Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 144 (всего у книги 336 страниц)

– Так скажи мне, Кева, чем же ты поразил мать шаха? Ты знаешь, что она прогнала наместника, чтобы сесть рядом с тобой?

– Давным-давно я убил кое-каких людей.

Гортанный смех принца перешел в «хм-м-м» и закончился хихиканьем.

– Женщины любят воинов. Меня это страшно задевает. Я много лет не точил свою саблю. Аланья стала слишком мирной, с тех пор как ваши шахи перестали к нам вторгаться. Кашанцы и химьяры иногда устраивают небольшие беспорядки, но мы посылаем им несколько слонов, и они успокаиваются.

Взгляд принца все время возвращался к Несрин. Он широко улыбнулся ей.

– А ты дикая штучка. Мне нравятся косы.

Лицо Несрин порозовело.

– Ох, я забыл представить своего друга! Это… – Принц жестом указал на другой конец кушетки, где тот, второй, мужчина только что курил яблочный кальян, но его там не оказалось. Когда он ушел? Принц потянулся и взял мундштук кальяна.

– Жаль, если пропадет полная чаша.

Принц затянулся. Забулькала вода, и он выдохнул яблочный аромат.

Несрин ткнула меня локтем в бок и прошептала:

– Спроси про Сади.

– Принц, – сказал я, – встречался ли ты с принцессами?

Его глаза блеснули, будто я задал его любимый вопрос.

– О, они все такие… такие элегантные и… Не хотелось бы выглядеть грубым. Если бы я был чуть сильнее пьян, нашел бы слова поцветистее. Кстати, о пьянстве!

Принц щелкнул пальцами, и девушка с обнаженной грудью принесла кубки с вином цвета солнца. Оно пузырилось и источало свежий фруктовый аромат, напоминавший о лете в Томборе. Мы дружно подняли тост.

– И кто из них самая лучшая?

Я цедил вино, наслаждаясь пузырьками и нотками персика.

Несрин сделала несколько глотков, пока принц обдумывал мой вопрос. Он допил вино быстрее, чем я полагал возможным. Затем что-то пробормотал себе под нос и покивал, словно споря с голосами в голове.

– Ну, наверное, эта… – наконец сказал он. – Эта… У нее рыжие волосы, как у горянок. Но она была такая грустная. Мне захотелось осчастливить ее.

– Ее имя Сади, – сказала Несрин. – И, если хочешь осчастливить ее, помоги ей.

Принц поник.

– Я бы очень хотел. Я хотел бы забрать их всех во дворец в Кандбаджаре и сделать счастливыми. Но, увы, Эбра этого не допустит.

– Что он с ними сделает? – подалась вперед Несрин.

– Он просто держит их подальше от неприятностей. – Отрыжка принца тоже пахла яблоком. – Чтобы они могли сменить шелка на монашеские платья и преклоняться перед Лат, пока их волосы седеют, задницы обвисают и…

– Что это значит? – перебила Несрин.

Наследный принц Кьярс снял тюрбан, и волосы цвета воронова крыла упали до середины шеи.

– Эбра такой… такой черствый, серьезный человек. Да все вы, сирмяне, унылые и скучные. Даже вашему языку не хватает красок. В парамейском имеется четырнадцать слов для любви, по одному на каждую волнующую стадию. Видишь ли, в Аланье мы перестали посылать… – Внезапно он насторожился и сел прямо. – Погоди, ты пытаешься выудить у меня информацию. Я еще не так сильно пьян. Что вам нужно? – Он щелкнул пальцами и крикнул: – Кичак!

Вошел темноволосый суровый человек в бронзовых с золотом доспехах, держа руку на рукояти сабли. За ним появились и другие, тоже вооруженные.

– Приятно было повидаться с вами, – сказал я наследному принцу, – но нам пора идти.

Кичак преградил нам путь, когда мы с Несрин попытались выскользнуть на лестницу.

– Вы не можете так просто уйти, – сказал принц.

– Что нам с ними делать?

Кичак медленно вытащил саблю из ножен.

Наследный принц Кьярс бросил мне золотую монету. Я поймал ее, когда она отскочила от моей груди. На монете сверкал тот же величественный симург, что и на тюрбане принца, – с распростертыми крыльями и лапами, как будто он был готов унести человека в дальние края.

– Если подерешься в доме наслаждений, лишишься удачи на год, – сказал он, – так же, как если уйдешь, не попробовав его удовольствий. Возьми рутенку с шелковистым языком. – Он подмигнул. – Я издалека вижу, кто давно не предавался любви.

Мы вышли из дома наслаждений обратно на резкий, сырой ветер. В переулке к нам подошел человек, куривший яблочный кальян. Я не мог определить, откуда он родом, разве что точно с Запада. На нем были полосатый черно-красный плащ и черный шарф. Не дорогой и не дешевый, но достаточно теплый для такой погоды. Его светлая борода была едва заметна.

– Принцессу вышлют, – сказал он.

– Вышлют? – ахнула Несрин. – Куда?

– В Зелтурию.

В священный город… Что ж, это логично. Изгнанники дают обет священному ордену, носят только чесаную шерсть и отказываются от всех прав и титулов.

– Кто ты? – спросил я. – И откуда ты это знаешь?

– Я – преданный друг любого, кто заинтересован в возврате Костани. И у меня есть еще один друг, очень могущественный, который тоже заинтересован в этом.

Только дурак верит людям на слово. И все же его слова об изгнании казались правдивыми.

– Ты поможешь освободить ее? – спросила Несрин.

– Конечно. Забадарская хатун и принцесса… Она именно тот предводитель, которого мы ищем. – Чем больше он говорил, тем очевиднее становилось, что его надменная речь не соответствует заурядной внешности. Если он курит кальян вместе с принцем, то, должно быть, вхож во дворец, хотя я и не заметил его на пиру.

– Может, ты заманиваешь нас в ловушку, – сказал я. – Или помешался. Или просто смеешься над нами. С чего бы нам верить хоть одному твоему слову?

– Верь чему хочешь. – Его лицо расслабилось, и он улыбнулся, будто мы старые друзья. Одновременно обезоруживающе и внушительно. – Мы освободим Сади… когда придет время.

– Эй, хватит ходить вокруг да около! – Несрин схватилась за косу, будто хотела отхлестать его. – Когда придет это время?

– Зависит от моего могущественного друга. А теперь прошу меня извинить, я должен повидаться с ним. И советую вам ничего не предпринимать, пока мы не вернемся. – Он повернулся к нам спиной и ушел.

– Подожди! – крикнул я.

Его скрыла завеса дождя и ветра. Мы с Несрин поспешили за ним, но он повернул за угол и исчез.

По правде говоря, мне было плевать на его намерения. Но я поверил, что Сади вышлют, а значит, мы сможем освободить хатун, когда ее повезут из города.

Мы с Несрин молча сидели в юрте, переваривая события дня. Я разжег погасший очаг, пока она лежала на подушке.

– В Зелтурию можно попасть только южной дорогой, – сказал я. – Нужно переносить лагерь.

– Значит, вот они какие, принцы? – Несрин смотрела в потолок, будто погрузившись в размышления. – Я думала, что принцы благородные.

– Они всего лишь люди, обладающие золотом, именем и властью. Само по себе это не делает никого благородным.

– Тогда почему Сади такая, какая есть? Откуда это в ней?

– Я не знаю, откуда берется добродетель. – Я покрутил в руке золотую монету с симургом. Точно как в поэмах, у сказочного существа были когти льва, крылья орла и голова волка. – Определенно не от золота, громкого имени и власти.

И все же именно они были нам нужны, и Сади была ключом к ним. Со статусом хатун из рода Селуков она могла сплотить забадарские племена независимо от того, что замышлял в далеком Лискаре Эбра. Войны выигрывает золото, и с влиянием Сади мы могли бы получить ссуды у лопающихся от драгоценностей дикондийских купцов-королей. Золото даст нам оружие, а оружие даст силу, и только превосходящей силой мы сможем сокрушить Михея. Без Сади это все лишь дым.

Я обдумал тысячу возможностей, и Сади была краеугольным камнем, на котором они зиждились. Я мог бы направлять ее в нужное русло. Фантазируя о том, как найму растерганских механиков строить чудовищные бомбарды, я вдруг задался вопросом, а так ли сильно отличаюсь от Эбры? Не превращаюсь ли в интригана и заговорщика, которых так ненавижу?

Правда в том, что миром правят интриганы и заговорщики и, чтобы победить, мне нужно делать то, что я терпеть не могу. До сих пор я жил неправильно. Я цеплялся за мир, в то время как война извечна. Она неизбежна, и ты либо побеждаешь, либо смотришь, как все, кого ты любишь, захлебываются кровью.

Позже в тот день мы перенесли лагерь к южной дороге. Из-за бури собирать юрты оказалось непросто. Но вместе с нами десять забадаров справились.

Желоба, выложенные вдоль южной дороги, были полны дождевой воды, которая стекала в близлежащее озеро. Но, когда мы подъехали к озеру, оно оказалось пустым: потрескавшийся кратер, покрытый рыбьими костями. Я слышал, что небольшие озера осушают, но чтоб такое большое?

– Странное зрелище, – сказала Несрин, подъехав ко мне. – Казалось бы, дожди снова должны его наполнить.

– Нынче немало странностей, – ответил я. Рыбьи кости были обугленными, как будто их сварили… – Все равно я не люблю рыбу.

Мы встали лагерем на поляне между высохшим озером и дорогой – достаточно близко, чтобы разведчики могли предупредить о приближающейся процессии, и достаточно далеко, чтобы не пугать путников. И принялись ждать.

На следующий день буря бушевала еще яростнее, но через день начала затихать. Тем не менее каждые несколько часов нам приходилось забивать колышки, которые удерживали юрты, чтобы их не унесло, и в какой-то момент к нам галопом прискакал один из разведчиков.

– Из города выехали экипажи, – сказал он, натягивая поводья. – Я насчитал двадцать.

Двадцать экипажей для принцесс и их тюремщиков-янычар. Мы собрали людей и поскакали навстречу процессии.

Десять конных забадаров со мной и Несрин во главе перекрыли дорогу. К нам подкатил первый экипаж, запряженный двумя белыми лошадьми. Возница испуганно сжался. Из повозки выпрыгнули два янычара в тяжелых плащах и укрылись за ее дверцами с аркебузами на изготовку.

– С дороги! – крикнул один из них. – Или мы вас перестреляем!

Несрин выехала вперед.

– Отдайте нам принцессу Сади, и мы освободим дорогу.

Почти из каждого экипажа выскакивали янычары с аркебузами. Не меньше пятнадцати, как я и ожидал.

Ветер завывал с удвоенной яростью. Мир осветила молния, и громыхнул гром.

Открылась еще одна дверца, выпрыгнул янычар и раскрыл навес. Из экипажа вышел человек и направился к нам, стараясь держаться под навесом. Великий визирь Эбра. В его взгляде читалась тревога.

Я поскакал вперед, и мы встретились посреди дороги. Буря продолжала бушевать.

– Не знал, что ты будешь здесь, – сказал я.

– У меня дела на юге.

– Теперь я точно знаю, что ты трус. Костани в другой стороне.

– Будет много крови, Кева. – Глаза Эбры превратились в камни. Он покачал головой. – Многие погибнут. Неужели тебе все равно?

– Если тебе не все равно, ты отпустишь Сади. Или я сделаю то, что делал много раз, – одержу победу.

– Тогда ты был гораздо сильнее.

– У меня одиннадцать крепких воинов с колчанами, полными стрел. Я полагаюсь не на свою силу.

Несрин галопом поскакала к своим людям готовить атаку. Они съехали с дороги за пределы досягаемости янычарских аркебуз и готовились напасть с двух сторон с луками, как только поступит приказ.

– Это безумие! – воскликнул Эбра. – Что может быть хуже, чем сражаться со своими?

Я вымок до предела, но почти не чувствовал этого в предвкушении битвы.

Открылась дверь еще одного экипажа, и оттуда вывалилась принцесса. Когда Сади пнула янычара, бросившегося за ней, грязь брызнула на ее красное платье. Поднявшись на ноги, она наступила на золотую диадему, которая упала с ее головы. Придерживая платье, Сади шла к нам, и дождь мочил ее волосы.

– Я запрещаю тебе, Кева, – сказала она. – Прикажи забадарам отступить!

Я улыбнулся и покачал головой.

– Если Лат прикажет нам не верить в нее, мы послушаемся?

– Проклятый дурак! – огрызнулась Сади. – Я не хочу сражаться со своим братом. Спроси себя, ты правда веришь, что меня могут запереть в Зелтурии навечно?

– Даже если ты сумеешь сбежать, к тому времени эти луга покроет снег. Если позволить Михею Железному перезимовать в Костани, весной он двинется на восток, а с ним сотня тысяч фанатиков. Сама Святая Зелтурия будет в опасности. Я не стану тратить месяцы на ожидание.

– А сколько жизней впустую потратит этот твой гамбит? Тебе так не терпится умереть?

– Михею не терпится. Он не ждал, когда вырезал наш город, и я не стану ждать, чтобы дать отпор. Жизнь или смерть, все начинается здесь.

Янычары целились в меня. Я отказался отступить и прошептал себе под нос молитву: «Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся».

Я пустил коня галопом и поднял саблю, давая сигнал к атаке. Затем убрал ее в ножны и достал лук. Мы будем делать то, что забадары умеют лучше всего, – пускать стрелы и отступать, пока врагов не станет меньше.

Забадары ринулись вперед, янычары перестроились лицом к ним. Несколько солдат окружили Сади стеной, чтобы мы не могли схватить ее. Эбра бросился прочь и заперся в экипаже. Топот копыт сотрясал мир. Забадары издавали боевые кличи. Дождь хлестал по лицу, я пустил лошадь галопом вперед.

Я уперся ногами в стремена и держался низко, понимая, что выстрел может свалить меня. Пока большинство забадаров осыпали янычар стрелами с флангов, я и еще два всадника атаковали в лоб. Я выбрал себе цель, долговязого краснолицего янычара, и рванул к нему, натянув тетиву лука.

Я едва не пустил в бедолагу стрелу, как вдруг моя лошадь завизжала и чуть не сбросила меня на землю. Но не из-за выстрелов.

Ветер пропал. Давление воздуха изменилось, каждый вдох вдруг стал требовать большей силы. Дождь прекратился. Мир затих. Каждая травинка словно застыла во времени. Янычары судорожно сжимали аркебузы и озирались. Изумленные всадники остановили атаку, и лошади удивленно заржали. Воздух стал сухим, как будто из него высосали всю влагу.

Что происходит? Как будто Лат остановила мир, чтобы выразить свое недовольство грядущим братоубийством.

Янычары и забадары вспомнили, что мы сражаемся, и вновь нацелили луки и аркебузы. Я сидел на лошади в центре этого противостояния, от внезапной смены температуры и влажности кружилась голова.

И не только у меня. Из экипажа вылез Эбра, покосился на небо и закашлялся. Солнце ослепляло мир, голубое небо улыбалось. Окруженная янычарами Сади наклонилась, прижимая руку ко лбу, и пощупала сухую траву. Несрин погладила свою лошадь, и ее рука осталась сухой. Затем она потрогала косы, и они тоже не были мокрыми.

– Хвала Лат! – выкрикнул один янычар, и вскоре его примеру последовали остальные.

– Хвала Лат! – подхватил забадар, и вот уже все возносили хвалу Лат, не забывая целиться друг в друга.

Может, нам удастся найти какой-то выход?

Пока мы восхваляли Лат и решали, сражаться или молиться, по южной дороге к нам галопом приближалась лошадь. Я узнал всадника: желтоволосый, почти безбородый человек, куривший яблочный кальян с наследным принцем Аланьи.

– Надеюсь, я не опоздал, – сказал он, рысью труся мимо забадаров. – Помнится, я советовал тебе ничего не предпринимать, пока мы не вернемся.

– Это твоих рук дело? – спросил я. – Ты что…

– Мое имя Айкард, кстати. И нет, я этого не делал. Это он.

Айкард посмотрел на пустую дорогу позади и вздохнул, затем указал наверх.

По чистому небу спускалась точка. По мере приближения к нам точка превратилась в человека. Он скользил вниз, будто его несли невидимые птицы. Никто не мог ни отвести глаз, ни закрыть рта, пока он не приземлился, мягко, словно перышко. Человек с прекрасным, вечно юным лицом. Самым добродушным, гладким и целомудренным лицом из тех, что вам когда-либо доведется увидеть.

Среди нас стоял спустившийся с небес маг Вайя.

– Рад видеть тебя среди живых, Кева.

– Взаимно.

Я моргнул, пытаясь убедиться, что мне не мерещится.

– У меня не хватит терпения разбираться с этим беспорядком. – Хотя Вайя не улыбался, блеск в его глазах выдавал некоторую радость при виде нас. – Ваше высочество, подойдите сюда.

Сади огляделась, увидела, что все глаза обращены к ней, и, недоверчиво выгнув брови, указала на себя.

Вайя кивнул. Сади поспешила вперед и встала перед ним. Янычары побоялись остановить ее.

Великий визирь Эбра уставился на мага, его ноздри трепетали от неожиданного поворота событий.

– Эта принцесса – подданная шаха Алира, которому ты поклялся в верности. Именем шаха, немедленно верни ее мне!

– Я никогда не клялся в верности шаху Алиру. – Вайя жестом велел Эбре посторониться, будто отогнал муху. – Ты выиграл множество битв, Великий визирь. Смирись с поражением. Мы уходим.

– Уходите куда? – Лицо Эбры затопила ярость.

– Туда, куда трус ни за что не пойдет. Навстречу врагам.

– Я прикажу янычарам стрелять.

– Давай. Ни одна из пуль не попадет в цель. – Вайя ткнул пальцем в небо, и западный ветер нарушил неподвижность воздуха. – И ты узнаешь, что еще может сделать ветер.

Вайя махнул мне и указал на север. Я усадил принцессу Сади на свою лошадь. Мы проскользнули мимо каравана и поскакали на север раньше, чем Эбра мог что-либо предпринять.

14. Михей

В сражении я потерял Орво и тридцать паладинов. Эдмар еще дышал, но из него торчало семь стрел. Его растоптанная конем нога выглядела куском клёклого хлеба. Однако Джауз заверил, что спасет его, отрезав ногу. В конце кровавого дня мы убили множество забадаров, отомстили за смерть этосиан и доказали, что «Крик Падших» действует. Но я обменял бы все это на живого Орво и непокалеченного Эдмара.

Патриарх лично омыл тело Орво и помазал тяжелой водой его голову, руки и ноги. Для гроба Орво он выбрал ангела Мэрота, потому что сотни лет назад Мэрот искушал людей, предлагая им магию огня. Говорят, что все маги произошли от тех, кто не справился с испытанием, но патриарх утверждал, что это не каноническая интерпретация. Вместе с Орво в гроб положили каменное изваяние Мэрота.

Мы помолились за Орво на Ангельском холме. Орво погиб как мститель за невинных этосиан, а потому его душа будет покоиться на шелковом ложе под присмотром ангелов. Орво и все погибшие паладины мирно отправятся в Баладикт, небесную часовню, где души ожидают дня Воздаяния. Я помолился за то, чтобы в раю их ждал обещанный надел.

Лучше бы я умер и присоединился к ним. Но я сидел в горячей ванне, пока Джауз обрабатывал новую дыру в моей культе мазями и спиртом.

– Тебе не захочется это слушать, Великий магистр… – сказал он, вытирая культю. Над раной от стрелы чуть выше локтя вздулась шишка. – Но лучше всего отсечь всю руку.

– Я и без того смешно выгляжу.

Я опустил единственную руку в кувшин с ледяным молоком. Это лучший способ исцелить ожоги. Выглядят они ужасно, но не помешают пользоваться рукой.

– Ты везунчик: стрела попала в уже бесполезную конечность.

– Везунчиков не существует. Так объявил Архангел. А моя рука не бесполезна. Я собирался прикрепить к ней золотую ладонь.

Джауз натер вздутие мазью. Она так жгла, что боль проникала до кости. Фантомная ладонь сжалась в кулак. Я изо всех сил старался не завыть.

– Подождем еще денек, – сказал Джауз. – Если состояние не улучшится, я отрежу тебе руку, иначе Архангел заберет твою жизнь.

Он сложил ножницы и другие инструменты в зеленую сумку.

– Как там твоя жена, Джауз?

Джауз покраснел, как безбородый юнец.

– Само очарование. Рассказывает мне разные истории. Ее привезли сюда, захватив в рабство в Аланье. К шаху она довольно холодна, но обожает свою дочь.

– Полагаю, теперь она твоя дочь. Ты только представь. Ты отчим принцессы. Скоро тебя объявят шахом! – Мы с Джаузом добродушно рассмеялись. Ничто так не отвлекает от боли, как смех. – Ты уже выпустил ее из клетки?

Он помрачнел.

– Я не дурак. Пленники в конце концов смягчаются, но на это требуется время. А знаешь, ее навестил патриарх. Пытался ее обратить, ведь она единственная оставшаяся в городе латианка, даже привел хор. Она сказала, что он превосходно говорит на парамейском.

– У него много талантов. Уверен, что знаю далеко не обо всех.

– Ты ему не доверяешь?

– Император Ираклиус однажды сказал: «Никогда не доверяй низкорожденному, достигшему высот: чтобы этого достичь, он наверняка совершил какую-то подлость».

– Мудро. Могу поспорить, он говорил о тебе!

Мы с Джаузом снова посмеялись.

– Вообще-то, он говорил о себе.

Воспоминания об Ираклиусе омрачили мое настроение. Сколько славы он заслужил, когда Архангел приносил ему победы с помощью стали и крови моих паладинов.

– Отдохни немного, Великий магистр, – сказал Джауз. – Это приказ твоего шаха!

И меня снова взбодрил смех.

Я проспал целый день. Джауз дал мне травы, чтобы спать и ночью. Но я их не принял. Я ждал в темноте, не зажигая свечей. Ждал ее.

Пятнадцатилетняя Элли стояла в свете убывающего полумесяца, заглядывающего в мое окно. Ее черные глаза без белков меня не беспокоили. На ней было чистое белое платье с узором из лилий. Прямые, как у меня, волосы цвета воронова крыла ниспадали до плеч. Ангел во тьме. Она наблюдала за мной из другого угла комнаты.

При виде ее я просиял.

– Иди сюда.

Она подошла ко мне, не отбросив на стену тени.

Элли опустилась на колени у моей кровати.

– Тебе лучше, папа? Ты поправишься?

– Поправлюсь, Элли.

Я вытянул руку, чтобы коснуться ее щеки, но замер, не желая тревожить чистоту своей обгоревшей кожей.

Она схватила мою руку и приложила к своему лицу. Я так скучал по ее мягким щекам. Теперь она уже женщина, скулы вытянулись, лицо стало худым. И все же я снова увидел свою Элли и не мог остановить слез.

А потом я заметил огромный шрам на ее шее. Кто это сделал?

И тут в голове возникла картина, как я душу девушку на морской стене. Я свалил ее и перерезал горло ее же саблей. Нет, это не могла быть Элли. Только Падшие могут совершить что-то столь ужасное, а я не приверженец Падших.

Элли заметила, как я пялюсь на шрам, и хихикнула. Она поднесла руку к шее и провела по ней ребром ладони. А когда отняла руку, там была лишь гладкая кожа. Я с облегчением вздохнул. Моя Элли цела и невредима, а для отца нет ничего важнее.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, папа.

– Я счастлив. Мне достаточно снова увидеть тебя, чтобы быть счастливее всех на свете.

– А ты знаешь, от чего буду счастлива я?

Она провела моей рукой по своему лицу и волосам.

– Расскажи. Я дам тебе все что угодно.

– Мне нужны мама и брат. Тогда мы станем большой счастливой семьей.

Она поцеловала мою обожженную ладонь.

– Вот и все, чего я хочу. Опять стать семьей, вместе с тобой.

Я потянулся, чтобы поцеловать ее волосы, но губы коснулись лишь воздуха. Она исчезла.

Все утро я лежал в постели, нюхая ладонь в том месте, куда ее поцеловала Элли. Ее слюна пахла лилиями. Когда пришел Джауз, чтобы промыть и осмотреть мои раны, я закричал на него, чтобы пришел завтра. Даже не позволил обработать нарыв на культе, превратившийся в месиво из крови и гноя.

Меня навестил Зоси, по-прежнему с перевязанным носом. Я всегда восхищался его длинным и гордым носом. Красно-черная кольчуга болталась на костях. Он почти ничего не ел.

– Я день и ночь молюсь за твое здоровье, молюсь и за душу Орво.

Он выпрямился и посмотрел на меня, как пес после выволочки. Возможно, он винил себя.

Я сел в постели.

– Жизнь и смерть, хворь и здоровье – все определяет Архангел с небес. Они призваны испытать нашу волю, наш характер и веру.

– Когда умерла моя сестра, я говорил себе то же самое.

– Алма была чистой душой. И хорошей женой. После ее смерти я ничего не ел шесть дней. Но испытания, которые посылает нам Архангел, всегда возвращают нас к вере. Все лишения несут и благодать.

Зоси понурился. Он нервно сглотнул и спросил:

– И какую же благодать принесла тебе ее смерть?

Я задумался над его вопросом. Зоси глубоко мыслил, и, чтобы соответствовать ему, я должен был говорить сердцем.

– Странно, но ее смерть научила меня справляться с гневом. Раньше я винил в постигших меня бедствиях зло. Зло неверующих. Зло греха. Но разве болезнь – это зло? Разве оспа, унесшая ее жизнь, сделала это со злым умыслом? Бедствия порождаются не злом, а милосердием Архангела. Ибо, перенося их, мы заслуживаем место в раю.

– А я после ее смерти понял лишь одно – как больно ее потерять.

В комнату сунул голову Беррин, прервав наш разговор.

– Простите, что помешал, – сказал он. – Разведчики докладывают: на равнинах к югу собираются забадары. Что будем делать?

– Возьми столько ракет и людей, сколько тебе понадобится, – ответил я. – Сожги все забадарские юрты. Пленных не бери. Убей всех, кто одевается в кожи, как они, – мужчин, женщин и детей.

Я не был уверен, что Беррин услышал мои слова. Он с жалостливым видом смотрел на мою руку, его пухлые детские щеки обвисли.

– Беррин! – крикнул я.

– Мы сделаем, как ты приказываешь, – ответил он, сосредоточившись. – А что насчет беженцев-этосиан?

– Рассели их на побережье. Пошли сотню паладинов охранять каждую деревню. И хватит пялиться на меня, будто я при смерти.

– При смерти? – хмыкнул Беррин и расхохотался. – Я просто расстроен, что меня там не было. – Его хохот перешел в ярость, глаза налились кровью. – Я бы принял сотню стрел вместо Орво. Я так скучаю по его пряному рагу из ягненка.

– Как и все мы. Вы оба можете поправить дело, выполняя мои приказы. Но я запрещаю вам покидать город.

Зоси озадаченно заморгал.

– Почему, Великий магистр?

– Я больше не хочу терять ближайших соратников. А кроме того, вы оба нужны мне здесь, для… особого задания. – Я ухмыльнулся при мысли о том, как потрясут их мои планы. – Скоро узнаете.

Я отправил их восвояси. Но еще не закончил с делами. Следующим посетителем будет патриарх.

Старый священник вошел, держа в руках горшок с похожим на дикобраза растением с белыми луковичками на концах листьев.

– Что это? – спросил я.

– Это растет в Пиро, моем родном городе. Ботаники называет его ангельским цветком. Не самое оригинальное имя, но его аромат исцеляет. Такой рос на могилах, которые выкапывал отец. – Он поднес цветок к моему носу. – Я вожу с собой семена повсюду, куда езжу. К концу лета ты увидишь его цветущим на Ангельском холме. Обожаю растения.

Я понюхал цветок. Сладкий запах успокаивал.

– Никогда не слышал о Пиро.

– Это городок в глухомани, в том месте, где к Темзу подступают льды. Я скучаю по дому, не считая холода, пробирающего до костей.

– Может, ты когда-нибудь туда вернешься.

– Может, Архангел ускорит твое выздоровление, – сказал патриарх Лазарь. – Увы, я этого уже не увижу. Завтра я уезжаю.

– Так быстро? Я думал, ты останешься здесь проповедовать. В конце концов, Костани – наша древняя столица и святой город.

Слова шли не от сердца. Мне хотелось оставить Костани чистой, и главным образом – от священников.

– Я бы так и сделал, но император Иосиас потребовал моего возвращения. – Патриарх похлопал по подоконнику, и в воздух взмыло облачко пыли. Он поставил ангельский цветок туда. – Свет пойдет ему на пользу. Как и тебе.

– Иосиас прислал гонца?

– Нет, но он не разрешил мне оставаться дольше, чем необходимо.

– Серьезная потеря для нас.

Патриарх Лазарь уже не сиял, как прежде. Казалось, он пребывал в растерянности.

– Я вернусь… Вместе с императором, когда он объявит этот священный город столицей и перенесет сюда престол.

Хуже священников только император и его двор. Мы жертвовали кровью и частями тел не для того, чтобы они принесли в святую землю коррупцию и разврат, как принесли на все покоренные мной земли.

– А какое место, по-твоему, займу в священной столице я?

– Ну, полагаю, тебя пошлют покорять остальную страну. Вторгнуться в Аланью. Вернуть наши реликвии из Зелтурии. Ты ведь его оружие, верно?

Я уставился на свою обожженную ладонь с поцелуем Элли. Посмотрел на культю с налившимся кровью нарывом. Вот что значит быть оружием императора. Если я умру на поле битвы, что будет с Элли? Неужели она вернулась ко мне только для того, чтобы я погиб так далеко от дома? Как это может сделать ее счастливой?

Патриарх Лазарь был почти у двери, когда я спросил:

– Как поживает принцесса Селена?

Он остановился у порога.

– Горит желанием вернуться в монастырь.

– А если не вернется?

В глазах патриарха зажглись искры.

– Молю, скажи мне, что ты имеешь в виду.

– Ты знаешь.

– Михей, ты сейчас не в форме.

– Может, выгляжу я плоховато, но чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было.

Патриарх покачал головой, как разочарованный отец.

– Думаю, для этого время прошло. Займись своим здоровьем, чтобы ты снова мог воевать.

Он снова почти вышел за дверь, когда я сказал:

– Погоди.

Патриарх задержался, но остался стоять ко мне спиной.

– Ты же не хочешь перешагнуть через порог, – сказал я.

– Почему это?

– Потому что тогда тебе придется искать для своих планов другого человека. Быть может, человека с именем и двумя руками. И тогда я сожгу тебя, как сжег Иоаннеса за то, что ты отнесся ко мне пренебрежительно.

– Сжечь епископа – это одно, сжечь наместника Архангела на земле… Ты серьезно, Михей?

Отец бранил меня в точности таким же тоном, когда я признался ему, что уложил в постель девушку из монастыря.

– Не прячься за святостью. В Ангельской песне ничего не говорится о священниках и патриархах. Вы всего лишь приживалы в домах божьих. Я знаю, кому служу. А ты, Лазарь?..

Патриарх Лазарь повернулся ко мне лицом.

– Не нужно так. – Его глаза снова зажглись при мысли о коварных планах. – Тебя искупали в Священном море, сделав равным кому угодно. И что значит рука, когда целая армия готова сражаться за тебя?

– Я женюсь на принцессе Селене.

– Вижу, насколько сильна твоя решимость. Никто не остановит Михея Железного, если он чего-то хочет. Было бы глупо с моей стороны вставать у тебя на пути.

Я сел в постели, стараясь не стереть с ладони слюну Элли.

– Ты должен рассказать мне, как все будет. Никакой лжи, фокусов и игр. Скажи мне правду, потому что я знаю – женившись на ней, я стану врагом императора.

– Нет, Михей. Ты станешь императором.

Я никогда не видел, чтобы патриарх смеялся. Его зубы были такими чистыми и гладкими, что сверкали.

– Яд, который я дал Ираклиусу, не оставляет следов, – сказал он. – С Иосиасом тоже будет просто.

До каких же глубин могут опуститься святые люди…

– Зачем ты отравил Ираклиуса?

– Ираклиус был кошмаром империи. Он оставался слеп к коррупции Роуна Семпуриса и других, кто разворовывал казну и обкрадывал крестьян. Если бы не твои завоевания, правление Ираклиуса рухнуло бы много лет назад. Он должен был уйти, чтобы наша страна начала новую великую главу.

– В твоих словах есть истина, – сказал я. – Простой народ терпит невыносимые лишения. Я и сам их перенес, когда гнусный лорд сжег отцовскую таверну. И почти все паладины пострадали подобным образом. По правде говоря, я бы убил Ираклиуса, если бы это не было грехом. – Я не мог поверить, что с моих губ сорвались эти изменнические речи. – Но я не один из твоих хористов, патриарх. Не жди, что я буду выполнять твои указания.

– О нет, этого я не требую. Покорным тебя уж точно не назовешь. – Патриарх Лазарь похлопал себя по подбородку без бороды и взял мою руку за запястье. Я вздохнул с облегчением – он не тронул мою ладонь, на которой остался запах Элли. – Мы будем править вместе. Я стану твоей потерянной правой рукой, и мы будем править величайшей империей в истории.