Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 269 (всего у книги 286 страниц)

Николай Иванников. Дейлор Смит
Белый маг

Глава 1
Дела, о которых не стоит забывать

Экипаж остановился у самых ворот, и Гаврила сразу же спрыгнул с козел. Скрипнула калитка, темный угловатый силуэт моего слуги растворился в сумраке, а затем что-то громыхнуло. Заскрежетали засовы. Створки ворот медленно распахнулись, освобождая проезд.

Вновь возникнув из сумрака, Гаврила взял лошадей под уздцы и завел экипаж во двор. Я же, соскочив на дорожку, подал руку Катерине. Она приняла ее, сошла с экипажа и осмотрелась с таким видом, словно впервые в жизни видела этот двор и этот дом. А я помог спуститься Анастасии Алексеевне, которая вид имела весьма растерянный, и неторопливо направился к дому.

– Ты обратил внимание, что калитка не была заперта? – спросила Катерина, семеня рядом со мной.

Я хмуро кивнул. Разумеется, я это заметил. Но при этом понятия не имел, побывал ли здесь кто-то без спроса, или же это мы сами, покинув дом через Федькину «тайную тропу», забыли про калитку.

Парашка выпрыгнула из экипажа последней и сразу побежала отпирать двери. Гаврила между тем повел лошадей к конюшне – распрягать и напоить.

– Взгляни на окна, – шепнула мне Катерина, когда мы шли к крыльцу.

Но я и без того уже заметил, что ставни на окнах гостиной распахнуты. Но крючками на случай ветра они закреплены не были, а значит, непохоже, чтобы это Гаврила забыл их закрыть. Хотя… В той спешке, в какой мы покидали дом, всякое могло случиться.

– Вижу, – отозвался я негромко, подымаясь по ступеням крыльца.

– И что думаешь?

– Одно могу сказать точно: это были не воры. Они не стали бы возиться со ставнями.

– И кто же тогда?

– Не знаю.

Парашка все еще ковырялась с замком и никак не могла с ним совладать, шипя и сыпля проклятьями, как старая прачка. Я хотел было забрать у нее ключи и сам открыть засов, но уже в следующее мгновение понял, что дело тут вовсе не в кривых Парашкиных руках. Просто замок не был заперт, и Парашка напрасно пыталась провернуть ключ еще раз.

Я легонько похлопал Парашку по плечу, а когда она обернулась, то прижал к губам палец и коротко махнул рукой в сторону: «Исчезни…» Кивнув, девка соскочила с крыльца, тут же присела на корточки и уставилась на меня снизу-вверх с любопытством.

Не глядя отстранив Катерину с Настей от дверей, я извлек из ножен шпагу. Приоткрыл двери, выждал несколько мгновений, а затем бесшумно скользнул внутрь, во тьму. Остановился, прислушиваясь. И еще мне нужно было время, чтобы глаза привыкли к темноте.

Никто на меня не набросился, не принялся валить на пол и вязать руки. Полная тишина царила в доме. Если кто и проник сюда с дурной мыслью, то он уже давно покинул дом, прихватив с собою, возможно, что-нибудь ценное.

«Лишь бы батюшкин палаш не утащили», – подумал я, сожалея, что не догадался припрятать его куда подальше на время своего отсутствия.

А ведь еще в доме было полно столового серебра. Картины кое-какие. А вот денег, кажись, я нигде на видном месте не оставлял. Все, какие были, с собой прихватил, а основная же их часть хранилась в особом железном ящике, спрятанном под полом в моей комнате. Даже в случае пожара он уцелел бы, и ничего не сталось бы с моим капиталом.

Глаза мои постепенно привыкли к темноте, и я начал различать очертания мебели в гостиной. На камине стали видны подсвечники, а они серебряные, между прочим. И их никто не украл. Значит, не воры то были вовсе, а мы сами впопыхах забыли и про калитку, и про ставни, и про дверной замок.

Я сделал несколько шагов вглубь комнаты и наткнулся на стол. Кивнул сам себе: так и должно быть. А если вот здесь пошарить рукой, то должен стоять стул…

Нащупав спинку стула, я похлопал по ней и вкруг стола подошел к камину. Нашел огниво, запалил трут и зажег свечи одну за другой. Гостиная осветилась, и в тот же миг за спиной моей раздался негромкий кашель.

Я стремительно развернулся, выставив перед собой шпагу. Теперь, в свете нескольких свечей, я явственно увидел человека, сидящего в кресле у окна. Поза его была расслабленной, нога на ногу. Одну руку он держал на животе, а второй упирался в подлокотник, кулаком подперев тяжелый угловатый подбородок.

– Все правильно, Алексей Федорович, так много лучше, – заявил он. Голос у него был приятный, чуть хрипловатый и какой-то баюкающий. – Я уже устал вас ждать. Пока было светло, читал «Ведомости», которые нашел у вас на столе. А потом задремал, знаете ли… Удобное у вас кресло, черт подери! Пожалуй, я мог бы проспать в нем до самого утра, не воротись вы сейчас.

Шпагу я на всякий случай не опускал, и окинул быстрым взглядом комнату: нет ли тут еще кого-то, кого мне следует опасаться? Но в гостиной больше никого не было. Этот странный господин находился здесь в полном одиночестве, и даже оружия при нем я не заметил. Вероятно, он снял с себя свою шпагу, чтобы не мешала ему сидеть в кресле. В МОЕМ кресле.

– Кто вы такой, черт возьми⁈ – спросил я резко. – Что делаете в моем доме?

– Жду, когда же вы наконец вернетесь, – с готовностью уверил меня странный гость. – Потому как вы находитесь на службе государевой, но упорно отлыниваете от своих служебных обязанностей!

Скользнув взглядом по столу, я увидел широкую перевязь с ножнами, из которых торчал фигурный эфес шпаги. Тогда я опустил свою, и почувствовал себя при этом несколько неудобно. И еще одно: кажется, я узнал этого человека. Это был тот самый господин, которого я видел у императорского дворца, беседующим с гвардейским офицером. Правда, тогда на нем был черный плащ и широкополая шляпа, и лицо его я рассмотрел крайне плохо, но у меня в тот момент не было ни единого сомнения с том, что он состоит на службе в Тайной канцелярии. Не сомневался я в этом и сейчас.

– Я испросил у генерал-полицмейстера небольшой отпуск, в котором и нахожусь, – сухо ответил я. – А вы поступили весьма опрометчиво, проникнув в мой дом без дозволения… Вы понимаете, что я мог бы вас заколоть, и был бы в своем праве?

Человек рассмеялся. Зубы его сверкнули перламутровым блеском, и мне показались, что верхние клыки у него заметно длиннее других зубов. Нечто подобное мне доводилось видеть в Сагарском княжестве. И весело мне там не было. Во всяком случае, смеялся я там не часто.

– Ну, это вряд ли! – возразил человек. И поторопился добавить: – Я имею в виду не ваше право, а то, что вам удалось бы меня заколоть. Колоть мы, знаете ли, и сами могём. Но прибыл я сюда совсем по другому поводу…

Он поднялся с кресла, вытянулся и коротко кивнул.

– Разрешите представиться, Алексей Федорович: Данил Андреевич Глотов, следователь Канцелярии тайных и розыскных дел. Веду дело о злонамеренном похищении государыни-императрицы Марии Николаевны.

Я задумчиво покусал губу.

– Допустим… Но это не проясняет, зачем вы вломились мой дом, мсье Глотов.

На это мсье Глотов нарочито громко хмыкнул.

– Ну-у, «вломились» – это вы слишком громко заявили! Калитка была распахнута настежь, входные двери вы тоже не удосужились запереть на засов… Что мне оставалось делать? Сюда в любой момент могли забраться воры и вынести все ценное. Подсвечники, я смотрю, вон у вас серебряные. И наверняка еще что-то ценное в доме найдется… Считайте, что я остался здесь с целью охранять ваше имущество. Это третья причина, по которой я здесь нахожусь.

– И какие же первые две? – поинтересовался я.

– Во-первых, я должен сообщить вам о необходимости явиться завтра не позднее девяти часов утра на аудиенцию к светлейшему князю Черкасскому. Тема предстоящей беседы мне, к сожалению, неизвестна, но уверяю вас: светлейший по пустякам не вызывает.

Я смотрел на него, набычась и не двигаясь, даже не моргая. Глотов говорил о предстоящей аудиенции у светлейшего, как о чем-то рядовом, будничном, что случается если не каждый день, то довольно-таки часто. Но если у них там, в Тайной канцелярии, это и являлось рядовым событием, то для меня это действительно было чем-то из ряда вон. Собственно, еще ни разу в жизни я не общался с князем Черкасским с глазу на глаз. Всегда при нашем общении присутствовали другие люди – придворные, гвардейцы, кавалергарды. Даже государь-император однажды был свидетелем нашей беседы! Хотя и беседой это было назвать сложно – так, перекинулись парой ничего не значащих слов. О погоде говорили, кажись…

– А, во-вторых, Алексей Федорович, я должен задать вам пару вопросов о том деле, следствие по которому я ныне провожу.

– Слушаю вас, Данил Андреевич, – все так же, набычась и не моргая, сказал я. – Задавайте свои вопросы, я с удовольствием на них отвечу.

По виду Глотова стало понятно, что он очень обрадовался моей готовности сотрудничать. Даже лицом просветлел и сообщил воодушевленно:

– Не далее, как вчерась утром у вас состоялась аудиенция в покоях государыни Марии Николаевны. Дежурный офицер Дашков подтвердил это. Как и то, что встреча эта состоялась вне привычного протокола. Вы явились без предварительных договоренностей и смогли убедить государыню принять вас. Это так?

– Точно так, мсье, – ответствовал я немногословно.

Я как никто знал, что излишняя говорливость с людьми такой профессии может привести к самым непредсказуемым последствиям. Если тебе есть что скрывать, то не стоит давать следователю лишних ниточек для зацепки. За подобную ниточку можно размотать очень неплохой клубок, и если в твоих планах нет оказания помощи следствию, то язык лучше держать за зубами.

– Тогда позвольте поинтересоваться о цели вашего визита к государыне, – продолжил Глотов.

Я уже был готов к этому вопросу. Собственно, я был готов к нему еще вчера утром, и потому не заставил себя ждать.

– Цель моего визита не имела под собой никакой секретной подоплеки, а потому ничего утаивать я не стану.

– И правильно сделаете, Алексей Федорович! – с самой благожелательной улыбкой заверил меня Глотов. – Потому как в Канцелярии тайных и розыскных дел имеются специальные люди, которые могут очень легко вытянуть из человека то, что он всеми силами стремится скрыть!

Я прищурился. Мне казалось, что такой взгляд должен был заставить моего оппонента внутренне содрогнуться.

– Вы мне угрожаете, мсье? – сухо спросил я.

Глотов сразу же замахал руками.

– Упаси господь, Алексей Федорович! Тьфу на вас! Если вам пришла в голову мысль о пытках, то уверяю вас: вы ошибаетесь! Подвалами Тайной канцелярии можно пугать детей и всяких там слабых разумом людишек. – Тут он мне подмигнул. – Но мы-то с вами знаем, что простая процедура «открытой книги» может дать следствию в сотню раз больше, нежели вырывание ногтей или забивание клиньев промеж пальцев, не так ли?

– Вам виднее, – ответил я. – Тем не менее мне скрывать нечего. Я обращался к государыне с нижайшей просьбой принять при дворе мою кузину Катерину Романову, успевшую стать известной благодаря своим познаниям в медицине. И даже получил согласие на это.

– Но встреча их так и не состоялась? – быстро уточнил Глотов.

– Разумеется, она не смогла состояться, – ответил я очень холодно. – Государыню, как вы изволили выразиться, злонамеренно похитили… Кстати, у вас уже есть какая-то версия, кто бы это мог сделать?

– Ну, конечно, у нас есть версия! И не одна. Смею заверить вас, что каждая из них проверяется со всей тщательностью. К примеру, есть мнение, что это дело рук тех же злодеев, что вложили пистолеты в руки камергера Лефорта и графа Румянцева. Другие полагают, что это сделали маги, обиженные на притеснения, которым они подвержены в последние годы. Третьи думают, что к похищению причастен лейб-гвардеец, сопровождавший государыню на богослужение в церковь Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Я же со своей стороны проверяю другие, менее вероятные версии…

– Рад слышать, что моя причастность к этим событиям наименее вероятна, – перебил я Глотова. – Мне больше нечего добавить к своим словам, мсье. Где находятся двери в этом доме вы уже знаете.

Несколько мгновений Глотов пристально меня разглядывал, потом усмехнулся и покачал головой. Сгреб со стола свою перевязь, взял со стула плащ со шляпой, которые я ранее не заметил, и последовал к выходу. В дом в ту же минуту ворвался Гаврила с пистолетом в руке. Резко остановился и вскинул оружие, направив его на следователя. Но тот даже не замедлил шага, словно бы и не заметил препятствия на своем пути. И, наверное, он сшиб бы Гаврилу с ног мимоходом, если бы тот не успел отскочить в сторону.

– Мне его пристрелить? – запоздало спросил Гаврила, когда Глотов уже шагнул за порог. Но тут же разочарованно махнул ему вслед пистолетом. – А-а-а, опоздал уже… Как же он проник в дом интересно?

– Думаю, мы забыли запереть двери. Калитка, кстати, тоже была открыта.

– Может, работница запереть забыла? – предположил Гаврила.

– Какая еще работница?

– Баба с соседней улицы, которую я за пятак нанял за лошадьми на конюшне ухаживать, покуда нас дома нет. Кота опять же кормить полагается. Совсем он у нас одичал, Пенициллин наш. Руку мне давеча оцарапал, да за палец укусил… Так мне его догнать, барин? Мне недолго. А коли нет, так и пуля догонит.

В ответ я зажмурился, потрясая головой.

– Это следователь из Тайной канцелярии, вопросы про государыню задавал. Ищут, кто же ее похитить мог.

Гаврила перекрестился и сунул пистолет за пояс. Нынче ему самолично пришлось рыть могилу и укладывать в нее обескровленную голову государыни, так что любое упоминание о ней вызывало у него вполне понятный трепет.

Императрицу мы похоронил в дальнем углу нашего сада, прямиком в том месте, где ее голова с частью плеча упала наземь, отделенная от остального тела захлопнувшимся проходом «тайной тропы». Даже гроб изготавливать не пришлось. Матушка выделила для этой цели красивый сундучок, в котором собирала приданное для Санечки, а Гаврила выстелил его красной тканью, на которую и уложили голову государыни. Все вещи, взятые Марией Николаевной с собой в дорогу, мы уместили тут же, под головой.

Пока проделывали все эти процедуры, камер-фрейлина Голицына несколько раз теряла сознание. На нее больно было смотреть. Она словно бы высохла, и лицом была даже не бледной, а скорее какой-то серой. Небольшой холмик обложили дерном, воткнули деревянный крест, постояли немного молча тесным кругом.

– Позже я построю на этом месте часовню, – с влажной хрипотцой в голосе сообщила матушка. – Это будет часовня мученицы Марии.

У камер-фрейлины снова задрожали губы, быстро-быстро. Она попыталась что-то сказать в ответ на матушкины слова, но так и не смогла произнести ни слова, лишь протяжный стон вырвался из нее. Мне показалось, что она вот-вот в очередной раз упадет в обморок, покачнулась даже. Наверное, и Кристофу показалось то же самое, потому что он предусмотрительно придержал Екатерину Дмитриевну под локоть. Перестав качаться, она безвольно уронила голову на грудь.

– Я хочу домой, – произнесла она наконец, совсем тихо, на грани слышимости. – Я хочу домой…

– Домой вам сейчас никак нельзя, Екатерина Дмитриевна, – ответил я. – Вас немедленно арестуют и будут допрашивать с пристрастием, и тогда мы все окажемся под угрозой. Вместе с мсье Завадским и мадмуазель Фике вы отправитесь в Огнёву заимку, в охотничий домик моего батюшки. Условия там, конечно, далеки от императорских, но какое-то время провести придется, тем более что все необходимое для жизни имеется. И еще там спокойно и надежно, никто посторонний не шастает. У вас будет время и возможность прийти в себя, собраться с мыслями и успокоиться. Обещаю, что найду выход из сложившейся ситуации. И как только сделаю это, то сразу же дам вам знать.

– Я хочу домой… – все так же тихо и упрямо повторила Голицына. – Мне очень страшно… Я хочу домой…

Но говорить что-то еще, или же пытаться объяснять я уже не стал. Наверняка она и без того все сама понимала. Ей просто было страшно и тоскливо. Она больше не видела своего будущего. Даже будучи в бегах, но бок о бок с государыней, у нее оставалась надежда на благополучный исход всех наших планов – на рождение наследника, на законное регентство Марии Николаевны при малолетнем отпрыске. И на свое привычное место подле государыни.

Теперь же будущее ее стало размытым, туманным, неясным. Из камер-фрейлины императрицы российской она в одночасье превратилась в беглую преступницу, и вся ее дальнейшая жизнь зависела от решений каких-то посторонних людей.

Впрочем, когда ты вращаешься вокруг престола, ты всегда находишься в центре интриг и подковерных игр, так что я рассчитывал, что уже скоро Екатерина Дмитриевна совладает с истерикой, возьмет себя в руки и начнет сражаться за свое место под солнцем.

Но пока что это место находилось в Огнёвой заимке…

Глава 2
«Преображенский наш!», новые способности и немного о душе

На ночь мы устраивались недолго. Настю поселили в комнате Лизаньки, перед сном испили чаю с сладкими сухарями и легли спать, я лишь дал указание Гавриле завтра с рассветом готовить экипаж к отъезду.

Само собой, быстро уснуть мне не удалось – из головы не шли мысли о предстоящей аудиенции у светлейшего.

Что ему от меня понадобилось, интересно? Какие такие вопросы собирается обсудить со мной? Вряд ли речь идет об обычном аресте по обвинению в похищении государыни. Ежели дело было бы только в этом, то ничто не мешало арестовать меня прямо сейчас. Это с легкость мог сделать и следователь Глотов. А если бы мне пришло в голову оказать сопротивление, то где-то неподалеку наверняка дежурили несколько его людей, вооруженных до зубов.

Выходит, дело вовсе не в желании меня арестовать. К тому же кабинет светлейшего князя для этого не самое подходящее место. Аресты не производят в высоких кабинетах. Высокие кабинеты созданы для того, чтобы вести в них переговоры, строить далеко идущие планы, проводить политику. Для арестов есть места попроще и кабинеты поменьше.

Однако же, о чем тогда собирается говорить со мной светлейший князь Черкасский? О моем визите в дом лейб-медика Монсея и схватке с Батуром? Признать меня кривоглазый мог, ведь я сам сказал, что являюсь сыщиком сыскного приказа, так что ему оставалась самая малость, чтобы установить мою личность. Если бы он пожелал делать это, конечно.

Но с этой стороны вопросов ко мне быть не может – я явился в дом Якова Фомича по служебным обязанностям и даже спас его самого и его супругу от страшного убийцы. Не-ет, тут светлейшему мне предъявить нечего, я бы на его месте об этом даже не заикался. Тут что-то другое.

Неужели речь пойдет все-таки о моей недавней поездке в Сагар? Вести о тех событиях уже определенно дошли до светлейшего и вполне могли бы вызвать некоторые вопросы. О похищении невесты Великого князя Ульриха, например. Это хороший повод, чтобы быть мной недовольным. Подобные поступки способны влиять на политическую ситуацию между государствами, а учитывая нынешнее и без того напряженное положение на границах, осложнение отношений с Великим княжеством Сагарским вообще не входит в планы светлейшего.

Впрочем, и по этому поводу у светлейшего тоже вряд ли найдется что мне предъявить. Не я крутил шашни с принцессой, и не мне нести за это ответ. А что касается Кристофа, то князю Черкасскому его сейчас не достать, поскольку скрывается он на Огнёвой заимке, в тех местах, о каких князь и слыхом не слыхивал. И мне ничто не помешает сделать вид, что и я сам ничего не ведаю о дальнейшей судьбе Кристофа с его, мать ее, принцессой.

А по поводу моего сопровождения кареты с Ангальт-Цербстскими подданными от границы до самого Сагаринуса, так то было сделано по просьбе самой герцогини Иоханны и офицера Глаппа. Дальнейшей судьбе которого не позавидуешь. Как дворянин я обязан был сделать это, и никто не посмеет меня в том винить…

Думая об этом, я постепенно убедил сам себя, что разговор в кабинете светлейшего князя пойдет именно о моей поездке в Сагар и о принцессе Фике. Во всяком случае, другой причины я представить себе не мог. И потому постепенно успокоился, поскольку никакой вины за собой не ощущал. Любой другой дворянин на моем месте поступил бы точно так же.

Я уже начал задремывать, как меня вдруг изнутри словно иглой кольнуло: «Орлов!» Бравый гвардеец уже целые сутки находится в столице и подбивает родной полк к бунту. Но ему пока ничего не известно о гибели государыни. Следовало бы отыскать его и остановить, покуда дело не зашло слишком далеко. Теперь хочешь не хочешь, а на престол придется избирать императора из новой фамилии, потому как род Трубецких прервался окончательно и бесповоротно.

Вспомнив о Гришке, я подумал и о нашей с ним договоренности. Если будут какие-то известия, то он оставит для меня записку под плоским камнем, что лежит справа от калитки. Так может Гришка уже побывал здесь и принес тайные вести?

Я подскочил с кровати, натянул штаны и выбежал во двор, старясь ступать бесшумно, чтобы не разбудить никого.

На крыльце задержался, обернулся, осматривая окна. Нигде не было видно ни малейшего проблеска. Все уже спали. Пройдя до калитки, я сотворил маленький «лунный маяк» и подвесил его прямо в воздухе, над тем местом, где лежал плоский камень. Он давно уже здесь валялся, уж и не припомню с каких времен. После дождя, когда подле калитки скапливалась лужа, на него удобно было становиться, чтобы ног не промочить. Вот и не убирал его никто. Очень полезный камень.

Я присел на корточки, пальцами поддел камень за края и немного приподнял. В свете «лунного маяка» мелькнул белый прямоугольник сложенного вчетверо бумажного листа.

Ага, был, значит, Гришка здесь давеча, и уже есть у него для меня какие-то известия. Не знаю даже хорошо ли это, плохо ли в свете последних событий. Но уж как есть!

Я достал бумагу и уложил камень на место. А сам развернул записку и поднес ее ближе к «лунному маяку», чтобы читать было удобнее.

Орлов был краток, как никогда: «Преображенский наш!» И это было все, что он написал. Я тщательно проверил листок – нет ли на нем еще какой приписки. Но нет, ничего не было. Только эта фраза: «Преображенский наш!»

Тут все было ясно. Братья Орловы сошлись во мнении, что им необходимо поддержать государыню Марию Николаевну в ее претензиях на регентство, и смогли склонить офицеров полка на свою сторону. И если бы государыня была все еще жива, то это было бы для нас отличной новостью. Но сейчас…

Сейчас я даже не знал, что и думать по этому поводу! Гришка нынче в розыске, его считают похитителем императрицы и немедленно арестуют, стоит ему только объявиться. Возможно, и братьев его уже допросили, а кого-то может быть и с пристрастием, вот только не знают они ничего о случившемся. Так что и сказать ничего не смогли. Но после допроса с пристрастием любой затаит обиду на власть за перенесенные страдания, и потому Гришке не составило большого труда подбить братьев к бунту. Наверняка, вначале он получил от них добрых тумаков, за то, что умудрился вляпаться в эту историю, но потом они его предложение оценили. И без труда склонили на свою сторону весь полк.

Если бы Гришка объявился в сопровождении государыни-императрицы, это сняло бы с него все обвинения и обелило бы его имя. Но теперь уже государыня не объявится никогда, и не суждено Гришке Орлову стать спасителем престола расейского.

Следовало бы его предупредить об этом, чтобы не объявился он раньше времени, да не сунул сам собой голову в петлю. А то, что петля ему обеспечена, я нисколько не сомневался. За измену-то государственную, да за пленение царицы только смертная казнь полагается, но прежде его ждут лютые пытки, о которых лучше и не думать вовсе. Тут следователь Глотов давеча упоминал про вырывание ногтей и вбивание клиньев промеж пальцев – так вот, все это может показаться сущими пустяками в сравнении с тем, что Гришку ждет в подвалах Тайной канцелярии.

И не зря Глотов мимоходом заговорил о них в нашей беседе, ох не зря! В подвалах этих даже немой заговорит, да не просто заговорит, а заголосит так, что на Волковом поле слышно будет. И Гришка тоже заголосит. Он хоть и крепкий, но там и не у таких крепышей язык развязывается. И расскажет он обо всем: об исповедальне за иконостасом, и о Федьке, и о имении в Светозарах, и обо мне, и о Катерине с сестрицей ее самозванной. Обо всем в общем. Даже о том его вспомнить заставят, о чем уже и думать забыл. Беда тогда будет совсем.

Могилу в саду нашем живо отыщут, и меня же и обвинят в смерти государыни…

Плохо дело, очень плохо. Гришку срочно отыскать надобно, да отправить на Огнёву заимку, покуда я не решу, что же делать дальше.

Подумав немного, я порвал Гришкину записку на несколько частей, уложил обрывки обратно под камень и припорошил травой по краям, чтобы не видно было, что камень трогали. Если в мое отсутствие Гришка снова заявится, то по этим обрывкам он смекнет, что пора трубить отбой.

Напоследок я погасил «лунный маяк» и выглянул за калитку – убедиться, что на улице в этот час никого нет. Затем направился обратно к дому. У самого крыльца остановился. Мне показалось вдруг, что правая ладонь у меня слегка светится в темноте мертвенно-бледным светом. Я недоуменно ее осмотрел, попытался отряхнуть с нее это свечение, полагая, что это налипли на нее какие-то остатки «лунного маяка». Но нет, это не помогло – ладонь продолжала светиться. Свечение не было столь уж явным, и будь сейчас немного светлее, я и не заметил бы ничего, но…

Но мне стало не по себе.

Я с усердием потер ладонь о штаны. Не помогло. А может даже наоборот – свечение слегка усилилось. Тогда я потряс рукой, как делают, когда обожгутся о печь, и, к моему удивлению, это возымело действие. Но не такое, на какое я рассчитывал.

Мертвенное свечение слетело с руки и зависло в воздухе, сохранив форму моей ладони. Я отчетливо видел каждый палец, каждую складочку, даже завитки и узоры на подушечках. Я рассчитывал, что эта странная ладонь быстро рассеется, и даже дунул на нее, чтобы это случилось как можно скорее, но вместо желаемого результата ладонь вдруг… ожила! Она качнулась, сжала пальцы, оставив вытянутым лишь указательный, а затем начертила в воздухе прямо передо мной крест.

Линии этого креста заискрились, мне показалось, что я слышу даже легкое потрескивание, исходящее от этих искр. Внезапно линии продолжились сами собой – вверх на целую сажень, и вниз до земли, а в стороны протянулись так, что теперь и рук не хватило бы, чтобы их охватить.

– Что за чертовщина? – пробормотал я.

Я нарочно сказал это вслух, чтобы слышать собственный голос. Мне почему-то показалось, что от этого будет не столь жутко стоять перед этим странным невероятным крестом, созданным моей же рукой. Но собственный голос показался мне сейчас каким-то незнакомым, низким и хриплым, и от этого сделалось еще более неприятно. Даже в груди похолодело.

А светящийся отпечаток ладони в этот момент помутнел, рассыпался на мириады белых огоньков и превратился в тусклое облачко, которое моментально было рассеяно в ночи.

Но крест продолжал светиться, и чем дольше я смотрел на него, тем отчетливее понимал, что никакой на самом деле это не крест – это был просто крестообразный разрез в пространстве, и стоило мне только лишь отогнуть края, как…

Повинуясь каком-то едва слышному голосу внутри меня, я протянул руки вперед и сделал движение, каким обычно распахивал по утрам занавески на окне в своей комнате.

Я уже знал, что последует за этим. И не ошибся. Пространство разверзлось, открыв моему взору угольно-черный проход в Запределье. А еще миг спустя я увидел, как потекла от самого прохода вглубь таинственной темноты светящаяся «тропа». Это было похоже на большой пылающий клубок ниток, который катится по полу, оставляя за собой такую же пылающую нить. На нее легко можно было ступить и идти сквозь мрак прямиком в точке выхода.

Вот только в этот раз я не задал никакой точки выхода. И потому это клубок в нерешительности замер в нескольких шагах от прохода, дрожа и покачиваясь. Он явно ждал от меня дальнейших указаний.

Именно от меня! Потому что это я открыл проход! Сам!

Я с изумлением посмотрел на свою ладонь. Она больше не светилась. Это была обычная рука обычного человека. Человека, который отныне был сам способен открывать «тайные тропы»!

В несколько нехитрых пасов руками я закрыл проход, стряхнул искры со швов в пространстве на землю и затушил их, протяжно дунув в их сторону.

Я испытывал некий внутренний трепет перед этим неожиданным открытием. Да, отныне я владел ремеслом «тропунов», но я не познал его полностью, да и никто до сих пор не сделал этого. Потому как невозможно постичь бесконечное Запределье полностью. Можно слегка изучить лишь малую ее часть, методом проб и ошибок, да и ошибки эти зачастую могут быть кровавыми.

Но все же это было началом очень большого пути. Я почувствовал, как уровень моей внутренней свободы невообразимо расширился в эту минуту. Мир вокруг меня стал просто колоссальным, раздулся до огромных размеров, и я сам пока еще не видел его границ.

Меня охватило чувство восторга. Восторга от собственной силы, мощи, от той свободы действий, которую я обрел вместе с силой демонов. Она разрасталась во мне постепенно, неторопливо, но неизбежно и неотвратимо, и я понял вдруг, что жажду узнать, каковым же будет следующее ее проявление. А я еще понял, что с нетерпением жду, когда можно будет проверить ее в деле…

Над плечами моими заструилось, сплетаясь световыми прядями, зеленое и красное свечение от моих «эполет», и я поторопился похлопать себя по щекам и до жара в коже растереть лицо, чтобы унять те чувства, что в эту минуту разгорались во мне.

Помогло. Свечение угасло, восторг внутри меня тоже приутих. Окончательно взяв себя в руки, я на всякий случай еще раз нахлопал себе по щекам и только после этого вошел в дом.

Уснуть я не мог еще долго. Руки так и чесались испробовать свое новое умение еще раз, и только осознание того, что шутки с Запредельем могут плохо закончится, останавливало меня от этого. Слишком свежа еще была в памяти картина того, как закрывшийся проход отделяет голову императрицы Марии Николаевны от ее тела. Я даже пытался представить себе, что почувствовала она в это миг, когда бесконечно тонкое лезвие пространства отсекло ей голову вместе с частью плеча.

Вряд ли в первое мгновение она поняла, что случилось. Подумала, наверное, что просто оступилась и упала на землю. Но мозг ее не мог умереть моментально! Хотя бы еще несколько секунд она могла видеть и слушать, и вместе с тем осознавать реальность. Да и ход времени для нее замедлился настолько, что в конечном счете она поняла абсолютно все. Увидела, что никакого тела у нее больше нет, и осознала, что вся она теперь – это только голова с куском плеча, и ничего больше. И успела почувствовать ужас от всего происходящего, от предчувствия собственной смерти, которая произойдет через мгновение. Которая уже произошла!