Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 273 (всего у книги 286 страниц)

Выйдя на дворцовую площадь и глотнув свежего воздуха, я пришел в себя окончательно. Слабость и тошнота уже покинули меня без остатка, да и мысли постепенно возвращались в пустую голову, быстро приходя в порядок.

Но все же случившееся в кабинете светлейшего князя все еще казалось мне сном, или может быть бредом.

«Алешка – император!» – прощально стукнула та сама горошина и куда-то пропала, а вот направление, которое задала эта мысли, начало развиваться само по себе. То, что предложил мне светлейший, больше было похоже на сказку. На страшную сказку, какие рассказывают детишкам перед сном, чтобы они скорее укутались с головой в одеяло и не вздумали больше бродить по хате.

«Открыл Алешка врата в земли запредельные, шагнул на светящуюся во тьме тропинку и громко произнес заклинание. И вывела его тропинка та в неизведанные земли, что назывались Серой Русью, к подножью скалы Арабойра, на самой вершине которой стоял, погруженный в извечный мрак Зеркальный храм…»

Да нет – совершенно точно все это сказка! Только непонятно с какой целью светлейший мне ее поведал. Может быть это какая-то проверка? И от того, как я ее пройду, будет зависеть все мое будущее?

Так – стоп! Я же теперь главный полицмейстер… Или это тоже сказка? Вот смеху-то будет, ежели я явлюсь на службу, усядусь в кресло Шепелева и зачну раздавать приказы, а тут и он явится собственной персоной, отдохнувший и загорелый под морским солнцем. Ох и тумаков я от него получу! Даже представлять не хочется.

Для чего светлейшему князю Черкасскому такие шутки, спрашивается? Потешится над бедным камер-юнкером? Что-то не припомню за князем склонности к такого рода шуткам.

Так нежели все правда? И что делать-то мне теперь, коль все так и есть?

Не хочу я быть пешкой в чужих руках. Страсть как не хочу.

А ведь, помимо этого, есть еще и Гришка Орлов со своими братьями и Преображенским полком, готовым к мятежу. Если я брошу их сейчас, если оставлю без внимания, а они успеют натворить каких-нибудь дел, то светлейший без труда арестует их всех скопом, зачинщиков на виселицу отправит, а остальных на дальние кордоны сошлет.

Плохо дело, плохо… Надо бы срочным порядком отыскать Григория, да разговор с ним составить.

Рассудив таким образом, я вышел за ворота и махнул рукой Гавриле, поджидающему меня в отдалении.

Глава 8
Напряженные настроения в казармах лейб-гвардии

К казармам Преображенского полка меня не пропустили. Три дюжих гвардейца никак не желали поднимать шлагбаум, перегораживающий дорогу, и даже в разговоры вступать не собирались.

– Приказ командования, – коротко известил меня мордатый гвардеец с рубленным шрамом через полморды. Должно быть, он бы среди них старшим. Я был уверен, что видел его впервые в жизни.

Второй гвардеец стоял у караульной будки и с хмурым видом целился в меня из мушкета. Его я тоже не припоминал. А вот третий, у шлагбаума, показался мне смутно знакомым. Был он столь высокого роста, что даже его совсем не маленькие сотоварищи казались рядом с ним коротышками, и почудилось мне, что уже однажды мне доводилось с ним сталкиваться.

Ну да, кажется, он был среди тех гвардейцев, что находились в казарме, когда мы туда приезжали с Катериной врачевать Ваньку Ботова. Уж он-то должен был меня знать. Хотя… Если, как и все, он пялился тогда на Катерину, не отводя от нее глаз, то меня мог и не запомнить.

– Да как же так, братцы? – я нарочито опечалился. – Тут дело особое! Не забавы ради я к вам в такую даль тащился.

– Приказ командования! – вновь сказал мордатый и демонстративно направился к шлагбауму, как бы желая показать, что разговор на этом окончен.

Но я и не думал сдаваться.

– Эх, а у меня ведь важный разговор к Григорию Орлову, – вздохнул я. – К нему, да к братьям его… Сумароков я. Алексей. Из Сыскного приказа. Главным полицмейстером с этого дня назначен, во временное исполнение, пока генерал подходящий не отыщется… Так что не собственная прихоть, а служебная надобность у меня во встрече с Орловыми.

Ужасно не хотелось мне применять эфирную магию к этим ребятами, чтобы убедить их пропустить меня. Не хорошо это как-то, да и на разум она влияет, поговаривают, не совсем благотворно.

Я достал бумагу, врученную мне светлейшим, и протянул ее в спину мордатому. Тот остановился, вздохнул, но все же вернулся, хотя и с заметной неохотой. Долго изучал написанное, время от времени поглядывая на меня подозрительно.

– А чего от Орлова-то надобно? – не очень приветливо поинтересовался он, вернув мне документ. – Очень занят Григорий Григорьевич нынче, не до Сыскного приказа ему!

Из этих слов я сделал вывод, что положение Гришки в полку весьма надежное. Никто его покуда не арестовал за подбивание к бунту. Иначе караульные не стали бы называть его по батюшке, уважительно. А был бы он у них просто Гришка Орлов, смутьян арестованный.

Я хотел было ответить, что есть у меня для Григория Григорьевича важные новости, но тут рослый гвардеец подошел к мордатому, наклонился к нему и принялся что-то нашептывать на ухо, глядя на меня из-под мохнатых бровей. Мордатый молча выслушал его и прищурился на меня.

– Выходит, это ты братец Катерины Алексеевны? – спросил он неожиданно.

Я опешил. Какого угодно вопроса ожидал услышать, но только не этого. А потому и не сразу нашелся, что ответить. Но затем торопливо закивал.

– Да, точно так… Однако, позвольте спросить, почему вас это интересует?

Мордатый вдруг мне игриво подмигнул.

– Слухи по Петербургу пошли, что вскоре нового государя выбирать начнут. И род Романовых ныне в главных кандидатах. Так что кузина твоя вроде как из царского рода будет. А уж врачует она так, как никакой лекарь не может. Хоть полковника, хоть солдата простого. Царица всех лекарей! Вот сегодня с утра поручик Васька Чижов не совсем удачно к кобыле с заду подошел, так она ему обеими копытами и врезала…

– Да что вы говорите⁈ – я изобразил немалое удивление, смешанное со столь же большим интересом. – И что же стало с поручиком? Живой?

Мордатый махнул рукой.

– Живой пока. Если бы в висок угодило, так сразу бы насмерть, но ему одним копытом в грудь, а другим в челюсть попало. Зубы все как метлой смело. Челюсть хрустнула. Из горла кровь пошла. Думали, помрет Чижов. Но Григорий Григорьевич срочным порядком за Катериной Алексеевной послал. Когда она приехала, то поручик наш уже кончался. Хрипел жутко, булькал, задыхаться начал совсем. Так знаешь, чего наша Катерина Алексеевна ему сделала?

Теперь я действительно был заинтересован его рассказом. Примечательные, однако, события случились за то время, пока я находился во дворце светлейшего! И времени-то прошло не так много, а тут такое…

– Представления не имею! – совершенно искренне воскликнул я. – Просветите меня.

– Она ему глотку ножом вот тут вот разрезала… – мордатый чиркнул себе пальцем по шее. – А потом в отверстие гусиное горло воткнула и пропихнула его поглубже. Так Чижов через это гусиное горло до сих пор дышит. Чего-то ему кобыла там своим копытом повредила.

– И долго он так дышать сможет? – спросил я, нахмурясь.

Мордатый развел руками.

– Покуда не помрет! Катерина Алексеевна наша сейчас над ним процедуры какие-то проводит. Челюсть в кучку собирает, все зубы выбитые отыскала и в чашку сложила. Говорит, из них протез изготовить можно, чтобы поручику нашему было потом чем жевать.

– Выходит, Катерина Алексеевна сейчас здесь, в казармах?

– Здеся она, где же ей быть еще? Только она не одна пожаловала, а с сестрицей своей, Анастасией. Оказалось, что у нее тоже немалые лекарские способности имеются. Молятся на них обеих все ребятки наши. Потому как уж больно хороший человек этот Васька Чижов. Я и сам с ним приятельствовал.

– Тогда вот что, голубчик… – я взял мордатого за плечи и легонько его встряхнул. – Мне очень нужно встретиться с Григорием Григорьевичем. И я с ним встречусь, поможешь ты мне в том или нет. Но я уверяю тебя, что со мной лучше дружить. Всем от этого будет только лучше… – Я немного помолчал, пристально глядя в глаза мордатого гвардейца. Видя в его глазах остатки сомнения, сказал: – Назовите мне ваше имя.

– Грачев я, – отозвался он. – Данил Грачев.

– А я Сумароков. Алексей Сумароков… Прикажи поднять шлагбаум, Данил Грачев, и мы расстанемся друзьями. Я поеду своей дорогой, а ты останешься здесь и продолжишь нести свою службу. Не стой у меня на пути, ладно?

Я видел, как задвигался кадык у Грачева, когда он шумно и тяжело переглотнул. И сразу же замахал руками на рослого: открывай, мол, шлагбаум. Не видишь, что ли – люди ждут⁈

Никакой магии в том не было, просто он и сам почуял, что лучше мне не перечить, и не пытаться остановить. Сообразительный такой гвардеец оказался.

Я запрыгнул в экипаж, и мы покатили дальше по хорошо укатанной дороге, укрытой с обеих сторон сплошными рядами тополей с черными стволами. На втором посту нас задерживать не стали, только поинтересовались к кому изволил пожаловать господин камер-юнкер. Я назвал Гришку Орлова, понимая, что ежели Катерина с Анастасией все еще находятся здесь, то и Гришка отирается где-то рядом с ними. Мне объяснили, где его следует искать, и наш экипаж поехал дальше, к казармам.

Но не проехали мы и пару сотен саженей, как повстречали Мишку Гогенфельзена в полном боевом снаряжении. Был он в начищенном мундире, с внушительной шпагой на боку и при пистолетах. Вороной конь под ним сливался с черным седлом и черными Мишкиными сапожищами, отчего казался Гогенфельзен самым настоящим кентавром из греческих мифов. Огромная треуголка на голове смотрелась торжественно и грозно.

Я приказал Гавриле остановить экипаж и соскочил на землю, приветственно раскинув руки в стороны.

– Кого я вижу! Дружище Гогенфельзен, ты ли это⁈ Хорош! Хорош! Грозный, как Зевес! Слезай со своего Олимпа, обнимать тебя стану.

Узнав меня, Гогенфельзен расплылся в улыбке, перекинул ногу через седло и грузно спрыгнул, звякнув шпорами. Мы обнялись, облобызались в щеки.

– Какая нечистая принесла тебя сюда? – полюбопытствовал Мишка. – Орловы приказали все дороги перекрыть и никого не впускать, покуда приказа не будет. Или же ты вместе с Катериной Алексеевной сюда пожаловал, да я тебя сразу не приметил?

– Нет, братец, – ответил я со смехом, – я только что прибыл. На посту не желали меня пропускать, но я все же сумел их убедить. Ты же знаешь, как я умею убеждать… А ты сам-то далеко ли собрался? Весь такой из себя красивый, при всеоружии…

Гогенфельзен наморщил нос и замотал головой.

– Да я уезжаю, Алешка.

Я немного опешил.

– Как уезжаешь? Куда? Позволь угадать, братец: тебе отпуск предоставили, и ты решил наконец навестить своих родных в Пскове?

С кислой миной Гогенфельзен снова мотнул головой.

– Никто мне отпуска не давал, Алешка. И может так сложиться, что родных своих я уже никогда и не увижу… Это как бог даст. А пока я просто хочу уехать из полка, покуда поздно не стало.

– А чего так? – обеспокоился я, уж начиная понимать, к чему клонит Гогенфельзен. – Или обидел тебя кто?

Мишка коротко хмыкнул.

– Ты же сам знаешь, Алешка: кто нас обидит, тот обиженным и останется! – и многозначительно прикоснулся к эфесу своей великолепной шпаги. – Но с той поры, как Лефорт застрелил императора нашего, так в голове у меня никого порядка нет. Кому я теперь служу и сам того не знаю. То ли государыне Марии Николаевне, то ли светлейшему князю Черкасскому, то ли вообще какому-то черту лысому… А ведь я никому из них присягу не давал, и в верности не клялся. Так что свободен я теперича от присяги своей. А служить братьям Орловым я не желаю, хотя и захватили они теперь всю власть в полку. Потому и решил уехать, чтобы спокойно с мыслями своими разобраться.

– М-да, брат… – я потрепал его по плечу. – Слышал я, что вскорости нового императора выбирать будут.

– Вот когда выберут, тогда я и присягну ему заново, да служить буду не хуже прежнего! – горячо заверил меня Гогенфельзен. – А принцессе сагарской Магде фон Ингельштром я служить не намерен. Не было такого уговора. И пусть Орловы хоть золотом меня с ног до головы осыплют, я за ними не пойду!

Тут и не поспоришь. Дело говорил Мишка Гогенфельзен. Правду истинную. Никто из гвардейцев присягу императрице Марии Николаевне не давал, и требовать от них преданности ей было делом сомнительным. Будь у императора законный наследник, то и вопросов не оставалось бы. Все знают правила престолонаследия, и оспаривать их никто не возьмется. Наследник для того и нужен, чтобы государство ни на час не оставалось без правителя, чтобы не образовался период безвластия, во время которого можно творить всяческие бесчинства и беззакония.

Была ли в том моя вина, или же не было ее, но род Трубецких остался без продолжения. Прервался он волею господа, или злого умысла светлейшего князя, а может и по моей нерасторопности – это уже не имеет значения. Мертвые – мертвы. А живым нужно думать о дальнейшей жизни.

– Друг мой Гогенфельзен, сейчас я поведаю тебе одну вещь, о которой пока мало кто знает, – сказал я, отводя глаза. – Орлов требует от преображенцев присягнуть императрице Марии Николаевне, покудова не народит она на свет белый наследника. Вот только не знает он пока, что никакого наследника уже нет. И самой государыни уже нет. Мертва она.

У Гогенфельзена челюсть так и отвалилась, благо что язык наружу не вывалился. Жмурясь непонимающе, он встряхнулся.

– Постой, брат… Как же так? Да с чего ты это взял-то⁈

– На моих глазах все и случилось. В моем собственном имении, что под Новгородом. Орлов правду сказал: это я помог ей бежать из столицы и дал убежище в своем доме в Светозарах. Государыня была в женской тягости, и целью моей было защитить ее от людей, которые не хотели продолжения рода Трубецких, а желали видеть на престоле новую династию. Однако все пошло не так, как надобно… Бесплотный демон хотел насильно увести ее «тайной тропой», но проход закрылся раньше времени, и государыне отсекло голову. Она действительно была в положении, но мальчик ли у нее родился бы вскорости, или же девочка – теперь можно только гадать. Вот только смысла в этом нет никакого.

Гогенфельзен совсем растерялся.

– А мне-то что теперь делать? – спросил он с обалделым лицом.

– А ничего делать и не надо, – ответствовал я. – Отводи коня своего в конюшни и возвращайся в казармы. И жди, пока на Поместном Соборе нового императора выберут. Это единственное, что ты можешь сделать. А мне с Гришкой Орловым переговорить надо бы. Подскажешь, брат, где его тут отыскать можно?

– Да в казарме он, с девицами чаи пьет. Ваську Чижова нынче кобыла покалечила, так Катерина Алексеевна с сестрицей своей Анастасией его врачевали. Челюсть ему по кусочкам в кучку собрали, а из глотки у него теперь горло гусиное торчит. Смотреть страшно. Гадают сейчас кузины твои, как с ним дальше быть, чтобы не помер совсем. Но что по мне, так лучше уж сразу насмерть, чем с гусиным горлом ходить.

– А это кому как, брат, кому как, – не согласился я. – Мы с тобой и знать не знаем, о чем думать будем, когда костлявая к нам свои руки протянет и жизнь из нас высасывать начнет. Думается мне, что тут не только на гусиное горло согласишься… Ты проводишь меня, или все же уходить решил?

– Провожу, конечно, как не проводить? Да и уходить теперь смысла не вижу.

Он взял лошадь за поводья, и мы пошли к казармам. Экипаж мой неторопливо телепался следом, Гаврила на козлах мерно раскачивался из стороны в сторону.

– А что – много в полку таких, как ты, нашлось? – полюбопытствовал я. – Я имею в виду тех, кто не пожелал присягнуть императрице и решил уйти?

Гогенфельзен громко шмыгнул носом.

– Да не особо, – подумав, ответив он. – Большинству все равно за кого караулы нести да на парадах маршировать. Многие вообще не понимают из-за чего весь шум-гам. Они полагают, что и без того государыне служить обязаны. А есть такие, как Ванька Ботов. Он и уйти бы хотел, да только гол как сокол, так что некуда ему уходить. За душой нет ни гроша. Если он сегодня уйдет, то уже завтра с голодухи разбойничать начнет. А там и до виселицы недалеко.

Теперь мне все стало ясно. Гришке Орлову не составило особого труда склонить полк на свою сторону. Большинство гвардейцев попросту и не поняли к чему их склоняют, потому как законы знали плохо и не видели разницы между службой императору и службой императрице. Для них все это было едино.

Несомненно, нашлись и те, кто прекрасно понимал, что означают все эти манипуляции, но чувствовали они, что за проявленную лояльность их могут весьма щедро наградить. А вот наказывать их в случае чего было особо не за что, потому как своей присяги покойному императору они не нарушали, а нового пока никто не выбрал. Так почему бы не поспособствовать законной государыне?

Когда мы подошли к казарме, уютно притаившейся в тени высоких берез, взору нашему предстала примечательная картина: двое расхлюстанных гвардейцев стояли друг против друга, уперевшись лбами, и рычали, как два озлобленных пса.

Однако, когда мы подошли немного ближе, стало слышно, что это не просто рычание – прорывались сквозь него и членораздельные звуки, смешанные с густым винным духом.

– Я за государя нашего туркам глотки резал! – рычал один из них – тот, у которого из-под покосившегося белого парика проглядывали рыжие пряди. – И за спинами ни у кого не прятался! И если ты, блевотина кошачья, еще раз скажешь, что я по трусости уходить собрался, я тебе язык вот этими пальцами вырву и на березу закину!

Говоря эти слова, рыжий гвардеец потрясал растопыренными пальцами перед вторым, у которого в короткую косичку на парике была вплетена роскошная золотая лента. Один глаз у того дергался сам собой, а в руке он сжимал длинный кинжал.

Сомнений не оставалось: мы были свидетелями ссоры, грозящей вот-вот перерасти в поножовщину.

– Ты кого блевотиной кошачьей назвал⁈ – прорычал второй. – Ты на кого пасть свою раззявил, паскуда рыжемордая⁈

Он пихнул рыжего лбом, отшатнулся, а затем положил ему пятерню прямо на лицо и с силой толкнул. Рыжий не упал. Не из той лейб-гвардия породы, чтобы от тычка падать. Расплывшись в страшной улыбке, он сжал огромный кулак, размахнулся от души и врезал обладателю кинжала точно в переносицу.

Того отбросило назад. Широкой спиной он заломал низкорослый кустарник позади себя и с шумом в него рухнул. Впрочем, тут же подскочил на удивление резво и выставил перед собой кинжал.

– Молись, Горохов, конец твой пришел!

Упомянутый Горохов хотя и был пьян, но живо сообразил, что с голыми руками на кинжал бросаться не следует и выхватил шпагу. Второй гвардеец тут же смекнул, что дело складывается не в его пользу, перебросил кинжал в левую руку, а правой тоже обнажил свою шпагу.

Судя по их горящим взорам поединок предстоял нешуточный, до смерти. Следовало утихомирить этих буянов, пока они друг друга не поубивали тут, и Гогенфельзен поторопился встать между ними, вытянув руки в стороны.

– Тпру-у-у! Вы чего, братцы, белены объелись⁈ – заорал он. – Под арестом давно не сидели? Горохов! Быстров! Быстро шпаги в ножны спрятали, пока я вас обоих не порешил!

Драчуны тяжело дышали и буравили друг друга разъяренными взглядами, но бросаться в драку не торопились. Гогенфельзен имел в полку репутацию завзятого бузотера, и связываться с ним лишний раз не желал никто, даже в состоянии изрядного подпития.

Уж не знаю, чем бы все это закончилось, но тут двери казармы вдруг распахнулись, и на широкое дощатое крыльцо вышел, гулко ступая, Гришка Орлов.

Глава 9
«Трипта ла буарда грен рас»

Смотрелся Григорий Григорьевич молодцом! Пышную белую сорочку он заправил под пояс черных штанов, которые в свою очередь были заправлены в сверкающие на солнце высокие сапоги. На груди сорочка была расстегнута, обнажив волосатую грудь, широкие рукава закатаны по локоть.

За пояс у него был заткнут пистолет, а на голове красовалась красная повязка, поддерживающая длинные волосы. Очень напоминал Гришка какого-то сказочного разбойника, только что ограбившего очередную карету, соблазнившего очередную принцессу и теперь пребывающего в благодушном настроении.

– Вы чего тут разорались? – сходу спросил он, уперевшись в мощные перила крыльца. – Если вам подраться приспичило, то идите вон за рощу, там и пускайте друг другу кровушку.

– Я эту гниду прямо здесь прикончу! – рыкнул Горохов. – Тут делов-то – плюнуть и растереть!

Второй гвардеец, названный Быстровым, подобного выпада в свою сторону не стерпел и бросился на Горохова, размахивая шпагой. Гогенфельзен успел схватить его за руку и оттолкнул в сторону. Я сам при этом удерживал Горохова, который тоже то и дело пытался сорваться с места и наброситься на своего оппонента.

И тогда Гришка одним ловким прыжком – что кот, ей-богу! – перемахнул через перила и вразвалку, но довольно быстро подошел к нам.

– Гриша, он трус! – рычал Быстров, бешено тараща глаза. – Он из полка уезжать собрался! Да еще меня же блевотиной кошачьей назвал!

Уж не знаю, на что он еще собирался пожаловаться Орлову, но тот дослушивать не стал. Коротко размахнувшись, врезал Быстрову в ухо своим кулачищем, и тот замертво рухнул на землю.

– А дай-ка я ему добавлю! – заорал Горохов, вырвался из моей хватки и кинулся к своему противнику.

Но по пути наткнулся на Гришкин кулак и тоже без чувств завалился в траву рядом с Быстровым.

– Угомонились, драчуны? – спросил Орлов, поправляя сбившиеся рукава. – В следующий раз просто головы поотрываю, и вся недолга… – Тут он оторвал довольный взгляд от рукавов своей сорочки и заметил наконец меня. Глаза его удивленно расширились. – Сумароков, ты ли это⁈ Получил, значит, мое послание… Не думал я, что ты так скоро пожалуешь. А ты рискнуть, значит, решил. И правильно сделал, потому как дела у нас с тобой как нельзя лучше складываются. Преображенцы хоть сейчас готовы присягнуть императрице, и есть все основания думать, что Семеновский и Измайловский полки нас поддержат в полном составе.

– За малым исключением, – подал голос Гогенфельзен.

Гришка бросил на него быстрый взгляд и нехорошо прищурился.

– Да, Мишенька, за малым исключением, – согласился он и сплюнул в траву. – Уезжал бы ты отсюда куда подальше, коль с нами тебе не по пути.

– Да я уже передумал, – с таким же нехорошим прищуром отозвался Гогенфельзен.

– А почто так? – удивился Орлов.

– Расхотелось мне, Гришенька, – он широко и нарочито равнодушно зевнул.

– Вот как? – Гришка почесал затылок. – Что ж, рад слышать такое. Тогда добро пожаловать домой, Михаил Семенович!

С этими словами он в пояс поклонился Гогенфельзену. Тот громко хмыкнул. И пока этот любезный разговор не закончился новой дракой, я шагнул вперед, положил Гришке руку на плечо и сказал проникновенно:

– Отойдем в сторонку, Григорий Григорьевич. Мне с тобой потолковать надобно.

Пожав плечами, Гришка дал отвести себя к кустам, там снова сплюнул сквозь зубы и поинтересовался:

– Чего там у тебя стряслось, Алексей Федорович? Важное чего или как? А то у меня тут забот полон рот. Помощника моего лучшего, который в курсе всех наших дел был, Ваську Чижова, кобыла оглоушила. Думали, конец ему пришел. Так нет же – оживила его Катерина твоя вместе с моей Анастасией Алексеевной!

Я не упустил из внимания это маленькое уточнение: «моей Анастасией». Видать всерьез она ему приглянулась, коль даже в деловом разговоре не забыл это упомянуть. Уж не знаю, чего такого особого он в ней нашел. На мой взгляд – девица как девица, ничего особенного. Рослая, правда, почти как Катерина, но на лицо не так уж и хороша. Уточню сразу: ничего неприятного в лице ее, конечно, нет, но до Катерины ей далеко. Моя Катерина – она такая… такая…

А может это ящерка у Насти под ключицей свое дело сделала? Да-да, наверняка это она Гришке разум затмила!

– А дела такие, Григорий Григорьевич, что нам с тобой пора трубить отбой, – сказал я очень уверенным тоном, чтобы Гришка не усомнился ни на миг в серьезности этих слов.

Он так и вскинулся, брови его на лоб поползли.

– Ты в своем ли уме, Сумароков⁈ Какое еще отбой? О чем ты вообще? Да ты знаешь каких усилий мне с братьями стоило весь полк на наше сторону переманить? Ты знаешь сколько офицеров ушло из полка, чтобы новой присяги не давать? Да на нас уже наверняка в Тайной канцелярии толстое дело завели, и виселицу уже стоить начали!

– Вот потому и пора остановиться, Григорий, пока ты дел не наворотил, после которых возврата не будет.

– Но как же императрица⁈ – вскричал Гришка.

– А нет больше императрицы, Гриша… Мертва она. Голова ее в моем саду захоронена, и матушка теперь на том месте часовню поставить собирается. А тело ее в гробу красном в кабинете у светлейшего покоится… Ничего больше нет – ни государыни, ни наследника. Некому нам присягу приносить. Теперь только ждать, покуда Поместный Собор нового императора не изберет. Вот ему гвардия и будет присягать.

Гришка замер, и так и стоял в полной неподвижности, таращась на меня с глупым видом. Должно быть он никак не мог взять в толк, как же такое могло случиться. И тогда я поведал ему все, что произошло накануне на поляне в моем саду. Только не стал рассказывать о беспомощности, которая охватила меня в ту самую минуту, когда демон схватил государыню. Не хотел я об этом вспоминать, и не желал, чтобы об этом знал еще кто-нибудь. Потому что я до сих пор полагал, что окажись я в тот момент чуть расторопнее, окажись чуть сообразительнее, чуть быстрее и чуть смелее – жива была бы государыня.

Вот только теперь я совсем не уверен, что с нашей затеи вышел бы какой-то прок. Светлейший все знал, и все предвидел. Он смотрел на наши интриги, как старая няня смотрит на шалости детишек – строго, но с пониманием, и даже с некоторым умилением: пусть, мол, побалуются ребятушки, пусть потешатся немного. А потом няня крепко-крепко схватит детишек за уши и поволочет в дом, отмывать от грязи и одевать в новые одежки. А кому и розгами прилетит…

После моего рассказа на Гришку было страшно смотреть. Он сник весь, как-то обвис, даже лицо как будто стекло книзу, отчего щеки у него повисли как у бульдога. А глаза стали очень грустными. На мгновение мне показалось, что Гришка вот-вот расплачется.

– Как же так? – тяжело выдавил он из себя. – Как же так, Алешка? Чего делать-то теперь? Мы же с тобой такого накрутили. Нам этого могут и не простить. Да еще Семеновский с Измайловским скоро свои ответы дадут…

В это самое мгновение где-то в отдалении раскатисто громыхнуло, и Орлов весь напрягся. И сразу из обвисшего жалкого бульдога превратился в крепкого поджарого охотничьего пса, готового броситься вперед в любое мгновение.

Я тоже встрепенулся. Мотая головой, осмотрел синее небо, на котором кое-где висели одинокие облака.

– Что это? – спросил я. – Неужто гром? Среди ясного неба?

Гришка сделал в сторону пару шагов и осмотрел горизонт, приставив ладонь к бровям.

– Нет, Алексей Федорович, это не гром, – пробормотал он. – Не похоже это на гром…

То, что это не было похоже на гром, я и сам понимал.

И тут снова громыхнуло! Да славно так, что воздух всколыхнулся, а затем тут же раздался пронзительный свист, и небольшая бревенчатая банька шагах в тридцати от нас вдруг подпрыгнула. По сторонам полетели щепки, двухскатная крыша покосилась и съехала на один бок. Воронье с карканьем разлетелось по сторонам.

– Это пушка! – воскликнул я. – Что у тебя тут за чертовщина творится, Гриша⁈ Кто по нам стреляет⁈

А Орлов неожиданно рассмеялся, неприятно оскалившись. Было видно, что ему совсем не весело, а этот смех был нужен только для того, чтобы скрыть свой страх. А может и не страх вовсе, а что-то другое – мне сложно было поверить в то, чтобы Григорий Орлов чего-то боялся.

– Восьмифунтовая прилетела, – с видом знатока сообщил он. – Предупреждают нас, значица…

– Кто предупреждает⁈ – я никак не мог взять в толк, что здесь происходит. – О чем⁈

– Не понимаешь, что ли⁈ – со смехом отозвался Орлов. – Это Семеновский с Измайловским свой ответ дали. И похоже, наше предложение им не понравилось.

Опять раздался грохот, на этот раз трижды к ряду. Над головами засвистело, деревья поблизости вздрогнули, полетели сучья и листья. Вверх взметнулись комья земли, и хотя очередное ядро ударило довольно далеко от нас, на голову мне все-таки посыпалось.

С всех сторон теперь слышались крики, среди кустов мелькали мундиры, сверкали на солнце штыки. Но было совершенно ясно, что пока это просто паника. Никто толком не понимал, кто и зачем нас обстреливает, все просто выбегали из казарм, не желая оказаться засыпанным, если ядра разрушат здание.

Горохов с Быстровым уже пришли себя, и теперь стояли рядом с Мишкой Гогенфельзеном, испуганно пялясь в небеса. У самого Мишки глаза были в пол-лица, а челюсть отвисла.

– Пустышками лупят, – деловито пояснил Орлов после очередного залпа. – Припугнуть нас хотят. Если бы поубивать хотели, то чем посерьезней пальнули бы…

И вдруг заорал как бешеный:

– Горохов, лезь на дерево, расскажешь, откудова они бьют по нам! Быстров, Гогенфельзен – живо к пушкам! Покажем этим ребятушкам, что мы тоже не лыком шиты!

Гвардейцы без промедление кинулись выполнять приказ Орлова. А я схватил его за плечо.

– Чего тебе еще⁈ – рыкнул он.

– Где Катерина? – я силой его встряхнул. – Катерина где, я спрашиваю⁈

Орлов мотнул головой в сторону казармы.

– Там она, вместе с Чижовым и Настей… Да не беспокойся ты так, Алексей Федорович, они там в безопасности!

И только он это сказал, как очередное ядро угодило точно в крыльцо казармы, проломив навес. Доски пола взвизгнули, куски от них полетели прямо на нас. Закрывая лица руками, мы с Орловым подставили им свои спины. Что-то било и колотило меня по лопаткам, а в оконцовке увесисто ударило по затылку.

А потом я услышал крик позади:

– Алешка, что ты тут делаешь⁈

И стремительно обернулся. В дверном проеме казармы стояла Катерина, обхватив за пояс окровавленного гвардейца, который едва держался на ногах. Вся голова его была сплошь замотана бинтами, уже порядком пропитавшимися кровью. Остались лишь отверстия для рта, носа и глаз, и выглядело это очень страшно. Шея у него тоже была перевязана, и сквозь ткань торчало гусиное горло. Платье Катерины тоже было перепачкано кровью. Да и на лице были видны кровавые брызги.

– Алешка, помоги! Там стекла повылетали, всё в осколках! – закричала она.

В тот же миг Горохов, уже вскарабкавшийся на дерево, проорал оттуда зычно:

– Вон они, Григорий Григорьевич! Я их вижу, вон они! С лесной дороги зашли! Сейчас снова стрелять будут!

Орлов сломя голову бросился к пушке, возле которой уже возились Гогенфельзен с Быстровым.

Снова грянул залп, затем другой, третий. Куда ушли два первых ядра я не заметил, но третье прилетело точнехонько по крыше казармы, в дверях которой стояла Катерина с искалеченным Чижовым. Из выбитых окно хлынули тугие струи пыли. Здание вздрогнуло, из-под крыши посыпалась труха. Крыльцо подпрыгнуло, навес лопнул напополам и обрушился вниз, едва не зацепив Катерину с Чижовым.