Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

– Пока могила свежая, она копается легко!

И принялся рыть с таким усердием, что уже скоро погрузился в могилу по колено. Выдернув из земли крест, Кушак убрал его в сторону и сменил Беляка за лопатой. А вскоре из могилы послышались глухие удары железом по дереву. Кушак оповестил снизу:

– Есть, Добруня Василич, отрыл! Чего делать-то теперь?

Я с осторожностью заглянул в могилу. Кушак стоял на присыпанной землей крышке гроба, вопросительно взирая на воеводу. Добруня задумчиво прошелся вокруг могилы и пальцем указал на изголовье:

– Здесь ступени сделай, чтобы спускаться удобнее было. Гроб оттудова мы доставать не будем. Свияра сказала, что Марьице нужно меч богатырский в грудь воткнуть, по самую рукоятку. Но меч добрый нужен, чтобы и покойницу пронзил, и дно у гроба пробил, и в землю ушел докуда надобно…

Кушак пожал плечами и довольно быстро нарыл несколько ступеней, по которым можно было достаточно удобно спуститься в могилу. По этим ступеням туда и сошел воевода.

– Странно, – сказал он, осматривая крышку гроба. – Все гвозди вроде на месте. Как же шмыга вылазит отсюда, коли крышка приколочена?

– Так ведь не шмыга оттуда выходит, – пояснил я, – а душа Марьицы, на которую Свияра заклятье наложила. И уже здесь, среди могил, она оборачивается шмыгой. Так же она и обратно возвращается. Оболочка нечисти развоплощается над самой могилой, а душа не упокоенная уходит обратно под землю.

– Как бы наши души тут тоже под землю не ушли, – недовольно пробормотал Кушак. – Не по нутру мне такое колдовство. Давайте уже скорее с этим кончать, братцы. А то боязно мне как-то.

Шибко размахнуться длинной лопатой в могиле было сложно, а потому крышку кое-как подцепили ножом. Гвозди со скрипом полезли из дерева. Кушак задом спятился на ступени, пальцами подцепил крышку у изголовья и резко рванул ее вверх. Земля полетела во все стороны. Кушак, мотая головой, принялся отплевываться.

– Беляк! – окликнул он. – Принимай крышку, ее туточки негде пристроить!

Беляк подхватил край крышки гроба и вытянул ее из могилы. Подавая ее наверх, Кушак оступился нечаянно, едва не рухнул в гроб, прямиком на тело лежащей там покойницы. Насилу удержался за осыпающиеся стенки могилы.

– Смотрите, братцы! – страшным шепотом сказал Беляк. – А покойница-то наша совсем как свежая! Даже не усохла вовсе!

И то верно – лежащая в гробу девушка почила, казалось, буквально намедни. Плоть ее нисколько не опала, кожа не иссохла и не почернела. Было девице лет семнадцать отроду, и выглядела она так, будто просто прилегла вздремнуть с устатку, но вскорости собиралась проснуться и вновь приступить к своим обычным делам.

– Красивая, – сказал Кушак, рассматривая покойницу. – И не скажешь даже, что это она шмыгой оборачивается.

– А ты поменьше засматривайся на чужих девок! – прикрикнула на него Настя. – Я такого терпеть не стану, так и знай!

Сама она заглядывать в могилу опасалась, держалась подальше от ее края.

– Так я ж без умысла всякого, свет ты мой ясный! – ответил ей Кушак из могилы. – Это ж не девка, а просто покойница. Шмыга к тому же…

– Что бы ты знал: все женщины – те еще шмыги! – ответствовала ему Настя. – Даже покойницы.

– Ну что там⁈ – прервал их препирательства воевода. – Каким мечом ее потчевать будешь? Своим или моим?

– Свой мне что-то жалко, – отозвался Кушак. – Его же здесь захоронить придется вместе со шмыгой. А это дедов меч еще, только рукоять на нем с той поры и переделывали.

– И то верно, – согласился Добруня. – Родовой меч хранить надобно. Сыну своему его потом передашь. Чай Настена нарожает тебе богатырей-то! – тут воевода хитро подмигнул Насте. Та торопливо замотала головой. – А мой меч в Суздале прошлым летом куплен, новый еще совсем. Смотри как сверкает! – воевода поднял над головой свой меч, и солнце многократно в нем отразилось, так что даже зажмуриться пришлось. – Свияра ясно сказала, что пригвоздить тело к земле требуется сверкающим мечом. Мой сверкает получше твоего. Значит, ему и оставаться в могиле. Держи…

И Добруня Васильевич, присев над могилой, протянул свой меч Кушаку. Тот принял его, заботливо погладил клинок, потом взялся за рукоять двумя руками и пристроил остриё к груди Марьицы, прямо под скрещенными руками.

– С богом, – сказал воевода.

– Дави! – подстегнул Тихомир.

Он сидел на куче земли, поднятой из могилы, и с интересом наблюдал за всем происходящим.

– А слова-то какие говорить надобно? – спросил Кушак, задрав голову и щурясь от бьющего прямо в глаза солнца. – Запамятовал я. Помню только, что их трижды произнести следует.

– Слова я сам скажу, – ответил Добруня. – Ты, главное, посильнее дави, чтобы доску снизу пробить. Если с первого раза не получится, то потом шмыга может и не дать возможности такой.

– Это с чего ты так решил? – удивился Кушак.

– Подозрение у меня такое имеется. Кто же ее, шмыгу, знает, что там у нее на уме-то…

Кушак покивал, соглашаясь со словами воеводы. Он собрался наконец с духом, глубоко вдохнул, зажмурился и резко, с огромной силой, надавил на меч. Клинок прошел сквозь тонкое девичье тело как сквозь масло. Затем стукнулся о дно гроба, пробил его, погрузился в землю еще на пол аршина и только после этого завяз.

– Навья нов! – объявил во весь голос воевода. – Навья нов! Навья нов!

Кушак хотел надавить на меч еще раз, намереваясь вогнать его по самую рукоятку, но в тот же миг с телом Марьицы что-то случилось.

Глава 21
Неудержимая девичья мощь и «сверкающий меч богатырский»

Покойница вдруг начала дрожать. Сначала мелко, едва-едва, но постепенно дрожь усиливалась, так что несколько мгновений спустя она уже тряслась всем телом так, что руки и ноги ее подпрыгивали.

А потом она внезапно рванулась вперед-вверх. Воткнутый в землю меч удержал ее, и она вновь откинулась назад. Схватилась за рукоять меча и вырвала его из себя, насколько смогла. Потом ухватилась ниже и снова рванула вверх. Я увидел, как острые грани клинка оставили на ее ладонях длинные порезы. Плоть на них расступилась, но крови не было.

Кушак в ужасе отшатнулся от покойницы, попытался выскочить из могилы, но запнулся о ступени и упал лицом землю. Стремительно развернулся на спину. Быстро-быстро задергал ногами, упираясь пятками в землю, чтобы отползти подальше от гроба, но земля крошилась и рассыпалась, и он попросту барахтался на одном месте, напоминая купающегося в грязи хряка.

– Навья нов! – продолжал орать Добруня Васильевич наверху, брызжа слюной. – Навья нов!

Но было уже совершенно ясно, что заклинание это по какой-то причине не работает. То ли ошиблась знахарка Свияра, то ли кузнец Сваржич неправильно запомнил нужные слова.

А Марьица дернула меч в третий раз, вытащила его из себя окончательно и резко села в гробу. Быстро осмотрелась, увидела позади себя Кушака и по-змеиному зашипела на него, страшно оскалившись. Десны ее были такими же белыми, как и зубы. А потом она каким-то невероятным образом поднялась на ноги.

У обычного человека такого движения никогда не вышло бы. Только что она сидела в гробу, вытянув ноги, но вот вдруг качнулась вперед – и оказалась стоящей, с мечом в руке и зияющей раной в груди.

– Бей ее, Добруня Василич, бей! – орал Кушак, продолжая барахтаться на ступенях и все еще не в силах подняться на ноги. – Чую я, не к добру она очухалась!

Марьица резко задрала голову. Отрывистыми, какими-то куриными движениями заворочала шеей, поочередно глянув на каждого, кто находил над ее могилой, а потом тоже закричала. Это был тот самый рвущий душу детский крик, который мы уже слышали этой ночью в Соломянке. Но рвал он не только душу. На этот раз шмыга кричала столь близко от нас, что разорваться у нас готовы были сами головы, и все мы как по команде зажали уши, пытаясь хоть немного облегчить эту нестерпимую боль. А Настя, так та тоже принялась визжать не хуже шмыги, и визгом этим, мне кажется, привлекла к себе ее внимание.

А потом Марьица внезапно смолкла. Только что голосила так, что мозги у всех готовы были выскочить через рот, а потом вдруг – щелк! – и блаженство. Конечно, Настя все еще продолжала визжать, но разве ж это может сравниться с тем криком, который издавала шмыга? В сравнении с ним, визг этот был похож на ласковую колыбельную, которую нежная мать поет своему дитятке на ночь.

Затем Марьица слегка присела, легким движением оттолкнулась от дна гроба и в мгновение ока оказалась наверху, прямо лицом к лицу с ошалевшим воеводой.

– Э-э-э… навья нов, – сказал он растерянно.

Марьица – худенькая, хрупкая девица при жизни своей, самой макушкой достающая огромному воеводе едва ли до плеч – небрежно махнула рукой, зацепив Добруню раскрытой ладонью, и воевода словно пушинка отлетел в сторону, грузно рухнув у соседней могилы.

Проводив его взглядом, Настя сразу замолчала. Мне стало слегка неуютно. Выхватив из ножен свою заговоренную шпагу, я схватил Настю за локоть и дернул назад, себе за спину.

Марьица же посмотрела на меч, который все еще сжимала в одной руке своей, и затем швырнула его в замершего в нескольких шагах от нее Беляка. Попади он в него острием, так и проткнул бы, наверное, насквозь, но клинок ударился плашмя. Беляк отшатнулся, оступился и упал наземь, с неприятным звуком ударившись затылком. Да так и остался лежать, не издав ни звука.

Я направил шпагу на покойницу и покачал головой.

– Отправляйся назад в могилу, – посоветовал я с хрипотцой. – Мертвец должен лежать в гробу!

Марьица взглянула на меня абсолютно белыми глазами, широко раскрыла рот и негромко зашипела. И вроде бы ничего угрожающего не было в этом звуке, но я непроизвольно отшатнулся. Спиной наткнулся на стоящую позади Настю, чуть не сбил ее с ног.

И тогда шмыга прыгнула. Это не было похоже на прыжок обычного человека, да и прыжок любой твари божьей это тоже не напоминало. Так скорее прыгают марионетки в театре на ярмарке. Раз – и кукла уже в воздухе. Два – и вот она уже приземлилась. Мягко и совершенно бесшумно. Всего в одном шаге от меня.

Но на самого меня она при этом не смотрела, как будто и не было меня вовсе. Конечно, направление взгляда ее белых глаз отследить было не так-то просто, но я был уверен, что смотрит она на Настю. Ведь не было поблизости никого другого.

Да и сама Настя, похоже, нисколько не сомневалась, что Марьица заинтересовалась именно ей. И потому попятилась, бормоча:

– Эй, ты чего? Тебе чего надо? Отстань от меня! Сумароков, сделай что-нибудь, чтобы она на меня так не пялилась!

И я сделал единственное, что мне сейчас пришло в голову. То есть, шагнул прямо к Марьице и с силой толкнул ее в грудь, намереваясь отправить обратно в могилу. Но у меня ничего не вышло. Покойница даже не шелохнулась – я словно вековое дерево пытался столкнуть с места, и от неожиданности сам чуть не упал. И сразу наотмашь ударил шпагой, метясь в шею. Конечно, шпагой шею не перерубить, голова с плеч не свалится, но хоть какой-то урон такой удар должен был нанести этой нечисти!

Ан нет, не тут-то было! Шпага воткнулась в шею, как в сухую ветку, и сразу же завязла – мне пришлось рвануть ее назад с изрядной силой, чтобы снова вытащить. Шмыга передернулась, как от чего-то неприятного, но вовсе не смертельного, и шлепнула меня ладошкой по уху.

Вот это удар, братцы! Всякие удары я получал в своей жизни, но это был всем ударам удар! Казалось бы, и легкий совсем, даже без оттяжки, и такой небрежный, словно она от комара отмахнулась. Но я при этом подлетел над землей, перевернулся через себя, а миг спустя понял, что лежу в десятке шагов от прежнего места своего пребывания в вывернутой несуразной позе. Примечательно, что голова моя осталась повернутой лицом к шмыге, и я вновь узрел ее в то же мгновение, как раскрыл глаза. И видел я, как Марьица, вытянув руки вперед, медленно приближается в Насте, а та испуганно пятится от нее, мелко отмахиваясь ладошками.

Потом она повернулась ко мне и истошно завопила:

– Сумароков, ты чего там разлегся⁈ Спасай меня скорее от этой девки!

И то верно. Не время сейчас лежать на травке и приходить в себя. Нужно действовать.

Я вскочил. Вернее, я хотел вскочить, и даже встал на одно колено, но от столь резкого движения голова у меня закружилась, меня повело в сторону, и я снова упал. Впрочем, сразу поднялся, обнаружил, что все еще сжимаю в руке шпагу, и кинулся к шмыге, раскачиваясь.

Даже не знаю толком, чего я хотел добиться. Вряд ли у меня в этот момент в голове был какой-то план. Я просто делал то, о чем меня просили, но вот уверенности в благополучном исходе этого действа, у меня уже не было никакой.

Я подбежал к Насте, когда шмыга уже схватила ее за плечи и потянулась к ней, широко раззявив рот. Уж не знаю, сожрать ли она ее хотела, или же просто укусить, да и не думал я сейчас об этом. Я просто со всего размаха вогнал шпагу покойнице в бок, даже не ожидая, что у меня получится проткнуть ее настолько легко. Клинок сам скользнул в тонкое тело, прошил его насквозь, и я смог остановить свой выпад, только когда гарда уперлась в ребра Марьицы.

Та вздрогнула, отпустила Настины плечи и рывком повернула голову ко мне.

– У-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!

Пронзительный вопль, вырвавшийся из ее отрытого рта, заставил меня отшатнуться, вырвав вместе с тем клинок из ее тела. Вверх взметнулись неприятные на вид коричневые брызги. Шмыга рванулась ко мне, схватила за пояс и очень легко подбросила. Я даже опомниться не успел. Просто увидел, как земля стремительно отдалилась, а потом по спине, по лицу, по затылку захлестали ветки стоящего позади меня дерева, и земля вновь надвинулась. Очень быстро. Я рухнул прямо лицом в нее, даже не успев выставить перед собой руки.

Больно! Хорошо хоть зубы не повылетали, хотя и захрустели изрядно. Но во рту, тем не менее, сразу появился железистый вкус, и сплюнул я кровью. Глянул на руку – шпага в ней все еще зажата. Не потерял, значит, не выпустил, когда летел через ветви, невзвидя света. Да и меч за спиной все еще болтается.

А я хорош! Хоть и битый, но оружие при мне. А значит, можно продолжать бой…

Я вытащил еще и меч, чтобы чувствовать себя надежнее.

– Эй, нечисть поганая! – прохрипел я, глядя на приближающуюся ко мне Марьицу. – Ложись в могилу, пока я сам тебя в нее не уложил!

Покойница ничего, понятно дело, не ответила, да и в могилу отправляться не поторопилась. Подойдя, она снова попыталась ударить меня, но в этот раз я не позволил ей сделать этого. Пригнувшись, рубанул мечом ей по талии, и едва не выронил его, потому что он отскочил, как молоток от деревяшки. А Марьица резко выбросила руку вперед и схватила меня за горло.

Странно, но подумал я в этот миг следующее: «Интересно, она мне шею сломает или просто задушит?»

Но ни того ни другого не произошло. Воевода Добруня Васильевич набросился на Марьицу с левого бока, как коршун на мышь, сбил ее с ног, и мы все вместе покатились по траве. Марьица пальцев своих железных не разжала, шею мою не выпустила, и я лишь каким-то чудом остался с головой на плечах.

А когда же мы остановились у чьей-то просевшей могилы, воевода уселся на покойницу верхом и трижды саданул ей в лицо свои огромным богатырским кулачищем. Тук! Тук! Тук! Сухие такие удары, неприятные. Голова Марьицы так и вдавилась в околомогильную землю. Шею мою при этом она не выпустила, и с каждым ударом Добрыни только сильнее сжимала пальцы. Мне подумалось, что еще парочка ударов, и я благополучно потеряю сознание, и потому решился наконец выпустить из рук оба своих клинка. И сразу вцепился в сжимающие мое горло ледяные пальцы.

Каким-то невероятным усилием я смог разжать их и сразу же рванулся назад, с оглушительным хрипом вдыхая воздух. И пусть он был кладбищенский, тяжелый, с густой примесью духа мертвечины, но казался он мне сейчас слаще самых сладких ароматов. Просто потому, что позволял мне дышать. И жить дальше.

А воевода между тем ударил Марьицу еще дважды, и каждый раз она мелко вздрагивала всем телом. Но ударить в третий раз он не успел. Каким-то невероятным образом – я так и не понял, как именно это произошло – шмыга вдруг изменила положение своего тела. Только что лицо ее находилось напротив лица Добруни, но вот по всему телу ее прошло волнообразное движение – и она уже переместилась. Теперь напротив лица Добруни оказались ее худые ноги, а лицо – у него за спиной.

Шмыга резким движением села и внезапно вцепилась зубами воеводе в шею. Тот страшно взвыл, подскочил и отшвырнул прочь разъяренную нечисть. Сыпля проклятьями, принялся растирать укушенную шею.

А Марица долго не думала. Повернувшись ко мне, она дико заверещала и напрыгнула на меня сверху, и так быстро все это произошло, что я сделать ничего не успел. Она схватила мена за отвороты камзола с такой силой, что я не мог оторвать ее от себя, как ни старался. К тому же мне все время приходилось уворачиваться от ее зубов, которые раз за разом плотоядно лязгали прямо у моего горла. Клац! Клац!

– Вам помочь? – внезапно услышал я над собой спокойный услужливый голос.

Скосив глаза, я увидел Тихомира, стоящего рядом в непринужденной, очень умиротворенной позе. Так стоят, например, на бульваре, когда повстречают там старинного приятеля и заведут с ним душевную неторопливую беседу.

– Если вас это не затруднит, я буду вам крайне признателен… – просипел я, в очередной раз увернувшись от зубов Марицы.

Она по-звериному рычала и клацала зубами, и Тихомира за своей спиной не замечала. А может и заметила, но ей было все равно, кто там стоит и что собирается делать. Я почему-то подумал, что Тихомир сейчас выхватит свой меч и снесет шмыге голову, или хотя бы попытается это сделать. Но все произошло совсем иначе.

Тихомир подошел к шмыге со спины, остановился над ней и закрыл глаза. Он так простоял всего одно мгновение, но за это время по телу его пробежала мутная рябь, контуры расплылись, стали каким-то невнятными, размытыми, а над головой засверкали голубые искры, меж которых проскакивали такие же голубые крошечные молнии.

Затем Тихомир, не открывая глаз, присел и вдруг вошел прямиков в Марьицу. В этот самый момент я уворачивался от ее зубов, и лицо ее оказалось совсем рядом с моим. Белоснежно-белые глаза ее неожиданно ярко сверкнули, затем потускнели, и в них вдруг появились зрачки! Настоящие человеческие зрачки. И смотрели они прямо на меня, но без всякого остервенения, без злобы или голода.

И я понял, что теперь узнаю эти глаза. Потому что это были глаза Тихомира.

Шмыга притихла, она больше не дергалась. Выпустив отвороты моего камзола, она поднялась с меня и отошла в сторону. Постояла в неподвижности несколько мгновений, очень медленно, словно бы нехотя, осматриваясь. Взгляд ее на миг замер на воеводе, задержался на отбежавшей за соседнюю могилу Насте, потом остановился на Беляке, который уже успел прийти в себя и теперь стоял на четвереньках, пытаясь привести себя в вертикальное положение. Затем она уставилась на Кушака, который уже выбрался из могилы, и стоял у самого ее края, опираясь на лопату. Шмыга сразу же направилась к нему.

По-моему, Кушак немного струхнул. Он встрепенулся, отпрянул и, выдернув из земли лопату, взял ее наперевес и направил на Марьицу.

– Но-но! – сказал он громко. – Ты это… Кыш!

Но Марьица не обратила на него никакого внимания. Невозмутимо обойдя его, словно он был деревом или же каким-то каменным валуном, возникшим на ее пути, она подошла к земляным ступеням, ведущим в ее могилу. И остановилась на самой верхней из них. Повернулась к Кушаку и вдруг махнула рукой.

В первое мгновение мне показалось, что она хочет его ударить. Но их разделяло не менее десятка шагов, и этот удар никак не мог бы достигнуть цели. А потом я увидел, что в руке Марьица сжимает светящийся голубым призрачный меч Тихомира. Она покрутила им в воздухе, выписав красивые кренделя. Меч оставлял в воздухе искрящийся след, и, хотя он очень быстро таял, все же голубоватая дымка от него еще некоторое время оставалась висеть в воздухе.

Марьица с размаха воткнула меч в кучу земли, вырытой из ее могилы.

– Вот, – сказала она голосом Тихомира. – «Сверкающий меч богатырский»… Это он самый и есть…

И по ступеням сошла в могилу. Все, кто оставался наверху, немедленно подошли к самому ее краю. Даже Настя, хотя вид ее при этом все еще был напуганный. Впрочем, было от чего.

Марьица между тем спустилась на самое дно могилы, шагнула в гроб и села в нем, поджав ноги. Задрала голову вверх, глядя на Кушака.

– Поторопись, – сказала она по-прежнему голосом Тихомира. – Время идет. Обычно при свете дня покойница не может принять облик чудовища, которого мы видели ночью в Соломянке. Но если это все же случится, нам уже ни за что ее не одолеть.

Безусловно, так оно и было. Говоря откровенно, мы не могли утихомирить эту шмыгу, даже когда она находилась в человеческом облике, а уж если покойница обернется тем самым чудищем, то наше дело вообще табак. В том смысле, что конец нам всем. Похоже, сил и дальше биться с этой проворной мертвячкой уже не осталось ни у кого.

Марьица улеглась в гробу, приняв прежнюю позу и сложив на груди руки. Закрыла глаза. По телу ее тот тут, то там пробегали голубые искорки. Кое-где иногда выступало наружу призрачное, почти прозрачное тело самого Тихомира.

Недолго думая, Кушак выдернул из кучи земли меч мертвого чародея, стряхнул с него земляные крошки и спустился в могилу. Встал над телом Марьицы, широко растопырив ноги. Приставил к груди острие чародейского меча и взглянул на воеводу, стоящего у края могилы.

– Зачинать, Добруня Васильевич? – спросил он.

И тогда Добруня дозволительно махнул ему рукой.

– Зачинай, братец…