Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Вздрогнув, Генрих вскрикнул. А палач вновь заработал молотком, вбивая гвоздь все глубже в доски щита. При каждом ударе обер-вахмистр вздрагивал всем телом, и только та рука, которую палач приколачивал к щиту, оставалась неподвижной.

Даже крови пока не было видно. Гвоздь плотно зажимал края раны и не давал ей вытекать наружу.

Когда гвоздь был забит в ладонь почти полностью и остался торчать не более, чем на дюйм, палач принялся за вторую руку. Затем столь же быстро были приколочены ноги, прямо через ступни, и в это раз обер-вахмистр не выдержал – закричал от боли. Толпа отозвалась довольным гулом.

А я ошарашенно смотрел на Хардинера.

Ну же! Зачем калечить человека, если собираешься отложить его казнь?

Впрочем, уже было совершенно ясно, что ничего откладывать Хардинер не собирался. И я вдруг понял смысл его ответа, когда спросил его, насколько для него важно, чтобы демон по имени Румп снова отправился в Запределье.

«Достаточно для того, чтобы торговаться об этом с вами, – ответил он мне. – Но недостаточно, чтобы терпеть неуважение в отношении себя».

Мое требование отложить казнь, он воспринял, как неуважение. И сейчас демонстрировал мне это весьма доходчиво.

И только теперь я со всей отчетливостью понял, что несчастного обер-вахмистра мне не спасти. Он умрет через несколько минут, прямо здесь, на этом помосте, и смерть его будет ужасной.

Палач между тем закончил приколачивать Генриха к щиту, вернул молоток на чурбак, а вместо него взял в руки топор. Несколько раз взмахнул им, демонстрируя почтенной публике свое умение обращаться с инструментом. Подбросил в воздух, поймал. Снова подбросил, заставив сделать его в полете несколько переворотов. Снова поймал, под аплодисменты и восторженные возгласы толпы.

Затем он вопросительно посмотрел в сторону Великого князя, и тот взмахнул платком. Палач согласно кивнул и подошел к герру Глаппу, распластанному на щите. Теперь я видел его кровь. Она медленно стекала по рукам и ногам, капала на помост. Обер-вахмистр то ронял голову на грудь, то вновь поднимал ее и принимался крутить по сторонам, словно кого-то выискивал в толпе.

И я вдруг понял, что он ищет меня. Когда его арестовали гвардейцы, я обещал, что вытащу его из этой передряги. В тот момент я еще не знал, как это сделаю, но был уверен: все у меня получится.

Но теперь от этой уверенности не осталось и следа. Я ничего не мог поделать. Мог только смотреть. Мне показалось, что Генрих увидел меня в этой толпе, потому что он направил взгляд в мою сторону и уже больше не отводил его.

Даже когда палач взмахнул своим топором и одним ударом отрубил обер-вахмистру левую ногу почти у самого паха, он колыхнулся всем телом, закричал, но вытаращенных глаз от меня так и не отвел. И я тоже не мог заставить себя отвести глаз, и потому вынужден был наблюдать за этим кровавым действом.

Нога была прибита к щиту, и потому упала не сразу, а еще некоторое время стояла, не шевелясь. Потом колено подогнулось, и нога склонилась к помосту. Пульсирующая струя крови заливала помост.

Толпа взревела, что-то отрывисто проскандировала. Палач театрально поклонился, зашел приговоренному с другой стороны и снова взмахнул топором. Несчастный дернулся, и тут же вторая его нога согнулась в колене и склонилась к помосту.

На этот раз обер-вахмистр закричать не смог. Силы стремительно оставляли его вместе с вытекающей кровью. И он уже не смотрел в мою сторону. Голова его безвольно опустилась на грудь, а безногое тело лишь время от времени слабо вздрагивало. Я понимал, что это просто агония умирающего человека.

Толпа вокруг меня что-то оглушительно прокричала, а потом принялась скандировать одно единственное слово:

– Ханд! Ханд! Ханд!

Я догадался, что они требуют от палача поскорее отрубить несчастному руку, пока он не умер от потери крови. И палач, театрально поклонившись, исполнил их просьбу. Он в третий раз ударил топором, и тело сразу обвисло, а рука, приколоченная к щиту, еще успела дважды слабо дернуться, прежде, чем замереть, заливая доски под собой кровью.

Толпа взревела:

– Копф! Копф! Копф!

Люди требовали отсечь приговоренному голову. Все они пришли сюда, чтобы лицезреть вполне определенное зрелище, и не собирались пропускать ни один из его актов. И палач, стремясь удовлетворить требование толпы, нанес удар.

Голова несчастного герра Глаппа, – а точнее, того окровавленного куска мяса, что от него остался – свисала очень низко и болталась совершенно безвольно, так что тщательно наметиться палач не имел возможности. Удар его был весьма приблизителен, но достаточно силен – работник смерти явно намеревался отрубить голову с первого же взмаха.

Но в последнее мгновение Генрих непроизвольно дернулся, и топор не попал в цель. Его старательно наточенное лезвие угодило несчастному прямиком в рот и с легкостью отсекло верхнюю половину головы. А нижняя челюсть вместе с шеей обвисли. Кровь оттуда вытекала, как из переполненной чаши, превратив остатки туловища обер-вахмистра в отвратительный кусок мяса.

Старая цыганка, о которой еще совсем недавно рассказывал мне герр Глапп, обманула его. Его действительно четвертовали, но совсем не в глубокой старости, как она говорила.

Он был казнен в расцвете лет.

Глава 21
Как развлечь себя утром в Сагаринусе

А толпа снова взревела. Палач подхватил половину головы за волосы и поднял ее, демонстрируя сначала Великому князю Ульриху, а затем и всей толпе.

Я увидел, что сидящая на трибуне принцесса Фике вся словно бы сдулась. Она обмякла, покачнулась и наверняка упала бы на пол трибуны, если бы ее не придержала герцогиня, которая и сама сидела, белее снега. Потом принцесса все-таки стала заваливаться на бок, и тогда князь Ульрих с недовольным видом шепнул что-то на ухо барону Марбаху. Одноглазый распутник сразу же подошел к принцессе, взял ее под руку и увел прочь с трибуны.

Меня же пробил холодный пот. В голове болезненно пульсировало. Захотелось немедленно сбежать отсюда куда подальше, и не возвращаться больше никогда.

Расталкивая орущих людей, я выбрался из толпы. Чувствовал я себя отвратительно. Сердце бешено колотилось, внутри ощущалась холодная тошнотворная пустота.

Я отбежал от толпы подальше, но вдруг остановился, поняв, что не смогу отсюда уйти. И не только потому, что не знаю, где сейчас находится Кристоф, и что в случае моего бегства с ним наверняка обойдутся точно также, как и с несчастным обер-вахмистром. Если, конечно, не придумают еще чего похуже.

Но я просто не находил в себе сил сейчас покинуть площадь! Какая-то невидимая сила не позволяла мне сделать это, и чем больше я отдалялся от эшафота, тем труднее мне давался очередной шаг.

Это явно было действие местной магии, но применить в ответ свою собственную я не мог, поскольку Синяя магия не работает в магическом поле Красной Линии. И я точно знал, кто использовал против меня эту магию.

Маркграф Хардинер не желал меня отпускать, пока я не выполню данного ему обещания. По какой-то причине он очень хотел, чтобы я сразился с неким демоном Румпом. И он не собирался отпускать меня без схватки.

Впрочем, немного придя в себя, я и сам не пожелал уходить. Перед глазами у меня было лицо Кристофа. Удивленное, растерянное. Его точно так же закуют в цепи и приволокут на этот самый эшафот. Зачитают приговор, из которого он не поймет ни слова. А затем голого приколотят семидюймовыми гвоздями к деревянному щиту.

Кристоф не столь хладнокровен, как обер-вахмистр Глапп, он будет вырываться и кричать, но это будет только раззадоривать толпу. А потом его неторопливо, со знанием дела, изрубят на части, и я понимал, что эта картина будет стоять у меня перед глазами до скончания дней. Я не смогу этого забыть, как не смогу простить себе своего бегства…

Что ж, демон Румп так демон Румп. Тем более, что изгнание демонов из нашего мира – это ли не первая задач мага любого из цветов? Демонам Запределья нечего здесь делать.

Неожиданно я почувствовал зуд в левом плече. Потер его, мимоходом кинув косой взгляд, и обомлел. Над плечом вновь колыхалась зеленая дымка. Но теперь она не была похожа просто на облачко пыли. Теперь у нее была вполне определенная форма – как стальной наплечник у кирасира, или же эполет на парадном мундире генерал-полицмейстера Шепелева.

Я с осторожностью дотронулся пальцами до этой зеленой дымки и даже одернул руку, когда понял, что касаюсь чего-то вполне осязаемого. В месте моего прикосновения по зеленой дымке пробежали золотистые искры. Пробежали и осыпались вниз.

Я туда-сюда дернул плечом, пытаясь смахнуть с себя этот «эполет», но у меня ничего не получилось. Тогда я повернулся в сторону трибуны. Маркграф Хардинер уже поднялся на ноги и тоже смотрел на меня. Неподвижно, пристально, с прищуром.

Он явно от меня что-то ждал. И через мгновение я понял, что именно.

Р-р-умп!

Именно с таким рычащим звуком шагах в двадцати от меня, неподалеку от кустов бузины у самой ограды, возник вдруг – словно из-под земли выскочил – низкорослый, но очень широкий демон весьма неприятного вида. Он был похож на жабу, только жаба эта не сидела, прижавшись брюхом к земле, а стояла на двух крепких лапах. Позади торчал зеленый змеиный хвост, и на него демон сейчас опирался, как на третью лапу. Но было ясно, что в бою он может пользоваться этих хвостом, как весьма опасным оружием. Шипастый костяной набалдашник на самом его конце говорил сам за себя. Ни господь, ни дьявол не дает своим созданиям того оружия, которым оно не умело бы пользоваться.

Из уголков его широкой пасти торчали желтые клыки, и даже с такого расстояния я видел, как капает с них дымящаяся слюна. Эта пасть дважды приоткрылась, и дважды я вновь услышал этот самый звук: «Румп! Румп!»

Должно быть, именно за это сагарские крестьяне прозвали этого демона Румпом, но Кривой Нго наверняка знал его настоящее имя. Он просто не смог называть его вслух.

Потому что это был Румпельштильцхен. Из всех демонов Запределья мне он представлялся самым отвратительным. Схватка с ним не предвещала ничего хорошего, хотя на первый взгляд одолеть его казалось не столь уж трудным делом. Для этого достаточно было произнести ему в лицо его же имя: «Румпельштильцхен». Вот только сделать это было непросто. Сам вид этого демона вызывал оцепенение и немоту, и демон пользовался этим чтобы превратить своего противника в комок пузырящейся гнили.

Мне уже доводилось встречать такие комки. Прикрытые насквозь промокшими плащами, они лежали на обочинах дорог или в чистом поле, и на первый взгляд сложно было разобрать, что именно это такое. Но стоило сдернуть плащ, убрать его в сторону, как все становилось ясно.

При этом вся одежда человека оставалась целой: штаны, камзол, сапоги, шляпа, исподнее… Помню останки человека, у которого одна перчатка все еще обнимала эфес шпаги, а вторая лежала на рукояти пистолета, и даже палец на ней касался спускового крючка. Но от самого человека оставалась лишь грязная жижа, из которой кое-где проглядывали истлевшие кости и пучки волос. И еще глаза.

Это были останки тех, кто так и не смог промолвить одно единственное слово: «Румпельштильцхен!» Только собственное имя могло отослать его обратно в Запределье, но произнести это имя вслух было ох как непросто!

И я сразу же попытался это сделать. Еще даже шпага не полностью вылетела из ножен, как я начал говорить. Но единственное, что я у меня получилось вымолвить, так это то самое: «Румп…»

А дальше я онемел. Демон с рыком кинулся в мою сторону. Замерев в неподвижности, я наблюдал, как он приближается ко мне, почти не касаясь земли. Он скользил над ней, мелко и очень быстро перебирая лапами, а когда его выпученные глаза со змеиными зрачками сверкнули уже всего лишь в нескольких шагах от меня, я смог наконец обнажить шпагу.

Я понимал, что малейшее прикосновение этой твари будет означать для меня неминуемую, скорую и мучительную смерть. И потому подпускать ее к себе слишком близко не собирался.

Шпага свистнула, очертив дистанцию, за которой для демона появлялась опасность получить пусть не смертельный, но все-таки достаточно чувствительный удар клинком. Демон тут же уклонился, отпрянул на шаг. И засмеялся, хотя в другое время у меня не повернулся бы язык назвать смехом те звуки, которые издавала эта тварь. Так, наверное, звучало бы баранье блеянье, если бы его пытался издать оголодавший медведь – трубное хриплое рычание, прерываемое каким-то влажным чавканьем.

– Я узнал тебя, человек! – вдоволь насмеявшись, сообщил демон сиплым голосом. Говорил он по-русски, но это было и понятно, учитывая, что своего жабьего рта при этом он даже не открывал. Он просто вкладывал свои мысли прямо мне в мозг. – Ты тот, кто так обидел Шакуса пару дней назад по ту сторону Зильберхали! Долго же ему теперь зализывать раны и набираться сил, которые ты у него забрал… Каково тебе жить с силой демона, человек⁈

И вновь послышался тот самый неприятный смех. Стараясь не терять хладнокровия, я сделал выпад и зацепил самым кончиком шпаги уродливое брюхо. Демон по-поросячьи взвизгнул, отпрыгнул сразу на две сажени и обиженно сморщился.

– Дурак! – завопил он. – Ты уколол меня своей тыкалкой! Ты ответишь за это!

Он стремительно присел, вытянул шею и вдруг пронзительно заголосил, отвесив челюсть так, что его гигантская красно-черная пасть стала видна совершенно отчетливо. Каждый из сотен острых зубов, вместе с раздвоенным змеиным языком, я видел как на ладони. Клочья желтой пены полетели во все стороны, а его визг заставил меня непроизвольно пригнуться.

Никогда не думал, что простой крик может быть таким болезненным. Обычно он может заглушать все остальные звуки, может мешать, может даже злить, но чтобы причинять боль… Такого я раньше не слышал. А сейчас не только услышал, но и почувствовал.

Как будто иглы впились мне прямо в уши! От внезапной боли я закричал, а демон все не умолкал. Он продолжал кричать и брызгать слюной, но при этом не отводил от меня глаз, дабы не упустить момент, когда можно будет напасть. А мне больше всего хотелось сейчас бросить шпагу, упасть на колени и заткнуть уши руками, чтобы закрыть доступ этому убийственному звуку. Чтобы вырвать стальные иглы из своей головы…

Но вместе с тем я понимал, что лучше этого не делать. Демон только того от меня и ждет. И стоит только мне отвлечься, стоит хоть на мгновение утратить контроль, как он тут же бросится на меня.

Конечно, это не боевой демон, каким является Шакус или многие другие твари Запределья. И настоящие битвы не в его вкусе. Но ему вовсе и не требуется сражаться, чтобы одержать победу в схватке. Достаточно одного прикосновения. Малейшего касания. И тогда меня сначала охватит слабость, конечности вдруг перестанут подчиняться, голова начнет кружиться, и желание лечь возобладает над всем остальными.

А потом я начну разлагаться. Как разлагается забытая на грядке морковь, или, скорее, как кусок мяса, оставленный в тепле. Только происходить все это будет не в течение нескольких дней – все закончится в считанные часы. За это время от тела моего уже не останется практически ничего. Душа же моя отлетит к богу гораздо раньше. Через четверть часа, наверное, а может и того меньше. И я очень надеюсь, что именно к богу…

С диким криком я рванулся вперед. Этим криком я старался заглушить вопль демона, и пускай удалось мне это не слишком хорошо, но все-таки принесло небольшое облегчение. К тому же заставило демона немного притихнуть.

Я взмахнул шпагой. Демонический крик немедленно стих, вместо него послышалось отрывистое кваканье, и Румпельштильцхен в мгновение ока переместился в сторону, шагов на пять. Так что мой удар пришелся в пустоту. Но зато иглы из моих ушей исчезли, и то чувство облегчения, которое я испытал в этот момент, сравнить мне был просто не с чем.

Ощущение собственной силы вспыхнуло во мне столь ярко, что я даже воочию увидал эту вспышку. Желание крушить, ломать, колоть и резать нахлынуло так неожиданно и сильно, что я не смог противиться этому чувству.

Новый удар шпагой распорол пространство передо мной, и я даже разглядел тонкую темную линию с клубящимся паром по краям, когда разогретая ударом влага в воздухе вдруг испарилась. Хруст собственных суставов я услышал даже не ушами, а скорее мозгом, потому что он доносился не извне, а шел изнутри.

Удар был настолько мощным, что я попросту не удержался на ногах и упал на булыжник. С удивлением увидел, как по крупному камню пошла трещина. Над мостовой взвилась пыль.

– А ты хорош, человек! – прокричал Румпельштильцхен. Впрочем, имя это мелькало у меня лишь в голове – произнести его вслух я по-прежнему не имел никакой возможности. Губы мои словно склеились. – В тебе чувствуется сила демона! Тебе нравится быть демоном, человек⁈ Ты просто еще не осознал собственную мощь! Жаль, что придется тебя убить, и ты не сможешь познать прелесть жизни демона во всей ее красе! Умри, человек!

И он снова раззявил свою отвратительную пасть. Змеиный язык рванулся оттуда в мою сторону, и в первое мгновение я не поверил, что он сможет до меня достать. Все-таки нас разделяло сейчас не менее трех саженей, а я никогда в своей жизни не встречал языков такой длины. Но уже через мгновение я понял, что в жизни своей мне еще предстоит увидеть очень много нового и необычного. Потому что язык приближался к моем лицу быстро и неотвратимо, и только когда его отделяло от кончика моего носа не более трех дюймов, я уклонился.

То есть попросту одернул голову в сторону, увидев, как раздвоенный кончик трепещется прямо перед моими глазами, как слетают с него желтые брызги, как летят они прямо в мое лицо. И еще я почувствовал их горячее прикосновение.

Однажды в детстве, в нашем имении под Новгородом, я без разрешения проник на кухню и решил заглянуть в стоящую на печи кастрюлю, из которой валил пар. Снял крышку и сразу заглянул внутрь. Обжигающие жирные брызги так и полетели мне в лицо, а я отпрыгнул и с ревом побежал во двор к бочке с водой, чтобы скорее остудить там горящую кожу.

Примерно такие же ощущения я испытывал и сейчас. В лицо как будто кипящего масла брызнули. И хорошо еще, что слюна Румпельштильцхена не попала мне в глаза, иначе неизвестно еще, чем все это могло бы закончиться. К тому же я был уверен, что от этой слюны должен был немедленно лишиться сил и упасть, приготовившись к страшной смерти. Но ничего подобного не случилось. Сила демона Шакуса делала свое дело.

Кожа на лице так и горела, но я больше не обращал на это внимания. Я в очередной раз взмахнул шпагой, намереваясь отсечь демону язык, но тот раскусил мой замысел и поторопился втянуть его обратно вы пасть.

Ш-ш-шлеп! Мгновенно сжавшись в омерзительный влажный комок, язык влетел на место. Пасть захлопнулась. Но останавливаться на этом я не собирался. Да и выбора у меня не было: либо я отправлю Румпельштильцхена обратно в Запределье, либо он сейчас убьет меня. И это будет очень печально. Для меня, во всяком случае…

Я подбежал к нему, намереваясь вогнать заговоренный металл своего клинка демону в глотку. Булыжников под ногами я не замечал, а когда кинул вниз беглый взгляд, то понял, что на самом деле подошвами своих сапог я их и не касаюсь. Я парил над мостовой, отталкиваясь от воздуха, как бы дико это ни звучало! И при этом я не чувствовал никакого неудобства, словно всю жизнь только и делал, что ходил по воздуху.

Пять шагов, десять… Я настигал эту отвратную жабу, а она ускользала от меня, не подпускала ближе, чем на длину моей шпаги. Но демон не улепетывал – нет! Он просто исчезал в одном месте, чтобы тут же возникнуть в другом. Его раздвоенный язык так и мелькал рядом со мной – я едва успевал уворачиваться.

Один раз у меня почти получилось зацепить его шпагой, но в последний момент Румпельштильцхен вновь исчез, а уже через миг возник у меня за спиной. Я услышал звук рассекаемого воздуха и резко развернулся. Увидел хвост с костяным набалдашником в дюйме от своего лица. Успел отвернуться. И в следующее мгновение получил по затылку такой великолепный удар, что он легко мог бы стать последним для меня не только в этом бою, но и вообще в моей жизни.

Мир потускнел, и мне показалось, что он перевернулся с ног на голову, а мгновение спустя пришло понимание, что это вовсе не мир, а я сам перевернулся с ног на голову. Но при этом булыжника на мостовой я по-прежнему не касался, а покачивался над ним, как на волнах. Это было непривычно, удивительно и в то же время приятно. При любых других обстоятельствах подобное падение могло стоить мне пары сломанных костей, но сейчас я словно на перину упал. Только затылок саднило.

Впрочем, покоиться долго и безмятежно на этой перине не следовало. Потому что Румпельштильцхен был всерьез настроен превратить меня в кучу гнили. Боковым зрением я уловил движение справа, и даже не стал раздумывать, что это может быть такое. А просто подкинул свое тело вверх и махнул шпагой в сторону демона.

Может быть и напрасно я это сделал. Костяной набалдашник на этот раз до меня мог и не дотянуться, но по протянутой к нему шпаге он угодил. Удар пришелся прямиком в гарду, и получился достаточно тяжелым. Шпагу вырвало у меня из руки и отбросило далеко в сторону, почти к замершей в оцепенении толпе. Никто из них не шелохнулся, все они смотрели на мою схватку с Румпельштильцхеном в полном безмолвии. А над толпой возвышался маркграф Хардинер и взирал на меня со странной улыбкой. И даже кивал время от времени, словно показывая, что он доволен тем, как идет бой.

А я отчетливо понял, что оказался в ловушке. С голыми руками мне демона не одолеть, а чтобы добежать до лежащей на мостовой шпаге, я должен проследовать мимо Румпельштильцхена в самой непосредственной близости. Шанс остаться при этом в живых был настолько мизерным, что его можно было даже не принимать в расчет.

С другой стороны, оставаться безоружным, когда рядом с тобой находится демон, твердо решивший тебя убить – это как-то… неразумно! Как самому голову положить на плаху и приказать озадаченному палачу: «Руби…»

Я же чувствовал в эту минуты в себе такую силу, такую мощь, какую вряд ли чувствовал когда-либо еще… Сила демона бурлила во мне, «эполет» на моем левом плече налился изумрудной зеленью и начал светиться, и этот свет был виден даже на ярком утреннем солнце.

И вдруг я совершенно отчетливо осознал, что никакое оружие мне не нужно. Отныне я сам себе оружие, мощнее любого, какое кто-либо из смертных до сей поры держал в руках. И чтобы справиться с демоном мне вовсе не нужно размахивать шпагой, бегать по воздуху на потеху толпе и проявлять чудеса гибкости, уклоняясь от летящих мне в лицо языков и хвостов.

Достаточно просто сделать ЭТО…

И я сделал.