Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Получив такое предупреждение, я поторопился опустить голову. Глаза мои мне были дороги. Между делом тут же промелькнула мысль, что если бы меня собирались арестовать, отправить в острог, в ссылку, или же и того хуже – попросту убить, то вряд ли стали бы беспокоиться о сохранности моего зрения.

Это внушало надежду на благополучный исход данной аудиенции. Да и зачем назначать человека исполняющим обязанности руководителя Сыскного приказа, коли собираешься его тут же убить?

Не-е-е, что-что, а жив я точно останусь.

Мы снова двинулись вперед, но, дойдя до ближайшей колонны, опять остановились. Колонна была очень широкой, даже трое людей, взявшись за руки, вряд ли смогли бы ее обхватить. За колонной стояло нечто, скрытое от постороннего глаза большим отрезом красной материи. Ткань закрывала этот предмет полностью, до самого пола, так что видеть его не было никакой возможности, но очертания все же угадывались – под тканью находился какой-то прямоугольный короб в сажень длиной и чуть меньше аршина шириной.

– Догадываешься, что здесь? – спросил князь.

Предчувствуя нехорошее, я покачал головой. На самом деле, кое-какие догадки у меня все же имелись, но озвучивать их светлейшему я не собирался. Это он по какой-то причине решил сегодня со мной откровенничать, у меня же никаких предпосылок для этого не было. В конце концов, мы с ним представляли два противоборствующих лагеря, и если он этого по какой-то причине пока не знал, то я-то знал наверняка.

Вот только мой лагерь теперь не имел никакой внятной цели. Откровенно говоря, он был разгромлен и уничтожен. А я был просто беглым полководцем, скрывающимся от неизбежной кары за сотворенные деяния.

Не дождавшись от меня внятного ответа, светлейший прошел вдоль накрытого тканью короба и остановился у дальнего его края. Пристально посмотрел на меня, взялся за ткань и рывком откинул ее в сторону.

Собственно, все было так, как я и предполагал, и потому я ни одним движением, ни одним жестом и ни одним словом не выказал своего удивления.

Под покрывалом красной материи действительно находился деревянный короб. Если быть совсем точным, то это был гроб, который еще не закрыли крышкой. И в гробу этом, сложив на груди руки, лежало безголовое женское тело.

Изнутри гроб также был выстлан красной материей, так что если остатки крови из разрубленной плоти и натекли внутрь гроба, то ее заметно не было.

– Ты узнаешь эту женщину, Алексей Федорович? – спросил князь.

И в это самое мгновение я совершенно отчетливо понял, что сейчас не время и не место, чтобы врать и изворачиваться, да и не тот человек светлейший, перед которым стоит это делать. И еще я понял, что на самом деле ему известно абсолютно все обо мне, и может быть даже известно то, что я и сам пока о себе не знаю.

Он был откровенен со мной, и я не видел причин, чтобы и мне не вести себя точно так же.

– Узнаю, – не шелохнувшись, и даже не поведя бровью, ответил я. – Это государыня Мария Николаевна… упокой господь ее душу.

– Тебе известно, при каких обстоятельствах это произошло? – спросил светлейший.

Я поймал его пронзительный взгляд, стойко выдержал его и кивнул.

– Бесплотный демон в моем имении пытался увести ее «тайной тропой», – ответил я, немного подумав. – И ему это почти удалось. Но он не смог удержать проход открытым, а императрица оказалась на самом пороге.

Князь понимающе покивал и снова накрыл гроб тканью. И я был ему благодарен за это, поскольку лицезреть и далее мертвое тело государыни уже не мог.

– Надеюсь, голова ее было похоронена с должными почестями? – с легкой вопросительной интонацией сказал светлейший.

Я протяжно моргнул, что должно было означать согласие. Князь шумно выдохнул и несколько раз перекрестился.

– Значит, ты понимаешь, что вопрос с наследником решился сам собой, – заметил он. – Род Трубецких прервался вместе с гибелью еще не родившегося младенца, и произошло это волею господней, а вовсе не по злому умыслу мятежного камер-юнкера, бесплотного демона или же лица, направившего его на поиски государыни… Ты же со мной согласен, Алексей Федорович, или у тебя имеется на этот счет собственное суждение?

Не было у меня на этот счет никакого иного суждения. До сего мига я винил в смерти государыни кого угодно: самого себя за близорукость и нерасторопность, или же бесплотного демона за неумение держать проход «тайной тропы» открытым продолжительное время, или же самого светлейшего, за то, что объявил охоту на государыню, вследствие которой все это и произошло.

Но в этот миг я понял, что на все это действительно была воля господня, и если бы он желал принять мою сторону, то позволил бы мне вырвать Марию Николаевн из лап демона.

А, впрочем, кто я такой, чтобы судить о замысле господа? Может быть, он как раз и принял мою сторону, но государыня за это решение поплатилась головой. В самом прямом смысле.

– Никакого иного суждения на этот счет у меня нет, – глухим голосом отозвался я.

И решился наконец сказать то, что озвучить не смог бы при других обстоятельствах. Я понимал, что подобное может очень плохо кончиться, но сдерживать себя уже не мог.

– Однако мне кажется, что на сей раз воля господа удивительным образом совпала с вашими собственными желаниями, ваша светлость, – заявил я. – Не вы ли всеми силами стремились скрыть беременность государыни? Не вы ли отправили своего кривоглазого слугу в дом лей-медика Монсея, чтобы заставить его замолчать навеки? Не вы ли вложили пистолеты в руки камергера Лефорта, чтобы он очистил вам дорогу к престолу? Почему-то мне кажется, что за всеми вашими словами скрывается только одно: желание самому занять престол Российский!

Глава 5
Немного о том, откуда взялась магия. И прочие мелочи

Я резко замолчал и, закусив губу, уставился на светлейшего, готовый к тому, что прямо сейчас, в этот самый миг, он в припадке гнева превратит меня в прах. Неким вторым уровнем своего сознания я понимал, что не дам ему так просто сделать это, что буду противиться этому всеми своими физическими и магическими силами. И пусть я пока еще совсем неопытный маг, но кое-что все-таки могу, и раздавить себя аки жука не позволю. Во всяком случае, сила трех убиенных мною демонов поможет мне продержаться какое-то время. А там видно будет…

Но светлейший князь Черкасский меня не испепелил. И мои слова его даже не разгневали. У меня появилось ощущение, что он ждал этих слов, и ответ на них у него уже был готов.

– Ты очень смышленый молодой человек, Алексей Федорович, – сказал князь после того, как глубоко вздохнул. – Я уверен, что даже сложись обстоятельства иным образом, тебя все равно ждало бы большое будущее. Но все сложилось так, как сложилось, и уж тут мы с тобой бессильны что-либо поделать.

Я был несколько удивлен тем, что гроза не разразилась, и поторопился взять себя в руки, потому что начал вдруг замечать над своими печами легкое свечение «эполетов». И чтобы отвлечь от этого внимание светлейшего, сказал:

– Я не совсем понимаю, к чему вы ведете, Алексей Федорович. Не пора ли вам уже высказать начистоту: с какой целью вы пригласили меня на эту аудиенцию? Для чего мы находимся в этом подземелье?

– Это не подземелье, – с неожиданной мягкостью ответил князь.

Я непонимающе потряс головой. Это заявление светлейшего меня немного обескуражило. Его дворец, конечно, находился не в самом низком месте Санкт-Петербурга, и во время наводнений его даже не особо подтопляло, но все же мы спускались по лестнице достаточно долго, чтобы оказаться под землей. Глубоко-глубоко под землей.

– Что вы имеете в виду? Мы с вами шли только вниз, я прекрасно это помню.

– Ты все верно подметил, Алексей Федорович, мы и в самом деле шли только вниз. Вот только это была не лестница. И никаких подземных ходов в моем дворце нет и никогда не было. А шли мы с тобой по «тайной тропе».

– Так долго⁈ – не сдержавшись, воскликнул я.

Светлейший наморщил нос.

– Что значит «долго» для Запределья? – спросил он. – Я полагал, что ты и сам уже разобрался с этим вопросом, Алексей Федорович, голубчик мой! Мы шли с тобой ровно ноль мгновений, и когда мы воротимся в мой кабинет, время нашего отсутствия тоже будет равно нулю.

– Но я не припомню, чтобы вы открывали «тайную тропу», – усомнился я в искренности светлейшего князя.

И снова он меня удивил.

– Я ее не открывал, – ответил он, презрительно фыркнув. – Точнее, открыл, но это случилось уже давно, как только был закончен ремонт моего кабинета. С той поры за неприметной дверцей в дальней стене всегда открыта «тайная тропа». И она никогда не закрывается.

– Но как такое возможно?!!

Я был поражен. Существуют, конечно, тропы, которые всегда ведут только в одно место. Например, как в доме братьев Дубасовых, Владимира с Андрияном. Но у всех у них строго задан лишь конечный пункт, однако открывать такую тропу все равно необходимо.

Но для того, чтобы удерживать «тайную тропу» открытой постоянно, ежеминутно, днем и ночью на протяжении многих лет, требуется поистине невероятная мощь! Такая мощь, о какой я никогда не слышал, и даже не представлял себе, что подобная мощь может иметь место.

И вот теперь я мог лицезреть эту мощь воочию. Более того, тропа эта не выводила нас ни в одну точку нашего мира, ни близкую, ни отдаленную. Прямо сейчас мы находились внутри такого прохода, в Запределье, где время не существовало! Все, что я видел вокруг себя, находилось прямо на тропе, внутри Запределья, и светлейший чувствовал себя здесь, как у себя дома.

Он отстроил для себя здесь этот огромный зал, который находился, надо полагать, внутри еще более огромного дворца. И он целиком располагался на тропе! Был здесь всегда, ежечасно! В него можно было попасть в любой момент, стоило лишь открыть дверцу за портьерой в кабинете…

Подобное могущество было за гранью моего понимания. И я даже с неким стыдом вспоминал свои мысли о возможном сопротивлении светлейшему, если он вздумает меня уничтожить. Все эти «эполеты», разноцветные сияния, «огненные дуги», заговоренные шпаги – всё это было лишь жалкими игрушками перед тем великим могуществом, коим обладал светлейший князь Черкасский. И я со всей ясностью понял, что все еще жив, все еще могу двигаться, говорить и дышать только потому, что его светлость мне это позволяет.

Я считал его своим врагом. И готовился к схватке с ним. Вон Гришка Орлов, сообщник мой, даже свой полк гвардейский подбил к мятежу. Наверное, и другие полки прямо сейчас склоняет к тому же самому. И не знает он, что светлейшему достаточно косо глянуть в его сторону, или пальцами щелкнуть, или зубом цыкнуть – и останется от всего Преображенского полка и других, примкнувших к нему, только жалкая горстка пепла. Никто из них даже испугаться не успеет, как осыплется прахом на землю.

Но светлейший, похоже, меня своим врагом не считал. Или же считал, но по какой-то причине хотел обратить на свою сторону. И, заметив в этот момент мое замешательство, он смутно улыбнулся. И сказал:

– Я вижу, голубчик мой Алексей Федорович, что ты наконец начинаешь понимать, с какой силой имеешь дело. Но более того: на самом деле ты не представляешь себе и тысячной доли того, чем я обладаю… Ты думаешь, мне есть какое-то дело до всех этих смехотворных заговоров, мятежей лейб-гвардии, секретных операций Потаенной Академии и прочего баловства? Все эти вещи, конечно, способны меня раздражать, но не более того. Как-то серьезно повлиять на мои планы они не могут. Я стою над всем этим, понимаешь?

Я не понимал. И потому медленно покачал головой. Великий маг, который решил уничтожить других магов. Убивший своего императора. Убивший свою императрицу. Убивший еще не рожденного наследника. И пусть последние два пункта обвинения были совершены волею случая, но это не отменяло умысла.

Так что же хочет от меня этот страшный человек?

– Не понимаю, – негромко проговорил я. – Вы изволите говорить загадками, ваша светлость.

Князь некоторое время смотрел мне в глаза, и желваки на его скулах двигались, играя тенями. А я никак не мог понять, толи он злится, и сейчас просто пытается сдержаться, чтобы не испепелить меня на месте, или же просто в голове у него идет какая-то гигантская работа мысли.

Но он меня не испепелил. Вздохнул только в очередной раз, мельком глянул вверх, как будто обратился к богу с короткой молитвой и неторопливо пояснил:

– Я вижу, Алексей Федорович, что ты долго рассуждал, пытаясь осмыслить все происходящее вокруг тебя, а когда осмыслил, то назначил виновным во всех бедах светлейшего князя Черкасского. Вот кто главный злодей, по твоему мнению! Вот кто ведет Русь-матушку к пропасти! Вот кого следует отправить на плаху или вздернуть болтаться на веревке, чтобы и сам более не безобразничал, да и другим неповадно было… Что молчишь? Имелись у тебя такие мысли? Имелись? Или я просто ошибся?

Говоря эти слова, светлейший очень медленно ко мне приближался, ступая мелко и совсем неслышно. Желтый свет «кометы гнева» поигрывал бликами на его лбу – изрядно вспотевшем, несмотря на то, что было здесь даже прохладно.

– Скрывать не стану, подобные мысли имелись, ваша светлость, – ответствовал я. – Но в защиту свою могу добавить, что они имелись у многих чародеев Российской империи. Да и у любого дворянина, кто рассуждал о будущем России, об укреплении ее власти.

– А тебе не приходило в голову, что и светлейший князь Черкасский думал о том же самом? – спросил князь, уже подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки. – Думал днем и ночью, на протяжении многих лет? И поскольку он находился на самой вершине этой власти, то ему прекрасно были видны все недостатки сложившейся структуры, все ее слабости, но вместе с тем и все угрозы, которые таились вокруг сплошь и рядом… Это тебе не приходило в голову, Алексей Федорович?

Я понимал, что ответа на этот вопрос не требуется, и потому просто ждал, когда светлейший продолжит свои откровения. Я по-прежнему не понимал, что послужило причиной для них, но коль уж игра была начата, то в нее следовало играть. И очень постараться не остаться в проигрыше.

– Тебе известно, Алешка, как давно в этом мире появилась магия? – неожиданно спросил светлейший.

И я даже чуть заметно вздрогнул, но не столько от самого вопроса, сколько от того, каким образом светлейший князь ко мне обратился. Обычно Алешкой меня называли достаточно близкие мне люди. Со светлейшим же мы на «короткой ноге» не были, и потому для моего уха это прозвучало не то, чтобы непривычно, а как-то слишком уж резко. Как если бы матушка моя назвала меня, к примеру, «мсье Сумароков».

– Э-э-э… – протянул я, лихорадочно соображая. – Я не великий знаток истории, но если мне не изменяет память, то это произошло примерно полтысячи лет тому назад.

– Триста восемьдесят пять, если быть совсем точным, – с готовностью подхватил светлейший. – Во времена царствования Бориса Второго, прозванного Богобоязненным, у сына его старшего Александра обнаружились удивительные способности: он смог силой взгляда своего передвигать предметы, которые находились от него на некотором расстоянии. Сначала он мог их лишь немного сдвигать с места, и потому никто и не подумал, что это проделки сорванца. Списывали все на то, что это шалят домовые. Но позднее он уже мог не только двигать ими, но и приподымать и даже передвигать прямо по воздуху. И тогда все решили, что царский сын – какой-то удивительный ребенок, наделенный уникальными волшебными качествами…

Да, я слышал эту историю от батюшки своего Федора Сумарокова. И продолжал он ее следующим образом: с поры той со всех краев Руси-матушки стали прилетать сведения об удивительных способностях того или иного человека. Кто-то мог, как царевич Александр, предметы передвигать, кто-то создавал из воздуха светящиеся шары, кто-то высекал огонь прямо у себя на ладони, а кто-то мог видеть далеко-далеко, за гранью разумного. Ходили даже страшные слухи, что появились люди, которые могут открывать прямо в воздухе проходы куда-то в потусторонние миры. Но куда вели те проходы в точности никто и не знал, потому как те, кто туда заходил, назад уже не возвращались.

Царем Борисом Богобоязненным был даже учрежден специальный приказ, который занимался сбором и учетом сведений о людях с чудодейственными свойствами. Называли его Чародейским приказом. Люди в нем служили толковые, и они быстро сообразили, что проявившиеся способности некоторых людей – это только самая верхушка образовавшейся проблемы. А сама проблема была в том, что эти способности можно было развивать и множить, и очень скоро из такого вот необычного человека получался самый настоящий чародей. И чародей этот мог творить любые доступные ему чудеса по своему усмотрению.

Собственно, практически сразу же вслед за этим свершился переворот. Боярин Иван Головин, который к тому времени уже был обучен метать шары огненные и открывать проходы в пространстве, решил взять власть на Руси в свои руки. А чего тут было думать долго? Сам царь Борис магическими способностями не обладал, других магов чурался, кроме сына своего старшего, а тот, как выучился предметы разные взглядом перемещать, так на том и остановился. Не позволил ему царь-батюшка чародейству обучаться, потому как считал это ересью.

А боярин Головин недолго раздумывал да сомневался. Царевичу он голову огненным шаром разбил, а с царем Борисом сотворил следующее злодеяние: ворвался ночью в его покои, открыл проход в миры дальние и запредельные, и силой забросил туда государя. Потом «огненной дугой» сжег подоспевших стрельцов, из тех, кто осмелился выступить против него, а после сего объявил себя новым царем и Великим князем всея Руси.

Процарствовал Головин недолго. Разумеется, нашлось немало тех, кто решил воспользоваться ситуацией и поддержал его. На старые должности были назначены новые люди, немедленно начался передел земель, но ровно через десять дней стрелец Игнат Якубов, обладающий способностями выставлять силовые щиты против огненных шаров и свивать пространство в тугие петли, подвесил в такой петле Головина за шею в двух аршинах над полом и встряхнул хорошенько. Так встряхнул, что тот сразу же перестал хрипеть и хвататься за горло, а только громко хрустнул шейными позвонками и обмяк.

И снова полетели головы, и снова на старые должности были назначены новые люди. Которые и прикончили Игната Якубова через месяц его удалого и пьяного правления.

Этот период, когда цари менялись один за другим, когда один чародей старался убить другого чародея и занять трон, так и прозвали на Руси: Лихие годы. И длилось это безобразие ровно тридцать семь лет. Много народу полегло за это время, много чародейских задов успело посидеть на царском троне в мономаховой шапке.

Но вот объявился новый чародей, из высшей знати, и звали его Андрей Трубецкой. Он был главой древнего и весьма разветвленного рода, и вместе с тем достаточно мощным чародеем, неплохо постигшим боевую магию. Задумал он покончить со всем тем безобразием, что творилось на Руси последние годы. И для этого собрал под свое крыло множество магов, один другого опытнее, и с каждого взял клятву верности. Обещал высокие должности, земли с людьми в придачу. Те маги, которые знатностью похватать не могли, или же и вовсе были из крестьян – так им Трубецкой обещал дворянство со всеми полагающимися привилегиями. А за нарушение данной клятвы полагалась немедленная и неминуемая смерть. Покарать такого отступника мог любой, ставший тому свидетелем, и никакого наказания за это деяние ему не причиталось, а причиталась лишь награда.

Должно сказать, что войско у Трубецкого набралось немалое. Народ живо почуял на чьей стороне сила, да и Лихие годы всем уже порядком поднадоели. И потому, когда Трубецкой со всей своей великой армией подошел в Москве, то никакого сопротивления ему не оказали. Скорее наоборот – встретили, как долгожданного избавителя. За стенами некоторое время были слышны взрывы и крики, потом повалил дым, после чего городские ворота отворились. Князю Андрею были вынесены с поклоном окровавленные клочья разорванного тела очередного самозванного царя – Семен Кобылин в то время правил, чародей со способностью к чтению чужих мыслей и испусканию убийственных молний из пальцев. Голову Кобылина вынесли Трубецкому отдельно на серебряном блюде, причесанной и вытертой от крови, чтобы признать можно было.

Так князь Трубецкой с триумфом и вошел в Москву. Те маги, которые поддерживали Кобылина и всячески притесняли люд московский, были отловлены. Языки им были усечены, чтобы не могли произносить заклинаний, а пальцы переломаны, чтобы пасы совершать не было сподручно. А без заклинаний и пасов даже самый лучший чародей – и не чародей вовсе, а калека бесполезный, живущий отныне за счет подаяний и обреченный стоять на паперти, пока не убьет его хворь какая, или же душегуб за копеечку медную.

Некоторых, впрочем, казнили сразу и прилюдно, осудив судом скорым и правым. После чего князь объявил, что объявляет созыв Поместного Собора, на котором законно и всенародно должен быть избран новый царь, и должны ему будут присягнуть все роды боярские. А кто не присягнет, так того на плаху отправят, чтобы воду не мутил, да народ к бунту не подбивал.

Сам князь Андрей не особенно на царство стремился. Потому как человек он был умнейший и прекрасно понимал, что царствование – это не только шумные пиры, придворные красавицы и пиво рекой. Царствование – это прежде всего огромный ежечасный труд, постоянный учет тысяч интересов, со способностью ставить над всеми ими интересы государства. Даже управление небольшим имением требует навыка, умения и терпения, а тут целое царство! К тому же не стоит забывать о всех этих придворных интригах, подковерных играх и постоянной скрытой вражде между боярским родами.

Вот и спрашивается: нужно ли оно человеку, которому уже очень сильно за сорок, и который больше предпочитает покой и одиночество, нежели все эти шумные сборища и попойки?

В общем, не претендовал князь Андрей Трубецкой на царство, и потому неприязненно нахмурился, когда сподвижники выдвинули его кандидатуру на Поместном Соборе. Таким его потом и чеканили на монетах – нахмуренным и недовольным. От рода Романовых тоже был представлен кандидат, как и от Долгоруких. И проголосовали в итоге-то за Даниила Романова, но сторонники Трубецких подняли такую бучу, что вновь избранный царь сам снял свою кандидатуру в пользу князя Андрея, и тут же на месте принес ему свою присягу. А за ним и другие последовали. Так что Поместному Собору оставалось лишь документально заверить уже свершившийся факт и объявить новым царем и Великим князем Андрея Трубецкого.

Вот так и воцарилась на Руси новая династия.