Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 258 (всего у книги 286 страниц)

Глава 13
Туда-сюда и прямиком в церковь

Пока все мои домашние готовились к отбытию, я поменял свой мундир камер-юнкера на обычный камзол – чтобы не так бросалось в глаза – и подробно объяснял Федору его задачу. Водка и впрямь сотворила с ним настоящее чудо, и он в минуту из больного немощного пьяницы превратился в полноценного чародея. Мага-«тропуна», который точно знал, что и как нужно делать, чтобы не остаться куковать в Запределье на веки вечные.

Федор все понял моментально и стал подробно выспрашивать у меня о том месте, где я желаю сойти с тропы. Это не являлось праздным любопытством, а вопрос и впрямь был серьезным. Обычно «тропуны» сами знают, где следует открыть выход, и очень редко работают на заказ.

Оно и понятно – когда открываешь проход вслепую, основываясь лишь на рассказах и приблизительных описаниях, всегда есть вероятность, что выведешь ты такого путешественника внутрь какой-нибудь скалы. Или дерева, к примеру. Был даже такой случай, когда вход был открыт без всяких ошибок, точнехонько в том месте, которое очень подробно описал путешественник. Но вот беда – именно в момент выхода в том месте проезжал одинокий всадник, словно волею судьбы появившийся там. Ни шагом левее, ни шагом правее.

Рок! Сама судьба решила сыграть такую злую шутку, и вышел путешественник из прохода прямиком в проезжающую лошадь. Воздействие оказалось таким мощным, что бедное животное буквально разорвало в клочья. Да и путешественнику пришлось несладко. Лошадиные кости пронзили все его тело насквозь, распороли его всего, и в итоге прожил он ненамного дольше той лошади, вот только страдал несравнимо сильнее.

Помня об этом случае, я описывал Федору такое место выхода, где подобные случайности были исключены. Уж лучше выйти подальше от населенной местности, и потом немного пройти пешком, нежели поторопиться, чтобы о тебе опосля рассказывали подобные истории.

Федор быстро все уяснил, размял пальцы и всем своим видом дал мне понять, что готов к чародейству. Тут и Гаврила экипаж подогнал. Из дома вышли Кристоф с Фике, Парашка, а последней спустилась Катерина. Они встали вокруг экипажа, и никак не решались сесть в него, не понимая сути происходящего. Тогда я решил вкратце ввести их в суть дела, чтобы кто-нибудь с перепугу, не приведи господь, не впрыгнул из экипажа прямо на тропе.

– Сейчас все мы немного прокатимся в этом экипаже, – объяснил я, похлопав по крупу одну из запряженных лошадей. – Это может показаться необычным, а кому-то даже жутковатым, – я проникновенно взглянул на озадаченную Парашку, – но могу заверить, что ничего страшного нам не грозит. Там, где мы окажемся, спокойно и безопасно. Там мы сможем переждать неблагоприятные события, которые могут разразиться в Петербурге со дня на день.

Меня поняли все, кроме разве что принцессы, которой, впрочем, было все равно куда и зачем ехать, лишь бы быть рядом с Кристофом. Должно быть тон, каким я все это говорил, был столь загадочным и серьезным, что задавать вопросов никто не стал. Все сели в экипаж, разместившись в нем довольно вольготно, но когда туда забрались и мы с Федькой, то сразу стало тесновато.

– Мне все это кажется несколько странным, – не очень уверенным голосом заметила Катерина. – Я, конечно, понимаю, что ситуация в государстве сложилась серьезная, и может быть даже взрывная, но кое-кто мог бы отправиться в дорогу и верхом!

При этом она взглянула на меня весьма многозначительно. Я заверил всех, что никакого неудобства они почувствовать не успеют, потому что путь наш будет совсем недолгим. Катерина вряд ли мне поверила, но ничего не сказала и только сильнее потеснилась на сидении.

И тогда я скомандовал:

– Гаврила, трогай! Федор, начинай!

И Федор начал. Он выпрямился, стоя прямо посреди экипажа, запрокинул голову назад, а руки раскинул в стороны. Пальцы его заискрились, и я увидел, как силовые линии магического поля искривились, протекая промеж их.

– Это еще что за черт? – спросила Катерина, глядя на Федьку с недоумением.

Но ей никто не ответил. Все тоже смотрели на «тропуна» как зачарованные.

Тогда Гаврила рванул поводья. Лошади тронулись, и даже слишком резво, особенно если учесть, что экипаж находился на довольно тесном заднем дворике. Мы все качнулись, и только Федор по какой-то причине остался стоять неподвижно. Казалось, что с ним ничего в эту минуту не происходит, но я-то видел, что силовые линии, огибающие его, собираются в тугой комок где-то у самой ограды. Они были готовы вот-вот разорвать пространство, но все еще копили силу, чтобы сделать это одним мощным рывком.

А экипаж наш между тем катил вперед, прямо на ограду и на кусты вишни около нее. И тут Катерина снова подала голос.

– Возможно, я чего-то не понимаю, – сказала она, – но мне кажется, что мы сейчас врежемся точно вот в эти кусты… Алешка… – она взглянула на меня так жалобно, что захотелось немедленно прижать ее к себе, чтобы оградить от всех бед, которые могут ей грозить в этом мире. – Алешка!

Я нервами почувствовал, как она напряглась, собираясь рвануть в сторону от приближающейся изгороди, и крепко сжал ее руку. Тогда и она вцепилась в меня так сильно, что ногти ее почти вошли мне под кожу.

И в этот миг открылся проход. Он распахнулся, обдав заросли вишни потоками холодного воздуха. Края его завернулись, проявив сизую, скрученную в тугие косы дымку, и там, в черноте промеж этих краев, нарисовалась и потекла вдаль светящаяся дорожка.

Гаврила коротко свистнул, и лошади рванули с удвоенной силой, увлекая экипаж в глубину прохода. Я услышал, как ахнула Катерина, как Парашка принялась отчаянным шепотом читать «отче наш». И только Фике, которая уже встречалась с подобными чудесами, смотрела на разворачивающуюся перед нами «тропу» с тихим восторгом. Кристоф же вообще равнодушно ковырял пальцем свою ладонь, нисколько не обеспокоившись предстоящим переходом.

Мы влетели на «тропу». Время остановилось. Остановилось вообще все, потому что нечему было здесь двигаться – повсюду, куда не кинь взор, стояла кромешная тьма, и только под безмолвными копытами наших лошадей стремительно уходила в несуществующую даль светлая полоса «тропы».

А потом тьма расступилась. Экипаж влетел в появившийся проход, и тысячи звуков тотчас обрушились на нас со всех сторон. Солнечный свет ослепил, заставил зажмуриться, а когда же я вновь поднял веки, то увидел, что экипаж остановился посреди большого поля.

Трава плавно шевелилась, обдуваемая ласковым ветерком, а кучерявые березки неподалеку едва заметно покачивали своими кронами.

– Дас ист вундербар! – закричала Фике и первая соскочила с повозки. – Как здесь чудесно!

Громко смеясь, она побежала по полю, и Кристоф тут же устремился следом за ней. А я подумал, что влюбленные и сумасшедшие – суть есть одно и то же, и отличить одного от другого возможно, лишь зная их предысторию. В нашем случае история Кристофа с принцессой во всех подробностях была известна только мне, но остальные же смотрели на них с некоторым недоумением.

Ладно, привыкнут. Им еще ко многому придется привыкать.

Я заметил, что Катерина с удивлением озирается. Затем она вышла из экипажа, обошла его кругом и повернулась ко мне.

– Сумароков, я помню, ты говорил о каком-то спокойном и безопасном месте, – сказала она. – Но я и подумать не могла, что ты вывезешь нас в чистое поле… Как ты это сделал?

– Это я не, это Федор, – пояснил я. – Таких, как он, у нас называют «тропунами». Они могут открывать проходы в далекие места, куда обычная дорога заняла бы дни и даже недели. А «тропуны» могут переносить туда в одно мгновение.

– Понятно, – покивала Катерина. – Телепортация?

– Теле… – повторил я. – Что? Нет! То есть, не знаю… Сам я не умею открывать «тропы», и не знаю, как это делается. Но здесь действительно безопасно… Като! – я взял ее за руки. – Нам с Федором сейчас необходимо вернуться в Петербург, чтобы завершить еще одно дело, но очень скоро мы вернемся. Ты даже соскучиться по мне не успеешь! – после этой фразы я усмехнулся, чтобы показать Катерине, что и сам с некою шуткой отношусь к этим словам.

Ну, вроде как: с чего бы это Катерина начала по мне скучать? Правильно, нет такой причины. В том-то и шутка.

Но сама Катерина, кажется, ее не поняла. Рук своих она у меня не отняла, позволила мне поглаживать их слегка пальцами, и с совершенно серьезным видом спросила:

– Алешка, это опасно?

Я глупо улыбнулся – совсем как Кристоф, бегающий по полю за принцессой.

– О чем ты, Като? Что именно тебя беспокоит?

– Твое возвращение в Петербург… Ты же забрал оттуда нас всех, потому что боялся, что дальнейшее наше пребывание там может быть опасным, ведь так?

– Ты все верно поняла.

– Но теперь возвращаешься туда сам, к тому же с этим пьяным монахом… Вот я и спрашиваю: это опасно?

Я торопливо помотал головой. Я и впрямь не считал опасным то, что мы с императрицей затеяли. Разумеется, пропажу ее заметят довольно быстро и поднимут тревогу, но какое это уже будет иметь значение?

Мою причастность к исчезновению государыни заподозрить будет невозможно. Мой утренний визит к ней был довольно кратким и имел вполне определенную цель: я просил дозволения у государыни представить ей свою новгородскую кузину, чья известность в петербургском свете позволяла мне сделать это.

А что касаемо ее посещения церкви Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, так она и без моего совета собиралась там побывать. Как и многие из придворных господ, я уверен в этом.

Так что, нет, на данном этапе мой замысел не был опасным. Каковы будут его последствия – это покажет время, но если правильно использовать ситуацию, то все может обернуться самым благоприятным образом.

Во всяком случае, должность камергера мне уже была обещана. И я с усмешкой сказал об этом Катерине:

– Если все сложится удачно, можешь считать меня камергером.

Почему-то мне казалось, что эта новость должна впечатлить ее. Но не тут-то было. Она словно бы и не поняла, о чем идет речь. А может просто пропустила мои слова мимо ушей.

– Ты только живым возвращайся, – попросила она. – Чувствую я, что твое путешествие в Сагар еще выльется нам слезами горькими. Другим ты вернулся оттуда, Алешка, другим. Я порой теперь и сама не знаю, где ты, а где Шакус. Или же тот, второй демон…

Я поднес ее ладонь к свои губам и осторожно поцеловал пальцы.

– Это я, Като, никаких демонов. Только я. И я обещаю тебе, что все будет хорошо!

Я отпустил ее руки и повернулся к экипажу.

– Гаврила! Отгоняй лошадей во-он к той роще! – я пальцем указал вдаль. – И ждите нас там. А мы с Федором скоро вернемся. Правда ведь, Федь? – я глянул на него строго.

Федька сразу перекрестился.

– Как есть правда, Алексей Федорович! Жаль только, что чарки с собой не прихватили, так бы еще надежнее было!

Я громко и может быть слишком нарочито рассмеялся и хлопнул Федьку по плечу.

– Ну, давай, Федор! Солнышко вон уже почти над головой, так что нам с тобой поспешать следует. Ты хорошо помнишь, о чем мы с тобой говорили?

– У меня такая память, Алесей Федорович, что ежели один раз увидел или услышал, то уже никогда не забуду!

– Не промахнешься? Я не потому спрашиваю, Федор, что в способностях твоих сомневаюсь, а потому, что дело это огромной важности, и ошибок нем быть не должно!

– Да не будет ошибок, не будет! – заверил меня Федор и одним взмахом руки распахнул новую «тайную тропу». – Можешь мне довериться, потому как в этом деле никого лучше меня и не сыскать. Даже старый Фальц, помнится, говорил: «А ты хорош, Федор, хорош! Еще бы горькую не пил, так и цены бы тебе не было!»

И вступил на «тропу». Я поторопился за ним следом, и мгновение спустя мы уже вдвоем, гуськом, шли по тропе, которую на этот раз Федька сделал тонкой-тонкой – по такой только друг за другом и возможно пройти. Ну и правильно! А чего силы зря тратить на возведение широченной дороги всего для двух путников? «Тропа» должна быть тропой. Потому ее так и прозвали…

А вскоре и выход открылся, и шагнули из темноты Запределья в такую же темноту крошечной комнатки, где и замерли, прислушиваясь к звукам, доносящимся извне.

– Кажись, не промазали, – шепотом сказал Федька, и я понял, что несмотря на все свои хвастливые речи, он и сам не был до конца уверен в своих способностях.

На стене, выходящей на заднюю часть церковного иконостаса, я заприметил небольшое решетчатое оконце, предназначенное не столько для наблюдения, сколько для проникновения внутрь воздуха, и тут же прильнул к нему лицом.

Из-за иконостаса проступал свет, было слышно, как монотонно и неразборчиво читает свою речь здешний пономарь.

Я пошарил по стене руками, нащупал невысокую дверцу и осторожно ее приоткрыл. Выглянул наружу. Пахло церковью, свет сотен свечей озарял контуры иконостаса золотым свечением. Мы с Федором бесшумно вышли из исповедальни и неприметно выглянули из-за иконостаса в залу.

Там уже было полно народу, не протолкнуться. И если бы моей задачей было отыскать здесь кого-то из обычных людей, то она вполне могла бы стать невыполнимой. Попробуй найди кого в такой-то толчее да сумраке.

Но императрица – это вам не кто-то, она в толпе не затеряется! И потому ее я увидел сразу же, и мгновения не прошло. Она стояла совсем рядом, в первом ряду от иконостаса. При ней была и фрейлина, та самая Голицына. Вот уж не думал, что Мария Николаевна возьмет с собой именно ее! На эту роль более подошла бы любая из незамужних фрейлин, каких у императрицы хватало, так нет же – она выбрала именно ту, присутствие которой меня немного стесняло.

Да, впрочем, бог ней. Все равно я собирался поговорить с Екатериной Дмитриевной по поводу ее секретных любовных знаков. Доброе отношение Голицына мне дороже, чем порочная связь с его супругой. Пожалуй, именно так я ей и скажу! Пусть и навлеку на себя этим ее праведный гнев, но мне с ней детей не крестить. Просто на одного союзника у меня при дворе станет меньше. Их, конечно, и без того немного, но уж как-нибудь проживем.

В руке камер-фрейлина держала корзинку, отчего я сделал вывод, что совета моего государыня послушала и много вещей с собой в дорогу не взяла. Должно быть, только самое ценное. Украшения, фамильные драгоценности… Чем там еще женщины дорожат? Понятия не имею.

Рядом с императрицей и ее фрейлиной я увидел двух рослых лейб-гвардейцев в мундирах Преображенского полка. А вот этого мне было не надобно! Неужели к императрице приставили охрану? Это понятно – без охраны царственной особе никуда, но для чего она ей в церкви?

В этот самый момент мой великолепный план вдруг показался мне таким зыбким и непродуманным, что холодный страх сжал мне сердце. А не навлеку ли я беду на Марию Николаевну своими действиями? Может быть все это – одна большая глупость? Раве возможно выкрасть императрицу прямо в церкви, под носом у вооруженной охраны, на глазах сотни людей?

Кажется, я начал паниковать. Коли продолжать следовать плану, то все может закончиться очень плохо, и для нас с Федькой в том числе. Если светлейший поймет, что государыня собиралась бежать, то он решит ускорить события, и уже тогда за ее жизнь никто не сможет поручиться.

Но что будет, если план отменить прямо сейчас? Государыня сочтет меня беспомощным пустословом, а может быть даже и предателем. В любом случае ни о каком доверии в дальнейшем речи идти уже не будет.

Господи, что же делать⁈ Какой шаг будет правильным?..

– Ну все, Алексей Федорович, я пошел! – сказал вдруг Федька, подмигнул мне. И, уже не таясь, вышел из-за иконостаса.

Я даже слова сказать не успел. Только руку поднял и выдохнул шумно. И больше ничего не сделал, потому что предпринимать что-либо было уже поздно. Федька спустился с небольшого приступка, на котором был установлен иконостас, и, нисколько не смущаясь, с видом сосредоточенным и деловитым, направился прямиком к государыне.

Глава 14
Чудеса на богослужении и кое-кто из старых знакомых

Я понимал, что в эти самые мгновения решается судьба моего плана. А вместе с тем и судьба императрицы, наши с Федькой судьбы, и наверняка судьба всей России-матушки. Потому-то я просто стиснул зубы и стал наблюдать за происходящим, лишь слегка выглядывая из-за иконостаса.

А Федька между тем подошел к государыне. Она приметила его заранее, и потому, когда гвардеец поднял руку, чтобы не подпускать близко к императрице странного монаха, она быстрым движением перехватила его руку и опустила ее. Что-то коротко шепнула, гвардеец в ответ кивнул. Лиц в этом сумраке и танце теней от горящих свечей, было не различить. Я и императрицу-то признал только по ее траурному одеянию, да по той стати, которую ни с чем невозможно было перепутать.

Я видел, как Федька наклоняется к государыне и что-то ей говорит. Слов его я не слышал, но я их знал точно, потому как сам и придумал, и Федьку заставил их выучить, как «отче наш».

– Извольте проследовать за мной, государыня, – говорит он. – Пришло время исповедаться, ибо только искренняя исповедь поможет вам спасти свою душу.

– Я сопровожу вас и буду ожидать у дверей, – предлагает свои услуги Голицына.

Ее слов я тоже не слышу, но могу их предвидеть. Да и движения говорят сами за себя. Императрица согласно кивает и делает шаг следом за Федькой, который уже направился назад, к исповедальне. Народ вокруг смотрит на государыню с удивлением, кто-то даже начинает шептаться, потому как никто и предположить не мог, что прямо посреди богослужения императрице вдруг приспичит исповедаться.

– Это ж как нагрешить-то надобно, – шепчут они, я уверен, – чтобы так на исповедь торопиться?

И в этот самый момент один из гвардейцев шагает следом за государыней. Видать, не положено ему оставлять ее без присмотра.

Вот же черт! Только этого мне не хватало. Весь мой план катится к чертям собачьим…

Но не попрется же он за ней прямо в исповедальню? А значит, будет ожидать ее у двери, как и положено стражнику.

Больше не теряя ни мгновения, я попятился от иконостаса и уперся спиной в стенку исповедальни. В потемках нащупал дверцу, приоткрыл ее и нырнул внутрь. Если гвардеец пропустит государыню вперед, а сам останется снаружи, то мой план еще может сработать.

А если же он решит сперва сам осмотреть исповедальню, прежде чем впустить туда императрицу?

Что ж – я тронул эфес своей шпаги, – на войне как на войне. А ля гер ком а ля гер, как говорится. Сильно сомневаться я не стану.

Стоп! А как же Голицына? Даже если гвардеец не станет осматривать исповедальню, он ни за что не впустит туда фрейлину. Просто потому, что так не положено! Исповедь не должна проходить в присутствии третьего лица! Тогда не будет соблюдено ее таинство, она не будет считаться проведенной по всем правилам!

Но если Голицына не покинет столицу вместе с императрицей, а потом выяснится, что та исчезла, Екатерину Дмитриевну наверняка будут допрашивать. И может быть даже с пристрастием! Ногти ей, конечно, сразу рвать и не станут, но следователю Тайной канцелярии достаточно будет просто показать ей, как это делают кому-то другому. И она сразу выложит ему все, что ей известно. И уж обо мне точно расскажет, и о плане моем.

Это плохо, очень плохо. В Тайной канцелярии найдутся мастаки распутывать клубки тайн, и нас смогут отыскать довольно быстро. В Петербург мне путь уж точно будет заказан, а вскорости меня смогут арестовать и в любом другом месте империи. Это в мои планы никак не входит.

А потому попрошу меня простить, господин гвардеец!

Я на всякий случай перекрестился и обнажил шпагу. Глянул в решетчатое оконце. Там было темно, и я видел лишь силуэты, но зато голоса теперь были слышны отчетливо.

– Что-то рожа мне твоя незнакома, – говорил гвардеец, шлепая Федьку по щекам. – Никогда тебя здесь не видел. Да и воняет от тебя странно, как будто ты отродясь в баню не ходил… Как же ты государыню исповедовать собрался? Она ж там задохнется с тобой. Да ты еще и пьяный к тому же, сучий пес! Зови государыне другого исповедника!

Пора мне было вмешаться. Если через минуту мы не откроем «тропу» и не покинем церковь, то эта небольшая перепалка может быстро перерасти в грандиозный скандал. А уж что будет потом – одному богу известно.

Готовый убивать, я распахнул дверцу, выскочил из исповедальни и сразу направил свою шпагу на гвардейца. И понял, что вижу перед собой Гришку Орлова.

А он тоже сперва за шпагу схватился, даже выдернул ее слегка из ножен, но потом признал меня и застыл с приоткрытым ртом.

– Алешка? Сумароков? Ты-то что здесь делаешь⁈

Ну что тут ответишь старому знакомому?

– Сопровождаю государыню в ее секретной поездке, – сказал я.

– В какой еще поездке? – вконец растерялся Гришка. – Что ты такое говоришь, камер-юнкер, мать твою растак?

– Не твое это дело, Гриша, – ответствовал я довольно холодно и шпаги при этом не опускал. Теперь я совсем не так был уверен, что смогу пустить ее в ход, но все же держал наготове.

– Ошибаешься, Алеша, – возразил Григорий. – Я государыню охраняю, и ничего не слышал ни о какой поездке.

– Она потому и называется секретной, Гриша, чтобы не болтать о ней кому ни попадя.

Тогда Орлов тоже достал из ножен шпагу.

– Но ты же понимаешь, Алешка, что я не отступлюсь, пока не получу на то особого приказа?

Я это понимал. Я и сам бы не отступился на его месте, и презирал бы того, кто отступился бы. А значит выход у меня был только один.

– Ты уж извиняй, Григорий. Я не со зла…

И я уже совсем собрался было нанести бравому гвардейцу удар шпагой, как в дело вдруг вмешалась Мария Николаевна.

– Немедленно прекратить ссору! – подняв руки, зашипела она. Достаточно громко, чтобы мы оба поняли серьезность ее настроя, но все же не настолько, чтобы ее могли услышать люди за иконостасом.

А народ там притих, прислушиваясь, и только пономарь продолжал монотонно и нудно бубнить свои нескончаемые речи.

– Предлагаю всем вместе пройти в исповедальню, – продолжила государыня.

– Но так ведь… – начал Гришка, но императрица его оборвала.

– Живо! – вновь громко зашипела она. – Я приказываю!

– Мы все там не поместимся, – закончил Григорий, резко сунув шпагу обратно в ножны.

– Ничего, потеснимся, – ответствовал я, тоже в свою очередь спрятав шпагу. – В тесноте, да не в обиде.

– А про обиду мы с тобой позже поговорим, Алеша, – отозвался Орлов с холодком. – Чую я, что ты проткнуть меня хотел, а я бы и сделать ничего не успел. Коли не государыня Мария Николаевна, так лежать бы мне здесь сейчас в луже крови… Решился бы убить меня прямо в церкви, а, Алексей Федорович? – и Гришка мне подмигнул с каким-то мрачным весельем.

– Убить не убил бы, но оцарапал бы знатно, – сказал я. – На службе я, Гриша. Даже в церкви на службе.

– Я тоже на службе.

– То-то и оно. Мы оба на службе. Так что без обид.

И чтобы больше не тянуть драгоценное время, я первым шагнул в темноту исповедальни. За мной юркнул притихший Федька, от которого почему-то стало смердеть пуще прежнего. За ним вошли императрица Мария Николаевна с камер-фрейлиной Голицыной, а последним втиснулся Гришка Орлов, здорово треснувшись лбом о притолоку.

Ругнувшись, он потер лоб треуголкой, которую до сей поры сжимал в кулаке и спросил:

– И чем нам туточки заниматься в такой-то теснотище?

Конечно, он был прав – размер исповедальни никак не подходил для того, чтобы собирать в ней такое количество народа одновременно. Но и собрались мы здесь вовсе не по ее прямому назначению.

– Дверь за собой прикрой! – посоветовал я ему.

– Это еще зачем? – поинтересовался Гришка.

– Дует! – рявкнул я.

Тут Гришка понял, что объяснять ему все равно никто ничего не будет, и прикрыл за собой дверь.

Мы оказались в полной темноте.

– Страшновато-то как-то… – шепотом заметила Голицына.

И я ее понимал. Если уж государыня была не в курсе дела о том, что нам здесь предстояло делать, то Екатерина Дмитриевна и подавно.

Но долго томить их с ответом Федька не собирался. Тем более, что снаружи вдруг кто-то заголосил довольно громко, и это явно был не пономарь. Послышался топот, в окошке заплясали световые пятна от свечей.

– Гриша, запри дверь! – приказал я.

Орлов завозился у выхода.

– Да как же я ее запру-то? – воскликнул он мгновение спустя. – Тут и щеколды нет никакой!

– Тогда просто держи ее крепче!

Впрочем, ломиться в исповедальню никто не стал – не решились, должно быть. Понимали, что сама императрица там находится. Только постучали негромко, и чей-то голос спросил жалобно:

– Ваше величество, вы здесь?

– Оставьте меня в покое! – крикнула в ответ Мария Николаевна и уставилась на меня с вопросом во взгляде.

А я пихнул Федьку в плечо. Хотя и без надобности, потому как он уже шлепнул ладошкой по пустой стене перед нами, и она тут же озарилась разноцветным свечением. Императрица ахнула. Камер-фрейлина тоже.

Стена же перед нашими лицами неожиданно разверзлась, открыв проход во тьму Запределья, из которого можно было и не выбраться, если бы устремившаяся вдаль «тайная тропа» не указывала бы нам путь.

– Живо! – скомандовал я. – Ждать нельзя, ваше величество, нужно идти!

И, видя, что государыня все еще пребывает в смятении, взял ее под локоть и вместе с ней сделал шаг прямо стену.

– Господи спаси и сохрани! – испуганно пробормотала у нас за спинами Екатерина Дмитриевна.

Потом из-за двери донесся все тот же встревоженный голос:

– Ваше величество, что там происходит⁈ Мы волнуемся очень! Ваше величество, вы слышите⁈ Мы входим!

Голос быстро затихал, удалялся, а на последнем слове и вовсе стих. И наверняка в исповедальню в это момент вошли люди. Вот только было уже поздно. Проход уже закрылся, и взору их предстала абсолютно пустая комната, в которой не было никаких следов пребывания императрицы.

Пустая комната? Не сбавляя шаг, я обернулся. Ага, Гришка Орлов не стал дожидаться пока проход закроется и тоже ступил на «тропу». Он замыкал шествие, идя рядом с Федькой, и порой водил рукой по сторонам, пытаясь нащупать в непроглядной тьме хоть что-нибудь.

Должно быть, он первый раз находился на «тайной тропе». И я его прекрасно понимал. Сам себя чувствовал точно так же во время первого своего перехода. Тьма по сторонам кажется такой густой, что порой возникает желание зачерпнуть ее пригоршней, как воду. И даже чувствуешь ее тугое сопротивление, словно и впрямь водишь рукой в пруду, перегнувшись через борт лодки…

Такова природа Запределья. На самом деле никто в точности не знает, действительно ли «тайные тропы» проходят именно через Запределье, или же это просто какие-то пограничные территории, которые пронизывают все существующие во Вселенной пространства и времена.

Лично я склоняюсь именно к такой точки зрения. С «тайной тропы» можно попасть в Запределье, как и в любую точку в мире, но сама она частью Запределья не является. Тропа, как нить Ариадны, ведет тебя вдоль всех созданных богом миров, мимо каждой точки в них. В силу ограниченности своего зрения – да и вообще всех органов чувств, присущих человеку – ты не можешь лицезреть эти миры. Они находятся вокруг тебя, но ты их не видишь, потому что они скрыты природой самой «тайной тропы».

И я не знаю, можно ли попасть в эти странные миры, просто спрыгнув с тропы в сторону. Не сойти с нее в открывшийся выход, а именно спрыгнуть – в ту самую густую тьму, что простирается вокруг.

Такие случаи бывали. И не только как следствие каких-то трагических обстоятельств, но и преднамеренные. Дело в том, что Запределье обладает исключительной притягательной силой. Оно манит, оно чарует, оно зовет к себе. И если ты слишком часто пользуешься «тайными тропами», то вскоре начинаешь замечать этот зов, это притяжение. И начинаешь понимать, что не прочь и сам когда-нибудь испытать судьбу и сделать шаг в сторону с тропы.

О судьбе тех, кто решился на это, не было ничего известно. Большинство склонялось к тому, что они попросту погибли, причем мгновенно и безболезненно. Другие полагали, что смерть их была не столь быстрой и наверняка мучительной, поскольку те миры, куда они попали, могли разительно отличаться от привычного нам мира, и стихии, главенствующие там, могли убивать человека постепенно и очень жестоко.

Но одновременно с первыми двумя, бытовало и третье мнение, которое являлось естественным следствием природы «тайной тропы». Коль уж она проходила через все великое множество миров, созданных господом, то почти наверняка среди них имелись и те, где жить человеку было бы удобно и благоприятно. А значит, попавший туда, чувствовал бы себя там настолько замечательно, что даже и не помышлял ни о каком возвращении.

Хм… С моей точки зрения эта версия вполне имела право на существование, но надеяться на то, что кто-то из сгинувших угодил именно в такой «райский» мир, было глупо. Ну сколько людей решились сойти прочь с «тайной тропы»? Таковых можно пересчитать по пальцам. Но вряд ли их наберется больше десятка. А сколько миров сотворил господь, пока практиковался сотворить наш собственный? Тысячи? Тысячи тысяч? А может еще в тысячи раз больше? У господа в запасе вечность, и еще не факт, что его окончательным стремлением было создание именно нашего мира.

Возможно, мы просто очередной черновик, причем, не из самых удачных. И господь, в сомнении почесав седую бороду, просто отложил его в сторонку за ненадобностью. А может и того хуже – просто скомкал, как испорченное письмо, и выбросил в свою огромную мусорную корзину, а мы теперь живем здесь и не ведаем даже, что вскоре явится божественная прислуга и снесет эту корзину на помойку миров.

Так вот, если же миров настолько много, почти бесконечное количество, а сошедших с «тропы» людей не более одного десятка, то шанса угодить в подходящий идеальный мир у них практически нет. Он если и не равен нулю, то сильно к этому приближен.

Даже если ты поднесешь к виску заряженный пистолет и нажмешь спусковой крючок, вероятность того, что пуля вдруг изменит направление полета и пролетит мимо твоей головы, несравненно выше, нежели угодить в подходящий для твоего существования мир, просто сойдя с тропы.

Конечно, все это ни есть истина в последней инстанции, а просто мои домыслы и умозаключения. Но основаны они на длительных наблюдениях и сопоставлении всевозможных событий. Хотя я не исключаю, и даже поддерживаю ту мысль, что ни одному человеку до скончания времен так и не удастся познать истинный ход вещей Запределья.

Несомненно, с годами будут делаться очередные открытия и появляться какие-то новые факты, а вместе с ними и новые идеи о структуре Запределья. Но и они вряд ли позволят познать его суть. Самое большее, что они смогут сделать – это привести все накопившиеся знания к некому порядку. Но познать истину – никогда. Потому что сам разум человека устроен таким образом, что понять этого он не силах. Слишком уж человек примитивен для этого, слишком уж прост. Наверняка где-то в глубинах Запределья живут существа, которым это под силу, но где находится сей мудрейший мир – нам неведомо.