Текст книги ""Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"
Автор книги: Варвара Мадоши
Соавторы: Кирилл Смородин,Григорий Григорьянц
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 353 страниц)
Глава 29
Римский принцепс Август укрепил расшатанную империю, решил сложные вопросы внешней политики и объявил себя спасителем и благодетелем народов, но правитель земли и морей все еще не умиротворил часть римской аристократии, сильно его ненавидящей, и это беспокоило. На очередной допрос к нему привели туарега. Два преторианца ввели в кабинет закованного в цепи вождя Тарика, который, как обычно, закрывал часть лица покрывалом.
Светло-голубые глаза императора заблестели, и, отослав охрану, он спросил:
– Тарик, хорошо ли тебя содержат в тюрьме?
– Не жалуюсь.
– Ты не пленник, ты мой гость.
Тарик, опустив глаза, поправил покрывало цвета индиго:
– Человек в оковах скорее хитрит, чем радуется гостеприимству.
– Как считаешь, мое положение достаточно прочно?
– Ты умело манипулируешь действительностью, но твоя изворотливость неочевидна.
Август забеспокоился:
– Что ты имеешь в виду?
– Вводить в заблуждение гибельно.
– Ты о чем?
– Палладиум, принцепс. А еще твои враги выбрали кратчайший путь к цели.
– Я измотаю врагов и уничтожу!
– Они уже за дверью, которую откроет своеволие дочери.
– Моя дочь своевольна, это правда, но она – сама невинность, глубоко чтит отца.
– Из окна тюремной камеры не раз наблюдал ночами беспутство ангела.
Август, ничего не знающий о масштабах непристойного поведения дочери Юлии, в противоречивых чувствах стал медленно ходить по залу, обдумывая услышанное: «Убить убежденность словом! Что же это за человек, который ловкости и гибкости императора противопоставляет рассудительность и сдержанность бербера?»
– И когда это случится? – растерянно спросил он.
– Сегодня ночью, принцепс.
Туарега увели, а император, взяв в руки статуэтку из коринфской бронзы – сплава меди с золотом и серебром, блестевшую как золотая, подумал о своем конфликте с враждебными силами. Он много всего коллекционировал, но власть, женщин и коринфскую бронзу любил больше всего. Статуэтка «Умирающий галл», копия с большой греческой скульптуры, всегда волновала Августа. Опираясь на правую руку, раненый воин пытается подняться, но силы его покидают и, понимая, что умирает, готовится уйти достойно. Август подумал: «Что это, беспомощность, ужас безысходности или неотвратимость смерти?» Всю жизнь он сметал на своем пути преграды, проливал потоки крови, уничтожал непокорных, издавал строгие законы против роскоши, безбрачия и супружеской измены, даже заставил самого себя измениться – несдержанность и жестокость уступили умеренности и милосердию, и вот пришел момент умереть, и что же делать – предаться отчаянию или бороться и в очередной раз победить? Он Август, бог, а боги бессмертны.
Его дочь, которой он внушал быть примером для подражания, оказывается, погрязла в разврате и похоти. Непостижимо! С ней он разберется позже, а пока посмотрим, кто замыслил государственный переворот.
Поздней ночью, когда дворец принцепса погрузился в сон, Август, завернувшись в черный плащ, прошел по галерее второго этажа и встал за колонной, устремив взор во внутренний световой двор – атриум, из которого имелись двери во все помещения и сад. Бассейн для сбора дождевой воды, над которым оставался проем в крыше, отражал мерцающие на ночном небе звезды и свет нескольких канделябров, стоящих на ножках в форме звериных лап. Фонтаны не работали.
Скрипнула дверь. Август вздрогнул. Из своей спальни вышла Юлия. Неслышно, размашистым шагом пройдя атриум, она, в одной ночной рубахе, с распущенными волосами и босая, подошла к садовой двери и открыла запор, несомненно, зная, что в саду не выставляется охрана. Дочь явно все тщательно продумала. Посмотрев по сторонам, она торопливым шагом вернулась в спальню.
Садовая дверь приоткрылась. Кто-то за ней стоял, раздумывая, войти ли, но вот, приняв решение, вступил на мрамор атриума. Человек в белой тоге, прикрывавшей лицо, медленно двинулся в глубь дома. Внезапно отворились двери нескольких спален, и четыре преторианца из личной охраны императора окружили его, наставив мечи. Испуг визитера был запоздалый; ничего не оставалось делать, как поднять руки. Появился Прокул, начальник преторианской когорты, охранявшей императора, и стал обыскивать незваного гостя. Со второго этажа спустился Август. Прокул протянул ему найденный в складках тоги кинжал, а затем открыл лицо злоумышленника. Это был Юл Антоний, сын того самого Марка Антония, который, женившись на египетской царице Клеопатре, попытался уничтожить Октавиана Августа и захватить власть в Риме, но в итоге, загнанный в угол, покончил с собой.
В тишине раздался резкий голос Ливии:
– На что ты рассчитывал, Август? – Она с ироничной усмешкой стояла в дверях своей спальни в длинной ночной рубахе. – Пощадив сына врага, приготовься – он придет отомстить за отца!
Распахнулась дверь спальни Юлии. Дочь императора закричала:
– Отец, я люблю Юла, отпусти его немедленно!
Вновь вмешалась Ливия:
– Дорогая, слава о твоем распутстве наконец достигла ушей отца. Предаваясь оргиям на Форуме, ты подорвала все моральные нормы, но это не так ужасно по сравнению с предательством: ты впустила убийцу в дом императора.
– Я дочь Августа и делаю, что хочу! – Юлия держалась вызывающе.
– Ты унизила отца, – громко сказала Ливия и посмотрела на мужа: – Август, за покушение на отцеубийство твоя дочь должна быть наказана! Не нарушать же установленный тобой же закон?!
По этому закону отцеубийцу зашивали в мешок с собакой, змеей или петухом и сбрасывали в Тибр. Август молчал.
– Кстати, – напомнила Ливия, – измена карается изгнанием.
В глазах императора выступили слезы. Он подошел к Юлии, взял ее руку:
– Моя дочь, я закрывал глаза на твои шалости, потому что слишком любил. Теперь, когда пошатнулись устои общества и преданы идеалы, которые отстаивал всю жизнь, в моей семье случилось несчастье – у меня больше нет дочери. – Помолчав, приказал: – Прокул, в тюрьму ее! Юл Антоний, ступай, Прокол пришлет тебе меч.
Для искупления позора злодеяния к аристократам применялось тайное удушение или самоубийство под надзором. Ослушаться воли императора Юл не мог: у себя дома он бросится на воткнутый меч.
С тяжелым сердцем, сгорбившись, «отец отечества», раздавленный под тяжестью горестных укоров и своих принципов, побрел в спальню.
На суде Юлию обвинили в разврате, предательстве и покушении на отцеубийство, но казнь император заменил ссылкой. Ее выслали на маленький остров Пандатария[181]181
Пандатария – остров у западного побережья Апеннинского полуострова, площадь 1,5 кв. км.
[Закрыть], запретив кому-либо там появляться. Вместе с ней в ссылку добровольно отправилась ее мать Скрибония.
Великую жрицу Клавдию преследовали видения. Недавно она видела на небе зарево и слышала голоса, потом был дождь из крови, однажды ночью, выйдя из храма, она поразилась бликам света и крику птиц на Форуме. Устрашившись, понимая, что находится в преддверии неких событий – боги знамениями дают знать о каре небесной, – она ощутила ужас приближающейся смерти. Философ Страбон предупреждал римлян, что много огненных людей устремятся ввысь. Вот уже несколько дней в небе на Римом висит комета – предупреждение ей за поступки и прегрешения. Скрывать правду о Палладиуме сил больше не было.
Створки дверей храма Весты распахнулись, и вошел император. Август тяжелым шагом, ссутулившийся, усталый подошел к негасимому огню и, неподвижно наблюдая за танцем пламени, долго стоял в тревожном молчании. Как великий понтифик он был тщательно выбрит, в белой длинной тоге с богатыми складками и жреческой шапочке, с жертвенным ножом, висящим на шее на длинной цепи, и чашей для возлияния в правой руке.
– Богиня Веста, покровительница семейного очага, отвернулась от меня, – наконец проговорил он. – Мои зятья Марцелл и Агриппа умерли, внуки Гай и Луций умерли тоже, а теперь не стало дочери Юлии. Клавдия, почему столько бед обрушилось на меня?
Очаг, в котором горел огонь, считался в Риме центром вселенной, и римляне благодаря ему чувствовали себя единой семьей и настолько верили в неподкупность и непорочность богини, что отдавали в храм на сохранение завещания, а свою безопасность полностью доверили Палладиуму, который хранила богиня.
– Август, – негромко начала Клавдия, – стало много свидетельств предстоящих бед, и ты знаешь почему – утрачен Палладиум.
Неодобрительно скосив глаза в сторону весталки, принцепс раздраженно сказал:
– Но священный огонь горит и государство живо!
Близким крахом государства считалось угасание огня, но потеря реликвий грозило бедствиями, поэтому Клавдия сухо отозвалась:
– Ты же знаешь, Август, если утрачен Палладиум, Рим не останется великим и сильным.
– И что ты предлагаешь? – К императору вернулось самообладание, он гневно смотрел на весталку.
– Зарыть остов сгоревшей статуи под Алтарем Мира, что строишь на Марсовом поле, и тайна останется нераскрытой.
Император, исполненный ненависти, думал: «Она опасна, моя власть под угрозой, сенат и народ Рима усомнятся, что я бог. Этому не бывать! Я Август, бог, а боги бессмертны».
От гневного взгляда принцепса Клавдию покоробило, но, справившись с волнением, она предложила:
– Выпей напиток богов, и ты получишь откровение богини – небесной покровительницы Рима.
Из череды глиняных кувшинов выбрав черный сосуд с узким горлом и желтым изображением головы осла, она подошла к понтифику. Он протянул чашу для возлияний, и тягучий красный напиток наполнил ее до краев. Август поднес чашу к губам, но пить не стал, а поднял глаза на весталку. Она стояла смиренно, но чудовищное напряжение сковало женщину. Август выплеснул содержание чаши в священный огонь. Пламя, полыхнув до самой крыши, яростно забушевало в очаге, и в его невероятно ярких отблесках бледное лицо Клавдии выражало крайнее изумление и растерянность. Принцепс ушел.
Поздно вечером, закрыв двери храма, Клавдия спустилась по ступенькам и направилась к стоящему недалеко дому весталок. Дорогу ей перегородил Прокул. В свете луны, увидев его огромные пустые глаза, она произнесла: «Моя душа чиста» и, получив удар кинжалом в живот, медленно осела на мостовую, погрузившись в вечный сон.
Вождя туарегов Тарика Август повелел освободить и доставить на родину. Это преподнесли народу как факт справедливости и милосердия. Мастер интриги, умело играющий на публику, Август легко менял обличье. Вот он строгий отец, покаравший нерадивую дочь, а вот освободитель, вернувший державу к лучшим временам республики, вот он воплощение бога, принуждающего к миру Средиземноморье, а вот покровитель литературы и поэзии.
Меценат, ближайший соратник Августа, второе лицо государства, не имевший никакой должности, организовал в своем роскошный доме литературный кружок. Осыпая поэтов подарками, он призывал их показывать положительные стороны правления принцепса, писать о могуществе Римской империи, воспевать наступление «золотого века», обеспечить правителю бессмертие. Поэты, следуя наставлениям Мецената, преувеличивали роль императора и писали о его божественной миссии – сделать Рим вечным и могущественным.
На встречу с молодыми поэтами прибыл принцепс. Меценат произнес пафосный монолог:
– Жаль, среди нас нет почившего Вергилия. Он предсказал наступление «золотого века» римского народа, написал по просьбе Августа «Энеиду», в которой воспел принцепса как потомка Энея, предвидел покорение Армении и Парфии. Вспомните, герой Троянской войны Эней возвестил о победе над Арменией, поместив ее символы на своем щите. – Меценат обратил взор к Овидию. – Ты, Овидий, баловень общества, кумир молодежи, один из крупнейших поэтов современности, показал в своей оде армян, молящих Августа о мире. Твоя поэзия подняла до небес значение римских побед.
В зале для публичных рецитаций – чтения вслух – были император, его жена и молодые поэты. Все сидели в креслах, иногда Август просил кого-либо из поэтов читать вслух свои стихи. С Овидием принцепс был любезен:
– Над чем ты, Овидий, работаешь сейчас?
– Принцепс! В твою честь пишу поэму «Титаномахия», в которой через аллегорию прославляю твои великие деяния.
Меценат оживился:
– Умоляю, Овидий, прочитай нам отрывок!
Овидий начал первое публичное чтение незавершенной поэмы, и, чем дальше он читал, тем сильнее нарастало раздражение принцепса.
Ты, Август, подобно Юпитеру, смог одолеть несокрушимых Титанов,
И силой твоей был изгнан с престола Сатурн…
– Достаточно! – прозвучал гневный голос императора.
Овидий запнулся, все присутствующие озадаченно посмотрели на принцепса.
– Считаю неуместным и даже вредным сравнивать меня с Юпитером. Я стану всеобщим посмешищем! – резко сказал он.
– Наверное, – подала голос Ливия, – было бы уместнее послушать любовные элегии поэта, те самые, которые прославляют вольность нравов. Твоя «Наука любви» – целое наставление для мужчин и женщин, как изменять, соблазнять и преуспеть в безнравственности.
Безжалостная ирония Ливии и тирада Августа буквально растоптали поэта, а прогремевший внезапно гром окончательно довершил его унижение. Юпитер гневался. Все порывисто повернулись к окну: тучи сгустились, на черном небе мелькали сполохи молний, надвигалась гроза. Принцепс и его жена встали и поспешно вышли из зала. В кабинете Мецената, сев в кресла, решили переждать непогоду; Августу слуга тут же подал «Эгиду», присланную Тиберием, – неприкосновенную для молний козью шкуру, в которую он закутался.
Ливия возмущалась:
– Его поэзия – плевок в лицо императора. Она полностью противоречит официальной политике в вопросах семьи. Кроме того, именно в его доме устраивались свидания Юлии и Антония.
Борьба за наследника престола продолжалась. Ливия устранила Юлию, ее сыновей, Агриппу и других, расчистив дорогу к власти своему сыну Тиберию, даже друзей Юлии по ее наущению выслали или убили.
– Согласен, – сказал кардинально поменявший мнение о поэте Меценат, которого окончательно убедили гнев Юпитера и реплика Ливии. – Растущая безнравственность в обществе доказывает вину поэта.
– Его надо выслать, – не унималась Ливия. – Этот шаг отвлечет внимание от судьбы Юлии, и слухи затихнут. Скверный нрав и пороки твоей дочери, Август, полностью на совести Овидия.
Принцепс молчал, затаив обиду на поэта. Он уже решил, как поступит: издаст эдикт о пожизненном изгнании Овидия, отправив его во Фракию, за то, что своими произведениями способствовал разложению нравов, а книги поэта изымут из библиотек. На берегу Черного моря в городе Томи[182]182
Томи – ныне крупнейший морской порт Румынии Констанца.
[Закрыть] поэт уничтожит ряд незаконченных поэм и скажет: «Все, чего я добился стихами, это ненависти».
Раскаты грома и вспышки молний продолжались, но реже, дождя не было: гроза шла стороной. Август поднялся с кресла и уверенно пошел к выходу, ведь он под защитой Эгиды. На крыльце, душевно попрощавшись с Меценатом, уже двинулся в окружении многочисленной охраны и факельщиков во дворец, но вдруг передумал и вернулся в дом. Подозвал к себе факельщика:
– Гвардеец, надень это! – Не обращая внимания на изумление солдата, перекинул ему через плечо перевязь – козью шкуру, поправил и сказал: – Ну иди, сокол, посмотри за углом, нет ли злодеев!
Подняв факел над головой, солдат, озаряемый редкими сполохами на небосводе, зашагал, куда сказали, а когда возвращался, раздался раскат грома и молния, яростно полыхнув, ударила прямо в его металлический шлем. Воин свалился на землю. У Августа, наблюдавшего жуткую сцену, кольнуло сердце, в ужасе он посмотрел на Прокула, который тут же выслал группу солдат принести бедолагу.
– Он жив! – закричал один из гвардейцев.
Когда солдата с почерневшим лицом и дымящейся одеждой, но живого и смущенного, принесли на крыльцо дома, все склонились над ним в благоговейном почтении: по римским представлениям человек, выживший после удара молнии, приобретал славу божественного избранника.
Август распрямился, гордо поднял голову и надменно произнес:
– Ты в гневе страшен, Юпитер, я твой смиренный раб, но оковы мои сброшены!
Глава 30
Тиберий, оставшийся единственным достойным претендентом на абсолютную власть, был вызван в Рим. Убывая с Родоса, он приказал Лоллию и Гекате, не жалея золота, найти Палладиум и доставить императору, в противном случае оба будут казнены.
Бедный Лоллий пил беспробудно. Геката нервно расхаживала по дому, упрекая компаньона:
– Лоллий, в тебя вселился демон. Если не прекратишь выпивать, нас обоих повесят на рее.
– О, дорогая! Непосильная задача кажется разрешимой только после двух бокалов вина.
Геката раздраженно заметила:
– В твоей голове давно должен созреть план, как завладеть талисманом.
– Да, план есть. – Лоллий развалился в кресле. – Золота хватит подкупить всех аристократов в этом городе. Мы организуем мятеж, который легко устранит власть царицы Эрато навсегда.
«Создадим оппозицию царице, и мирной жизни в Армении больше не будет никогда, – думала Геката. – Даже если мятеж подавят, я сумею воспользоваться неразберихой и, проникнув в секретные хранилища дворца, завладею статуей».
– Вот что, Лоллий! Начинай действовать. Желаешь преуспеть – подними свой зад с кресла.
Караван верблюдов с товарами из Китая входил в крепостные ворота Арташата. Погонщики, вооруженная охрана и торговцы, всего не менее десяти человек, заплатив пошлину, завели верблюдов в загоны, принесли воду и подстилки из сена, разгрузили товар и собрались на постоялом дворе. Караванвожатый, убедившись, что посторонних нет, снял повязку с лица. Это была женщина, Муза Парфянская, как всегда стройная и царственная, воинственная и решительная. Император Август в своем письме просил ее лично заняться вопросом священной статуи, и, собрав отряд сорвиголов, Муза инкогнито прибыла в армянскую столицу с целью добыть реликвию.
– Как только стемнеет, – говорила она, – выдвигаемся к дворцу. Разделимся на три группы. Цель – проникнуть в подземелье и найти небольшую деревянную статую Афины Паллады.
– Царица, а что делать, если армяне окажут сопротивление? – поинтересовался бородач.
– Не церемоньтесь, главное – статуя.
– Государыня, – произнес крепыш с лысой головой, – в городе неспокойно. На базаре все кричат, проклинают царицу Эрато.
– Это нам на руку. Под завесой хаоса проще проворачивать делишки.
В городе начались волнения. Вахинак пустил слух, что царица Эрато повелела принудительно взимать с граждан половину доходов, полученных за пользование земельным участком, а владельцы плантаций фруктовых деревьев платят налог по тройной ставке за каждое дерево – все на вооружение армии. Базар шумел: «Уже несколько семей наказано: применялось избиение, конфискация имущества, отправка в тюрьму жены, отобрание детей; грядут казни», и молва передавалась из уст в уста, люди возмущались и плакали, кто-то призывал к бунту. Родовая знать, обогатившись римским золотом, недовольная либеральной политикой царицы и желая запустить механизм дележа царских земель, вооружала крестьян и мастеровых, подогревая смуту. К вечеру толпа ринулась штурмовать дворец.
Царица Эрато, глядя из окна спальни на зарево пожаров, зарождающийся мятеж, массовое помутнение сознания и агрессивную толпу у ворот, думала о невозможности выполнить свою миссию – изменить сердца людей, увести их от несчастий, объединить в единую нацию. Хороший правитель видит масштабы и глубину перемен при движении страны к процветанию, знает, куда двигаться дальше, и вдохновляет людей на решение проблем, но, видимо, для всего этого требуется время. Времени у царицы совсем не осталось.
Армейские подразделения оцепили дворец. Пока мятежники ограничились оскорблениями и препираниями, бросая в солдат камни, но царица понимала, что враги не преминут воспользоваться ситуацией, чтобы свергнуть ее с трона. В жестокой реальности она объективно видела границы своих возможностей и, сохраняя беспристрастность, понимала, что у армии тоже есть предел прочности, что приказ военному гарнизону идти против своего народа никогда не отдаст, что лучше уйти, чем пролить кровь, однако жалость и сочувствие ей не нужны.
Гатерий вместе с Баграмом организуют защиту дворца, а она оберегает сына. Подойдя к люльке, подвешенной на цепи к потолку, взглянула на своего малыша: Петрос[183]183
Петрос – армянское имя, означает «камень».
[Закрыть] безмятежно спал. Светлое материнское чувство переполняло восторгом душу, но нежность и ликование перемежались с обидой и грустью. Обратившись к статуе богини Анаит, покровительницы армянских царей, она подняла глаза к бронзовому лику фигуры и стала шептать молитву. Ее прервал голос:
– Что, царица, печалишься о расставании с властью?
Эрато резко обернулась. У люльки стояла Муза в черном облегающем костюме с кинжалом в руке.
– Не смей трогать моего ребенка! – потрясенно проговорила Эрато.
– А то что? – Муза нарочито ткнула кинжалом в люльку. – Вот что, красавица. Забирай ребенка и веди меня в хранилище, где прячешь Палладиум, и все останутся живы.
– Никогда в жизни ты не получишь реликвию! – Упрямый нрав Эрато выказывал пренебрежение опасностью.
– Я заполучу, что хочу, с тобой или без тебя! – Муза замахнулась кинжалом на ребенка.
В спину ей уперся меч Гатерия:
– Брось кинжал!
Уронив оружие, Муза медленно опустила руку.
– Ты чувствуешь себя неуязвимой, – сказал Гатерий, – но мой меч разит с быстротой молнии. Не хочу, чтобы Парфия лишилась столь блистательного правителя. Милая Эрато, принеси веревку.
Изощренной в боевых искусствах Музе потребовалась секунда, чтобы с силой ударить по люльке, оттолкнув юношу, и броситься к окну. В проеме окна, злобно посмотрев на царицу, она исчезла. Гатерий лишь увидел, как веревку со злодейкой спешно подтягивали кверху два ее подельника.
С группой налетчиков Муза бежала по крыше дворца к вентиляционному отверстию. Каково же было ее разочарование, когда увидела, что отверстие замуровано. Скомандовав мужчинам свесить веревку вниз, она, упираясь ногами в стену, добралась до второго этажа и влезла в окно.
Толпа бунтовщиков напирала, прорываясь к воротам высокой каменной ограды, окружавшей дворец. Солдаты оттесняли шедших на приступ, не применяя оружие, но делать это становилось все труднее и труднее. Стоял гвалт, раздавались выкрики: «Смерть Эрато!», подосланные провокаторы призывали к штурму.
Муза шла по обезлюдившему дворцу, разыскивая вход в подземелье. Остановившись перед залом приемов, она распахнула золоченые дверные створки и шагнула внутрь. Продажный Вахинак как-то упоминал, что одна из тайных дверей, ведущих в подвальные помещения дворца, находится именно здесь. Сделав несколько шагов по освещенному светильниками залу, почувствовала опасность и настороженно остановилась. Неторопливо развернула голову и увидела Гекату – давнюю соперницу в эффектном красном облегающем костюме, тюрбане с золотой брошью, с мечом в руке и взглядом гремучей змеи.
– Не ожидала увидеть подругу в интерьерах армянского дворца. – Парфянская царица выжидательно смотрела на гречанку.
– Моя опасная подруга, либо ты спасаешься бегством, либо я вырву тебе все волосы. – Геката была настроена недружественно.
– Императору это не понравится. – Муза неспешно двинулась к стене, украшенной бронзовыми щитами и трофейным оружием. – Предлагаю сделку: кто первый найдет Палладиум, тот и заслужит благосклонность императора.
Геката разочарованно скривила рот:
– Я охочусь за статуей довольно долго. Тиберий обещал повесить, если провалю задание.
– Что ж, пусть так, но Август лично мне поручил привезти ему талисман. Так что нам с тобой договориться не получится.
Муза внезапно бросилась к стене и, сорвав с нее золотой топорик, ловко запустила его в соперницу. Та увернулась и пошла в атаку с явным намерением вонзить меч в заклятого врага. Парфянка схватила круглый щит, но при сильном ударе удержать его не смогла: щит с грохотом упал и бешено, со звоном запрыгал на каменном полу. Муза бросилась к коллекции оружия. Кинжал в ее руке остановил разящий меч, заскользив по его лезвию к крестовине. Свирепые взгляды соперниц встретились, Муза, ухмыльнулась, сделала замысловатое движение, полоснув кинжалом по руке гречанки. Геката вскрикнула, выронила меч, но сдаваться не собиралась. Как дикая кошка бросилась на соперницу и, сбив с ног, стала лупить кулаками по лицу. Еле вырвавшись из железных тисков «подруги», Муза побежала. Геката схватила старинное копье и запустила его в парфянскую царицу. Промах! Копье вонзилось в стену из мягкого туфа, при ударе сработал механизм, и потайная дверь приоткрылась.
Женщины в нетерпеливом ожидании смотрели на образовавшийся вход с мыслью немедленно проникнуть внутрь. Ближе была Геката. Сорвавшись с места, обе устремились к двери. Гречанка, стремглав влетев в проем, закрыла за собой дверь перед самым носом красавицы с золотистыми волосами, увенчанными черным обручем. Попытка обнаружить на стене тайную кнопку у Музы закончилась неудачей, и, раздосадованная, она ушла искать новые возможности.
Винтовая лестница с крутыми ступеньками вела в подвал. Видимо, тайный ход предназначался для отхода и спасения армянских царей в случае опасности, поэтому содержался образцово и освещался стеклянными светильниками с оливковым маслом. Геката, вооруженная небольшим кинжалом на поясе, сбегала вниз в готовности вступить в схватку с каждым, кто встанет на пути.
Запахло сыростью, сквозняк усилился: она достигла подземелья. В момент, когда шла по сводчатому переходу, метнулась тень, и мужчина, сильный и грубый, применил удушающий захват. Плавно наращивая усилие, он сдавливал рукой ее горло, чем поставил в безвыходное положение, подчинив своей воле.
– Спокойно, – шепнул он, – твой кинжал уже у меня, сейчас ослаблю захват.
– Баграм! – прохрипела женщина, узнав голос.
– Дорогая, вот мы и снова встретились.
Противодействовать она уже не могла, и он освободил руку. Закашлявшись и тяжело дыша, она какое-то время приходила в себя; наконец способность говорить вернулась:
– Баграм, сожалею, что у нас с тобой ничего не получилось. Ты мужчина моей мечты. Интуиция и сейчас подсказывает, что чувства твои ко мне не угасли, а душа – в трепетном волнении…
– Настолько полюбился, что не упустила возможности убить меня?
Она смотрела, не мигая, словно сквозь него: казалось, читает мысли. Баграм невольно растерялся и уже не так критически воспринимал слова Гекаты.
– Ты единственный на этом свете, кого я полюбила с первого взгляда. Наша встреча судьбоносная. – В ее глазах возник блеск.
– Волнительно услышать это из уст наемного убийцы. – Баграм слабо усмехнулся.
– И тем не менее твоя сексуальность сводит меня с ума. Пойми, женщина хочет быть любимой и счастливой, излучать тепло, наслаждаться жизнью. Ты одинок, мы могли бы стать красивой парой. А что касается последней встречи… Я исполняла волю императора от безысходности.
– И что же ты делаешь в подвале дворца сейчас? – Взгляд Баграма был насмешливым.
– Скрываюсь от Лоллия, ему приказано убить меня. Я в отчаянии. Либо мне уготована судьба умереть, либо стать рабыней. Помоги скрыться! Мы могли бы вместе умчаться в Таврику[184]184
Таврика – историческое название полуострова Крым.
[Закрыть]. Там, в Херсонесе, мой дом. У нас будут дети, красивые и сильные, как их отец. Ты же хочешь иметь детей? Здесь грядет несладкая перспектива: мятеж сметет царицу Эрато, и придется Баграму скитаться по свету. Милый, нам уготована любовь до гроба, мечты о счастье сбудутся…
– Пустые фантазии.
Она подошла вплотную и прикоснулась к его руке:
– Поверь, все негативное, услышанное обо мне, неправда. Я люблю тебя, люблю мужчину, который ни разу не разочаровал и с которым разделяю одинаковые ценности жизни. Забудем о неудачах в отношениях, просто уйдем вместе.
– Будь осторожна со своими желаниями, – тихо сказал он.
Ее взгляд был настолько пронзительный и манящий, что Баграм поддался чарам колдовства, захотелось доверить ей все свои тайны. Он и раньше терял голову от женщин, но воздействие Гекаты было настолько глубоким, что действительность уже воспринималась через искаженные ощущения. Власть над мужчиной, погруженного в гипнотический транс, установлена, внушение подействовало.
– Не бойся своих страхов, поцелуй меня. – Геката погружала его в забытье. – Безоружная женщина вооружена лишь обаянием. – Закрыв глаза, она ждала.
Он наклонился и поцеловал ее в губы. Прелестница плавным и легким движением руки вытащила из тюрбана брошь с отравленной иглой и с силой вонзила ему в шею. Большие глаза Баграма остекленели, рот приоткрылся, но произнести что-либо не получилось и, задыхаясь, он опустился на каменный пол, прислонившись к стене.
Закрепив брошь на место, овладев мечом и кинжалом, колдунья произнесла:
– Объяснить, что такое любовь, сложно, но то, что она может пленить и убить, это точно. Через час твоим мучениям придет конец, дорогой.
Побежав по длинному туннелю, она надеялась не упустить даже крохотный шанс в осуществлении шпионского задания. Небольшую дверь, закрывавшую проход, Геката порывисто распахнула. Старый знакомый, собака-волкодав с мощными челюстями и окрасом, как у волка, стояла за этой дверью и неотрывно смотрела на нее. Из пасти текла слюна. Вот собака зарычала, ее шерсть поднялась дыбом, хвост задрался, уши прижались к голове – гампр приготовился к атаке. Гекату охватил леденящий ужас; сначала попятилась назад, потом побежала, волкодав погнался за ней, она споткнулась, упала, выронив меч, и поползла. Собака набросилась и вцепилась ей в ногу, сомкнув огромные челюсти; женщина закричала от боли, но, не теряя самообладания, стала твердить заклинание:
– Не лаять, не рычать, не грызть, не кусать! Иди вой, глаза закрой, бойся меня! Да будет так!
Гампр по кличке Аралез ослабил хватку и, бросив окровавленную жертву, поднял огромную морду. Учуяв знакомый запах в глубине туннеля, побежал на помощь Баграму.
