Текст книги ""Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Пальмира Керлис

Соавторы: Руслана Рэм,Анна Ледова,Данил Коган,Николай Иванников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 223 (всего у книги 286 страниц)

Глава 10
Генерал-полицмейстер сыскного приказу и его помощник

К усадьбе сиятельного князя Бахметьева, где нынче должна была состояться очередная великосветская ассамблея, я прибыл всего за несколько минут до того, как к воротам подъехала карета генерал-полицмейстера Шепелева.

Эту карету я не мог спутать ни с какой другой. Во-первых, она была большой. И даже о-о-очень большой! Черная, лаковая, с огромными и тоже черными колесами и двумя лакеями в белых ливреях, стоящими на запятках. Лошадей перед ней было шестеро, и все вороные, косматые! В общем – одно загляденье.

Ну, а во-вторых, на широкой дверце кареты красовался красочный герб, изображающий двух львов, держащих в лапах разноцветный щит, над которым возвышалась царская корона и рука с занесенной саблей. Этот герб нельзя было спутать ни с каким другим.

Подбежавший слуга принял у меня моего коня, а я же еще некоторое время стоял, ожидая, пока карета генерал-полицмейстера подкатит к воротам. Громыхая колесами по булыжнику, она подъехала и остановилась. Лошади зафыркали, замотали мордами, взвивая длинные расчесанные гривы. Со шлепками шмякнулись на дорогу россыпи навоза. Лакеи немедленно соскочили с запяток, дружно подбежали к дверце и слаженно приступили к работе. То есть, один из них почтительно распахнул дверцу, а второй откинул короткую лесенку, по которой пассажир мог без усилий и всяческих прыжков выйти наружу.

В широком проеме показалась похожая на бочонок фигура генерал-полицмейстера Шепелева Якова Петровича. Ему было уже изрядно за пятьдесят. Был он практически лыс, волосы имелись лишь на висках, и потому везде и всегда носил парик с белыми буклями. Подбородков у него было три, и каждый из них мнил себя главным. А вот шея у Якова Петровича отсутствовала вовсе, и потому пухлые налитые румянцем щеки лежали прямо на широченных плечах.

Завидев меня, он расплылся в улыбке, махнул рукой и сошел по лесенке на дорогу. Один из лакеев хотел любезно придержать его под локоть, но Яков Петрович неприязненно сморщился, положил ему на лицо огромную ладонь и оттолкнул прочь.

– Кыш, лебезяка!

И направился прямиком ко мне.

– Сумароков, рад тебя видеть, голубчик! Давно дожидаешься?

– Токма прибыл, Яков Петрович. Лошадку мою вона повели.

– Ну пошли глянем, что у них тут накручено…

Мы прошли в ворота и неторопливо направились по широкой дорожке вглубь усадьбы. Что тут скажешь – она была великолепна! Сиятельный князь Бахметьев денег на благоустройство не жалел. В отдалении, над зеленеющими аккуратно постриженными деревьями, возвышался настоящий дворец, но отсюда, с белой дорожки у ворот, были видны только купола на крыше, золоченые шпили и прямоугольные трубы дымоходов. В окнах верхнего этажа ярко отсвечивало солнце, отчего казалось, что оно рассыпает по округе золотые монеты.

Сначала дорожка вела прямо, удивляя великолепными статуями по обочинам, каждая из которых изображала какой-то фрагмент из Библии или древнегреческих мифов. То полуголая нимфа с мужской головой в руке, то голый юнец с копьем, а то и пухлый младенец с крылышками за спиной и луком в руках.

Затем дорожка уперлась в зеленую стену, вдоль которой расположились несколько садовников и, уверено орудуя ножницами, состригали лишние ветки. Здесь дорожка разделялась на правую и левую, и я в нерешительности остановился, не зная какую из них выбрать. Шепелев же, который бывал здесь не раз, задерживаться не стал и сразу свернул направо.

– Что ж ты, Алешенька, растерялся? На большой дорожке нам смотреть нечего. Там вся местность на версту проглядывается, охрана у ворот каждого воробья увидит… А вот здеся места потайные начинаются…

Боковая дорожка оказалась значительно уже, стриженные кусты сблизились. Через каждые двадцать шагов в кустах имелись узкие проходы. В один из них я заглянул и, пройдя несколько шагов, обнаружил круглую тенистую полянку со скамейкой под статуей голой девицы с весьма объемными формами. Вероятно, точно такие же полянки имелись и в других проходах.

Вернувшись на дорогу, я обнаружил, что Шепелев снисходительно улыбается.

– Ну что, голубчик, полюбовался на толстомясую? – полюбопытствовал он. – Его сиятельство князь Бахметьев таких десятка два мастеру заказал, и все в разных позициях. Смотреть не пересмотреть!

– Да я и глянул-то лишь краем глаза… – невольно огрызнулся я. Должен признать, что формы Катерины, без умысла мною подсмотренные, мне понравились куда как больше.

– Да ладно тебе, дело молодое! – Шепелев хлопнул меня по спине. – Должен заметить, что таких полянок здесь великое множество, и для нас это не очень хорошо. Князь планировал их для удобства всяких любовных дел, но что хорошо любовникам, то и ворам на руку. Никто их на этих полянках не различит, а в темноте особливо. Ножик к горлу приставит, серьги из ушей сорвет, браслеты снимет – и в кусты. А там и до ограды недалеко. Прыг – и был таков. И разыскивай его потом по всему граду столичному!

– Следует охрану с карабинами вдоль дорожек поставить, – предложил я. – Двоих, думаю, будет достаточно. Пусть шагают туда-сюда, да слушают, не кричит ли кто.

– Молодец, соображаешь! – похвалил Яков Петрович. – Двоих вдоль дорожки и еще по одному на поворотах. Итого четверо. Дорожки здесь две штуки, а значит восемь стражей нам понадобится.

– И еще светильники на постах установить надо бы, – заметил я. – Это сейчас здесь светло, а как солнце сядет, так и не увидишь ничего. Ночь нынче почти безлунная будет.

– Это верно, – согласился Шепелев. – Светильники не помешают. Соображаешь, Сумароков…

Мы дошли до поворота и очутились перед большим искусственным прудом, обложенным белым мрамором. Вода в нем казалась синее синего, а здоровенные рыбины плавали в нем без всякого страха, неторопливо и даже вальяжно. Фонтаны на берегу уже работали почти все, несмотря на ранний час и полное отсутствие народа. Их мелодичное журчание ласкало слух. Лишь один был выключен, и крепкий детина с сачком в руках вылавливал из воды мусор.

Завидев нас, он сразу вытащил из воды сачок, снял шапку и молча поклонился.

– Здесь охрана не понадобится, – сказал Яков Петрович, кивнув на слугу. – У князя вся прислуга навроде вот этого… Отбор у него, как в лейб-гвардию. Такой вот детина мою карету с запряженной шестеркой удержать сможет. Не веришь? Вот те крест, Сумароков!

Он быстро перекрестился. Впрочем, я и без того верил. Такого детину и впрямь хоть сейчас в Преображенский полк зачисляй. Был бы дворянских кровей, с руками оторвали бы…

– Вечером, когда начнется ассамблея, здесь будет полным-полно прислуги, – продолжал Шепелев, ведя меня вдоль пруда прямиком к особняку, оказавшимся самым настоящим дворцом. – Это будет самым безопасным местом во всей усадьбе. Но позже, когда беседы о политике подойдут к концу, карточные игры прискучат, а вино ударит в голову, вот тогда гости и начнут разделяться на парочки. Это я тебе точно говорю, сам не раз на таких ассамблеях бывал. Вот тут и следует ухо держать востро!

Мы наконец подошли у дому и остановились у одной из двух каменных лестниц, уходящих высоко к широченной площадке крыльца с белокаменной оградой.

– А скажи-ка мне, голубчик Сумароков, – продолжал Шепелев, – чем ты сегодня вечером намерен заняться?

– Да вот и не знаю теперь, – неуверенно ответил я. – Логично было бы посетить ассамблею и проверить, как исполняются наши распоряжения. Но вы же сами знаете: на такие встречи вход только по пригласительному билету, а мне такого выдано не было. Боюсь, ежели нынче вечером я попытаюсь сюда пройти, то такой вот детина, – я мотнул головой в сторону фонтана, – намнет мне бока.

– А шпага тебе на что? – хмуро поинтересовался Яков Петрович.

– Так ежели я тут шпагой размахивать начну и колоть слуг направо и налево, так сам же в острог и попаду, вместо разбойничков наших!

– И то верно… – вздохнул генерал-полицмейстер. – Но ты знаешь что, голубчик? Есть у меня для тебя один подарок… – он сунул руку в широченный карман своего камзола и вытащил оттуда сложенный в несколько раз лист бумаги. Видимо, когда-то он был перевязан нитью и запечатан сургучом, но сейчас печать уже была сломана.

Взяв мою руку, Шепелев вложил в нее бумагу.

– Вот, пользуйся!

– Что это? – поинтересовался я с некоторым недоумением.

– В отличие от тебя, я приглашение от князя Бахметьева получил. На две персоны, как это обычно и принято… К сожалению, присутствовать нынче вечером на ассамблее у меня никак не получится. Есть на то ряд причин, озвучивать которые я тебе не стану. Так что на ассамблею вместо меня отправишься ты. И лично проконтролируешь выполнение наших поручений.

– Но как же… – начал было я, однако, заметив, как Яков Петрович недовольно морщит свой круглый нос, сразу же осекся.

– Тебе что-то не нравится, подлец ты эдакий? – подозрительно спросил Шепелев.

– Да нет, что вы! – воскликнул я. – Горжусь оказанным мне доверием!

Генерал-полицмейстер погрозил мне пальцем.

– То-то же! Как я уже сказал, приглашение выдано на две персоны, так что можешь прихватить с собой кого-то из приятелей. Ты ведь у нас пока еще холостяк, как я помню? Так что супружницы у тебя нет.

– Точно так, Яков Петрович, супружницей пока обзавестись не успел! Однако ко мне родня из Новгорода в гости пожаловали, в свете петербуржском никогда прежде не бывавшие. Могу ли я взять с собой свою кузину?

– Кузину? – с сомнением проговорил генерал-полицмейстер. – И сколько ж лет этой девице?

– Около двадцать, – ответил я, подумав несколько мгновений. А что – и не соврал почти, получается.

– Около двадцати… – повторил Шепелев. – И в свете никогда прежде не бывала. Ну-ну… Она и впрямь тебе кузина, Сумароков?

В голосе его слышалось сомнение.

– Обижаете, Яков Петрович! – я развел руками и откинул голову назад, желая как бы показать, что подобное недоверие совсем неуместно. – Катерина Романова, прибыла из Новгороду только вчера и страстно желает ознакомиться с Петербургом!

– Желает страстно… – шепотом проговорил Шепелев. – Эх, молодость, молодость! Знаешь голубчик, лет тридцать назад была у меня тоже одна кузина. И даже две… Хотя, нет, тебе об этом знать не обязательно. Ладно! – решил он. – Приводи с собой кого хочешь, но чтобы шуры-муры твои не в ущерб делу были! Понял меня, подлец эдакий⁈

– Понял, Яков Петрович! – я так и вытянулся в струнку. – Не в ущерб делу!

– И на полянках под статуями срамными не обжиматься, ясно тебе⁈

– Яснее ясного, Яков Петрович!

Генерал-полицмейстер показал мне свой пухлый как свиная колбаска палец и потряс им, да так что тот заколыхался наподобие веера.

– Смотри мне.

– Смотрю!

Шепелев вздохнул и направился по лестнице наверх, придерживаясь за каменные перила. Я следовал за ним на ступеньку ниже. Поднявшись на большую овальной формы площадку крыльца, мы вновь остановились, чтобы Яков Петрович смог перевести дух. Сдернув с себя парик, он утер им пот с лица и снова натянул на лысину.

– Чего зыришь⁈ – сорвался она на мне. – Хорошо быть поджарым, словно гончая! Я тоже когда-то таким был, и по ступеням скакал, как кролик! Вот будешь в моих годах, туловище твое превратится в бочонок – тогда посмотрим, кто из нас проворнее!

– Буду стараться, – сдержанно пообещал я.

– Что ты будешь стараться, дурень⁈

– Не превратиться в бочонок!

– Вот подлец, – покачал головой Яков Петрович. – Палец ему в рот не клади. Наш человек.

Мы подошли к дверям, столь высоким, что видом своим они больше напоминали ворота старинного замка. Лакей у входа немедленно раскрыл их перед нами, и мы, шагнув за порог, очутились в колоссальной зале, вид которой мог поразить воображение любого. Конечно, если он еще не бывал в императорском дворце.

Сиятельный князь Бахметьев явно не желал ударить в грязь лицом. Белые стены были украшены золотыми изразцами, старинные статуи, в коих чувствовалась рука все того же мастера, что ваял статуи в саду, стояли здесь повсюду. На стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах, и на полотнах этих были изображены какие-то явно европейские виды. Должно быть приобретены князем сии картины были где-то за границей. Или же привезены ему оттуда по особому заказу.

В отдалении были расставлены круглые столы для игры в карты и ведения светских бесед. Невиданных размеров люстра была спущена с потолка на длинной цепи, и два лакея меняли в ней сгоревшие свечи на новые. Рядом с ними стоял и непрерывно давал какие-то указания долговязый мужчина лет сорока, немного сутулый и с каким-то землистым цветом лица. Глаза у него были вытаращены, словно однажды он чему-то сильно удивился да так и остался пребывать в таком состоянии. Вел он себя при этом несколько нервно, двигаясь отрывистыми короткими движениями.

Это и был сиятельный князь Бахметьев, собственной персоной. Заприметив нас с Шепелевым, он сразу же вскинулся и ринулся навстречу, широко размахивая руками, как будто собирался отмутузить нас обоих без долгих разбирательств. Впрочем, как только он к нам приблизился, его напряженное лицо растянулось в улыбке, а руки раскинулись в стороны, словно он собирался обнять нас обоих зараз.

– Кого я вижу! – провозгласил Бахметьев. – Шепелев, старый плут! Ты чего в такую рань пожаловал? У меня еще и не готово ничего к ассамблее! Или же ты решил лично оказать мне помощь в подготовке?

Яков Петрович низко поклонился ему со смутной улыбкой. Подумав, я проделал то же самое, хотя можно было и ограничиться и простым наклоном головы.

– По служебным делам я к тебе в столь ранний час явился, Афанасий Иванович, – ответил ему Шепелев. – Ты же знаешь указ государя: все развлекательные сборища, куда приглашены более сотни народа, должны обеспечиваться специальной охраной по согласованию с сыскным приказом. Дабы не провоцировать подлый люд на всякие разбойные действия. Времена нынче неспокойные, Афанасий Иванович, сам понимаешь!

– Понимаю… – вздохнул Бахметьев. – На службе ты, значит, здесь у меня. Но к вечеру на ассамблею явишься?

Шепелев помотал головой, а поскольку шеи почти не имел, то и плечи его помотались вместе с нею.

– Дела у меня неотложные, так что вечером явиться никак не смогу. Но заместо меня придет помощник мой, сыщик Сумароков, – Яков Петрович похлопал меня по плечу. – Алексей, Федора Сумарокова сынок. Помнишь Федора, Афанасий Иванович?

Глядя на меня круглыми рыбьими глазами, сиятельный князь согласно покивал: да, мол, помню.

– Как же не помнить, – сказал он задумчиво. – Славно мы покутили! А со шведом как вместе рубились – вспомнить приятно! Жух-жух! – он махнул рукой, изображая удары палашом. – В капусту ведь рубили, никого не жалели! Отец твой герой был, Алешка, настоящий герой!

– Мне это известно, ваше сиятельство, – я снова поклонился, на этот раз уже одной головой. – И его палаш теперь висит на стене в моем доме, остро наточенный и всегда готовый к бою. В случае надобности имени батюшки своего не посрамлю.

– Славно сказано! – довольно отметил Бахметьев. – А ты, значит, в сыскном приказе теперь служишь?

– Служу, ваша светлость.

– Похвально! Успехи уже какие-то имеет? – это князь спросил у Шепелева.

– И не малые! – заверил тот. – Уже пара громких дела на него счету. Об отравлении княжича Власова слышал чай? – Бахметьев удивленно приподнял бровь. – Так это Алешка то дело раскрутил и вывел младшего братца на чистую воду.

– Ай, молодца! – восхищенно проговорил Бахметьев. – Ай, Сумароков! Ай, сукин ты сын! Голова! Весь Петербург про то дело судачил, все старшего княжича жалели да младшего проклинали. А это, оказывается, Алешка Сумароков преступление раскрыл. Горжусь, горжусь. Честное слово!

Мне было приятно слышать такие слова, но из скромности я старался не показывать вида. Шепелев заметил это, и сразу перевел разговор на другую тему.

– Ты не возражаешь, Афанасий Иванович, если мы с Алексеем, здесь у тебя все осмотрим и дадим пару рекомендаций?

– Да за ради бога! – отмахнулся сиятельный князь. – Осматривайте сколько захотите. Я вам в помощники дворецкого дам, ему можете и оставить свои рекомендации… Силантий! – заорал он неожиданно громко, отчего я едва не вздрогнул. Яков Иванович при этом и бровью не повел. – Силантий, что б тебя!

Сразу зацокали торопливые шаги, из-за угла залы вывернул человек в белой ливрее с золотой окантовкой, подбежал к нам и остановился, испуганно глядя на хозяина.

– Слушаю, ваше сиятельство!

Сказано это было с такой скоростью, что получилось: «Слуш, вашсиясть!» Но все его поняли.

– Это господа из сыскного приказу, – Бахметьев кивнул в нашу сторону. – Они здесь все осмотрят и дадут рекомендации, которые надлежит исполнять. Понял меня, дуралей?

– Пон, вашсиясть!

И в сопровождении дворецкого мы отправились осматривать дом, хотя и без того было ясно, что ни один преступник не сможет проникнуть сюда незамеченным.

Глава 11
Новые имена, покупки и корсет

В усадьбе его сиятельства князя Бахметьева мы пробыли еще почти час. Как и ожидалось, в доме особых мер предосторожности не требовалось – проникнуть сюда незамеченным можно было лишь нацепив шапку-невидимку, а поскольку подобных вещей в обиходе пока не встречалось, то и беспокоиться было не о чем.

Я лишь указал Силантию держать окна первого этажа закрытыми и дважды в час совершать обход вкруг особняка, особо уделяя внимание всяким темным местам, где можно притаиться.

Дворецкий заверил нас, что все рекомендации будут выполнены в точности, и мы с генерал-полицмейстером покинули усадьбу.

Когда я вернулся домой, было уже около полудня. Гаврила с Катериной сидели в гостиной, развалившись в креслах, и чаевничали, заедая калачами с медом. Налив бокал вина, я подсел к ним и отломил половину калача.

– Как дела, Алёшка? – поинтересовалась Катерина.

Лицо у нее было светлое, светящееся, словно само солнышко подсвечивало его изнутри. И сейчас, при свете дня, я заметил маленькие точки конопушек у нее на носу. На щеках краснели пятна румянца, а тонкие губы сладко блестели от меда. Светлые волосы, которые утром у нее были скручены на затылке в тугой узел, сейчас она распустила, обвязав себе высокий лоб какой-то синей лентой, найденной должно быть где-то среди вещей моих сестер.

Короче говоря, выглядела она великолепно. С другой стороны, даже растрепанная, босая и завернутая в мой собственный плащ, она и вчера казалась мне не менее великолепной. Может быть это от того, что я просто не способен оценивать ее критически?

Но с чего бы это? Только влюбленные дурачки не могут трезво оценивать девицу, к которой испытывают чувства. Но я ведь не влюбленный. И не дурачок.

– Хороши дела, грех жаловаться, – ответствовал я. В один присест допив вино, потыкал калачом в чашку с медом и откусил. – Вот только некогда нам тут рассиживаться с калачами. Потому как у нас с вами… с тобой дело сегодня большое намечается!

– Какое еще дело? – удивилась Катерина.

– Нужно посетить портниху, чтобы она срочным порядком наряды Лизины на тебя подогнала. И еще пару новых платьев заказать надобно. На будущее.

– Чего это вдруг? – не поняла Катерина.

– А того это, что нынче вечером мы с тобой отправляемся на ассамблею в усадьбу к сиятельному князю Бахметьеву, – объявил я торжественно.

– К Бахметьеву? – переспросил Гаврила, отхлебывая чаю. – Афанасию Ивановичу?

– К нему самому. А ты знаком с ним никак?

– Да знаем, как не знать-то? Давным-давно дело было правда, еще когда дед нынешнего императора на престоле сидел. Последние годы уже, правда. Со шведом тогда воевали. Батюшка ваш Федор Иванович с Бахметьевым и Шепелевым в одном полку служили, с одного котла ели, с одной бутылки пили. Рубились они тогда славно! Сейчас так и не рубятся уже поди. Вусмерть рубились, в опилки, куски мяса так и летели во все стороны… А теперича, выходит, ассамблея у Афанасия Ивановича.

– Выходит так. – Я пожал плечами. – Времени у нас немного. Так что ты, Гаврила, поторопись, запрягай экипаж. Скоро выезжаем.

Гаврила поставил на столик свою чашку и проглотил остатки калача.

– А ты слышал, барин, что кузина твоя медицине обучена? – спросил он, вытирая ладони себе о грудь. – Золото, а не девица! Кофий мне пить запретила, ровно как и чай крепкий. Говорит, от этого давление в сосудах повышается, и они лопнуть могут в любой момент. Так что кофий мы теперь не пьем, барин.

Сообщив мне эту новость, Гаврила отправился готовить карету.

Я же вопросительно посмотрел на Катерину, которая пила чай, прикрыв довольное лицо большой чашкой – только глазки карие с голубой окантовкой стреляли по сторонам лучащимися искрами.

– Это правда? – спросил я. – Никогда не слышал, чтобы девицы имели медицинское образование.

Катерина сразу нахмурилась.

– К твоему сведению, я закончила медицинский… медицинскую школу, и даже немного успела полечить людей! – заявила она с вызовом.

– И где же такая школа находится? – поинтересовался я.

Без всякого умысла, просто поддерживая беседу. Но потом вдруг понял, что вопрос мой выглядит так, будто я пытаюсь загнать слабоумную в угол. И мне стало неприятно от этого. И почему-то немного стыдно.

Катерина между тем смотрела на меня пронзительно и отчаянно кусала себя за губу. Но не отвечала. Тогда я решил немного ей помочь.

– В Москве, я слышал, имеется госпитальная школа, основанная еще полвека тому назад. Не ее ли ты имеешь в виду?

– Возможно, – ответила Катерина после продолжительной паузы.

– Но слушателей женского полу туда, кажется, не принимали?

– Возможно, – снова сказала Катерина.

– Но! – Я поднял вверх палец. – В порядке исключения, учитывая заслуги родителей и талант Катерины Романовой в лечебном деле, руководство госпитальной школы вполне могло принять указанную девицу в качестве слушательницы без предоставления пансиона.

Катерина хмыкнула.

– Не понимаю, о чем ты, – проговорила она, – но уверена, что так оно все и было.

– Я рад, что мы уладили этот вопрос! – Я хлопнул по подлокотникам кресла и поднялся на ноги. – Предлагаю отправиться к портнихе немедленно, у нас чертовски мало времени…

У портнихи проторчали изрядно. Пока Катерина примеряла одно платье, затем другое, пока снимали мерки для пошива третьего – я умаялся совсем торчать на улице, терзаясь, когда же закончится наконец это бесконечное ожидание.

Гаврила на козлах невозмутимо дымил трубкой и, кажется, дремал при этом. Не открывая глаз, он между делом сообщил мне, что курить ему девица Романова тоже запретила, и что занятие это не менее вредно для его сосудов, нежели кофий. Так что рассказывать ей, что он курит трубку вовсе не обязательно.

– Ох и настырная она! – сообщил Гаврила. – Если что в голову взбредет, как прицепится – не оторвешь! Что клещ твой…

Какой-то особой настырности я в девице пока не заметил, но мнению своего слуги был склонен доверять. Уж он-то женщин знает получше моего. Детишек у него хотя и нет, а вот женщин было предостаточно. Еще батюшка мой будучи живым, укорял его за эту слабость.

– А знаешь, барин, как Катерина наша называть меня удумала? – спросил Гаврила и покосился на меня, открыв один глаз.

Ну вот, здравствуйте! Скажите мне на милость, ну как еще можно называть человека, которого зовут Гаврила, кроме как Гаврилой?

Оказалось, что можно.

– Она зовет меня Гавр! – хвастливо оповестил Гаврила. – Красиво, да, Алёшка? Гавр! Будто я и не из деревни Дурандейки, а из какого-нибудь города Парижу. И на душе у меня от этой мысли так радостно становится, барин. Вот ты когда-нибудь бывал в Париже?

Спрашивает меня, как будто сам не знает, что ни в каком Париже я сроду не был.

– Не бывал, – ответил я ему угрюмо. – И ты не будешь. И зовут тебя Гаврила, а никакой не Гавр!

– А это ты девице своей скажи, – с плохо прикрытой хитрецой молвил Гаврила. – Ты у нее тоже вмиг из Алешки превратишься в какого-нибудь… Алекса! Терзает меня один вопрос, барин, вот только не знаю, осмелишься ты мне на него ответить или нет.

И сам молчит, ждет, когда я первый что-нибудь скажу.

– Ну давай уже, спрашивай! Не тяни, Гаврила, кота за яйца!

– Где ж ты, барин, отыскал эту девку? И для чего в дом к нам привел? С каким умыслом?

Вообще-то, мне от Гаврилы скрывать нечего. Я точно знаю, что если понадобится, он за меня и жизнь, и душу отдаст. Но не могу же я рассказать ему, как в здании бывшего лазарета она, совершенно голая, пыталась напасть на меня с палкой в руках!

– Без всякого злого умысла, Гаврила. Просто ей нужна была помощь. И я не мог отказать, понимаешь?

Гаврила выбил трубку о каблук сапога и тяжело вздохнул.

– Понимаю. Как не понять-то? На твоем месте я бы тоже не смог отказать… такой-то девице!

Пока мы ждали Катерину в экипаже, она пару раз выбегала к нам, чтобы испросить у меня дозволения купить еще вещей. То шляпку, которую на днях привезли якобы из самой Франции, то еще какие-то женские предметы, назвать которые вслух она так и не осмелилась, а только потрясла у меня перед носом растопыренной пятерней:

– Мне это совершенно необходимо, Алёшка! Девушке без этого никак! Не жопся, барин, денег-то навалом у тебя, поди!

За словом в карман она не лезла. Все нужные слова у нее всегда наготове были, но никто не мог знать заранее, какое именно она употребит. Так что домой мы вернулись с покупками, которые изначально делать и не планировалось. И даже ваза под цветы среди них оказалась. И где только она умудрилась ее взять? Убей бог не помню. И была эта ваза немедленно поставлена на камин в гостиной. А Гаврила, которого Катерина теперь действительно называла не иначе как Гавр, вызвался принести для нее цветов.

Сама Катерина немедленно направилась в свою комнату примерять перешитые наряды, а я прилег немного отдохнуть, да обмыслить все события, что произошли со мной за последние сутки.

Итак, гонец в Сагар, порванный волками в лесах под Новгородом… Жалко парня, но жизнью своей он расплатился за то, чтобы магам стал известен замысел светлейшего князя Черкасского о приведение в действие Немого Заклинания. Для чего ему это нужно, я не знаю, но свое дело я сделал – оповестил магистров магии о готовящемся событии. Теперь пусть они думают, как поступить далее. У них головы большие, не то что у нас, простых камер-юнкеров.

Теперь следующее. Катерина Романова, обнаруженная мной в заброшенном лазарете в состоянии умственного расстройства. Ну, или помешательства – тут уж кому как угодно. Девушка славная, весьма недурна собой и очень ухоженная, что говорит о том, что она не простых кровей.

Если не соврала насчет своего имени, то она из весьма знатного рода, хотя и не особо древнего. Новгородские и Московские Романовы с ней в родстве. А вот о Питерских Романовых я ничего не слышал, хотя моя новоявленная «кузина» уверяет, что она именно из Петербурга.

Ладно, об этом я еще подумаю, да поспрошаю осторожно у знающих людей. Может и найду ей родственников. Опять же, в этом свете наш предстоящий визит на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева выглядит весьма полезным. Туда приглашено огромное количество питерской знати, и если Катерина в самом деле благородных кровей (а я в этом уверен), то очень может быть, что кто-то из родни ее там признает.

Хорошо это или плохо, судить пока сложно, но одно я знаю совершенно точно: в обиду я ее не дам.

И теперь третье: сама грядущая ассамблея. То, что генерал-полицмейстер Шепелев не сможет нынче вечером на ней присутствовать – это, конечно, на руку. Сие позволяет мне взять с собой на мероприятие свою «новгородскую кузину». Но как-то боязно мне одному там быть от лица всего сыскного приказу! Значит, один там за все и отвечать буду.

А вот как явится на эту ассамблею светлейший князь Черкасский! Или того пуще – сам государь-император со своей государыней Марией Николаевной, в девичестве Магда фон Ингельштром, сагарская прынцесска. В России ее не особо жалуют, потому как язык толком выучить она так и не сподобилась, да и наследника по сию пору родить не смогла (хотя, тут уж неизвестно чья больше вина – ее личная или же государя). Но, с другой стороны, и недовольства большого она не вызывала, поскольку личностью была тихой, беззлобной и почти совсем незаметной. Словно и не было ее вовсе.

Не дай бог чему случиться на ассамблее при императоре! Хотя, безопасность государя в ведении Тайной канцелярии, и я к ней никакого отношения не имею.

Рассуждая таким образом, я незаметно для самого себя и задремал. Ненадолго, впрочем. Проснулся от того, что меня кто-то теребил за плечо:

– Алёшка, проснись! Сумароков! Да проснись же ты!

Очнувшись, я приподнял голову. Рядом стояла Катерина, завернутая в одеяло – только глазюки торчат наружу.

– Катерина, ты что ль? – Я сел на кровати. – Что опять?

– Беда, Алёшка!

Я покосился на шпагу, которую оставил на столе, и прислушался. В доме было тихо, только через открытое окно доносились звуки с улицы: громыхала по булыжнику телега, где-то в соседних домах орали друг на друга коты, кто-то пьяно кричал.

– Какая еще беда? Ты почему в таком виде?

– Я платье не могу надеть!

– Это почему еще? – все еще ничего не понимая, я растер кулаками глаза.

– Там корсет затягивать надо. А я не могу сама, там без помощника никак не обойтись!

Я поднялся со скрипнувшей кровати. Катерина стояла передо мной и хлопала густыми ресницами. Мне вспомнилось, что сестрам в этом деле обычно помогала прислуга. Были у нас специальные девки для такой надобности. Или же они сами друг другу помогали. Вот только девок таких я в своем доме не держал, поскольку без надобности они мне были – в затягивании корсетов я не нуждался.

Но что-то делать с этим определенно было необходимо. Не идти же Катерине на ассамблею с незатянутым корсетом! Это дома она могла обвязаться тряпкой поперек – и все дела. Но если она в таком виде явится на ассамблею – чести это ей не сделает. Боюсь, позор на нее ляжет на всю оставшуюся жизнь. Могу себе представить заметку в «Петербургских ведомостях» о том, как девица Романова явилась на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева с распущенным корсетом. Очень плохую услугу я ей окажу, если возьму с собой в таком виде!

Велев Катерине отправляться в свою комнату (теперь я даже и не вспоминал, что комната на самом деле была Олюшкина), я спустился вниз и вышел из дома. Проследовал на улицу и уже там осмотрелся.

Невидимые коты так и продолжали грозно орать друг на друга, но местонахождение свое ничем не выказывали. Двое пьяных мутузились в пыли, а какая-то баба с ведрами пыталась их растащить. На углу улицы сидела девка-цветочница и время от времени визгливо кричала: «Цветы! Берите цветы!» Замолкала на какое-то время, а затем вновь принималась визжать: «И щавель! Берите свежий щавель!»

Я подошел к ней и остановился, уперев руки в боки. Девка сразу замолчала и уставилась на меня снизу-вверх испуганными васильковыми глазами. Было ей лет тринадцать. Из-под белого платка выбилась русая прядь и упала ей на конопатый нос. Девка то и дело дула на нее, но прядь упрямо возвращалась на нос.