Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 228 (всего у книги 286 страниц)

Увидев Катерину, Мишка немедленно подскочил с койки и принялся смущенно оправляться.

– Вольно, – скомандовала ему Катерина.

Мишка засмущался еще сильнее.

– Как он? – хмуро спросил я, кивнув на Ваньку.

Поморщившись, Мишка помотал головой:

– Все так же. Лучше не становится.

Я указал на Катерину:

– Это Романова Катерина Алексеевна, моя кузина из Новгорода. Она обучена врачебной науке и давеча весьма успешно оказывала помощь князю Бахметьеву.

– В самом деле? – Мишка глянул на девушку с изрядной долей изумления. – Я уже слышал эту историю… Да что там – весь Петербург уже об этом судачит! А вы вот, значит, какая, сударыня… Вы и Ваньку нам на ноги поставите?

– Если не помрет, то на ноги встанет, – резко ответила ему Катерина. – Давайте уже глянем, что там у нас с ним плохого случилось…

Она подошла к Ваньке, спустила с него одеяло и приложила ко лбу руку. Ванька немедленно открыл глаза и уставился на Катерину туманным взглядом.

– Ангел… – пробормотал он. – Миш, ко мне ангел явился. Красивая такая, сил нет… Наверное, пора мне, Мишка… Ты уж прости меня, если что не так вышло…

– Помолчите, больной! – прервала его Катерина.

Зачем-то прижала два пальца ему к шее, что-то тихонько зашептала, сама себе в такт качая головой.

– Ладно, сгодится, – наконец сказала она. Повернулась ко мне. – Жар у него, не меньше тридцати восьми. Но это даже хорошо, значит организм борется. Лишь бы температура выше не поднималась, иначе может не выдержать. И пульс высокий, за сотню.

– Ангел… – снова прошептал Ванька и, протянув руку, взял Катерину за грудь.

Она шлепнула ему по пальцам.

– Брысь! Ты смотри: того и гляди богу душу отдаст, а сам туда же!

– Он у нас такой, – с гордостью подтвердил Мишка.

– Все вы такие, – ответила ему Катерина.

Склонившись над Ванькой, он срезала с него серую с пятнами крови повязку и бросила ее на пол.

– Грязища у вас тут! – сказала она недовольно. – Как можно в такой грязище жить?

– Да чисто, кажись, – ответил Гогенфельзен, недоуменно озираясь.

– «Кажись»… – передразнила его Катерина. – Ну-ка живо открыли здесь все окна, пусть проветрится!

– Ну так ведь… – начал было Мишка, но я его пихнул локтем в бок: мол, не спорь с ней, хуже будет.

Пока мы открывали окна, Катерина осматривала рану с весьма критическим видом.

– Кто у вас доктор в полку? – спросила она у Ваньки, который не отводил от нее глаз столь откровенно, что у меня даже ревность слегка взыграла.

– Врачует нас штаб-лекарь Петров, сударыня.

– А почему бы вам было сначала этого Петрова не зарезать, а потом уже друг на друга кидаться? – спросила она.

– Не положено штаб-лекарей резать, – усмехнулся Ванька. – Их у нас не так много.

– Не так много – это хорошо, – покивала Катерина. – Вреда меньше будет.

Тут к ним и мы с Мишкой подошли, встали почтительно неподалеку. Катерина на нас внимания не обращала – она кончиками пальцев надавливала на грудь вокруг раны. Ванька болезненно морщился, но терпел.

– Рана не очень глубокая, но видны следы нагноения, – говорила Катерина, скорее сама себе, нежели кому-то еще. – Больной находится в сознании, но у него сильный жар. Пот обильный, но не липкий, и это хорошо. Сердцебиение наполненное, кровяное давление скорее повышенное, чем пониженное. Это тоже хорошо. Явных признаков сепсиса нет… По краям раны кровь высохла, но из-под корки сочится гной. Вокруг раны видно покраснение и опухлость – вероятнее всего воспалительный процесс пока локальный и внутрь не ушел… Я бы рекомендовала глубокую чистку раны с обрезанием загнивших краев и курс антибиотиков.

На этом месте Катерина подняла на меня глаза и почему-то очень глубоко воздохнула.

– А я предлагаю прижечь рану порохом! – объявил Мишка.

Катерина посмотрела на него очень долгим взглядом, а потом ткнула ему пальцем прямо в лоб.

– Жопу себе порохом прижги, Михаил, – сказала она, и Мишка надолго остался стоять в неподвижности с раскрытым ртом.

А Катерина повернулась ко мне.

– Алешка, неси мне теплую прокипяченную воду, – потребовала она. – Я видела в углу на входе самовар… Михаил, вот тебе простыня, нарви ее на полосы.

Она выставила на стол графин с водкой, который я захватил из дома. Подумав, протянула его Мишке.

– Глотни, а то вид у тебя совсем уж ошалелый.

Мишка послушно глотнул прямо из графина, закашлялся.

– Крепкая? – спросила Катерина.

– Очень, – просипел Мишка в ответ.

– Это хорошо. А теперь смочи тряпку водкой и тщательно протри стол и Ванькину кровать. И вот этот стул! – она придвинула к изголовью койки стул с высокой спинкой.

Глава 19
Заплесневелая дыня, жабья икра и другие прелести

Мы с Мишкой быстро и беспрекословно выполняли все, что нам приказала Катерина. А сама она тем временем застелила сиденье стула у изголовья койки куском простыни и выставила на нее водку. Также выложила пинцет, купленный мной в аптеке Иосифа Фрида, и нож, взятый из дома. Старательно протерла их водкой, потому и со своими ладошками сделала то же самое.

– Я мог бы целовать эти ладони день и ночь, – прошептал Ванька, глядя на Катерину затуманенным взглядом.

– Ага. И в морду бы схлопотал, – заверила его Катерина. За словом в карман она по-прежнему не лезла. – Сейчас будет больно, Вань, но тебе придется потерпеть. Палку в зубы вставить, или так обойдешься?

– Обойдусь, – слабо улыбнулся Ванька.

Но нет, не обошелся. Едва Катерина принялась чистить ему рану, как Ванька стиснул зубы так, что их скрип стало отчетливо слышно. Тогда Катерина сделала Мишке жест головой, и тот моментально ее понял. Скрутил в тугой жгут обрывок простыни и вставил его Ваньке в зубы. Тот сразу вцепился в него, как изголодавшийся пес вгрызается в брошенную ему кость. Катерина еще раз промыла рану и продолжила обрезать ее гноящиеся края. Продолжалось это несколько мучительных минут, в течение которых Ванька обливался потом, тихо рычал, испачкал кровью жгут у себя во рту, но все же терпел.

Закончив кромсать и чистить несчастного Ваньку, Катерина еще раз обтерла водкой ему грудь вокруг раны, накрыла ее чистой салфеткой и наложила повязку. Мокрой салфеткой утерла ему пот с лица и оставила ее лежать у него лбу.

– Все! – объявила она. – Давайте ему больше пить чистой воды, и мокрую салфетку меняйте три-четыре раза в час. Это хорошо снимет жар. Завтра я снова приеду и еще раз прочищу рану от остатков гноя. Если воспаление не уйдет внутрь, то жить он будет долго и счастливо.

Она склонилась над Ванькой и похлопала ему по щеке.

– Эй, раненый боец! – позвала она. – Будешь жить долго и счастливо?

Ванька слабо улыбнулся.

– Буду, мой ангел, – пообещал он. – Обязательно буду.

– А на дуэлях снова драться будешь?

– Буду, мой ангел! – опять ответствовал Ванька.

– Тьфу на тебя! – в сердцах сказала Катерина. И повернулась ко мне. – Алешка, я сделала все, что могла. Можно возвращаться.

На выходе из казармы нам повстречалась целая толпа гвардейцев, которые уже были наслышаны: лечить Ваньку Ботова прибыла та самая девица, что ночью оказывала помощь раненому князю Бахметьеву. Среди них я приметил своих старых знакомцев, братьев Орловых, всех пятерых. Были они как на подбор – огромные, крепкие и хитростью не обделенные. Друг за друга они стояли стеной, и потому все вокруг знали: обидишь одного Орлова, а врагов заведешь пятерых. Да врагов крепких, дружных и крайне злых.

Впрочем, со всей этой славной пятеркой я до сей поры состоял в приятельских отношениях. И со старшим Иваном, и с Федором, и с Алексеем, а также с Гришкой и Владимиром.

– Красавица… – перешептывались гвардейцы, когда мы проходили мимо.

– Настоящий ангел.

– Да ладно вам! Она сама богиня! – эту фразу, кажется, пробормотал Григорий Орлов.

Катерина наверняка слышала все эти слова, но никак на них не реагировала, лишь улыбалась, но совсем слегка, почти незаметно. Однако, когда мы уселись в экипаж, улыбаться она перестала.

– Твоему другу очень повезет, если его организм сам справится с инфекцией, – сказала она. – Сейчас все эти гвардейцы восхищаются мной и считают едва ли не богиней, но все вмиг переменится, если Ботову станет хуже. Из ангела я сразу превращусь в ведьму.

Гаврила шевельнул поводьями, и лошади потянули экипаж по дороге. Колеса громыхали, коляска раскачивалась, и мы с Катериной то и дело сталкивались друг с другом плечами.

– Но ему ведь не станет хуже? – несмело уточнил я. – Ты же все хорошо сделала! Мне показалось, что ему сразу стало лучше.

– Если бы тебя сначала пытали, а потом отпустили, тебе тоже на какое-то время стало бы лучше, – возразила Катерина. – Но если завтра его состояние ухудшится, то я уже ничем не смогу ему помочь. Разве что…

– Что? – быстро спросил я.

Катерина пальцем почесала себе бровь.

– У вас есть рынок, где продают дыни? – спросила она.

Я несколько удивился. Только что речь у нас шла о жизни и смерти человека, а теперь вдруг ей захотелось сладенького. Я, конечно, уже несколько привык к ее странностям, но порой они меня изрядно коробили.

– Дыни… – повторил я. – Если ты хочешь дыню, то можно заехать на Финский рынок. Туда часто с южных земель завозят всякие сладости. Это будет дорого, но найти можно.

– Тогда мы едем на Финский рынок, – громко объявила Катерина. – Гавр! Эй, Гавр! Поезжай на Финский рынок! – И снова повернула ко мне свое прелестное личико. – Только имей в виду, Сумароков: нам нужна не всякая дыня. Нам нужна испорченная мускусная дыня, которая уже покрылась плесенью.

Тут я удивился не на шутку. Всякие бывают пристрастия у людей, конечно, но о подобном я слышал впервые.

– Испорченная? – переспросил я удивленно. – С плесенью? Да как же ты ее кушать-то будешь?

– А мы не будем ее кушать, Алешка! Плесень с этой дыни мне нужна для приготовления лекарства, которое может лечить зараженную кровь. Говорят, можно использовать все что угодно, не обязательно дыню, но я предпочитаю классический рецепт.

– Ясно, – ответил я, хотя мне вовсе ничего не было ясно. Кроме того, наверное, что Катерина все-таки немножко ведьма. И для приготовления своих ведьмовских снадобий использует всякие необычные компоненты. – А жабья икра тебе для этого лекарства не понадобится? Я тут неподалеку одно болото знаю…

За эти издевательские слова я немедленно получил звонкий подзатыльник, и даже голову в плечи втянул от неожиданности. Нет, все-таки Катерина исключительно отчаянная девица! Я на своем веку еще никогда не встречал девушку, которая позволяла бы себе так обращаться и разговаривать с мужчинами, как это делала Катерина. Казалось, ее вообще ничего не смущает.

А может быть это качество всех красивых девушек? Не знаю, не знаю…

– В отличие от некоторых, ничего магического я делать не обучена! – заявила Катерина строго. – Ты думаешь, я не заметила, как ты заворожил того разбойника на дороге, убедив его, что у тебя в пустой руке пригоршня золота?

Я смущенно потупился.

– Так вот, Алеша: я так делать не умею, – продолжала выговаривать мне Катерина. – Медицине я обучалась в специальном заведении, и даже имею немного практики в лечении людей. Из дынной плесени я попытаюсь извлечь хотя бы толику пенициллина. Этот гриб можно вырастить и на обычном хлебе, но в первые сутки ему требуется изрядное количество глюкозы, чтобы грибница развилась и окрепла, и дыня на мой взгляд для этого – лучший материал. Еще мне понадобится рыбная мука, как источник азота, и еще немного уксуса…

Тут Катерина замолчала и отвернулась. Я подумал, что она обижена на меня, и не хочет больше разговаривать, и уже открыл рот, чтобы извиниться за свою неуместную иронию, но, подняв на нее глаза, понял вдруг, что и не обижается она вовсе. Она просто что-то старательно вспоминала, потирая наморщенный лоб.

– Плохо, что я не помню весь процесс, – сказала она. – Я понимаю, что много пенициллина таким способом мне не добыть, но если это позволит мне хоть как-то облегчить состояние больного, если это не даст ему сдохнуть от полиорганной недостаточности, то я будут считать, что не зря просиживала штаны в университете…

Тут она снова обратила на меня свой строгий взгляд и поинтересовалась:

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

Вопрос был совершенно излишним. Мало того, что я представления не имел, что такое пенициллин, глюкоза и полиорганная недостаточность, так я еще и представить себе не мог в каком таком университете обучалась Катерина, чтобы потом иметь возможность заниматься врачебной деятельностью. Может быть она имеет в виду Московский университет? Или же обучалась где-то за границей?

Черт меня подери… Как много вопросов, и как мало на них ответов! Впрочем, меня это нисколько не смущало. Я был рад и тому, что она не держит на меня обиды.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – весело отозвался я.

– Я так и думала.

Думала она… Одним своим появлением она вызвала фурор во всем Преображенском полку. И если уж братья Орловы прониклись к ней уважением, то можно было не сомневаться: все преображенцы отныне будут почитать ее, как величайшего лекаря в истории. Если, конечно, Ванька Ботов завтра не помрет…

Тут я вспомнил про другого ее пациента – сиятельного князя Бахметьева, и сразу же встрепенулся:

– Като, с Круглого рынка нам нужно будет заехать в усадьбу Бахметьева. А потом и ко мне на службу – я должен передать Шепелеву свой рапорт. Он голову с меня снимет, если император потребует от него отчет о произошедшем, а он между тем ни сном, ни духом!

Впрочем, в первую очередь нам пришлось заехать именно на службу – здание «сыскного приказа» находилось как раз на полпути к Круглому рынку, лишь небольшой крюк пришлось сделать. Заметив у входа шикарную карету с цветным гербом, я понял, что генерал-полицмейстер находится на рабочем месте. И что меня ждет непременный нагоняй.

Шепелев действительно находился в своем кабинете и, увидев меня, так и подскочил с кресла.

– Алешка, сучий ты потрох! Где тебя черти носят⁈

– Так ведь вас с самого утра разыскиваю, Яков Петрович! – не растерялся я. – Домой к вам заезжал даже, да не застал. Рапорт вот хотел передать, – я вынул из-за пазухи сложенный вчетверо рапорт и с коротким поклоном вручил его своему начальнику. – Лично отправляться к государю с докладом я не решился, да и не увидел в том острой необходимости. Преступник покончил с собой на месте, однако личность его не позволяет мне самостоятельно принять решение о дальнейших действиях. Все-таки граф Румянцев – далеко не последнее лицо в государстве, под его началом состоит коммерц-коллегия…

– Да закрой ты свой рот! – прикрикнул на меня Шепелев, жадно вчитываясь в мою бумагу.

Тем не менее я счел необходимым добавить:

– Я как раз собирался навестить князя Бахметьева – справиться о его здоровье и опросить о вчерашних событиях.

– В этом нет надобности, – заверил меня генерал-полицмейстер, не отрывая глаз от рапорта. – Я уже побывал у князя, не более получаса как вернулся от него. Все с ним в порядке, доктор Савичев уже у него, и состояние пациента его радует. Твоя кузина хорошо над ним вчерась поработала…

Тут он впервые оторвал глаза от рапорта и глянул на меня немного насмешливо.

– Да-да, камер-юнкер, наслышан я уже о вчерашних подвигах твоей родственницы! И откуда только у людей таланты такие находятся, а? Не подскажешь, Алешка?

– А наш род вообще полон всяческих талантов, Яков Петрович! – заверил его я.

– Я это заметил, – резко ответил Шепелев. Продолжив чтение рапорта, он тем не менее вместе с этим продолжил и свои объяснения: – Опросил я уже князя Бахметьева, дай бог ему здоровья. Так вот: он понятия не имеет с какой такой стати граф Румянцев в него выстрелил.

– И как же все это произошло? – полюбопытствовал я.

– Да очень просто! Прямо во время фейерверка граф отозвал князя в сторону, под предлогом, что им срочно необходимо обсудить какой-то вопрос. Но стоило им только отойти в сторону, как граф достал из-под какого-то куста два заряженных пистолета и без всякой причины выстрелил в Бахметьева. А затем уже и в себя пулю всадил. А перед этим знаешь, что он сказал?

Шепелев наконец дочитал мой рапорт и кинул его на стол. Глянул на меня вопросительно.

– Не имею представления, ваше высокородие! – совсем по-военному рявкнул я.

– А сказал он, Алешка: «Господи, спаси и помилуй». Трижды сказал, очень громко, и только потом себе в башку выстрелил… Странно, да?

Но лично я ничего странного в том не видел. Румянцев прекрасно понимал, что после того, как он нажмет спусковой крючок, жизнь его прервется, и не ждет его уже ничего хорошего, только лишь адское пекло. Возможно, он увидел в тот момент и саму смерть, пришедшую за ним, и был так напуган, что три раза подряд попросил бога спасти его от адского пламени. И рад бы он был отказаться от самоубийственных планов, но смерть уже было не остановить. И она положила свои холодные костлявые пальцы на его руку, сжимающую пистолет, и помогла ему спустить курок.

Меня даже передернуло слегка, когда я представил себе эту картину. Но Шепелев воспринял мое движение, как согласие с его словами.

– То-то и оно! – сказал он, погрозив мне пальцем. – Граф очень боялся смерти, он не хотел умирать, и тем не менее выстрелил в себя. Спрашивается: почему? Что заставило его сделать это? А? Сумароков, ты чего молчишь, подлец эдакий⁈

– Думаю, ваше высокородие! – отозвался я. – Но в голову пока ничего не приходит.

– В голову ему не приходит… – проворчал Шепелев. – В башку твою дурную ничего и не придет, пока следственные действия не произведешь! Или же ты придумал какой-то другой способ раскрытия преступлений?

Я помотал головой. Говорить генерал-полицмейстеру то, что преступление сие изначально можно было считать раскрытым, я не стал. Поскольку понимал, что хотя преступник и обнаружен, но причины, побудившие его совершить преступление, нам совершенно неизвестны. И ежели Шепелев на докладе государю-императору сообщит, что дело о покушении на князя Бахметьева закрыто и не нуждается у дальнейшем дознавании, я уверен: он услышит в свой адрес слова не более лестные нежели те, что я услышал только что.

– Никак нет, не придумал, Яков Петрович! – ответил я. – Полагаю, будет полезным опросить родных графа Румянцев, а также его знакомых из ближнего круга.

Шепелев ткнул пальцем мне в пуговицу на камзоле.

– Правильно мыслишь! Вот этим ты сегодня и займешься. А я немедленно отправлюсь к государю и доложу ему, что следствие по делу будет продолжается вплоть до выяснения причин, побудивших графа Румянцева на столь страшный поступок… Ну всё, всё! – Шепелев дважды громко хлопнул в ладоши. – Давай, Алешка, действуй! Времени у нас не так много, как ты думаешь. Уже завтра император спросит у меня, что нам удалось накопать. И его не устроит ответ, что следствие продолжается без особых успехов! Живо, живо!

Я поторопился покинуть кабинет генерал-полицмейстера. В коридоре мне повстречались двое полицейских, под белы рученьки ведущих к подвалу косматого мужика лиходейского вида. Время от времени он начинал вырываться, и тогда сразу же получал кулаком по затылку. Когда я проходил мимо, полицейские дружно впечатали лиходея в стену, чтобы почтительно пропустить меня.

– Желаю здравствовать, ваше благородие! – в один голос рявкнули полицейские.

Я лишь приветственно кивнул им в ответ. Косматый лиходей смотрел на меня сквозь слипшиеся пряди не очень-то дружелюбно. Попахивало от него скверно. А на руках я заметил подсохшую кровь.

Вернувшись в экипаж, я приказал Гавриле отправляться на Финский рынок. По дороге мы почти не разговаривали. Катерина сидела, погрузившись в какие-то свои, неведомые мне мысли, а я думал о том, как правильно составить разговор с родными графа Румянцева. Род их был знатный, влиятельный, а обстоятельства предстоящей беседы были весьма щепетильными.

С одной стороны, граф являлся в этом деле главным подозреваемым. Причем преступление было совершено вопреки здравому смыслу. По всем правилам дворянского этикету, Румянцев должен был открыто высказать князю Бахметьеву свои претензии и потребовать удовлетворения. И уже после это – при секундантах! – он мог с чистой совестью заколоть его шпагой. Ну или застрелить из пистолета, если уж ему более по сердцу именно такой способ отправить на тот свет неугодного человека.

Подобный способ сведения счетов ни у кого не вызвал бы недоумения или недовольства. Дуэль – она и есть дуэль. Никто бы тут и следствия особого не наводил. Опросили бы секундантов – и дело с концом.

Но, с другой стороны, граф Румянцев был в этом деле единственным пострадавшим, если не считать ранения князя Бахметьева, на поверку оказавшегося не таким уж и опасным. Его родные вправе требовать установления всех обстоятельств, побудивших графа на столь безумный поступок.

И я почему-то не сомневался, что они будут считать Румянцева именно жертвой в этом деле, а никак не преступником.

М-да… Чувствую, интересный мне предстоит разговор!