Текст книги ""Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Глава 16

Хорошо оснащенная римская армия численностью в сорок пять тысяч человек, не считая такого же количества союзных вспомогательных войск, конницы и четырехсот кораблей, пришла в движение. Рим решил окончательно разделаться с наглым Митридатом, который не прекращал борьбы с Республикой ни на минуту. Десять «железных» легионов двинулись к Понтийскому царству. Часть войск с боевыми машинами шла из Италии по морю на кораблях; другая выдвигалась из Киликии, где успешно завершила разорение пиратского гнезда; третья формировалась в провинции Азия из солдат Лукулла – только тех, кто не перечил воле командиров; четвертая, состоящая из свежих сил, готовилась переправиться по понтонным мостам через Геллеспонт[57]57
  Геллеспонт, или Дарданеллы – пролив между Европой и Азией шириной от 1,3 до 6 км.


[Закрыть]. Пролив назвали так («море Геллы») в честь дочери царя Афаманта. По преданию, спасаясь от преследований мачехи, Гелла переправилась из Европы в Азию на баране с золотой шкурой. Позже шкуру овна стали звать золотым руном.

Помпей и его военачальники прибыли к месту переправы, чтобы наблюдать наведение плавучих мостов из Европы в Азию. Штормило, и цепочку квадратных паромов, называемых понтонами, никак не удавалось навести в неспокойном море, в самом узком месте пролива.

Помощник Помпея Гай Кассий Лонгин, принадлежащий к знатному плебейскому роду, представители которого уже двести лет избирались консулами, в свои двадцать лет уже квестор, в чьи обязанности входили финансовые дела и архив похода, с негодованием произнес:

– Гней, природа пытается помешать твоему очередному триумфу!

Помпей с сожалением смотрел на бессмысленные старания понтонеров:

– Природа – не источник несчастий. Их по большей части устраивает сам человек в своем безумном стремлении к совершенству.

Кассий, амбициозный, с завышенными притязаниями молодой человек, завидовал Помпею, у которого получалось все: с шестнадцати лет на войне; неоднократно мог узурпировать власть в Риме, но не сделал этого; молва приписывала ему победу над Спартаком в Италии и над Серторием в Испании; единственный в Риме, кто сумел обуздать пиратов Средиземного моря; самый влиятельный гражданин Республики с прозвищем Magnus[58]58
  Pompeius Magnus – Помпей Великий (лат.)


[Закрыть], которое ему, двадцатипятилетнему, присвоил сенат; римский народ его обожал; диктатор Сулла, чьим протеже был Помпей, велел звать его «императором» – полководцем-победителем; два триумфа в Риме – первый за Африку, второй за Европу! И вот теперь наступает звездный час Помпея: он пленит Митридата, разорит Армению, покорит Иберию, захватит Сирию, дойдет до Индии и получит третий триумф – за Азию. Победитель мира!

Кассия коробило от этих мыслей. Он, как бы в шутку, называл Помпея римским Александром, намекая на Македонского, а его патрон, которому льстило такое сравнение, только ухмылялся, стараясь и вправду походить на великого завоевателя из Македонии: мягкий и страстный взгляд, бритое лицо, короткие завитые подстриженные лесенкой темные волосы, упрям, пользуется уважением и любовью солдат! Правда, в людях он разбирался не слишком хорошо…

Молодой Кассий, сын консула, тоже прославился: в школе избил сына диктатора Суллы за то, что тот превозносил отца. Помпей все уладил, но в сердце юного повесы поселилась зависть к маститому льву, выжидая, когда на осколках его неудач можно будет взметнуться вверх, к славе, чтобы его самого сравнили с Александром. «Поражение Магнуса было бы кстати. Пусть не задирает нос!» – подумал Кассий. Надо добавить, что сын бывшего диктатора Суллы в этом походе также стал помощником Помпея: Фавст Корнелий Сулла, юноша двадцати лет, военный трибун.

Шторм не прекращался. Кассий пошутил:

– Может быть, высечь море, как это сделал персидский царь Ксеркс? У него получилось: стихия успокоилась.

Никто не засмеялся. Эпизод давней истории анекдотом ходил по Риму.

Персидский царь Ксеркс I, чье имя означает «Царь героев», шедший покорять Грецию, приказал построить два понтонных моста через Геллеспонт. Когда армия начала переправляться, поднялась буря и разметала понтонные мосты, множество персидских воинов утонуло. Разгневанный Ксеркс приказал сечь море плетьми и кидать в него цепи, чтобы усмирить его, а надзирателям над работами – отсечь головы. Когда море утихло, через пролив переправилась армия в двести тысяч человек: персы, мидяне, лидийцы, киссии, гирканы, вавилоняне, армяне, бактрийцы и другие – все те, кто теперь составлял разношерстное войско Митридата.

– К чему бесплодные порывы? – усмехнулся Помпей. – Природа всегда остается непобежденной; нам просто нужно упорядочить ее желания и дары.

Вмешался в разговор легат Габиний, чьим покровителем был Помпей. Легат страстно желал повторить карьеру начальника, своего друга, во всем подражал ему и рвался в пекло. Он возвестил:

– Цицерон объявил Риму: «Помпею всегда везет!».

Недавно Цицерон опубликовал речь, произнесенную в сенате, в которой отмечал, что Помпей обладает четырьмя основными качествами великого полководца: знанием военного дела, мужеством, авторитетом и везением.

Сейчас именно своим везением и решил воспользоваться главнокомандующий. Он подозвал своего ординарца:

– Шкатулку с перстнями!

Ординарец немедленно принес деревянный, отделанный золотом ларец и открыл крышку. Скосив глаза на содержимое, Помпей выбрал кольцо с красным камнем – драконий перстень – и надел его на указательный палец левой руки. Приблизившись к берегу, где стояли раздосадованные понтонеры, он театральным жестом указал этим пальцем на штормовое море. Сидя на своем породистом скакуне, украшенном золотой уздечкой и драгоценной сбруей, Помпей приосанился и принял подобающее выражение лица. Взгляды понтонеров устремились на него. В пурпурном плаще с золотым шитьем, пурпурной тунике, кожаном панцире с наплечниками, в сапогах-кальцеус, гладко выбритый, без шлема, с развевающимися на ветру волосами, сорокалетний полководец действительно был похож на Александра Македонского и с выражением легкого страдания на лице излучал самоуверенность и достоинство.

Невольно все легаты, префекты, трибуны и прочие перевели взгляд на море. Через пару минут шторм стал утихать, в разрыве облаков показалось солнце, ветер поменял направление, а потом и вовсе стих. Квестор Кассий с изумлением смотрел на происходящее; легаты, вытянув шеи, застыли в такой позе, будто готовились преодолеть на конях высокое препятствие; понтонеры, пораженные увиденным, открыли рты.

Шторм прекратился, море стало спокойным, и в безмятежной тишине прозвучал спокойный голос Помпея:

– О великих людях судят по их многочисленным удачам…

Понтоны были наведены, войска двинулись на противоположный берег пролива. Мысль, что Помпей – это удачливый Александр Македонский, переправивший армию таким же способом и в том же месте, когда шел завоевывать Азию, теперь твердо засела в сознании легионеров, маршировавших по азиатским дорогам. Солдаты стали радостными, воодушевились… Все необходимое у них было при себе. Кроме щита и оружия, каждый нес на шесте походный набор, включающий миску и котелок из бронзы, плащ, туалетные принадлежности, сетчатый мешок для провизии, цепь, серп, пилу, веревку, киркомотыгу и дернорез. Солдаты в четком строю шагали бодро, в предвкушении богатой добычи, будущих раздач земли, регулярного жалованья и списания долгов.

Помпей вспомнил, как в сенате над ним насмехались: он побеждает лишь тех, кто уже был разбит. Спартака победил Красс, но победу приписали Помпею; Сертория в Испании сломал Метелл, а Помпей лишь завершил начатое; Митридата фактически разбил Лукулл, и теперь осталось развить успех и… пожинать лавры, назвавшись покорителем мира. «Я заставлю бездарных сенаторов преклоняться перед моим гением, – думал честолюбивый командующий. – Я, защитник Республики, неизмеримо возвышусь над суетой и мнением. Мне всегда везет!». Затмить сенаторов было возможно. Надо лишь вернуться с победой с Митридатовой войны, а что касается личной славы, то она для знати Рима всегда стояла выше интересов государства.

На азиатском берегу уже была установлена штабная палатка, мимо нее стройными рядами двигались легионеры. Переправа шла без эксцессов. В палатке, которую усиленно охраняли, Помпей в ожидании донесений вел беседу с легатами. Командующий сидел в кресле, а легаты, командиры легионов, расположились на скамьях вокруг стола с картой черноморского побережья. 34-летний Целер, шурин Помпея, бывалый вояка, говорил:

– Гней, в Риме жизнь бурлит, много выскочек, но ты сумел стать истинным политическим лидером и очень популярен.

Помпей задумчиво произнес:

– С неудовольствием отмечаю вырождение демократических начал в Римской республике.

– Это так! – воскликнул Афраний, опытный 35-летний легат. Он с негодованием продолжил: – Выборы консулов и преторов стали жаркими: все исступленно спорят, исход же решают деньги.

В разговор вступил Флакк, самый старый из легатов – ему уже было под сорок:

– Выборы в народном собрании высших должностных лиц Республики вылились в подкуп избирателей: им подкидывают гладиаторские бои, подарки, угощение… Я вижу тебя, Гней, последним защитником республиканского строя.

36-летний легат Скавр, умелый командир, проронил:

– Проконсул, как военачальник ты приобрел в Риме огромный политический вес. У политиков, как известно, дурная слава: они беззастенчиво лгут и могут привести нацию к гибели. Но ты – хороший политик: подстегиваешь страсть граждан к обогащению, а богатство всегда было ключом к уважению, восхищению и почету.

Легат Геллий жизнерадостно воскликнул:

– Проконсул, взоры всего Рима сейчас обращены к твоему походу! Народ жаждет новых земель, раздач, богатой добычи, рабов. Предлагаю тост за Помпея-победителя!

Личный слуга Помпея по имени Вириат, преданный раб, по происхождению лузитанец (которого Помпей привез в Рим после боевых действий в Испании и который был в услужении у знаменитого полководца уже десять лет), разлил по кубкам красное вино. Вириату по окончании восточного похода была обещана свобода, римское гражданство и достаточно денег, чтобы купить дом и заняться виноделием.

Все сдвинули кубки и выпили.

Встрепенулся Лентул, товарищ по несчастью Геллия. Все знали, что оба эти легата (каждому чуть больше тридцати) потерпели поражение от Спартака, долго не могли смыть позор, но Помпей увидел в них настоящих служак – усердных, мало рассуждающих, волнующихся за дело и результаты кампании, серьезных, требовательных, – и взял их сначала на борьбу с пиратами, где они оба отличились, а потом и в восточный поход. Лентул воскликнул:

– Для римлян закон – основа существования! Блюсти законы – это и традиция, и необходимость!

Помпей усмехнулся:

– Мой друг Цицерон говорит: «Высшая законность – это высшее беззаконие».

Префект Помпоний, начальник конницы, сорокалетний друг Помпея, поддержал молодых коллег:

– Гней, все ресурсы государства в твоем подчинении. Царства Востока изобилуют золотом, надо его только взять…

– Не сомневаюсь: мы победим! – Помпей окинул многозначительным взглядом командиров легионов: – Я всегда достигаю цели!..

В этот момент в палатку влетел военный трибун Фавст:

– Проконсул, только что поступило донесение: армянский царь Тигран объявил награду за поимку Митридата!

– О, неожиданно… – На лице Помпея отразилось удивление. – Каковы подробности?

– Митридат, как доносят, приказал убить ближайших соратников царя Тиграна. Точно известно, что погибли верховный жрец и какой-то мудрец – кажется, Метродор…

– Метродор… Цицерон его особо чтил за поразительные возможности памяти. Мы, римляне, не уделяем должного внимания памяти и красноречию, а зря! Надо учиться у греков…

Помпей был прекрасно осведомлен, что Метродор пользовался безграничным доверием Митридата, но стал перечить, и царь его изгнал. Служил затем Тиграну: разведка доносила, что был главным советником армянского царя.

– Какова же награда?

– За голову Митридата назначено сто талантов.

Целер провозгласил:

– Из такого количества золота можно сделать пять статуй Митридатова коня в полный рост!!

– Что ж, нам это на руку! – Помпей, не скрывая чувства удовлетворения,

улыбался: – Таким образом, пути отступления через Армению царю Понта отрезаны.

Он встал, прошелся по палатке, потом снисходительно посмотрел на подчиненных и сказал:

– Для того, чтобы выиграть время, я отправил к Митридату посла с предложением сдаться. Уверен, он отвергнет предложение. Жду также новостей из Парфии: царь Фраат, надеюсь, выступит на нашей стороне.

С этими словами Помпей покинул штабную палатку.

В Амасии, столице Понтийского царства, было неспокойно. Жители знали: армия Помпея движется к границе государства, а Митридат готовится отразить вероломное нападение римлян. Мыслители и поэты, собранные царем в городе со всего света для прославления своей персоны, паниковали. Золото и серебро повозками вывозили в приморскую Синопу, дабы в случае чего погрузить на корабли и отправить в Таврику[59]59
  Таврика – ныне полуостров Крым.


[Закрыть]. Спокойствие сохранялось только в царском дворце.

Митридата известили о прибытии посла римского главнокомандующего для переговоров. Сидя на троне с непроницаемым лицом, царь раз за разом «проигрывал» ситуацию, стараясь уловить ход будущих явлений и предугадать развитие судьбы. Сложное предвосхищение событий позволяло ему получить догадки, которые не раз спасали жизнь и приводили к успеху, но сегодня сознание загружало лишь фрагменты грядущего. Цепляясь за прошлое и обрывки будущего, Митридату никак не удавалось составить общую картину – победа или погибель. Проблески откровений лишь мелькали в сознании. «Боги и мудрость делают человека прозорливым», – повторял себе царь.

В зал ввели посла Тиранниона, греческого ученого родом из Понтийского царства. Митридат с наигранной радостью воскликнул:

– Тираннион! Мы знаем друг друга! Ты – понтийский грек, выдающийся ученый… Тебя всему научил мой друг великий Гестия, который всегда восхвалял твои способности, да и я тебя уважаю.

Ученый, которого захватил в плен Лукулл, при разделе военной добычи достался Мурене. Тот его отпустил на волю. В Риме Тираннион занимался преподавательской деятельностью, а также каталогизацией трудов Аристотеля, привезенных Суллой в качестве трофея.

– Государь, я посол поневоле! – Тираннион поклонился. – Никто из окружения Помпея не захотел ехать к тебе с трудной миссией.

– Значит, ты единственный, кто решился встретиться со мною?

– Так и есть. Повсюду царит безумие, и загадка в том, как его остановить. Я хотел бы избежать твоего гнева, и знаю: лучший способ сделать это – притвориться, что готов к смерти.

– Смерти ты заслуживаешь! – Теперь Митридат изобразил наигранный гнев. – Переметнувшись к римлянам, ты предал дело всей моей жизни и не оставил мне выбора. Назови причину, по которой я не должен тебя повесить.

– Я всего лишь человек – существо, сотканное из противоречий, чудо природы и порождение хаоса. – Тираннион выглядел как хрупкая осинка, но осинка мыслящая. – Думаю, ты не захочешь лично явиться к римлянину. Кто же донесет до Помпея заверения в твоем искреннем желании не допустить новой войны?

– Это так! – удовлетворенно буркнул Митридат. – И что же римский командующий?

– Помпей приказал тебе капитулировать, причем явиться самому и просить об этом.

– Я готов капитулировать, пусть назовет условия прекращения войны.

– Государь, капитуляция без всяких условий…

– Скажи ему, что я буду платить дань римлянам за свое родовое царство, могу отдать в заложники сына или друга.

– Это не поможет. Он хочет твою голову.

– Знаю. Просто хочу выиграть время.

– Моя миссия терпит неудачу…

– А чего ты хотел? Неужели не знаешь римлян, могущество которых с самого начала покоилось на силе грабежа и захвате чужих земель, жен и домов? Они – язва Вселенной, не признают ни божеского, ни человеческого закона. Единственный стимул их войн со всеми царями и народами – ненасытная жажда власти и богатства.

– У Помпея огромное войско, на его стороне необъятная сила, воинственные римские боги и половина стран Востока, а также мощное вооружение, опыт, везение…

Митридат впился глазами в ученого:

– Я буду биться с ненавистными мне римлянами до предсмертного вздоха, отчаянно и страстно, как будто каждая моя битва – последняя, и я одолею врага!

– Предполагая выиграть битву, будь готов воевать бесконечно или сложить голову во имя грядущей славы.

– Каким бы безысходным не казалось мое положение, я легко не сдамся. Жизнь – это борьба, а бороться мне не привыкать!.. Вот что, Тираннион! Отвези Помпею в дар чашу: может, сердце его смягчится.

Царь хлопнул в ладоши, и в зал вошел слуга, держа в руках великолепную большую чашу с резным красным дискосом из полосчатого сардоникса на ножке из слоистого сине-белого агата. Эта ножка была сделана в виде ребенка в звериной шкуре, стоящего на круглом основании. Агаты и сердоликовый оникс для этой чаши доставили из Индии, и мастера Понта изготовили невиданное изделие.

– Эта чаша стоит целое состояние, она символизирует долголетие и процветание. – Митридат деловито дотронулся до шедевра. – Говоришь, на стороне Помпея везение? Посмотрим… Ну, иди. Чаша хрупкая, будь с ней осторожен!

Когда Тираннион ушел, выражение лица Митридата стало презрительным, уголок рта приподнялся, будто в полуулыбке (которая на самом деле была усмешкой).

– Раб Вириат готов? – его вопрос прозвучал зловеще.

Из-за шелковой занавеси, задрапированной каскадными складками, вышел Диафант, приближенный Митридата, и его начальник охраны.

– Мой государь, раб готов. Все инструкции им получены.

Аршам, сын бывшей любимой наложницы Тиграна Седы – красивый, крепкого сложения юноша – вбежал в покои матери в арташатском царском дворце:

– Мама, римляне идут!

– Что? Как? – всполошилась Седа.

– Все только об этом и говорят! Римская армия движется на восток!

Седа выглядела, как всегда, изумительно: в фиолетовом платье с узорчатым шитьем и декоративными рукавами, в вышитых туфлях, изящная и грациозная. На ее бледном лице отразилось волнение. Ошеломленная новостью, Седа прошлась по комнате, обернулась и сказала:

– Римляне свергнут Тиграна. У них будет выбор, кого поставить на трон Великой Армении: Тиграна-младшего или Артавазда. Ни тот, ни другой их не устроит – слишком заносчивы, ненадежны. Аршам! – решительно сказала она. – Это твой шанс! Надо войти в доверие к римлянам – ты же сын царя, хотя и рожден от наложницы!

«Аршам родился под счастливой звездой, – свято верила Седа. – Да, он внебрачный отпрыск, не имеет прав на наследование трона, немного ленив, не слишком образован; однако же красив, лихой наездник и лучший стрелок из лука. И потом, Аршам – ее сын! Она сделает его царем, устранит все препятствия, даже если на пути встанут горы…»

– Тебя пока не замечают, – говорила Седа страстно, – но звезды тоже заметны только ночью. Рассвет наступит и поманит моего сына к высотам бескрайних возможностей!

Искушение власти в молодом Аршаме будоражило тщеславие: богатство, почитание, чувство превосходства и полная безнаказанность! Тяжесть бремени власти? Об этом юноша не задумывался; главное – возвыситься, и для этого он готов на многое.

– Через пять дней в театре, – задумчиво сказал Аршам, – дают трагедию, которую поставил Артавазд. Как помощник, я буду там…

– Сынок! В истинной трагедии герой всегда умирает! – Седа достала из ларца туго набитый кошель из бордового бархата: – Блеск золота может отравить жизнь даже праведнику…

В театре Арташата показывали трагедию афинского драматурга Софокла. Под куполом мерцающих звезд и в свете немногочисленных факелов в орхестре – круглой сценической площадке – развертывалось бурное действие пьесы «Царь Эдип». Три актера в масках и хор из пятнадцати человек, двигаясь среди декораций – расписных холстов и живо изображая сцены трагедии, громко декламировали текст по-гречески, так, что было слышно в последних рядах. Места для зрителей располагались подковой вокруг орхестры.

За скеной, напоминающей храм с колоннами и статуями (ее еще называли домом бога) царевич Артавазд, который был пока лишь начинающим драматургом и постановщиком, не находил себе места: «Царя Эдипа» давали впервые.

– Аршам, как зрители? – волнуясь, вопрошал он друга.

– Похоже, под впечатлением, – отвечал тот.

– Я хочу, чтобы публика погрузилась в иллюзию действия и сопереживала душевному состоянию героев, – произнес Артавазд, вслушиваясь в слова актеров:

Креонт

О царь, владел когда-то нашим краем

Лай, перед тем, как ты стал править в Фивах.

Эдип

Слыхал, но сам не видывал его.

Креонт

Он был убит, и бог повелевает,

Кто б ни были они, отмстить убийцам.

Эдип

Но где они? В каком краю? Где сыщешь

Неясный след давнишнего злодейства?

Креонт

В пределах наших, – он сказал: «Прилежный

Найдет его, но не найдет небрежный»[60]60
  Софокл. Царь Эдип (Перевод С. В. Шервинского).


[Закрыть].

Драматургия пьесы сталкивала героев. Артавазд, наблюдая из-за колонны за зрителями, не заметил, как три вооруженных человека в темноте ночи подкрадывались к нему. Динамичность действия увлекла царевича, и в момент, когда он обернулся, чтобы задать очередной вопрос Аршаму, над ним уже был занесен меч. Реакция была быстрой. Увернувшись, царевич обнажил свой клинок из дамасской стали и парировал удар. Отскочив от колонны, он встал в стойку, чтобы противостоять атаке убийцы, но нападающих оказалось трое. Их клинки хищно сверкнули в свете факела. Подскочил Аршам, и один из наемников завязал бой с ним.

Артавазд, отбиваясь сразу от двоих, замысливших, видимо, молниеносным ударом покончить с соперником, сумел взять контроль над схваткой и сфокусировался на отчаянной борьбе. Один их нападавших, обходя царевича с боку, искал момент для выигрышного удара, но наследник престола хорошо уклонялся, был быстр и непредсказуем. Аршам, будучи опытным бойцом, сумел все же выбить меч из рук противника и приставил клинок к его горлу. Обезоруженный наемник пытался что-то сказать, но получил смертельный укол. Покончив с ним, юноша, скрываемый темнотой, презрительно посмотрел на царевича, однако на помощь к нему спешить не стал, а притаился за колонной, наблюдая за боем.

Артавазд, сохраняя хладнокровие, защищался одновременно от двоих врагов, стараясь действовать интуитивно и держа необходимую дистанцию. Такая же ситуация уже возникала в прошлом в Птолемаиде, когда на него напали десять наемников. Принцип воителей, которым приходилось сражаться одновременно с несколькими противниками, гласил: больше маневрировать, чтобы нападавшие мешали друг другу, стараться иметь дело с каждым из них в отдельности! Дав одному из убийц приблизиться к себе, усыпив бдительность и дождавшись, когда тот приготовился сделать глубокий выпад, царевич ловко рубанул мечом по его правой руке. Наемник отскочил, зажимая рану, из которой хлынула кровь, бросил меч и бежал с места битвы.

В орхестре кипели страсти:

Креонт

Убиты. Лишь один, бежавший в страхе,

Пожалуй, нам открыл бы кое-что.

Эдип

Но как решились бы на то злодеи,

Когда бы здесь не подкупили их?

Публика принимала трагедию восторженно. Со зрительских мест доносились одобрительный гул, топот, аплодисменты. Идея о неустанном стремлении к истине – как бы она ни оказалась безжалостна, – заложенная в постановке, захватила людей.

За скеной Артавазд переключил внимание на последнего противника. Они бились, все время маневрируя, и внезапно оказались в лучах света перед публикой, которая замерла и насторожилась, артисты замолчали, хор в панике разбежался.

Отбивая удары врага, Артавазд сделал широкий мах, отогнав соперника, и посмотрел ему в глаза. Тот готовился нанести сильный рубящий удар по ногам. Царевич решил применить обманное движение, призванное убедить наемного убийцу в своей победе. Артавазд закрыл мечом голову. Убийца нанес удар, метя по ногам; царский сын, отскочив в сторону, не мешкая, рубанул по его шее. Голова слетела с плеч и покатилась по камням. Публика в ужасе вскакивала с мест. Тело наемника рухнуло, и его меч со звоном отлетел в сторону. Люди спешно покидали театр.

К Артавазду, все еще не остывшему от перипетий боя, подбежал Аршам:

– Я убил одного наемника! Как ты, Артавазд?

– Бой закончен! Точку в игре поставила судьба. Все предначертанное свершилось.

Аршам смотрел на разгоряченное лицо товарища и видел высшее одухотворение человека, предназначенного совершить что-то необыкновенное. Сегодня его личность раскрылась с максимальной полнотой – и как борца, и как драматурга.

Поздно ночью разгневанный царь Тигран, всматриваясь в лица сподвижников, вопрошал:

– Это неслыханно, чтобы в моей столице совершилось такое злодеяние! Наследник престола мог погибнуть! Хорошо, что рядом был его товарищ. Кто заказал это убийство?

Кухбаци, протягивая кошель из бордового бархата, произнес:

– Это нашли у убитого наемника. Здесь десять греческих золотых статеров.

– Женщина! – воскликнул царь. – Здесь замешана женщина!

– Государь! – Мамиконян был лаконичен. – Я рекомендовал бы приставить к Артавазду постоянную охрану.

– Я могу за себя постоять! – Артавазд в запале горячности гневно посмотрел на Мамиконяна.

– Сын, это не обсуждается, – строго сказал царь. – Кухбаци, приставить охрану. И проведи скорейшее расследование этого преступления!

Отблеск пламени играл на золотых предметах и белом мраморе, украшавших зал, и ложился теплым светом на лицо Тиграна:

– Простота бытия претит человеку, во всем он ищет двусмысленность и противоречие, – царь говорил спокойно и уверенно. – Зависть, заговоры и бессмысленная жестокость – вот компоненты трагической судьбы человечества. Наши враги никогда не остановятся. Что им может противостоять? Только высокий дух и отменная храбрость.

– Войска Помпея движутся в нашем направлении, – сказал Мамиконян.

Царь внимательно посмотрел на него:

– Противоречие жизни можно одолеть либо в столкновении сил, породивших это противоречие, либо с помощью божественного провидения…

Римляне разбили военный лагерь в Вифинии. Он напоминал укрепление оборонительного типа, в самом центре которого, в расположении легиона Габиния, была установлена хорошо охраняемая большая палатка главнокомандующего. Помпей доверял Габинию, они дружили, и сейчас, попивая вино из серебряных кубков, вели откровенный разговор, который никто не должен был слышать.

– В Риме от тебя, Гней, ждут скорейшего доведения войны до победного конца, – говорил легат.

Помпей мог бы продемонстрировать свое умение быстро добиваться результата, но не хотел:

– Габиний, после войны Рим должен обеспечить ветеранов моей армии наделами земли. Не уверен, что это случится. Будет бунт солдат! Конечно, я могу узурпировать власть, выбить из недальновидных сенаторов постановление о даровании моим воинам земельных наделов, конфискованных у римских граждан и союзных государств, но исключить возможность легитимного пересмотра этого шага я не могу.

Неспровоцированная узурпация власти в Риме с точки зрения Помпея была неприемлема, хотя он понимал, что Республика переживает политический кризис и диктатура грядет. Она представлялась ему единственным средством против анархии, и в роли диктатора он видел себя.

– Война затянется… – сделал печальный вывод Габиний.

– По-видимому, – сказал Помпей. – Во всяком случае, пока я не найду решение.

– Ты мастер планирования операций. Думаю, и здесь найдешь верный путь. – Габиний слепо верил в талант Помпея.

– Для начала надо разделаться с Митридатом. У меня есть идея! – Главнокомандующий лукаво подмигнул другу: – Мы блокируем торговые пути на Черном море, ни один купец не рискнет везти провиант и скот Митридату. Мы разорим Понтийское царство!..

Стемнело. Помпей крикнул слугу. Вошел Вириат и зажег светильники. Секретарь доложил о прибытии квестора.

– Проконсул, – торжественно начал Кассий, – поступило донесение из Парфии.

– И что же наш друг Фраат?

– Царь Фраат III обязался выступить против Великой Армении – союзника Митридата – в обмен на признание Римом власти Парфии в Месопотамии.

Габиний, не слишком понимая суть вопроса, воскликнул:

– Хорошие новости, Гней! Наш фланг с востока будет защищен…

Помпей скептически посмотрел на обоих, затем краем глаза глянул на драконий перстень, который сверкнул ему красной искоркой, и глубокомысленно произнес:

– Можно биться с противником и проиграть, а можно не биться и все равно быть в проигрыше. Что выбрать? – Сделав паузу, промолвил: – Глубоко втянувшись в борьбу, надо заранее продумать, как выйти из нее победителем.

Озадаченный Кассий смотрел на покровителя и хлопал глазами; Габиний, так ничего и не поняв, виду не подал и с умным лицом спросил:

– Мы же не собираемся отдавать Фраату Месопотамию?

Помпей ухмыльнулся:

– Мы сражаемся за справедливое дело, которое справедливо только для нас. Остальным остается радоваться и желать нам успеха.

Не понимая, куда клонит Помпей, Кассий вспомнил легенду, которую распространяли в Риме. Однажды, когда Помпею нужно было срочно отплыть в Рим, поднялась буря, и кормчие не решались сняться с якоря. Тогда Помпей первым взошел на борт корабля и, приказав отдать якорь, вскричал: «Плыть необходимо, а жить – нет!».

Своего неуемного и своевольного начальника молодой Кассий никогда не понимал и считал непоследовательным. «Некрасивое, обрюзгшее лицо с толстым носом и маленькими глазками. Ничего героического! – думал он. – Ему просто всегда везет! А что это за перстень на его левой руке?».

Доложили, что прибыл с донесением Фавст. В палатку вошел молодой трибун и бодро воскликнул:

– Проконсул! Поступила письменная просьба сына царя, Тиграна-младшего: не допустить агрессии со стороны Великой Армении в отношении римской провинции Азия. Он просит предупредить удар Тиграна II и войти в пределы царства. Выражается надежда, что законным правителем Армении и другом римского народа будет объявлен он.

Помпей произнес что-то невнятное, снова глянул на свой перстень, потом спросил:

– Где он сейчас?

– Тигран-младший движется со своим отрядом на соединение с твоей армией.

– Ну и хорошо! – Главнокомандующий был краток.

Кассий перехватил взгляд Помпея и подумал: «Перстень не простой… Что скрывает начальник?».

Следующим докладывал Тиберий, 18-летний военный трибун. Он происходил из патрицианского рода Клавдиев; в будущем история сделает его отцом императора Тиберия.

– Проконсул, возвратился посол от царя Митридата, – бойко начал Тиберий. – Угроза возымела эффект. Царь готов к переговорам, заверяет о своем искреннем желании не допустить новой войны и даже готов платить дань за свое родовое царство. В знак примирения прислал тебе в дар чашу редкой работы.

В палатку внесли большой сосуд из сардоникса на ножке из агата в виде ребенка в звериной шкуре. Чашу поставили на стол, и Помпей невольно залюбовался ею. «У Красса такой нет, она явно из знаменитой Митридатовой коллекции агатовых чаш и ваз», – мелькнула мысль в его голове. Вслух же сказал: