Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 279 (всего у книги 286 страниц)

Глава 17
Маленькое путешествие в Лисий Нос и кое-кто из местных жителей

Сразу открывать ворота хлева, в котором были заперты наши лошади, мы не решились. Защитный знак в виде трех лежащих на боку крестов, нарисованный углем на воротах, почему-то начал светиться. Не ярко, а едва заметно, так, что при дневном свете или даже в сумерках вряд ли это можно было заметить. Однако сейчас, в темноте, свечение видели все, и остановились перед воротами в нерешительности.

Кто его знает, как сработает этот защитный знак? А вдруг как упадет замертво тот, кто попытается нарушить запрет и откроет ворота? Или же поразит его гром какой? Ну, или же просто паралич хватит? Вовкулак и тот не смог пробиться внутрь, а он малый крепкий, против такого и гром мог оказаться бессильным!

Но все вопросы снял, разумеется, Тихомир. Он бесцеремонно растолкал нас, остановился перед воротами и натуральным образом плюнул на ворота. Ей-богу! Сначала с силой сморкнулся в себя, а потом смачно так харкнул прямо на нарисованный защитный знак, отчего тот зашипел, испустил пар и растаял прямо у нас на глазах.

– И это все? – удивился Кушак.

– Волшебно! – согласилась Настя. – Могли бы меня попросить, я бы тоже так сделала.

Лошади были напуганы. Они жались к дальней стене хлева и боялись выходить наружу. Их можно было понять: наверняка они ощущали присутствие нечисти гораздо лучше людей и буквально лишились сил от страха. Лишь почуяв близость хозяев, лошади витязей почувствовали себя спокойнее. Да и наши тоже, глядя на них, успокоились.

Ждать в Соломянке нам больше было нечего, и мы тронулись в путь до Лисьего Носа. Белый серп нарождающейся луны висел, цепляясь за край черного облака, и он провожал нас на протяжении всего пути. Едва мы выбрались за околицу, как мир снова наполнился звуками, которых так не хватало в Соломянке. Там на все звуки словно был поставлен запретный знак, вроде того, что Тихомир нарисовал на воротах хлева.

Ничто извне, казалось, не проникало в Соломянку, но как только мы покинули некий невидимый глазу предел – запрет рухнул, и стало ясно, что даже ночью мир полон звуков и движения. Кричали какие-то птицы, журчала вода неподалеку, в ней плескалась ночная рыба. Шелестела листва на легком ветру, поскрипывали стволы, щелкали сучья – всевозможных звуков было полным-полно!

А вот вой вовкулака уже слышен не был. Первое время еще встречались на дороге его гигантские следы, но очень скоро и они куда-то пропали – должно быть свернул оборотень в лес, или еще куда. И притаился сейчас где-нибудь во тьме, раны свои зализывает и решает, как же жить он будет до следующей седмицы, коли печенки человеческой так и не попробовал…

Интересно, а печень зверя лесного удовлетворит вовкулака? Или же ему обязательно человеческую подавай? А еще лучше – девичью?

Плохо дело, если ничем другим он питаться не способен. Это означает, что мы лишили оборотня его пищи, а голодный оборотень ни за что не оставит Соломянку в покое, покуда не насытится. А может и в Лисий Нос пожалует, если о Соломянке у него остались не самые приятные воспоминания.

Много нехороших дел может натворить голодный оборотень. Он и в сытом-то виде не самый желательный сосед, а уж если проголодается… М-да… Пожалуй, у жителей Соломянки есть повод задуматься о какой-то защите от вовкулака. Может быть, им все же стоит поскрести по сусекам, да нанять добротного охотника за нечистью? Ведь скупой платит дважды, как говорится. Если так и дальше пойдет, то народу в Соломянке будет становиться все меньше и меньше, а значит взнос с каждого двора для охотника за нечистью будет все больше и больше.

– А может и не сожрать он меня хотел вовсе… – сказала вдруг Настя.

А голосе ее слышалась некая задумчивость. Казалось, что она уже давно размышляет на этот счет, и сейчас просто решила поделиться своими соображениями.

– Что значит: не сожрать⁈ – не понял Кушак. – Это оборотень! Нечисть поганая! Умял бы он тебя за милую душу, и не побрезговал… А для чего еще ты ему нужна была? Или, ты думаешь, что ожениться он на тебе возжелал? Да ты бы померла враз!

– Не говори ерунды! – вскипела Настя. – Тоже мне придумал: ожениться! Слово-то какое! Между прочим, мне показалось, что и не самец это был вовсе. Не волком он обернулся, а волчицей! Вы просто не видели его глаза!

– Да видели мы его глаза! – возмущенно ответил ей Беляк. – Горят, словно угли в костре. Где ты таких волчиц встречала?

– Вы просто ничего не понимаете! – прокричала Настя. – Я сердцем почуяла, что есть в этом оборотне что-то женское! Не так как-то он меня прижимал, не по-мужски…

– Ну, конечно, не по-мужски, – тут же согласился с ней воевода. – Он же зверь дикий. В лес бы тебя уволок, брюхо когтем распорол и печенку бы вытащил. А может и так ее сожрал бы, не вытаскивая… Почем мне знать, как они ее употреблять любят?

Я был согласен с воеводой. Но и Настино наблюдение показалось мне любопытным. Не стала бы она пустословить и сочинять почем зря. Не в этих обстоятельствах, во всяком случае. Какой ей резон придумывать историю о женской сути вовкулака?

Но точку в этом вопросе поставил опять-таки Тихомир. Он внимательно выслушал доводы каждого и сообщил с невозмутимым видом знатока:

– Вовкулаки не делятся на самцов и самок. Это вам не обычный зверь, который появляется на свет божий после соития отца с матерью. А обращаются они из умерших людей, если почили те в первый день полнолуния, а могила их оказалась в месте кривого сплетения линий магического поля. Вот тогда на седьмой день из могилы выйдет вовкулак. Не женщина он и не мужчина, а самый настоящий оборотень. Вот только не слышал я раньше, чтобы они человеческой печенкой питались.

– А чем же тогда питаются вовкулаки? – заинтересовался Беляк.

– Я не так уж много знаю о них, – кивнув, продолжил Тихомир. – Говорят, под городом Черниговом вовкулак повадился скотину таскать, и вскорости веси окрестные почти без скотины и остались. И только охотник за нечистью этот вопрос порешал. Еще на Псковщине вовкулак набеги делал, так тот телят любил. Всю молодь перетаскал, покуда ему другой охотник голову с плеч не снес… А вот чтобы людей пожирать – такого я не слышал. Случались, конечно, смерти разные, но это только в тех случаях, когда крестьяне сами хотели защитить свой скот и отловить чудище. Вот тогда оборотень мог и человека убить. Но чтобы печень его есть – нет, такого я не слышал.

– Так то на Псковщине! – воскликнул Кушак. – Там и звезды, наверное, другие над головой висят. Вот у них вовкулак и покладистый пошел, незлобивый. А у нас места дикие, и оборотни им под стать. Нашему вовкулаку человека слопать – что в два пальца свистнуть… Сам я не встречал ранее его никогда, но так люди рассказывают. А люди врать не станут. Зачем людям врать?

– Люди много что сказывают, – хмуро возразил ему Добруня Васильевич. – Да не все правдой оказывается.

– Наш вовкулак тоже поначалу только скотину таскал, – задумчиво сказал Беляк. – А потом будто случилось что. Будто распробовал он человечинки, и уже остановиться не смог.

Тут и я разговор решил поддержать, потому как заинтересовал он меня больно. Что-то не укладывалось у меня в голове. Чуял я своим чутьем сыщика сыскного приказа, что есть во всей этой истории какая-то недосказанность. Не простой нечистью был этот вовкулак, ох не простой!

– Игнат из Соломянки сказывал, что первыми людьми, которых пожрал местный вовкулак, были пахарь Тугоух и его сын Тимошка, – сказал я, уже видя, как поднимаются вдалеке стены Лисьего Носа. – Баба его, Матрена, вроде как мертвой прикинулась, или же вовкулак вовсе ее не заметил – в общем, трогать ее не стал. Но Тугоуха с Тимошкой на части изорвал. Хотя скотины в Соломянке наверняка было полно. Ее и сейчас там хватает.

– Это верно! – охотно согласился со мной Добруня Василевич. – У Тугоуха в хлеву корова с теленком стояли, да еще бычок в закрытом стойле. А там хлев такой – ногой по воротам пни, так они и развалятся. Но вовкулак не соблазнился таким лакомством, ему обязательно человечина понадобилась. Вот и спрашивается: почему так?

Настя неожиданно встрепенулась в седле, отчего сразу стала заваливаться набок, но я, как и всегда, успел поймать ее за шиворот и усадить обратно.

– Так может он уже успел к тому времени полакомиться человечиной! – воскликнула она, даже меня не поблагодарив. По-моему, она и не заметила моей помощи. – Я знаю, если медведь, к примеру, с голода попробует человеческого мяса, то ничего иного он уже есть не захочет. Вот так и появляются медведи-людоеды. Их уже невозможно перевоспитать и потому просто убивают… Так могло и с вовкулаком вашим получиться. Где-нибудь в лесу наткнулся он на случайного путника, а тот с оружием на него набросился. Вот вовкулак его и сожрал.

На лицах моих спутников отчетливо проступало сомнение. А Кушак так тот даже свой шлем на голове почесал зачем-то.

– Если бы я в лесу случайно повстречал вовкулака, – сказал он с задумчивостью в голосе, – то ни за что не стал бы набрасываться на него с оружием. Я развернулся бы и побежал в обратную сторону с такой быстротой, что никакой вовкулак меня не догнал бы!

Настя взглянула на него, наморщившись.

– Кушак, дорогой, не позорь меня, – сказала она. – Как же ты жениться на мне собрался, если своей трусостью хвалишься?

Тут за помощника своего вступился воевода. Он поворотил к Насте голову, сморкнул на землю, зажав одну ноздрю, и ответил:

– А это вовсе не трусость, Настасья Алексеевна, а самый что ни на есть разумный подход! Ежели нету ради чего голову свою сложить, так лучше поберечь ее. Пригодится еще она и людям и тебе самому в первую очередь… А что насчет женитьбы, так я рад, что ты прислушалась к словам моим, и согласие свое Кушаку даешь. Я вам такую свадьбу устрою – весь Лисий Нос три дня пьяным лежать будет!

Настя похоже растерялась.

– Так ведь и не давала я еще согласия своего, – пробормотала она.

Но как-то несмело это у нее вышло, так что даже и не услышал ее никто, кроме меня, вероятно. Вроде как и возразила, а вроде как и нет. И испуганно покосилась на меня при этом. Неодобрительно цыкнув, я покачал головой.

А Кушак между тем, заслышав воеводины слова, обрадовался очень. Вид у него сразу стал довольный, и даже гордый какой-то, словно он выиграл главный приз на каком-то большом ристалище. И призом этим была наша Анастасия свет-Алексеевна. Или кто она там на самом деле по батюшке? Я и сам уже запутался. Андреева, кажись…

Когда мы добрались до стен Лисьего Носа, уже начинало светать. Небо слегка посинело, звезды принялись исчезать одна за другой, и вскоре на нем уже был виден только серп нарождающейся луны да яркое пятнышко Венеры.

У ворот нас, разумеется, в этот час никто не ждал. Стены здесь были высотой в три человеческих роста, и ворота такие же, и собраны они были из прямых сосновых стволов, остро заточенных на самых концах. Слева от ворот располагалась наблюдательная площадка, но никакой стражи я там не заметил. Задремала стража перед рассветом, должно быть.

Мы остановили лошадей в десяти саженях от ворот, и Добруня Васильевич сначала внимательно осмотрел стены, приставив ладонь к бровям, а затем коротко, но очень пронзительно свистнул.

Наверху тут же что-то загрохотало, потом над частоколом мелькнуло копье, а следом показалось и бледное лицо с куцей бородкой. Вероятно, этот человек стоял на коленях, потому что в следующее мгновение он уже подскочил, и сразу оказалось, что частокол едва ли достает ему до груди.

– Кто там пожаловал⁈ – крикнул страж, потирая кулаком глаз. – По ночам никого не пущаем, так что ждите, покуда утро не наступит! Приказ воеводы!

– Ты что ж, Симеон, не признал меня что ль? – зычно ответил ему Добруня. – Отворяй ворота, да поскорее, а то изголодались мы уже. Много сил забрала у нас драка с вовкулаком!

Заспанный страж немедленно перегнулся через частокол и некоторое время всматривался, пытаясь внимательно рассмотреть наши лица в утреннем сумраке. Потом встрепенулся и замахал руками кому-то, находящемся снизу по ту сторону ворот.

– Неждан, скорее отворяй ворота! Воевода с помощниками вернулись! Живые…

За воротами тут же загрохотало, застучало деревом по дереву, затем одна воротина с протяжным скрипом приоткрылась, и наружу высунулась лохматая голова с треугольной бородой и испуганно вытаращенными глазами.

– Добруня Васильевич, ты что ль?

– А ты еще шире зенки свои распахни, Неждан! – посоветовал ему воевода. – Может тогда и признаешь воеводу своего.

Неждан уперся в воротину двумя руками и пошире отодвинул ее, открыв проход, через который мог бы проехать всадник. Воевода тронул свою лошадь и первым въехал в Лисий Нос. За ним неторопливо проследовал Кушак и, мотнув головой взад, на нас с Настей и Тихомиром, сообщил важно:

– Эти с нами…

– Вовкулаки? – уважительно спросил Неждан, внимательно осматривая Настю.

– Совсем ты глупый ты, Неждан! Вовкулака от человека отличить не можешь… Это невеста моя Настасья, да брат ейный, Лексеем зовут. С ними маг покойный.

– Так не было ж у тебя невесты, когда с вечера в Соломянку отправлялись!

– С вечера не было, – согласился Кушак. – А к утру вишь – появилась.

– Дурное дело не хитрое, – понимающе покивал Неждан. – А призрак тоже с вами?

– Это маг Тихомир из войска Истиславова, в Зеркальный замок направляется. Плохи дела у князя совсем. Разбили его беценеки, к Суздалю он отступил. Сын его Ратмир убит. Что сталось с нашей дружиной нам пока неизвестно, но мы надеемся, что ушли они вместе с князем за стены Суздаля.

Неждан глубоко вздохнул и пятерней взлохматил и без того лохматые волосы.

– Плохие новости вы принесли, плохие… А что же с вовкулаком?

Мы уже все прошли в ворота и двинулись за воеводой через заставленную крытыми телегами площадь к большому бревенчатому дому в два этажа, чья крыша темнела на фоне быстро розовеющего неба. Неждан закрыл за нами ворота и теперь шел рядом с Кушаком, ухватившись за седло и быстро перебирая короткими ногами.

– Повстречали мы вовкулака. В доме старосты в Соломянке. Побили мы его знатно, да и он нас знатно побил.

– Понимаю – все друг друга побили! – нетерпеливо сказал Неждан. – Так где ж он теперь?

– Убёг, – коротко отозвался Кушак. – Весь израненный и убег прямо в лес. Сызнова его ловить придется.

– Вот незадача… – Неждан отпустил седло и остановился. Потом повернулся и направился обратно к воротам.

А мы вскоре подошли к тому самому дому в два этажа и у самого крыльца спешились. Кушак подхватил Настю с такой легкостью, словно она вообще ничего не весила, и спустил ее с лошади на землю. Настя тут же развязала узел между ног, оправила юбки и сдула с лица вихрастую рыжую прядь.

– А нас тут кормить будут? – спросила она, осматривая дом. – Я бы поела уже чего-нибудь. Только корку хлеба в доме у старосты и нашла…

– Ты нашла там хлеб? – удивился я с некоторым даже возмущением. – И сама все сожрала? Я, между прочим, тоже голодный! Я, между прочим, тоже ничего не ел!

– Ты меня оставил там, как приманку на вовкулака! – в свою очередь возмутилась Настя. – Приманка не должна быть голодной… К тому же кусок был маленький и черствый. Я чуть не подавилась им, когда этот вонючий оборотень меня через крышу тащил.

– Так ты его грызла, даже когда вовкулак тебя схватил⁈ – воскликнул я.

– К тому времени я уже смирилась с тем, что чудовище меня сожрет, но не согласна была умирать от голода… И вообще – ты чего ко мне прицепился⁈ Куска хлеба пожалел для бедной девушки?

Качая головой, я привязал наших лошадей к длинной жерди у самого крыльца, куда уже поставили своих скакунов воевода с помощниками. Из дома выбежало трое заспанных мужиков. Двое тут же кинулось разбираться с лошадьми, а третий остановился напротив Добруни.

– Ну как, воевода-батюшка, вышло у тебя изловить вовкулака? – поинтересовался он.

Добруня только махнул рукой и разу направился в дом. Кушак же заботливо взял Настю под локоток и указал на крыльцо.

– Добро пожаловать в дом воеводы нашего, Настасьюшка. Там и откушаем, чем бог послал. Да и ты, Лексей, проходи…

Глава 18
Разумная жена воеводы и польза утренней пробежки

В доме воеводы уже поднялась суета. Повсюду сновали какие-то девки с ведрами и горшками, отроки с котелками, бабки с блюдами, на которых что-то источало такой аромат, что начисто лишало всякой воли. Повсюду вспыхивали свечи, по лестнице бегали сверху-вниз и обратно какие-то дети, и в первый момент это напомнило мне какую-то неразбериху, граничащую с паникой.

Но очень скоро я понял, что за всей этой неразберихой стоит некое очень чуткое руководство, так что не прошло и нескольких минут, как в просторной комнате, расположенной сразу же за сенями с узкими оконцами, был накрыт большой стол с различными яствами. Стояло здесь несколько кувшинов с вином, деревянные блюда с крупными кусками остывшего мяса, тарелки с пирогами, зажаренные до черна перепелки.

За столом к нам присоединилась весьма пышная баба лет тридцати, с пухлыми щеками, пухлой грудью, пухлым задом – и вообще видом своим очень напоминающая румяное облако, спустившееся с небес прямо на скамью у стола. Ее звали Расава, и была она женой воеводы. Сам Добруня Васильевич был с женой сдержано нежен. Он погладил ее по плечу, расцеловал в щеки и позволил ей наложить себе на блюдо куски мяса покрупнее, да половину распаренной репы с длинными луковыми перьями.

На Настю Расава косилась изначально с подозрением, и даже с какой-то неприязнью, но потом, видимо, она показалось ей излишне тощей, растрепанной и вообще – никакой не соперницей, и успокоилась.

О делах она у мужа своего ничего не выспрашивала, ждала, наверное, когда он сам сочтет нужным ей рассказать. Но Добруня о поездке в Соломянку не проронил ни слова.

Зато Беляк соловьем заливался! Выпив чарку вина, показавшегося мне кисловатым и излишне крепким, он принялся хвастать, как закидал вовкулака стрелами со своими заговоренными наконечниками. А выпив еще чарку, так вообще подскочил со скамьи и очень подробно стал показывать процесс сражения. Где стоял воевода, где падал Кушак, как трепыхался я под чудовищной лапой вовкулака. Даже как орала в истерике Настя он очень похоже изобразил.

Расава слушал его очень внимательно, не перебивая и внешне не выражая никаких эмоций. И даже присутствие призрака за столом ее нисколько не смущало, словно ей частенько доводилось потчевать ранним завтраком разных бестелесных сущностей.

Только в ударных местах, когда Беляк вскрикивал, изображая тяжелый дар мечом или замах булавой, она с каким-то сомнением прищуривалась.

Когда же Беляк наконец покончил с рассказом и устало вернулся за стол, вновь припав к чарке с вином, она сказала:

– Ну надо же, а мне мой батюшка сказывал, что вовкулаки не едят людей. Только скотину таскают, говорил. Да и рогов у них отродясь не было. А вот те оборотни, что детским криком кричат и человеческой печенкой балуются, так они по-другому зовутся…

И тут, после этих самых слов, у меня в голове что-то так и щелкнуло. И как будто занавес распахнулся, открывая истинное положение вещей, ранее скрытое за пеленой тумана.

– Шмыга! – громко сказал я, рывком поднявшись со скамьи.

Расава глянула на меня снизу вверх и одобрительно кивнула.

– Все верно, Лексей. В наших местах их называют шмыгами. Эти оборотни получаются только из мертвых девиц, и они очень опасны для людей. Они поедают человеческую печень, чтобы остановить разложение собственного трупа. И еще они ищут себе подходящую девицу, в чье тело они хотели бы вновь воплотиться. А если верить тому, что мне сейчас рассказал Беляк, наша шмыга себе такую уже нашла!

И она выразительно посмотрела на притихшую Настю.

– А чего это вы на меня все смотрите⁈ – спросила та.

Она поднесла ко рту руку с зажатым в ней куском рыбьего пирога, но так и замерла, окаменела даже. Только брови ее сами собой сдвинулись на белом лбу.

– Шмыга… – негромко повторил Добруня Васильевич, медленно качая головой. – Шмыга…

Он словно бы на вкус пробовал это слово, отламывая от него по кусочку.

– А Расава ведь дело говорит, – согласился Кушак. Он глотнул из своей чарки еще вина и рукавом утер губы. – Я слышал о таких. Но не знал, что они в наших местах водятся.

– Они нигде не водятся! – возразила Расава. – Они просто появляются из мертвых девиц, если звезды складываются определенным образом. Но сдается мне, что она не станет ждать следующей седмицы, чтобы явиться вновь. Она уже выбрала себе новую плоть и же скоро придет за ней… Я все сказала!

Настя совсем с лица сошла. Она опустила свой кусок пирога на стол и потрясла головой.

– Что значит «все сказала»? Нет уж позвольте! «Новая плоть» – это вы о ком? Это вы обо мне, что ли⁈ Это за мной она явится?

Выпучив глаза, она смотрел на Расаву и потрясала растопыренными пальцами. Вид у нее был какой-то испуганно-удивленный. Причем, больше испуганный, чем удивленный, и мне даже стало ее жаль в какой-то мере. Всегда неприятно осознавать, что ты приглянулся нечистой силе, и она начала за тобой охоту. Тут у любого настроение испортится.

– В самом деле, братцы, ерунда какая-то получается, – вставил свое слово Беляк. – Получается, что шмыга в Соломянке поначалу только скот таскала, а потом поняла, что человечина повкуснее будет, и принялась людей направо и налево убивать почем зря?

– Ни черта ты не понял, брат Беляк! – сказал я.

Отодвинув скамью, я вышел из-за стола, снял с крюка свою перевязь со шпагой, надел через плечо, а за спину повесил меч Тихомира. Повернулся к воеводе.

– Добруня Васильевич, где говоришь в Лисьем Носе жители Соломянки остановились на ночь? Поговорить мне надобно кое с кем. По душам.

Добруня понял меня сразу же. Он одним глотком допил свою чарку, крякнул и тоже вышел из-за стола. Кольчугу свою, подранную вовкулаком (или же шмыгой, как теперь выяснилось), он уже, понятно дело, снял, и теперь щеголял в шитой красными узорами рубахе, подпоясанной кожаным ремешком с медным кольцом на боку для крепления ножен. Пригладив бороду, Добруня нацепил меч, и мы с ним вышли из дома.

Уже совсем рассветало, хотя солнце пока и не проклюнулось даже из-за городских стен. Наших лошадей у коновязи видно не было – должно быть, увели их работники на конюшню. Сновали вокруг люди, таскали какие-то тюки, корыта, вязанки дров. Похоже, что рабочий день в Лисьем Носу начинался с первыми лучами солнца.

Когда мы отошли от дома и по кривой улочке пошли вглубь города, нас догнал Кушак.

– Погодьте меня, – сказал он, пристраиваясь рядом. Отдышавшись, добавил: – Не могу спокойно пироги с квасом трескать, покуда невесте моей шмыга грозит. А вдруг как это дело у шмыги выгорит, и она моей Настеной обернется? Мне-то что тогда делать? Как же я узнаю, что это уже и не Настасья моя, а шмыга ужасная?

– Узнаешь, Кушак, обязательно узнаешь, – заверил его воевода. – Вот как ночью в полнолуние полюбишь ее покрепче, да заснешь потом сном крепким, вот тогда она брюшину тебе когтем своим острым вскроет и мордой волчьей в печень вцепится. Тогда-то ты все и узнаешь, Кушак. Да только поздно уже будет, потому как не поможет тебе уже никто. Так что с ентим делом нужно сейчас разобраться…

Воевода свернул в узкий проулок, едва протискивающийся меж высоких оград, за которыми виднелись острые крыши каких-то строений. Друг за другом мы проследовали проулком, затем повернули на улицу, с рядами бревенчатых бараков по обе стороны, и вывела нас эта улица к прямоугольной площади, венчающуюся длинным амбаром. Широкие ворота его были распахнуты настежь, у самого входа были привязаны несколько козочек. Одну из них старательно доила в невысокую кадушку крепкая баба лет двадцати пяти – двадцати семи.

Когда мы подошли к ней, она подняла на нас глаза, признала воеводу и лучисто заулыбалась.

– Утречко доброе, воевода-батюшка! Молочка козьего не желаете отпробовать?

Воевода покачал головой:

– Благодарствую, но уже досыта откушал.

Тут и я к ней обратился:

– А скажи-ка нам, добрая женщина, кузнец ваш, Сваржич, туточки еще, или уже в Соломянку отбыл?

– Дак здесь был недавнысь… До ветру ходил, а потом сызнова в амбар вернулся. Там и ищите.

Баба обтерла руки о подол, взяла кадушку в обнимку и налила из нее молоко в пузатую крынку. Протянула мне.

– На вот, испей, добрый молодец… – Она осмотрела меня с прищуром. – Одежка на тебе какая-то странная.

– Так я издалека прибыл сюда, добрая женщина.

Теплое молоко оказалось очень густым, жирным, и сделав всего пару глотков, я вернул бабе крынку.

– Благодарствую…

Мы вошли в амбар. Был он широким и очень длинным. Сотни на полторы шагов, не меньше. Несмотря на то, что окон здесь не было вовсе, а заменяли их лишь нечастые широкие промежутки промеж бревен, было тут достаточно светло. Пахло сеном и скотиной. Жители Соломянки, остановившиеся здесь на ночевку, уже проснулись. Бабы наскоро собирали скромные перекусы на расстеленных прямо на земле платках, дети еще нежились, с головой зарывшись в сено. Где-то в отдалении отрывисто кричал младенец, а мать его успокаивала.

– Сияна, дай ему сала кусок пососать! – гаркнул кто-то из мужиков. – В платок заверни и пущай чавкает!

– Да где ж я тебе сала здесь возьму⁈ – крикнула ему в ответ Сияна, баюкая младенца размашистыми движениями.

– Ну тогда палец вместо сала заверни! – загоготал мужик.

Ему вторили несколько глоток. Впрочем, смех этот быстро затих. Мы с воеводой и Кушаком прошли от ворот вглубь амбара шагов двадцать и только тогда остановились, осматриваясь.

– Мы ищем Сваржича, кузнеца из Соломянки! – сказал я громко.

На нас смотрели вопросительно. В амбаре стало очень тихо. Какой-то старик, сидящий на высокой охапке сена с коркой хлеба в руках, спросил хитро:

– А чегой-то он вам понадобился с утра пораньше? Лошадь подковать требуется? Так здесь у него ни гвоздей, ни молотка нету. В Лисьем Носе свой кузнец имеется, вот к нему и обращайся… Вот воевода знает, – тут старик признал, наконец, Добруню, – у него и поспрошай!

Воевода приветственно кивнул старику, подходя ближе.

– Тут дело личное, дед Живун, – сказал он. – Разговор у нас к Сваржичу имеется. Поспрошать кое-что нужно.

– О чем поспрошать? – живо заинтересовался дед Живун.

– А вот это уже не твое дело. Неча свой нос совать, куда не просят! Признавайся, где кузнец, не морочь мне голову!

Говорил воевода строго, такой тон у любого отобьет охоту спорить или же уходить от вопроса шутейными фразами. Вот и дед Живун сразу почуял серьезность ситуации.

– Ну так ведь… – начал он. И вдруг смолк, замер, поднеся корку хлеба к самому лицу. Взгляд его был направлен куда-то нам за спины, и мы все трое одновременно развернулись.

Я увидел только, как в ворота амбара кто-то очень быстро юркнул – только спину его и успел заметить, да лапти огромного размера. Кушак долго не размышлял, сразу же кинулся следом, а за ним, переглянувшись, и мы с воеводой.

Впрочем, толку от того, что Кушак выскочил за беглецом первым, было немного. Был он грузным и не особо проворным. В открытом бою сбить его с ног было бы непросто, и выстоять под его ударами смог бы разве что вовкулак, а вот в погоню я бы его отправлять не стал. А потому, ткнувшись ему в спину у самых ворот, оттолкнул в сторону, увидел в конце площади убегающего со всех ног кузнеца и кинулся следом за ним.

Я знал, что догоню его. Видно было, что человек этот достаточно крупный, но был он коротконогий, и бегал ничуть не лучше Кушака. На площади я его догнать не успел, но, когда он свернул на примыкающую улочку, я в конце концов настиг его и пнул по ногам, одновременно с этим с силой толкнув в спину. Кузнец пролетел несколько шагов вперед, рухнул на землю и кубарем прокатился еще пару саженей.

Я подскочил к нему, схватил за плечо и рывком перевернул на спину. Кузнец испуганно закрылся руками, думая, наверное, что я собираюсь его бить. У меня, впрочем, таких намерений не было и в помине.

– Эй, кузнец! – тяжело дыша, сказал я. – Ты чего убегаешь, как ошпаренный? Думаешь, у меня других дел нет, кроме как с тобой в догонялки играть?

– Да испужался я, – тоже тяжело дыша признался кузнец. – Чего это ты меня разыскивать взялся? Чего тебе от меня нужно?

– Поговорить надобно! – резко сказал я.

– Ну так говори, коли надобно…

Тут к нам подбежали наконец и воевода с Кушаком. Кузнец их признал, но по нему не видно было, чтобы он им сильно обрадовался. И вообще, вид него был какой-то поникший. Серый у него был вид, скорбный какой-то. Ну, а чего тут удивляться: дочь родную не так давно схоронил!

Было кузнецу уже изрядно за сорок, и хотя телом он был крепок еще, но лицом совсем иссох. По впалым щекам шли сверху вниз длинные морщины, теряясь в куцей бороде.

– Утречко доброе, Сваржич, – подойдя, сказал воевода и протянул кузнецу руку.

Тот взялся за нее и поднялся с земли. Искоса глянул на Кушака и поклонился нам всем троим.

– Ну что, кузнец, – сказал я, – в амбар вернемся, или же здесь поговорим, чтобы не слышал никто?

– Уж давай лучше здеся, – сказал Сваржич. – Что за вопрос у тебя такой срочный, что рано по утру человека пришлось беспокоить?

– А ты сам не догадываешься? – хмуро спросил Добруня.

– Есть у меня мысли разные, но не чаю какие из них верные, а какие нет, – признался кузнец. – Так что лучше будет, если вы сами спрашивать будете, а уж я отвечу, чего знаю.

Тут к нему шагнул Кушак, и уже набрал к грудь воздуха, чтобы чего-то спросить, но я остановил его, подняв руку, и сказал:

– Сегодня ночью, Сваржич, мы все втроем, и с нами были еще Беляк, чародей призрачный да сестрица моя Настя, ночевали в Соломянке…

Я обратил внимание, как после этих слов кузнец побледнел. Только что он был серым, а тут вдруг стал пепельным, а на шее красные пятна проступили.

– А чего ж вы там делали? – пробормотал он, отводя взгляд. – Всем известно, что в ночь на седмицу в Соломянке лучше не появляться, потому как туда вовкулак приходит… Только тот, кому жизнь не мила, в ночь на седмицу там ночевать останется!

Я нарочито весело рассеялся и хлопнул кузнеца по плечу, отчего тот вздрогнул. Но не хлопок мой был тому причиной – не такой уж он вышел и тяжелый, – а само мое прикосновение. Словно рука моя была раскалена, и обожгла тело кузнеца прямо через грубую холщовую рубаху.

– А нам не страшно, Сваржич, не страшно! – воскликнул я. – Или ты думаешь, что четверо богатырей и маг, в битве убиенный, испугаются какого-то там вовкулака? Ты думаешь, они в доброй драке одолеть его не смогут, и не изрубят на куски мечами своими, «на бритву» заточенными?

Кузнец пошатнулся. Взгляд его замутился, и мне показалось, что он сейчас упадет, и потому придержал его за руку. Возможно, именно поэтому кузнец и не упал, а в следующее мгновение пришел в себя, испуганно глянул на нас по очереди и едва слышно пролепетал: