Текст книги ""Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Глава 25

Римская армия во главе с молодым полководцем Гаем двинулась из Сирии к границам Парфии и Армении. Император Август никоим образом не желал терять контроль над этими странами, и новый поход на Восток, спланированный Тиберием, начался. Цель кампании – усмирить Армению, не допустить скатывание царства в сферу влияния Парфии, ослабить амбиции парфян, но главное – захватить Палладиум. Официальное распоряжение сената гласило: Гаю Випсаниану выступить в поход для обеспечения длительного мира на римской границе.

– Все ради благих богов! – провозгласил тост, подняв кубок, наполненный вином, Квириний.

В палатке командующего, богато обставленной красивыми вещами, кроме Гая и Квириния, были Лоллий и Веллей. Армия подошла к Евфрату и, разбив лагерь, в ожидании парфян на противоположном береге, проводила время в дружеских попойках и неутомительных тренировках. Гай пригласил на вечернюю выпивку своих помощников.

Веллей, подняв кубок, самозабвенно сказал:

– Гай, ты велик! Не было никого до тебя, кому могли бы подражать, и в будущем не найдется никого, кто будет достойнее. Твои рвение и талант – это наивысшее совершенство! Я рад принимать участие в большом походе.

Веллею 18 лет. Красивый юноша с ниспадающими на лоб темными волнистыми волосами, широко раскрытыми голубыми глазами, черными бровями и грустным выражением лица был военным трибуном при командующем и часто оставался с ним наедине, поскольку писал историю похода, несомненно, под диктовку Гая.

– Спасибо, Веллей. – Гай пристально и долго смотрел на трибуна. – Вижу перед собой дельного офицера, которому принадлежит будущее. Ты близок мне по духу. Когда-нибудь мир будет упиваться трудами историка Веллея Патеркула.

– Гай, ты сражаешься за спасение мира! – воскликнул восторженный Веллей.

Молодой командующий снисходительно улыбнулся:

– Император придает моей миссии большое значение, обличив широкими полномочиями.

Император считал своего любимого внука 19-летнего Гая, сына Агриппы и Юлии, наиболее вероятным своим преемником и готовился передать ему всю полноту власти. С семи лет мальчик участвовал вместе с Августом во всех официальных церемониях, в 12 уже сопровождал Тиберия в походе против германского племени сигамбров, в 14 лет сенатом был назначен консулом и лидером римской молодежи, введен в коллегию понтификов, в 16 стал сенатором и начальником конницы (заместитель Августа), обручившись с 9-летней племянницей Тиберия. И вот теперь он пришел на Восток в должности консула сражаться с варварами за спасение всего человечества – так внушала народу римская пропаганда. Ему даже загодя присвоили титул «правитель Востока». Все это вскружило юноше голову. Вседозволенность порождала извращенные наклонности, и об его утехах в Сирии многие злословили.

– Ты там, где первые! – римский тост произнес Квириний.

Этот напыщенный советник Гая был римским наместником провинции Сирия. В историю он вошел тем, что затеял перепись населения провинции, вследствие которой Иосифу и Марии пришлось отправиться в город Вифлеем, где родился младенец Иисус. Как удачливого полководца Август приставил Квириния советником к неопытному Гаю.

– Спасибо, генерал!

Молодой командующий слабо доверял 40-летнему вояке, но тем не менее советы его ценил и разрешал фактически управлять войсками.

– За успех похода! – провозгласил тост Лоллий.

Этот легат влился в свиту внука императора как знающий обстановку и повадки противника. Прибыв в ставку, сообщил, что практически вычислил, где находится тайник с Палладиумом. Гай, свежий, с идеально гладким лицом, темноволосый, гордый и надменный, смотрел на спившегося Лоллия как на неудачника:

– Лоллий, о твоем коварстве и хитрости донесли Августу, но ему было угодно, чтобы я прислушивался к мнению лисы, виляющей хвостом. Что ж, придется. Но учти: я за тобой слежу и не премину обесценить в глазах императора прежние заслуги старого легата.

– Утомительное это занятие – слежка и вряд ли улучшит наше с тобой щекотливое положение, – поставил на место зарвавшегося наглеца легат.

Откинувшись в кресле с мстительным выражением лица, Гай, сообразив, что обоим не поздоровится, если не привезут императору Палладиум, скривив рот, пробурчал:

– Веллей, почитай что-нибудь из твоего труда обо мне.

Трибун взял восковую дощечку с нацарапанными письменами и произнес:

– Консул, это я написал сегодня утром.

В пассаже говорилось: «Я был очевидцем божественных дел Гая и в меру своих посредственных возможностей принимал в них участие. Я наслаждался зрелищем, когда солдат в радостном ликовании выражал свою любовь к Гаю словами: „За всю свою жизнь не желал и не имел более счастливого дня, чем сегодня, когда ты сказал, что мы идем покорять Армению!“ Благодаря своим заслугам и способностям Гай заслужил право называться Цезарем».

Гай расплылся в счастливой улыбке:

– Вы все будете гордиться, что служили под моим началом, рассказывая родным, как ходили в поход на Армению.

Появилось войско парфян, все на лошадях, все в черных халатах, высоких сапогах и желтых шапках, все злобные и враждебные. Расположившись на другом берегу Евфрата, потомки кочевников начали обустраиваться. В отличие от строгой архитектуры и симметрии римского лагеря, бивак парфян представлял беспорядочное нагромождение палаток из звериных шкур, обозов, стойл для лошадей и бесчисленных костров. Стоял невероятный гвалт. Большинство солдат парфянского войска были рабы, однако эта разношерстная масса сумела в последних трех битвах разбить более сильную римскую армию, и теперь две Империи вынуждены были договариваться, вынашивая в отношении друг друга агрессивные намерения.

В шатре царя убеленный сединами царедворец Шадман, одетый в синий бархатный халат, расшитый золотыми звездами, сладким голосом говорил Фраату IV, восседавшему на походном троне:

– Государь! Завтра подписание мирного договора с Римом. Ты – гений! Заставил врага уважать себя. Теперь граница с Римской империей пройдет строго по Евфрату, как мы и требовали.

– Шадман! – Царь, довольный похвалами, был в необычайно радужном настроении. – Не забудь включить в договор приграничный город Дура-Эвропос. Он, как и прежде, должен остаться моим.

Дура по-армейски означает крепость, а город Дура-Эвропос был крупным торговым центром, и его принадлежность оспаривалась алчными римлянами.

В разговор вмешалась Муза. Жена правителя в светло-голубой тунике, желтой шелковой столе и полупрозрачной палле, вся в драгоценностях, как всегда, была неотразима, только небольшой шрам на щеке портил броскую внешность.

– Государь, – сказала она, – главный вопрос – армянский, и он по-прежнему не решен. Как будто мы не знаем, зачем сюда пришли римляне!

– Но Армения соблюдает нейтралитет!.. – вмешался Шадман.

Бросив злобный взгляд на царедворца, Муза прошлась по шатру и, остановившись напротив царя, страстно прошептала:

– Они хотят талисман. Пусть забирают! Твоя задача – заполучить Армению! Ты же хочешь быть богом?

Фраат смотрел на жену хмуро. Хоть она и родила ему наследника престола, была ценным и, по сути, главным советником, но явно работала в пользу Рима, что вызывало раздражение парфянской знати. Да, благодаря ей удалось выйти на подписание так долго вынашиваемого мирного договора, она способствовала поднятию престижа царя в глазах римлян, изменила к лучшему порядки при дворе, но постоянно отменяла распоряжения царя, отдалила от него соратников и сыновей, донимала с Палладиумом, который необходимо найти и передать Августу, и требовала покорить Армению, где якобы существует храм – земное обиталище богов.

С кривой улыбкой царь встал с трона:

– Победа зависит либо от удачи, либо от каприза женщины. – Выпив вина из золотого кубка, обратился к Шадману: – Когда состоится церемония?

Вельможа поклонился:

– Государь, на острове посреди реки как на нейтральной территории уже возведен шатер, завтра в полдень там и пройдут переговоры и подписание договора.

– Что ж, я готов. Кстати, Шадман, этот необитаемый остров также нужно включить в договор, иначе решат, что мы слабы, и оттяпают спорные территории.

На другой день после сигнала трубы две лодки, отчалив от разных берегов реки, приблизились к небольшому острову. Гая сопровождали Квириний, Веллей и телохранитель; с Фраатом прибыли Муза, Шадман и полководец недюжинного телосложения по имени Готарз. Переговоры шли в большом белом шатре. Диалог равноправных участников происходил за прямоугольным столом. Римляне в парадном военном одеянии, с яркими накидками и боевыми регалиями, парфяне в кафтанах, халатах и сапогах, расшитыми изумрудами, сапфирами, алмазами и жемчугом, и Муза, одетая как римская матрона, блистая великолепием и изяществом, являли собой резкий контраст непримиримых противоречий и неодолимого желания завершить дело миром. По протоколу на остров были допущены по одному слуге – они-то и подавали своим господам вино в золотых кубках. Главы делегаций сидели напротив друг друга во главе стола. Царь Фраат, поглаживая длинные, обрамленные диадемой, искусно уложенные светлые волосы и большие пышные усы, внимательно смотрел на молодого Гая, тот же от скуки блуждал взглядом, но вот в упор посмотрел в голубые глаза парфянского царя. Фраат взгляд не отвел, только приподнял подбородок с элегантной бородкой: глядел спокойно, выжидательно.

– Остался один вопрос – Армения, – сказал военный трибун Веллей.

– Рим настаивает на включении этого государства в сферу своего влияния, – предъявил требование Квириний.

– Наместник Сирии! – вежливо сказал Шадман. – Как ни прискорбно, армяне всегда находятся на стыке столкновения интересов разных держав, вмешиваясь в их дела и ограничивая аппетиты. Только разделив эту страну, не придется жертвовать завоеванным.

Встрепенулась Муза:

– Никакого раздела! Вы отдаете нам Армению, а мы отказываемся от вторжения в Сирию и Палестину.

Фраат встал. Отойдя от стола, повел глаза в сторону Гая. Тот подошел, и царь стал что-то возбужденно шептать ему на ухо. Римский командующий восхищенно посмотрел на него, кивнул, а потом объявил:

– Мы решили сохранить целостность Армении. Ее статус – буферное государство между нашими империями.

Фраат в полном удовлетворении, сверкая перстнями и кося глаза на Гая, добавил:

– В честь заключения мирного договора закатываем пиры – сначала в лагере консула, потом в моем лагере.

Веллей и Шадман соответствующую статью про Армению добавили в договор и представили пергаменты на подписание главам делегаций. Поставив подписи и оттиски родовых перстней, Гай и Фраат пожали руки.

– Я ищу дружбы, – сказал царь Парфии.

– Я хочу мир, – заявил консул.

В своей «Римской истории», излагая события от Троянской войны до момента, когда император Тиберий не согласился переименовать месяц сентябрь в Tiberius, Веллей написал: «На острове, расположенном посредине реки Евфрат, Гай встретился с царем парфян, юношей выдающегося положения, в сопровождении равной по числу свиты. Это во всех отношениях удивительное и достопамятное зрелище встречи двух выдающихся лиц и глав империй в присутствии римского войска на одном берегу и парфянского на другом мне пришлось наблюдать в начале военной службы, когда я был военным трибуном»[173]173
  Веллей Патеркул. Римская история. Книга II. Перевод А. И. Немировского, М. Ф. Дашковой.


[Закрыть].

Муза почувствовала, что больше не нужна Фраату. Во время пиров, как на римском береге, так и на парфянском, консул и царь уединялись, и стража ни под каким предлогом не допускала ее к ним. Влияние на мужа падало, и с этим надо было что-то делать. Она металась в своем шатре, выдумывая планы мести, взвешивая шансы остаться царицей, воображая себя единовластной правительницей Империи. Август, которому была безоговорочно предана, правит Западом, а она Востоком – вот формула мирового господства! Конечно, ей потребуется Армения, чтобы получить доступ к Черному морю, обеспечить доминирование на Кавказе, забрать у армян торговые пути из Китая и Индии, взять под свою власть скифов, иметь прямую связь с богами. Решение пришло.

В царском шатре довольный переговорами Фраат IV уселся на походный трон и, с удовольствием вспоминая вчерашний пир, стал рассматривать подарок Гая – деревянную игрушку «Троянский конь». Встряхнув «коня», подивился: внутри что-то гремело. Игрушка явно со смыслом! Хотелось посмотреть, но открыть не получалось: «конь» с секретом. Доложили о прибытии царицы и советника. Вошли Муза и Шадман.

– О, Солнце Парфии! – сладким голосом заговорил начальник канцелярии. – Ты настолько мудр, что перехитрил соперника, и настолько хитер, что заставил его поверить в свой успех.

– Римлянин претворился одураченным, – нарочито выказала Муза. – Недостаток ловкости он компенсировал избытком любезности.

Фраат, чувствуя себя на коне, был краток:

– Победителей не судят, победителей чествуют!

Муза ослепительно улыбалась:

– Государь, по случаю твоего успеха есть тост!

Она подошла к золоченому столику, налила в три кубка красное вино из золотого кувшина, изящным движением руки в один из них из кольца с тайником подсыпала яд и, подав первый кубок вельможе, взяла два других и двинулась к царю. Шадман уютно уселся в кресло, приготовившись слушать.

Муза, держа кубки, прошлась вокруг трона, шурша прозрачной накидкой и источая словно бестелесный дух чувственность и прохладу, подала один из них царю и, поцеловав мужа в губы, начала говорить тост:

«Однажды царь спросил винодела:

– Какое вино ты изготовил в этом году?

– Удачное, – был ответ.

– А каково оно на вкус? – был задан новый вопрос.

– Не попробуешь – не узнаешь.

– Тогда скажи: выпив твоего вина, стану ли я мудрее?

Винодел ответил:

– Мудрее? Не знаю, но что точно знаю – любая проблема не будет казаться неразрешимой!

Выпьем за то, чтобы, хорошее вино помогало решать запутанные проблемы человека, даже оказавшегося на краю гибели!»

Муза первой стала пить вино; царь, посмеявшись, выпил свой кубок; Шадман, одобрительно бормоча: «Проблемы размножаются с такой скоростью, что нет смысла искать их решения», неспешно потягивал прекрасный напиток.

Вдруг царь схватился за горло, глаза вылезли из орбит, кровь пошла носом, он стал задыхаться. Яд мгновенно разлился по жилам монарха. Поднявшись с трона, Фраат попытался сделать шаг вперед, но рухнул замертво. Игрушка «Троянский конь», лежавшая у него на коленях, упала, раскрылась, и из нее вывалились миниатюрные оловянные фигурки римских солдатиков.

Муза не шевельнулась. Надменно посмотрев на труп супруга, бросила недопитый кубок и перевела взгляд на Шадмана. Царедворец застыл в оцепенении, но наконец его остекленевший взор перешел с трупа на нее, и сдавленным голосом он забубнил:

– Это сделала ты! Это сделала ты!..

Она подошла и, не говоря ни слова, вытащила из складок одежды кинжал и хладнокровно вонзила его в сердце старика: «Как ты мне надоел!» и, прокричав: «Стража!!», упала на пол, имитировав обморок.

В чувство ее привел военачальник Готарз. Осторожно поднес к ноздрям женщины для возбуждения дыхания минерал нашатырь (она тут же оживилась) и помог ей встать, усадив в кресло.

– О, Готарз, это ужасно. – Муза, прикрыв глаза, еле шевелила языком: – Шадман убил царя и хотел заколоть меня, но я защищалась… Это была самооборона. Его выпад обратила против него самого.

Готарз глянул на заколотого вельможу:

– Кинжал женский, и всадила ты его мастерски…

– Защищаясь, разве женщина не пускает в ход когти как пантера?

Муза действительно была грациозная и красивая, совсем как пантера. Воин подумал: «Дерзкое сравнение! Природа женщины непонятна, поступки – большая тайна».

Его раздумья прервала окончательно пришедшая в себя Муза, произнеся повелительным тоном:

– Ты должен объявить новым царем моего маленького сына Фраатака, за которого я выйду замуж и стану соправителем царя. Вся полнота власти в Империи сосредоточится в наших с тобой руках.

Огромный ростом, мужественный, грозный видом, с черными волосами, разделенными пробором, и пышными усами, весь затянутый в кожу, Готарз выпрямился, приняв величавую осанку. Честолюбивые притязания на престол он пестовал в своих мыслях давно, и теперь наступил момент, когда эти притязания подкрепляются железными аргументами, а его уверенность, что не пройдет и пару лет, как он сам станет правителем, окрепла.

– Моя царица. – Он встал на колено и низко склонил голову перед Музой.