Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 230 (всего у книги 286 страниц)

– В том-то и дело, что никто! – отчего-то радостно объявил он. – А из кареты той никто больше не выходил, и никто не в нее не садился. Но и уехала она не сразу, а только тогда, когда фейерверк закончился.

– Когда закончился фейерверк… – шепотом повторил я, потирая щеки. – Черная карета без герба и с узкими окнами… Эй, Гаврила! Ты видел, как она отъехала?

– Нет, барин, не видел. Я за фейерверком наблюдал, как он над деревьями взлетает да искрами сыплет. А когда все закончилось, так у меня еще пятна цветные долго перед глазами плавали. А потом глаза протер, повернулся – а кареты черной уже и нет! Укатила незаметно.

Странно это как-то. Очень странно. Неизвестная карета прибывает к усадьбе, в которой проводится ассамблея. Лакей с запяток для чего-то проходит за ворота, отсутствует четверть часа, а затем возвращается, но вместо того, чтобы снова встать на запятки, он садится в карету. Пробыв там некоторое время, он покидает карету и уходит прочь.

Так может он и не лакей вовсе? И как он прошел за ворота, если вход на ассамблею был только по пригласительным билетам? Пожалуй, полезно будет расспросить об этом дворецкого Силантия. Возможно, он и прольет немного света на эту подозрительную карету.

А что же далее? А далее приходит время фейерверка, по окончании которого князя Бахметьева находят с пулей в груди, а графа Румянцева с пробитым черепом. А черная карета после этого отбывает в неизвестном направлении.

Есть в этом какая-то связь, или же Гаврила просто нагнал мне тень на плетень? И то и другое вполне возможно.

А значит, на этот момент у меня есть уже три рабочие версии произошедшего.

Глава 22
Три версии, чертов пенициллин и опоздание на экзамен

Итак, у меня было три версии.

Первая из них, основная: граф Румянцев по неизвестной причине стреляет в князя Бахметьева, а затем убивает самого себя.

Здесь есть две нестыковки. Где граф взял пистолеты в нужное время и в нужном месте, и для чего вообще это сделал?

Теперь вторая версия, которая больше устроила бы родственников Румянцева. Да и принадлежит она супруге графа. Князь Бахметьев заранее готовит два пистолета, в один из которых засыпан малый заряд пороха, затем он убивает графа, а уже потом производит выстрел в себя.

Здесь тоже имеются нестыковки. К примеру, оба пистолета находились рядом с телом графа, один из них даже висел у него на пальце. Выстрелив в себя, Бахметьев вряд ли смог бы подойти к телу графа и оставить пистолеты около него. Да и опять же: с какой стати ему все это делать? Чепуха какая-то…

Ну и третья версия – загадочная. Неизвестные лица на черной карете без гербов проникают на ассамблею, стреляют в князя Бахметьева, а затем убивают графа Румянцева. И спешным порядком покидают ассамблею.

Эта версия – одна сплошная нестыковка. Во-первых, Бахметьев утверждает, что стрелял в него именно Румянцев. Конечно, там было достаточно темно, да и цветные пятна от фейерверка перед глазами, как правильно заметил Гаврила, вряд ли успели к тому моменту пройти, так что князь мог и перепутать. Но все же как-то это слишком притянуто. Во-вторых, никто не видел никого постороннего. Ну и в-третьих, как уже было сказано дважды: зачем⁈ Для чего кому-то понадобилась вся эта чехарда?

Причем, именно этот вопрос проходит через все три версии. А значит, он и является самым главным вопросом в этом деле. Как только я пойму, зачем все это кому-то было нужно, мне станет и ясно, кто и как все это сделал.

Однако сейчас ясности у меня не было никакой.

Пока добирались до дома, я снова уснул. Но снов в этот раз никаких не видел – просто впал в полное беспамятство, лишь иногда пробуждаясь на мгновение, когда на очередной кочке едва не падал с сиденья.

Катерина меня снова удивила. На этот раз своим кулинарным талантом. Она добавила в крынку с растительным маслом несколько яичных желтков, горчицы, соли и немного уксуса, а затем все это тщательно взбила. Получился очень густой и невероятно вкусный соус, который она почему-то назвала странным словом «майонез».

Мало того – она и специальное блюда с этим соусом придумала! Намазала майонез на большой кусок хлеба положила сверху лист салата, на него – плоскую круглую котлету, потом еще один лист салата, а закрыла все это сверху еще одним куском хлеба с майонезом.

Ей-богу, ничего вкуснее я в жизни не ел! Первую порцию я уничтожил в одну минуту, едва переступил порог, а вторую съел уже в спокойной обстановке, за столом, под свежезаваренный чай. Парашка так и крутилась вокруг, едва ли не в рот мне заглядывала: «Ну что, барин, вкусно? Мы вместе с барыней готовили! Она меня всему научила!»

В общем крутилась она и болтала без умолку, пока я в нее сапогом не запустил. Обиделась – ушла в свою каморку. А Катерина отвесила мне подзатыльник. И за что, спрашивается?

Наевшись, я кое-как доплелся до своей комнаты, упал на кровать лицом вниз и впал в забытье. Кажется, приходили Катерина с Парашкой, стянули с меня обувь. Пытались и штаны снять, но я не дался. Я просто хотел спать. И чтобы все оставили меня в покое.

Должно быть я не особо сопротивлялся, потому что проснулся в одном исподнем. Солнце уже клонилось к закату. Где-то неподалеку монотонно трещал коростель, в ответ ему посвистывал и стрекотал соловей, которому было все равно, когда петь свою песню – утром, вечером или же и вовсе ночью.

На спинке стула уже висел мой черный камзол с серебряными пуговицами, на столе лежала черная треуголка. Гаврила постарался. Он знал, что нынче вечером мне предстоит оправляться на обучение, и потому заранее приготовил наряд, в который я обычно облачался по такому случаю. Ничем особо не примечательный, не броский. Простая дорожная одежда.

В дверь послышался стук, она приоткрылась, и появилось рыжая Гаврилина голова.

– Проснулся, барин? А я уже и сам тебя будить собирался. Ты бы умылся что ли, а то вид у тебя такой, будто ты помирать собрался! Я и воды теплой принес.

И Гаврила показал мне кувшин с водой. А потом взял меня за загривок, склонил над деревянным тазом и давай поливать из кувшина! Совсем как в детстве.

Не такой уж и теплой оказалась та вода. Но я даже вырываться не пытался, потому как знал: это бесполезно. У Гаврилы не вырвешься.

Умывшись, я старательно утерся пушистым полотенцем, и Гаврила помог мне облачиться в свежее одеяние. Старательно застегнул пуговицы на камзоле и пошлепал по щеке:

– Учись старательно, Алешка, чтобы батюшке твоему не пришлось за тебя краснеть на небесах.

– Да я уж и так стараюсь, Гаврила…

– А ну-ка, покажи мне еще раз, как ты умеешь огонек из пальца высекать.

Как с ребенком со мной говорит, право слово! Ну уж покажу, мне не трудно.

Я сжал у Гаврилы перед лицом кулак и поднял большой палец. Щелк! Из-под ногтя выскользнул овальный огонек и затрепыхался под восторженным дыханием Гаврилы.

– Ай да, Алешка, ай, молодца! Даже трубку прикурить можно!

Ну надо же – простейшая эфирная магия, а Гаврила до сих пор ею восхищается. Тут же ничего сложного нет, простое возбуждение низкоэнергетической плазмы, и ничего более.

Палец начало жечь, и я торопливо задул пламя.

– Пошли, Гаврила, отвезешь меня на Васильевский. Ждать меня не нужно, назад сам как-нибудь доберусь.

Перед отъездом я заглянул в комнату Катерины. Она сидела за письменным столом, перед ней были разложены разрезанные дыни, а сама она раскладывала на медной тарелочке слой зеленой плесени.

– Колдуешь? – шепотом спросил я, остановившись у Катерины за спиной.

– Угу, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Колдую, Алешка, колдую. Не уверена, что получится, но опыт поставить стоит. Оборудования у меня не хватает… Слу-ушай, Сумароков! – тут она подняла на меня свое красивое личико. – У тебя, случаем, знакомого алхимика нет?

Знакомого алхимика у меня не было, и я покачал головой. Но сразу добавил:

– У Потемкина спросить надо, у него много ученых людей в знакомцах ходят. Водку они вместе пьют, да по девкам ходят.

– Тоже дело, – уважительно сказала Катерина, возвращаясь к своей плесени. – Завтра же надо будет с ним переговорить… А ты куда собрался на ночь глядя, такой красивый?

Ну уж она как скажет! Красивый… Просто человек приятной наружности.

– Спасибо, – сказал я. – Дела у меня еще есть. Вернусь ночью, ты меня не жди.

Катерина удивленно глянула на меня снизу-вверх.

– Да я и не собиралась! А ты записки мои еще не читал?

– Извини, все как-то не до того было… – я развел руками.

– Ладно. Может и хорошо, что не прочел. Я вот теперь думаю: может сжечь их и забыть обо всем? Мне почему-то кажется, что я у тебя здесь надолго застряла.

Я всем сердцем желал, чтобы это было именно так. Но сказать ней об этом вслух не решился. Только дотронулся ей до плеча – очень нежно, едва ощутимо, чтобы поняла она, что в этом доме она может оставаться столько, сколько пожелает. Хоть до скончания веков.

Я видел перед собой ее склоненную над столом голову, и видел ее изящную шею с небольшой родинкой справа, и в груди у меня даже заломило от какой-то неведомой истомы. И я даже наклонился слегка, охваченный желанием коснуться губами этой прелестной шеи, но вовремя взял себя в руки и резко отпрянул. Катерина вздрогнула, едва не выронив медную тарелочку.

– Сумароков, ты дурак, что ли⁈ – воскликнула она недовольно. – Чего дергаешься? Я из-за тебя чуть всю плесень по полу не раскидала!

– Да и шут с ней, с плесенью, – неуверенно ответил я. – Подумаешь, ценность какая.

– Дурак ты, – снова обозвала меня Катерина. Без злости, впрочем, а как-то совсем по-свойски, по-домашнему. – Там же пенициллин! Без него вы все здесь мрете, как крысы! А если я смогу его извлечь, хотя бы малую толику, это будет… сенсация, мать твою!

Она замолчала, глядя на меня и не мигая при этом. А я не знал, как реагировать на ее слова. Я просто не понимал, что она имеет в виду.

– Ты такая умная, – сказал я немного погодя.

Катерина усмехнулась.

– Что – не понимаешь? – спросила она.

– Не-а… – я помотал головой.

Катерина отодвинула от себя медную тарелочку с плесенью и поднялась со стула. Подошла ко мне, остановилась, неотрывно глядя мне в глаза. Протянув руку, погладила меня по щеке.

– Это не страшно, что не понимаешь, – шепотом проговорила она. – Никто не понимает. Но если все пойдет хорошо, то скоро ты поймешь…

Не отрывая своей ладошки от моей щеки, она подступила настолько близко, что я почувствовал на лице ее дыхание. А потом она дотронулась губами до моих губ и очень медленно, совсем неспешно, стала меня целовать. Горячая розовая пелена опустилась у меня перед глазами. Я почувствовал, как кончик ее языка скользнул меж моих губ, и хотел с жаром ответить на поцелуй, но вдруг Катерина прикусила мне губу.

Я увидел, что она смотрит мне прямо в глаза.

– Уку у-ии… – выдавила она из себя, не раскрывая рта.

Я непонимающе мигнул. Розовая пелена постепенно расплывалась, восстанавливая зрение. Тогда Катерина отпустила мою губу.

– Что? – спросил я хрипло.

– Руку убери, – повторила Катерина негромко.

Я опустил глаза и понял, что одна моя рука лежит у нее на груди, слегка сжимая ее, словно большое спелое яблоко. Опомнившись, я одернул руку.

– Ты же первая начала, – просипел я.

– Я просто тебя поцеловала, – сказала Катерина, обжигая меня дыханием. – А ты схватил меня за сиськи.

– Нельзя? – уточнил я.

– Нельзя, – покачала головой девушка.

– А вот так можно?

Рывком прижав ее к себе, я впился в нее губами. Тяжело дыша и даже всхрипывая, мы снова целовались не меньше минуты, перемазав друг друга слюной. А потом Катерина двумя руками отпихнулась от меня, отпрянула и кулачками принялась утирать лицо.

– Всю обслюнявил, как пес на радостях, – заявила она. – Иди уже! Куда ты там торопился?

Ухмыляясь и подняв руки вверх, я сделал пару шагов назад.

– Как прикажете, повелительница.

– Топай, топай! – прикрикнула Катерина с улыбкой.

И я ушел. Гаврила в экипаже уже меня дожидался. Заметив мое довольное лицо, он с подозрением прищурился.

– А что это ты такой цветущий, барин? Ведь только что был такой вид, что в гроб краше кладут.

– А ты бы нос свой не совал куда не следует! – прикрикнул я.

– Хорошо, хорошо, не буду, – не стал спорить Гаврила. – Только ты уж Катерину не обидь, Алешка, словом злым или делом подлым. Коль уйдет она от нас – тоска тебя возьмет. А как схватит тебя эта тоска, так уже и не избавишься от нее, так и сожрет тебя всего. Попомни мои слова, барин!

– Не обижу, Гаврила, не бойся. Да и не из тех людей Като, кто дает себя в обиду.

– Это точно, – согласился Гаврила. – Ее просто так не согнешь, что тот гвоздь. Жесткая она. И стать у нее, совсем как у императрицы.

Встречных экипажей нам попадалось немного, а когда переправились по мосту на Васильевский остров и свернули на дорогу, ведущую к дому раджи Матхая Мукержи, они и вовсе исчезли.

Несмотря на то, что ночь выдалась светлой, на дороге было достаточно мрачно. Высокие деревья подступали к ней достаточно близко, а порой кроны их и вовсе смыкались над головой, образуя непроницаемый свод, и тогда становилось совсем уж темно. Благо такие участки дороги не были продолжительными, лошади даже не успевали начать волноваться и сворачивать куда ни попадя. Лес быстро расступался, и вновь становилось достаточно светло.

У дома раджи я попрощался с Гаврилой, прошел заросшим, словно индийские джунгли, садиком и постучал в тяжелую изрядно потертую дверь. Открыл мне слуга в белоснежных одеждах и с таким же белоснежными зубами. А может они просто казались такими на фоне очень загорелого лица.

Мы не обмолвились они словом. И хотя виделись уже далеко не в первый раз, я до сих пор не знал имени этого слуги. По-русски он не говорил совсем, а расспрашивать у раджи о его слугах я не решался. Собственно, я и с самим раджой не особо много разговаривал. Все наше общение заключалась в том, что он коротко кланялся, сложив перед лицом ладони, а затем открывал «тайную тропу». Каждый раз это случалось в разных комнатах его огромного особняка. И я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь заходил в одну комнату дважды.

Вот и сегодня слуга проводил меня в новую комнату, которая больше всего напоминала кладовую. Возможно, таковой она и являлась, потому что на многочисленных полках, навешанных по всем стенам от потолка и почти до самого пола, были наставлены какие-то бутылки, крынки, ящики, короба. На крюках висели колбасы и окорока, а про связки лука и ароматных трав я уже и упоминать не стану.

Едва я вошел в эту кладовую, как из темного угла на свет шагнул раджа и сказал несколько раздраженно:

– Вы сегодня задержались, аспирант! Я уже было решил, что вы вообще не явитесь.

– Прошу простить меня, – я почтительно шаркнул ногой. – Всю ночь глаз не сомкнул, занимаясь делами службы, и под вечер меня совсем сморил сон.

О том, что если опоздание и было, то лишь на считанные минуты, я говорить не стал. Однако спросил другое:

– Можно я задам вам один вопрос, уважаемый раджа?

– Вопрос? Что ж, попробуйте, аспирант.

– Граф Румянцев Александр Никифорович действительно являлся бакалавром магии?

Раджа Матхай Мукержи замер и долгое время смотрел на меня совершенно неподвижно, будто и не смотрел вовсе, а просто окаменел на несколько минут. Мне даже не по себе стало. Но потом по лицу его пробежала мелкая рябь, отчего оно слегка поплыло, как бывает, когда смотришь на свое отражение в воде, а где-то рядом в нее упадет камень.

Но все это быстро прекратилось. Рябь исчезла, вместе с ней ушла и окаменелость лица, и раджа сразу расслабился. Но отвечать мне не стал. Вместо этого он взмахнул рукой, и прямо в воздухе между нами очертился светящийся круг. Поток воздуха оттуда ударил в меня и сразу растекся по помещению, оставив после себя легкий запах мокрой травы.

Мешкать было нельзя. Я шагнул в образовавшийся проем, прошел по тропе с десяток шагов и неожиданно вывалился из прохода прямо на лесную лужайку. Воздух плотно колыхнулся за моей спиной, принеся с собой из кладовой аромат копченого мяса.

– Заждался я тебя, аспирант! – услышал я голос Амосова откуда-то слева и сразу повернулся в ту же сторону.

Петр Андреевич сидел на краю поляны в кресле-качалке, а рядом с ним стоял небольшой круглый столик, по примеру того, какой брал с собой в дорогу покойный император для обедов на свежем воздухе. На столике поблескивала боками бутылка белого вина и наполненный бокал на длинной ножке.

Куратор выглядел шикарно, будто только что сбежал со званого ужина из царского дворца. Синий камзол его, расшитый красными и золотыми нитями, выглядел «с иголочки» и сидел так, будто Петр Андреевич прямо в нем и появился на свет. Идеальные кудри белого парика ниспадали на широкие плечи, оставляя на них разводы дорогой пудры.

– Где ж ты пропадаешь, сучий сын Сумароков?

Куратор взял бокал за ножку, отпил почти половину и вернул его на стол.

– Так я ж и не опоздал вовсе, – возразил я, не забывая при этом озираться.

Место, где я очутился, выглядело умиротворяюще. Лужайка была круглой и не очень большой, около двух десятков шагов в поперечнике. По левую руку, за спиной Петра Андреевича, ее закрывали разлапистые деревья в три человеческих роста, а справа оградой служили пушистые кустики, каких я ранее нигде не встречал. А в голубой дали за этими кустами торчал снежный пик, который казался нарисованным рукой гениального мастера.

Здесь явно был разгар дня – солнце хоть и пряталось за пухлыми облаками, но находилось почти в зените.

– Что это? – удивленно спросил я, рукой указав на гору.

– Монблан, – не повернув головы, отозвался Амосов. – Или Фудзияма какая-нибудь. Да и какая тебе, к черту, разница⁈ Все равно мы здесь долго не задержимся. Экзамен уже начался, а потому простейшее предлагаю пропустить. И перейдем мы с тобой, Алешка, сразу же ко второму вопросу… Лови!

Благодарим за внимание к нашему творчеству! На этом открываем подписку. Спасибо всем, кто поддерживает наше творчество рублём! Отдельная благодарность за ваши награды!

Глава 23
Экзамен по эфирной магии и подсадные сущности

Петр Андреевич лениво махнул в мою сторону ладошкой, и я едва успел пригнуться, когда над головой у меня пронесся огненный шар. Обдав жаром, он врезался в землю и тут же пропал. Осталось после него только черное пятно на траве, да струйки дыма, уходящие вверх.

Недовольно поморщившись, Амосов дунул в сторону этого дыма, и тот сразу исчез. Как и пятно на траве.

– Плохо, аспирант, очень плохо! – строго сказал куратор. – Это экзамен по эфирной магии, а не занятия гимнастикой! Ты должен был устранить направленное против тебя магическое воздействие, а не спрятаться от него. Вспоминай живо, чему я тебя учил!

– Вас понял, Петр Андреевич! – Я выпрямился и потер руки. – Растерялся слегка, извиняйте. Уж больно Монблан красиво смотрится. Или Фудзияма… У меня вообще чрезвычайно развито чувство прекрасного!

С этим словами я, щелкнув пальцами, послал в сторону куратора огненную дугу. Это был отвлекающий маневр, и я знал, что Амосову потребуется пара мгновений, чтобы развеять ее, и потому одновременно с этим метнул ему прямо в лицо «лунный маяк».

«Лунный маяк» не имеет плазменного происхождения, и нанести вред человеку, врезавшись в него, не может. Во всяком случае, не в той мере, чтобы этому следовало придавать значение. Но все же крайне малоприятно, когда тебе в голову впечатывается светящаяся аморфная масса с кислым запахом и стекает шипящими потеками.

Именно такую картину я и рассчитывал увидеть секунду спустя. Но Амосов такой возможности мне не дал. Вот что значит магистр! Он даже не стал разделять направленные против него атаки на две составляющие – основную и отвлекающую – а простым движением пальцев избавился от их обеих одновременно.

Огненная дуга, не пролетев и половину пути, из потока превратилась сначала в струйку, потом стала тоньше тлеющей нити, а затем и вовсе исчезла, оставив после себя лишь дымную полоску.

А вот «лунный маяк» не развеялся. Однако он изменил траекторию своего полета, свечкой взвился в высоту и быстро пропал из вида.

– Ты допустил две ошибки, – объявил Амосов, снова взялся за бокал и сделал небольшой глоток. – Вступив со мной в беседу ты не использовал ментальное воздействие, хотя на занятиях показывал заметные успехи в этом направлении. Ты просто отвлекал меня словами, как самый обычный человек. Это тоже имеет свое влияние, но вкладывать эти слова ты должен был не в уши, а прямо в мозг!

Постучав пальцем себе по лбу, он глотнул еще немного вина. И продолжил:

– Вторая твоя ошибка заключалась в ошибочном определении статуса противника. Твоя атака могла оказаться действенной против обычного человека, или даже начинающего мага, но только не против магистра. И мне даже немного обидно от того, что ты использовал так мало атакующих воздействий! В твоем арсенале с десяток средств, каждое из которых может быть либо смертельным, либо сильно травмирующим. Однако ты почему-то решил использовать против меня только два, причем низкоэффективных. «Огненная дуга», аспирант, хороша в веерном исполнении, чтобы напугать или поджечь противника, который стремится тебя окружить. Бить же «огненной дугой» лоб в лоб, все равно что… с помощью косы рубить дрова! А «лунный маяк» вообще не предназначен для атаки. Разве ты этого не знал, аспирант?

Я обратил внимание, что, задав мне вопрос, он неприметно начертил пальцем в воздухе крест. И понял, что ушедший в высоту «лунный маяк» в это момент изменил свою траекторию где-то в небесах и устремился прямиком на меня. Он пока еще не появился в поле зрения, но его присутствие я уже чувствовал.

А потому спрятал руки за спину, незаметно повторил тот же самый жест и негромко щелкнул пальцами.

– Мне это известно, Петр Андреевич! – ответил я нарочито громко. – Но используя «лунный маяк» для атаки, я преследовал две цели.

– Две? – рассмеялся Амосов. – И какие же, если не секрет⁈

– Не секрет. Во-первых, тем самым я показал вам, что даже самое безвредное заклинание, которое обычно применяют для освещения пожароопасных помещений, в умелых руках может превратиться в оружие.

– Ну-у, допустим… – скривился Петр Андреевич. – А во-вторых?

– А во-вторых, я продемонстрировал, что порой даже магистры, сбитые с основной темы отвлеченными разговорами, могут угодить на свой же собственный крючок!

Куратор склонил голову и, набычившись, глянул на меня исподлобья.

– Ты это о чем? – спросил он. – Я порой совсем тебя не понимаю, Алешка!

– Сейчас вы все поймете, Петр Андреевич, – пообещал я. – Дайте мне пару мгновений… – Я поднял вверх два пальца. – Одно… – Я загнул один палец. – Начали!

Когда я загнул второй палец, в воздухе коротко свистнуло, и Амосову на голову, прямо на шикарный белоснежный парик, обрушился «лунный маяк». Могло бы все получиться гораздо эффективнее, но Петр Андреевич в последний момент почуял неладное и успел слегка уклониться. Поэтому «лунный маяк» угодил ему не в макушку, а по большей части по затылку. Но и этого было достаточно, чтобы во все стороны полетели сильно пахнущие брызги. Густые капли потеки по плечам и парику, налипли на щеки, зашипели в бокале с недопитым вином.

Сам же Петр Андреевич от такого удара едва не выпал со своего кресла-качалки, но все-таки не выпал и лишь закачался в нем, глядя на меня растерянным взглядом.

– Сумароков! – взвизгнул он. – Как ты это сделал⁈

– Все, как вы учили, Петр Андреевич, – ответил я, ухмыльнувшись. – Безупречное владение заклинаниями, контроль над силовыми линиями и творческий подход к своему ремеслу!

Амосов неуклюже поднялся с качающегося кресла и принялся отряхивать с себя остатки «лунного маяка». Потом стянул с головы парик, встряхнул его, сплюнул в сердцах и швырнул его на кресло. Хотел допить из бокала вино, но увидел, как там скачут и шипят белые капли, и попросту выплеснул его на траву.

– Пес хитрожопый, такое вино испортил! – выругался куратор. Потом глянул на меня и расхохотался. – Ладно, Алешка, считай, что на это раз переиграл ты меня! Получаешь зачет по эфирной магии. Только не сильно там задавайся! «Эфирка» – самое простое, что может освоить чародей. А с этого дня я начинаю тебя обучать настоящей, тяжелой «гибридной магии». И только освоив ее полностью, ты начнешь свой путь к настоящему мастерству!

Он подкинул бокал с вином в воздух, сделал едва уловимый пасс обеими руками, и бокал растаял без следа. Вместе с ним исчезли потеки «лунного маяка» на камзоле и лице.

– Понял? – грозно спросил Амосов.

– Точно так, Петр Андреевич, понял! – отрапортовал я.

– То-то же! – куратор погрозил мне пальцем. – Кстати, у меня для тебя есть новость. Учитывая, что ты успешно сдал экзамен по эфирной магии, к тебе закрепляется собственный ученик. Так сказать, неофит, которого ты будешь обучать «эфирке». Я представлю вас немного позднее. А пока перейдем к новой теме, аспирант!

Небрежным взмахом руки Амосов изничтожил свое кресло-качалку вместе с великолепным столиком и прошелся передо мной по лужайке, стараясь не наступать на нежные розовые цветочки, проглядывающие среди сочной травы.

– Что тебе известно о гибридной магии? – спросил он, взглянув на меня строго.

Я неопределенно пожал плечами. Представление об этом я и в самом деле имел весьма расплывчатое, четко понимая лишь одно: «гибридка» – и есть та самая настоящая магия, владение которой и делает из обычного аспиранта полноправного чародея. Волшебника в полном смысле этого слова.

– Гибридная магия – это большой раздел магии Синей Линии, всеобъемлющая наука о свойствах магического поля и об управлении им, – ответил я, старательно припоминая все, что ранее слышал о гибридной магии.

– Об управлении⁈ – воскликнул Амосов. – Это весьма распространенная ошибка! Ни один маг, будь он хоть самый растреклятый магистр, не способен управлять магическим полем, которое также принято называть Великим. Возможно лишь использование некоторых его свойств, но даже эта способность не делает мага повелителем Великого поля. Потому как на основе этого поля и создан весь наш мир. А, значит, научиться повелевать Великим полем – означает стать равным Богу. Но я ничего не слышал о магах, равных Богу.

– Я понял вас, Петр Андреевич, – отозвался я со смиренным видом. – Не управлять, а использовать.

– Откровенно говоря, – продолжил куратор, – «эфирка» тоже является частью гибридной магии. Ее поверхностным слоем столь высоких энергий, что они сами готовы выплеснуться в наш мир в виде плазменных шаровых сгустков, огненных дуг и прочих зрелищных забав, которыми так любят бросаться друг в друга молодые маги… Ты ведь тоже не прочь побаловаться этим? А, аспирант?

– Не особо, – не согласился я. – В наше время, когда чародейство находится под сильнейшим государевым давлением, открыто демонстрировать свои магические умения довольно опасно для здоровья. Порой я позволяю себе использовать некоторые психотропные элементы эфирной магии, но только в тех случаях, когда при этом отсутствуют нежелательные свидетели.

– Похвально, похвально… – покивал Амосов. Вид у него стал довольный, как у сытого кота. – Растешь в моих глазах, аспирант! Однако вернемся к гибридной магии, ведь именно о ней сегодня наше занятие… Не стоит считать Великое поле чем-то отдельным от нашего мира. Оно не находится где-то далеко в космосе, оно пронизывает все и вся прямо здесь и сейчас, и все живое на Земле является в каком смысле его порождением. Плодом некоторых его свойств, так сказать. В этом контексте можно считать, что все мы дети Великого поля, которое по праву считается правой рукой Бога. Но лишь только магам позволено испить из его вод той живительной влаги, которую мы называем гибридной магией. И даже наше сознание – это не просто порождение нашего тела, предназначенное для наилучшего изучения окружающего мира. Это суть есть канал, через который личность человека связана с Великим полем! Любого человека, причем, не обязательно мага. Но только маг способен эту связь ощущать.

Подобное утверждение меня слегка покоробило. Нет, моя вера во всемогущество магического поля нисколько не уменьшилась, но все же мнение о том, что мой собственный разум принадлежит вовсе не мне, а Великому полю, мне показалось излишне смелым.

– Я вижу, аспирант, ты сомневаешься в моих словах, – задумчиво произнес куратор. – Хорошо, попробую привести доказательства. Рассмотрим один показательный пример… – Он перестал расхаживать по лужайке и остановился в нескольких шагах от меня, обратившись ко мне лицом. – Что ты думаешь по поводу подсадных сущностей?

Я немного растерялся.

– Подсадных сущностей? Э-э-э… Честно сказать, я вообще ничего не думаю по этому поводу, Петр Андреевич. Как-то никогда не доводилось встречаться. Я, конечно, слышал об одержимых и всяких прочих лярвах, что могут вселяться в девиц, и тогда те принимаются распутничать и гулять с мужчинами почем зря… Но на этом мои познания и заканчиваются! Знаете, обычно мне все это представлялось в эдаком шутливом свете.

Амосов приставил ко рту кулак и негромко в него кашлянул.

– Шутливом… – повторил он, качая головой. – Ничего веселого в том не вижу! И сейчас попробую в этом тебя убедить, аспирант.

Он внезапно замолчал и задрал голову вверх, да так сильно, что лицо почти исчезло из поля зрения, но зато его крепкая шея с мощным округлым кадыком, наоборот, стала отлично видна. Кадык этот двинулся вверх-вниз пару раз и замер. Петр Андреевич вдруг стал похож на статую в саду князя Бахметьева, разве что был одет.

– С вами все хорошо? – обеспокоенно уточнил я, когда понял, что мой куратор пребывает в неподвижности уже некоторое время. И это не было неподвижностью человека, вдруг впавшего в задумчивость, а скорее она была какая-то трупная, словно окоченевшая.

Амосов мне не ответил. Я встревоженно протянул руку, собираясь коснуться его плеча, но меня остановил короткий смешок, раздавшийся где-то совсем рядом. Словно прямо у меня за спиной.

Я поторопился развернуться, но никого не обнаружил.

«Показалось», – подумал я и вновь подался к своему куратору, но и на этот раз прикоснуться к нему у меня не вышло.

«Тебе не показалось, Алешка, – раздался голос Амосова. – Это действительно я говорю с тобой, дурень ты эдакий!»

Я уставился на него, пока еще ничего не понимая в происходящем. Голос бесспорно принадлежал Петру Андреевичу, но недоумение вызывал не сам голос, а его источник. Исходил звук вовсе не со стороны замершего в неподвижности тела куратора, а из некой точки, расположенной где-то рядом со мной, но я никак не мог понять откуда именно.

– Петр Андреевич! – окликнул я с беспокойством. – Поясните, что здесь происходит. Я не совсем понимаю…

Я снова потянулся и на этот раз коснулся плеча своего куратора. Он даже не пошелохнулся, и головы не опустил. Создавалось впечатление, что он и в самом деле превратился в гипсовую статую. Тогда я толкнул его сильнее, и сразу услышал недовольное: