Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 159 (всего у книги 336 страниц)

Пока я был в темнице, погибли десятки. Похоже, я еще легко отделался. Мужчины хоронили братьев. Жены хоронили мужей. Братья хоронили сестер. Дочери хоронили отцов. Но большинство не были похоронены, потому что их тела запеклись где-то в грязи. Многие молились о том, чтобы снова увидеть близких, но Лат отвечала лишь на малую часть этих молитв. Костани отвоевана… Но, как сказал Эбра, стоило ли оно того?..

Пока шейх читал молитву из Писания Хисти, забадары во главе с Несрин и Ямином наводнили сад. Большинство стояли с каменными лицами, но некоторые закрывали лица руками, чтобы скрыть слезы. Несрин рыдала в объятиях брата. Слезы в его бороде казались жемчужинами горя.

Смерть Сади была последней сгоревшей на небе звездой – теперь я остался во тьме. Но я не плакал. Я знал, что делать. Как только ее саван покрыли землей, я нацепил оружие, пошел во дворец и спустился по спиральной лестнице в самую глубину. Уже скоро я стоял у черной пасти Лабиринта. На полу виднелись пятна крови Михея. Поглотила ли его тьма? Поглотит ли она меня?

Лунара говорила о своей богине. Я знал лишь одно – она вернула мертвого. А значит, это единственный бог, с которым имеет смысл говорить. Всем джиннам и заступникам, даже самой Лат, было плевать, они не захотели спасти Сади. Или даже не могли. Быть может, они не способны побороть смерть. Тогда богиня Лунары – единственное истинное божество.

Я уже несколько минут вглядывался во вход. Тьма что-то шептала. Оттуда дул ледяной ветер.

Несрин в траурном платье сбежала вниз. При виде меня она вздохнула с облегчением.

– Не ходи туда!

Она схватила меня за руку и попыталась оттащить к лестнице.

Я оттолкнул ее.

– Богиня, которая там обитает, вернула мертвеца к жизни. Я собираюсь вернуть Сади. Чего бы мне это ни стоило. Чего бы она ни потребовала от меня.

– Но почему ты? – взмолилась Несрин. – Почему ты взвалил на себя эту ношу?

– Потому что у меня ничего не осталось.

– Сади не хотела бы, чтобы ты туда шел. Она хотела, чтобы ты был счастлив. Она умерла, чтобы сделать мир лучше, а не хуже.

– Она умерла за свою страну. Но страна не достойна ее. Пусть лучше эта страна исчезнет, как и все остальные, лишь бы это могло вернуть Сади.

– Она не хотела бы такого обмена. Ты сам прекрасно знаешь. – Несрин вцепилась в мою руку. – Я не позволю тебе это сделать. Тебе есть для чего жить.

От порыва ледяного ветра мы оба задрожали. Просвистев мимо моих ушей, ветер выкрикнул мое имя. Или мне это почудилось? Неважно. Ворота в ад все равно казались более привлекательными, чем еще один день горя.

– Несрин. – Я взял ее за щеки и заглянул в глаза. – Если у меня что-то и осталось, Лат все равно это заберет. – Я фыркнул. – Я проклят.

– Сади тебе не принадлежала! – Несрин слегка отодвинулась, словно хотела меня ударить. – Она сама сделала выбор умереть за свою страну, а вовсе не потому, что тебя прокляли!

Несрин была права. До чего же отвратительна моя беспомощность. Если бы это было проклятие, я мог бы винить судьбу. Но Сади сама сделала выбор, как и Мелоди. Как и Лунара решила уйти от меня к темной богине. Они сами выбрали путь, но все же я чувствовал себя обделенным. Я не хотел, чтобы они могли выбирать, я хотел делать это за них. Хотел сам выбирать, кому жить, а кому умереть. Хотел выбрать самые лучшие души, чтобы населить ими землю, потому что Лат не смогла.

С лестницы вспорхнул Кинн. При виде Лабиринта он выпучил маленькие глазки. Когда он приземлился рядом со мной, с его бедра слетело перо.

– Она права, – сказал он. – Ты не должен туда идти.

– Не говори мне, что я должен делать, цыпленок. Ваша братия доказала свою бесполезность.

Брови Несрин удивленно приподнялись.

– Ты снова говоришь с джинном?

Я отвернулся от них и сделал несколько шагов в Лабиринт.

– Неужели тебя ничем не остановить? – взмолился птах. – Ты так решительно настроен покончить с собой?

– Либо я получу там то, что мне нужно, либо умру. Никогда мне не давали более понятных вариантов.

– Ошибаешься, – сказал Кинн. – В этом месте бывает участь и пострашнее смерти.

– Ну и пусть. Я приму любую судьбу, только не эту. Не ту, которую назначила мне Лат, когда все, кого я люблю, умирают у меня на глазах. Там, внизу, у врат ада, судьбы пишут темные боги. Ахрийя. Хавва. Пусть они услышат мою молитву и напишут что хотят. Я с радостью это приму. И сделаю все, о чем они попросят. Пойду, куда они пожелают. Но я не смирюсь с проклятой судьбой от Лат.

Кинн вспорхнул мне на плечо и надел мне на шею тонкую цепочку. На ней мерцала подвеска – та, которую я заметил на нем раньше. От белого кристалла исходил неяркий перламутровый свет.

– Это еще что? – спросил я.

– Не знаю. Саран велела дать его тебе, если ты когда-нибудь войдешь в Лабиринт.

– Саран? Женщина-павлин?

Внутри кристалла мелькнул белый свет – как от звезды. Почему-то от этого мне стало грустно.

– Не трогай кристалл руками, – предупредил Кинн. – Он обжигает.

Я сунул его под рубашку.

– А что еще он может?

– Он защитит тебя от колдовства. Если ты думаешь, что земные джинны владеют могущественной магией, то просто еще не видел, на что способны джинны внизу.

Несрин обняла меня.

– Надеюсь, ты вернешься. – От ее слез моя щека стала мокрой. – Я буду за тебя молиться. И не прекращу, пока снова тебя не увижу. Но, что бы ты ни делал, не сходи с праведного пути, как тот огненный маг, потому что в этом случае я не успокоюсь, пока не убью тебя.

Я разомкнул объятия, отвернулся от ее потерянного взгляда и начал спуск.

32. Михей

Я проснулся в темноте с окровавленными губами, на грудь давил огромный валун.

Мои легкие не наполнялись, и я хрипел на вдохе. Боль была такой, словно один меч пронзил мой живот, другой – спину, а третий – бок. Ах да, рутенец ударил меня ножом прямо в почку.

Я шевельнул рукой, чтобы потрогать рану, и почувствовал мягкую повязку. Кто позаботился обо мне?

Я попробовал спихнуть с груди валун, но его там не было. Тяжесть исходила изнутри, от мышц и костей. Я пощупал землю под собой и стену сзади. Холодные. Гладкие, как обкатанный водой камень.

Вокруг царила настоящая тьма. Ни мерцания, ни отсвета. Если бы не твердая земля и боль, я заподозрил бы, что не существую. Что я всего лишь проблеск мысли в сознании бога (какой бы там бог нас ни создал).

Когда я попытался встать, боль в груди, боках и животе вспыхнула так, будто я залпом выпил кипяток. Я успокоился и сидел неподвижно.

По крайней мере, я не мертв. Или мертв и нахожусь в Баладикте?

Я не знал, кому молиться в эти тошнотворные минуты. Я хотел бы умереть с верой на устах и в сердце. Смертью верующего. Но тогда моя душа уйдет в Баладикт, и было ясно, кто хозяин Баладикта – бог, которому я отказался служить, потому что не могу служить тому, кого не люблю.

В детстве нас учили, что Архангел и Двенадцать милосердны, справедливы и добры. Что они любят нас, даже когда мы грешим. И ниспосылают наказание грешникам, чтобы очистить их от греха, как огонь очищает золото. Так что если кто-то и страдал из-за жестокости жизни, то это все из любви.

Тех, кто совершает добрые дела, ждет награда в следующей жизни. После воскресения у Фонтана ангел Принципус станет судить нас. Он записывал все наши добрые дела и грехи в две книги, которые взвесит на весах.

В народной сказке, которую рассказывал отец, пусть и не канонической, говорится, что ангел Цессиэль спрячет в книге добрых дел кусочек свинца, чтобы она весила больше, даже если добрые дела окажутся легче грехов, и что Цессиэль не могла сделать это сама. Архангел в своем безграничном милосердии попросит ее об этом, чтобы как можно больше людей могло попасть в его рай.

Никто не знал, что собой представляет рай, за исключением того, что в нем будет двенадцать уровней, наивысший из которых вознесет тебя ближе к Архангелу. Но даже самый нижний – благословенное место, которое никто не в силах постичь. Я всегда метил на этот нижний уровень и надеялся на увесистый кусок свинца в своей книге. Но какое теперь это имело значение? К чему были все молитвы? Стоило ли цепляться за бога, оказавшегося бессильным против другого, более великого?

Вдалеке показался свет. Теплое сияние приближалось ко мне вместе с шорохом шагов.

– Благодарение ангелам, ты очнулся.

Сирмянский акцент.

– Беррин? Где мы?

Он опустился на колени рядом со мной и поднес к лицу фонарь. На его щеках красовалась всклокоченная борода.

– Мы возле ворот в ад.

– И что? Ты ищешь выход? Мы его никогда не найдем.

– Я ищу ту девушку.

– Ашеру?

– Не Ашеру, девушку. Юную. Беременную, – сказал Беррин. – Она привела меня сюда, а теперь я не знаю, куда она ушла. Каждый туннель, похоже, ведет ко входу в четыре или пять других туннелей, расходящихся в разных направлениях и ведущих ко входу в следующие туннели, расходящиеся в разных направлениях. Здесь ничего не понять.

– В прошлый раз мы прошли только благодаря светлячкам Ашеры.

– Девушка сказала, что знает дорогу.

– Да что еще за девушка?

– Та, что притворяется твоей дочерью!

Я надеялся, что это не она, демоническая Элли, подарившая мне руку, вернувшая здоровье и взявшая в уплату мое семя.

– Ты что, нес меня всю дорогу сюда? – спросил я.

Беррин бродил от проема к проему. Тьма душила свет его лампы. Я едва видел его с нескольких шагов.

– Ты ужасно высокий, – хрипло усмехнулся он. Каким-то образом он сохранил бодрость духа. – Но в подземелье сильно отощал.

– А ты что делал все это время?

– Склонился перед Ираклиусом… Затем взял аркебузу и оборонял стену.

– Умно. Но не достаточно умно. Ты должен был бросить меня и бежать.

– И куда бы я отправился? – Беррин погрустнел. – Где мне были бы рады?

– Уж точно не здесь.

Говорить было больно, как будто легкие не могли набрать достаточно воздуха. Грудь кололо иголками. Вот так Архангел оставил своего преданного слугу – умирающим перед вратами ада.

– Наша религия лжива, Беррин.

Он опустился на колени рядом со мной, прислонился спиной к ледяным стенам пещеры и поставил лампу между нами.

– Должна ли она быть истинной, чтобы иметь значение? – спросил он. – Я изучал разные религии в университете. Каждая по-своему истинна и ложна.

– Так, значит, правду про тебя говорят? Ты никогда не верил?

– Я верил и не верил, как и все остальные. Молиться было приятно, так же, как и иметь надежду.

– Для меня это похоже на неверие. Рад слышать, что я не один такой. – Я кашлянул кровью. – Ашера говорила, что по моей душе проведут черту. Если я не стану служить ее богине, у меня все отнимут. Посмотри на меня. Я потерял город и армию. Потерял свою страну и веру.

– У нас больше общего, чем ты думаешь, Великий магистр. Я должен кое-что рассказать.

– Зови меня просто Михей. Я больше никакой не магистр.

– Михей… я лгал. Я не сирмянский вельможа. Я так сказал, только чтобы ты принял меня.

– Беррин, какая мне разница, если ты простолюдин?

– Я не простолюдин. Меня зовут не Беррин, а Сулайм… Я старший сын Селима Жестокого, наследника шаха Джаляля.

– Значит, ты…

– Я насладился расправой над своими кузенами.

Меня рассмешила эта мысль. Хотя в ней не было ничего смешного. Ничто не могло причинить моим легким больше боли, чем смех.

– Это ведь значит, что ты имеешь права на трон Сирма.

– Права? Ха! Что они дали моему отцу? Он прятал слабости за своей жестокостью. А я спрятал свои за твоей. – Беррин дрожащей рукой потеребил бороду. – На следующий день после резни в гареме я пошел на Ангельский холм. Знаешь, что я там делал? – Он кашлянул и сплюнул в сторону. – Я молился за всех, кого мы убили. Не они обезглавили моего отца и похитили твою дочь. Настоящий убийца, Мурад, идет, чтобы вернуть себе трон. И трон принадлежит ему – не моему отцу, не императору и не тебе. Знаешь почему?

– Я больше ничего не знаю.

Беррин беззвучно рассмеялся.

– Я прочел священные книги всех религий. Во всех звучит одно и то же – боги ведут дела как хотят, по только им известным правилам. Молись при каждом вздохе, накорми всех сирот на земле, собери миллионную армию, если сможешь… Но какой-нибудь бог посмеется над твоими планами, и не успеешь оглянуться, как уже тащишь умирающего друга через врата в ад.

Теперь его живот трясся от смеха.

Я тоже рассмеялся. Как же это было больно. Мы сходили с ума в этой бездне?

– Ты хороший человек, Беррин. И хороший друг. Но все закончится здесь. Я не вижу для нас выхода.

– Я вижу, – донесся голос из тьмы. Нежный и мелодичный.

– Элли?! – выкрикнул я.

Это было ошибкой. Крик разорвал мои внутренности, и я закашлялся кровью.

Беррин вышел на открытое место в поисках источника голоса.

– Я ее не вижу.

Затем он повернулся ко мне, выпучил глаза и указал на место слева от меня.

Там сидела Элли. Ее черные глаза без белков всегда казались зловещими, но она улыбалась и до сих пор пахла лилиями. На ней было то же платье с узором из лилий, но теперь ее живот вздулся от моего семени.

– Элли…

Я хотел обнять ее, но двигаться было слишком больно.

– Я помогу тебе, папа.

Элли положила руку мне на сердце. Каким-то чудом это согрело меня изнутри.

– Но ты не Элли, – сказал я, когда боль немного утихла. Тепло словно массировало мне сердце. – Так кто же ты на самом деле?

– Разве так я не делаю тебя счастливым? – спросила она.

Беррин поднял лампу и присел на корточки возле меня.

– Ты говорила, что поможешь нам выбраться.

– Помогу. Я отведу вас именно туда, куда вам нужно.

– И куда же? – спросил я.

– Увидишь, – хихикнула Элли.

Звук ее смеха исцелил мою душу так же, как тепло руки исцелило тело. Боль сменилась покалыванием.

– Я не хочу идти к Хавве, – сказал я.

– Да пошла эта Хавва, – сказала Элли. – Едва увидев, как ты шагаешь по этим пещерам во главе армии, я сразу поняла, что хочу заполучить тебя. Хотя бы для того, чтобы мучить.

– Значит, ты не служишь Хавве, но держишь меня в живых, чтобы мучить… Так кто же ты?

– Твой народ называет меня Падшим ангелом. – Она повернулась к Беррину. – А его народ зовет Ахрийей.

Мы оба ахнули, будто столкнулись лицом к лицу с воплощенным злом. Что ж, если верить ее словам, так оно и было.

– Но Ахрийя – мужчина, – произнес Беррин.

Элли рассмеялась. Как могло это злобное существо издавать такие прекрасные звуки?

– Все ваши сказки обо мне лгут. Просто знайте, что я не повинуюсь ангелам. Не повинуюсь Лат. И уж точно не повинуюсь Хавве.

– Зачем ты приняла облик моей дочери?

– Что может быть хуже, чем быть оседланным собственной дочерью? – хихикнула Элли.

Если она не считала игру с людьми злом, то что же тогда она считала злом?

Брови Беррина превратились в молнии. Я покачал головой, и он ничего не спросил.

Элли убрала руку с моей груди.

– Уже лучше.

Это было правдой. Я вытянул руки. Оттолкнувшись от стены, я встал, не чувствуя боли, только легкость. Каким образом Элли так быстро исцелила меня? Где Падшие ангелы берут такую силу?

Элли положила руку на свой раздутый живот.

– Наш ребенок на подходе, – по-матерински улыбнулась она.

– Наш ребенок будет человеком или одним из вас?..

– У меня много детей-полулюдей. Я стараюсь рожать примерно каждые сто лет, всегда от семени царей и завоевателей. Некоторые больше похожи на вас, другие – на нас.

– И вы все живете здесь? Что это вообще за место?

– А ты любопытный. Скажу так – я здесь далеко не самое худшее из существ. Люди взирают на ночное небо, благоговея перед его тайнами, но они не думают о том, что скрывается внизу, о сущностях, которых боюсь даже я, живущих на тысячи тысяч слоев глубже, чем это место. Такие древние, рожденные из семян до начала времен, что я, увидев лишь тень их тени, мгновенно сгорела бы, не оставив и памяти. И все же мы живем на скорлупе яйца, из которого они однажды возродятся.

Дрожь почти парализовала меня. Это и правда настолько проќлятое место или она опять играет со мной?

Элли встала. Несмотря на то что она сидела на полу пещеры, платье осталось белым и чистым. Она пошла к туннелю.

– Кто-то идет. Он прямо над нами. – Она подавила смешок. – У него аркебуза!

Что в этом смешного?

Мы с Беррином озабоченно переглянулись. Ни у кого из нас не было оружия. Это рутенец? Его ненависть ко мне никогда не утихнет.

Элли ухмыльнулась. Она протянула руку, но отдернула, когда я потянулся к ней рукой из плоти.

– Другую руку, – сказала она. – Твоя черная рука подобна маске мага. Если научишься пользоваться ею, получишь невообразимую силу. Потому я тебе ее и дала.

Я держал ее руку своей железной, и между нами сочилось невидимое масло. Холодное и сухое стало влажным и горячим. Это напомнило мне, как мы держались за руки с Ашерой, вызывая огненный шар, который заживо сжег Зоси и тысячи паладинов. Я вспомнил ужас на лице брата, когда палящее пламя выжгло его из мира, который существует.

Я убрал руку.

– Давай поговорим с ним. Знаю, он меня ненавидит, но мы можем хотя бы попытаться.

– Человек с аркебузой жаждет твоей крови. Его ненависть не насытится, пока ты не исчезнешь из этого мира, и я думаю, ты знаешь почему. Хавва ведет его сюда, чтобы наказать тебя. Если ты не убьешь его, он убьет тебя. – Она положила руку на живот; ее щеки порозовели, и она улыбнулась. – Неужели ты не хочешь увидеть наше дитя?

Дитя демона? Смогу ли я любить это существо так, как любил Элли? И все же она не ошибалась. Я хотел быть отцом больше, чем завоевателем или царем. Я хотел жить, хотя бы ради этой возможности.

Я взял Элли за руку. Уже через мгновение в моей железной руке кипела ее темнота.

– Он маг, который носит две маски, – сказала Элли. – Убей его, и сможешь надеть их. Интересно, что ты сделаешь с такой силой? – хихикнула она.

Если у меня когда-нибудь снова будет сила, я сделаю то, чего не мог, когда работорговцы забрали Элли ночью, много лет назад.

– Я не стану сражаться за ложную веру. – Железную руку пронизывал треск молнии. Она жаждала освобождения. – Но ради рождения и процветания своего ребенка я буду сражаться даже с богами.

33. Кева

Этот туннель когда-нибудь кончится? Лампа едва светилась в удушающих глубинах Лабиринта. Я взял с собой только аркебузу Джауза, мешочек пуль и кинжал Айкарда. Земля холодила ноги даже через сапоги. Я стучал зубами и жалел, что не надел плащ потеплее.

Вместо того чтобы молиться, я открыл Хавве сердце и надеялся, что она увидит мое желание сделать все, что она хочет. Не потому что она истинна и не из-за любви к ней, а потому что она могла вернуть Сади. Если Хавва всесильна, мои тайные мысли будут такими же явными, как чернила на пергаменте.

Я знал одно: слабый бог не стоит поклонения. Хороший ли он, мне теперь было все равно. Но если Хавва – единственный истинный бог, зачем она прячется в этом темном месте?

Может, мы ошибались, считая бога милосердным и добрым. Может, он помещает нас в этот мир ради страданий. И все равно я бы заключил с таким богом сделку.

Зеленый светлячок прицепился к потолку, упал и повис у меня над головой. Когда я прошел мимо него, появился еще один, затем еще. Светлячки вели меня на открытое пространство, а затем вниз, в извилистую пещеру. Я уже, должно быть, находился глубоко под землей.

Змеящиеся туннели. Ветры, которые шептали и завывали. Дегтярные стены, воняющие слизью демонов. Лабиринт выглядел именно таким богомерзким, как говорилось в сказаниях. Чем глубже я заходил, тем гуще становился воздух. Легкие напрягались, стараясь вдохнуть туман. Но я шел вперед, отгоняя страх перед тем, что могло таиться в сердце этого чудовища.

Впереди лежала еще одна открытая пещера. Но тьма здесь… танцевала. Тени порхали, словно птицы. Почти живые, они были похожи на черных дронго из дворцового сада. Я застыл в ужасе: тени-птицы сплелись вместе, превратившись в чудовище – огромного джинна с отвратительными пустыми глазницами. Аркебуза задрожала в моей руке. Несомненно, порох бесполезен против этого адского отродья. Наверняка мой обезумевший от страха разум рисовал детские кошмары на холсте Ахрийи. Я моргал и моргал, надеясь, что ужасный джинн исчезнет. К моему облегчению, он рассеялся, как струйка дыма из остывающего кальяна. Все это было реально или я схожу с ума?

Я немного успокоился и последовал за светлячками по тесному, наполненному туманом коридору. Потом свернул за угол, и вот он, настоящий кошмар: Михей Железный. Светлячки сидели на стенах пещеры, заливая нас зеленым светом.

Я прицелился ему в голову и выстрелил.

Михей отразил пулю металлической рукой, шарик просвистел у меня над головой и ударился в стену. Что это за темная сила? Где рана от кинжала, которая сочилась кровью?

Я подавил дрожь и выстрелил ниже, ему в живот. С быстротой крыльев колибри он поймал пулю, раздавил ее и ухмыльнулся. Та же ухмылка самого Ахрийи, которую я видел, сражаясь с ним на морской стене. Когда он убил Мелоди.

– Да что ж ты никак не сдохнешь?! – крикнул я.

Я хотел, чтобы меня благословила та же неведомая тьма, что и Михея. Тогда я убью его, отомщу за дочь и верну Сади.

Михей согнул колени, приготовившись к атаке. Но у него не было оружия. В покрасневших глазах пылал голод. Он сжал кулак, потом раскрыл его. На ладони появился желтый светящийся шар размером с камешек и начал расти, пока не стал с дыню. И тогда Михей помчался ко мне, словно молния.

Кулон, который дал мне Кинн, приподнялся, будто живой, и поглотил молнию. Сила выпущенного ей света отбросила меня на жесткий пол пещеры.

Я перекатился на ноги и скользнул за стену. Кулон парил на цепочке у меня на шее. Что это было? Кинн сказал, что он защитит меня…

Кулон светился белым все ярче и ярче.

Михей приближался. Я выглянул из-за угла и выстрелил. Он отмахнулся от пули. Металлическая рука переливалась радугой, как будто залитая черным светом.

Как сражаться с человеком, который обращается с пулями, словно с мухами? Я побежал по извилистой пещере, из которой пришел, надеясь найти укромное место, успокоиться и придумать, как убить этого ублюдка. Зеленые светлячки на стенах освещали мне путь. Я вернулся к проходу, в котором был раньше.

Но он оказался другим. Возможно, я где-то свернул не туда, хотя был уверен, что вернулся тем же путем. Я стоял посреди огромного открытого пространства – словно на вершине горы под абсолютно черным небом. Только мой кулон и зеленые светлячки давали хоть какой-то свет. Я шел, пока не достиг края обрыва, за которым ничего не было видно.

Не успел я отдышаться, как появился Михей. Я выстрелил дважды, а он смахнул пули указательным пальцем. Он ухмылялся, но вблизи это выглядело фальшиво. Теперь я понял почему – он не радовался, а просто раззадоривал меня. Он встал в низкую борцовскую стойку и поманил меня жестом.

Будь он проклят. Я бросил аркебузу, вытащил кинжал и ринулся на Михея. Он ударил кулаком по земле.

Камни раскололись, и молния подбросила меня в воздух. Я упал на спину у края обрыва, а кинжал улетел вниз. Я кашлял от пыли. По спине пронеслась жгучая боль.

Я не успел подняться, как Михей уже стоял надо мной. Мой кулон парил между нами, словно его притягивало к Михею магнитом, и только цепочка на шее не давала ему улететь.

Михей что-то пробормотал на крестеском, глядя на кулон широко раскрытыми, полными благоговения глазами. Из них хлынули слезы. Он наклонился и схватил кулон черной рукой. Из кристалла вырвался белый огонь, рука загорелась. Михей закричал, а я вскочил и рванул к аркебузе.

Раздались торопливые шаги. Из темноты появился еще один человек и ударил меня плечом в грудь. Я снова приземлился у края обрыва. Ребра хрустнули, я с трудом поднялся на ноги.

– Почему она у тебя?! – Человек оказался сирмянином, смутно знакомым, хотя я никак не мог вспомнить, где его видел. Он напоминал молодого шаха Мурада. Его брови сошлись на переносице от ярости. – Почему Слеза Архангела у тебя?!

Он взял аркебузу и наставил на меня. Михей все еще выл. Какой приятный звук. Белый огонь пылал на его руке, но рассеивался, попадая на землю.

Я встал и бросился вперед. Сирмянин выстрелил, и пуля пронеслась мимо моего уха. Я врезался во врага, и мы упали, аркебуза вылетела у него из рук и приземлилась в нескольких шагах от меня. Я ударил сирмянина в челюсть, занес кулак для нового удара, но Михей, оказавшийся позади меня, схватил его металлической рукой, вывернул мне руку и отбросил меня в сторону. В сторону аркебузы.

Я подхватил ее и выстрелил в Михея. Железная рука обгорела и лишилась пальца, но все же он отвел пулю ударом тыльной стороны ладони. Затем схватился другой рукой за голову и потянул себя за волосы, будто охваченный болью. По черной руке Михея бегали искры. В ладони сформировался еще один желтый светящийся шар. Михей раздавил его, кулак охватили огненные молнии.

Я открыл барабан аркебузы. Пуст. Вместо того чтобы схватить мешочек с пулями, я дотронулся до кулона. «Слеза Архангела», назвал его сирмянин. Я разбил стекло и уронил в барабан крошечный кристалл.

Михей бросился вперед, чтобы добить меня ударом молнии.

Я выстрелил. Его черная рука поймала кристальную пулю, вспыхнула молниями и белым огнем и распалась. Михей взвыл.

Я не заметил сирмянина. В суматохе он подобрался ко мне сзади и стал душить. Горло как будто пыталось выскочить из шеи. Я бил сирмянина головой, пока он не выпустил меня и не пошатнулся. Схватив аркебузу, я зарядил в нее пулю и прицелился в Михея.

Порох в барабане воспламенился, и аркебуза вспыхнула. Будь мое лицо ближе, оно бы сгорело. Я бросил раскаленный металл, пока он не поджарил мне руки. Проклятые аркебузы.

Сирмянин врезался в меня, и мы покатились с обрыва. Воздух свистел в ушах. Падение было долгим. Я закричал. Потом раздался треск – я упал в воду. Руки, ноги и тело охватила жуткая боль. Вода заливала глаза.

Не обращая внимания на боль, я поплыл вперед, захлебываясь водой, обжигавшей нос и горло.

Что-то потянуло меня за ногу. Сирмянин. Я пнул его в голову. Он лез на меня, утаскивая вниз. Я отпихивал его, но он был слишком большим. Сирмянин сжал мне горло и душил в этой водной могиле.

Замерцал светлячок. А за ним в воду стал медленно опускаться мой кинжал. Я подождал, пока он окажется на уровне глаз, и воткнул сирмянину в шею. Хлынула кровь, окрашивая воду красным. Вывалив язык наружу, сирмянин умер.

С кинжалом в руке я плыл и плыл, пока не оказался на воздухе, и судорожно вдохнул.

Вода отдавала ржавой сталью. Железом и ониксом. Я попытался сплюнуть металлический привкус на языке. Десны горели.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Я упал в один из водозаборов Костани? Но наша вода не была ржавой на вкус. Я попытался что-то рассмотреть, но света не было. Так что я поплыл наугад.

Появился зеленый светлячок. Он опустился передо мной, словно падающая звезда, а затем унесся в противоположном направлении. Я повернул за ним. Все новые и новые светлячки падали и устремлялись к чему-то вдалеке. Они мерцали зеленым на темной металлической конструкции. Чем больше их облепляло ее, тем яснее я начинал видеть ее форму… Точнее, лицо. Железное чудище с десятью глазами, выстроившимися в вертикальную линию. Светлячки закружились вокруг него, освещая неистовым светом, а потом залетели в его открытый рот, оставив меня наедине с глазами. Нижний глаз смотрел прямо на меня.

Выбравшись на сушу, я содрогнулся при мысли, что придется пройти через этот рот. Что я здесь делаю? Какое безумие заставило меня сюда войти? Есть ли путь назад или моя душа оказалась в ловушке навечно? В силах ли даже Лат вытащить меня из этой адской пропасти?

Возможно, в аду не холодно и не жарко. Возможно, этот рот и есть врата в ад, место оживших кошмаров. Бесконечное множество ртов, поглощающих меня до конца времен (глубже, глубже, недра в недрах), где каждая новая тьма в тысячу раз отвратительнее предыдущей.

Я залепил себе пощечину. Истекающий кровью, с синяками и переломами, я не мог сейчас остановиться. Сади нуждалась во мне. Я собрал всю свою храбрость и вошел в пасть металлического существа, туда, куда вели зеленые светлячки.

Внутри дорожка спускалась в воду. Но эта вода была густой, как молоко, и не отражала свет светлячков. Я брел по этому темному молоку, а потом выбрался в еще одну открытую пещеру. Светлячки покрывали стены, пол и потолок, освещая все вокруг.

Сапоги захрустели по битому стеклу. Оно устилало пол, как пляж устилает песок. Из стен торчали металлические трубки. Некоторые змеились к полу, тогда как другие заканчивались в воздухе, будто обрезанные. Трубки на полу вели к чему-то в центре комнаты.

К разбитой стеклянной стене. Нет, к полуразбитому стеклянному цилиндру. Перед ним стояла Лунара и с бесстрастным лицом наблюдала за моим приближением. Когда я подошел на расстояние вытянутой руки, она опустила глаза в пол.

– Я надеялась, что это будет Михей, – сказала она. – Кто угодно, но только не ты.

Я хотел ударить ее по пустому лицу. Десять лет я неустанно молился о том, чтобы увидеть ее снова. Но она оставила меня.

– Я пришел не рушить твои надежды, а поговорить с твоей богиней. Той, которая возвращает мертвых.

– Воистину ты увидел ее знамения. Ты лицезрел истину.

– Истину? Откуда истина тут, посреди разбитого стекла?

– Истина о том, откуда мы взялись. Все наши формы были созданы здесь (ангелы, джинны, люди), но наши души еще старше. Старше самого времени.

– Мне плевать на истину. Если твоя богиня ответит на мои молитвы, пусть забирает мою душу. Я буду служить, обожать, поклоняться – если она этого хочет.

Лунара подошла ближе и дотронулась до моей щеки. Проведя пальцами по бороде, она опустила руку.

– Спящая не говорила о тебе, – сказала она. – Я пыталась обратить Великого мага Агнею, но она лишилась разума, услышав гимны. Правда, Хавва все равно использовала ее. Я не знаю, как она использует тебя.

– Где Хавва? Покажи мне ее, чтобы я мог узреть бога!

– Ее здесь нет.

Меня одолел смех.

– Нет? Ты хочешь сказать, что я прошел такой путь зря?

– Спящая правит Барзаком. Я молила ее вернуть Мелоди, но она вернула другого.

– Мелоди? Какое право ты имеешь молиться за нее? Она умерла из-за тебя!

– Мелоди – дочь Михея.

Мой смех стал мрачным.

– Вот теперь ты точно обезумела!

– Разве это безумие? Или это Спящая, направляющая души туда, где им надлежит быть?

Лунара взяла меня за руку. Ее ладонь была холоднее ледяного дождя. Я вздрогнул и вырвался.

– Я даже не могу больше дотронуться до тебя.

Она содрогнулась и вытерла со щеки слезу.

– Забудь о Михее. Я буду служить Спящей. Я буду тем орудием, которое ей нужно. Но только если она вернет то, что я потерял.

– А что ты потерял?

– Тебя. Я видел, как жизнь утекает из глаз Мелоди. Вчера я проснулся, а женщина, которую я любил, не проснулась.

– Ох, Кева. Ты мягче, чем мускатный пудинг, который мы ели в жаркие, засушливые дни. Когда-то я любила это в тебе – твою стальную оболочку и нежную сердцевину. Но ты не можешь служить Спящей, если несколько смертей так тебя мучают.