Текст книги ""Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"
Автор книги: Варвара Мадоши
Соавторы: Кирилл Смородин,Григорий Григорьянц
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 79 (всего у книги 353 страниц)
Глава 16
На другой день в присутствии царедворцев и родовой аристократии в торжественной обстановке венцевозлагатель повязал на голову Тороса белую ленту – диадему, символ предводителя нации, и водрузил золотой венец с восьмилучевой звездой и фигурами двух орлов – символ власти монарха. Подошел Вахинак и увенчал голову царевича армянской тиарой (короной) – красный с золотым шитьем и остроконечными зубцами головной убор армянских правителей. Тороса усадили на трон, и верховный жрец вложил в его правую руку скипетр – царскую регалию, знак верховной божественной власти в стране.
– Скипетр вручают царю боги! Божественная сила с тобой! – возвестил жрец.
Венцевозлагатель провозгласил:
– Царь Великой Армении Тигран IV!
Все присутствующие опустились на колено, склонив головы.
В галерее скульптур произошла встреча Гранта и Вахинака.
– Вахинак, я просил о встрече, чтобы предупредить: не мешай Тиграну IV проводить самостоятельную политику.
– Грант! – Управляющий сделал обиженное выражение лица. – Несправедливые подозрения порождают домыслы.
– Философы утверждают, что подозрения обычно оправданны. – Грант выжидательно смотрел на оппонента.
Вахинак, отведя глаза в сторону, парировал:
– Философы, конечно, умеют выводить хитроумные заключения, но мы, простые люди, знаем: большинство подозрений – ложь!
Советник твердо заявил:
– Вахинак, твоя приверженность идеалам Рима открывает стране прямой путь в рабство. Полагаю, простым людям это не понравится. Романизация Армении – иллюзия неисправимых мечтателей.
Управляющий двором криво усмехнулся:
– Дорогой Грант, ты явно преувеличиваешь мои скромные заслуги в укреплении дружбы с Римом, который способен посадить на трон Армении кого захочет.
– «Миролюбивый» Юпитер угрожает Арарату? – советник насторожился.
– Всякое может случиться, – с издевкой сказал Вахинак и ушел.
Одним из вечеров после похорон отца молодой царь Великой Армении Тигран IV направлялся в окружении охраны в зал мудрости, где уже собрались философы и историки, чтобы подискутировать о будущем страны. Внезапно большой камень упал сверху прямо к его ногам. Тигран отпрянул, стражники обнажили мечи и, закрыв государя, приготовились к бою. Из тени появились вооруженные люди в черных одеяниях. Стрелы пронзили двух охранников из восьми, остальные воины мечами отбили их в полете.
В освещаемом факелами коридоре завязался неравный бой. Личная охрана царя и нападавшие, все виртуозно владевшие холодным оружием, со свистом рассекая воздух клинками, бились насмерть: то наносили мощные удары, то уклонялись от них, то делали выпады, то приседали и кружились, иногда ловчили. Покалеченные и убитые падали на каменные плиты один за другим. Хорошо обученный искусству боя на мечах Торос сражался наравне с воинами и, считывая по глазам намерения своих противников, умело сбивал их с толку. Рубанув мечом по голове одного, вывел его из строя, сделав выпад против другого, сразил его, но, отбиваясь от третьего, почувствовал, что силы его людей на исходе, мятежники теснят, и уже решил отдать жизнь дорого, как появился Баграм. Он и его люди, казалось, возникли из ниоткуда и стремительно бросились на помощь царю, яростно разметая нападавших, которые, завидев помощь, отступили, а потом и вовсе поспешили убраться.
– Баграм!! – воскликнул распаленный боем молодой царь. – Спасибо! Помочь попавшему в беду значит обрести друга! Тебя ждет награда.
Баграм, встав на колено, присягнул:
– Государь, моя судьба – служить тебе. Награда не нужна. Ты нуждаешься в моей защите, я нуждаюсь в твоем доверии.
– Встань, Баграм! Исполним долг – победим зло!
Они обнялись.
На вилле, отданной армянским правителем под римскую миссию, Геката металась по слабо освещенной масляными лампами комнате и бурно выражала негодование:
– Лоллий, я не могу здесь больше оставаться! – Искаженное лицо гречанки делало ее похожей на фурию[162]162
Фурии – богини мести в древнеримской мифологии.
[Закрыть]. – Царь призвал Баграма на службу, назначив главой своей охраны, поэтому мне придется срочно покинуть Арташат. Баграм – мой злейший враг!
– О, Геката, ты – под опекой Рима! – Озабоченный Лоллий, развалившись в кресле, пытался ее успокоить. – Ни один волос не упадет с твоей головы. Мальчишка на троне, надеюсь, не так глуп, чтобы конфликтовать с Римом.
– Баграм – коварный! – не унималась гречанка. – Уже дважды он натравил своего Цербера на меня; что помешает устроить несчастье мне в третий раз?!
– О, красавица, я без тебя не справлюсь! Новое покушение на царя провалилось, мы понесли значительные потери, в Риме нервничают. Я не могу вернуться к императору без Палладиума.
– Так заставь активнее работать Гатерия!
Лоллий поморщился:
– С ним не все так просто. Говорит, что пока не удалось выяснить, где армяне прячут статую. Возникло ощущение, что он водит меня за нос.
Геката встала напротив легата и пристально посмотрела на него:
– Мальчишка влюбился, а царевна Эрато крутит им, как хочет.
Легат порывисто вскочил с кресла:
– Убью мерзавца!! Тиберий велел его уничтожить после завершения операции. Прикоснувшийся к тайне обречен на несчастье. Он попил столько моей крови, что убью непременно, в любом случае!
Геката приблизилась и, обхватив руками его шею, пылко поцеловала. Мужчина, закрыв глаза, отдался на волю сладострастия.
– Ярость в отчаянии – вот что мне в тебе нравится! – прошептала она. – В такие моменты вижу повелителя тьмы, и как женщина готова ради тебя на все. – Он получил новый затяжной поцелуй, а потом совет: – Царь отменил пиры, отказал в аудиенции? Но он обожает охоту…
Лоллий, приоткрыв глаза, бросил на нее многозначительный взгляд.
В саду царского дворца, сияя счастливыми глазами, с блаженной улыбкой на устах прогуливалась Эрато. В лиловой тунике до пят с золотистым поясом на талии, прозрачном плаще и армянской шапочке с золотыми монетками, она выглядела как богиня. Ее мечтательный взгляд скользил по прекрасным цветам и деревьям. Раздался женский голос:
– Твои глаза горят, лицо светится. О, ты познала муки любви!
Эрато отвлеклась от сокровенных мыслей и повернула голову. На нее, улыбаясь, смотрела Геката. Как всегда очаровательно красивая, в желтой тунике и легком бледно-салатовом пеплосе, с черными блестящими волосами, завязанными на затылке узлом, обрамленными золотым венцом, она была самим воплощением греческого представления о прекрасном.
Царевна, все еще во власти грез, произнесла:
– Моя любовь соткана из восхищения природой и возвышенных чувств.
Геката величественной походкой подошла ближе и, указав рукой на цветы, сказала:
– Розы и анемоны. Именно они притягивают твой взгляд и, думаю, неслучайно. Вспомни о прекрасной богине Афродите, полюбившей смертного юношу.
Царевна удивилась:
– Миф об Адонисе?
– О, прекрасная Эрато! Счастье Афродиты и Адониса длилось недолго…
Миф гласил, что богиня Афродита полюбила славившегося своей красотой Адониса. Зная пророчество о его трагической судьбе, она просила не охотиться на диких животных в одиночку, а он, несмотря на предупреждение, пошел на охоту и был убит разъяренным вепрем.
Геката как пифия вещала:
– Пророчество гласило: любимого ждет печальная участь, если он ослушается веления судьбы. И вот трагическая развязка!..
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Поменявшись в лице, царевна насторожилась.
– Милая, соблазняющий и умоляющий юноша, которому судьба доверила узнать тайну Палладиума, ослушался предостережения. Ему уготована смерть. – Геката, хитро ухмыльнувшись, продолжала источать самодовольство: – Знаешь, горюя над телом убитого юноши, Афродита пролила слезы, из которых выросли вот эти анемоны. Что поделаешь, неумолимая судьба всегда исполняет жестокое пророчество. Кстати, и эти розы тоже распустились от слез, пролитых Афродитой.
Эрато бросила взгляд на цветы. На слабом ветру крупные лепестки анемонов трепетали, а цветки алых роз (совершенство, верность, невинность) застенчиво склонились, скрывая тайну любви.
– Не верю! – воскликнула девушка.
– Одна дерзкая девушка тоже не верила, и боги превратили ее в мирровое дерево… —Зловредная Геката, увидев выступившие на глазах царевны слезы, упрямо продолжала: – Слезы бессилия! Предсказываю: возлюбленный, спасая себя, с большим сожалением оттолкнет девушку, ведь ему грозит нешуточная опасность, а ты в тоске по нему умрешь и превратишься в цветок…
Грубый мужской голос прервал пророчество гречанки:
– Геката, умолкни!
Пророчица порывисто обернулась. В двадцати шагах Баграм сердито смотрел на нее. Прикоснувшись к рукояти меча, он начал приближаться, Геката попятилась назад, но остановилась:
– Я – римская гражданка, нахожусь под защитой императора!
– Император далеко, а я близко.
Не испытывая судьбу, Геката быстрым шагом ушла прочь.
– Эрато, – Баграм ласково взглянул на царевну, – она – злобная и коварная колдунья, не верь ее словам. Коварство отравляет душу, ранит сердце, и только разум взывает к благоразумию.
Девушка, рыдая, бросилась к нему, и воин, как мог, стал успокаивать:
– Ну, что ты, разве можно!
– Если Гатерий не дознается тайны Палладиума, они убьют его. – Поток неудержимых слез залил ее лицо.
– Тайны любви похлеще самых загадочных тайн мироздания. Царевна, мы что-нибудь придумаем.
Поддерживая ее за локоть, он повел Эрато по дорожкам сада к ее брату, царю Армении.
В покоях государя заплаканная Эрато поведала брату в разговоре с Гекатой. Торос пришел в негодование:
– Это возмутительно! Сестра, в саду есть тайный вход в убежище. Сегодня же его покажу тебе; воспользуйся в случае опасности! Грант, Баграм, жду дельный совет.
Баграм был непоколебим и прямолинеен:
– Предлагаю выслать римскую миссию из столицы.
Грант, философ и историк, стал рассуждать глубокомысленно:
– Государь, враги не дремлют, наверняка вынашивают новый план покушения…
Действительно, положение тупиковое: наследника нет, нерешительный двоюродный брат царя Арат готов продать родину римлянам, лишь бы заполучить трон и царствовать в праздной неге и приятной расслабленности, Руфус пропал и до сих пор не найден, а в стенах дворца поселилась измена.
– Что предлагаешь, Грант? – Молодой царь, чувствующий кожей ненависть проримски настроенных царедворцев, выглядел подавленно.
Грант предложил невообразимое:
– В борьбе за самостоятельность Армении, сохранение трона и династии я вижу лишь одного союзника, которого враги не смогут склонить на свою сторону, потому что он связан с тобой идейно и кровно, и это – твоя сестра. – Грант поклонился царевне. – Государь, ты должен жениться на Эрато и сделать своим соправителем.
– Но это невозможно! – воскликнул Торос.
Грант умолк и, неотрывно смотря на царя, дал ему время самостоятельно оценить ситуацию. Торос призадумался. Сестра, став царицей и соправителем, разделит полноту власти в государстве, и жаждущие сместить царя, понимая, что трон занят братом и сестрой, мало-помалу успокоятся. Гомер в «Илиаде» называет имена соправителей во множестве греческих царств; египетские Птолемеи вообще женились на своих сестрах или дочках, хоть и малолетних, что гарантировало ослабление борьбы за власть, сохранение династии, ее разделение на самостоятельные и равноправные ветви, наличие законного наследника, введение института регентства. Таким образом, соправительство – явление вполне обычное. В Риме, например, выбирали двух высших правителей (соправителей) – консулов, причем «между двумя равноправными лицами запрещающему принадлежит первенство над повелевающим».
– Государь! – Баграм возликовал. – Грант прав, это – стратегически верное решение!
– Пусть у наших врагов повредится мозг от неразрешимого противоречия: противоположность порождает путанность, – сформулировал с довольным видом свою мысль Грант.
Тигран был озадачен:
– Но это же парадокс!
– Вся наша жизнь соткана из парадоксов, – назидательно сказал философ, лукаво скосив глаза в сторону начальника охраны: – Без хорошего армянского вина в абсурдных утверждениях разобраться трудно.
Баграм мгновенно подал золотые кубки, наполнил их из глиняного кувшина рубиново-красным вином, а Грант, подняв кубок, провозгласил тост: «Однажды крылатая душительница Сфинкс у города Фивы подстерегла путника. Обычно она каждому задавала хитроумные загадки и убивала, кто не мог их разгадать. „Скажи мне, – сказала Сфинкс путнику, – может одно и то же существовать и не существовать?” Путник подумал и ответил: „Противоположные вещи вместе находиться в одном и том же не могут.” Сфинкс расправила крылья: „Ты не угадал!” и проглотила путника. Друзья, кому-то парадокс видится противоречащим здравому смыслу воззрением, а кому-то – истиной, найдутся также люди, которые назовут парадокс предрассудками, но кто-то скажет: „Парадокс порождает прогресс” и будет прав. Так выпьем же за то, чтобы решительно идти вразрез с общепринятым мнением и постигать мудрость через парадоксы!»
Все осушили кубки, только Эрато даже не пригубила вино.
Баграм, залпом выпив содержимое, стоял с каменным лицом, на котором отразилось непонимание:
– Грант, я что-то не понял: почему Сфинкс проглотила путника?
– Знаешь, Баграм, иногда понимание ускользает от несмышленых. Смотри: жизнь есть жизнь и в то же время смерть; таким образом, жизнь и смерть одновременно существуют и не существуют.
На лице Баграма отразилась полная растерянность.
Тигран IV спокойно сказал:
– И все же вместе существовать и не существовать нельзя. – Сделав паузу, объявил: – Я женюсь на своей сестре!
Баграм и Грант повернули головы к Эрато. Ее гнев, страх и грусть ушли, эмоциональное состояние изменилось, лицо – орган души – стало строгим, в каждой черточке читалась властность. Она гордо прошлась по комнате и, остановившись перед мужчинами, со смешанными чувствами волнения и радости негромко сказала:
– Я беременна от Гатерия.
Торос поднял удивленный взгляд:
– Женщины – загадка: чаще всего влюбляются не в того.
– О, государь! Боги даруют тебе наследника, в котором будет частичка Арташесидов. – Грант с восхищением смотрел на женщину. – Скажи, Эрато, ты носишь под сердцем ребенка, зачатого от любимого мужчины?
Испытывая новое, неизведанное чувство, Эрато кивнула: «Да!»
– Вот! – философ был в восторге. – Как ни старайся, от судьбы не убежишь. Любить – значить думать не о себе, а заботиться о другом, растворяясь в нем.
У Баграма, который радушно улыбался, вырвалось:
– А что? Беременность – естественное состояние женщины. Поздравляю!
– Государь, ты уж меня прости, – Грант лукаво прищурился, – а вдруг с тобой что-то случится, и тогда, с точки зрения государственных интересов, ваш династический брак полезен хотя бы тем, что сестра сможет править царством и растить наследника престола.
Царь встал и веско произнес:
– Гатерию предстоит проверка искренности чувств.
Глава 17
Всемогущие боги, посылая на Землю потоки колоссальной энергии, превратили Рим в самое священное место на Земле. Благочестивые римляне в это верили, и посему почитали своих богов: строго по календарю проводились благодарения и жертвоприношения. В этот день в честь бога войны Марса, покровителя города, с ритуальными песнями и плясками, ударяя медными палками о щиты, двинулось шествие одной из жреческих коллегий – салиев. 12 жрецов, служивших Марсу, происходили из самых знатных патрициев, и именно эта коллегия, пользуясь особым почетом у граждан, совершала важнейшие жертвы богам.
Они шли в пляске на три счета, и каждое движение имело магический характер. Впереди – священные трубачи, за ними, подскакивая, двигался магистр, потом следовали передовой плясун и запевала, а более молодые члены коллегии, шествуя за опытными, повторяли их прыжки, повороты и слова песни. В песнях, которые являлись священными гимнами, упоминались боги Марс, Квирин, Янус, богиня Минерва, соответствующая греческой Афине Палладе, и герои Геракл, Ромул, Рем. Ударяя в щиты, они пели:
Палладиум, защиту Рима,
хранить нерушимо,
Варварам город не взять,
сила непобедима…
Каждый из членов коллегии имел вышитую тунику, медный панцирь, подобранную и обвязанную на поясе тогу с пурпурной полосой, остроконечную белую шляпу и меч на поясе. В левой руке все держали щиты анкилы с двумя выемками по бокам, хранившиеся с царских времен. Один из этих щитов был подлинный. Бог Марс сбросил его с неба, когда Римом правил второй из семи царей – Нума Помпилий, и голос провозгласил, что от обладания этим щитом зависит процветание города. Царь незамедлительно поручил искусному мастеру изготовить совершенно одинаковые 11 копий божественного щита, чтобы подлинный щит нельзя было отличить и украсть. Раз в год коллегия салиев торжественно проносила по городу 12 щитов, и шествие шло через Форум, комиции[163]163
Комиции – народные собрания по территориям или объединениям древних римлян.
[Закрыть], жертвенники и храмы – до Капитолия, и всем богам – покровителям города – приносились жертвы.
Плясуны подошли к круглому храму Весты с 20-ю беломраморными колоннами, самому почитаемому месту в городе, остановились перед оградой и умолкли. Главная жрица, великая весталка Клавдия, вышла из дверей храма и в своем белом одеянии встала как изваяние на подиуме, устремив взгляд на восток.
– Великая жрица Клавдия, – торжественно обратился к ней магистр, – коллегия салиев просит тебя вынести на обозрение Палладиум, который Эней привез с собой из Трои, и мы принесем главному символу города жертву: одного ягненка и одного козленка женского пола!
Клавдия удостоила его взглядом и, не двинувшись с места, сказала:
– Великий магистр, сегодня мне было ниспослано божественное знамение богини Весты, небесной покровительницы Рима: «Палладиум не должен покидать стен храма».
Полуобгоревшая статуя Афины Паллады не была божественной, о чем знали только Август и Клавдия, и они прекрасно понимали, что, если узнают другие и начнутся крупные беспорядки, император лишится власти. Клавдия, внутренне холодея, внешне изо всех сил держалась бодро, а магистр выглядел растерянно.
– И как богиня возвестила свою волю? – испуганно спросил он.
– Она не приняла жертву священному огню: вино прокисло.
Жертвоприношение огню в храме Весты – возлияние вина и масла, но версия прокисшего вина не очень убедила магистра:
– Великая жрица Клавдия, жрецы коллегии квиндецемвиров обращались к Сивиллиным книгам и, рассмотрев их, объявили, что следует вознести моления и жертвы Палладиуму немедленно, так как существует угроза нападения на Рим варваров.
– Клятвенно заверяю: Рим защищен от нашествия варваров. – Клавдия нервничала.
Магистр обернулся к членам коллегии салиев:
– Призываю богов в свидетели! – И он трижды повторил формулу: «Clarigatio»[164]164
Clarigatio – требование удовлетворения (лат.).
[Закрыть].
Клавдия побледнела, решив, что в эту минуту боги ее покарают: разверзнется небо, грянет гром, ударит молния. Но небо оставалось голубым, грома и молнии не было, и это придало весталке уверенность:
– Воля богини Весты будет исполнена. Вознесите молебен, принесите жертвы и уходите. – Дверь за ней закрылась.
Заподозрив подвох, магистр, подскакивая, побежал в здание напротив – регию, местопребывание верховного понтифика, жаловаться. Из регии, бывшей резиденции царей Рима, хранилища архивов, законов, формул всех молитв и клятв, календаря священных дней и анналов истории, появился в сопровождении магистра верховный понтифик Лепид. Этот 77-летний старик, бывший соратник Юлия Цезаря, военачальник, триумвир, консул и пожизненный великий понтифик, выбранный на эту должность после убийства Цезаря, допускался по приказу Августа в Рим только на несколько религиозных праздников, живя под надзором на своей вилле в городе Цирцеи, а все потому, что поддержал Антония в борьбе против Октавиана, а затем попытался заполучить верховную власть в Риме. Не получилось! Однако Октавиан Август его пощадил: Лепид совершенно непопулярен, а потому неопасен.
Лепид, руководивший весталками, человек нерешительный и робкий, тщательно выбритый, в белой длинной тоге с богатыми складками и жреческой шапочке, с жертвенным ножом, висящим на шее на длинной золотой цепи, и чашей для возлияния в правой руке, быстрым шагом направился к храму Весты. Он поднялся по ступенькам, вошел в храм, оставив остальных, не имеющих привилегию входить внутрь обители богини, за оградой.
– Великая жрица Клавдия! – гремел он. – Я знаю, богиня благоволит тебе, но скажи, почему сегодня ты отказалась явить Палладиум салиям по их законному требованию?
– Я получила откровение не делать этого. – Окаменелое лицо Клавдии, на котором играли блики от священного огня, выражало решимость.
Лепид, заподозрив неладное, встрепенулся: «Вот он, момент, когда можно посчитаться с Августом! Если Палладиума нет, то император падет, и он, Лепид, вновь обретет силу, вернет полномочия, станет выше любого римлянина, будет манипулировать новым императором».
– Я требую предъявить мне Палладиум!
– О, верховный понтифик! – Жрица, заламывая руки, в отчаянии прокричала: – Случится непоправимое, если воля богини не будет исполнена!!
Лепид был непреклонен:
– Мой высокий жреческий сан предполагает надзор за святынями, я обязан ставить интересы государства выше личных. Как посредник между богами и людьми требую удовлетворения, – и он трижды произнес: «Clarigatio».
Казалось, Клавдия смутилась и, уже не так категорично возражая, произнесла:
– А как же знак свыше? Вино быстро прокисло. Вот, убедись сам!
Из ряда глиняных кувшинов она взяла черный сосуд с ручкой и узким горлом с желтым изображением головы осла. Подойдя к понтифику, равнодушно глядя ему в глаза, подняла кувшин, предлагая попробовать. Он машинально протянул чашу для возлияний, и тягучий красный напиток наполнил ее почти до краев. Лепид стал пить: сначала пригубил, потом жадно, и наконец удивленно произнес:
– Вино хорошее!
Весталка грациозно заскользила вокруг священного огня. Лепид следил за ней внимательным взглядом, но вот в его глазах возник туман, в ногах слабость, в голове боль, в ушах шум, и начались галлюцинации. Уронив чашу, он схватился за сердце и от чувства нехватки воздуха, шаркая, направился к выходу. Открыв дверь, спустился по ступеням и, не замечая удивленных салиев, прошествовал мимо них прямо в регию. В зале заседаний коллегии жрецов он рухнул в белое кресло, запрокинул голову и умер.
Магистр, прождав его напрасно, развел руками, посмотрел на небо и, подскакивая, двинулся вперед, а за ним с ритуальными песнями и плясками, ударяя медными палками о щиты, зашагало шествие салиев.
В покоях римского дворца Август в полной прострации сидел в кресле под дубовым венком – знаком Юпитера, который ему присудил сенат за выдающиеся заслуги. Две новости ввергли в смятение – в Риме умер великий понтифик Лепид, а из Кампании только что сообщили: внезапно умер Агриппа. Оба в один день. Агриппа, соратник и соправитель принцепса, возвращался из успешного похода на Дунай и, проезжая итальянскую область Кампания, вдруг заболел и умер. Ему был 51 год. Недвижно уставившись в пол, безвольно сникнув и скорбно ссутулившись, император думал о превратностях судьбы. Удача, без которой нет счастья у политика, похоже, отвернулась. Сталкивая и стравляя людей, он сумел прибрать к рукам власть в Империи, убедил сенат и римский народ добровольно назначить его пожизненно на ключевые посты. Ах да, он еще не завладел должностью великого понтифика! Власть – искушение, ее не отдают, ею обладают и упиваются. Жажда безграничной власти – самая безумная страсть человека.
Теперь не стало друга Агриппы, и Август остался один. Повертев на пальце перстень-печать принцепса с изображением сфинкса, задумался. Как человек осторожный и дальновидный, терпеливый и хитрый, он не привык проигрывать и, всю жизнь играя роли подобно актеру, неспешно и неукоснительно добивался своего, неустанно повторяя: «Осторожный полководец лучше безрассудного». Погоревав об Агриппе, немного успокоился, а в голове завертелись новые мысли: «Мне остался короткий шаг от императора до бога. – В светлых глазах зажглась искорка. – “Золотой век”, которым я окрылял римлян, не может так просто уйти в небытие вместе со мной. Я внушил народу, что мир – это прекрасно, что удаление меня от власти приведет к хаосу, что благодаря мне неукоснительно соблюдаются традиции предков. – Приняв решение, высоко поднял голову: – Продолжать властвовать, и пусть все трепещут!»
Но тут же уныние снова охватило его: «А что будет после меня? Ореол моего бессмертия не должен потускнеть. Но кого же сделать преемником, чтобы после своей смерти не претерпел я обиды? Внуки Гай и Луций, сыновья Агриппы и моей дочери Юлии, молоды, сыновья Ливии от первого брака Тиберий и Друз ненадежны. Конечно, Тиберий, мрачный циник и параноик, склонный к жестокости и деспотизму, талантлив в военном деле и блистательно выступает в сенате. Придется все же сделать его консулом, но доверить ему дело жизни – значит разочаровать богов и народ Рима. Неопределенность в наследовании Империи чревата катаклизмами».
Оправившись от потрясения, с четким пониманием своего вклада в стабильность державы и отстаивание ее государственных интересов, он стал расхаживать по залу, мысленно формируя задачи: «Не склонен ли я преувеличивать свои успехи, особенно на Востоке? Армения не покорилась, с парфянами большую войну затевать не с руки: хватает внутренних проблем. Нужно продолжать сеять династические смуты, утвердить свое влияние в мире. Как бы я хотел превратить Армению в провинцию и завладеть ее сокровищами! Не получается. Пусть же римский народ верит, что Август, придерживаясь традиций предков, оставил в Армении послушного царя. – Взглянув на дубовый венок, прошептал: – Пока есть силы, Pax Romana[165]165
Pax Romana – римский мир (лат.), длительный период мира и стабильности.
[Закрыть] дойдет до самых окраин Империи».
В покоях Ливии подавали обед. В триклинии[166]166
Триклиний – столовая с тремя застольными ложами.
[Закрыть] возлежали на ложах-клиниях сама Ливия, ее сын Тиберий и Трасилл, астролог. Раб разлил вино в стеклянные чаши, подал кушанья на приставной столик, и Ливия, обращаясь к сыну Тиберию, произнесла обычный римский тост:
– Всех тебе благ!
Выпили и приступили к трапезе. Настроение у Ливии было отличным. Когда она носила под сердцем Тиберия, астролог Трасилл предсказал ребенку блестящее будущее, и она сделала все, чтобы это будущее наступило. Сегодня ее шпионы донесли, что Агриппа, чье влияние на императора было решающим, мертв, и разве это не повод отпраздновать победу: единственный реальный претендент на наследование Империи – ее Тиберий! Императором будет он, а править будет она!
Астролог Трасилл сказал:
– Тиберий! Я получил знамение: ты станешь следующим императором!
Сын Ливии, имеющий высокое мнение о себе, приподнялся на локте, проблеск радости промелькнул на его лице, и он осторожно посмотрел на мать:
– Мама, боги благоволят мне?
– Да, сын, ты станешь властелином вселенной, – ободряюще сказала мать. – Трасилл, какое знамение ты получил?
– Юпитер и Сатурн соединились в созвездии Рыб, а в созвездии Козерога возникла вспышка новой звезды, – ответил астролог.
Недоверчивый сын, прищурив глаз, тихо сказал:
– Ты, Трасилл – астролог. Наверняка уже рассчитал день и час своей смерти. Назови их, чтобы я мог верить тебе.
Кусок мяса застрял в горле Трасилла. Если назвать точную дату и час, его убьют немедленно и тем докажут несостоятельность предсказания. Покосившись на большой нож для нарезки мяса, Трасилл, сглотнув, вежливо сказал:
– Наши гороскопы, Тиберий, сходны, и ты лишь на час переживешь меня.
На мрачном лице Тиберия возникла хищная улыбка.
– Сын, – возвестила мать, – Агриппа умер, и теперь ты – главный наследник Империи!
Тиберий, ошеломленный новостью, встал с клинии и, с благодарностью взглянув на мать, сказал астрологу:
– Власть – это изверг; может растоптать, а может сделать порок добродетелью.
Мать также поднялась, подошла и поцеловала сына в лоб:
– Ты всегда серьезно относишься к своим обязанностям.
Принцепс послал за женой Ливией и пасынком Тиберием. Когда они вошли в таблиниум, удрученный Август сидел в кресле, а за его спиной стоял с суровым видом и оружием префект претория – командир преторианской гвардии Прокул. Август поднял глаза:
– С прискорбием сообщаю: умер Агриппа. Я в замешательстве, потому что выбрать преемника моей власти затруднительно. Тиберий, мой приемный сын, ты до сих пор не доказал мне верность, чтобы стать самым могущественным человеком в Империи. Несмотря на это, планирую сделать тебя своим соправителем, дать в жены Юлию и власть консула.
Тиберий, обладатель противоречивого характера, ловил каждое слово принцепса, а Ливия поедала мужа глазами, желая услышать, что ее сын – преемник.
Август продолжал:
– Ливия, с сегодняшнего дня при мне всегда будет командир преторианской гвардии. Надеюсь, ни со мной, ни с моими внуками ничего не случится?
– Как можно! – обиженная Ливия оскорбилась.
Внезапно Тиберий произнес:
– Принцепс, я не хочу разводиться с Випсанией и жениться на Юлии.
Юлия, родная дочь Августа, известная своей красотой, вдова Агриппы, прославилась распутством, меняла часто любовников, имела несносный характер и участвовала в ночных оргиях на римском Форуме.
– Брак будет заключен, а свою прежнюю жену забудь! – Нотки угрозы проскочили в голосе Августа.
Возражать было бесполезно. Тиберий и Ливия переглянулись.
– Август! – Ливия была осторожной, но, пользуясь своим существенным влиянием на мужа, говорила откровенно: – Ты мог бы признать Тиберия своим преемником.
Принцепс был категоричен:
– Еще не время. Тиберий, ты отправляешься на Родос с особыми полномочиями.
Остров Родос лежал в Средиземном море на полпути от Рима до Арташата.
– Как?! – изумился Тиберий, но тут же осекся.
Август продолжал:
– Римское влияние на Востоке, где пролито много нашей крови, начинает слабеть, оттуда исходит гибельная опасность моему владычеству. Армения должна покориться, Парфия погрузиться в смуту и навсегда затихнуть, а еще мне нужен известный тебе талисман, и ты раздобудешь его. – Август встал: возражения не принимаются. – Агриппе и Лепиду устроим пышные похороны; людьми они были выдающимися.
Ливия, бросив косой взгляд на императора, проронила:
– О, Август! Величие и ничтожество – одно не лучше другого.
Она вместе с Тиберием ушла, Август же вновь погрузился в беспокойные мысли.
