Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 229 (всего у книги 286 страниц)

Глава 20
Финский рынок, а также интересное положение графини Румянцевой

Финский рынок был полон народа. Голова так и шла кругом от всего того бурления, что царило здесь. Вокруг стоял нескончаемый гул, в котором сложно было разобрать отдельные голоса, а к продавцам приходилось обращаться криком, чтобы таким же образом получить ответ.

Прилавки, заполненные мясом – свежим, вяленым, соленым, копченым – мы прошли мимо, не задерживаясь. Молочные ряды нас тоже не интересовали, хотя у одного прилавка Катерина задержалась, чтобы выпить кружку кефира. Похвалила продавца и отправилась дальше.

В овощных и фруктовых рядах торговали в основном продавцы с южных земель, и в глазах здесь пестрило от изобилия. Не удержавшись, я купил пару дорогущих апельсинов, подумав, что Катерина этому страшно обрадуется, но она отнеслась к этому факту на удивление спокойно. Я бы даже сказал – равнодушно. Словно апельсины присутствовали на ее столе каждый день.

А может быть она просто не знала, что это такое, потому и не придала им никакого значения? Подумала должно быть, что это просто яблоки такие необычные…

Однако дыни нам нигде не встречались. Мы обошли все ряды, но не нашли ни одной. Тогда двинулись по рядам на второй раз, расспрашивая торговцев, но они в ответ только плечами пожимали: нет, мол, дыни. Купите лучше яблоки…

Один торговец, который очень коряво говорил по-нашему и был наряжен в полосатый халат, выслушал Катерину, вручил ей в подарок персик и объявил:

– Был у меня дыня. Сладкий, как твой голос! Вчера все продал.

– Все? – не поверила Катерина.

– До единой! – подтвердил торговец.

– И даже гнилых не осталось?

– Эй! – воскликнул торговец. – Зачем такой красивый девушка гнилой дыня⁈ Съешь лучше персик!

Катерина обернулась ко мне и покачала врученным ей персиком перед самым моим носом.

– Никогда не ешь на рынке не мытые фрукты, – сказала она строгим голосом. – Понял?

– Понял, – сказал я. – Не буду.

– Уважаемый! – вновь обратилась к торговцу Катерина. – Нас интересуют испорченные дыни. У тебя должны были остаться, я уверена. Мы купим их у тебя по цене одной нормальной дыни. – Она показала ему палец. – Одной, понял? Но только если на них есть плесень!

Торговец задумался на мгновение, произвел в голове какой-то подсчет и сразу зычно крикнул кому-то вдаль. К нему тут же подбежал мальчишка лет пятнадцати в таком же полосатом халате и занял его место за прилавком. А сам торговец направился куда-то меж рядов, поманив нас за собой рукой.

Мы двинулись следом, выбрались за торговые ряды и вскоре оказались у большой повозки, обтянутой серой парусиной. Из-под колес торчали деревянные клинья. От повозки пахло сладостью и забродившим соком. Внутри сидела сильно загорелая женщина с двумя детишками, мал мала меньше.

Недолго думая, торговец запрыгнул в повозку, они с женщиной перекинулись парой фраз на своем языке, а затем торговец вытащил наружу изрядно намокший снизу мешок, в котором что-то лежало.

– Дыни! – объявил торговец, глядя на Катерину. – Сладкий, как твой голос.

– Да слышала я это уже! – Катерина заглянула в мешок. Хмыкнула. – Плесень есть. Годится. Алешка, дай ему монетку!

Расплатившись с довольным торговцем и забрав у него мешок, мы вернулись к своему экипажу. Гаврила здесь уже жевал пирожок с капустой, перепачкав жиром свою рыжую бороду. Бросив мешок с дынями ему под ноги, я помог Катерине взобраться в экипаж, а затем и сам сел рядом.

Путь к особняку графа Румянцева был неблизким, потому я решил сперва заехать домой, оставить там Катерину с ее гнилыми дынями, а затем уже отправляться по служебным делам. Так мы и поступили. Правда, мне пришлось еще раз сбегать на рынок и купить бутылку уксуса и узелок рыбной муки, но на этом с покупками было покончено, и мы пустились в обратный путь.

По дороге я все-таки не выдержал – уснул, сложив голову Катерине на плечо. Она и не возражала. Так и добрались до дома.

Проводив Катерину, вместе с ее дынями и прочими дарами Финского рынка, я велел Гавриле отвезти меня в особняк Румянцевых. По пути снова задремал, но это пошло мне только на пользу. Хоть какой-то отдых, а то сознание у меня уже порой само собой отключалось, и я не в силах был распознать, где находится явь, а где сон.

Иной раз казалось мне, что в экипаже рядом со мной сидит куратор Амосов и приговаривает: «А не забыл ли ты, Алешка, что нынче вечером у тебя экзамен по эфирной магии? И потому после заката тебе надобно явиться в дом раджи Матхая Мукержи, чтобы он переправил тебя в условленное место?»

А я отвечал: «Помню, Петр Андреевич, как же не помнить?», хотя понимал, что сейчас нахожусь в своем экипаже и направлюсь в особняк графа Румянцева, и никакого Амосова рядом со мной быть не может.

Но второе видение мне понравилось гораздо больше. Потому что привиделась мне на этот раз Катерина. Одета она была не голубое платье с туго затянутым корсетом, а всего лишь в полупрозрачный розовый пеньюар, сквозь который я почти видел округлые контуры ее девичьих форм. На груди он слегка оттопыривался ее напряженными сосками, но, ниспадая ниже, прилипал к животу, так что была видна затененная впадинка ее пупка. А в просвет между стройных ног, повторяющий очертания внутренней стороны ее бедер, я даже заглянуть боялся. Потому как сердце у меня вдруг принялось долбиться в грудную клетку с такой силой, будто и вовсе пыталось выскочить наружу.

«Что ж ты, Алешка отворачиваешься от меня? – говорила Катерина баюкающим голосом. – Отчего смотреть больше не хочешь? А может ты думаешь, что встретишь кого-то, кто будет для тебя более желанной? – Тут я услышал ее мелодичный смех. – Нет, Алешка, не встретишь!»

И внезапно оказалась совсем рядом со мной, лицом к лицу. Я даже почувствовал ее запах – очень женский, настоящий, возбуждающий. Она нежно погладила меня по щеке. Потом еще раз погладила. А потом вдруг схватила за плечи и встряхнула так, что у меня голова заболталась.

– Барин, чтоб тебя! Проснись, приехали уже! Эк тебя разморило-то…

С трудом разлепив глаза, я увидел перед собой озадаченной лицо Гаврилы. Запах Катерины моментально улетучился, остался только табачный Гаврилин дух.

– Ну слава тебе, господи, очнулся!

Растерев лицо, я высунулся наружу и осмотрелся. Особняк Румянцева располагался вдоль набережной Невы и был самым настоящим белокаменным дворцом в три высоченных этажа. Над широким парадным входом нависал длинный округлый балкон, похожий на челюсть какого-то гиганта.

Желтый шнурок сигнального колокольчика был толстым и очень жестким, словно и в самом деле был свит из настоящего золота. Подергав за него, я дождался, когда чопорный дворецкий откроет передо мной украшенные множеством узоров двери.

– Сыщик сыскного приказу Алексей Сумароков, – представился я. – С опросом о происшествии, случившимся вчера на ассамблее в усадьбе князя Бахметьева.

Дворецкий без лишних вопросов пропустил меня в дом, проводил к огромному пустому камину, у которого расположилось несколько шикарных кресел, ничем не хуже тех, что стояли в кабинете государя-императора. Промеж кресел притаился столик, столешница которого была сплошь усыпана мельчайшими рисунками, рассматривать которые можно было бесконечно.

Я сел в одно из кресел, и дворецкий сразу удалился. Ждать пришлось недолго. Уже скоро я услышал звонкий цокот шагов по холодному мрамору пола и увидел приближающуюся ко мне через длинный зал женщину лет двадцати семи – тридцати. Длинные русые волосы ее были скручены в спираль и небрежно уложены на самой макушке. Лицо ее было бледным, но вовсе не выбеленным, как это любили делать некоторые модницы при дворе – бледность эта была естественной, и ее даже пытались скрыть румянами на скулах.

Была ли она красивой? В другое время я мог бы сказать, что это несомненно так, но сейчас лицо ее было настолько сникшим, серым и каким-то безразличным, что сказать подобное у меня не повернулся бы язык.

К тому же дама была в положении, причем явно на одном из последних месяцев, а потому надето на ней было просторное платье без всякого корсета, которое совсем ее не красило, а делало слегка похожей на куклу, какие надевают сверху на самовары.

Несомненно, это была вдова графа Румянцева, и теперь я понимал по какой причине она вчера не явилась на ассамблею вместе с мужем. В ее положении сделать это было бы не просто трудно, но даже небезопасно. Но шла она при этом довольно быстро, и пухлощекая служанка за ней едва поспевала.

Увидев графиню, я сразу поднялся с кресла и обозначил почтительный поклон.

– Графиня… Позвольте принести вам свои соболезнования. Я был невольным свидетелем той трагедии, которая произошла вчера на ассамблее. Генерал-полицмейстером Шепелевым мне поручено опросить родных и знакомых графа, чтобы установить причины, сподвигшие его на столь страшный поступок… Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

Сейчас, вблизи, я ее узнал, хотя не встречал при дворе уже довольно продолжительное время. Но изменилась она – если не считать огромного выпирающего живота – не особо сильно. Разве что лицо ее, а в особенности нос, выглядели несколько опухшим, что для беременных было вовсе не такой уж редкостью.

Кажется, она меня тоже вспомнила, потому что сказала, указав на кресло:

– Можете сесть, камер-юнкер, я отвечу на ваши вопросы.

И с этими словами сама опустилась в кресло – служанка едва успела подхватить полу ее платья, чтобы не смялось. Я вернулся в свое кресло. Немедленно подошел дворецкий, выставил на столик перед нами чайные пары. Умело и красиво разлил чай по чашкам.

– Угощайтесь, – коротко позволила мне графиня.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, – я взял чашку за тонкую позолоченную ручку и сделал маленький глоток. Чай оказался очень горячим.

– Я помню вас, Алексей Федорович, – сказала графиня, глядя на меня полными слез глазами. – Мы неоднократно виделись в императорском дворце. К сожалению, камер-юнкерство нынче не в почете у государя. Все ближние к царской особе посты ныне заняты людьми светлейшего князя Черкасского.

– Все именно так и есть, – согласился я. – Однако вы не возражаете, если я сразу приступлю к делу?

– Наоборот, – ответила графиня. – Не в моем состоянии затягивать нашу встречу. Можете задавать свои вопросы, камер-юнкер.

– Вам уже известно, что произошло вчера на ассамблее у князя Бахметьева? – спросил я. В конце я хотел назвать графиню по имени-отчеству, но вдруг понял, что совершенно его не помню. И потому концовка фразы у меня вышла какой-то смазанной, словно не законченной.

Но графиня этого не заметила. Кивнула.

– Мне уже рассказали весь этот ужас. Наш кучер Егор да лакей Митька, что на запятках ездит, были вчера там, дожидались графа у ворот. Они же и доставили его тело домой… – Графиня тихо всхлипнула и отвернулась. Я заметил, что она утирает с глаз слезы.

– Вы можете что-то сказать об отношениях графа с князем Бахметьевым? – Тут я наконец вспомнил ее имя и после небольшой паузы добавил: – Вера Павловна!

Графиня покачала головой:

– Не было у них никаких отношений! Обычное придворное общение, все больше о делах и о погоде. Да и не особенно часто это случалось.

– То есть, вы хотите сказать, что у графа не было ни малейшей причины стрелять в князя Бахметьева?

Тут графиня взяла свою чашку и глотнула из нее. И должно быть обожглась, потому что сразу одернула голову и неодобрительно покосилась на дворецкого, стоящего чуть позади сбоку от нее. Тот заметно напрягся. Графиня вернула чашку на столик.

– Если какие-то причины и были, то мне о них ничего не известно, – сказала она. – Но могу вас заверить, Алексей Федорович: граф никогда не стал бы просто так стрелять в безоружного. Он дворянин, а не разбойник. Если бы он имел претензии к князю Бахметьеву, то и решил бы их, как полагает дворянину!

– Совершенно я вами согласен, – ответил я, кивая. – В том-то и странность этого дела… Скажите, Вера Павловна, граф держал в доме пистолеты?

Графиня раздумывала всего мгновение. Потом подняла вверх руку, и дворецкий тут же подошел к ней.

– Капитон, сходи в кабинет князя, возьми из его стола шкатулку с пистолетами и немедленно принеси сюда! – строгим тоном приказала Вера Павловна.

Капитон моментально исчез. А графиня снова взялась за чашку, подула в нее и осторожно отхлебнула.

– Мой муж умел и любил стрелять, – известила она меня, глядя при этом в сторону. – И пару пистолетов держал не только на случай дуэли, но и для того, чтобы иметь возможность практиковаться в стрельбе. Так что стрелял он достаточно метко, уверяю вас.

– Из знакомых пистолетов, – добавил я.

– Само собой, – согласилась Вера Павловна. – Алексей Федорович, а вы и в самом деле такой опытный сыщик, как о вас говорят в свете, или же это просто слухи?

– Вероятно, просто слухи, – достаточно сухо ответил я. – Но мне приходится им соответствовать. Чтобы не терять лицо, знаете ли…

– Значит, то громкое дело об отравлении княжича Власова действительно раскрыли именно вы? – теперь графиня Румянцева глядела на меня сквозь очень узкий прищур, словно вдаль всматривалась. Мне даже как-то не по себе сделалось от этого взгляда.

– Не буду скромничать: я действительно приложил к этому руку. За что получил благодарность государя и проклятие рода Власовых.

– Вот как? – удивилась графиня. – В самом деле?

– В этом нет ничего удивительно, – пояснил я. – Младший брат злодейски отравил старшего, но и сам был предан гражданской казни и отправлен на Камчатку до скончания дней. В результате Власовы остались вовсе без наследников. А вину за это они возложили на вашего покорного слугу… – Я коротко кивнул. – Весьма удобная позиция, не правда ли?

– Но ведь вы просто выполняли свой долг! – заметила Вера Павловна, промокая платком под глазами невидимые слезы.

Должно быть ребенок в ее утробе в этот момент начал толкаться, потому что она внезапно замерла и вцепилась в живот обеими руками. Служанка, ожидающая в сторонке, так и подалась к ней, но в последний момент замерла на месте. Я напрягся.

– С вами все в порядке, ваше сиятельство?

Графиня сидела неподвижно еще некоторое время, затем облегченно выдохнула, расслабилась и откинулась в кресле.

– Да, все хорошо, Алексей Федорович. Мне еще две недели ходить, не меньше.

– Тогда, ради бога, не пугайте меня так больше!

Вера Павловна с горечью улыбнулась.

– Я полагала, что вы не из пугливых.

– Открою вам секрет, ваше сиятельство: все мужчины становятся пугливыми, будто лани, когда при них из женщины начинают выскакивать дети.

– «Выскакивать»? – с усмешкой переспросила графиня. – Сразу видно, что вам пока не доводилось присутствовать при родах!

– Да, это так, – не стал спорить я.

Тут вернулся дворецкий Капитон с деревянным ящиком на вытянутых руках. Толщиной он был с ладонь, а в длину немногим меньше полутора локтей. Ящик был покрыт черным лаком, а на крышке имел вырезанный замысловатый герб со львом и леопардом, удерживающими прямоугольный щит, под которым была видна латинская надпись: «Non solum armis». Означала эта фраза: «Не только оружием».

Подойдя, дворецкий очень бережно поставил ящик на стол.

– Открой шкатулку, – приказала Вера Павловна.

Капитон послушно сдвинул замысловатую защелку и поднял крышку. Повернул ящик сначала к Вере Павловне, а затем и ко мне, чтобы мы оба могли убедиться: пистолеты лежат внутри.

Это были французские пистолеты мастера Лепажа с шестигранными стволами и полным набором инструментов для их обслуживания и зарядки.

– Как вы сами можете видеть, наши пистолеты лежат на месте, в целости и сохранности, – ледяным тоном заметила графиня. – А теперь скажите мне, Алексей Федорович, положа руку на сердце: если бы мой муж задумал то гнусное злодеяние, которое ему приписывают, неужели бы он использовал для этого чье-то чужое неизвестное оружие, коль уж у него имелись собственные пистолеты? Хорошо знакомые и тщательно пристрелянные. Из которых он промаха не давал ни разу, и даже спорил на это счет со своими друзьями… Как вы полагаете?

Зерно здравого смысла в ее словах, несомненно, имелось. Конечно, никакие слова не могли опровергнуть того факта, который я видел вчера собственными глазами. Причем, при множестве свидетелей.

А, впрочем… Вчера я прибыл на место преступления первым, и видел лишь раненного князя. Все остальное – лишь цепочка умозаключений, не более того.

Хотя…

– Князь Бахметьев сегодня пришел в сознание и поведал генерал-полицмейстеру о том, как все произошло, – сказал я. – Он утверждает, что в него стрелял именно ваш муж, Вера, Павловна. Перед тем, как выстрелить в самого себя.

Глава 21
Новые версии и старые факты

Похоже было, что графиня ждала подобного ответа. Потому что сразу же закивала с очень невеселой улыбкой на губах.

– Это не более, чем слова князя Бахметьева, – заявила она немедленно. – И теперь, когда моего мужа нет в живых, он может сказать все, что ему угодно. Никто не посмеет ему возразить.

– Вера Павловна… – сказал я со всей осторожностью, на какую только был способен. – Я не совсем понимаю, к чему вы клоните.

– А все очень просто, камер-юнкер! Тому, кто убил моего мужа, было легче легкого убедить вас и других, что преступник в этом деле именно он. Но разве кто-то видел, как граф достает пистолеты и стреляет – сначала в князя, а затем и в себя самого?

– Нет, этого никто не видел, – согласился я. – Потому как именно звуки выстрелов привлекли мое внимание, но, когда я прибыл на место, все уже было кончено. Ваш муж был уже мертв к тому моменту, хотя и обнаружил я его несколько позже. А князь ранен в грудь.

– И настолько же серьезной оказалась эта рана? – со злой усмешкой спросила графиня.

Я уже начал понимать, к чему клонит эта женщина, которая вдруг стала казаться мне совершенно некрасивой, и даже какой-то… Нет, не уродливой, но появилось в ней нечто такое, что сложно описать словами. Злоба какая-то, что ли? И чувство это совсем не красило ее лицо, а наоборот – делало ее похожей на ведьму.

– Эта рана не была смертельной, – пояснил я. – Хотя пуля и угодила в область сердца. Князя Бахметьева спас нательный крест. Толщина серебра оказалось достаточной, чтобы остановить пулю и не пусть ее дальше ребер. Но предугадать подобное вряд ли возможно, ваше сиятельство.

– Отчего же⁈ – с вызовом спросила графиня, вновь превратившись из злобной ведьмы в обычную беременную женщину.

– Вера Павловна… – сказал я проникновенно и очень бережно, чтобы не допустить новой вспышки злости. – Я понимаю, что вы хотите мне сказать. По вашему мнению, хозяин ассамблеи сам отозвал вашего мужа в уединенное место, где заранее спрятал пару пистолетов. Затем, достав пистолеты из тайника, он застрелил вашего мужа, после чего выстрелил в самого себя, сделав это так, чтобы пуля намеренно угодила в нательный крест… Вы полагаете, так было дело?

– Именно! – воскликнула Вера Павловна.

Я вздохнул.

– Вера Павловна, голубушка… – я уже не находил слов, чтобы вернуть графиню на землю из мира ее фантазий. – Должно быть вы плохо себе представляете, что такое пистолет. Выстрел со столь малого расстояния просто порвал бы крест и не помешал бы пуле войти в сердце!

И тут графиня вдруг захохотала, да так закатисто, так искренне, что я почувствовал себя неуютно. А может Вера Павловна подвинулась рассудком после гибели мужа? Попросту свихнулась, и теперь все разговоры с ней не имеют никакого смысла?

Собственно, я бы даже не сильно удивился, если бы дело именно так и обстояло.

– Нет, камер-юнкер, это вы плохо представляете себе, что такое пистолет! – заявила графиня, закончив хохотать так внезапно, что мне даже стало не по себе. – Мой муж не просто любил стрелять, он еще и меня обучал этим премудростям. Если в пистолет насыпать пороха меньше, чем полагается, то пуля не полетит с достаточной силой. Нужно просто правильно рассчитать порцию пороха, чтобы выстрел не оказался смертельным даже с малого расстояния!

Я смутился. Потому как и в самом деле не учел этот маленький нюанс. Стрелять я, конечно, умел, и весьма неплохо, но пистолеты не особо жаловал, и больше предпочитал сжимать в руке рукоять шпаги… Но графиня была права!

Если князь Бахметьев действительно имел тайной целью убить графа Румянцева, но планировал представить это все, как самоубийство, то ему ничего не мешало проделать это все именно так, как сказала Вера Павловна.

Заранее подготовить пистолеты было делом пары минут. В один из пистолетов был насыпан обычный заряд пороха, а во второй – лишь столько, чтобы пуля могла вылететь наружу и нанести небольшую рану.

Надежно припрятать пистолеты в собственном парке тоже не составило бы князю особого труда. А дальше уже было нужно просто разыграть спектакль. Следовало в разгар фейерверка отозвать графа Румянцева в уединенное место, где им никто не мог помешать, и затем выстрелить ему в голову, чтобы смерть его была гарантированной. А уже после пустить пулю себе в грудь из пистолета с малым зарядом пороха. Когда же подоспеет помощь, то останется только обвинить во всем графа. Тем более, что ничего против он уже сказать не сможет…

Ай, молодец, Вера Павловна, молодец! Конечно, эта версия не отвечает на вопрос, зачем все это было нужно, но хотя бы переносит акцент с мертвеца, который заведомо на вопрос ответить не сможет, на живого человека. На князя Бахметьева. А живой человек вполне себе способен отвечать на заданные вопросы. В особенности, если они правильно поставлены.

Да-а, интересная версия. Я так и сказал графине:

– Очень интересная версия, Вера Павловна! Думаю, мне следует рассмотреть ее.

Тут графиня, неожиданно резво для своего положения, вскочила с кресла и подошла ко мне. Я тоже не замедлил подняться. Она схватила меня за руку и с жаром потрясла.

– Рассмотрите, камер-юнкер, обязательно рассмотрите! Я знаю, что весь свет уже решил, будто мой муж затаил некую тайную обиду на князя Бахметьева и решил коварно убить его, а затем и сам свел счеты с жизнью. Но я-то знаю, что это не так! – Она снова с силой встряхнула мою руку. – Я лично провожала его на эту ассамблею. Мы говорили с ним, обсуждали завтрашний день. Он обещал сильно не задерживаться, собирался лишь выразить признательность князю за приглашение! И уж совсем точно он не собирался лишать себя жизни… Алексей Федорович, голубчик, докопайтесь до истины, заклинаю вас!

После очередной встряски рукав моего камзола немного задрался и стал виден шрам на запястье. Тот самый, который оставил на мне раджа Матхай Мукержи во время нашей первой встречи. Сейчас он был уже едва заметен – лишь светлая полоска длиной в палец. Да и то различима она была, только когда свет падал под определенным углом.

Однако, должно быть, сейчас направление света было именно таким, потому что графиня вдруг замерла, глядя мне на запястье, а потом медленно подняла на меня глаза.

– Алексей Федорович, – произнесла она тихо, – вы – маг?

На мгновение я опешил. Но быстро взял себя в руки.

– Что за фантазии, Вера Павловна, право слово⁈ Мне кажется, что наша беседа вас изрядно утомила, и вам пора отдохнуть!

Я хотел забрать у нее свою руку, но она вцепилась в нее еще крепче. Поводила пальцем по шраму. Глаза ее округлились, но горечи и злости в них я уже не замечал, а загорелась там искра надежды. А вот на что именно графиня надеялась – я даже и не знаю.

– Алексей Федорович, голубчик… – забормотала она. – Вы думаете, я не знаю отчего бывают такие шрамы?

– Шрамы случаются по всяким причинам, – заверил ее я. – Тот, о котором вы говорите, я получил в прошлом году, оцарапавшись о ржавый гвоздь в своем имении под Новгородом.

– Оставьте! – шикнула на меня Вера Павловна. – У моего мужа был точно такой же шрам! Ему оставил его тот странный индийский раджа, что проживает в заброшенном доме. Вы должны знать, Алексей Федорович: у нас мужем не было тайн друг от друга! Раджа нашел в нем чародейские признаки и определил на обучение в «тайную академию». И не далее, как этой весной, граф успешно сдал последний экзамен и был удостоен степени бакалавра магии.

Такие вот дела, значит. Выходит, граф Румянцев был магом. И даже бакалавром. Ну надо же…

– Зачем вы мне это говорите, ваше сиятельство? – спросил я строго.

Аккуратно расцепил ее пальцы на своем запястье и освободил руку. Поправил рукав камзола.

– Чтобы вы поняли, Алексей Федорович, что мы с вами на одной стороне, – скользя взглядом по моему лицу, ответила графиня.

– Порою шрам, Вера Павловна – это просто шрам. Я думаю, вам нужно отдохнуть, дабы не подвергать опасности вашего ребенка. Но я обещаю вам провести следствие со всей возможной тщательностью. И вашу версию произошедшего также обещаю отработать.

Графиня безвольно опустила руки. Кажется, силы оставили ее, потому что она закрутила головой по сторонам в поисках кресла, и мне пришлось подхватить ее за плечи. Тут подоспела и служанка с дворецким, и они помогли мне усадить ее в кресло.

– Вам нужен отдых, Вера Павловна, – снова сказал я, положив руку беременной женщине на плечо.

И почувствовал, как устремилась по силовым линиям магического поля, протянувшихся вдоль моей руки, живительная энергия. Она быстро напитала собой ослабевшее тело графини. Увидев, что ей стало значительно лучше, я поторопился убрать руку.

С беременными в этом плане следовало быть осторожнее. Если часть энергии напитает плод, то неизвестно еще как это может отразиться на его поведении. Никто специально опытов не ставил, но теоретически ребенок может стать настолько активным, что может вызвать собственные роды.

Вера Павловна смотрела на меня с благодарностью. И опять же с надеждой. Вот только теперь я знал, на что она надеялась.

Попрощавшись с графиней, я покинул ее дом и вернулся к своему экипажу, где Гаврила, дымя трубкой, вел беседу с каким-то мужичком в парадном кафтане. Был он излишне упитан и вид имел глуповатый, но при этом смотрелся опрятно, да и начищенные до блеска сапоги его говорили о том, что служит он лицу весьма знатному.

Завидев меня, мужичок сразу поклонился в пояс и отошел от экипажа на почтительное расстояние.

– Домой, – скомандовал я, усевшись на сиденье.

– Хорошо, барин, – отозвался Гаврила.

Он взмахнул поводьями, и экипаж тронулся с места. Я заметил, что мужичок в кафтане провожает нас взглядом, помахивая рукой.

– Кто это был? – спросил я у Гаврилы.

– Так это кучер Румянцева, мы вчерась вместе у ворот дожидались. Вот и познакомились. Егором зовут, коли интересно.

– Хм… И о чем же вы с Егором говорили? Вчерашнее происшествие поди обсуждали, как бабы у колодца?

– И вчерашнее тоже, – не стал спорить Гаврила. – Поди не каждый день графья в себя пулю пускают.

– Это верно, не каждый, – согласился я. – И что же думает Егор по поводу происшествия?

Гаврила мне долго не отвечал, и я решил было, что за топотом копыт он не расслышал моего вопроса. Но спустя минуту Гаврила вдруг вновь заговорил:

– Егор считает, что граф не мог сам в себя выстрелить, да и в сиятельного князя стрелять он нужды не имел. Пистолетов при графе не было, это Егорка знает точно. И задерживаться долго на ассамблее граф не собирался. Он сказал Егорке, что пробудет недолго, и чтобы тот не отлучался никуда, а ждал его снаружи.

– И что же – он все это время ждал графа у ворот? – спросил я.

– Не-е, от ворот его прогнали! – хохотнул Гаврила. – Как и меня. Слишком много экипажей прибывало на ассамблею, разместить всех рядом с воротами никак не получилось бы. Вот он и отъехал подальше, остановился неподалеку от меня. Так мы вместе почти до утра и проторчали. Было время поговорить. Половину моего табаку выкурили!

– Ты же сказал, что Катерина запретила тебе курить табак, – заметил я с усмешкой.

– Так ты ей не рассказывай, барин, а то заругает! А она знаешь, как ругать умеет? Ой-ей! Уж на что твой батюшка ругаться умел, но и ему у Катерины еще поучиться следовало бы!

– Не расскажу, – пообещал я. – Ты давай, докладывай, о чем вы еще с Егоркой языки чесали?

– Да и не только с Егоркой, – поправил меня Гаврила. – Много кто к нам подходил, табачком угоститься да новости обсудить. Только один кучер очень неприветливым оказался. Волком на меня зарычал, когда я сам к нему подошел и заговорить попытался.

– Кто таков? – полюбопытствовал я. – Чей он кучер?

– Так я, барин, знать не знаю. А он и не сказал. Я же говорю: неразговорчивый попался. А когда я колесо у него на карете покачал – показалось мне, что оно как-то криво стоит – так он и вовсе на меня плеткой замахнулся. «Поди, – говорит, – прочь отсюда, покуда плетки не получил». А у самого один глаз кривой и какой-то желтый, как будто грязный. Обидно мне так, Алешка, стало! Хотел я его поколотить, да сдержался. Потому как тебе это лишней заботой могло обернуться, ежели барин у этого грубияна очень значимый окажется.

– И хорошо, что удержался, – похвалил я, с силой схватившись за края экипажа, поскольку дорога пошла плохая, и нас принялось раскачивать из стороны в сторону. – И кто же барин у этого наглеца?

Я заметил, как Гаврила мотает рыжей головой.

– Это мне неизвестно. Из кареты так никто и не вышел, хотя они подъехали позже нашего, и даже у ворот не останавливались, а сразу в сторону проследовали. Я это точно говорю, потому как подумал тогда: «А почему это из кареты никто не вышел?»

– А может ты просто не заметил? – предположил я.

Рыжая шевелюра снова отрицательно замоталась.

– Глаз у меня примечательный, барин. И если бы точно не знал, то и не говорил бы… Я эту карету еще издали приметил, потому как вид у нее уж больно интересный.

– В самом деле? У кареты? И чем же он интересен?

– А с виду она вроде бы и богатая, барин, а вот на крыше специальная решетка приделана, куда багаж можно складывать. Будто почтовая. Черная вся, даже колеса. И окна на дверцах узкие, через такие много света внутрь не попадет.

– Но зато если кто внутрь захочет заглянуть, то много и не увидит, – предположил я.

– Это точно! – согласился Гаврила. – Я так сразу и подумал. К тому же герба на ней не было никакого, а лакей на запятках стоял. Правда был он весь в плащ закутан, с ног до головы. И шляпа у него такая большая, что и лица не видно. Как только они подъехали, лакей этот сразу соскочил с запяток и пошел к воротам. Там он пропал из вида, но примерно четверть часа спустя вернулся и сразу сел в карету.

– Лакей? – не поверил я. – Сел в карету?

– Точно так, барин! Не вру нисколько! Я тоже подумал сперва: «Куда ж ты полез, окаянный⁈» А он сразу же захлопнул за собой дверцу, но пробыл там всего пару минут. Потом он снова вышел, огляделся и… ушел!

– То есть как это – ушел? – не понял я. – А на запятках кто поехал потом?

Гаврила повернул ко мне лохматую голову, и я увидел, что он довольно улыбается.