Текст книги ""Фантастика 2024-117". Компиляция. Книги 1-21 (СИ)"

Автор книги: Семен Кузнецов

Соавторы: ,Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 192 (всего у книги 314 страниц)

– С Пантелеевым, – перебил меня Березов. – Я знаю это. Пантелеев, уверен, предложил вам хорошую цену. Но и я не обижу. А по поводу того, для чего они мне… Скажем так, эти камни не будут использованы в противозаконных целях и не причинят никому вреда. Только в личных целях.

– Я не готов рисковать своим будущим, не зная, куда меня ведут, – холодно ответил я.

– Вы не готов рисковать? – Березов медленно повернулся ко мне, и в его глазах загорелась некая искра. – Но ведь риск – это часть жизни. Риск – это возможность сделать шаг вперед. И я уверен, что вы не из тех, кто боится шагать.

Я почувствовал холод в жилах. Я не мог понять Березова, его намерения были загадочны, а слова слишком туманны. Березов не просто богатый коллекционер, он играет в какую-то большую игру, а я не хочу быть пешкой в ней.

Это сомнение прочитал в моих глазах собеседник и вовремя опомнился.

– Александр Константинович, давайте сделаем так. Я вижу, что наскоком огорошил вас. Так дела не делаются. Давайте вы подумаете? Мы никуда не торопимся. Не спешите с окончательным ответом. Просто знайте – я готов предложить вам цену за камни в полтора раза большую той, которую назначил вам Пантелеев.

Такая новость заставила меня удивиться. Сумма, которую собирался платить Березов за магические камни, была огромной. Но…

Мне это не нравилось. Интуиция подсказывала, что спешить соглашаться не нужно. Сначала необходимо разобраться во всем этом.

– Я подумаю, – ответил я, давая понять, что беседа закончена. – И когда приму решение, я дам вам знать.

Березов улыбнулся и кивнул.

– Я жду, – сказал он, и я увидел в его глазах нечто недоброе, нечто, что заставило его еще больше насторожиться. – На этом и удаляюсь. Не буду вам мешать любоваться картинами. Признаться, я и сам намерен окунуться в искусство и пройтись по северному коридору галереи – там вставлены самые ценные экспонаты.

С этими словами он пожал мне руку и ушел. Я посмотрел ему вслед, чувствуя себя неуютно, как будто я только что вышел из загадочной ловушки, но еще не понял, куда иду дальше.

Все это весьма загадочно. Нужно будет навести справки на этого Березова.

Я уже планировал было уходить и даже направился в сторону главного выхода, как вдруг увидел ее. Она висела на стенке в углу зала, неприметная и забытая всеми. Это была небольшая картина, написанная масляными красками.

На ней были изображены хрустальные шары. Те самые, что я встретил в подземелье, в которых была заключена вся моя жизнь – и прошлая, и будущая.

Глава 4

Я остановился как вкопанный. Сердце забилось в груди с ужасающей силой. Я видел эти шары в подземелье! И это не была какая-то ошибка или игра воображения. Я даже протер глаза и тряхнул головой – вдруг и в самом деле привиделось? Но картина существовала на самом деле.

Я подошел ближе, опасливо, словно вор. Вгляделся в изображение. Шары были нарисованы очень реалистично. Казалось, что я могу протянуть руку и потрогать их холодную, гладкую поверхность. Но на картине было кое-что еще. В глубине каждого шара блестело нечто необычное, что-то загадочное и угрожающее.

Там была чья-то жизнь. Не моя. Чужая.

– Что это? – спросил я, не отрывая взгляда от картины.

Ко мне подошел экскурсовод и посмотрел на холст.

– Это работа молодого художника, – ответил он, и я заметил, как его губы слегка сжались. – Он сказал, что видел этот образ в сне. Видимо, богатая фантазия.

Но я знал, что это не просто фантазия. Я видел эти шары в реальности. И я чувствовал, что они связаны с неким силами, с неким древним – злом? добром? чем-то иным, не менее могущественным? – которое я не могу понять.

– Интересно, – сказал я, облизывая сухие губы. – А вы знаете, где можно найти художника?

Экскурсовод посмотрел на меня с непроницаемым взглядом.

– Думаю, мы уже не успеем, – ответил он спокойно. – Он уехал из города еще несколько дней назад.

Я сделал шаг назад, ощущая недоумение. Уехал? Когда выставка в самом разгаре? Нет, тут что-то неладное. Нужно найти этого художника. Сдается мне, он может кое-что рассказал про эти самые шары.

Я пригляделся к картине внимательней. Талант художника ощущался даже мне, не сведущему в искусстве человеку.

Три хрустальных шара, мерцающие всеми цветами радуги. Странное дело, но я чувствовал, будто они действительно светятся.

– Простите, а что это за шары? – спросил я. – Они как-то связаны с магией?

Экскурсовод нервно сглотнул, его лицо исказилось.

– Это просто хрустальные шары, – пробормотал он, быстро перебирая пуговицы жилетки. – Не стоит приписывать им какие-то мистические свойства. Фантазия автора безграничная. Возможно, художник хотел таким образом передать какие-то эмоции. А шары – просто образ такой. Не более.

Я почувствовал, как мои брови нахмурились.

– Но они выглядят так… необычно, – заметил я, глядя на картину. – Похоже, они способны излучать свет.

– Не обращайте внимания, – отмахнулся экскурсовод. – Просто игра света и тени.

Он нервно переминался с ноги на ногу, будто хотел сбежать.

– Вы знаете, что-нибудь еще об этой картине? – спросил я, уже заподозрив неладное.

– К сожалению, нет, – ответил экскурсовод, бросая на меня быстрый, испуганный взгляд. – У нас ограниченное время. Пойдемте дальше.

– А как я могу найти художника. Я бы хотел с ним переговорить насчет…

Я обернулся и увидел, что экскурсовод поспешил уйти к следующей экспозиции, оставив меня с неприятным ощущением, что он что-то скрывает. Я продолжал разглядывать картину. Хрустальные шары казались мне все более и более зловещими.

Я начал думать, как мне узнать об этой картине подробней и вдруг в голову пришла мысль. Ирина Кривощекина! Ведь она весьма неплохо разбиралась в искусстве и могла мне рассказать об этой картине кое-что.

Туалет в картинной галерее был образцом чистоты и официальности. Белоснежные кафельные стены, сияющие от идеальной полировки, отражали холодный свет нескольких ярких ламп. Пол из гладкого мрамора не имел ни одного пятнышка.

Повесь сюда картины – и многие бы приняли его за еще один зал выставки.

Воздух пах свежестью и легким ароматом дезинфицирующего средства. Хромированная арматура кранов и раковины искрилась, будто ее только что отполировали.

Он казался похожим на операционную в лучшей больнице, готовую принять любого визитера в состоянии идеальной чистоты.

Я вошел в туалет. Воровато оглядываясь, юркнул в женскую часть.

– Ира! – шепнул я.

– Александр! Почему ты заставляешь меня ждать?

Только я взялся за дверную ручку туалета, откуда раздавался голос, как она бесшумно открылась изнутри. На пороге стояла Ирина, и на ее лице играла знакомая хитрая улыбка. На ней были только кружевные трусики. Девушка приложила палец к губам, призывая к молчанию, и жестом пригласила меня внутрь.

В туалете висел густой запах ландышей – ее любимые духи. Ирина явно ждала меня, и, судя по блеску в глазах, разговор предстоял не менее странный, чем встреча с нервным экскурсоводом.

– Ирина… – начал я, но не успел договорить – девушка впилась в мои губы своими губами. – Послушай… я спросить хотел…

– Все расспросы потом!

– Но…

– И не подумаю отвечать! – категорично ответила Ирина, стягивая с меня рубашку.

Я понял, что ответ придется заработать.

Ловкие пальцы девушки стянули с меня штаны. В кабинке было тесно, но я сейчас не обращал на это внимания, вдруг поддавшись сиюминутной страсти. Надо отдать должное и самой Ирине – она источала огонь и ласкала меня так, что я уже через секунду был в боевой готовности.

Я старался не шуметь – мы все-таки были в туалете картинной галереи. А вот Ирина не сдерживала себя, получая удовольствие на всю катушку.

Когда ее пышущее жаром тело размякло словно воск, горящие огнем похоти глаза налились масляным блеском, а на лице заиграла глупая, но довольная улыбка, я понял, что пора возвращаться к расспросам.

– Ирина, там, в центральной части галереи висит одна картина. На ней изображены… шары.

– Меня, кроме твоих шаров ничего сейчас не интересует! – выдохнула девушка, опустившись на колени.

– Ира!..

Ее горячий рот начал влажно чмокать, и я понял, что придется задержаться еще.

«Вот ведь ненасытная!» – подумал я, закрывая от удовольствия глаза.

…Еще через полчаса я вновь предпринял попытку расспроса. На этот раз она оказалась удачней.

– Зачем тебе сдалась эта картина? – спросила Ирина, вытирая взмокший лоб.

– Просто… понравилась, – соврал я. – Так ты что-нибудь знаешь о ней и о человеке, который ее написал?

– Художник, который написал эту картину… особенный.

Я вопросительно поднял брови.

– Он гений, – продолжила Ирина, – но его гений граничит с безумием.

Она сделала паузу, словно выбирая слова.

– Говорят, он видит вещи, которые другим не дано увидеть. И после того, как он написал эту картину, он… сломался.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Что ты имеешь ввиду?

– Его поместили в клинику на окраине области. Санаторий Сосновый Бор' знаешь такой? Правда нифига это не санаторий. Настоящая тюрьма для психов. Там держат настоящих отморозков. Но что еще более странно, так это то, что он сам попросил его туда запереть. Говорят, он до сих пор рисует. И некоторые его картины порой выставляются на выставках.

– А что на них изображено? – осторожно спросил я.

– На самом деле я не такой хороший знаток его творества. Его картины… они странные. Пугающие, но одновременно притягивающие взгляд. Он пишет не просто пейзажи или портреты, а… сны. Или, быть может, кошмары. По крайне мере, мне так кажется.

Она опустила взгляд на свои руки, будто пытаясь отыскать подходящие слова.

– Однажды я видела его картину, где был изображен лес. Но это был не просто лес. В его ветвях таились тени, а на стволах деревьев были вырезаны странные символы, которые будто шептали что-то о ужасной тайне. В каждом уголке этой картины чувствовалась угроза, будто лес вот-вот оживет и поглотит всех, кто осмелится заглянуть в него. Б-р-р-р! Жуткая вещь!

Ирина, заметив, что я впился в нее взглядом, продолжила:

– А на другой его картине… на ней был изображен дом. Старый, с потускневшими окнами и провалившейся крышей. Но не это вызывало страх. Страх вызывал невидимый враг, который таился в пустоте между стенами, который ждал, чтобы вырваться наружу и захватить мир. Он там очень хорошо игру теней показал. Сложно это словами передать, нужно видеть.

Она вздохнула, как будто отгоняя эти жуткие образы.

– А хрустальные шары… – начал я.

– Самая его странная работа. Вроде и ничего нет в ней такого, но все равно каким-то холодком веет от полотна. Тебе тоже так показалось?

Я неопределенно кивнул. Спросил:

– А как зовут художника?

– Абрахам Анисимов.

– Анисимов? – повторил я. – Никогда не слышал такой фамилии.

– Кажется, он не местный – я как ни старалась, так и не нашла про него хоть какой-то информации. Ни про него, ни про его родственников.

Я поблагодарил Ирину и вышел из кабинки туалета.

– Позвони мне! – крикнула вслед Ирина, но я уже вышел наружу.

Нужная информация была получена.

* * *

Санаторий «Сосновый Бор» стоял на краю леса, подобно кораблю, затерянному в бурном море древесных стволов. Его стены, изначально белые, были теперь испачканы темнотой времени, и от них веяло холодной опустошенностью. Окна, затянутые пылью и паутиной, были закрыты, словно глаза мертвеца, направленные в пустоту.

Несмотря на то, что у санатория имелось несколько человек обслуживающего персонала, здание все равно каким-то странным и мистическим образом быстро натягивало на себя костюм брошенности – окна зарастали паутиной практически на следующий день, краска лопалась, едва только засыхала, а пыль и вовсе не выдувалась. Сначала персонал старался, а потом плюнул и перестал обращать на это внимание – все равно никому не было до этого дела.

Над крышей больницы вился дым, но не от дымохода, а от костра, который горел где-то в лесу, оставляя пугающий запах горелого дерева и влажной земли. Ветер нес с собой шум сосен, которые стонали и шептались на древнем языке леса, словно предупреждая о неизбежном.

В воздухе висел ощутимый туман, делая очертания больницы нечеткими, призрачными. Он укутывал ее в своей прозрачной пелене, словно попытался скрыть тайны, которые скрывались внутри.

И хоть больница стояла одна, в глубине леса, каждому не частому путнику, кто блуждал в здешних местах, казалось, что за ним кто-то наблюдает. Из леса. Словно бесчисленные глаза сосен смотрели из темноты, следя за всем, что происходило в «Сосновом Бору» и вокруг. И каждое шелестенье листьев, каждый скрип ветвей казался шепотом невидимых существ, предупреждающих о неизбежной опасности.

Ночь, густая и липкая, окутывала «Сосновый Бор» как погребальный саван. Ветер, пробирающий до костей, жалобно стонал в ветвях сосен, окружавших больницу, словно скорбя по ее обитателям.

В свете тусклого фонаря, освещающего главный вход, возник силуэт. Человек в черном, с головы до ног закутанный в плащ, словно черный призрак, возник из пустоты внезапно.

Лицо его скрывало капюшон, но невозможно было не чувствовать тяжелой, холодной ауры, которая исходила от незнакомца. Он бесшумно скользил по земле, его шаги не издавали ни звука. Охрана, два грузных мужчины, стоящих у входа, не заметили его до самого момента нападения. В миг он оказался перед ними, и в темноте прозвучали два глухих удара, как два удара молотком. Мужчины обмякли и упали, не издав ни звука.

Маг вошел в больницу, его черные глаза, сияющие красными огоньками, сканировали каждое помещение. Он шел целенаправленно, не отвлекаясь ни на что. Его цель была где-то поблизости.

Тишина в коридоре была настолько густой, что ее можно было ощутить физически. Она давила на уши, заглушая даже собственное дыхание.

Проходя мимо камер, он видел их обитателей – двери были изготовлены из пластика и решеток, чтобы врач и медбратья могли наблюдать в периоды буйного поведения за своими пациентами. Больные лежали на кроватях, в глубоком сне, их лица были бледными и изможденными. Но как только тень человека в черном падала на их комнаты, они вздрагивали, просыпались и вскакивали. В их глазах зажигался дикий ужас.

Они принимались кричать и биться головой о решетки. Видя это, человек в черном улыбался шире.

Под общий хор безумия человек в черном шел вперед, не останавливался, оставляя за собой след ужаса. «Сосновый Бор» просыпался, но не от рассвета, а от ночного кошмара. И каждый крик пациентов был звуком неизбежного бедствия.

Незваный гость остановился перед последней камерой в коридоре. Она была такой же, как и все остальные – серая, угрюмая, с проржавевшей решеткой на двери. Но от нее веяло некой необычайной тяжестью, как будто за ней скрывалась тайна, которая тянула к себе, словно черная дыра.

Человек в черном поднял руку, и его пальцы, тонкие и длинные, словно когти, испустили бледное свечение. Он провел рукой по воздуху, и дверь камеры с глухим щелчком распахнулась сама по себе.

Внутри камеры было темно. Единственный источник света падал из узкого окна, затянутого решеткой, освещая пыль, висящую в воздухе. На кровати, закутанный в простыню, лежал мужчина. Его лицо было бледным, а глаза закрыты.

Человек в черном вошел внутрь. Некоторое время он рассматривал скудное убранство камеры. Потом приблизился к кровати, и в комнате повеяло холодком, который пробрал до костей.

Пациент, лежащий на кровати, внезапно открыл глаза, повернул голову. Он увидел стоящего над ним человека в черном и побледнел, словно увидел призрака. В его глазах застыл ужас.

Человек в черном улыбнулся. Его улыбка была широкой и холодной, как у смерти.

– Они скоро созреют, верно? – хрипло произнес он, все так же не мигая глядя на лежащего.

Пациент кивнул, его губы дрожали, а голос был едва слышен:

– Да… скоро…

Человек в черном вновь улыбнулся. Он поднял руку, и его пальцы снова засветились бледным светом. Он провел рукой над головой лежащего, и в комнате повеяло холодом.

В глазах пациента появился ужас, но он уже ничего не мог сделать. Больной ощутил острую боль в груди, словно в него впился холодный меч. Он вскрикнул и обмяк, его тело ослабло, и он упал на кровать.

Человек в черном стоял над ним, его улыбка не сходила с лица. Он смотрел на мертвое тело с нескрываемым удовлетворением, словно он только что собрал свой урожай.

– Еще одна душа для моей коллекции, – прошептал он.

Он прикоснулся к груди лежащего. Пациент, хотя и был мертв, вздрогнул, словно от удара тока. Его глаза раскрылись, и в них застыл ужас. Он пытался говорить, но из его рта вырывался только глухой хрип.

В этот момент из его груди вырвался и полетел к руке человека в черном полупрозрачный шар, не больше шара для бильярда. Гость ловко поймал ее, рассмотрел со всех сторон. Удовлетворенно кивнул.

Потом закрыл глаза и вдохнул, впитывая в себя, и в его глазах зажглись нечеловеческие огоньки. В этот же самый момент все кричащие пациенты замолчали – как по команде.

Быстрым шагом человек в черном направился на выход. Он возвращался во мрак, откуда пришел, оставляя «Сосновый Бор» погруженным в тревожный сон.

Глава 5

Выйдя из галереи, я прежде всего позвонил Кривощекину и попросил его узнать про Березова – кто такой, чем живет, чем известен. Кривощекин согласился помочь и сказал, что перезвонит, как все выяснит.

Потом, недолго думая, решил проведать Абрахама Анисимова – странного художника, который изобразил на своей картине необычные хрустальные шары. Я хотел узнать у него про эти шары как можно больше. Надеюсь, он не окончательно спятил и сможет мне помочь.

Автомобиль скрипнул покрышками по асфальту, тормозя перед высоким забором, увенчанным колючей проволокой. Сквозь ворота, украшенные ржавой табличкой «Сосновый Бор» и гербом – сосной с продетыми в ветви звездами – я увидел внушительное здание с закругленными окнами и мрачноватым фасадом.

«М-да, на санаторий это едва ли похоже», – подумал я, выходя из машины.

Подойдя к воротам, я увидел двух полицейских. Они с недоверием посмотрели на меня. Один из них курил, второй заполнял какие-то бумаги.

– Доброе утро, – произнес я, стараясь говорить спокойно.

Один из полицейских, мужчина с густыми бровями, вопросительно взглянул на меня.

– Вы к кому? – спросил он, не отводя взгляд.

– Я к Анисимову. Хочу его навестить, – ответил я.

Оба, едва услышали эту фамилию, сразу же как-то встрепенулись, оживились. Второй полицейский, молодой человек с бледным лицом, подошел ближе и прищурился.

– А кто вы такой? И зачем вам Анисимов? – спросил он, доставая блокнот и ручку.

– Признаться, лично я его не знаю, но хотел бы переговорить с ним по поводу его работ. Он художник.

Полицейский с бровями хмыкнул.

– Анисимов уже не принимает посетителей, – заявил он, оглядывая меня с подозрением.

Я почувствовал, как во мне начинает закипать злость.

– Может быть, мы все-таки у него спросим принимает он или нет? – проговорил я, стараясь сохранять спокойствие.

Полицейский недоверчиво посмотрел на меня, потом на своего напарника, потом снова на меня.

– Хорошо, – сказал он, наконец, – покажите документы.

Я подал им паспорт и водительские права. Они внимательно их изучили, потом вернули мне.

– Подождите здесь, – сказал полицейский с бровями, повернувшись к воротам.

Он заговорил по рации, а я сжал кулаки, чувствуя себя словно на допросе.

Ожидание показалось вечностью. В конце концов, полицейский с бровями кивнул и, не говоря ни слова, повел меня по длинному, мрачному коридору. Стены были окрашены в бледно-серый цвет, и на них были развешаны скучные картины с изображением пейзажей.

Мы остановились перед дверью, на которой была прикреплена металлическая табличка с номерком. Полицейский отпер ее ключом и попросил меня войти.

Я оказался в маленькой комнате, в центре которой стояла железная кровать. Вокруг лениво расхаживал врач с незажженной сигаретой в зубах. Рядом – санитарка, испуганная, дерганная. На кровати, с покрывалом до плеч, лежал Анисимов. Мертвый.

Его лицо было бледным, а губы сжаты в тонкой линии. Глаза закрыты, но даже в смерти на них легла некая странная гримаса ужаса.

Я подошел к кровати и посмотрел на Анисимова. Он казался спокойным, но это спокойствие было мрачным, похожим на безжизненную маску.

– Он умер сегодня ночью, – сказал полицейский, стоя у двери. – Предположительно от сердечного приступа.

– Умер? – удивленно проговорил я, взирая на странное выражение лица покойного – словно тот перед смертью увидел призрака.

– Такое бывает, – без всяких эмоций произнес врач, чиркая спичкой о помятый коробкой – спичка все никак не хотела давать огня.

Я не отрывал взгляда от Анисимова. Его лицо было искажено страхом, и это было не то лицо, которое должно быть у человека, умершего от сердечного приступа.

Закурив наконец сигарету, врач сурово взглянул на меня.

– Ну всё. Больше вам здесь делать нечего. Проведали знакомого – и хватит. Идите. А то сейчас главврач придет, орать будет.

Я кивнул, но ноги не слушались и уходить я не спешил.

Врач кивнул полицейскому, давая знак, чтобы тот выпроводил меня.

– Парень, давай. И в самом деле пора. Вот, можешь взять на память.

Он протянул мне тоненькую тетрадь.

– Что это? – спросил я.

– Никаких родственников у него не было, – пояснил полицейский, кивая на тело. – И мне это всё без надобности.

– А для дела они разве не понадобятся? – спросил я, забирая тетрадь и осматривая ее.

На обложке – просто «Дневник». Тетрадь, сшитая из грубой, серой бумаги, пропахшая сыростью и чем-то странным, напоминающим одновременно влажную землю и старую краску. – Для какого дела? – спросил полицейский. – Пациент умер от естественных причин. Дела в этом случае не открывается. Мы лишь протокол составить пришли – так положено. А теперь давай, иди. А то и на тебя сейчас протокол заведу – за нарушение режима посещения!

Я вышел из палаты, крепко сжимая в руках дневник.

В душе было странное ощущение. За несколько часов до того, как я захотел встретиться с, возможно, единственным человеком, которым хотя бы смог мне рассказать хоть что-то об этих странных хрустальных шарах, он вдруг умирает от сердечного приступа. Какое-то странное совпадение.

Я сел в машину, взглянул на дневник. Обычная ученическая тетрадка в клетку.

Внутри, пожелтевшие страницы, покрытые царапинами и кляксами, хранят хаотичные записи, похожие на поток сознания. Нет никакой систематики – ни дат, ни чисел, ни времени. И даже писал Анисимов не только строго по горизонтали, но и сверху вниз, и по диагонали. Записи перемежались зарисовками, причем весьма специфичными и с художественной точки зрения правдоподобными.

«Красный – цвет крови, но также и цвет заката. Солнце плачет, его слезы окрашивают небо в багровый, и мир погружается в тень. Я боюсь темноты, но она манит меня. Она хранит тайны, о которых я могу только мечтать.»

«Она танцует на краю пропасти, ее платье развевается как крылья птицы. Я пытаюсь поймать её, но она скользит между моих пальцев, как дым. Я хочу прикоснуться к её свету, но боюсь, что он сожжет меня.»

«Стены давят, они сковывают меня, не дают дышать. Я рисую, я пытаюсь вырваться наружу, но все без толку. Я пленник собственных мыслей, и они пожирают меня.»

«Я вижу их, они смотрят на меня. Их глаза пустые, их лица искажены. Они шепчут мои тайны, они знают мои мысли. Они смеются надо мной, они хотят меня сломать. Но я буду бороться, я не сдамся!»

«Я слишком стар, но никто не верит мне! Никто не видит этого!»

Я прочитал пару страниц и понял, что абсурда в записях много и вряд ли там можно найти ответы на мои вопросы. Я испытывал разочарование. Мне хотелось выяснить об этих хрустальных шарах как можно больше, но судьба вновь не давала мне это сделать. Но, надо признаться самому себе, не только это меня беспокоило и заставляло искать те, кто знает про шары хоть что-то. Перед глазами встал тот самый черный шар, в котором отразилась одна из картин моего будущего – схватка с незнакомцем на шпагах и моя смерть.

Можно ли было верить этому предсказанию? Судя по тому, что отражалось в других шарах, причин не верить у меня не было.

Я завел машину и поехал назад, в поместье.

* * *

– Где Босх? – спросил я охрану, едва заехал на территорию.

– Во второй башне, – ответил охранник.

Я пошел туда. Снаружи никого не было и я, недолго думая, зашел внутрь.

Воздух в шахте был тяжелый, влажный, пахнул землей и камнем. Я спустился вниз, опираясь на магическую лампу, которая освещала путь. В глубине увидел рабочих, их лица были зачернены угольной пылью, одеты в грубые кожаные куртки и штаны. Клехи работали дружно и быстро.

– Как идут дела? – спросил я, голос едва достиг ушей рабочих.

– Неплохо, господин, – ответил старший из второй бригады, снимая с головы шапку и вытирая лоб рукавом. – Проход уже почти на половину пробит. Надеемся, что к концу недели мы доберемся до новой жилы.

Я кивнул, приглядываясь к стенкам шахты. Камень, из которого был выбит проход, был темным, почти черным, с редкими вкраплениями блестящих жилок.

– Как качество камня? – спросил я, высматривая Босха.

– Хорошее, господин, – ответил рабочий. – Камень твердый, много магической энергии в нем. Новая жила обещает быть богатой.

Я удовлетворенно кивнул. Новая жила камня могла принести большую выгоду. Но меня беспокоила другая мысль. Проход под землей был не только путем к богатству, но и к опасности. В глубине земли таились не только богатства, но и неизвестные силы, которые могли оказаться сильными и непредсказуемыми.

– А вы уже пробовали пройти дальше? – спросил я.

Рабочий покачал головой.

– Нет, господин. Еще слишком опасно. Там много нестабильных проходов, и неизвестно, что может поджидать в глубине.

Я вздохнул. Понимал, что рабочие правы. Но желание попасть в подземелье, исследовать его тайны, было сильным.

– А как насчет монстров? – спросил я.

– Имеются, – кивнул рабочий.

– Но они несколько иные, чем те, что обитают в первой башне? – произнес я, вспоминая тварей, которые мне попались.

Клех вопросительно глянул на меня. Ответил:

– Одинаковые.

– Уверен?

– Точно такие же, как и в первой.

Ответ клеха заставил меня прийти в смятение. Я уточнил у работника, где сейчас Босх и направился туда, чтобы узнать у него про монстров. Мне казалось, что рабочий клех, с которым я сейчас разговорился, что-то путает. Я точно, помню, что монстры, которых я встретил, были другими. Почти не убиваемыми.

– Шпагин, а тебе точно это не приснилось, в хвост тебя и в гриву? – спросил Босх, когда я рассказал ему про свое путешествие в подземелье, утаив историю про хрустальные шары. – Во второй шахте нет таких монстров, которых ты описываешь. И расщелин никаких нет, где можно спрятаться.

– Как же тогда… – я был растерян.

– Ты один ходил? – спросил Босх, прищурившись.

Я кивнул.

– Это зря. Опасно. Тем более в ваших краях.

– Что ты имеешь ввиду?

– У вас принято погибших в землю закапывать. У нас то их сжигают, а вот у вас так. Не всегда это хорошо.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, и как это относится к шахте?

– Не всегда некротическая энергия умерших нейтрализуется, – начал Босх, голос его был тихим, словно шепот. – Порой она просто просачивается сквозь землю вглубь и там накапливается, годами и десятилетиями. И те, кто тревожит такие места, могут видеть… разное. В тех местах, где мы сейчас ведет работы, эта некротическая сила ощущается. Думаю, в этих подземельях… есть кое-что особенное. Призраки…

Я усмехнулся.

– Призраки? В шахте? Не смеши меня!

Босх покачал головой, откинув назад прядь седых волос.

– Не смейся, Шпагин. Эти призраки не простые. Они могут наводить морок, запутать путника, заманить его в ловушку. Их нельзя видеть, но они могут чувствовать страх, и если человек испугается, то призраки могут завладеть его умам.

Я нахмурился.

– И что же они хотят? Добычи? Или просто поиздеваться?

Босх опустил глаза.

– Я не знаю. Но говорят, что они любят заманивать путников вглубь, к заброшенным проходам, и там оставляют их блуждать вечно. Иногда находят тела с пустым взглядом и застывшей улыбкой, словно окаменевшие от ужаса. Помню, один старый клех рассказывал, как он видел в глубине призрака, он стоял в темноте, светящийся бледно-голубым светом, и кричал на него неразборчивыми голосами.

Я слушал с интересом. Я знал, что в подземельях могут быть странные силы, но до этого никогда не считался с ними. Теперь же у меня появилось некое чувство неловкости. Призраки? Нет, призраков я там не видел. А вот монстров… и эти загадочные шары…

– Спасибо за предупреждение, – сказал я, стараясь звучать увереннее, чем я чувствовал на самом деле. – Но я не боюсь призраков.

Босх посмотрел на меня с сочувствием, но не сказал ничего.

Я вернулся в дом. И сразу же принялся за работу. Черные акониты, которые еще не успели уйти на продажу Пантелееву, я разложил на столе – всего пятнадцать штук. Это было более чем достаточно, даже с преизбытком, но мелочиться не хотелось. Пристально осмотрев каждый артефакт и убедившись, что они идеальные, я сел за стол и принялся на листе производить расчеты.

Создавать магические конструкты на ходу – это конечно круто. Но теряется точность. А вместе с ней и эффективность. Для более глубоких конструктов нужна точность. И поэтому необходимы расчеты. Причем чем глубже они будут, тем лучше в конечном итоге получится конструкт.

Сложные рунические символы рождались под пером и воздух вокруг завибрировал от накапливающейся магической энергии. Я удовлетворенно кивнул. И вновь сконцентрировавшись, принялся считать дальше. Расчеты необходимы были для всего – и для точек соприкосновения, и для узлов, и для печатей. Даже погрешности в тысячные после запятой могли сильно понизить эффективность. А мне этого не нужно.

С каждым символом воздух становился гуще, а кристаллы ярче светились. Я чувствовал, как мои силы увеличиваются, и уверенность растет.

После каждого расчета я тут же выправлял камни, ставил печати и узлы, чтобы получить новые данные.

Заключительная руна, символ «захвата», завершила заклинание. В ту же секунду воздух над столом завибрировал. Вспышки бледно-голубого света замелькали, создавая иллюзию танцующих огоньков. Сначала это были неяркие искры, но постепенно они стали ярче, образуя замысловатые узоры из рунических символов.

Руны словно ожили, обрели свою собственную энергию, и стали вихриться над столом. Они схлопывались и расширялись, переплетаясь в странный, чарующий танец. Из них выделялись огненные струи, которые кружились вокруг кристаллов, поглощая их свет.

В центре этого магического вихря появился бледно-голубой шар. Он пульсировал, излучая свет, который окрасил комнату в нежный оттенок. Внутри шара кружились рунические символы, похожие на звезды.