Текст книги ""Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

– Ты разве не самец? – удивился он.

– Самец... – пробормотал драконыш. – Но человечье тело умею только такое.

«Сестры научили», – эхом отозвалось в памяти Союна.

М-да.

Драконыш молчал. Не спрашивал, куда несет его Союн, что будет с ним делать. А Союн отнес его повыше, устроил в сухом месте на пригорке и начал собирать костер. Он не знал, как лечить больных драконов, но знал, что больных детей нужно хотя бы согреть.

***

Разделка драконьей туши – непростое дело, не на один день и не на десять. Не так уж много можно отвлечь на это людей: кому-то надо ухаживать за посевами, следить за пещерными переходами, где живет большая часть Клана, наполнять маслом светильники, зачаровывать амулеты, приглядывать за малышами, обучать подростков, шить одежду, плести корзины, выпасать скот, стирать, давить масло, делать сыр, варить брагу... Да мало ли дел! В прежние времена почти любая работа требовала охраны: даже собирать лозу для корзин и плетеной обуви ходили ночью, под охраной по крайней мере половины обычного отряда. В последний год распустились, и женщины все чаще таскали на реку белье вчетвером-впятером. Однако умеющих драться, особенно драться чарами, все равно не хватало: прошлогодний мор унес пятерых – солидная потеря, если учесть, как немного в Клане Ярких!

В прежние времена, когда удавалось силой или хитростью завалить небольшого дракона (или наткнуться на труп большого, убитого в стычке между своими), в помощь звали соседей Но теперь дед Союна, видно, не захотел делиться удачей. Жадничает. Видно, рассудил, что это последний дракон в их краях – все башни на много дней пути разрушены, все гнезда пусты.

Так что по приказу деда рядом с тушей поставили временный лагерь. Место оказалось удобным: река рядом, причем здесь уже, в предгорьях, ближе к равнине, ее течение замедлялось. Неподалеку нашелся и луг для коз, а палатки на первое время поставили прямо среди деревьев. Хотели было обойтись даже без ограды, но Союн настоял.

– Давно ты ночевал в лесу на поверхности? – спросил он Яркого Таира, которого дед поставил начальгником над лагерем. – А я ночевал. Тут не только Узурпаторы Неба могут прилететь, еще и волки прибежать. Медведи к тому же.

– Магического контура хватит, – не согласился Таир, троюродный дядя Союна по материнской линии. – Мы тут ненадолго. Люди не должны жить на поверхности. К тому же нас тут десяток драконоборцев, мы любую тварь за версту почуем!

Союн проглотил ругань: Таир не только никогда драконью тушу не разделывал, но и на поверхности не задерживался. Тварь он почует за версту! Это теперь, после Катастрофы-то, когда они с проклятых пустошей прут, как намазано им?!

– Знаешь, сколько надо энергии по каналам гнать, чтобы медведя сходу спалило? – весело спросил Ясантиир. – А если поменьше, так это его только разозлит. Ты с медведем давно в рукопашную не схватывался, ночью да спросонья?

Бывший помощник принял сторону Союна, хотя между ними и стояла обида: Ясантиир, конечно, понял, что Союн специально ему тогда проиграл.

– Опять же, соседушки могут припожаловать. Уважаемый прадед их, конечно, не оповестил, но дело-то такое... – дед Союна приходился Ясантииру прадедом, хотя сам Ясантиир не так уж сильно отличался летами, в сыновья Союну точно не годился.

Так вокруг лагеря стали возводить частокол и смотровые вышки, причем Союну приходилось чуть не с боем вырывать для этого людей с других работ, которые ни на секунду не прекращались: все хотели успеть до холодов.

Темные мужчины разделывали тушу, собирали чешую и вытаскивали кости; Темные женщины варили это все в котлах, очищая от жира, вялили мясо. В пищу людям оно не годится, но так-то штука полезная – землю удобрить, насекомых отгонять... На людей тоже действовало: многие сбегали обратно в пещеры в поисках работы полегче, или в лес, «на охоту», а то и «по грибы». Доара даже сочинила про лентяев насмешливую песню.

Но все-таки и Доару Союн стал уводить от этого докучливого дежурства, и ей тоже пришлось объясняться с другими женщинами. Началось все вот как.

Он подошел к ней, вернувшись из дальнего дозора за пределы лагеря. Жена мешала чешую в котле длинным шестом, и он едва узнал ее среди других женщин – все в платках и повязках, закрывающих лицо от ядовитого пара. Впрочем, таких глаз, как у Доары, нет больше ни у кого: красивых, умных, насмешливых. Будь она Яркой, ее бы уважал весь Клан, и она наверняка в свой черед стала бы главой среди его женщин. Но она только Темная певица и целительница; ее освобождают от самой черной работы за красивый голос и знания, только и всего. Пока Союн не назвал ее женой, она ела мясо и фрукты не чаще пары раз в месяц.

– Пойдем, – сказал Союн, уводя жену за руку из ряда почти одинаковых Низших женщин.

– Постой, как же я брошу девочек, – Доара убрала платок с лица, открыв смуглое лицо, покрытое бисеринками пота. – Нам еще мешать и мешать.

– Нужна твоя помощь.

– С чем? Тварей бить?

– Нужна.

– Ну вот что, – Доара уперла кулачки в бок, бесстрашно подняла на Союна лицо, сурово сощурилась. – Ты, мой господин и повелитель, конечно, всегда прав, но если ты пытаешься облегчить мне жизнь, пользуясь своим статусом, то запомни...

– Есть пострадавший, – перебил Союн, понизив голос (не хотел, чтобы женщины, занятые варкой, это слышали).

– Что ж ты сразу не сказал! Погоди, сумку только возьму.

Она тут же убежала в палатку за своей сумкой с травами и мазями.

Союну нравилась гордость и упрямство Доары, в этом она на не походила на большинство Темных женщин – те только умели, что ходить потупившись, и на все, что им скажешь, отвечать «да, господин» или «нет, господин». Как будто низкие переходы, где они обитали, насовсем их согнули. (Чего быть не могло: Союн сам уже пять лет жил на нижних ярусах и прекрасно знал, что даже рослые мужчины вроде него могли там почти везде ходить в полный рост).

Впрочем, и на Ярких женщин Доара тоже не походила. Те держались со спокойной уверенностью, зная, что способность плести чары ставит их почти на равных с мужчинами. Яркие женщины сражаются вместе со своими мужьями и братьями, если не беременны и у них нет маленьких детей. Они могут владеть имуществом, передавать его по наследству, разводиться с мужьями по своему желанию (впрочем, без серьезных причин старейшина такой развод не утвердит). У них даже есть свои собственные магические традиции, отличные от мужских – не даром покровители их Клана Барсук-и-Просо, где Барсук – женский тотем, а Просо – мужской (для Темных покровительство распределяется наоборот, ибо так повелось издревле: мужчины приносят жертвы Барсуку, женщины – колосу). Но Темные женщины – собственность своего мужа или отца; если у них нет ни мужа, ни отца, ни брата, ни взрослого сына, их жизнью распоряжается Старейшина Клана.

Скажем, Доара была сиротой. Старейшина ее Клана – Крота-и-Овса – давно должен был устроить ее брак, но пошел ей навстречу, когда она сказала, что никто из Темных неженатых парней ей не по нраву. Проявил он такую снисходительность из-за лекарской сумки – прикинул, что, выйдя замуж, Доара не сможет уже принимать роды и врачевать мелкие травмы в любое время дня и ночи, как раньше, придется дать ей ученицу или ученика, а значит – отрывать тех от работы. Как и дед, старейшина Крота весьма гневался, когда Союн посватался к Доаре. Даже, по слухам, воскликнул: «Зря я потакал этой шлюхе!»

Насчет шлюхи – это он зря. Если бы это сказано было при Союне, тот врезал бы главе другого Клана, не посмотрел бы на возможные ссоры и месть! Когда он взял Доару, то оказался у нее первым, хоть и не ждал этого – ведь ей к тому времени уже сравнялось двадцать пять...

...Дорога заняла у них немало времени: Доара не могла скакать с бревна на бревно, как Союн, приходилось вести ее в обход по лесу. Все это время они то приближались к драконьей туше, то обходили ее с боков; тускло-золотая чешуя маячила сбоку между сосновых стволов.

– Кто же это так далеко забрел? – удивлялась Доара. – Один из твоих чистильщиков? Аник, что ли? Он у тебя самый шебутной?

– Не Аник, – ответил Союн.

– Ой, что-то из тебя сегодня совсем ни слова не вытянешь... Что случилось? Нет, я знаю ведь, что случилось! Ну, не хочешь говорить, я тоже буду молчать. Но имей в виду, я все чувствую!

Впрочем, молчать дольше минуты-другой Доара не умела и скоро начала мурлыкать себе под нос какую-то песенку. Союн не возражал. Ему нравилось, как она все время «журчит». Сам он, и верно, не любил участвовать в болтовне, но Доара без проблем болтала за них обоих.

Наконец они добрались до склона над овражком, где Союн построил шалаш. Перед входом чернело кострище, но костер уже догорел. Никто не вышел им навстречу. Никакой магии не чувствовалось вокруг, сигнальная сеть, оставленная Союном, тоже безмолвствовала.

«Сбежал, – подумал Союн. – Или издох».

– Здесь, что ли? – спросила Доара, недоверчиво поглядела на мужа. – Ногу сломал? Так надо было лубки взять, что ж ты мне не сказал!

С этим упреком она нырнула в шалаш – быстрее, чем Союн успел поймать ее за руку и предупредить.

Торопливо он заглянул следом, успев за эту секунду выругать себя последними словами.

Драконыш – все еще в виде девочки, закутанной в куртку Союна, – лежал на подстилке из сосновых веток, глаза его были закрыты. Ну точно, издох. Не надо было оставлять одного на два дня. Они крепкие твари, но всему есть предел.

– Ох ты бедняжка, – Доара тут же начала хлопотать над девочкой. – Совсем ослабела... Сердечко еле бьется... Союн, откуда она взялась? Где ее одежда?

– Это не ребенок, – сказал Союн. – Это дракон. Мелкий. Превратился у меня на глазах. Сказал, сестры научили. В мальчика не может, только в девочку.

Доара бросила на Союна испуганный и недоверчивый взгляд. В отличие от мужа, она никогда не имела дела с живыми драконами. Потом, увидев, что он не шутит, прикрыла рот рукой, изумленно выдыхая:

– Во имя вольного неба! Когда ты ее нашел?

– Два дня назад, когда обследовал тушу.

– И она все это время была здесь?

– Я оставил воды и убил зайца.

Заячьей тушки нигде не было видно: должно быть, превратился обратно в дракона и слопал. А вот берестяной туесок стоял у стены, воды там еще оставалось на донышке.

– Ну хоть так, – к Доаре вроде бы возвращалось самообладание. – Значит, она говорит по-нашему?

– Он.

– Ну уж, если она выглядит, как девочка, я и буду называть ее девочкой!

– Это временное тело, сотканное из магии.

– Я глупая женщина, и вашей-то магии не понимаю, где уж мне драконью!

– Это не ребенок, – снова повторил Союн. – Будь осторожна.

Доара поглядела на мужа с иронией, сердито сказала:

– Ну, раз уж привел меня сюда, верно, хотел, чтобы я о ней позаботилась? Тогда уж не мельтеши. Лучше разведи костер и принеси воды, я ее оботру. У нее жар, похоже. Хотя стой, в чем ты принесешь...

Союн молча показал ей висящий через плечо бурдюк. Как она его раньше не заметила? Все-таки Доара иногда бывала ужасно рассеянной.

– Какой же ты у меня умница! А у меня только пузырь... – она имела в виду очищенный бычий пузырь, в котором иногда брала с собой воду. – Ну тогда сможешь еще воды подогреть чарами? Сделаю горячий отвар, напою ее.

Союн кивнул. Прежде чем выйти к ручью за водой, он громко и раздельно сказал:

– Драконыш, если ее хоть когтем тронешь – буду пытать тебя, пока сам не взмолишься, чтобы убил!

– Ой, ну все! Она сейчас и пошевелиться-то не может, – сердито сказала Доара. – А ты пугать!

***

Драконыш не тронул Доару когтем. Он и в себя-то пришел не сразу, а когда пришел, не мог есть твердую пищу, только цедил приготовленные Доарой отвары.

Лишь через несколько дней он поднялся на ноги, но стоял на них еле-еле.

Себя он вел вежливо, почти подобострастно. Выполнял все, что говорила ему Доара, слабо улыбался ей. Неудивительно, что Доара растаяла. Да и сам Союн начал думать, что, пожалуй, прямо сейчас от драконыша можно беды не ждать. Тигрята вон, говорят, тоже смирные, пока мелкие. А медвежонок даже может вырасти смирным, если кормить его только медом и фруктами, не давая мяса.

Доара и Союн, конечно, не могли оставаться в шалаше непрерывно: пошли бы разговоры. Союн взял на себя и на свой отряд обязанность время от времени обходить драконью тушу, чистить вокруг от тварей и магии, которая продолжала просачиваться – никто кроме него не хотел этого делать. Это давало им с Доарой предлог иногда отлучаться (он брал ее якобы для сбора грибов и редких трав). Но от дракона оставалось все меньше, твари попадались все реже, да и грибы перестали вырастать с прежней густотой.

Тогда Доара быстро придумала, как показать их найденыша людям, чтобы никто не удивлялся. Она воспользовалась тем, что в ее родном Клане Крота-и-Овса тоже недавно был мор, и они пострадали еще больше: у них ведь меньше тоннелей, люди живут гуще.

– Ты – моя двоюродная сестра, – наставляла Доара девочку. – Зовут тебя... Как хочешь? Все равно? Ну, тогда будет Суяра, у меня была подружка Суяра в детстве... Сокращенно – Суйри. Твои родители умерли от мора. Твою мать звали... Дай подумаю... Арсанна, дочь Рахата. Рахат – мой дед, он давно умер, а моя сестра Арсанна умерла еще до мора и детей у нее не было, но вряд ли это сейчас проверят. Тебя отвезли подальше в лес и бросили, чтобы никого не заразила. Всю весну и лето ты скиталась по лесу. Сначала ждала, боялась, что заболеешь, потом просто заблудилась и не знала, куда выйти... В конце концов увидела рухнувшего дракона, поняла, что кто-нибудь явится разделывать тушу и стала рядом. Так и встретила Союна. А он побоялся сразу вести тебя в лагерь, сперва привел меня, чтобы я убедилась, что ты правда не болела.

– Спасибо, тетушка, я запомню, – склонил голову драконыш.

Так они забрали найденыша в лагеря.

Когда Союн убирал в шалаше перед отбытием, а Доара вышла набрать сосновых шишек (зачем-то они ей понадобились), драконыш посмотрел на него искоса и спросил:

– Твою подругу я понимаю. Она видит во мне ребенка, и ей все равно. Она добрая. А ты почему не стал меня убивать?

– Ты расплатишься за свою жизнь, драконыш, – ответил Союн честно. – Таких, как ты, оставляют в гнезде, потому, что у вас есть особый дар – обращаться с яйцами, так?

Драконыш побледнел.

– Вы и это знаете?!

– Мы много знаем об Узурпаторах Неба, – мрачно сказал Союн. – Сможешь сделать так, чтобы моя жена родила?

– Жена... Напомни, что значит это слово.

– Мы с ней семья. Живем вместе. Спим вместе. Я хочу, чтобы она была матерью моих детей. Но не получается.

Драконыш нахмурился.

– Если у вас нет детенышей, почему ты не найдешь другую самку? И почему она не найдет другого самца?

– Потому что мы хотим только друг друга.

– Странные у вас обычаи! Ладно, тогда можешь сразу убивать меня, охотник. Я ничего не знаю о том, как лечить ваше бесплодие.

– Она не бесплодна. Пять лет мы женаты. Пять выкидышей, когда уже живот начинал расти...

– Выкидыш? – драконыш нахмурился. – То есть – мертвые дети родились? Прежде срока?

– Да.

Детки уже были совсем как настоящие младенцы, только невыносимо маленькие. Два сына, три дочки.

– Наши целители говорят, – продолжал Союн, – это потому что я маг, а она нет. Если ребенок не-маг, мать всегда его выносит. Если маг – то только если мать умеет плести чары. Магу нужны чары даже в утробе. Я знаю: вы что-то делаете со своими яйцами, чтобы детеныши рождались сильнее. Ваши самки умеют. Сделай то же и с моей женой. А лучше, научи меня.

Дед после первых трех выкидышей посылал за Союном и холодно спрашивал, не надумал ли он развестись. Потом перестал.

Союн же продолжал надеяться. Пусть не маг, пусть просто здоровый младенец! Иной раз даже у Яркого и Темной может родиться нормальный Темный ребенок – так чаще всего и происходит. Но у них что-то раз за разом не складывалось.

А еще бывает, что у Темной пары (или у пары с Ярким отцом) рождается малыш, который при рождении вроде бы обычный, а с возрастом проявляет себя как маг. Лекари говорят, это случается, когда еще в утробе плод как-то приспосабливается к отсутствию магии. Потом, в течении жизни, магия может так и не проявиться – отчего это зависит, никто не знает. А значит, не может и «научить» другого нерожденного ребенка так же приспособиться, давая матери какие-нибудь снадобья или воздействуя на нее чарами.

Драконыш отвел глаза.

– Попробую, охотник... Но не обещаю. Одно дело – яйцо, другое дело – ваше неудобное строение тела. Я этот-то облик учился принимать три года!

– Если просто ничего не получится – выгоню взашей, таким, как нашел, – пообещал Союн. – Если получится, дам одежды, денег и отвезу до ближайшей ярмарки. Если с Доарой что-то случится – прикончу.

– Деньги – это ваша общепринятая мера обмена? – спросил драконыш.

– Что?

– Неважно, я понял... Ладно. Выхода-то у меня все равно нет. Больше никого из наших, похоже, не осталось... А кто остался – совсем башкой поехали. Придется выживать среди вас.

Снаружи крикнула Доара.

Один короткий визг, вовсе не панический вопль агонии, от которого кровь холодеет в жилах, как о том любят петь певцы-сказители. Но Союна тут же как подбросило и вынесло из шалаша – быстрее, быстрее на звук! Он даже не помнил, как бежал, только листья и хвоя ударили по загрубелым подошвам босых ног.

Ни одна женщина их Клана, хоть Яркая, хоть Темная, не будет по пустякам вопить на поверхности, рискуя привлечь диких зверей. А Доара – особенно.

За те несколько секунд, что Союн бежал, он все же успел горько укорить себя за беспечность.

Да, был в этом месте уже сто раз, да, каждый раз чистил его, а вокруг раскинуты всевозможные сигнальные сети – не только от тварей, но и от своих соплеменников, которые могли бы обнаружить драконыша.

Везде есть эти сети, везде! Кроме ручья, к которому пошла Доара! Но ведь водяных тварей не бывает... Неужто медведь?!

Союн почти скатился в овраг, и в первый момент даже не понял, кто напал на Доару. Что-то большое, иссиня-черное, бликующее радужным – значит, все-таки тварь, а не нормальный зверь... Потом увидел характерную морду, окруженную белоснежной, похожей на мочало гривой. Многоручка! Бесы бы ее побрали, но как?! Эта хрень размером с саму Доару, ей нужна охотничья территория, как ее раньше не заметили?!

Союн вскинул руки: плетенка для простейшего файерболла уже висела на кончиках пальцев... И рассеял заряд, вместо того, чтобы выпустить: длинное тело многоручки, усеянное множеством цепких конечностей, переплелось с телом жены, не прицелишься. Доара размахивала ножом – успела выхватить, молодец – но удары впустую приходились по крепкому панцирю. Жена хрипела, ей не хватало дыхания, каждый удар был слабее предыдущего: многоручка сжимала кольца.

Многоручка убивает за полминуты. Сколько уже прошло? Сколько Союн бежал?!

Союн выхватил из-за голенища сапога дротик, одновременно накидывая на него петлю магического канала – сам по себе он не пробьет панцирь, нужно усилить, это драгоценные секунды...

Вдруг он всей кожей ощутил, как мимо него в сторону Доары и многоручки пронесся шквал магии. Слишком быстро, бывший драконоборец не успел ни испугаться, ни среагировать. Рука сама метнула дротик – точно в цель. Союн развернулся корпусом так, чтобы видеть и Доару в объятиях многоручки, и неведомого мага.

Да нет, ведомого. Драконыш, уже не в виде девочки, а в виде себя самого, валялся на склоне, разметав крылья – словно груда кожаных плащей. Многоручка же издала жуткий визг и опала в ручей, подняв тучу брызг; кольца ее разомкнулись, она больше не двигалась.

Это не дротик: он был смазан ядом черноплюйки, который действует на большинство тварей, но не настолько быстро. Почувствовав укол, многоручка бы разжала тиски и отползла, не издохла бы так сразу. Или она парализована? Да нет, магический заряд был очень мощен, наверняка прикончил ее на месте. Как только у драконыша сил хватило.

Доара, промокшая насквозь, выбралась из ручья. И бросилась вверх по склону. Союн приготовился принять ее в объятия – но она упала на колени рядом с драконышем.

– Совсем сдурел – в твоем состоянии колдовать! – воскликнула она, хватая длинную морду за ушные складки. – Союн бы меня и так спас! А теперь лечи тебя опять!..

***

Говорят, давным-давно был золотой век без драконов, но когда именно и взаправду ли, никто не знает. О тех временах напоминает только древнее именование драконов – Узурпаторы Неба – да строчка в молитвах: «Во имя вольного неба!»

Драконы тысячелетиями наводили ужас на всех живущих, и людей, и бессловесных гадов. Род же людской всегда обитал только под землей, в глубоких горных и карстовых пещерах, делая лишь короткие вылазки наружу. Даже поля приходилось обрабатывать по ночам, когда драконы летать не любят: Яркие охраняли, Темные пахали землю. Тогда же выпасали скот. И поля, и пастбища приходилось маскировать, поскольку драконы любили разорять их. Скотину они ели, а, паля зерно, кажется, просто забавлялись.

До Узурпаторов Неба, говорят – если только не придумали – много Кланов сходились в одно место, занимались там ремеслом и торговали; вокруг строили стену, чтобы защититься от недругов. Такие места назывались «городами». Теперь же соседние Кланы со всей округи собирались вместе лишь несколько раз в год, в укрытиях, недоступных с воздуха (в больших пещерах, под пологом густого высокого леса, в узких ущельях) по ночам, для торговли и праздников; такие места назывались «ярмарками». Когда Союн был совсем несмышленым ребенком, Саар-Гарлонскую ярмарку, самую большую в округе, сожгли десять резвящихся дракониц. Три отряда драконоборцев, охранявших ярмарку, полегли в полном составе. Тогда погиб и родной дядя Союна по отцу.

Отчего драконы так непримиримы, мудрецы спорили издавна. Кто-то говорил, что Узурпаторы Неба ненавидят людей и завидуют им, а потому хотят любой ценой уничтожить или не дать вольной жизни. Но многие, особенно драконоборцы, которые веками собирали любые крупицы сведений о драконах, тайно пробирались в их гнезда и башни, учили их язык (только понимать на слух: произнести, конечно, люди такое не способны), перенимали их магические приемы – так вот, драконоборцы знали: у драконов нет к людям ненависти. Просто они считают весь мир своей вотчиной, а к людям относятся так, как люди – к мышам на продуктовых складах. С той только разницей, что от мышей лишь вред, а людей драконы любят пограбить, чтобы полакомиться жирной едой. Ну и про развлечения дракониц с человеческими парнями Союн уже упомянул.

А два года назад случилась Катастрофа.

Что в точности произошло, никто не знал. Когда все началось, Союн отсыпался на нижних ярусах после очередной экспедиции. Его разбудили суета и беготня. Потом прибежал гонец: всех, способных плести чары, звали занять оборону на галерее. Даже детей Ярких (и двоих стариков, уже не способных драться), спустили в самый низ.

Но в первые сутки оборона не потребовалась, зря только устали в карауле. Что-то грохотало далеко, ядовитая магия налетала с ветром, так что приходилось либо часто сменяться, либо постоянно тратить силы на очистительные ритуалы; ночью на все небо занялось зарево. Все поисковые чары и сети словно с ума сошли: показывали, что суша стала водой, а вода сушей; простейшее сотворенное заклятье многократно усиливалось и начинало действовать в непредсказуемом направлении, и в конце концов двоюродный родной дядя Союна Ранеан, старшина драконоборцев – сводного отряда всех боевых магов-ярких, в обычное время командующие отрядами Темных – велел никому не плести чары без особого разрешения. Ясантиир и еще несколько молодых горячих голов просились на разведку, но их не пустили – и правильно сделали.

Уже на следующий валом повалили твари. Их стало так много, что в лесу не хватило для них дичи. Самые крупные и опасные от голода потеряли всякое соображение – шли на запах скота и людей, атаковали укрепленную наблюдательную галерею и редкие входы в клановые подземелья. Тварей пришлось вычищать из окрестностей много недель, а потом еще оказалось, что зверья в лесу не стало – а охота осенью и зимой была неплохим подспорьем. К тому же погибла половина урожая. Той, позапрошлой, зимой они все затянули пояса. Из пятнадцати недавно рожденных младенцев семеро умерли, как и многие старики – но это случилось позже.

Несколько раз в последующие сразу после Катастрофы недели часовые видели в небесах драконьи бои. Примерно через месяц, разобравшись с наплывом тварей, три группы разведчиков отправились поглядеть, что с ближайшими драконьими гнездами. Кто-то предположил, что, может быть, среди Узурпаторов Неба завелся завоеватель, который решил объединить всех самцов и повести их против людей. Этого тогда очень боялись – к счастью, зря.

Союн возглавлял одну из групп разведчиков, но ничего толкового разузнать не сумел. Гнездо, до которого им удалось дойти, оказалось покинутым. Охранные заклятья, на которые драконицы большие мастерицы, не работали, внутри Гнезда не осталось ничего – ни трупов, ни костей, ни вещей, вроде книг или красивых сосудов для благовоний, которые драконы обожают. Пусто, только ветер свистел в скалах. Непогода уже начала затирать тончайшую резьбу, с которой брали пример человеческие художники, и сглаживать движущиеся барельефы, окруженные сложнейшей вязью Небесного Письма (людям так и не удалось его расшифровать). Все это великолепие поддерживалось вживленными в камень магическими каналами, а без чар каменные фигуры тут же перестали двигаться и осыпались.

Отряды, которые отправились в земли соседних Кланов, вернулись с похожими известиями: все драконицы куда-то пропали, число самцов сильно убыло, а те, что остались, покинули башни и, похоже, сражаются между собой в припадках безумия. Еще на севере появилось пятно выжженных земель, которых быстро окрестили Проклятыми. Там растения стали расти странно и приобретать необычные свойства, твари из Нечистого измерения живут, как обычное зверье, а сырой ядовитой магии там столько, что люди, не вышедшие оттуда вовремя, начинают болеть.

Старейшины и мудрецы устроили тайный сход в Саарском ущелье, обсуждали Катастрофу и строили догадки (о них, конечно, очень быстро узнали и все остальные члены Кланов). Кто-то говорил, что нашелся некий Узурпатор Неба, который, желая подчинить остальных, сплел гигантскую сеть-заклинание, а та вызвала непредсказуемые последствия. Кто-то говорил, что заклятье не причем, просто самок выкосило моровое поветрие, самцы же обезумели от горя, когда увидели, что их род обречен. Кто-то винил во всем небывалые прорывы сырой магии из Нечистого измерения, которые якобы отравили даже драконов. (В последнее Союн не верил: тогда ею отравились бы как минимум часовые на наблюдательных постах, а никто из них даже не заболел). Кто-то считал, что был прорыв демонов, и что всем драконицам, собравшись вместе, удалось как-то загнать этих демонов обратно в Нечистое измерение ценой своих жизней. Это Союну тоже казалось маловероятным: драконов, даже самок, трудно заподозрить в жертвенности! Вопреки расхожим толкам, они все-таки способны сотрудничать между собой не только в рамках одной семьи, но делают (делали) это не слишком охотно. А то бы, пожалуй, и в самом деле давно уничтожили род людской.

Естественно, что, когда драконыш немного окреп и пообтесался в лагере (а поначалу им пришлось всем говорить, что малышка Суяра сильно одичала в лесу), Союн спросил его о Катастрофе

– Сам не знаю, – отрезал драконыш. – Я готовился к испытанию, медитировал в глубокой пещере. Когда выбрался, все уже...

– Врешь, – спокойно сказал Союн.

– Даже если вру, другого ответа ты от меня не получишь. Разве что начнешь пытать, как грозился!

Подумав, Союн спросил:

– А что за испытание было?

Бледные щеки девочки, которой притворялся драконыш, покраснели.

– Мне должны были дать взрослое имя, – буркнул тот.

Вот почему ему было все равно, как его назовет Доара!

Вообще-то Союн с драконышем поначалу говорил мало. Потом, когда дела в лагере усложнились, у них нашлась общая тема. Но в первый месяц или около того с найденышем трещала только Доара. Тому непросто дался переезд в пещерный комплекс – когда ударили морозы, Союн отправил туда из лагеря всех женщин и детей, хотя Таир спорил с ним и пытался не прекращать заготовку. Сперва драконыш жаловался, что «потолок давит»; пару раз Союн находил его в дальнем углу своей квартирки, где лежало охотничье снаряжение, в его естественном виде: драконыш и тяжело дышал. Страдал, видно, по вольному небу.

Тогда в Союне всколыхнулось даже какое-то сочувствие.

– Погоди, – сказал он, – у нас долго морозы не держатся, опять в лагерь вернемся. Река зимой не замерзает, она быстрая. Рыбу будем ловить.

Драконыш помолчал, потом тоскливо сказал:

– Скорее бы тетушка Даари понесла!

Так он называл Доару, чтобы подлизаться: тетушка Даари. Той нравилось.

Союн только плечами пожал. Супружеское ложе они делили, как прежде, но пока что чрево Доары пустовало. Честно говоря, он этому почти радовался. Страшно было: вдруг не получится?

Постепенно драконыш приспособился. Вместе с Доарой он ткал, чистил овощи, готовил, выбивал ковры, молол зерно, чистил стены от лишайника, менял светильники в коридорах и вообще освоил всю женскую работу. Сперва, правда, допускал много промашек, и Доара извиняла неуклюжесть «сестренки Суяры» перед другими женщинами долгой болезнью, но быстро наловчился и стал не хуже любой десятилетней девчонки.

А за работой женщины делают что? Правильно, болтают, как будто у них не языки, а мельничные жернова. Союн не раз выговаривал им: не говорить слишком откровенно! Доара на это только рукой махала: их с Союном комнаты находились на самом нижнем из всех нижних ярусов, ниже только топливные склады. Никто сюда не ходит. Да еще на пути длинный коридор, завешанный лекарственными травами – кладовая Доары. «Через эти шелестящие веники никто тихо не пройдет!»

Союн решил доказать жене, что пройдет, да еще как. Как-то, сменившись с дозора пораньше (в другой раз отдежурил дополнительно), пробрался сквозь этот туннель так, как пробирался через валежник или сухостой – чтобы ни одна веточка ни хрустнула. И услышал за тяжелой кожаной занавеской приглушенные голоса.

– ...И как ты не считаешь зазорным все это делать! Уж наши-то мальчишки ни за что бы не стали, а ты... Союн рассказывал: вы даже человечий язык учить брезгуете, только ругательства.

– А разве я могу позволить себе гордость, тетушка Даари? К тому же у нашего рода другие обычаи. Пока дракончик совсем малыш, он только играет, как и ваши дети. А как только подрастет – на него сразу столько всего навешивают, у-у! Не смотрят, мальчик или девочка. А когда постарше становятся, то мальчишкам у наставникам тоже несладко приходится: они и чистоту поддерживают, и охотятся часто для него. А девочки... У нас женская работа совсем другая, не такая, как у вас, и считается почетнее мужской. Не всякого к ней допустят. Самки в основном ухаживают за яйцами, что может быть лучше? Разве только держать большую территорию, на которой живет много семей, чтобы все дети на этой территории – твои... Ну, почти все, – тут голос драконыша стал грустен: видно, вспомнил, что ему этого не светит.