Текст книги ""Фантастика 2025-147". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Юлия Шахрай

О себе упомянул, что все в порядке, учиться в отсутствие папани, стал даже лучше, и хотя пока еще не отличник, но надеюсь что к концу года выйду на твердые четверки. А, по-немецкому языку, так и вообще уже числюсь в отличниках. Ко всему прочему добавил, что очень хочется повидать бабулю, и если она выберется к началу июня к нам, то с удовольствием отправлюсь к ней на все лето. На этом собственно и закончил свою писанину. Разве что передал привет деду, и пообещал всех расцеловать при первой же встрече.

Перечитал написанное, исправил пару ошибок, и сложив лист вдвое сунул в одну из тетрадей. Туда же положил и конверт с письмом от бабули, чтобы не потерять адрес. Хотя адрес я уже запомнил и так. Сложного там ничего не было. «Ташкент-102, квартал 1 дом 49 квартира 8. Караевой Валентине Никитичне».

Уже в понедельник, то есть на следующий день, зашел после школы на почту и купил два конверта. В один сразу же вложил письмо отправив его в Ташкент, а второй оставил у себя, надеясь, что бабуля напишет еще. В школе, все бегали как наскипидаренные. Еще бы, один из учителей, оказался преступником. Вдобавок ко всему, к директору вызвали троих старшеклассниц, которые потом выскакивали с заплаканными глазами. Правда, все же довольно быстро сообразили, что подобные вызовы, ставят несмываемое клеймо на девочек. Ведь все сразу же догадались, что вызывают тех, кто отметился в Кощеевом фотоальбоме. Тем более, что слухи о нем разнеслись по школе быстрее ветра. Но вроде бы ограничились только этими тремя, за что потом, опять же по слухам влепили строгий выговор директрисе, за недальновидность.

Универмаг не работал, но возле него постоянно околачивалась милиция, что-то проверяя и вынюхивая. Впрочем, все это продолжалось очень недолго, и в итоге уже в субботу магазин открылся вновь. Правда, сменилось как минимум два продавца, и заведующим стал какой-то мужчина. На этом все и завершилось. Видя подобное дело, уже в следующий понедельник, я рискнул, и слазив на чердак, достал оттуда новенькие брюки и пару рубашек. И пришел в школу во всем чистом. Честно говоря, если кто-то и обратил на это внимание, то ничего мне не сказали. А мамашке, было вообще давно наплевать, в чем я хожу, и где добываю вещи для себя.

А совсем недавно, она попыталась вновь загрузить мой шкаф подержанными вещами. Так я едва увидев это сразу же пресек это дело, собрав все тряпки и вынеся их в ее комнату. Мать попробовала было возмутиться. Но я встал в позу и сказал ей, что в моем шкафу будут находиться только мои вещи.

– У тебя сейчас комната свободна, шкаф тоже. Можешь кстати и отцовы вещи на рынок снести. Ему еще не скоро они понадобятся, а за это время и сопреть могут. Мать вначале, собралась было возмутиться и устроить скандал, но после подумала. А ведь правда, что она теряется-то? Ну, оставить там выходной костюм, и пару белья поновее, а остальное можно вполне продать. И потому даже не став мне отвечать ринулась в свою комнату, занявшись переборкой вещей. Уже к вечеру, она ходила радостная. Похоже наткнулась на еще одну заначку, потому как даже в кои-то веки, спросила у меня, что мне нужно из вещей. Ну я и вывалил ей, что не отказался бы от весенней куртки, и брюки бы тоже не помешали, не говоря обо всем остальном.

Впрочем, все это осталось просто словами. Уже к понедельнику она все это забыла, а я не стал напоминать ей об этом. Да и по сути, сейчас у меня было все необходимое. Зато зная ее, можно всегда сослаться на то, что мы уже ходили в магазин, или на рынок, и что-то покупали. От постоянных возлияний с памятью у нее полный завал. Не деменция, но забывает она, очень многое.

Оказалось, что расследование, касающееся отца, завершено, и в пятницу, должен будет состояться суд над ним. Я конечно туда не пойду, детей на такие мероприятия не пускают, разве что в качестве подсудимых, но думаю маманя мне все доложит и так. Поэтому в этот день мы вышли из дома вдвоем. Маманя отпросилась с работы и поехала в городской суд, а я отправился в школу.

Уроки прошли как обычно, ничего особенного в школе не произошло. А вот по возвращении домой, я застал маманю в расстроенных чувствах. А ее расстройство, как правило гасилось только одним способом – самогоном. Но так или иначе, я смог выдавить из нее, результаты суда. Как оказалось, папане дали пять лет строгого режима, и ждать его быстрого возвращения не стоило. Меня же удивил такой большой срок, а самое главное, то, что назначили строгий режим содержания. Обычно первоходкам, то есть тем, кто шел по перервому разу, дают общий, тем более, что статья грабеж не подразумевала подобного наказания. Тем более, что его застали на месте преступления и грабежа, как такового не было. Была, всего лишь попытка.

Но по словам матери, сюда приплюсовали ограбление киоска «Союзпечать» с устроенным пожаром, а это уже тянуло на ущерб более тысячи рублей. То есть квалифицировалось как особо крупное. Вдобавок ко всему его лепший друг Толяныч, попытался скостить свой срок, и вывалил на следователя, еще пару «чистосердечных». В итоге сюда добавили кражу бензина с местного завода, где отец подрабатывал сторожем, и ограбление кладовой на том же заводе, откуда друзья утащили десятилитровую бутыль спирта. Разумеется, подобное предательство папаня никак не мог оставить без ответа, и в итоге, ему добавили срок за нанесение тяжких телесных повреждений. Как он сумел оказаться в одной камере с Толянычем, история умалчивает, но в итоге его закадычный друг сейчас пребывал в больнице, залечивая ушибы и переломы, а отец готовился к отправке на зону.

Маманя же топила свое горе в самогоне. И похоже, это может затянуться надолго. В расстроенных чувствах я отправился к себе в комнату, задумавшись о том, как бы чего не вышло. Хотя по большому счету, мне не привыкать. Если маманя до понедельника не сможет прийти в себя, придется вновь переходить на подножный корм. Но сейчас это заботило меня, уже гораздо меньше чем еще несколько месяцев назад. Все же имя за душой большую заначку, все воспринимается, гораздо легче. Утро, никаких изменений не принесло. Мамашка была в отключке, поэтому я по-быстрому оделся, подхватил сумку и выскочив из дома поехал на автовокзал, чтобы позавтракать там. Дома ничего приготовленного не оказалось.

В школе все было по-прежнему, разве что после первого урока, когда все высыпали в школьный двор на перемену, мимо школы промчались две пожарные машины распугивая случайных прохожих своими сиренами.

– Что-то слишком часто они ездить стали. – Заметил приятель с которым мы перекуривали за углом школы.

– Да уж, не к добру. – добавил я, еще не зная, что мои слова окажутся пророческими.

А к концу пятого урока в наш класс заглянул наш завуч Нургали Нигматулович. Вечно хмурый мужчина плотного телосложения, невысокого роста, и с голосом, напоминающим рокот двигателя внутреннего сгорания. Его так и прозвали за глаза Мотор-Моторыч. Что именно он преподавал, и преподавал ли вообще, я не знаю, да и по большому счету, мне это было не интересно.

Найдя глазами преподавателя, он подозвал ее к себе, сказал пару слов и уже Татьяна Евгеньевна, назвала мою фамилию и сказала, что меня вызывают к директору.

– С вещами на выход! – решил пошутить кто-то их пацанов.

Пройдя по школьным коридорам, вошли в кабинет директора школы, и там я увидел нашего участкового, того самого, который когда-то приходил по жалобе соседа. Это было неспроста, и мое сердце учащенно забилось, предвкушая, какие-то неприятности.

– Давай Володя, одевайся и тебе придется съездить с Ахмедом Бахтияровичем.

– А, что произошло? – Взволнованно спросил я. – Я что-то нарушил?

Учитывая то, что на мне сейчас были вещи взятые в универмаге, подобный вызов заставил слегка занервничать.

– Как раз с тобой все в порядке, даже удивительно. – ответила директриса. – Впрочем, Ахмед Бахтиярович, тебе все объяснит.

Дойдя до гардероба, я натянул свой бушлат, закинул на плечо сумку и вместе с милиционером мы вышли из школы. Там нас уже поджидал милицейский уазик, мы сели в него и отправились в городской отдел милиции. В отделе, мы поднялись на второй этаж и вошли в один из кабинетов, где находился молодой лейтенант. И вот тут меня огорошили тем, что я остался сиротой.

– Да, как же так, – недоумевал я. – Вроде же все в порядке было. Да мать была слегка выпиши, переживала за отца. Собиралась затеять стирку.

По словам участкового, и собственным мыслям касающимся случившегося, произошло следующее, мать с утра скорее всего накатила очередную дозу самогона, и решила чуток отдохнуть. А так как возлияния начались еще с вечера, и вчера печку никто не топил, то к утру, дом оказался основательно выстужен. Так оно и было я помнится, ложась спать, чтобы не замерзнуть надел на себя шерстяной спортивный костюм, залез с головой под одеяло, и то чувствовал, что в доме холодновато.

Ну, а тут, маманя просто решила не заморачиваться с этим, решив что на фига ей возиться с печкой, когда дома есть свет, и электрокамин. Хотя камином, это чудо инженерной мысли назвать нельзя. Папаня, притащил его с работы еще в прошлом году. Тогда еще у нас не отключили свет за неуплату. Это была полуметровая асбестовая труба, установленная на сваренные из арматуры опоры и со спиралью, которая прилегала к этой трубе охватывая ее в несколько оборотов. Мощность этого козла, была таковой, что за пять минут работы, он прогревал дом так, как не прогревала печь и за пару часов. Правда счетчик при этом крутился как бешеный. Но мамашке на это было просто наплевать. После того как нас обесточили за неуплату, козел, так и стоял бездействуя. А сейчас похоже маманя, забыла обо всех моих предупреждениях.

Дальше можно было не объяснять. Включив камин, она легла на койку и пригревшись уснула, плюс к тому алкоголь, который просто разморил ее до такой степени, что она не пришла в себя, даже когда в доме начался пожар. Ведь наверняка еще и белье, где-нибудь неподалеку по развесила, чтобы то просохло.

– Ведь предупреждал же ее! – Вырвалось у меня восклицание.

– О чем, вы ее предупреждали? – Тут же сделал стойку лейтенант.

Поняв, что проговорился, тут же пошел в отказ.

– Не, я. Примерно месяц назад, когда отца уже забрали в милицию, – начал сочинять я. – Мать привела в дом, какого-то мужика, и тот наладил ей свет. Но предупредил, что просто подоткнул провода к счетчику, и что кроме пары лампочек, или телевизора ничего включать нельзя. Иначе замкнет. Еще и посмеялся, сказав, что перепутал провода, и счетчик крутится в обратную сторону.

– Что за мужчина, сможешь опознать?

– Может и смогу. – пожал я плечами. – Но честно говоря, впервые увидел его, и то мельком. Я после ушел делать уроки, а мать с ним на кухне разговаривала.

– Понятно. Впрочем, это неважно.

А «важно» состояло в том, что теперь, после того, как отца ждут пять лет колонии, а мать сгорела вместе с домом в устроенном ею же пожаре, мне светила, как минимум школа интернат, и это было хуже всего. И от этого, было просто не отвертеться. И дело даже не в моем возрасте, на данный момент, на руках у меня не было ни единой бумажки, говорящей о том, кто я такой. По большому счету, сейчас мне это было и не нужно. Как минимум до шестнадцати лет, то есть до момента получения паспорта документы не были столь уж необходимы.

Но проблема состояла в другом. Мне негде было жить, и поэтому имелась всего одна дорога – приют. Хотя.

– Послушайте! А почему именно приют? – Воскликнул я. – У меня ведь есть бабушка, не такая уж и старая, ей всего пятьдесят лет.

Лейтенант сидевший за столом, да и Ахмед-ака, тут же встрепенулись. Все же одно дело оформлять ребенка, то есть меня в приют, и совсем другое, отдать на попечение родственнику. И если скажем родственники, могут и отказаться от подобной чести, то бабушки обычно с радостью соглашаются. Ну, пусть не с радостью, люди все же разные, но в большинстве случаев происходит именно так. Тут же был задан вопрос.

– Где она живет?

Я тут же сунул руку в свою сумку, достал оттуда тетрадь и выложил из нее конверт с ее адресом.

– Я с ней переписываюсь. – Объяснил я. – А это последнее письмо от нее.

Лейтенант, записал все что я рассказал, предложил посидеть здесь а сам куда-то убежал.

– К начальству, а после, наверное, позвонит в Ташкент. Межгород только из кабинета начальника подключен. – Произнес участковый. – Так что не расстраивайся. Найдут ее быстро, тебе конечно придется с недельку побыть в школе-интернате. Но неделя – это не много. Можно потерпеть.

Минут через десять-пятнадцать лейтенант вновь вошел в кабинет, и обрадовал меня тем, что по адресу бабушки был отправлен человек из Ташкентского отдела милиции, и он решит все вопросы.

– Одним словом, – добавил лейтенант. – Ахмед Бахтиярович сейчас отвезет тебя в интернат, договоренность на временное проживание с ними есть и поселит там. А думаю к следующим выходным, отправишься в Ташкент, если конечно бабуля захочет тебя принять в семью. Но если нет, тут уж я ничем помочь не смогу, извини.

И мы отправились в интернат.

Глава 9

9

Встретили меня настороженно. Одно дело общаться со своими сверстниками, находясь на иждивении родителей, пусть и таких какие были у меня, и совсем другое, оказаться одним из приютских. Как бы то ни было, но пока я жил в семье, мне так или иначе завидовали. Конечно понимали, что моя жизнь в той семье мало отличается от их жизни, но все же, каждый из приютских, как мне кажется готов был терпеть любые неудобства, побои, жить впроголодь, но все же находится в семье. А те, что говорят, что приют стал для них настоящей семьей, скорее всего лукавят. Хотя кто знает, может где-то и встречаются бескорыстные люди, готовые на все ради чужих детей, при этом имея свою семью и своих собственных, но мне кажется все это из области фантастики. Просто выпускники подобных заведений выдумывают для себя некую идеальную фигуру, так сказать своего идола или ангела, которого и несут сквозь всю свою жизнь. А что еще остается?

При вселении, Ахмед-ака, посоветовал мне никому не рассказывать о том, что у меня есть бабуля, и что она может меня забрать. Да я и сам не собирался этого делать. Прекрасно представляя местные нравы, понимал, узнай местные, что я здесь временно, или хотя бы надеюсь на это, и все меня просто затравят. Одно дело, когда к ним попадает тот, кто станет одним из них, и совсем другое, когда тот, кому надо просто пересидеть какое-то время.

В первую же ночь, меня обобрали. Правда взяли не так уж и много. Пару чистых тетрадей, что остались у меня после школы, набор цветных ручек, пачку «БТ» и случайно оставленные в боковом кармашке пять рублей. Судя по оставшемуся приклеенным дну сумки, до основной суммы все-таки не добрались, и хотя бы это радовало. Огорчало еще и то, что сгорела та часть денег, что оставил тумбе своего стола, а самое главное те шесть тысяч рублей, что были спрятаны на чердаке дома. Вот, что мне стоило сунуть их куда-нибудь в сарай, в самый темный угол, и тогда все было бы нормально, а сейчас, все наоборот. И это, как ни странно, огорчало даже больше, чем смерть матери. С другой стороны, я ее и знал-то всего несколько месяцев, и далеко не с лучшей стороны, ну если не считать того, что иногда вспоминалось, доставшись мне от Вовочки, а так она была для меня, фактически чужим человеком. Конечно было жаль ее чисто, как человека. Все же смерть в огне думаю не самая приятная, но и в общем-то на этом все и заканчивалось.

Учебникам, что оставались со школы, тоже приделали ноги, хотя кому они понадобились было не очень понятно, к тому же они были далеко не новыми. Разве, что на туалетную бумагу изорвать. Впрочем, я особенно не переживал. Видя, что я никак не реагирую на подобное, немного пофыркали на меня, и вроде бы успокоились. После завтрака, все мы отправились в школу, при этом, мне никто не удосужился рассказать о расписании, о том, что задавали учить, и о местных правилах. Одним словом, решили устроить себе праздник подставив новичка по полной.

Преподаватели тоже оторвались от всей души, спрашивая меня на каждом уроке. И если на основных я еще что-то бормотал, показывая хоть какие-то знания, то на «Истории Узбекистана» которую я не особенно любил, и «Узбекском языке», который вообще не воспринимал как предмет, откровенно плавал, только потому что он был никому не нужен и в моей прошлой школе его давали на – отвяжись. Тем более, как это обычно было принято в Союзе, заставляли изучать классический, литературный узбекский язык, который в большинстве случаев не понимают сами узбеки. Вы думаете я вру? А попробуйте спросить любого узбека, о чем поют их знаменитые национальные певцы. И большинство не сможет сделать точного перевода. Я как-то еще в прошлой жизни спросил об этом одного знакомого и тот долго вслушивался в песню, а после сказал, что певец поет о любви.

– А конкретно. Хоть пару строк переведи.

– Это литературный язык, я плохо его понимаю на слух.

– А зачем тогда петь такие песни, которые никто не понимает?

– Но вот ты же слушаешь, например, «Queen», «Led Zeppelin» или «Abba», ты понимаешь, о чем они поют?

Я тогда не знал английского так хорошо, как сейчас и потому ответил:

– Нет, но тут важно скорее музыка, общий фон. Ведь красиво же поют.

– Вот и у нас так же. Мы считаем эту мелодию прекрасной, и вдобавок пусть не весть текст, но все же понимаем, о чем именно поют. А ты не знаешь даже этого. И потому традиция такая создавать песни и литературные произведения именно на классическом языке, чтобы при необходимости его могли понять в любом месте республики.

Да это только в России язык практически одинаково на всей территории, а в том же Узбекистане, например, в Каракалпакии, говорят совсем иначе, чем в Ташкенте или Намангане. Хотя расстояния гораздо меньшие, чем между Москвой и допустим Хабаровском.

В итоге, я схлопотал двойку по «Истории Узбекистана», а узбечка, преподававшая язык, сделала мне замечание. Как результат, уже после обеда, весь мой класс выстроили в общежитии, сунули мне в руки учебник «Истории» и заставили учить параграф, по которому я получил двойку, наизусть. Разумеется, можно было возмутиться, применить свои способности. Но мой старый приятель предупредил, что лучше и быстрее будет просто выучить. Тем более, что все равно заставят. А самое паршивое состояло в том, что пока я учил этот параграф весь класс стоял в строю напротив меня, сверля меня злобными взглядами. Здесь во всю действует правило: «Один за всех, и все за одного», точнее скорее вторая его часть. Другими словами даже если бы я взбунтовался, то пока не выучил бы этот чертов параграф, все остальные продолжили бы стоять в строю. А ночью….

Все же час стояния в казарме, никого не настраивает на благодушие. Зато достаточно быстро учит правилам поведения, и заставляет учиться, через «не хочу» или «не могу». Даже если не понимаешь предмета, учи наизусть, зубри, но когда вызовет преподаватель, будь добр ответить. Пусть на «трояк», но главное не двойка. В противном случае накажут всю группу. А уж группа отомстит за это тебе.

Ночью мне устроили темную. По сути, так было даже проще. Прикрыли одеялом и слегка попинали через него. Ну типа для того, чтобы я не видел, кто пинал и не мог пожаловаться на него. Я как раз видел всех, благодаря своей способности, но мстить кому-то из них не стал, только потому, что здесь такие правила, и через это прошли считай все. Да и за что, в общем-то мстить? По сути виноват сам. Тем более, что еще раньше знал о том, что за плохое поведение и учебу здесь наказывают. Знал, но решил пустить это на самотек. И вот результат.

Что интересно, после того как выучил, никто не удосужился рассказать о том, какие уроки были заданы на завтра. То есть это сугубо твои проблемы. И правило озвученное выше работает только в одну сторону. Не выучил, все отвечают за одного, но никто не предложит тебе помощи, пока сам не попросишь об этом. Уже представляя, что и завтра все учителя будут смотреть мою подготовку, решил под суетиться и узнать какие именно предметы находятся в расписании. И уже без понукания выучил все самостоятельно.

Следующие дни, проходили относительно спокойно. То есть сблизиться со мной особого желания ни у кого не было. Пока что присматривались, ну и не отказывали в общении. Вообще-то, жить здесь было можно. Это конечно не семья, но с другой стороны, здесь хотя бы не нужно было заботиться о том, где бы и чего сожрать, или надеть. Пусть не слишком сытно, однообразно, но так или иначе, а сильного голода я не испытывал. В крайнем случае, при наличии денег, можно было что-то недостающее приобрести в городе. Больших запретов на выход в город не имелось, разве что было ограничение по времени. И обязательно нужно было ставить в известность дежурного воспитателя, куда ты пошел, когда вернешься. Точнее последнее определял, как раз воспитатель. И если опоздал наказание было неминуемо. Конечно не физическое, но как говорится «Один за всех и все на одного». А уже потом, на тебе отрывались те, кто пострадал из-за тебя. Говорят, такую систему ввел еще «великий» Макаренко, чтоб ему пусто было.

Дни проходили за днями, а бабушка так и не появлялась на горизонте. Причина ее отсутствия для меня была не очень понятна. По моим сведениям, ей сейчас было не больше пятидесяти пяти лет, а это далеко не тот возраст, когда задумываешься о вечности. Да и в письме она приглашала меня в гости. И вдруг, когда это мне понадобилось, полное молчание с ее стороны. Поневоле пришлось вживаться в среду, и устраивать свой быт именно здесь. Учебу я подтянул достаточно быстро, и вскоре уже числился если и не среди хорошистов, то твердо направляющимся в ту сторону. А, что еще оставалось делать? Здесь жили строго по распорядку дня, не отступая от него практически ни на шаг. И если давалось личное время в большинстве случаев хотелось оказаться вне общежития школы-интерната. А, чтобы оказаться за его пределами, нужно было хорошо учиться и не иметь замечаний от воспитателей. А все замечания в отношении воспитанников, в обязательном порядке заносились в специальный журнал. А после еще и ставились отметки, исправился ли воспитанник, или продолжает упорствовать. Все было не так просто.

Кстати, это была именно Школа-Интернат, а не детский дом. Отличия состояли в том, что примерно треть или чуть больше, учеников все же имели за стенами этого заведения родителей, или семью. Просто эти семьи жили в горных кишлаках и аулах, где не было возможности организовать школу, поэтому, как только начинался учебный год, все они приезжали сюда, и находились здесь с сентября по конец мая. Изредка, если за ними приезжали родители, их отпускали на каникулы, в течении года. В противном случае все оставались здесь. Некоторые, как один из моих старых приятелей имели семьи и здесь в поселке, примерно такие же как до недавнего времени была и у меня. Здесь, хотя бы не нужно было думать о том, чем будешь питаться на следующий день, и будешь ли питаться вообще. Почему я сам, в таком случае, до этого момента жил с ними? Из разговоров старших, примерно понял подоплеку этого. Дело в том, что мать получала на меня некое пособие. Много или мало не знаю, но тем не менее эти деньги у нее появлялись. Если бы меня оформили в приют, то выплаты сразу же бы прекратились. Разумеется, это было невыгодно, вот и козыряли тем, что отец, якобы участник войны, и обо мне достаточно заботятся дома.

Хотя, до сих пор до меня не доходит. Как он мог быть участником войны, если родился в 1929 году. На ум приходят только два, нет три варианта. Первый, будучи пацаном сбежал на фронт и пристроился «сыном полка». Насколько я помню такие случаи были не единичны. Только широко известных личностей бывших «сыновьями и дочерьми полков» насчитывается больше двадцати. Навскидку вспоминается советский писатель Валентин Пикуль, бывший во время войны юнгой Северного Флота.

Второй вариант – партизаны. Там тоже встречалось достаточно много детей, вот только как он смог туда попасть не совсем понятно, опять же исходя из того, что местом рождения у него указан Зангиата – поселок расположенный неподалеку от Ташкента, и широко известный своими тюрьмами. В нем располагается Ташкентский Следственный Изолятор (СИЗО) называемый в народе Таштюрьма. Печально известная женская колония, и Детская Воспитательно-Трудовая Колония усиленного режима.

И наконец третий вариант, говорящий о подделке документов. Я не буду кричать об этом вслух, потому что у меня нет этому доказательств. Но честно говоря больше склоняюсь именно к третьему варианту. Впрочем, все это в прошлом, мне же надо задуматься о будущем.

В один из выходных, удалось вырваться в «увольнение». Здесь это называют именно так, как в армии. При этом, чтобы получить его, нужно не иметь ни единой двойки в школе, ни одного замечания от воспитателей и учителей, и попасть под хорошее настроение дежурного воспитателя. В противном случае, будь ты хоть круглым отличником и примером для всех остальных, хрен тебя кто отпустит в город. И я наконец получил возможность добраться до родительского дома. Увы, здесь сохранился, фактически один фундамент, и возможно погреб. Все остальное сгорело дотла. Что в общем-то было немудрено учитывая, что дом был деревянным, и довольно ветхим.

Вообще-то я все же надеялся на лучшее, тем более, что родительская комната находилась на противоположном конце дома. Но, надежды не оправдались. Что не сгорело в пожаре, было добито теми, кто все это тушил, и наверняка соседом, который и сейчас заслышав шум спокойно вышел из сарайчика с инструментом, и присев на какой-то ящик смотрел на меня улыбаясь. Прекрасно понимая, что-теперь-то я точно не смогу предъявить ему никаких претензий. Претензий я разумеется предъявлять ему не собирался, а вот наведаться как нибудь к нему в гости, разумеется в его отсутствие, такая идея у меня промелькнула. Ведь наверняка у него можно разжиться чем-нибудь необходимым. Тем более, что я ни разу не видел, чтобы у него в доме, появлялся кто-то еще. И знал о том, что он служит в войсковой части неподалеку от нашего поселка, так как иногда встречал его в военной форме с длинной красной полосой на погонах, говорящей о его старшинском звании.

Я конечно побродил по углу дома, расшвыривая палкой останки обгорелых предметов мебели и надеясь отыскать хоть что-то, но увы ничего так и не нашел. Появившийся на улице участковый Ахмед-ака, сообщил мне, что материны останки, были сразу же извлечены с места пожара, и захоронены в общей могиле на местном кладбище. Дойдя туда, я узнал у сторожа о месте захоронения туда, и добравшись до него немного постоял мысленно, прощаясь с человеком, который был моей биологической матерью, но так и не стал ее реально. Делать здесь было больше нечего, и я все еще пребывая в некотором смущении отправился в обратный путь.

В школе все было нормально, до каникул оставались считанные дни и это откровенно радовало. Школу я закончил не сказать, чтобы хорошо, все-таки Вовочка основательно запустил свою учебу, что отрицательно сказалось и на мне, но тем не менее лучше, чем ожидалось. По английскому языку у меня стояла твердая отлично и наша англичанка Раиса Исхаковна, нарадоваться не могла моему произношению, хотя вначале очень удивлялась этому, тем более прекрасно зная, что в городской школе преподают немецкий язык. Сослался на деда, который якобы служил военным переводчиком, и научил меня языку. Поверила она в это или нет не знаю, но больше вопросов не задавала. Зато на каждом школьном опросе, мне автоматом прилетала пятерка.

Экзаменов в этом году не ожидалось. Были две контрольные. Диктант по русскому и контрольная по математике. По обеим предметам вытянул на четверки. Благодаря чему смог еще дважды сходить в увольнение в город. Впереди ожидались долгие летние каникулы и отдых в Пионерском лагере, расположенном довольно далеко в горах. Меня сразу же предупредили, что если не хочешь вести нищенское существование там, постарайся добыть денег. Кормили там конечно вполне прилично, тем более, что там отдыхали не только приютские, но и дети из обычных семей. Но, ведь всегда хочется чего-нибудь вкусненького, кроме того, что дают в столовой. И именно для этого и нужны были деньги. Кроме того, я все-таки курил, а в лагерном буфете детям сигарет не отпускали. Но по словам ребят, можно было добраться до турбазы, или поселка которые находились примерно в паре километрах от лагеря.

– Там можно купить, все, что угодно. – вполголоса нашептывал мне приятель. – И сигареты, и вино. И даже…

Он воровато огляделся, а после прильнув к моему уху прошептал.

– И даже презо… прези…гандоны! – заменив название на более знакомое и выговорив это слово, отчаянно покраснел, как спелый арбуз. Зачем они ему были нужны, если он не может выговорить даже это слово было непонятно.

Одним словом, деньги были все же нужны, и предстояло срочно решить вопрос где их взять. Затевать, что-то сверхсложное не имело смысла. В том же универмаге, сейчас обновили и сигнализацию, и усилили защиту, и самое многое на что я мог там надеяться, так это на кое-какие вещи, которые мне были ни к чему, хотя бы потому, что в «школе» за этим следили. Ну и на некую горстку мелочи из кассовых аппаратов. Но опять же, сколько там той мелочи? Рублей на десять? Из-за этого рисковать не стоило. Второй киоск «Союзпечати» пока еще не поставили, хотя уже начали расчищать место под какое-то строение, чуть в стороне. Оставалась только одна надежда, наведаться к бирюку соседу, которого я недавно встретил возле сарая на участке сгоревшего дома моей семьи. Уж если он не стесняясь обкрадывает меня, то почему бы и мне не наведаться к нему в гости? Тут одно из двух, либо найти деньги где-то на стороне, или же вскрывать свою заначку в сумке, что мне очень не хотелось делать. Все же я очень надеялся на то, что рано или поздно смоюсь отсюда и эти деньги мне еще пригодятся. Пока же довольствовался мелким заработком, в виде помощи в освоении английского языка своим одноклассникам.

Оказывается, здесь все поставлено на поток. Самое многое, что ты можешь узнать бесплатно так это расписание занятий, и что именно было задано «на дом». Все остальное только за деньги. Вначале, я этого просто не знал, и по доброте душевной помог паре человек, по позанимавшись с ними по-иностранному языку, в результате чего они получили хорошие оценки. При этом, я даже не дождался слов благодарности. А тем же вечером, старый приятель, спросив, сколько я взял за урок, во всю расхохотался, объявив меня идиотом.