Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 185 (всего у книги 336 страниц)

И вот посреди ночи вместе с сотней лучших воинов Пашанга мы поскакали к Башне, спешились у толстых каменных дверей и попытались их открыть.

– Не поддается, – сказал Пашанг, продолжая ломиться в дверь.

– Взорвем ее, – предложил Текиш.

Я подошла к двери и провела по ней рукой. Под слоем песка показалась эмблема – круг (земля), а над ним трон со звездами вокруг него. Я никогда не замечала эту эмблему, хотя много лет ходила мимо двери.

Вот бы здесь был Эше, который, казалось, знал все на свете, но он по-прежнему спал в лагере.

– Бомба-бомба-бомба, – пробормотал Текиш. – Камень не выстоит во взрыве.

Пашанг жестом велел саперу заложить у двери бомбу.

– Есть еще несколько секунд, чтобы выслушать совет от кого-нибудь поумнее этого придурка, – проворчал он. – Нет? Ну ладно.

Сапер, мускулистый коротышка, положил у двери наполненный порохом глиняный горшок. Мы отошли подальше. Пашанг поднес стрелу к факелу, воспламенив ее. Потом приложил ее к луку и выпустил в глиняный горшок.

Взрыв сотряс Башню, площадь и меня. Во все стороны полетели каменные обломки. Но когда пыль и дым рассеялись, путь за грудой камней был открыт.

– Вперед, – скомандовал Пашанг. – Первый, кто доберется наверх, получит дворец в награду!

26. Зедра

Придя в себя после обморока перед последним человеком, кому я хотела бы показать свою слабость, я кольнула палец швейной иглой и начертала на пергаменте кровавую руну. Я призвала Утреннюю звезду, и она засияла. Я глубоко вздохнула, собираясь совершить то, что была намерена никогда не делать.

Я должна вернуться.

Мне было необходимо вернуться. Мной руководил гнев, это он заставил меня выкрикнуть правду перед Сирой и гулямами Кярса, и казалось, я не выдержу напряжения. Мой сын однажды сказал на проповеди: «Сдержанность в момент гнева предотвращает тысячу сожалений». Если я возвращусь, хоть на полчаса, и побуду со своими сыновьями и дочерями, это придаст мне сил, как Селене, когда я дала ей ощутить вкус дома в купальне. Эта руна перенесет домой всякого, кто к ней прикоснется, правда, это будет мираж. Но мираж вдохновляет путника, помогает идти вперед. Мне нужна была эта надежда.

И поэтому я закуталась в одеяло, положила под подушку пергамент – так, чтобы никто не увидел, – и потрогала кровавую руну.

Река Вограс прежде текла по другому руслу, хотя, по иронии судьбы, все равно внизу по течению проходила сквозь Кандбаджар, словно городу и реке было предназначено встретиться.

Мы, Потомки, жили в верхнем течении, у подножия гор Вограс. Сказать, что река была кровотоком нашей жизни, не сказать ничего: мы купались в ней, стирали одежду и мыли все остальное, пили ее сладкий поток. Вода падала со снежных горных вершин, а они прикасались к небу – без сомнения, река была от самой Лат. Дар Потомкам, которые благословляли воду своим прикосновением, позволяя освященной воде достичь даже самых неблагодарных последователей Лат.

Это был момент, когда из священной вода обратилась в проклятую. Из благословенной в кровавую.

Я стояла на коленях на берегу, они были красные и болели. Родинка под безымянным пальцем подсказала, что я вселилась в мою внучку Наджат. Ей было семнадцать. Из молчания и разговоров с ней, когда я могла за ней наблюдать, я знала, что, несмотря на внешние задор и веселье, эта девушка несла в себе тьму, которая затуманивала даже самые радостные моменты. Я не раз делилась с ней своей мудростью: «Когда станешь старше, ты избавишься от этого беспокойства, ощутишь себя чище. Твоя боль утратит свою остроту».

Мать сажает семена мудрости, ожидая цветения. Но посевы были вырваны из земли. Все вырвано.

Я подняла глаза. Надо мной стоял он. Маленькие раскосые глаза, круглые пухлые щеки, серповидно изогнутые усы.

Этот мужчина никогда меня не впечатлял. Он напоминал разбойников, совершавших набеги на караваны идущих в Зелтурию паломников. Воин, знавший всего несколько слов – по крайней мере, таких, которые я понимала. Но когда недавно он пал ниц, поцеловал ноги моего сына и попросил благословения на брак с Наджат, я его поняла.

Шестой предводитель, мой прапрадед, как-то посетовал: «Сказать по правде, я лишился союзников». И мне тоже оставалось лишь сожалеть, оглядываясь назад, – мы покончили с этим миром, сказав «нет» Селуку Рассветному. Дочерей и внучек у меня было достаточно, чтобы заключить союз со всеми племенами и царствами на востоке, но Потомки были не так осмотрительны. Мы гордились чистотой своей крови.

Однако Наджат была не столь чиста. Ее мать мой сын взял в рабство после боя с одним из племен неверных. Тем не менее я тогда подумала о ее детях и о том, как разбавлена будет кровь богов, если она выйдет за моего сына. Правда в том, что, не будь мы в тот раз такими гордыми, наш род мог бы выжить.

Стоп… но что я здесь делаю? Столько мыслей, а мгновение назад я была во дворце, в своей спальне. Я лежала на шелках и рисовала по бумаге кровью. А теперь я стою на коленях на речном берегу, и все как-то… застыло. Стихло. Как будто я на картине.

Но ведь это не то, чего я хотела. Не то, к чему стремилась вернуться. Не в этот момент. Что угодно, только не это!

Что-то мертвое проплыло мимо меня по реке. Эглаб! Четырехсотлетний добродетельный джинн-силат, белоглазый, с вывернутыми ступнями и клювом аиста. Однажды он сказал мне: «Лат решила, что у тебя будет много дочерей и единственный сын. После этого сына ты больше не будешь иметь детей. Так было с матерью твоего мужа, так же будет и с женой твоего сына».

Но он ошибался. У меня родился еще один сын. У меня был Селук.

Его тезка ухватил мою голову. Я мельком взглянула на небо, а вернее, на то, что его затмевало, – на Мараду, султаншу маридов. Ее тело было покрыто змеями, шея длиннее, чем гряда Вограс, а голова… если вдруг упадет, то расплющит весь Кандбаджар. Каждый глаз сиял, как огромный шар ярче солнца.

Из нее выплывали джинны-мариды – облака, клубы дыма с руками, которые тянулись, только чтобы хватать и убивать. Они покончат с праведным племенем джиннов пери, которые научили меня писать кровью и переселять душу.

Слева и справа от меня стояли мои дочери, внучки и правнучки. Одни с сединой, а другие еще не научились ходить. Всех заставили опуститься на колени на берегу, и у каждой за спиной стоял один из дикарей Селука.

– Не делай этого, – сказала я Селуку.

Хотя незачем даже пытаться. Изменить ничего невозможно. История все равно будет течь как река, куда суждено. Но мне все же хотелось избавить себя от боли. Избавить от боли Наджат.

– Твоя орда уничтожит династию святых правителей, и шестьсот лет твое потомство будет править тремя царствами. Ваше имя будет гореть красным и золотым цветом на страницах истории. Но вся ваша слава никогда не сотрет этот грех. Не делай этого!

Я кричала глухому – его лицо оставалось равнодушным, словно он собирался смыть грязь с одежды, а не утопить весь наш род. Кровь Хисти никогда не должна смешиваться с землей – эту заповедь Селук соблюдет.

Селук Рассветный окунул голову Наджат – мою голову – в реку. Верни меня назад, в мою комнату! Что угодно, только не это!

Святая вода заполняла глаза, нос, горло и легкие. Я пыталась вдохнуть, но лишь хватала больше воды. Мысли вытеснил ужас смерти.

Я пыталась вывернуться и поднять голову, но вода заливала все. Мои глаза обратились в лед, мои крики стали безмолвными пузырями во тьме. Даже страх, единственное, что во мне еще оставалось от жизни, возвратился в тишину и глубины моря пустоты.

Я отяжелела от заполнившей все воды, разрывающей мне глаза, и живот, и сердце.

И я замерла – разорванная, без надежды вырваться, мертвая, темная.

Разум опустел. Я смирилась со смертью. Оставалась лишь боль, без имени и причины.

Мысль пронзила как вспышка молнии: я не хочу умирать.

Я сопротивлялась, вырывалась, кричала и толкалась изо всех сил. Но вода заливала меня, наполняла смертью, раздирала изнутри. Остывали мои надежды. Леденели кости. «Не хочу умирать» – была моя последняя мысль перед погружением в бездну.

Обессиленная, я затихла в непроглядной беззвучной тьме.

А потом наконец умерла.

Знакомый потолок и шелк вокруг. Моя спальня в Песчаном дворце. О Лат, что за облегчение – я не утонула и не мертва.

Чересчур реально… но ведь я сама хотела ощутить вкус прошлого, правда, не такой. Неужели Наджат действительно так страдала? Из-за этого мои страдания показались такими… едва теплыми. Но проклятье воде! Пусть холодная, теплая или даже горячая – наверное, я никогда больше не рискну помыться. Как возможно, чтобы то, что дает нам жизнь, могло так разрушать? Ни просвета, ни звука, ни капли воздуха – только жуткая бездна воды. Я еще ощущала, как она раздирает мне горло, разрывает живот, леденит глаза.

Шаги на балконе вырвали меня из размышлений. В комнату вошел мужчина, и я ахнула от неожиданности. Светлая кожа, вьющиеся русые волосы, молодой. Взгляд холодный, как сама смерть. Если вода – зло, то и мы, люди, тоже. Все мы – убийцы!

За его спиной… что-то заполняло все небо. Что-то страшное, демоническое. Эти головы… три, и каждая с шестью пылающими глазами. Марада. Султанша маридов, племени джиннов.

Вода, люди, джинны – все как будто стремилось меня убить. Но во имя Лат… если с ним Марада, значит, он.

– Ты – Кева? – спросила я, натягивая одеяло на плечи, будто это могло спасти.

Он приблизился к изножью кровати и смотрел все так же отчаянно.

– Чего ты хочешь? – Я отшатнулась и прижалась к стене. – Помогите! – крикнула я, все еще надеясь, что это мираж.

Мне хотелось начертать кровавую руну. Сделать что-нибудь, чтобы спастись. Он шагнул ко мне и обхватил руками за горло.

– Кровь Хисти никогда не должна смешаться с землей, – сказала я.

– Что?

– Кровь… не должна… никогда. – Я дрожала и плакала. – Никогда.

Разумеется, отец предупреждал меня, что Кева придет. Мое вмешательство в ход событий не осталось незамеченным для Апостолов и ордена магов.

– Я сделаю это быстро.

– Но я не хочу умирать.

Только что я тонула. Удушение оказалось нисколько не лучше. Они оба лишали воздуха и растягивали агонию, боль усиливалась с каждой секундой. Смерть в крови – милосердие… лучше бы мне отрезали голову… Будь они прокляты за то, что не убивают нас таким образом.

– Кева. – Я схватила его за руку. – Не делай этого.

Кева, в отличие от Селука, меня слышал, с его лица ушла жесткость. Он убрал руки с моей шеи, провел по моим волосам и растерянно коснулся моего подбородка.

– Ты без маски, – прошептал он.

– Что-что?

Кева поднял палец, и тот обратился в лед. Маг ткнул пальцем мне в лоб.

Я очнулась, жадно хватая ртом воздух. Никого в моей комнате, ничего в небесах над балконом – только я и чуть ли не бочонок пота на мне и на шелковых простынях. Значит… это мираж. Мираж в мираже, словно сон во сне. Со мной несколько раз случалось такое, и особенно в тяжелые времена моей долгой жизни.

Едва я это осознала, едва испарился пропитавший все ужас от рук Кевы на моей шее, и сейчас же разум захлестнула реальность, столь же ужасная.

Говоря по правде, иногда я сама с трудом верила собственным воспоминаниям. Так что, может, и хорошо, что те ужасы снова вспыхнули в памяти. Но отчасти я вернула и сладкие воспоминания – радость нежных объятий внука, смех правнучек, играющих среди цветов, и даже улыбку странного белоглазого Эглаба, когда тот нырял в реку и хватал рыбу своим аистиным клювом. Я припомнила надежду своего сына в тот день, когда он уходил воевать с Селуками, чтобы вернуть наш престол, наше царство святых правителей… Как ни грустно, чтобы в итоге быть преданным. Вероятно, это так же печально, как и та надежда, за которую я цеплялась сегодня.

Я смяла пергамент с кровавой руной. Она не должна была повергать меня в такой ужас – скорее наоборот. Почему я вселилась в Наджат, а не в саму себя? Хотя, возможно, лучше помнить страшную правду, чем травить разум прекрасной ложью.

Я села в кровати и отбросила простыни. Мне еще многое предстояло сделать – убить Сиру, убить Хизра Хаза, убить этого химьяра и всех прочих, кто встанет у меня на пути. Стиснув зубы, я наполнилась яростью и печалью того дня, когда Селук Рассветный разрушил мой дом.

Статуя симурга… ее больше не было. Даже стоя на платформе, где была статуя, под тонким месяцем, затянутым облаками, я едва могла поверить в то, что говорила Сади.

– Он обратился из камня в плоть и унес их, как в сказках.

Гулям закивал и повторил то же самое. Если это правда, то соединяющая звезды сильнее, чем я представляла.

Тем не менее, в отличие от гуляма, который никак не мог остановить рассказ о том, как симург взлетел в воздух, выражение лица Сади оставалось спокойным, даже скучающим. Может быть, однажды, когда мне будет больше некого убивать, мы с ней сядем за чашечкой кофе и поучимся друг у друга.

– Ты сказала, что выстрелила в химьяра. Выстрел был смертельный?

Она замялась:

– Ну. Я думаю, его смерть будет медленной.

Я покачала головой:

– Недостаточно медленной смерти. Недостаточно заключения. Только останавливая сердца, мы выиграем эту войну!

Я опять сжала руками виски, голова слегка закружилась. Сади подхватила меня за плечи, не дав упасть. Почему я так слаба? Что со мной происходит?

Мы отправились в комнату, откуда сбежала Сира. Над дверным проемом была начертана свежая руна кровью завоевателя. Та же самая, что когда-то я нарисовала в купальне гарема. После активации этой руны в течение получаса все, кто проходил под ней, засыпали. Но ведь Сира не пишет кровью.

– Ты сказала, что химьяр бросал в тебя лед с помощью своего меча? – спросила я Сади.

Та кивнула. Эту руну я знала. Ее можно написать как кровью завоевателя, так и двумя другими, более редкими типами.

– Значит… это он.

Два гуляма, которых он заморозил, оттаяли, но сердца их больше не бились.

Меня обожгла догадка – видимо, химьяр начертал кровавую руну, блокирующую перемещение моей души. Если так, то этот дворец – тюрьма. Отсюда мне войну не выиграть.

В тронном зале Кярс сидел на золотой оттоманке, совещался с Като и прочими генералами.

– Мой шах, – обратилась я к Кярсу. – Во дворце небезопасно. Химьярский колдун оставил повсюду кровавые руны. Разве ты не видишь? Это он околдовал Сиру, обратил ее ко злу. Теперь все становится на свои места.

– Любовь моя, этот дворец – единственное по-настоящему защищенное место в городе, – ответил Кярс. – Если небезопасно здесь, значит, и везде. А ты… тебе нужно отдохнуть.

– Если хочешь возлюбленную, которая только и делает, что отдыхает, почему бы не выкопать труп? Говорю тебе, во дворце небезопасно, и я больше ни на минуту здесь не останусь!

Сади сжала мне плечи, словно хотела удержать прямо. Я и не заметила, что согнулась. Почему мое юное тело шатается, как старушечье?

– Ты расстроена, любовь моя, – сказал Кярс. – Да, досадно, что им удалось бежать. Но… быть может, и лучше, если они уйдут – все, включая Пашанга. – Он перевел взгляд на Като: – У нас был шанс, когда они отвлеклись и сосредоточились на добыче, но теперь они опять собрались. Бой сейчас опустошит этот город, я его защитник, а не разрушитель.

– Ты такой трусливый? – Я сжала кулак. – Ты не можешь оставить в живых эту пару колдунов и кагана, поддержавшего узурпатора. Пускай этот город хоть утонет в крови, но они должны умереть!

– В тот момент, когда йотриды преодолели эти стены, они захватили нас. Я не просто шах, я живое сердце этого города. Я не позволю разрушать его, как и сам не стану. – Кярс поднялся. – Я уже отправил им сообщение вместе с останками моего дяди. Это их возможность поступить правильно – уйти подальше отсюда. У Пашанга нет Селука, значит, нет и повода для борьбы со мной. Если он в здравом уме, то поймет это и уйдет.

Я поняла. Кярс заботился о своих людях или, во всяком случае, о налогах, которые они платили. Он хотел спасти их, убедить йотридов уйти, это был единственный способ не дать залить кровью улицы. Но, как и я когда-то, он недооценивал Сиру. Она вовлечена в какое-то безумие и должна умереть.

Страшный узел сжался в моем животе. Если мои доводы не тронули Кярса, может быть, подействуют более жесткие.

– Неужели ты такой безответный? Такой малодушный? Совсем как… как твой отец! Он позволил врагам засидеться в городе, и они убили его! Ты так сильно хочешь присоединиться к нему в гробнице? – Я усмехнулась: – Где ты будешь спать, справа или слева от святого Джамшида? Кажется, ты предпочитаешь делить ложе с ним, не со мной!

Кярс спустился с помоста и остановился передо мной:

– Ты встревожена. Маковые зерна пошли бы тебе на пользу. – Он махнул рукой гулямам из стражи: – Проводите ее в ее покои.

Почему я не могу никого убедить? Я была бы не против пойти в свою комнату – если бы могла переселить душу, но из-за химьяра это невозможно.

– Погоди, – сказала я. – Проводите меня к сыну. Мне так нужно его повидать. Тогда я почувствую себя лучше.

Кярс опять сел на трон, вздохнул и кивнул:

– Да, конечно, любовь моя. Вы оба можете отдохнуть с моих покоях. – Он улыбнулся Сади: – Позаботься о ней, сестрица.

Я не удивилась, увидев в комнате Веру, качающую колыбель Селука. Ее улыбка при виде меня была так фальшива. За ней явно скрывался страх, выражавшийся в дрожи клубничных щек.

– Султанша. – Ее глаза наполнились слезами. – Благодарение небесам, вы в безопасности.

Она думает, я, как все остальные, позабуду, как она тешила эго Мансура? Как давала ложные показания против меня? Я знала, что она это сделала, чтобы выжить. Знала, что она по-матерински заботилась о моем сыне. Несмотря на это, все помимо подлинной верности слуг представляло опасность – для меня, для моего сына, а значит, и для человечества.

– Я боялась, что тебя мучили, Вера. Когда я услышала, что Мансур заставил тебя называть меня шлюхой, я подумала, что он тебя избивал, жег и вырывал тебе ногти. Но я вижу, ты сияешь ярче самого красного тюльпана.

Она встала на колени, подползла к моим ногам и поцеловала подол моего кафтана.

– Простите меня, султанша. Я слаба. Я правда говорила ужасные вещи. Я беру все свои слова обратно.

Конечно. Но если бы дворец все еще контролировали Мансур или Пашанг, она пресмыкалась бы перед ними. Какая мерзавка!

– Интересно, что еще ты им говорила?

Я наступила ей на руку и придавила изо всех сил. Вера взвизгнула, выдернула руку и отползла назад.

– Простите, султанша! Умоляю, простите. Я не хотела вам зла. Меня запугали!

Слезы потекли у нее по щекам – как противно. И невыносимо.

Почему предателей не утопили, не удушили, не повесили? Почему их головы не украсили наши стены? Почему в этом городе еще бьется так много подлых сердец?

Может, стоит начать с нее. С кого-нибудь слабого. Я повесила бы ее хорошенькую головку на стену дворца, пусть все видят, что бывает с предателями!

Я окинула взглядом комнату, ища что-нибудь, чем можно размозжить ей голову. Но комната была предназначена для удовольствий, и поэтому там не было ничего, кроме подушек, драгоценностей и шелков. Может, стоило просто бить ее головой об стену, пока не вывалятся зубы и не потечет кровь.

Я толкнула ее к стене, в угол. Она закричала. Я опустилась на колени и обхватила ее горло руками. Глубоко вонзила ногти в мягкую кожу. А потом сжимала. Сжимала. Она извивалась. Хватала меня за руки и отмахивалась. Но я все сжимала, пока эти розовые щеки не посинели. Я ударила ее головой об стену и прижала всем телом, чтобы она не пошевелилась. И давила, а она кричала, беззвучно и бездыханно.

А потом затихла. Я прикрыла ее широко распахнутые глаза, закрыла отвисший рот и взяла ее на руки. Я не могла не плакать. Если бы я только могла вот так держать своих мертвых дочерей. Я утерла своим кафтаном слюну и слезы у нее на лице, придав ей хоть немного умиротворения.

В лучшем мире Вера могла бы быть моей дочерью. Кем-то, кого стоило любить, как Наджат, несмотря на неблагородную кровь. Но этот мир не таков. И все же… моя цель – спасти это… это жалкое существование, которое мы все разделяли, от перерождения в огне.

Крошка Селук раскричался, словно понимал, что его няньки больше нет. Кто теперь будет за ним ухаживать? Знает ли Селена, как убаюкать ребенка? Будут ли ее поцелуи такими же нежными, как у Веры? Сможет ли Сади держать ребенка так, как держала лук?

В коридоре Селена и Сади, разинув рты, наблюдали, как гулям выносит труп Веры из комнаты.

– Отправьте это Сире, – сказала я гуляму. – Стрельните ею из своей проклятой пушки.

Я свершила нечто хорошее. Но чтобы победить, нужно было больше добра. Хизр Хаз тоже должен умереть, и он находится где-то здесь. Что касается Озара и Хадрита, они были двуглавой змеей, вылизывающей задницы сразу двух хозяев. Мне придется срубить обе головы. Эти предатели были ничем не лучше Селука и его орды – сегодня они склонялись перед нами, а завтра утопят.

– Ты убила ее?! – запинаясь, выговорила Сади.

Я кивнула:

– Кто-то должен очищать этот дворец, дорогая.

Она прикрыла рот и сглотнула.

– Почему? Как ты можешь быть так жестока?

– Никакой жестокости. Это было умело свершенное правосудие.

– Правосудие? – усмехнулась Сади. – Тогда где судья? Он был там, с тобой? Я пропустила суд?

– Не позволяй внешности себя обмануть. Она была предательницей. Мы на войне с размытыми сторонами – нет времени для судов. Каждый должен сражаться за добро на любом поле боя, будь то там, снаружи, или здесь, в этих залах.

Она усмехнулась, словно все это казалось ей таким абсурдным.

– Я… я не хочу участвовать в этом.

– Ты не хочешь помогать восстанавливать это царство? – Я взяла ее руку, но Сади ее отдернула. – Дорогая, эта девушка все время помогала врагу. Одной Лат известно, что она натворила бы, позволь я ей жить. Она представляла опасность для нас всех, для моего сына. Я больше не могла ее выносить.

– Ты не та, какой я тебя считала. – Сади покачала головой, недоверчиво глядя на меня. – Я приехала в Кандбаджар на состязания в стрельбе из лука, а не для того, чтобы помогать убийству девушек. Я с тобой не останусь.

Значит, как и я с ней. Я в ней не нуждалась. Не нуждалась ни в ком. Не могла ни в чем полагаться на этих верующих в святых – все приходится делать самой.

– Значит, уходи, – улыбнулась я. – Уходи к непорочным, с не запятнанными кровью руками. К настоящим святым. Приготовься к дальнему путешествию – ты их не найдешь и за тысячи миль отсюда.

Сади развернулась и пошла прочь.

– И совет на прощанье, – произнесла я ей вслед. – Хочешь защитить то, что любишь? Стреляй так, чтобы убивать. Раненые возвращаются отомстить.

Ко мне подошла Селена:

– Все хорошо?

Я кивнула. Мы смотрели, как Сади уходит, с луком на спине и со стиснутыми кулаками.

– Я по своему опыту знаю… как опасны предатели, – сказала Селена. – Они заставили меня выйти замуж. Я не буду спрашивать, почему ты сделала то, что сделала.

Прошлое этой девушки интереснее, чем я думала.

– Я не знала, что ты была замужем.

– За самим Михеем Железным. Но мы так и не консумировали брак, хвала Архангелу, – она с облегчением вздохнула. – Зедра, что теперь будет?

Я дала себе отдышаться и ответила:

– Только то, что мы сами добьемся, дорогая.

Я застала Като на пути из тронного зала. На нем были доспехи тяжелей, чем обычно, и он больше потел. Но покрытые каллиграфической вязью золотые пластины на груди и плечах подходили к его крепкому телосложению.

– Я не чувствую себя здесь в безопасности, – сказала я. – Одна Лат знает, где тот колдун поместил свои кровавые руны. Сира, должно быть, помогла ему проникнуть в гарем и начертать руны там. Мы не знаем их целей – ты должен убедить Кярса!

Он закатил глаза:

– Я что, отвечаю и за твою безопасность? Мне казалось, что я генерал, а ты держишь меня за перехваленного стражника, подчиненного твоей воле.

– Ты – гулям. Твоя единственная работа – защищать мою семью!

– Это верно. – Он указал на выход: – Просто тут случайно обнаружился человек, нашедший тысячу способов покончить с твоей семьей. А теперь, если ты меня извинишь, я намерен прогнать его. Если не получится, что ж. – Его тон стал напевным: – Кандбаджар, о Кандбаджар, как ты был когда-то прекрасен!

– А тот дом, о котором ты говорил, – произнесла я прежде, чем Като отвернулся. – В Стеклянном квартале. Может, там мне было бы безопаснее.

– Согласен. Наверное, было бы, – он пожал плечами. – Так пойди и убеди в этом того, кто всеми нами владеет.

Кярс был в своей комнате, покачивал колыбель Селука. Я вошла, прикрыла за собой дверь, и он обернулся ко мне – зубы стиснуты, брови нахмурены.

– Ты убила Веру? – он с отвращением покачал головой. – Зачем?

Я усмехнулась:

– Скучаешь по своей потаскушке?

Он шагнул вперед и наотмашь ударил меня по щеке, в ухе звоном взорвались колокольчики.

– Ты не смеешь убивать, кого пожелаешь! Тут тебе не клочок грязи и дерьма среди Пустоши! Только я, – он ткнул себя в грудь, – только я здесь решаю, кому жить, а кому умереть!

Я потерла место удара.

– Ты слабак. И Мансур был слабак. А Тамаз, твой отец, был такой слабак, что расплакался бы от этой пощечины!

Он снова меня ударил. На сей раз в челюсть.

– Помнишь своего предка, Селука Рассветного? – Я потерла синяк и хмыкнула. – Вот кто был могущественным падишахом, готовым на все для победы. Пусть наш сын вырастет таким, как его тезка, а не таким, как ты!

Кярс совсем не походил на своего предка – глаза круглые, а не миндалевидные, скулы тонкие, а не резкие, обрамлявшие плоский нос Селука Рассветного. После того как Селук уничтожил Потомков, горы Вограс были заселены трусливыми племенами Пустоши, которые посмели называть себя вограсцами. Мать Кярса была из их рода, как и прабабки с обеих сторон. Лица прекрасные, но кровь слабая.

Год назад, когда силгизы захватили Вограс, я присоединилась к каравану тех, кого они взяли в рабство и продали аланийцам, – так я оказалась в гареме Кярса. Разумеется, это было сразу после того, как Отец спас меня от Селука и перенес на шестьсот лет вперед, в нынешнее время.

Кярс покачал головой, словно не мог поверить:

– Что с тобой, Зедра? Разве слабость я проявил, обезглавив своего дядю и отправив его останки Пашангу? Но есть разница между силой и жестокостью. Убивать рабыню, которая просто пыталась выжить… и которая с любовью заботилась о нашем сыне… это жестокость! И я этого не позволю.

– А как насчет Сиры? У тебя были все шансы покончить с ней, а ты дал ей уйти! И теперь она собирается убить всех нас своей звездной магией!

Он замахнулся, чтобы снова дать мне пощечину, но на лету остановил руку.

– Значит, ты наказала Веру за преступления, в которых обвиняешь Сиру, так?

– Они всех нас убьют, как убили твоего отца. Они убьют нашего сына!

– Проклятая полоумная баба, – проворчал себе под нос Кярс, затягивая кольчугу. – Оставайся с нашим сыном. Заботься о нем. Это твоя единственная роль, твое единственное дело, слышишь? Ты не должна покидать эту комнату.

Будь прокляты святые, мне меньше всего хотелось застрять здесь, где я не могу переселить душу. Во мне опять вспыхнул гнев, но я сдержалась. Если бы та кровавая руна подарила мне сладкий мираж, может, я успокоилась бы. Вместо этого все мое тело ощутило горечь смерти тонущей Наджат.

– Все вокруг хотят меня запереть, – с болью в голосе произнесла я. – Мансур запер меня. Потом Хизр Хаз. Теперь ты.

– Кстати, о Хизре Хазе… – Кярс с сомнением взглянул на меня. – Он утверждает, что история Сиры правдива. И что это ты – колдунья, убившая моего отца, не она.

– Ты настолько глуп, чтобы в это поверить?

– Хизр Хаз способен на многое, но он не лжец.

– Разве ты забыл? Он поддерживал требования Мансура, прежде чем перейти на твою сторону. Если он не лжец, то предатель! – Я не хотела кричать, и поэтому постаралась умерить гнев. – Почему бы тебе не спросить Като, что он думает? Он единственный, кто остался верным. Твои гулямы верны. Я верна. Мы – твои рабы. Мы служим тебе одному. В отличие от Сиры, я не сестра и не дочь кагана. Меня воодушевляет лишь твое славное имя. То же самое и с Като. Спаси тех, кто непоколебимо стоял за тебя, и убей остальных.

– Если я убью всех, кто колебался, когда погиб мой отец, кто останется? Я предпочитаю дать им шанс проявить лояльность и убить только тех, кто по-прежнему против меня. Святой Хисти простил тех, чье сердце непостоянно как море, и я поступлю так же.

Я смотрела на него так горько, как только могла:

– Ты внезапно проникся верой? Как удобно. Но вера – не прикрытие для твоей слабости.

– Тебе легко говорить. Но я должен думать о государстве после битвы, а не только о сведении счетов.

– Ты сначала выиграй эту проклятую битву!

Он покачал головой и улыбнулся, глядя на меня с сожалением:

– Зедра… теперь ты убийца, ты это понимаешь? И говоришь как убийца. Но я в это не верю. Нет никаких доказательств того, что ты колдунья и вообще понимала, что делала… скорее в тебе просто взыграла ярость. – Он вздохнул: – Хизр Хаз, мне кажется, был обманут Сирой, как и я сам. И я принимаю вину за ее побег. Но убивать недостойных – не путь к победе.

Он ничего – ничего! – не знал о том, кто заслужил жизнь, а кто смерть. И если он не победит, придется мне самой действовать. Придется переместить душу и уничтожить Пашанга и Сиру. Озара, Хадрита и Хизра Хаза я смогу достать позже. И, наконец, Кярс – о Кярс, не думай, что тебя нет в моем списке. Возможно, я пощажу Като – он прислушивался ко мне, когда мог. Он был мне верен.

– Мне нужно на воздух, – сказала я. – Позволь мне прогуляться в саду. Пожалуйста.

Кярс вздохнул, и выражение его лица смягчилось:

– Ну ладно.

В итоге он всегда уступал, во всяком случае в мелочах.

– Я попрошу девушку из гарема присмотреть за ребенком. Не убивай ее.

В саду Сади болтала с Айкардом, а светлячки и саранча роились в тусклом свете месяца. Кярс дал мне гулямов-сопровождающих. Они держались вокруг нас с Селеной, поэтому мне приходилось осторожнее подбирать слова.

– Ты все еще здесь? – спросила я Сади.

– Я не уйду, – сказала она. – Я буду сражаться за Кярса, но не хочу иметь с тобой ничего общего.

Айкард улыбнулся:

– Я убедил ее остаться. Но не сумел убедить ее, что ты – жертва, Зедра.

Мне больше не хотелось терзаться из-за чепухи, которую несет фальшивый Философ, но жертвой меня еще не называли.

– Я – жертва. Как мудро. Я перенесла так много жестокости.

– Она тоже жертва, – он указал на Селену, потом на себя: – И я. И все человечество.

Изрек наконец свою глупость.

– Скажи мне, Айкард, – ответила я. – Самые умные мысли посещают тебя, когда ты куришь гашиш с моим возлюбленным Кярсом?

– Мой разум не одурманен. И большую часть жизни я обманывал других. Однако ничто из того, что я сделал, не сравнится с ложью богов. Скажи, за кого, по-твоему, ты сражаешься?

Что, по его мнению, он узнал? И неужели действительно догадался, что я тем вечером вселилась в Мансура? Если так, придется добавить в мой список и его имя.