда, где должны быть.

– Кева уж точно не молодой, – сказала женщина позади меня.

Я обернулась и увидела еще одного человека, которого не желала видеть никогда в жизни, – одетую в черное Рухи. С ее маленьким ростом она походила на ребенка, завернутого в скатерть, которую мне ужасно хотелось сорвать.

– Что, во имя Лат, ты тут делаешь?

Я неосознанно сжала кулаки.

– Следую за тобой. Такова была моя миссия. Пока небеса не пали на землю. Тогда я попыталась спасти тебя, но вышло так, что мне самой понадобилось спасение.

У меня отвисла челюсть от удивления и отвращения.

– Так, значит… Апостолы отправили тебя шпионить за нами. Конечно, ты же такая незаметная.

Я усмехнулась и повернулась к Эше, надеясь, что он оценит шутку. Но он потупился, прикрыв глаза, по телу пробегала дрожь, словно от стыда.

– Думаешь, так я выделяюсь? Ты еще не видела, что внутри. – Одним движением Рухи сорвала вуаль и бросила на землю.

Ее лицо покрывали кровавые узоры. Символ на носу напоминал чашку с точкой, а линии на лбу казались морем. Рисунок на щеках я могла бы описать только как змею, поедающую свой хвост. Всевозможные линии опускались по ее шее вниз, под кафтан. Девчонку покрывали кровавые руны.

Эше не смотрел, и теперь я поняла почему. Потому что это он и его покойный брат начертали эти руны, когда мучили ее.

Мы отправились в юрту, в которой я проснулась, поговорить наедине, без Пашанга и его всадников. На низком столике стояли костяные кувшины с водой и кумысом, и мы передавали их друг другу.

– Так и не взглянешь на меня, химьяр? – спросила Рухи.

Если не обращать внимания на руны, у нее было приятное лицо. Нежный овал, пшеничные волосы, слегка курносый нос и напоминавшие кофейные зерна глаза.

Эше наконец посмотрел на нее, но во взгляде не читалось сожаления.

– У отца была присказка, химьярская пословица: «Если пауки соединят паутину, они могут поймать и льва». Интересно, какую паутину ты сплела для Апостолов?

Рухи фыркнула:

– Все это время я думала, что ты раскаялся. Но, похоже, ты все еще на пути, из-за которого вас с братом сбросили со скалы. Хочешь знать, как я стала Апостолом? Благодаря тебе.

– Что?

Рухи указала на руну на лбу, похожую на море:

– Тысячный ад, так ведь она называется? Боль от нее никогда не стихает. Даже сейчас моя кожа горит, и каждый раз, когда она поджаривается, вырастает новая. Только благодаря фанаа я могу выносить эту жизнь – черта, которую Апостолы ценят больше всего.

Глаза Эше увлажнились. Он выглядел как человек, который сожалеет, но ничего не сказал.

– Всегда хотела спросить тебя, – продолжила Рухи ровным тоном. – Почему ты зашел так далеко? Тебе это… нравилось?

Эше покачал головой:

– Нет. Я это сделал потому… потому что спасение людей от замыслов Ашери стоило страданий и даже смерти одной девушки.

– То, что ты сделал со мной, хуже смерти. Но я вижу, ты говоришь правду. В тот момент ты верил, что служишь добру. И все же… даже сейчас ты не раскаиваешься.

– Я не раскаиваюсь, потому что до сих пор тебе не верю. Услышав твои крики в тот день, я позволил милосердию победить гнев. Но когда узнал, что сделала твоя подруга Ашери, узнал, как ее злые дела привели к гибели десятков тысяч невинных латиан. Если есть шанс, что ты хоть что-то знаешь о зле, которому она служила, я поступлю с тобой еще хуже, прямо сейчас, прямо здесь.

– Э-Эше.

Я схватила его за плечо. Как он может говорить такое?

Рухи вздохнула:

– Все, что я знаю, – даже злой женщине нужна подруга. Ашери рассказывала мне о жизни, которую оставила. Любящий муж, маленький сын, приемная дочь, отец. Она была одинока, как и я, если говорить честно. – Рухи покачала головой: – Знаешь что? Я не думаю, что она считала себя злой. Как и ты, уверена, она думала, что причиненные ей страдания того стоят.

– Ты сравниваешь меня с ней? – вспыхнул Эше. – Я пытался предотвратить беду! Я бы бросил вызов самой Ашери, но мастеру рун не победить мага.

– И поэтому ты решил мучить девчонку? – усмехнулась Рухи. – Если до сих пор не понял, как это неправильно, тебе уже ничто не поможет, Эше.

Так ли все было, когда Эше и его брат пытали ее? Если и так, нам не разрешить сейчас эту проблему.

Эше глотнул кумыс прямо из кувшина.

– Кто-то должен делать то, чего не хотят другие, чтобы защитить землю. Если Апостолы этого не понимают, тогда я стану их тенью, и пусть Лат нас рассудит.

Я жалела Рухи и понимала позицию Эше, но ничто из этого не имело значения.

– Остановитесь! Немедленно! – Я повернулась к Рухи: – Не знаю, чего ты хочешь, но лучше нам идти каждому своей дорогой. Если увижу, что следишь за нами, в следующий раз я не буду так добра. – Теперь я повернулась к Эше: – Я думала, ты сожалеешь о том, что сделал с ней, но, похоже, нет. В любом случае, это не мое дело. Если ты не забыл, мы здесь, чтобы найти колдуна, и ваши с Рухи проблемы не имеют к этому никакого отношения.

– Почему ты так уверена? – спросил Эше. – Что, если Ашери и колдун во дворце служат одному злу?

– Забавно, – усмехнулась Рухи. – Но у тебя нет доказательств. Ты цепляешься за соломинку, как и в случае со мной.

Я встала и попыталась поднять Эше. Мне не хотелось оставаться в лагере ни секундой больше. Но Эше вырвался.

– Я рад, что ты здесь, на глазах. Берегись, потому что я с тобой не закончил, – сказал он Рухи.

– И я не закончила с тобой. – Тонкие губы Рухи надулись от отвращения. – У меня есть своя задача от Апостолов. Лучше не мешай мне, потому что я больше не маленькая девочка, которую ты мог обидеть.

– Шпионка, – буркнул Эше, наконец поднимаясь на ноги. – Я узнаю лжеца с первого взгляда!

Я выволокла его из юрты. Мимо проходила вереница лошадей, привязанных друг к другу. Повсюду сновали мужчины, женщины, лошади. В воздухе витал сладковатый аромат фруктов: молодая женщина из племени йотридов сортировала по корзинам гранаты, финики и мускатные дыни. Их выращивали на полях вдоль реки Вограс. Интересно, заплатили ли йотриды за них или просто забрали у крестьян, ухаживавших за этой землей?

– Послушай, – схватила я Эше за плечо. – Забудь о ней. Пойдем к Хизру Хазу и сделаем наконец то, что должны, раскроем оборотня. Кярс вот-вот вернется, а мы не знаем правды, чтобы рассказать ему.

– Думаешь, я делаю это ради тебя? Или ради какого-то надутого принца?

Голос Эше был подавленный и печальный.

– А ради чего тогда?

– Я охочусь на колдунов. Ашери была худшей из них, она привела армию неверных в латианский город и едва не погубила страну. Я не позволю этому случиться вновь, чего бы это ни стоило.

Я поспешно кивнула:

– Я с тобой, брат. Может, я и стала жертвой колдуна, но, несомненно, он запланировал кое-что похуже. Однако на твоем месте я бы забыла о Рухи. О ней и обо всем этом, – я раскинула руки, охватывая лагерь йотридов. – Это отвлекает. Я хочу вывести на чистую воду колдуна, забравшего мою жизнь, мое лицо, мое счастье до последней крупинки. Может, тогда я смогу вернуть что-нибудь. Причины у нас, возможно, разные, но цель одна.

– Значит, одна цель, – сказал он. – Ничто не должно разделять нас, и никакой пощады злу. Я буду требовать от тебя этого.

Мы пожали руки в подтверждение. Хотя совпадали ли наши методы и ценности, еще предстояло выяснить.

– Твой верблюд жив? – спросила я.

Эше поморщился и покачал головой:

– Пушок не был приспособлен к снегу.

Он и правда был довольно пушист для верблюда. Бедняга.

– Я могу попробовать раздобыть у Пашанга двух лошадей. Хотя… мне бы не хотелось еще раз с ним говорить. Ворота недалеко, мы можем дойти пешком.

– Ты имеешь в виду человека, который приставил к тебе всех целителей в лагере и часами смотрел, как ты спишь, чтобы убедиться, что ты не умираешь? Пашанг молится на тебя, а здесь на каждого всадника приходится по пять лошадей. Иди, попроси его.

Что ж, вероятно, мне придется.

Пашанг сидел у костра в одиночестве и жарил на вертеле нечто, пахшее яком. Я вспомнила сочность и тонкий вкус его любимого блюда. Но неужели великому кагану йотридов нечем заняться и не с кем посидеть? Как странно.

– Сделай мне еще одно одолжение, – сказала я, стараясь быть как можно сдержанней. – Дай нам двух лошадей. Не обязательно кобыл или кашанских скакунов. Каких не жалко.

Он поднял голову и с беспокойством оглядел меня.

– Потливая лихорадка – она такая, ты знаешь? Днем ты можешь двигать горы, но при луне будешь лежать пластом, сминая в кулаках простыни.

– Если это будут не твои простыни, я как-нибудь переживу.

Он вздохнул, почти смиренно:

– Разве жизнь здесь, с нами, не напоминает тебе о доме?

Я указала на Песчаный дворец, выглядевший размытым с такого расстояния:

– Мой дом там, Пашанг. И я там окажусь. Или там, или в могиле.

– Такая честолюбивая. Прямо как твой брат. Я проиграл ему дважды, знаешь? Хотел попытаться в третий раз на силгизских пастбищах, но… – он поднял руки в знак поражения. – Придется попробовать с Гокберком.

– Дух силгиза в десять раз сильнее, чем у йотрида, – внезапно произнесла я отцовскую поговорку.

Пашанг усмехнулся:

– А у йотрида сила десяти аланийцев. А значит, ты в сто раз лучше, чем любой человек за теми стенами. Почему же тебе так трудно?

– А почему ты здесь? – Я не хотела спрашивать, но само его присутствие раздражало. – Зачем привел орду? Апостолы говорят, ты должен создавать проблемы Кярсу. Они, как и все, боятся тебя. – Я подошла ближе, накрыв его своей тенью. – Можешь называть меня глупой, но это не так. И после того, что я видела, после того, что пережила, я знаю – ты просто маленький человек, отбрасывающий большую тень.

Пашанг встал, напоминая мне, насколько он высокий. Почти как Джихан.

– Ты помнишь, Сира? – прошептал он мне на ухо. – Помнишь, что случилось, пока ты парила среди ярких звезд?

Я отшатнулась, воспоминания о падении на звезду пронеслись сквозь разум.

– Что ты сказал?

На его лице появилась неземная улыбка.

– Ты падала. Парила. Летела. Я взял тебя за руку, и мы проплыли через тысячу миров.

Я зажмурилась, воспоминания обжигали при каждом слове. Звезды, горящие, умирающие, взрывающиеся, плачущие. Я пережила слишком много для одного разума, для одной жизни, поэтому…

Пашанг схватил меня за руку, как в том сне.

– Она чувствовала твои страдания, будто ее собственные. И из сочувствия она дала тебе кое-что.

Я вырвалась, ошеломленная божественными картинами и чувствами. Подняла глаза к небу: звезды сияли, словно изумруды, и каждая пела собственную песнь.

– Двух лошадей, – сказала я, едва держась на ногах. – Дай нам двух лошадей.

– Можешь взять все, что хочешь, – раскинул руки Пашанг. – Мой лагерь – твой. Мои йотриды – твои. – Он дернул себя за воротник: – Я – твой.

Пройдя сквозь ворота, мы остановились у дома Эше в Стеклянном квартале. Из мансарды на четвертом этаже открывался потрясающий вид на стеклянную скульптуру святой Норы. Раз в год, в день рождения святой, люди собирались и бросали в статую камни – показать, что она несокрушима. Последнее чудо святой, явленное перед ее вознесением в Барзах, настолько поразительное, что вокруг нее построили целый квартал.

Просторное жилище Эше заполняли занавеси и ковры с незнакомым мне простым геометрическим узором. Наверное, химьярский. Эше отвел целую комнату с нишами на каждой стене под книги.

Сейчас он скидывал все книги на пол.

– Ее здесь нет, – сказал он. – Неужели они нашли ее?

– Ты в самом деле так беспокоишься о книге?

– Это один из немногих экземпляров второго тома «Типов крови» в мире. Он содержит тайный шифр, который я разгадывал после того, как узнал правду о ее авторе от пьяного Философа. Может, Философы пробрались в дом и забрали ее… но дверь была заперта на засов, когда мы приехали. Как?

– Я больше удивлена, что в дом не ворвались гулямы. Должно быть, они вытянули твое имя из Хадрита, Озара или Самбала и уже знают, что ты замешан.

Он поднял стопку книг и начал складывать по одной в нишу.

– Ты не веришь в своих друзей?

– Они мне не друзья. И я знаю, что ради спасения они сдадут и святого Хисти. Так что лучше не задерживаться, пока кто-нибудь нас не увидел.

– Но ордену, по-твоему, можно доверять?

– У нас нет другого выбора. Шейх Хизр был искренен настолько, насколько вообще возможно. Будучи Великим муфтием Источника, он имеет доступ ко дворцу, да и ко всему в городе. С его помощью мы, безусловно, сможем отыскать колдуна.

Пока Эше продолжал рыться в своем доме в поисках книги, я сидела на балконе и наблюдала за людьми, снующими по одному из самых богатых кварталов. Многие здания венчал купол – зеленый или золотой, – и вокруг этих куполов вились виноградные лозы. Стеклянные панели, некоторые украшенные цветочными узорами, заменяли целые стены. По краям чистых мощеных улиц висели незажженные фонари.

И тут я почувствовала, что теряю сознание. Потливая лихорадка, я уже болела ею два или три раза. Лучше оставаться в постели и пропотеть, но у нас не было времени на слабость. Я положила голову на шелковую подушку, надеясь, что свежий воздух остудит распространявшийся изнутри жар.

Ко лбу прижалась сухая рука. Я подняла глаза и увидела склонившегося надо мной Эше.

– У тебя жар, – сказал он. – Наверное, лучше остаться на ночь здесь. Поверь, у меня гораздо удобнее, чем в ордене.

Слишком ослабев, чтобы спорить, я кивнула и пошла в его спальню. Там были шелковые простыни и шерстяное одеяло, точно такие, как у меня во дворце. Пока я устраивалась поудобнее, Эше положил в миску листья и растолок пестиком, затем отправился на кухню вскипятить воду. Он вернулся с двумя дымящимися кружками. Я принюхалась: сахарный тростник и корица, успокаивающий аромат.

– Я выучил наизусть основные книги по медицине, – раздувшись от гордости, сообщил он. – В отсутствие настоящего лекаря, лучшего человека для ухода за тобой не найти.

Глядя в незнакомый потолок, я увидела слабые контуры звезд, горящих сквозь небо и камень. Я закрыла глаза, но это только оживило образы, поэтому я повернулась на бок и встретилась взглядом с Эше, который сидел на подушке и наблюдал за мной.

– Столько знаний, а ты зарабатывал на жизнь, оскорбляя людей.

– Знание – это одно, восприятие – другое, а проницательность – третье. Я оттачивал все три вида оружия, чтобы служить. Но оно обоюдоострое.

Глядя, как он смакует чай, я осознала, насколько Эше одинок. Так же одинок, как я, изгнанный из родного дома и хватающийся за слабые, мерцающие надежды.

– Я зря тратила свою жизнь, – сказала я. – Нужно было тоже оттачивать мое оружие. Потому что теперь мне приходится сражаться тупым клинком.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Ты слишком строга к себе. Твой клинок вовсе не тупой. Кое в чем ты умнее меня. И скачешь на лошади, как истинная хатун.

– Ты льстишь мне, Эше. Но пока ты заучивал редкие книги и охотился на колдунов, я попивала кофе, смотрела танцы и сплетничала с другими тщеславными, измученными женщинами.

– Значит, тебе понятна их игра. Та, что ведут во дворце, где под слоем сахарной пудры скрывают ядовитое слово. Я бы сказал, что это весьма кстати.

Я усмехнулась, уловив горечь на языке:

– Я хотела бы быть чем-то большим. Кем-то. Вот почему я хотела…

Я не решалась заговорить о своем позоре.

– Выйти за Кярса? Или за этот кусок дерьма, Хадрита? Это вполне понятно. Как еще ты могла бы стать кем-то? Мы все ограничены своим рождением. Я химьяр, и люди считали бы меня рабом, если бы я не носил шелка, не жил в Стеклянном квартале и не говорил надменно.

У него и правда был надменный выговор, как и у меня, и поэтому я этого не замечала.

– Ты страшно далек от раба. На самом деле, возможно, ты самый сложный человек, что я встречала за всю жизнь.

Эше рассмеялся, едва не захлебнувшись чаем.

– Такой комплимент я бы ни за что не придумал.

– Не уверена, что это комплимент.

– Я знаю.

Мы оба рассмеялись. Как приятно почувствовать товарищество после столь долгого перерыва.

Я сказала:

– В детстве у нас ничего не было, но мы были свободны. Когда я выросла, у меня было все, кроме свободы. – Я усмехнулась таившейся в этих словах печали. – А теперь у меня ничего нет, и я не свободна. Но ты, Эше… у тебя есть все, и ты свободен. Почему бы тебе не найти хорошую жену и не наслаждаться жизнью?

– Я не приспособлен к этому. – Он развел руками, повернув ладони вверх: – Этот дом, золото, все это зря тратилось на меня. Я был счастлив, когда спал на песке, будучи Апостолом, потому что меня вела цель. И сейчас… сейчас я начинаю ощущать это снова.

– Значит, мои проблемы делают тебя счастливым? – усмехнулась я.

– Похоже на то.

Во время разговора я уснула. Без снов, благодарение Лат. В самый глухой час ночи я проснулась, задыхаясь. Нос заложило, и, наверное, я плохо дышала, лежа на боку. Кожу покрывал пот, от груди и лба исходил жар.

Эше мирно сопел, лежа на животе. Лучше не будить его.

Мне хотелось пить, поэтому я встала и, несмотря на тяжесть, направилась на кухню. Проходя мимо зеркала, в лунном свете, проникавшем в открытые окна, я увидела себя, мокрую повязку на правом глазу. Но жалости к себе больше не было, надежда на лучшее укрепила мой дух. Я больше не одна в этой борьбе. Я не одинока.

Что-то зажужжало возле уха. Я хлопнула, но промахнулась. Насекомое приземлилось на зеркало: светлячок, мерцающий зеленым. Какой блестящий.

Он полетел к потолку. Я следила за ним, и на веках горели звезды. Бесконечное множество, они вращались вокруг друг друга без всякой закономерности, мерцали и гасли, взрывались, росли, уменьшались, плакали и пели.

В голове зазвучали слова Пашанга: «Она чувствовала твои страдания, будто собственные».

Я не могла прятаться от самой себя. Больше не могла.

Я сняла повязку и посмотрела в зеркало. Посмотрела в свой правый глаз, черный и без зрачка. Закрывая его, я видела только мир, а закрывая левый глаз, видела только звезды.

«И из сочувствия она дала тебе кое-что».

Ничего себе «кое-что».