Текст книги ""Фантастика 2024-117". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Семен Кузнецов

На ходу Олег рассказал про Серёгу, прояснив причину его мычания: «Он же два дня назад ко мне с флюсом пришел, там только удалять зуб, одну сторону как у хомяка разбарабанило, примочки не помогут. Я осмотрел всё, и не успел в шприц лидокаина набрать – обезболить, как он побледнел, бодро заявил: „А у меня всё, прошло, больше ничего не болит!“ – и свалил. Удивительно, что ещё мычать может».

До Анисима идти не пришлось – Председатель, Расул, Серёга и Анисим попались навстречу. Расхристанные, все извалявшиеся в снегу, и в подавленном состоянии.

– Ну что, победили бабку!? – Ехидно поинтересовался Егор.

– Афронт по всем фронтам! – Доложил Анисим, с некой гордостью. Серёга скорбно промычал.

Толя поманил бутылкой и все дружной толпой направились домой, к Захару. По дороге начав исповедь, как они до такой жизни докатились и что послужило толчком.

– Продали нас с потрохами, Егор! – патетично воскликнул Анисим. – Христопродавцы!

– Никита всплыл, Иуда! – Сказал, как плюнул, Захар. – Лучше бы его в натуре – прирезали по дороге, блядину!

– Уфалейские ухари приезжали, у них он сидит, поет соловьем, рассказывает всё, что знает. – Добавил Расул. – Утащил с собой несколько книг и телефон. Так они говорят – телефон их больше всего убедил. Только работать перестал быстро. Несколько дней этого гниденыша пороли, чтоб не артачился и включил. – Он довольно захохотал. – Жалко, что до смерти не запороли!

Дойдя до Захара и успокоив тетю Таню – сели и все вместе стали разбираться в происходящем. Егор с врачами от новостей, обрушившихся на них – открыли бутылку, четверке загулявшей не наливали. «Вам трезветь надо, а не пить и паниковать» – рассудительно заметил Толя: «Сразу надо было собирать всех, а не в одну кружку пить не просыхая и накручивать себя». Картина вырисовывалась следующая: Никита в поисках лучшей доли – прихватил какие-то книги, несколько артефактов из будущего и тайком сбежал. Неведомо как попался уфалейским, доверился им, а те его в оборот взяли. «Раскололи до жопы, дебила малолетнего!» – Злорадно возвестил Анисим.

С футурошоком предки как-то справились, утащенные Никитой артефакты их убедили, по всей видимости. «Они же как приехали к нам – по деревне покрутились, сличили показания с тем, что увидели. Потом уж ко мне пришли» – Удрученно заметил Председатель: «Закидывали удочки, что готовы принять на полный кошт несколько человек из руководства, с знаниями и технологиями, остальные мол, пусть землю пашут. Я их послал, сказал, что деревню не отдам, не стоит по Никите остальных судить. И в жилу видимо пришлось, разговор сразу по другому пошел, уважительно».

Выходило так, что на них вышло заводское руководство Уфалея. «Тут у них нет ещё ни Нижнего, ни Верхнего, просто один Уфалей, даже не город, а завод, с поселком при нём» – добавил Расул. Во время разговора всячески пытались прогнуть потомков и выясняли, чем они могут быть полезны им, предкам. «Там такие рыси! Хищники! У них тут настоящий дикий капитализм и освоение Урала, без геноцида как в Америке, но не менее драматично и увлекательно. Рейдерские захваты и период накопления начального капитала в наших девяностых – нервно курят в сторонке» – Выложил свое заключение Михалыч.

Серёга во время всего разговора только мычал в разной тональности и и корчил страдальческие рожи, мимикой выпрашивая выпить, как обезболивающие. На что Олег его запугал, рассказав, что флюс до добра не доведет, можно и кони двинуть: «В это время так многие и умирали», – спокойно заметил он, – «вначале абсцесс, потом заражение крови и летальный исход. Я бы тебе и сейчас выдрал, но на тебя бухого лидокаин не подействует. Трезвей и приходи, пока кони не двинул». Тот согласно замычал, видимо – дозрел.

– Да хрен с ним, с зубом! – Не выдержал Егор, – Что они предлагают то, до чего договорились?

– Сидеть пока тихо и не отсвечивать, не палиться. Они своему какому-то главному в Москву отписали, ждут от него известий. Как люди неглупые – ценность нашу понимают. Как и опасность. Но готовы рискнуть, больно уж лакомый кус, мы им немного накидали перспектив нашего сотрудничества. В общем, пока сидим тихо и не дергаемся. Торговлю не разворачиваем, чтоб внимание не привлекать. Они обещали через несколько дней прислать людей, нескольких на лечение, убедиться в наших возможностях. Других – в качестве силового прикрытия, говорят – любопытных от нас отвадить. Готовы были даже деньгами помочь, но я отказался, сами пока справляемся, да и не хочется быть обязанным. – Захар даже протрезвел во время этой тирады. – Они с Москвы ждут известий, а это сейчас не быстро. Так что никакого прогрессорства, будем с ними выстраивать отношения. Чтоб там этого Никиту ненароком на дыбе вздернули!

Глава 18

Тяжела и не проста – жизнь российского купца… 28 октября 1796 г.

Михаил Павлович Губин, именитый гражданин и купец 1-й гильдии последние две недели жил словно в мороке. Вести, присланные ему из купленного почти три года назад Уфалейского завода были таковы, что поначалу он заподозрил управляющего в мздоимстве. «С винными откупщиками стакнулся! Натурой берет! Или в кормчество ввязался!» – промелькнуло в голове Михаила Павловича.

Но чем больше он вчитывался в корявые строки сказки (управляющий завода, не доверяя писарю – отписывал собственноручно), тем больше убеждался, что дело тут гораздо запутанней. Больше походило на грандиозную провокацию или хитромудрую интригу. И Михаилу Павловичу было кого подозревать в этом. Это могли быть и уязвленные им в бытность им городским главой Москвы коварные представители колена израилева, которым при нем и с его подачи было запрещено записываться в купцы.

И… Тут можно было погрязнуть и не выплыть, много кому Губин за почти тридцать лет торговли – оттоптал любимых мозолей, перехватил сделку или выгодный заказ. И попросту – пустил по миру, разорив. И с иноземцами торговал, среди них тоже могли найтись желающие. Голова шла кругом.

Дойдя до строк, что: «и у этого беглого вещи изъятые, присылаем вам, сами же установили надзор за семи людишками…» – Михаил Павлович сломал сургучную печать на зашитом в кожу небольшом и почти невесомом свертке. На который поначалу и внимания не обратил, принявшись вначале за чтение.

Книга – очень необычная, легкая книжка, со странной гладкой со слюдяным блеском обложкой. На обложке: «История России. 8 класс. Конец XVII–XVIII века». «Для капитанов и ротмистров!» – сообразил он. Открыл, подивился необычайной белизне и тонкости выделки страниц, странному шрифту, и вчитался в вполне понятный, но какой-то убогий русский язык предисловия:

«Учебник охватывает период отечественной истории с конца XVII до конца XVIII в. Содержание учебника направлено на развитие познавательных интересов учащихся. В основе методики учебника – системно-деятельностный подход, способствующий формированию умений самостоятельно работать с информацией и использовать её в практической деятельности».

В нетерпении перелистнул:

«Россия XVIII века. Казалось бы, давно перевёрнутая страница русской истории, имеющая мало общего со временем, в котором мы живём. Но, надеемся, за два года изучения отечественной истории в школе вы убедились, что это не совсем так. Связь веков неразделима».

В растерянности захлопнул вдруг словно обжегшую руки книгу и отодвинул её: «Что же это такое, откуда!?» Перевернул вскрытый сверток и на столешницу с глухим стуком выпал тонкий прямоугольник, словно выточенный из матово отсвечивающего обсидиана, выпорхнуло три ассигнации и выкатилось несколько монет. Повертел в руках непонятно из чего сделанное то ли зеркальце, то ли ещё что, снял с пальца перстень с бриллиантом и провел по той стороне, которая отражала подобно черному зеркалу. Осталась глубокая царапина.

Поднес краешек к пламени свечи – вначале ничего не происходило, потом пошел такой запах, что Михаил Павлович выронил этот непонятный предмет, выпрыгнул из-за стола и упав на колени перед красным углом – стал истово креститься и бить поклоны. В свои пятьдесят шесть лет он был образованным человеком, не верил ни в бога, не в черта при внешнем соблюдении обрядов и традиций – но тут его проняло. Это был запах преисподней!

В восемьдесят девятом году, когда он лично приезжал на Урал и приобрел у Демидовых – Нижнесергинский и Верхнесергинский металлургические заводы, движимый любопытством поприсутствовал при выплавке чугуна. Как же он ошибался, сравнив тогда атмосферу цеха с адом! Кое как успокоившись, вспоминая, что управляющий писал про якобы потомков – вернулся у столу, принялся изучать ассигнации и монеты.

Это была очень филигранная работа, причем в цвете – вооружившись линзой, он тщательно вглядывался в первую ассигнацию. Номиналом в пятьдесят рублей, банка России.

ПОДДЕЛКА БИЛЕТОВ БАНКА РОССИИ ПРЕСЛЕДУЕТСЯ ПО ЗАКОНУ. 1997.

И надпись под картинкой:

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГ».

Стал разглядывать картинки, узнал только Петропавловский собор и вот тогда стало приходить понимание, что это ни какая не мистификация. Слишком всё это было инаково, веяло от этих вещей иным временем, другой культурой и небывалым мастерством исполнения.

На ассигнации в сто рублей была Москва, 1977, только картинки ему ничего не говорили, что было там изображено – непонятно. Качество выделки, металлические инкрустации на купюрах – всё это поражало воображение.

На тысячной купюре был почему-то изображен Ярославль и тоже 1997. «Санкт-Петербург стал провинцией? Москва по значимости выше? Ярославль у них столица!?» – Недоумевал Губин. Держа в голове написанное в сказке, что потомки попали сюда из две тысячи двадцать третьего года – преисполнился гордостью: «Двадцать шесть лет ассигнациям, а как новенькие! Незыблемо Русь стоит, без потрясений! Выстояла!»

«Ох ты ж Господи, прости нам грехи наши тяжкие!» – По новой бросил отбивать он поклоны. Но снедаемый любопытством – долго не выдержал и поднялся к столу, взяв в руки монеты. И здесь угадывалось мастерство из того, грядущего мира. Как бы они сюда не попали, божьим ли промыслом, по дьявольскому ли наущению, но сомнений в том, что они не отсюда – не осталось.

Уже и слуги несколько раз стучались, присылаемые его Натальей, звавшей к столу откушать, но едва заслышав его грозный рык – ретировались. А он все вчитывался в то, что писал ему заводской управляющий: «Нрава сей муж подлого, ибо бросил товарищей, покинув их без ведома. Чести не имеет, был бит кнутом, после чего излагает всё как на исповеди. Утверждал, что сам из дворян, руки видом белые, черной работой не потрачены. Увидевши кнут – признал себя мещанином. Дрянь человечишко».

Зябко кутаясь в платок – зашла сама забеспокоившаяся Наталья. Звала к столу и к собравшимся там детям. Еле отговорился, срочной работой и вестями нежданными, попросил подать сюда, в кабинет. Ел и пил машинально, не ощущая вкуса – так его захватила эта история. И вчитывался дальше: «Из купцов знает Строгановых и Демидовых, про Губиных не ведает. Про смутьянов вроде вора Емельки и Салавата Юлаева знает больше, чем о мужах достойных. Всё, что изблевывают его уста поганые – не могу доверить бумаге, столь поносные речи ведет»…

Не выдержав – кликнул прислугу, чтоб принесли четырехпробного хлебного вина с заедками, выхлестал чарку, еле перевел дух от охватившего нутро жара, заел яблоками мочеными и вновь впился глазами в строки: «Деревня их зело богата знающими людьми и мастерами. Есть лекари искусные, что врачевать сподобились многое. Людишки у них, даже самого подлого звания – пользуются теми лекарями без всякого утеснения. Оружные люди владеют огненным боем, коим могут бить многажды и зело далеко. Тако же имеют различные повозки самобеглые, которые питаются земляным маслом. Не только передвигаются на тех повозках, паче сеют они, копают землю и для других работ потребны. Не ведая усталости подобно тварям божьим. Крест в том целует что не дьявольскими кознями сие деется, а токмо розмыслом людским».

Михаил Павлович вновь налил чарку всклень, осушил и перекрестившись – стал дочитывать: «А книг, подобных вам присланной – у них множество, в каждом доме даже у последнего холопа. И знаний они полны, нам неведомых, и хулы против рода людского и Госпада нашего всеблагого в них хватает. Но погрязли эти людишки во грехе и гордыне, не сподобились знаний алкать. Предпочтя этому срамные живые картинки зреть, как на присланном вам тилибоне. Тилибон тот – зверь механикусами сотворенный, будучи сытым – картины живые показывает, да звуки похабные издает. Оголодав же – не умирает, но впадает в спячку. Из которой его только накормив – разбудить можно. А корма эти редкие, но в деревне пришлых – в избытке оне, ликтричеством зовутся. Тако же баял, что и огромадные звери, выросшие из этих тилибонов водятся, размером в пол-стены»…

Тщательно убрав всё это, Михаил Петрович шатаясь побрел в опочивальню, где забылся беспокойным сном. И снился ему зверь тилибон, показывающий ему срамные картинки с пляшущими девками и разудалой музыкой. А потом приехали холопы на самобеглых повозках с огненным боем, согнали Михаила Павловича со домашними во двор. А сами заселились в его хоромы, разбив зеркала и содрав картины – развесили вместо них тилибоны…

28 октября – 12 ноября 1796 г.

Михаил Павлович смурной, с тоской понимая что всё, жизнь больше никогда не станет прежде. Наталья с тревогой и заботой, беспокоясь о нем – попыталась вызнать, что его гнетет. Даже допустить мысль о том, чтоб омрачить существование своей любимой и верной жены этими знаниями – он не мог. Поэтому, отговорившись кое как – вновь засел в кабинете. На этот раз приступил к книге, разобравшись что это – учебник для детей.

Книгу он прочел за два дня, после чего его состояние стало очень нестабильным. Наталья заламывала руки, не понимая, что происходит. Дети его дичились, ибо он посматривал на них волком. Подозревая, что именно благодаря этим бездарям и неучам фамилия Губиных не дошла до потомков, растворившись в истории. «Промотали наследство, как пить дать промотали!» – Наливался он злобой: «Ладно бабы – какой с них спросы, но эти то, эти! Андрей, Павел, Константин, Пётр!? Учить и пороть, пороть и учить! Лишить наследства!»

Больше всего негодования вызывало то, что он искренне любил страну и особенно Москву, город, в котором он три года был городским главой и не только прилагал все силы, чтоб благоустроить его, но и своих средств не жалел на это. «Лучше весь капитал угрохаю и поставлю на Москве баню эту роскошную, как на ассигнации сторублевой. А перед ней – скульптуру с четверкой лошадей и мужом античным!» – Мрачно размышлял он.

А то, что он вычитал в этом учебнике из будущего – то повергало его в мрачную меланхолию, то манило надеждами всё изменить, не ради собственной славы, а во благо России. То Шлиссельбургская крепость вставала перед его глазами, сменяясь эшафотом с бесстрастным палачом, то царские палаты и личное дворянство, пожалованное самим императором. В наше время в интернетах такое состояние безошибочно определяется как биполярное расстройство личности. Отягощенное различными психозами.

Однако наш Михаил Павлович был крепким орешком и продуктом своей эпохи, где врачам и тем более их диагнозам не доверяли, предпочитая судьбу свою устраивать самим. Поэтому взяв себя в руки, он спешно уладил свои неотложные дела в Москве и отбыл в Санкт-Петербург – утрясти всё с дорогими иностранными партнерами. Держа в голове как можно быстрей отправиться на Урал, под предлогом инспекции заводов, а на деле – самому разобраться в этой не представимой ситуации.

Всю дорогу в повозке он опять просматривал этот учебник, когда позволяло время, по темноте отсыпался. На почтовых станция – жег свечи, не в силах оторваться, пытаясь найти подсказку или ключ – что делать дальше. Сомнений почти не осталось, собственно говоря – осталось немного, чтоб всё разрешилось. Он закрывал глаза и перед глазами вспыхивали строки из двадцатого параграфа:

«Наследник Екатерины Великой. Екатерина II скончалась 6 ноября 1796 г. На престол вступил её сын Павел Петрович. Ему было уже 42 года, долгое пребывание наследником (причём не любимым императрицей-матерью) уязвляло его самолюбие».

Прибыв в столицу – принялся улаживать дела, в первую очередь уделив внимание уважаемым западным партнерам. На открытой в этом году в московской губернии в селе Успенском ситцевой фабрике требовалось модернизировать производство, вот и приходилось идти на поклон к ним. Те помочь охотно соглашались, подсовывая откровенное старье со своих фабрик и при этом заламывали несуразную цену. Скалясь при этом прокуренными зубами.

Выхода не было, время поджимало, фабрика простаивала, а все мысли Михаила Павловича были там – на Урале. «Уд вам на рыло и салаку на воротник! Да я лучше со своими потомками договорюсь, чтоб вы, содомиты – умылись!» – весь внутри кипел от негодования Губин вспоминая вычитанное из будущего, а внешне улыбаясь иноземным купцам и ударяя по рукам, соглашаясь на грабительскую сделку.

Передавая дела поверенному, ввиду своего отбытия на Урал, Михаил Павлович помимо обычных деловых переговоров и торговых сделок провел и несколько тайных. Да таких, о которых не сознался бы и батюшке на исповеди. В результате чего окончательно пришлось распустить свою мошну. Но не траты беспокоили обычно экономного и бережливого Губина, а звучащие приговором стране строки из книги потомков:

«Отсталая система социально-экономических отношений при внешнем благополучии империи в будущем обрекала Россию на неминуемое отставание от передовых европейских стран. В недрах общества накапливались противоречия между капиталистическим укладом и крепостничеством, бесправием и чувством личного достоинства гражданина, абсолютизмом и стремлением к свободе».

До шестого ноября Михаил Павлович прожил как в тумане и вот, к вечеру – всё решилось. Так, как было предсказано. Вернее – там было написано о уже свершившемся. И уже утром седьмого он спешил домой в Москву. По дороге кляня этого недотепу из будущего, посаженного в поруб его людьми – почему он ограничился только рубежом этой эпохи? Что было дальше?

Встреча с грядущим, пусть и в виде её отдельных представителей, оказавшихся здесь – и страшила, и манила. Тут Михаила Павловича вновь колбасило по полной. Он то вознамеривался их всех похолопить, выжав из них досуха всё, что они знают и умеют. То мечтал, что потомки, как люди русские и православные поймут его устремления – и всемерно помогут.

И вот уже в обед двенадцатого ноября, отдав распоряжения по делам в свое отсутствие – тепло простился с детьми и Натальей, и отбыл на Урал. Не жалея денег на почтовых станциях, чтоб быстрей добраться. Путь он держал вначале на Уфалей – своими глазами увидеть этого, расспросить. К тому времени и люди управляющего должны были всё вызнать и снестись с потомками. Ямщик, гикая – гнал тройку через страну, а Михаил Павлович цитировал по памяти строки:

«И мы ещё раз хотим напомнить вам, что каждый век, каждый период отечественной истории поучителен своим духом, своим настроем. Век восемнадцатый поражает дерзостью мыслей, верой в разум и возможности человека. Это было время богатырей и творцов, сумевших раздвинуть пределы невозможного. Сколько в них мужества, отваги, таланта! В них очень много того, чему и нам, людям XXI века, можно по-хорошему позавидовать, что можно перенять и использовать в организации нашей жизни».

«Не было это время!» – С решительной уверенностью думал Губин: «Для нас, а теперь и вас, потомки – оно есть и будет!»

12 ноября 1796 г. Деревня

А ничего не подозревающие потомки, в лице Егора и Анисима – сидели у Егора. Ксюха пристроилась с вязанием на диване, загадочно улыбаясь о чем-то, а дед просил у Егора включить что-нибудь такое, из старой жизни.

– Раньше то ведь, Егорка, всё просто и понятно было, я рен-тв любил смотреть, про анунаков, чупакабру и рептилоидов. И про атомную войну тысяча восемьсот двенадцатого года, после которой все технологии высокоразвитой цивилизации были утеряны. Ясная и логичная картина мира вырисовывалась. Поинтересней, чем на уроках истории. А сейчас очутились черт пойми где, всё не так, как нам рассказывали – может это и не наш мир, а какой-то параллельный, а?!

Глава 19

Ноябрь 1796

Выстроить отношения деревенским с приехавшими уфалейскими не получилось. Нет, привезенных в больницу двух пациентов взяли без вопросов, определили к врачам. А вот с десятком, присланным якобы для силового прикрытия – возникли проблемы. Те с ходу начали требовать своего размещения у врачей, хороших харчей и чуть ли не девок в баню. Серёга, послушав их претензии и посмотрев на их беспардонное хамство – в бутылку с ходу лезть не стал. «Сейчас всё решим» – Примирительно сказал он потерявшим берега бородачам и отойдя в сторонку – задействовал рацию.

Через час спецназ восемнадцатого века, сплевывая зубы – бесславно покинул деревню. А к врачам поступил ещё один пациент, с простреленной ногой из ПМ-а участкового. Серёга напутствовал уезжающих: «Разговора у нас с вами не получилось и не получится. Для начала – верните нам нашего человека. Увидим кого из вас украдкой отирающегося возле деревни – будем отстреливать. Навещать больных можно, приезжаете днем не больше трёх человек, передвигаться по деревне только в сопровождении. Всё понятно?!»

Те всё поняли и с тех пор отношения пошли на лад. Встали они на постой у Ефима Мехоношина, обжив гостевую избу почтовой станции. Через день приезжали проведывать своего обезножившего, при виде Серёги ломали шапку. На вопросы, что с Никитой, когда его ждать в деревне – мялись и прятали глаза. Понятно было, что это было не в их компетенции, главное – по инстанции передали. С вопросом возвращения беглого депутата Серёга неожиданно закусился серьёзно: «Поймите, это принципиальный вопрос! Нельзя им отдавать инициативу! И прогибаться! Раз прогнемся, другой, а там не заметим – как на конюшне пороть начнут!» – объяснял он своим.

О настроениях и телодвижениях уфалейских сведения поступали чаще, чем они появлялись в деревне, к тому времени и с казаками, и с деревенским – бизнес ширился. Перерастая в дружбу. Вначале Викуловских пацанов, а вслед за ними и других деревенских, в том числе и девчонок – стали возить в деревню, где с ними немного занимались. Правда – бессистемно, учили счёту и основам геометрии часа два, потом разбивали на группы и нагружали работой и обучению чему-нибудь полезному. Кормили несколько раз, а вечером, перед отъездом – показывали мультики.

Азат с Иргизом, понаблюдав за происходящим – пришли к Председателю с претензией, как же так, у нас тоже смышленые дети есть, возьмите в науку! Взяли, шесть девчушек приехавших подселили к Айшат, с десяток пареньков – разобрали по домам. Взаимоотношения между самими детьми наладились быстро, задирать нос у пришельцев из будущего особо не получилось, кое в чем местные могли дать им фору. Главное – после нескольких конфликтов определились с иерархией и взаимопроникновение разных культур пошло.

Без какого либо разделения на своих и чужих детей, вот такая пока программа образования вырисовывалась. На что тот же Председатель страдальчески кривился, мол – деградируем так. «Хоть так, Михалыч» – Успокаивал его Анисим: «Так и наши заняты, и поселковых подтягиваем немного до нашего уровня. Учителей нет, врачам не разорваться, они и так себе человек пятнадцать взяли, с которыми плотно занимаются. А весной поселковые так ездить не смогут, как сейчас – их дома работой нагрузят. За зиму надо хоть основу начального школьного образования заложить, подобрать учителей – кто это потянет».

– Не гунди, Захар, – успокоил его Расул, – дети при деле, ремеслу учатся. Пока присматриваемся, да и сами не определились, как оно всё дальше повернется. Отберём тех, у кого голова светлая, их и будут дальше учить. Вот хаоса много, Галкин дед прикормил детей подкормкой для пчёл из сахара и теста – они за ним табуном ходят. Так он с ними столярку оккупировал, ульи их учит делать, про пчел рассказывает. Дело хорошее, но как он объявил, что за каждые пять сделанных ульев он один улей ученику домой отдаст – так все крестьянские к нему перебежали, в столярке не помещались, столярам и плотникам работать не давали. Пришлось порядок наводить, куда столько пчеловодов. Сейчас у него группа небольшая, с ними позанимается – другая сменит их.

– У меня тоже дети занимаются, и с охотой! – Похвалился Анисим. – Азатовские пацаны вообще всё на лету схватывают, а уж как они с лошадьми обращаются – и нашим взрослым не грех у них поучиться!

– Надо твою Ксению на образование агитировать! – Председатель обратился к Борису. – Детский сад для неё мал, она за месяц там такой порядок навела, что мамашки не нарадуются на неё. И Егор у неё вон – не балует, даже с мордой бритой ходит, бороду не отпускает. У неё ведь и образование профильное?

– Колледж, преподавание в начальных классах! – Подтвердил гордящийся дочкой Поляков.

– Вот и хорошо! Боря, ты поговори с ней, подготовь морально. Чтоб не приказом назначать, а у самой желание появилось. Девка то ведь огонь, энергия неуемная, и применить может. – Хотел подвести точку Захар, но его перебил Серёга:

– Обязательно нужно хотя бы детей учить по имперским стандартам: алфавит, грамматика, система мер и весов. Это только в книжках у Егора попаданец одним своим появлением под себя всё переделывает и через год все пишут по олбански и вешают в граммах. И свою грамматику не забывать и местные нормы знать. Местных детей – обязательно учить по этим стандартам, если уж собрались безграмотность ликвидировать.

– Да, нам то уже поздно все эти еры и яти учить, а детям придется с этим жить, будем учить. Озаботимся учебной литературой, или что сейчас тут вместо неё. Галку попрошу, чтоб Викула озадачила, купим. – согласился Председатель.

А Егор, который и рад был бы не бриться, подобно остальным мужикам, отпустившим усы и бороды – страдал. И Ксюха была против, и самому не нравилось то, что вместо бороды и усов вылазило клочками. Хорошо ещё, что запасенных жиллетов было ещё много, да Галка подкинула. И Анисим презентовал опасную бритву, на которую он пока посматривал с опаской и не спешил учиться пользоваться ей. Егор тоже периодически занимался с детьми. Хоть и утверждал, что детей не любит и склонности к педагогической практике не имеет. Детей то не обманешь! Они ему и в рот заглядывали, и слушались.

Так выделив время и выбив из Председателя фонды – всех детей в несколько заходов прогнал через практику. Показав и научив варке мыла. Заодно отработал теорию на практике, без каких-либо проблем наловчившись варить два сорта мыла – хозяйственное, ярко-красного цвета (красителем использовался свекольный сок) и детское с мёдом. Дети, которые во всём этом непосредственно поучаствовали – были в восторге. А несколько брусков мыла, сваренного своими руками – Егор раздавал каждому ученику. По здешним меркам – это было круто, мыло здесь знали, но было оно дорого. В повседневной жизни крестьяне пользовались самодельным раствором щелока из золы, которым и голову мыли, и стирали с его помощью.

В планах у Егора было создание химической лаборатории, с чем он наседал на Захара. Тот соглашался, что да, дело архиважное, но предлагал подождать до весны – там и помещение отстроим, и денег выделим. Ну а пока приходилось присматривать себе учеников способных, ну и заниматься популяризацией химии. Понемногу учить, остро не хватало знаний, больше приходилось учиться самому. И винокурня с сахарным производством время отнимали. На сахарное производство без слез смотреть было невозможно, но сахаром сейчас получалось и себя обеспечить, и продавать немного.

У врачей тоже всё было не безоблачно, пациенты множились и первоначально казавшийся большим медицинский комплекс – становился мал. Из поселка потянулись люди, от Азата. Удачно были приняты роды у женщины из поселковых, а уж то, что врачи могли определить пол ребенка в утробе – заставило совершить сюда паломничество всех беременных округи. Олег со своей зубодерней – был вне конкуренции, уже из города страдающий купец приезжал. Судя по тому, как он после удаления зуба благодарил – стоило ожидать наплыва страждущих. Сам Олег с тоской смотрел на убывающие запасы лидокаина и стал практиковать удаление зубов у малообеспеченных крестьян без наркоза.

Радовали дети, показавшие склонность к медицине, только с Олегом трое орудовали в зубном кабинете, включая одну девицу. Анатолий уже разговаривал с Захаром о том, что нужны учебные пособия – изучать и препарировать. Захар важность этого понимал, обещал решить вопрос. Серёга мрачно пообещал, что как Никиту из застенков выцарапают – его отдаст на опыты. А потом пусть препарируют. Естественно, все понимали важность сохранения всего этого в тайне от общественности, в первую очередь – от хроноаборигенов.

Олег натаскал своих учеников так, что зубы они наловчились выдирать не хуже него. Повезло, что у него в ноуте были учебные пособия по стоматологии и протезированию, которые благополучно перенесли на бумагу. У Расула собирали ему аналог бормашины, а сам он наседал на Егора, требуя технологию получения силикатных цементов или их аналогов. Общее понимание, что они из себя представляют – было, дело осталось за малым. Запустить химическую лабораторию и получить алюмосиликаты, фтористые соли, фосфорную кислоту, гидраты цинка и алюминия. В общем, посмотрев на обескураженного Егора – со сборкой бормашины пока не торопились.

Здорово помогли врачебному делу запасы Егора, помимо комплекта шприцов и игл многоразовых с контейнерами для их стерилизации – больше четырехсот пузырьков со стрептомицином и пенициллином. Смущаясь, Егор предложил микроскоп: «Не нужен?» Микроскоп был нужен и принят с восторгом. А причина смущения стала понятна после вопроса, где он его взял. Оказалось – ещё в детстве скомуниздил в школе. Микроскоп, хоть и простенький, школьный – вызвал у врачей неподдельную радость. Ещё он, помявшись, вытащил около сорока прямоугольных оранжевых пластиковых футляров:

– Вот, это старье, конечно, ещё советских времён, но может пригодиться. Коробочки норм, да и тубусы можно использовать.

– Ты что! – Схватил аптечки Олег. – Это же АИ-2, ничего им не будет! Сульфадиметоксин, этаперазин, хлортетрациклин! Так, вот эти два радиозащитные нафиг не нужны, а где анти ФОВ!? Тарен где, Егор!? Ахахаха! Шучу я, шучу!

А те запасы, что были у Анисима – позволяли надеяться протянуть несколько лет как минимум, если экономить. Как сказал Анатолий: «В ветеринарии то лекарства не хуже, чем для людей. Концентрация другая, но зато качество лучше, их реже подделывают. Это людей плацебо можно потчевать и иной раз помогает, а животных не обманешь». И Галка здорово выручила – передала ящик перчаток хозяйственных. Пусть и толстоватых, зато, как заметила акушерка Света: «можно использовать неоднократно, только дезинфицировать». И Захар посодействовал, кинул клич, что всё, переданное врачам – будет компенсироваться по самому высокому тарифу. Сознательность у народа сразу выросла на порядок и медиков завалили содержимым домашних аптечек и тем, что было у запасливых селян, а врачи ни от чего не отказывались.