Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 270 (всего у книги 286 страниц)

А потом мир перед ее распахнутыми глазами наполнился красными красками, утонул в алом тумане, и сознание ее помутилось…

А душа? Как же быть с душой? Если голова, отделенная от тела, еще какое-то мгновение способна осознавать себя, способна думать и видеть, то значит и душа находится где-то там же, внутри черепа?

Надо же, а я всегда полагал, что она располагается в человеке где-то чуть выше сердца. Но если бы это было так, то она покинула бы обезглавленное тело где-нибудь в Запределье, и осталась бы метаться там, не упокоенная, на веки вечные.

Но нет – я сам видел, как угасал разум в глазах императрицы. А если бы души в ней уже не было, то и разума никакого я бы там уже не увидел…

С этими мыслями я наконец и уснул.

Гаврила растолкал меня ни свет ни заря. Теплой воды в таз налил, бритву свежезаточенную принес, даже пену мыльную сбил. Но брить меня не стал – брился я завсегда сам, как и батюшка мой покойный. Зеркало и добрая бритва – вот и все, что мне было нужно.

Побрившись и втерев в щеки пригоршню «кельнской воды», я некоторое время думал о том, какой наряд для предстоящей аудиенции мне стоит выбрать. Вряд ли мундир камер-юнкера будет здесь уместен. Почему-то я был уверен, что речь пойдет не о моих дворцовых обязанностях, которые с некоторых пор стали никому не нужны. Даже если бы решено было отменить жалование, которое все камер-юнкеры до сих пор получали из казны, то не стал бы светлейший приглашать меня на аудиенцию, чтобы сообщить об этом. Слишком велика честь!

Не-ет, тут дело определенно в чем-то другом, и ничто, кроме моей поездки в Сагар в голову так и не шло. Что ж, у меня найдется что ответить на возможные обвинения. А если князю вдруг захочется, чтобы я выдал ему Кристофа, то черта лысого он у меня получит. Эх, жаль, что не успели мы крестить Фике по православному обычаю, да обвенчать их в церкви! Тогда все возможные претензии рассыпались бы в прах, потому как добровольное согласие невесты на брак засвидетельствовал бы церковный служитель, и соответствующую запись в книгу внес.

Тут не подкопаешься. В конце концов, Кристоф не супругу законную у Великого князя умыкнул, а просто вывез из страны свободную девицу, с ее полного на то согласия к тому же. И никакого преступного деяния тут нет. И вряд ли даже сам светлейший князь Черкасский будет спорить с этими доводами…

Рассудив подобным образом, я решил одеться в свой обычный камзол, черный с золотыми петлицами, да и дело с концом.

Свежий, намытый и благоухающий «кельнской водой» я уселся в экипаж и скомандовал Гавриле:

– Поезжай!

– Так куда же, барин? – спросил тот с некоторым удивлением. – Ты ж так и не сказал.

– Во дворец светлейшего, Гаврила. Во дворец светлейшего…

Глава 3
Что случается на некоторых аудиенциях с некоторыми камер-юнкерами

Стража у ворот дворца нас не остановила, и не покосилась даже. Похоже было, что светлейший князь не особо беспокоился о том, что на его жизнь кто-нибудь может совершить покушение, или же какой-то ловкий петербургский вор решит проникнуть в его жилище, благо что поживиться здесь было чем.

Двор был огромен, и здесь было полно кавалергардов. Они бродили туда-сюда, сбивались в небольшие компании, хохотали, ссорились, а какая-то особо рьяная парочка даже устроила потасовку на шпагах, и неизвестно еще во что бы это могло вылиться, если бы сотоварищи не угомонили их по-быстрому.

Такое обилие вооруженных людей моментально объяснило причину равнодушия стражи на воротах. Честно говоря, я вообще усомнился в ее необходимости, и списал ее наличие на обычную традицию.

Здесь на меня никто не обращал внимания, словно и не замечали вовсе. По закругленной лестнице я поднялся на высокое крыльцо, с трудом пробился через толпу хохочущих кавалергардов и остановился у широких дверей, по краям которой стояли еще два стражника. Так же, как и все, кто здесь присутствовал, на меня они даже не взглянули, а один из них, как мне показалось, даже дремал, низко надвинув на глаза шляпу.

Дважды дернув за шнур дверного колокольчика, я дождался, пока двери передо мной откроет крепкий лощеный дворецкий с очень равнодушным неподвижным лицом. Холодные рыбьи глаза его в первую очередь внимательно и неторопливо осмотрели пространство у меня за спиной, и только затем остановились на моем лице. Вперились так, что мне даже стало несколько неуютно.

– Камер-юнкер Сумароков на аудиенцию к светлейшему князю Черкасскому, – объявил я. – Явиться приказано не позднее девяти часов утра.

Ничего не ответив, дворецкий впустил меня внутрь, и глазам моим предстал огромный мраморный холл с таким множеством окон, что было там ничуть не сумрачнее, чем снаружи, под открытым небом. Мрамор блистал белизной, пол казался ледяным и очень скользким, и первые шаги по нему я сделал с большой осторожностью, чтобы не поскользнуться и не дай бог не грохнуться прямо на глазах у дворецкого. Но не поскользнулся все-таки – пол оказался скользким только на вид.

Однако, заметив мое замешательство, дворецкий холодно сказал:

– Следуйте за мной, мсье. Вы явились вовремя.

Мы прошли через холл, через анфиладу роскошных светлых залов и остановились у больших закрытых дверей красного дерева.

– Ожидайте здесь, – неизменным холодным тоном приказал дворецкий.

Но не успел он взяться за медную фигурную ручку, как дверь сама приоткрылась, и из-за нее навстречу нам шагнул Батур. Он замер на мгновение, уставившись своим кривым взором мне куда-то в область лица, затем усмехнулся и освободил дорогу дворецкому. Тот ступил за порог, и двери за ним бесшумно прикрылись.

Батур остался стоять в шаге от меня. Я на него не смотрел, просто ждал, когда же он наконец соизволит уйти.

– Надо же, какая приятная встреча! – снова усмехнувшись, произнес он. – А ведь я с тобой еще не закончил, щенок.

– Интересно, но я собирался сказать вам то же самое, – ответил я, по-прежнему не удостаивая его даже взгляда. – Было очень занятно, и в скором времени мы обязательно это повторим.

Батур приблизил ко мне свое лицо, и я почуял стойкий запах лошадиного пота, доносящийся от него.

– Твое счастье, щенок, что мне запрещено тебя убивать, – с неожиданной злобой прошептал он. – Уж не знаю, какие у князя на тебя планы, но рано или поздно все заканчивается. И как только он утратит к тебе интерес, я выпущу тебе кишки.

– Какое совпадение, – проговорил я. – Ведь я и сам собирался сделать с вами именно это!

Батур прорычал что-то нечленораздельное, пытаясь заглянуть мне в глаза. Я не двигался, продолжая смотреть на дверь перед собой, но, когда Батур схватил меня за руку, то не выдержал – повернул к нему голову и с презрительной усмешкой дунул на него. Не ударил, не оттолкнул и не одернулся, а просто дунул.

Я и сам не ожидал того эффекта, который произвели мои действия. Батура оторвало от пола и швырнуло в глубину зала. Пролетев шагов десять, он рухнул спиной на пол и проскользил по нему еще столько же, страшно оскалившись. Непонимание происходящего отражалось на его лице, но менее злобным от этого оно не стало.

Я вдруг ощутил невероятное внутреннее спокойствие. Осознание того, что кто-то может увидеть проявление моих магических способностей и донести куда следует, меня нисколько не волновало. Почему-то я знал, что никто и ничего отныне не сможет сделать со мной ничего дурного. Я попросту этого не позволю. Самое удивительное, что я точно знал: это в моих силах.

А Батур между тем подскочил, словно мраморный пол сам отбросил его от себя, мягко опустился на ноги, и в следующее мгновение в руке его мелькнула плеть. Я видел, как старательно смотанные кольца ее медленно отделяются друг от друга, вытягиваются в мою сторону, а острый конец плети устремляется к моему лицу. Он был похож на змею-гадюку, собирающуюся вцепиться в жертву своими ядовитыми зубами.

И тогда я легонько махнул на Батура пальцами. Плеть стремительным броском метнулась в обратном направлении, обвилась своему хозяину вокруг шеи и устремилась вверх, к высоченному потолку.

Батур выглядел ошарашенным. И его можно было понять. Любой на его месте выглядел бы точно так же. А плеть между тем вытянулась на всю длину, напряглась и задрожала, как гитарная струна, тронутая пальцами невидимого музыканта.

Батур издал короткий звук, похожий на шумный выдох, и его с силой оторвало от пола, подняв над ним на целую сажень. Чтобы не задохнуться в петле, он вцепился в собственную плеть, пытаясь сорвать ее со своей шеи, но ему это не удалось. Да это было и понятно – сложно выбраться из петли, если ноги твои болтаются в воздухе, а веревка с каждым мгновением затягивается все туже и туже…

Сухой хрип вырвался из горла Батура, и тогда я отпустил его. Простым щелчком пальцев расслабил силовые линии, которые обвивали плеть, и она сразу же обмякла. Батур вместе с ней рухнул на пол. Он извивался и хрипел, рвал с себя веревку, пуская пену, а когда ему это удалось, то отбросил плеть в сторону и уставился на меня ненавидящим взглядом. Я покачал головой, уже предчувствуя, что он хочет сделать.

Я угадал. Утирая пену с губ, Батур тяжело поднялся на ноги, откинул полу непослушного плаща и вытащил из-за пояса длинный кинжал.

– Да к черту… – прохрипел он. – Конец тебе, щенок!

С кривой усмешкой я погрозил ему пальцем, а потом замер и согнул этот палец крючком. Лезвие кинжала в руке Батура тоже подалось в сторону, пытаясь согнуться, но каленая сталь не выдержала нагрузки и со звоном раскололась на несколько частей. Забренчав по мраморному полу, они разлетелись по сторонам.

– Мне назначено, – сообщил я. – Не вздумай мне мешать, если тебе хоть немного дорога жизнь.

Батур удивленно глянул на обломок кинжала. Опустил его, явно не зная, что же ему делать дальше. В это самое мгновение двери кабинета распахнулись, дворецкий сделал приглашающий жест и отступил вглубь кабинета.

– Его светлость желает видеть вас! – торжественно объявил он.

Я оправил камзол и проследовал в кабинет. Собственно, за дверями меня встретил точно такой же просторный зал, из которого я только что вошел, с тем лишь отличием, что через него нельзя было пройти в какие-то другие помещения дворца. Во всяком случае, никаких явных проходов здесь заметно не было. Окна были наполовину прикрыты полупрозрачными гардинами слегка розового оттенка, отчего освещена комната была соответственно. Напротив стены с бесконечным рядом арочных окон располагалась стена с таким же бесконечным рядом всевозможных картин в дорогих тяжелых рамах. Я не великий знаток искусств, но был уверен, что каждое из этих полотен являлось делом рук настоящих голландских и итальянских мастеров прошлого, а то и позапрошлого веков.

Посреди зала, чуть ближе к дальней стене, стоял колоссальных размеров стол с мореной в черный свет поверхностью. За столом этим, в кресле с крайне высокой спиной, сидел светлейший князь Черкасский. Был он погружен в некое весьма занятное дело – сквозь огромных размеров выпуклое стекло на длинной ручке рассматривал старинный с виду документ, разложенный перед ним на столе и прижатый по углам различными подручными предметами: чернильницей, банкой с песком для посыпания текста, пресс-папье и еще небольшим, но увесистым с виду томиком библии.

В первую минуту князь на меня не обратил никакого внимания, но я, наученный поведением кавалергардов, нисколько этому не удивился, а только остановился в десятке шагов от стола и принялся терпеливо ждать, когда же светлейший закончит со своими чрезвычайно важными делами и снизойдет до моей скоромной личности.

Выглядел светлейший сегодня своеобразно. Настолько необычно, что в первую минуту я и не признал его даже, и решил, что это какой-то его секретарь готовит документы для предстоящей аудиенции.

Во-первых, князь был сейчас без привычного парика с белыми буклями, и выяснилось, что под ним у него всегда находились очень черные с небольшой проседью волосы, остриженные коротко и аккуратно.

Во-вторых, я впервые в жизни видел светлейшего не в привычном величественном одеянии, с которым в роскоши потягаться могли лишь императорские наряды, а в уютном восточном халате, украшенном непривычными русскому глазу витиеватыми узорами.

Узкий длинный нос князя загибался книзу, напоминая клюв гордого кавказского орла, а нижнюю губу он задумчиво закусил, обнажив белые мелкие зубы. Было его светлости около сорока лет – точнее я не мог сказать, поскольку никогда специально не интересовался его возрастом. Лицо у князя волевым, жестким, словно бы вырезанным из куска дерева или же высеченным из камня, да и кожа у него была темной, обветренной, какой-то закаленной.

Закончив работу с документом, светлейший отложил свое выпуклое стекло на ручке в сторону, откинулся в кресле, скрестил руки на груди и с интересом меня осмотрел. Я непроизвольно вытянулся, прижав к бедрам крепко сжатые кулаки, а подбородок задрав кверху как только мог.

Длился этот осмотр продолжительное время, и я чувствовал, как постепенно нарастает волнение у меня в груди. Даже стук собственного сердца слышал.

И еще я ощущал присутствие магии. Нет, никакого явного ее проявления я здесь не видел – не парили в воздухе предметы, и не светили «лунные маяки», – но какими-то особыми струнами своего организма чувствовал ее присутствие. Я точно знал, что ранее таких способностей у меня не было, и никогда не слышал о людях, которые такие способности имели бы. Ощущать магию до ее физического проявления было невозможно, и лишь специальные процедуры позволяли опознать ее присутствие в потенциальном маге.

Силовые линии магического поля сами по себе не означали наличие магии, они были просто вселенской сущностью, существующей всегда и повсюду. А вот способность управлять ими, изгибать и сплетать по собственному желанию – это уже было то самое, что и принято было называть магией. Манипулирование силовыми линиями магического поля вызывало явные и мощные изменения в видимом мире. Могло изгибать пространство, открывать в нем «тайные тропы», зажигать «лунные маяки», заставляло работать «открытые книги», порождало 'кометы гнева, меняло внешность человека по его желанию и еще многое-многое другое. Разнообразие заклинаний было неисчислимым, музыка магических струн не умолкала никогда, но слышать ее не суждено было никому.

Но сейчас я ее действительно слышал, кожей чувствовал ее ноты. И понимал, что исходит она от сидящего передо мной человека.

Светлейший князь Черкасский был магом. Очень мощным, опытным магом, которому подвластны были любые аккорды в музыке магии. И я был удивлен, почему раньше этого не понимал, почему не замечал его магической сущности. И еще было странно, как ее не замечали другие.

Князь наконец заговорил.

– Голубчик Сумароков! – воскликнул он так, будто эта встреча стала для него большой неожиданностью. – Очень рад тебя видеть, очень!

Он поднялся с кресла, торопливо обошел стол и, подойдя ко мне, как-то совсем по-дружески хлопнул по обоим плечам одновременно. Я чувствовал себя несколько растерянно.

– Я не совсем понимаю, ваша светлость…

– Не беспокойся, Алексей Федорович, я все тебе объясню. И очень надеюсь, что ты сделаешь правильные выводы.

Он снова хлопнул меня по плечам, осмотрелся и кивнул на кресло, стоящее по другую сторону стола от его собственного. Было оно не столь громоздким, и спинка его была нормального размера, но все же желания садиться я не выказал.

– Я постою, ваша светлость.

И тут светлейший почему-то рассмеялся. Не припомню, чтобы когда-либо прежде слышал его смех, и мне он показался каким-то ненастоящим, театральным. Как будто на самом деле смешно князю совсем не было, но некие незнакомые мне правила предписывали ему делать это.

– Ну что ж ты все заладил, Алексей Федорович: «ваша светлость», да «ваша светлость»! Я же тебя по батюшке кличу, как ты заметил. Так что и тебе дозволяю звать меня Алексеем Михайловичем. Тезки мы с тобой получается. Ты Алексей, и я Алексей. Два Алешки, значится! Договорились?

– Точно так, ваша све… Алексей Михайлович.

На этих словах я кратко поклонился. Светлейший хмыкнул и неторопливо пошел вкруг своего огромного стола, ведя пальцем по лежащим по его краю бумагам. Вдруг остановился и поднял на меня глаза:

– А может чайку выпьем перед интересной беседой? А? Как думаешь?

– Полагаю, что это будет лишнее.

– Не скажи, не скажи… – светлейший несогласно покачал головой. – По моему мнению, чай – это не просто горячая жижа, которую употребляют с плюшками да калачами. Чай – это целая философия, если хочешь знать! За чаем можно решать политические вопросы и принимать непростые решения. Чай просветляет, очищает сознание, позволяет нащупать верное направление. А на востоке его вообще наделяют некими мистическими свойствами, которые нам, расейским жителям, понять весьма сложно… Мы, знаешь ли, привыкли все упрощать, приводить к некому состоянию, понятному всем и каждому, чтобы ни для кого не осталось нерешенных вопросов. А на востоке все иначе, друг мой, Алексей Федорович! Там не стремятся упростить сущность, чтобы сделать ее понятной всем. У них иной подход: они пытаются постичь ее в первозданном виде, и пускай доступно она будет не каждому, но зато к понявшим ее придет в том виде, в каком ее задумал господь… Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Весьма туманно, ваша све… Алексей Михайлович. В том смысле, что никак не могу взять в толк, каким образом это относится к теме данной аудиенции.

Светлейший немного постоял в задумчивости, сцепив у груди пальцы замком. Потом потеребил кончик носа, снова чему-то рассмеялся и сказал:

– Хорошо, я постараюсь объяснить тебе все более наглядно. На примере чая это получается весьма туманно.

– Пожалуй, – согласился я. – Я не большой любитель всяческих аллегорий, и боюсь, что на востоке меня сочли бы крайне бестолковым. Я простой русский дворянин, и философия высшего порядка меня приводит в замешательство.

– Тогда слушай… Как ты уже понял, я весьма сильный маг и являюсь таковым уже довольно продолжительное время. Ведь понял же, Алешка, а? Не разочаровывай меня!

Отвечать на этот вопрос я не торопился. Он вполне мог быть ловушкой, но я никак не мог взять в толк, для чего светлейшему она была нужна. Допустим, я прямо сейчас заявлю, что по какой-то причине чувствую магическую сущность светлейшего, и тем самым признаю наличие и в себе самом чародейских качеств.

Так неужели светлейший немедленно прикажет меня арестовать? Скажет: «Ага, попался, Алексей свет-Федорович! Вот и разоблачил я тебя, негодника! А теперь отправляйся-ка ты, Алексей Федорович, в острог!»

Ну разве ж не бред? Бред, да еще какой. Светлейший князь Черкасский не занимается розысками скрытых чародеев. И уж тем более не приглашает их по очереди на аудиенцию, чтобы подловить на каком-то каверзном вопросе. Так и жизни человеческой не хватит, чтобы отловить всех чародеев!

Но все же я решил быть осторожнее, и потому ответил несколько уклончиво:

– Я не совсем понимаю, ваша светлость Алексей Михайлович, к чему вы клоните. Мне бы заранее знать тему предстоящей аудиенции, так и подготовился бы получше. Если это касается каких-то следственных дел сыскного приказа, то мне кажется, что будет разумнее задать вопросы генерал-полицмейстеру Шепелеву. К нему сходятся все нити, и он может видеть всю картину целиком…

Тут светлейший меня прервал торопливо:

– Генерал-полицмейстер Шепелев пару дней тому назад подал в отставку. И покуда не найдена новая кандидатура на эту непростую, нужно сказать, должность, исполнять обязанности главы Сыскного приказа я своим повелением назначил и своей подписью утвердил камер-юнкера Сумарокова Алексея Федоровича.

Глава 4
Вниз по лестнице в лунном свете

От неожиданности я даже голову одернул, словно удар в лоб получил.

Шепелев подал в отставку? Как⁈ По какой причине⁈ И почему вместо него назначили меня⁈ Я ведь представления не имею, что следует делать! Это же совсем другой уровень!

Должно быть все эти мысли отчетливо читались на лице моем, потому как светлейший в очередной раз рассмеялся без всякой, казалось бы, на то причины и помахал в мою сторону рукой.

– Не стоит так переживать, голубчик ты мой Алексей Федорович! – заявил он. – Ничего нового для тебя не случится, потому как людей тебе в помощь я не дам и дела все будешь вести как прежде, вот только видеться мы с тобой станем гораздо чаще. Вместе теперь будем заботиться о здоровье Руси нашей матушки… Что скажешь, Алексей Федорович? Или это слишком хлопотно для тебя – заботиться о Руси-матушки?

Я моментально расправил плечи.

– Никак нет, ваша светлость! Подобные хлопоты нам по нраву!

– Молодца… – благосклонно кивнул светлейший. – Хороший ответ… Но есть у меня к тебе и другое дело, Алексей Федорович. И оно куда как важнее первого. Следуй за мной, покажу чего…

Светлейший двинул плечами, поправляя халат, и направился к дальней стене кабинета, задрапированной гигантскими темно-вишневыми портьерами. Я замер в нерешительности, но князь обернулся и сделал мне знак рукой: шагай, мол.

И я послушно двинулся за ним. Мы подошли к стене, светлейший отодвинул портьеру, и я увидел скрытую за ней дверь. Она не была какой-то особо высокой, мощной или же еще какой-то выдающейся – дверь как дверь. Светлейший достал из кармана халата желтый ключик, открыл замок и толкнул дверь внутрь, позволяя ей открыться самой.

Внутри я увидел каменные стены и каменную же лестницу, ведущую куда-то вниз, во мрак. Пахнуло оттуда на меня прохладой и пылью, отчего я подумал было: «Уж не в темницу ли меня хочет привести светлейший?», но тут же себя одернул. Дворец этот был личным домом его светлости, и сомнительно, что в повалах его он стал бы устраивать темницу. Или же и того хуже – пытошную. Это вам не Тайная канцелярия. Во дворце этом, между прочим, даже балы устраиваются, и частенько принимаются всевозможные иностранные послы.

А светлейший, вероятно, заметил мое замешательство, потому как глянул на меня хитро и подмигнул с улыбкой:

– Что, Алексей Федорович – струхнул? Не боись, не поведу я тебя в темноту, сейчас свет зажгу!

Услышав эти слова, я подумал, что достанет он сейчас откуда-то свечу или же целый подсвечник на несколько свечей, но светлейший вместо этого коротко и звонко хлопнул в ладоши, и над лестницей тотчас вспыхнули и засияли белым светом «лунные маяки». Их было много, и они длинной цепочкой уходили вниз вместе с лестницей. Один, другой, третий… Двадцать третий… Я спускался вслед за светлейшим по лестнице, и поначалу пробовал их считать, но очень скоро сбился со счета и плюнул на это дело. И мимоходом подумал, что сам никогда не смог бы сотворить такое безумное количество «лунных маяков» одновременно. Сил у меня на это не хватило бы, да и умение на то особое требуется. Здесь мало манипулировать одной единственной линией магического поля, здесь шел счет на целые куски пространства-времени.

Что и говорить, светлейший был мощным магом! Наверняка он был мощнее, чем куратор мой граф Амосов Петр Андреевич, да и все другие магистры. И возможно даже вместе взятые. Во всяком случае, при виде этой бесконечной череды «лунных маяков», уходящих вдаль, мне стало так казаться именно так. Но именно поэтому я все меньше понимал суть происходящего.

Для чего магу такого масштаба понадобилось возиться со мной, простым аспирантом, который лишь начинает постигать самые азы магии Синей Линии? Если он нуждается в сподвижниках, то мог бы привлечь на свою сторону более мощных магов, из тех, кто вынужден был ныне скрываться по лесам и долам, прозябать в далекой провинции или же киснуть в своих имениях. Я уверен, что среди них нашлось бы немало желающих пойти на службу к светлейшему князю Черкасскому.

Но тогда все равно оставалось непонятным, какой смысл был повсеместно запрещать магию на бескрайних просторах Российской империи, разгонять Академию магии и чародейства, карать ее преподавателей, чтобы потом начинать подыскивать для себя подходящих чародеев?

Было в этом что-то неправильное, нелогичное, но сам же светлейший совершенно не был похож на человека, лишенного логики. И потому я попросту не знал, что и думать, и послушно шел за ним следом, надеясь, что в конце этой длинной лестницы меня ждет нечто, что поможет найти ответы на мои вопросы. Пусть не на все, пусть только на часть из них, но все равно я уже не буду находиться в таком тумане неведения.

Мы шли долго. В какой-то момент я попытался представить себе, на какую глубину мы опустились за это время, но мои математические способности позволили мне вычислить какое-то совсем неправдоподобное расстояние, и я решил, что где-то ошибся.

Ну, ошибся и ошибся, бывает. Не столь уж это и важно. Тем более, что вскоре я заметил, что уходящая в глубину цепочка белых огней где-то там, внизу, изгибается и идет уже вдоль невидимого мне пола. А вскоре и лестница закончилась. Мы шагнули с последней ступеньки, прошли вперед еще с десяток шагов и остановились у самого последнего «лунного маяка».

Мы явно находились в каком-то большом помещении. Свет «маяков» не позволял видеть слишком далеко, но и его вполне хватало, чтобы понять, что помещение это ничуть не меньше «праздничного зала» императорского дворца. Обычно там проводились самые большие балы. Те самые, ежегодные, которые проходят, как правило, в конце мая. На них представляют новых девиц и юношей империи всех дворянских фамилий без исключения, без оглядки на знатность и состояние. На таких балах невесты ищут себе женихов, а женихи ищут невест, чтобы продолжить торжество жизни во славу государя-императора и России-матушки.

Светлейший хлопнул в ладоши, и «лунные маяки» тотчас погасли, оставив перед глазами лишь многочисленные белые пятна, мерцающие в абсолютно тьме. Но тьма эта длилась недолго. Я вновь услышал звонкий хлопок в ладоши, и в тот же миг зал, в котором мы находились, вновь осветился. Но теперь это было не то жиденькое белое свечение «лунных маяков», а яркий насыщенный свет, исходящий от огромного шара кипящего пламени, зависшего где-то под самым сводом.

Я сразу его узнал, хотя никогда прежде не имел возможности лицезреть в таких колоссальных размерах. «Комета гнева», которая сияла на ладони у Санечки, в сравнении с этой была как муравей перед слоном. И первой мыслью моей было: «Всё, это конец…» Потому что сравнить эту «комету» можно было разве что именно со слоном. Слоном, которого изваляли в жиру и перьях и подожгли, и теперь он пылал желтым пламенем, иногда исторгая из себя тонкие огненные языки.

Я так и замер на месте, и даже отступил на шаг, хотя понимал, что если эта «комета» сейчас рванет, то никакое бегство меня не спасет, потому что бежать уже будет некогда и некуда. И города Петербурга со всеми его окрестностями уже не будет на карте, а останутся от него одни лишь обгорелые руины.

Но светлейший, видя мое замешательство, придержал меня под локоть и покачал головой.

– Не стоит беспокоиться, Алексей Федорович, – сказал он. – Это всего лишь «комета гнева», как ее принято называть среди магов Синей Линии. Страшное оружие, и совершенно неуправляемое… в неопытных руках. Но я такие использую порой в качестве яркой люстры!

«Яркой люстры»! Люстры! Уж не знаю, насколько это рационально, но одно могу сказать точно: светила она действительно ярко.

Да-да, при таком свете был отчетливо виден и упомянутый уже высокий свод с нанесенными на него фресками, и далекие стены, прикрытые тканевой драпировкой, и высоченные колонны, устремленные от мраморного пола ввысь, к самому своду. Собственно, при таком освещении в зале было не менее светло, нежели в солнечный день у меня в беседке.

Я с натугой переглотнул.

– А если рванет? – спросил сипловато.

Светлейший презрительно отмахнулся:

– Ерунда, не рванет…

– Но все же? А если рванет?

Князь с глубоким вздохом всплеснул руками.

– Скажи мне, Алексей Федорович, ты чувствуешь здесь какой-то особый жар?

Едва светлейший это спросил, как я тут же понял, что при таком размере «кометы», заключенной в закрытом помещении, жара здесь должна стоять просто невероятная. Да что уж там – ад показался бы в сравнении с ней просто не протопленной банькой. И не только драпировка на стенах сгорела бы в таком пекле, но и от нас со светлейшим в мгновение ока остался бы только пепел.

Но ничего подобного в этом зале не происходило. И, честно признаюсь, здесь было даже прохладно.

– Нет… – я медленно покачал головой. – Не чувствую. Как такое может быть, ваша светлость?

– «Ваша светлость»… – недовольно хмыкнул князь. – Когда ты узнаешь, Алексей Федорович, то, что от тебя ныне скрыто, ты станешь гораздо проще относиться ко всем этим громким титулам. И все вот эти фокусы, – он мотнул головой в сторону «кометы гнева», – будут казаться тебе просто детскими шалостями. А жара от нее ты не ощущаешь, потому как ее здесь и нет вовсе.

Я немало озадачился.

– Да как же так-то? Как же нет ее, если вот она – висит в самом центре зала?

– Никакой «кометы» здесь нет, – поморщившись, повторил князь. – На самом деле она находится далеко в Запределье, за тысячи миров отсюда, летит в пустом пространстве уже миллионы лет, и будет лететь еще много миллионов лет, всегда одинаковая и неименная. Я же просто разместил здесь ее изображение, чтобы с ее помощью освещать этот зал. Весьма удобное решение, кстати! Рекомендую.

– Премного благодарен, Алексей Михайлович, – я вежливо поклонился. – Но вряд ли мне это пригодится.

– Как знать, как знать! Однако, мы слишком задержались здесь, у самой лестницы, а между тем все самое важное ждет вас впереди. Прошу следовать за мной.

И он направился вглубь зала, мягко шаркая по мраморному полу. Я двинулся следом, и стук моих подбитых каблуков звонко разлетался в безмолвной тишине огромного зала – цок-цок-цок-цок. Звук этот многократным эхом отражался от стен и витал по залу, заполняя собой все пространство. Мы дошли до середины зала и остановились под самой «кометой гнева». Задрав голову вверх, я рассматривал ее с открытым от удивления ртом, а она висела прямо над нами и казалась живой. Пламя так и кипело в это раскаленном шаре, оно бурлило, завивалось в спирали, исходило пузырями. Кое-где от него отделялись огненные сгустки и уносились прочь, но никакого вреда залу не причиняли – они просто исчезали из вида, скрываясь за пределами того участка чужого пространства, которое светлейший сделал видимым в этом зале.

Зрелище было поистине потрясающим. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь в непосредственной близости от самого Солнца.

– Не советую тебе долго смотреть на «комету» незащищенными глазами, – одернул меня князь. – Она способна выжечь тебе глаза, даже находясь в других мирах и пространствах.