Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Марта Уэллс

Соавторы: Ребекка Куанг,Замиль Ахтар,Дженн Лайонс,Марк-Уве Клинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 178 (всего у книги 336 страниц)

– Мы мало чем отличаемся, – сказал Абу, кивая. Рассказ Като явно произвел на него впечатление. – Лучники тоже хотели большего. Когда-то Аланья была нашим кровным врагом, но кто будет отрицать ее притягательность? Скажи, ты скучаешь по Химьяру?

Като покачал головой и хмыкнул:

– Никогда. Я не оглядываюсь назад. Скучать по ушедшему – значит впустую растрачивать возможности.

Абу улыбнулся:

– Но по кое-чему ты наверняка скучаешь. По терпкому и сладкому сиропу ореха саппа. По знойному воздуху моря Ям-Сап. По только что обжаренным кофейным зернам из еще горячего помета желторогих горных козлов.

Последнее… звучало довольно мерзко. Но Като закрыл глаза и глубоко вдохнул, как будто нюхая кофе. Затем улыбнулся и покачал головой:

– Ай-ай-ай, теперь ты дергаешь меня за ниточки. – Като погрозил Абу пальцем: – Я же сказал, что не оглядываюсь назад. Так давай смотреть вперед – если йотриды войдут в город, мы все умрем.

Абу хрустнул пальцами.

– Лучники Ока позаботятся о том, чтобы не вошли. Мы самые лучшие в мире защитники стен. И наши стрелы, и слова надежны и попадают в цель быстрее, чем любая пуля.

– Пусть твои стрелы будут точнее слов, – хохотнул Като и глотнул воды. – Клянусь Лат, пусть они будут намного точнее.

– Значит, договорились? – спросила я Като.

Он стукнул кружкой по столу.

– Время затягивает свою петлю. Мне пришлось довериться Хадриту, а теперь приходится доверять лабашцу. Но я чувствую, как веревка трется о мою кожу. Я мертвец в тысяче вариантов развития событий и выживу только в одном. Так пусть он и осуществится.

Он протянул руку.

Абу пожал ее и скрепил договор радостной улыбкой:

– Ты об этом не пожалеешь, мой химьярский друг.

После встречи я последовала за Сафией в пустой храм, который закрыли для простого люда. Она не воздела руки в молитве, а просто уставилась на усыпальницу, словно погрузившись в раздумья.

Я встала неподалеку, и мое присутствие вырвало ее из транса. Она выдавила слабую, почти боязливую улыбку и отвела взгляд.

Я попыталась вспомнить несколько кармазийских фраз, которые знала, а потом сообразила, что могу говорить по-кармазийски. Каким образом? А откуда я знаю крестейский? Или химьярский?

– Как дела?

Надеюсь, у меня правильный выговор.

Девушка ответила по-кармазийски «хорошо», хотя и с нервным трепетом, причем прибегла к неофициальной форме, так не говорят с членом правящей семьи. Откуда я так много знаю об их малоизвестном языке?

– Прости, – сказала я по-парамейски, – я плохо понимаю ваш язык.

Точнее, не должна понимать. Очередная загадка среди прочих.

– Тебе и незачем. Мы все говорим по-парамейски.

Я пыталась вспомнить, часто ли среди кармазийцев встречаются редкие типы крови, но в первом томе «Типов крови» об этом не упоминалось. Может быть, если бы у меня было время прочитать второй том, я узнала бы о типе ее крови и возможностях, которые он открывает. Я спрятала книгу у себя в комнате и надеялась вскоре вернуться к чтению.

– Ты тоже будешь защищать стену? – спросила я.

– Если захочет Абу.

Она всегда отвечала кратко.

И это только больше распалило мое желание докопаться до сути.

– А чего хочешь ты? Тебе вообще есть до всего этого дело? До войны между дядей и племянником?

Она шевельнула губами, но засомневалась. Поразмыслив, она сказала:

– Кярс… достойный человек.

И она туда же? Почему все так считают? Неужели они не видят его притворство? Хотя подобная вера была мне на пользу, меня тревожило, с какой легкостью люди в эти дни готовы обмануться.

– Да, достойный, – ответила я. – Он так или иначе дотянулся до каждого аланийца. – В особенности он любил дотягиваться до женщин, своих или чужих. – А как он улучшил твою жизнь, дорогая?

– Он спас моего отца, – прошептала она.

Интересно, в каком смысле, метафорическом или буквальном?

– Да? И как же?

Наконец-то она посмотрела на меня. Ее глаза с золотистой радужкой… были такие яркие, но суровые.

– Отец сражался за сирмян в битве при Сир-Дарье. Крестейцы убили бы его, если бы вовремя не прискакал Кярс.

Неожиданно и озадачивает.

– Твой отец… был янычаром?

Она покачала головой:

– В той битве не участвовали янычары. Мой отец был… хазом… на службе у Хайрада Рыжебородого.

– Прости, – смутилась я. – Я мало знаю о том сражении, не считая подвигов моего возлюбленного.

– Я обязана Кярсу, – сказала она. – Я буду защищать стену.

Меня грызло внутреннее ощущение, что она чего-то недоговаривает. Но я никак не могла нащупать фальшивую ноту в ее истории. Тем временем в зал вошла уборщица – седая женщина в рясе. Воздев руки, она быстро произнесла молитву и подмела и без того чистое помещение, держась от нас на расстоянии.

Я решила прибегнуть к другой тактике, хотя это меня и раздражало.

– Знаешь, для поэтов на площади Смеха красота и кармазийки – синонимы. А среди кармазиек, которых я видела, ты самая потрясающая. – Это была небольшая натяжка. Хотя она была привлекательной, я видела и покрасивее среди часто посещающих гарем танцовщиц. – Почему тебя еще не умыкнул сын какого-нибудь богатого визиря?

– Я низкого происхождения, – ответила она. – Дочь хаза. С какой стати кто-нибудь…

– Ты не низкого происхождения. Твой парамейский лучше, чем у султанши Миримы, по крайней мере если выдавить из тебя больше пары слов. А твой акцент. Я не могу его точно опознать, но он не кармазийский, в этом я уверена. Ты почти не говоришь по-кармазийски, запинаешься даже на собственном имени. Нет, ты не та, за кого себя выдаешь.

Она повела плечами и слегка нахмурилась, показывая, что ей плевать.

– А если и так? Тебе-то какое дело? А может, кислый фрукт обвиняет сладкий виноград? Может, ты и сама не та, кем кажешься. Ты говоришь на парамейском, словно лично сочинила Писание Хисти, а акцент у тебя как в старой пьесе из времен святых правителей. Но мне и дела нет.

Какая проницательность. Я бы отстала от нее, но это не в моем стиле.

– Дочери хазов смотрят много пьес?

Ее усмешка немного меня кольнула.

– Рабыня – так ты назвала себя. Моя мать тоже была рабыней, но непростой. Мы все – нечто большее, не так ли? Пытаемся вырваться из клетки своего рождения.

Верно подмечено. Но водяные часы уже опустели, а предстоит сделать еще так много.

– Хорошо сказано. Боюсь, у меня мало времени. Надеюсь, я тебя… не оттолкнула. Мне хотелось бы еще как-нибудь поболтать.

– Чтобы меня оттолкнуть, требуется что-нибудь посерьезнее.

На этом я покинула храм. Когда я шла к своим покоям, ко мне подбежала Селена, тяжело и хрипло дыша.

– Зедра, должна тебе кое-что сказать. Быть может, ты мне не поверишь… но я должна тебе сказать.

Я коснулась ее щеки, порозовевшей от беспокойства.

– Что случилось?

– Та девушка в храме. Ты знаешь, кто она?

– Ты подслушивала?

Она покачала головой:

– Нет, я пошла тебя искать, но когда увидела ее. Клянусь Архангелом и Двенадцатью, я уверена, это она.

– Успокойся. Тебе некуда торопиться. – Я обняла ладонями ее щеки – этот жест обычно помогал расслабиться моей старшей дочери. – А теперь расскажи, что собиралась.

Похоже, это ее не успокоило, и, задыхаясь, она произнесла:

– Я… я была.

– Просто скажи это.

– Я была на ее похоронах! Я видела, как ее похоронили в саду Небесного дворца! Закопали ее святилище – как там говорят у вас. Как и мой дед, эта девушка должна быть мертва!

Все это звучало как какая-то бессмыслица, но Селена говорила явно искренне.

– Кто должен быть мертв, милая?

– Ее зовут Сади. Она спасла мне жизнь. И она – дочь шаха Сирма!

Эти слова будто нитью сшили все разрозненные лоскуты воедино. Ну конечно, вот почему она поправила Абу на встрече, она говорила о собственной матери, которую гордо упомянула и в нашем разговоре в храме. А Кярс и впрямь спас ее отца, шаха Сирма.

– И ты утверждаешь… что она умерла?

– Мой дед убил ее камнем! Все в Сирме считают ее мертвой! Но это она! Клянусь Двенадцатью и великими апостолами, клянусь.

– Ладно, ладно. Я поняла. Успокойся. Спасибо, что сообщила.

Уже второй человек, по мнению Селены, восстал из могилы. История крестейского императора была широко известна, но еще и эта девушка? А не может ли это быть связано с неизвестным типом ее крови?

Солнце уже коснулось земли, одарив нас безветренным вечером. Я посмотрела в сторону висящего на небе месяца. Като сказал, что время – это петля на шее, и оно начало душить меня. Нашей наспех собранной коалиции следует приступить к делу, пока Мансур и Пашанг не укрепили позиции, а я должна защитить своего сына – не просто моего сына, а Потомка. Щит против Великого ужаса. Падишах Последнего часа. Вот что должно быть в центре моего внимания, а не какая-то принцесса, которая якобы воскресла.

Кто-то застрекотал у моего уха. Кузнечик. Он приземлился на ближайшую арку, подергивая усиками. К нему присоединились еще четыре, бесцветные и толстые. Саранча. Их писк напоминал звон разбитых колоколов.

Рой саранчи опустился на храм. Селена вздрогнула и обхватила себя руками. Неужели в Крестесе не бывает нашествия саранчи? Она, несомненно, сожрет урожай, но страдать будет простой народ, а не мы.

– Это не опасно, милая. – Я коснулась ее плеча: – Пойдем внутрь. У нас еще много дел.

И все же я взглянула на небо, где рой заслонил луну, и даже звезды померкли.

19. Сира

Башню мудрости облепила саранча, город наполнился леденящим кровь визгом. Насекомые извивались на известняке, словно Башня плавилась среди ночи. Это напомнило мне о Дворце живых, выстроенном из кричащих ртов и глаз. Учитывая все, что я сделала, быть может, и я когда-нибудь окажусь в той куче человеческих тел.

Мы с Пашангом и с сотнями всадников скакали по улицам к Башне. Я ехала за спиной Текиша, брата Пашанга, поскольку была слишком слаба и не могла ехать сама, и хваталась за кольчугу на его талии, чтобы не упасть. Ни единого аланийца на улицах: что еще они могли делать, кроме как молиться, прижимаясь друг к другу?

Я не наблюдала за битвой, но, судя по восторженной болтовне йотридов, она была жестокой и быстрой. Они устремились к той части стены, которую саранча облепила так густо, что гулямы ничего не видели, вскарабкались наверх с помощью лестниц и уничтожили растерявшихся гулямов. Едва йотриды открыли ворота, уцелевшие гулямы отступили ко второй стене, где через несколько минут повторились те же события. Пашанг, кажется, подстрелил троих. Все хвастались тем, скольких убили. Я в каком-то смысле убила столько, сколько все они вместе взятые, но сейчас было не время и не место об этом думать.

Но пока мы ехали, я почувствовала себя лучше, понимая, что это благодаря мне мы пробились сквозь две стены и уничтожили сотни гулямов. Они подчинялись Като, а как приятно нанести ответный удар убийцам моего брата. Хотя Хизр Хаз и считал, что Мансуру и Пашангу помогал колдун, но почему тогда колдун не помог Пашангу попасть в город? Нет, мне все еще казалось, что это Като, ведь если бы Мансур не пришел, он оставался бы главным. Пашанг был его врагом, значит, он – враг моего врага и мой союзник, по крайней мере в данный момент.

Разве не так действовали все в этом городе? Сегодня враг, назавтра союзник, а на следующий день снова враг, и все из корысти. Пашанг считал, что я убила Тамаза, и все же его это не волновало, будто я убила жука, а не шаха Аланьи. Казалось, он лучший из возможных моих союзников, но это лишь до тех пор, пока я не разоблачу колдуна и не очищу свое имя.

Перед Башней на площади столпились Философы, саранча сидела на их высоких фетровых шляпах. Некоторые держали стеклянные банки и собирали в них трепещущих насекомых, будто собирались их есть. Но скорее всего, они, как и подобает Философам, намеревались изучать тварей, созданных мной из воздуха.

Мы верхом на конях окружили их, и они сбились в кучу, некоторые сжимали в руках аркебузы. Один поднял оружие, и Пашанг выпустил стрелу, она пронеслась по воздуху и пронзила Философу шею. Тот упал наземь с выпученными глазами, а остальные Философы подняли руки.

Сквозь толпу к Пашангу пробился Литани.

– Ты только что пристрелил главного эксперта этой страны по катоптрике[694].

Пашанг убрал лук за спину и пожал плечами:

– Катоптрика? Это такая рыба?

– Ты приобретаешь опасных врагов, каган Пашанг, – улыбнулся Литани, как мне показалось, излишне непринужденно. – Или ты просто свернул не туда по пути в Песчаный дворец?

– Нет, я именно там, где и хочу быть. – Пашанг спрыгнул с лошади. Между свежими пятнами крови от его зерцальных доспехов отражалась луна. Он взглянул сверху вниз на Литани: – Я здесь ради Эше. Отпустите его, и мы уйдем. А если откажетесь…

Он кивнул на убитого:

– Зачем тебе бывший Апостол?

Пашанг положил руку на плечо Великого философа:

– Литани, помнишь нашу последнюю встречу?

– На свадьбе внучки Мансура? Да, и что?

– Ты был там с женой и тремя сыновьями. Благословенная и прекрасная семья, хотя припоминаю, что один из твоих сыновей слегка перекормлен. Думаю, из него получилось бы неплохое сиденье для моей победной трапезы нынче вечером. Мой брат немного полегче, ему и твоя жена подойдет. И кстати, вы ведь живете в Стеклянном квартале?

Литани покачал головой:

Сколько раз ты уже повторял такие слова? – Он холодно усмехнулся. – Позволь мне кое-что прояснить. Нас, Философов, не касаются ничтожные вопросы престолонаследия Селуков. Мы подобны облакам в небе, совершенно равнодушным к битвам внизу.

Пашанг выхватил из колчана стрелу и подбросил вверх, не спуская глаз с Литани. Стрела несколько раз перевернулась в воздухе и со стуком упала на булыжник, наконечником к молодому Философу с довольно длинной шеей.

Двое всадников схватили его и бросили лицом вниз. Он взвыл, извиваясь в их крепкой хватке. Остальные Философы возмущались и выкрикивали имя этого человека. Но Литани оставался бесстрастным и хладнокровным.

Пашанг поставил сапог на шею молодого Философа.

Текиш обернулся ко мне и сказал:

– Это будет… жестче, чем всегда. Отвернись.

Я покачала головой:

– Я усвоила, что если люди не боятся тебя, то они, скорее всего, причинят тебе боль. Я понимаю, что и мне следует так действовать, чтобы преуспеть.

– Это самая мудрая речь из всего, что когда-либо исходило из уст силгизов.

Пашанг убрал сапог с шеи вопящего человека.

– Знаете, а я передумал. Будем милосердны, хоть раз.

Два йотрида подняли молодого Философа на ноги. А потом один схватил его за правую руку, а другой за левую. Каждый потянул, словно руки были веревками. Вопли человека становились все громче. Милостивая Лат! Кости хрустнули. Философы смотрели, разинув рты, а йотриды улыбались. Щелк-щелк. У меня от этих звуков свело живот. Шея с левой стороны оторвалась от плеча, и теперь голова несчастного свесилась вправо – кажется, воин справа оказался сильнее. Он вскричал от радости, будто выиграл.

Я заставила себя смотреть, как Пашанг вытащил из ножен ятаган и разрубил измученного и уже замолчавшего Философа пополам. Два йотрида разорвали его на

части, кровь и внутренности с запахом меди и холодного гнилого мяса хлынули на булыжную мостовую.

Я прикрыла глаза, но видела эти внутренности и под веками. Вот из этого мы и состоим? Можно так же разорвать мою плоть? Теперь я сожалела, что не отвела взгляда, и вообще что пришла сюда. Но мне нужно собраться с силами для того, чему предстояло произойти.

– У него многовато крови для облака. – Пашанг улыбнулся Литани: – Но возможно, кровь тебе не так уж дорога. А теперь пусть твои следующие слова будут более приятны, чем бабье нытье, не то я наполню целую реку чернилами и костями.

Бросив взгляд на вход в Башню, Литани произнес:

– Спроси его, готов ли он расстаться с бывшим Апостолом. – Потом он повернулся к Пашангу: – Ты совершил смертельную ошибку. Есть причина, по которой Песчаный дворец никогда не вмешивается в наши дела. Ты пожалеешь об этом.

– Я добавлю это к длинному списку, на самом верху которого поедание сырым собственного отца. Я сожалею, что сперва его не приправил.

Я держалась позади Текиша, стараясь не привлекать внимания. Выдающаяся жестокость Пашанга одержала победу. Философы, при всей своей просвещенности, состояли из крови и внутренностей. Их Башня была выстроена из камня и бумаги, и если Пашанг пожелает, то покончит с ними этой же ночью, как обычно и делал.

– Не хочешь страдать за свои чернила? – сказал Пашанг Литани, пока все мы ждали. – Поэтому я тебя и не боюсь.

– О, мы все готовы умереть. Но это зависит не от нас.

– Я не сказал «умереть». Смерть – это покой. Она полная противоположность страданию. А сколько раз ты сгорел бы в аду за книгу?

Когда Эше вышел из двустворчатой двери, саранча все еще кишела в воздухе. Я едва не спрыгнула с лошади и не бросилась его обнимать, но Текиш поднял руку, останавливая меня.

Человек в плаще с цветочным узором сопроводил Эше к Пашангу. Его лицо укрывал капюшон. Я почти не могла его разглядеть, лишь видела что-то вроде повязки у него на глазах.

Но Эше не поднимал взгляда. Он был одет в белый кафтан, шитый на человека вдвое крупнее. Его тело, кажется, не пострадало, но, судя по дрожи, дух определенно ослаб.

– С тобой все хорошо? – спросил у него Пашанг.

Эше ничего не ответил, продолжая смотреть в землю. Я с трудом заставила себя остаться на лошади, меня охватила тревога. Почему он не говорит?

– Нет, – сказал человек в плаще с цветочным узором, голос исходил из темной глубины горла. – Он, скажем так, чересчур много выпил.

Вглядываясь в затененное лицо человека в плаще, Пашанг произнес:

– Ты… я знаю тебя… ты был там…

Они знают друг друга? Тогда кто это?

Человек в цветастом плаще развернулся и пошел к Башне. Прежде чем он успел войти в дверь, Пашанг схватил костяной лук, натянул тетиву, прицелился и выпустил стрелу.

Она взлетела в воздух, вспыхнула и обратилась в пепел, не успев пронзить человека в расшитом цветами плаще.

– Если еще раз попытаешься, я справлюсь первым, – сказал незнакомец.

Во имя Лат, что это за колдовство?

Литани ухмыльнулся и проследовал за своим хозяином в дверь Башни, а саранча продолжала стрекотать.

Не встречая сопротивления, мы направились по улицам к Песчаному дворцу. Стражники Мансура пропустили нас через ворота. Мне не терпелось узнать, что с Эше, но Пашанг не позволил бы, пока мы не окажемся в безопасности. Я оглядывалась, но не видела моего только что освобожденного друга, что меня тревожило. Он ехал где-то позади, и нас разделяли сотни всадников.

Такое возвращение в Песчаный дворец наполнило меня жгучим ужасом. Неужели это я только что привела врага в дом? Как теперь Кярс взойдет на трон, ведь Мансур захватил здесь власть с помощью йотридов? И тем не менее…

Если я смогу жить здесь, в своем доме, что мне за дело до того, кто сидит на троне, Кярс или Мансур? Пока я наверху, как можно дальше от смерти, какая разница, на чьих плечах я стою?

Пока мы проезжали арки и кишащие саранчой сады с хрустальными фонтанами, мерцавшими в лунном свете, я думала о том, что почти не знаю сама себя. Я вряд ли знаю, на что способна и что готова сделать, просто чтобы чувствовать себя лучше. Разве у меня были более возвышенные и благородные цели, чем помощь себе и своим друзьям? Чем я отличалась от продажного визиря, Озара или Мансура? Хадрит, каким бы корыстным он ни был, все же был верен дружбе с Кярсом, без сомнения, прямым законным наследником.

Но для чего хранить верность тому, кто никогда не заботился обо мне? Хотя по закону Кярс и стал моим мужем, будет ли шейх Хизр настаивать на осуществлении нашего брака, особенно когда вся страна считает, что я убила Тамаза? Вопросов было так много, и я полагалась на других в их решении. И к чему меня привела такая политика? Я осталась без глаза и была брошена умирать.

– Сира, – прервал мои размышления Текиш. Мы ехали через дворцовый сад, мои вспотевшие руки цеплялись за его окровавленную кольчугу. – Нельзя, чтобы тебя здесь увидели. Какой-нибудь из визирей может тебя узнать, и возникнут проблемы. – Он протянул мне оранжевый тюрбан и повязку на глаз: – Надень это. Ты будешь моим безбородым мальчиком на ночь.

– Ты любишь одноглазых мальчиков, Текиш? – спросила я, дивясь своей дерзости.

Его смешок утонул в непрерывном скрежете и щебетании саранчи.

– Не заставляй меня сожалеть, что произнес то, чего не стоило говорить султанше.

– А почему нет? Может, мне это понравится.

– У йотридов жестокие шутки. Тебе такое нравится, Сира?

Я так не думала, но я себя едва знала.

– Нет, – прошептала я, надеясь, что это правда.

Текиша кто-то окликнул. Наездница, скакавшая слева от нас, с ревнивым взглядом и волосами, не достающими до ушей. Кровь покрывала копье на ее спине. Я видела ее в авангарде, когда йотриды атаковали городские ворота.

– Жена недовольна, что ты меня держишь так крепко, – усмехнулся Текиш. – Возможно, ей станет лучше, если ты будешь похожа на мальчика.

– Ты думаешь? А мальчиков трахать она тебе позволяет?

Он отпил из бурдюка и протянул его мне.

– Да, она меньше ревнует, когда мой член лижет мальчик.

Я скривилась, не желая ничего знать об извращениях Текиша. Достаточно и своих. По удовлетворенной ухмылке Текиша нельзя было разобрать, шутит ли он.

Однако взгляд его жены мне многое прояснил, наполнил тошнотворной осторожностью. Я не нуждалась в новых врагах и потому ослабила хватку на кольчуге Текиша и отодвинулась к краю седла.

– Ладно, тогда буду твоим мальчиком.

Я понятия не имела, как повязывают тюрбан, но после многих попыток стянуть, намотать и завязать сумела спрятать под него свои волосы длиной до плеч. С повязкой на глаз я справилась довольно легко. Наконец я стала совершенно неузнаваемой – и умом, и душой, и телом – прежде всего для себя.

Возле входа во дворец, вместе с множеством вооруженных телохранителей Мансура в зерцальных доспехах с начертанными священными стихами, стоял человек, которого я не ожидала увидеть.

Озар. Значит, он теперь на стороне Мансура? Я укрылась за спиной Текиша, опасаясь, что торговец пряностями узнает меня, несмотря на всю маскировку. И из-за плеча Текиша наблюдала за происходящим.

Озар и Пашанг побеседовали, правда, шепотом. Пашанг выглядел… удивленным и взволнованным тем, что сказал Озар. Они несколько минут разговаривали, а потом Пашанг приказал нам спешиться.

Стражники Мансура открыли ворота и впустили нас внутрь. Мы миновали огромного каменного симурга, пристально смотревшего прямо на нас, и вошли в Песчаный дворец.

Я ждала у входа, пока пройдут йотриды. Ждала Эше. Легкий ветерок холодил плечи – такой знакомый, сладкий дух Песчаного дворца вился под потолочными балками. Я вернулась домой. Но кто знает, что здесь за враги? Может быть, шпионы узнают меня, донесут Като, схватят. Даже убьют. Нет, пока мой дом не стал безопасным, пока я не сразила своих врагов, расслабляться никак нельзя.

Наконец вошел и Эше, его взгляд был опущен вниз.

Я обняла его. Эше вздрогнул и не обнял меня в ответ. Он казался изможденным и слабым и взглянул на меня с недолгим тяжелым вздохом.

– Эше, – сказала я, сжимая его плечо, – что они с тобой сделали?

– Сира… – Он с трудом изобразил подобие слабой улыбки. – Ты похожа на безбородого мальчика.

– Постарайся язвить получше, не то очередь к твоему трону сильно поредеет.

Эше усмехнулся. Я почувствовала облегчение от того, что он воспрянул духом.

– Благодарение Лат за то, что ты здесь, Сира. Это ты их попросила спасти меня?

Я кивнула:

– Ты же спас меня, верно? Думаешь, я из тех, кто бросает друзей в беде? – Я надеялась, что совсем нет. – Скажи мне, с тобой все хорошо, Эше? Все нормально, да?

Если так, почему его губы еще дрожат?

– Я.

Он устало прикрыл глаза.

– Ничего. – Я опять его обняла. – Тебе надо отдохнуть. Я найду тебе комнату.

– Не оставляй меня одного, – сказал он. – Когда я один, я вижу его.

– Что ты видишь?

Он посмотрел на потолок с блестящими голубыми решетками и мозаикой в виде птиц.

– Я вижу яйцо.

Я провела Эше в комнату, расположенную через несколько коридоров от тронного зала, там обычно шах селил высоких гостей. Я зажгла в нишах фонари и взбила подушки, отряхнула шелковые простыни, хотя на них не было ни пылинки. Пляшущие огоньки заиграли на инкрустированных золотом низком столике, гардеробе и письменном столе, наполняя комнату золотым светом. На стене висела картина с симургом, несущим человека над морем, – иллюстрация к детской сказке «Аташ и симург», которая никогда мне не нравилась.

Я налила в хрустальную чашу воды, Эше устроился на кровати, а я села на подушку напротив.

– Пей, – я протянула ему чашу. – Надо бы тебе и еды принести.

Он отпил.

– Я не голоден.

– Здесь еда хороша. Достойна шаха, в буквальном смысле.

– Мне везет как всегда – аппетита нет.

Он казался… угрюмым, мягко говоря. Мне хотелось узнать, что с ним произошло, а еще больше хотелось увидеть его улыбку.

– Я хочу, чтобы ты отдохнул. Что бы ни случилось, об этом можем и завтра поговорить.

– Спать мне тоже не хочется.

Я опустилась на колени возле его кровати.

– Эше, я была в ужасе, когда тебя забрали. Прости, что не попыталась им помешать.

– Шутишь? – Он покачал головой: – Что ты могла сделать против троих вооруженных мужчин?

– Я не знаю… бросить в них миску с супом. Что угодно… лишь бы не сдаваться, как я.

– Сира, ты спасла меня. Я не знаю как. Не знаю, что за страшную сделку ты заключила с Пашангом… но я благодарен тебе. Очень благодарен.

– Страшную… да ты и половины не знаешь. – Я придвинулась и села с ним рядом. – На самом деле… эта ночь была долгой, и я очень устала.

Я скользнула на подушку и улеглась.

– Помню, как ты потела позапрошлой ночью. Трудно что-то сделать в таком состоянии.

– Я чувствую себя лучше. Много лучше. Надо было пропотеть и избавиться от всего этого.

– Ты можешь снять и этот тюрбан.

– О Лат, нет – волосы запихать под него почти невозможно, а мне уже скоро придется идти. – Я кивнула на дверь.

– К тебе будут приставать все визири, – сказал он, криво улыбнувшись.

Все же я его развеселила, это обнадеживало.

– Представляю, как они будут разочарованы.

Пока мы смеялись, я вспомнила про свой видящий звезды глаз. Разумеется, сейчас не время рассказывать о нем Эше. Пусть он справится с событиями этого дня прежде, чем я вывалю новую порцию ужасов.

Краткий и счастливый миг мы лежали в молчании и глядели на потолок. Мой покой прервала мысль о том, кто же я. Пашанг называл меня соединяющей звезды, но что он имел в виду? Что мне делать с моей новой силой и как? Это дар или наказание? Сколько знал Пашанг и кто еще знает? Я должна быть счастлива или бояться?

– Я должна кое-что тебе рассказать, – произнесла я, глядя ему в глаза, – но это так трудно.

Он повернулся на бок и посмотрел на меня:

– Я не против того, чтобы ты хранила секреты. Но если тебя что-то гнетет, знай, я всегда готов разделить твою ношу.

Сладкие слова… Но когда-то Эше сказал, что сахар тает на языке.

– Я помогла йотридам войти в этот город. Помогла племени, которое ненавижу, врагам Кярса, человека, с которым связана. И я сделала это, не только чтобы помочь тебе. Думаю, я это сделала потому.

– Сира, йотридов никто не любит. И я сам меньше всех. Но я видел Пашанга у твоей постели, когда ты спала. И видел останки Философа, разрубленного им пополам. А сейчас он хозяин в этом городе, и конечно, ты в затруднительном положении.

Я покачала головой:

– А как же верность? Как же истинный путь?

– Я могу сказать, что истинный путь не ведет во дворец вроде этого. И я не из тех, кто читает мораль… я давно не стараюсь быть хорошим. Нам всегда приходится ранить других. Иногда просто надо верно выбрать тех, кого ранишь. Иногда немногим приходится умереть, чтобы многие могли жить.

– Эше… я должна тебя подбадривать… но. – Я прижала палец к уголку глаза, чтобы остановить слезы – безуспешно, как и всегда. – Было так тяжело.

– Что ж. – Он сжал мою руку. – Теперь я здесь и страдаю вместе с тобой.

– Эше. – Я прикусила губу, но все же заставила себя продолжать: – Честно говоря, ты, наверное, единственный, кому я не хочу причинять боль.

– Это очень обнадеживает, мне кажется, – улыбнулся он.

Что бы между нами ни происходило, когда мы друг на друга смотрели, это было как удар молнии прямо в сердце. Отстранившись, я сделала самую нелепую вещь – понюхала свой пропитанный потом кафтан.

– Знаешь, мне очень нужно помыться, – нервно усмехнувшись, сказала я.

Эше тоже принюхался к своему кафтану.

– Знаешь, это хорошая мысль. Может, ванна и мои раны залечит.

– Я тебе покажу, где купальня. И она здесь прекрасная.

– Там купался сам шах? – Он поднял брови от изумления.

Я кивнула и встала. Шах, скорее всего, никогда там не купался. Ничего плохого, если эта ложь сделает Эше чуть счастливее.

– Идем.

Я выглянула в коридор. Вдалеке от нашей комнаты проходила служанка. К нам спиной. Но в ее походке было что-то… такое знакомое… даже завораживающее. Невысокая. Стройная. Прямые волосы цвета чищеного миндаля. Сомнений нет.

– Вера? – шепотом произнесла я.

Она завернула за угол. Я на цыпочках пошла следом. Но когда и я завернула за угол, Веры не было.

Не подслушала ли она наш разговор? Она узнала меня?

Обернувшись, я увидела Эше в дверном проеме.

– Что-то произошло? – спросил он.

– Показалось, что увидела кое-кого. Но надеюсь, она меня не заметила. Лучше мне держаться от гарема подальше.

Купальня находилась не в той стороне, куда ушла Вера, – в западном крыле дворца. Странно было видеть это место таким пустым, но, наверное, это из-за того, что Мансур заменил охранников и слуг Тамаза своими, а они, похоже, были заняты происходящим в тронном зале.

Я пока не собиралась вмешиваться в интриги между Пашангом, Мансуром, Като и Хизром Хазом. Я хотела лишь вернуться домой, и я это сделала. Все, что мне действительно нужно, – разоблачить колдунью и очистить свое имя, но у меня не было никаких зацепок, кроме видения Пашанга, в котором присутствовала столетняя старуха. Я не знала ни единой такой старухи, но уже завтра можно начать поиски. Может быть, получить из архивов записи о рождении и смерти – вряд ли в городе много женщин старше ста лет.

Вот на чем мне нужно сосредоточиться. Я не принимала участия в кровавой сваре между гулямами, йотридами, орденом и всеми прочими, кто надеялся получить больше власти. А сейчас я бы предпочла просто полежать в воде.

Но устройство купальни опрокинуло мои планы. Я в ней никогда не была, потому что она предназначалась для мужчин. К моему удивлению, оказалось, что там только один бассейн, протянувшийся вдоль дальней стены. И вода в нем текла быстрее, чем я привыкла в гареме. Помещение было уставлено массажными столами, чего не хватало в нашей купальне. Кроме этого, плитка была ярко-синяя, с таким же узором из звезд, но мозаика здесь изображала атаку всадников на непоколебимую стену, заполненную усатыми воинами.