Текст книги ""Фантастика 2025-147". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Юлия Шахрай

– Опять задержался… – Глухо буркнул старик, даже не поднимая глаз, пока его перо скользило по бумаге очередного свитка. – Если бы ты был духом корня лотоса, я бы тебя уже выкинул. Ты ведь знаешь, что он вянет от капельной росы, если она задерживается более двух вдохов.

Андрей молча поклонился, как учили. И, не ожидая команды, прошёл к дальнему столу – своему месту. Там стоял его личный котёл – небо́льшой, круглый, гладкий, из сплава серебра и чёрного обсидиана, с тремя ножками, украшенными гравировкой в форме извивающегося водяного дракона. Он получил его всего два месяца назад, как только сумел впервые зажечь духовное пламя.

В этом – вся алхимия. Духовное пламя – это не огонь, не жар дров и не тепло магической печати. Это – воля, сжатая и очищенная энергия ядра, направленная внутрь, преобразованная в пламя, что не жжёт кожу, но прожигает суть. Оно практически не видимо глазу обычного человека, но в котле, в момент трансмутации, озаряет всё изнутри, словно в сосуде открывается отдельный мир.

Сосредоточившись, он сел, сложил пальцы в нужном порядке мудры, замкнув печать зажигания, вздохнул, и немного напрягся. Его ядро дрогнуло, и тут же отозвалось на его своеобразный призыв.

И вспыхнуло пламя. Тихо, из ладоней, без дыма, без жара, но с ощущением, будто изнутри кто-то выдернул тонкую нить света. Она задрожала в воздухе, заискрилась – и вошла в котёл, в сердце сосуда, где уже лежал первый ингредиент. Измельчённый лист фениксового шипа.

Пламя коснулось его – и началось чудо. Не сгорание. Нет. Лист не почернел и не рассыпался в пепел. Он растворился, слой за слоем, словно пелена пыли снималась с его сущности. Лишняя влага испарилась, токсины вспыхнули в тонкой дымке, а то, что осталось – сияющий янтарный экстракт, поднялось вверх, зависнув в центре котла.

Андрей тихо выдохнул. Следующий компонент – пыльца синих муравьев, собранная ночью в полнолуние. Он осторожно вложил её в котёл – пыль медленно сползла вниз, сверкая как роса. И снова – духовное пламя. Он следил, как пыльца начала медленно плавиться, вытягиваясь в тончайшие нити. Но важно было не допустить слипания – иначе возникнет примесь, и пилюля станет нестабильной. Он слегка изменил поток пламени, направляя его в правый сектор, туда, где шло наслоение. Контроль – вот что отличает ученика от мастера. Духовное пламя можно создать. Но удержать его – искусство. На заднем плане раздался хриплый голос старейшины:

– Не используй третий компонент раньше, чем стабилизируешь первую пару. Не торопись. Это не бой – это плавка сути.

Андрей кивнул, хотя Йонг Мин его не видел. Следом он вложил наструганную сердцевину лунного гриба – мягкую, почти влажную массу, которая при неправильной температуре выделяет ядовитый дым. Но если нагреть ровно до точки расщепления – она превращается в основу мягкого связывающего вещества, необходимого для формирования оболочки пилюли. Тонкая капля влаги заскользила по его виску, пока он держал духовное пламя в котле. Но он не сбился.

Три компонента – очищенные, трансформированные, взвешенные волей. Они теперь кружились в середине котла, искрились, будто мириады светлячков, выстраиваясь в медленный вальс. Андрей сжал печать и, почти не дыша, замкнул контур. Последняя печать должна была начать слияние.

Пламя внутри котла вспыхнуло разом, ослепительно, и тут же схлопнулось, оставив в середине лишь одну маленькую, идеально круглую, серебристо-янтарную пилюлю, медленно опускающуюся вниз, как падающее перо. Он выдохнул. Долго. Глубоко. Старейшина подошёл тихо, взял щипцами пилюлю, поднёс к глазам, крутнул в пальцах.

– Чистота – на девяносто процентов. Для новичка? Это… Совсем не плохо… – Он коротко хмыкнул. – Учитывая, что ты из всех учеников самый молчаливый – выходит, ещё и самый внимательный.

Он положил пилюлю на поднос рядом. Там уже лежало несколько других – недожжённых, потемневших, растрескавшихся.

– Запомни. В алхимии нет торопливых мастеров. Только живые – и… Сгоревшие…

Андрей только кивнул ему в ответ. И тут снова – дрожь. Из глубины ядра, не из-за усталости. Скелет парня, изменённый костью Падшего Бога отреагировал на духовное пламя. Не вмешался, но будто бы наблюдал. Он чувствовал, как где-то в нём разгорается другое пламя, древнее и неподконтрольное. Но парень его удержал. Он был здесь не чтобы стать чудом. А чтобы научиться. И однажды – переплавить даже судьбу в пилюлю нужной формы…

……………

День клонился к закату. Солнце лениво стелило багряные нити света сквозь узорчатые ставни лаборатории, окрашивая всё внутри тёплым золотом. Даже ряды котлов и стеллажей с порошками казались мягче, будто приручённые временем. Воздух благоухал густым запахом древесной пыли, корня золотого хиноса и едва уловимым следом настойки сердцевины пепельного лотоса.

Старейшина Йонг Мин сидел, как обычно, на своём кривом табурете, наполовину в тени, наполовину в свете. Он наблюдал, как Андрей в очередной раз выводил духовное пламя – тонкую прозрачную искру, которая колыхалась в воздухе, напоминая дыхание живого существа. Пламя входило в котёл – мягко, без всполохов. Мастерство парня росло. Но старик не смотрел на технику – он смотрел на то, что за ней.

Андрей в этот момент плавил пыльцу фиолетового цикория – требовалось точно улавливать момент, когда она теряет горечь, но не распадается. Работал сосредоточенно, по всем правилам, и в его движениях чувствовалась внутренняя тишина.

– Хорошо держишь пламя. – Пробормотал старик, не отрывая взгляда от процесса. – Гладко. Мягко. Не ярко. Как вода, которая уже кипит, но ещё не показывает пузырей.

Андрей чуть наклонил голову в знак благодарности, не отрываясь от работы.

– …Но вот с остальным у тебя, как я погляжу, всё по-прежнему глухо. – Добавил старик, почесав щеку. – Ты ведь не думаешь, что так и будешь варить пилюли всю жизнь в одиночку?

Андрей не ответил. Он замер на секунду, добавляя следующий компонент – измельчённую сердцевину корня чёрного аспарагуса – и лишь потом продолжил варить, стараясь не отреагировать слишком явно.

– Да-да, я знаю. – Продолжал говорить Йонг Мин с ворчливой интонацией. – “немой”, “скромный”, “всему научусь”, “не хочу вмешиваться”, и всё в этом духе. Но алхимия, мальчик, это не только варево и дым. Это структура. Это иерархия. Это связи. Даже пламя – и то откликается не на силу, а на намерение и принадлежность. Он шумно отхлебнул остывший чай из маленькой фарфоровой чашки, затем уставился на ученика пристальнее. Ты же не дурак. Уже, думаю, понял, что в Обители Семи Врат или в Секте Пяти Пиков Бессмертных не живут только за счёт умений. Живут за счёт взаимных обязательств.

Андрей продолжал работать – но его духовное пламя чуть дрогнуло. Едва-едва. Но старик это сразу же заметил.

– Видишь? Даже твоё духовное пламя знает, когда я попадаю в точку. – Пробормотал он довольным тоном. – Ты же не навсегда хочешь быть “учеником старейшины Йонг Мина”? Тот, кто варит пилюли молча, может быть полезен, да. Но тот, кто женат на правильной девушке… – он прищурился, – …тот получает заказы от старших школ и доступ к хранилищам, куда тебя, такого как есть, не пустят. Никогда.

Андрей медленно опустил руки, закончив плавку. Над котлом – ровная сфера сгущённой эссенции. Он сделал печать “сжатия” – и пламя погасло, оставив тонкий след в воздухе. Старик не умолкал:

– Слышал, что тебя уже заметили. Не притворяйся. Девчонки суетятся. Одна – с третьего павильона, с родословной через Лунную долину. Вторая – внучка того самого старейшины Цуй, который раньше только насмехался. Ха! Да он теперь, небось, по ночам список приданого пишет!

Он затих на мгновение, но не отступил. Его голос стал ниже, грубее, почти сухим.

– Сила – это хорошо. Но без связей она превращается в опасность. А опасности в этой секте либо приглушают, либо приручают, либо устраняют. Выбирай, как тебе удобнее.

Он выждал, давая словам провиснуть в воздухе, словно развешивая их на крючки у сознания ученика. Затем добавил уже почти устало:

– Хочешь остаться – выбирай себе достойную. Не красивую, не кроткую, не ту, что бегает за тобой с печеными сладостями. А ту, чьи корни уходят в древние стены, чьи дяди сидят в Совете, и чьи тётушки устраивают встречи между старейшинами. Ты же умный. Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то однажды спросил: “А кто он, вообще, этот Андрей?” – и не получил в ответ ни одного нужного имени.

Андрей стоял у своего котла, руки сжаты за спиной. Он не отвечал. Но его глаза были направлены не в котёл и не на старика. Он смотрел в окно – на расплавленное золото закатного солнца, на парк, на тонкие дорожки, где иногда проходили ученики.

И он знал, что старик в чём-то был прав. Но знал парень и другое. Его сердце – уже не часть этих интриг. Оно было слишком обожжено, слишком молчаливо, слишком чутко к лицемерию. И если он выберет – то выберет не ради выгоды. А потому он поклонился медленно, как положено, а потом снова зажёг духовное пламя. Тонкое, тихое, но подчинённое только его воле. И лишь оно знало, что он сейчас думает.

За окном алхимической лаборатории закат окончательно перешёл в вечер. Свет вытек из горизонта, как растопленный янтарь из разбитой чаши, и теперь небо наливалось тёмным чернильным синим. В саду затрещали первые сверчки, и в стекле отразилось мутное свечение бумажных фонарей, которые развесили ученики младших классов.

Андрей сидел на циновке, напротив потухшего котла. Его духовное пламя давно угасло, но его взгляд всё ещё был обращён в глубину сосуда – будто он всё ещё что-то там варил. Что-то, что не имело формы, запаха или веса. Только суть. Мысль.

Старейшина Йонг Мин глубокомысленно молчал. Он сидел неподалёку, перебирая старые рецепты, размятые временем свитки, где чернила уже расползлись в разводы. Он не смотрел на ученика. Но вдруг, будто откашлявшись не горлом, а мыслью, сказал сухо, без украшений:

– Долго ты так не протянешь. Не в смысле сил – ты крепкий, тут не поспоришь. Но с этими… – он махнул рукой в воздух. – С этими улыбками… С этими приглашениями… С подношениями, от которых нельзя отказаться… Они ведь тоже не шутят, мальчик.

Андрей не шевельнулся. Но плечи чуть напряжённо приподнялись. Он слушал. С каждым словом – всё внимательнее. А старик продолжал:

– Ты ведь понимаешь, да? Это всё – этапы. Сначала – “давайте узнаем друг друга ближе”. Потом – “не хочешь ли немного прогуляться?”. А дальше – “наша семья была бы польщена” и всё в этом духе. Ты думаешь, что они просто так улыбаются, эти внучки старейшин? Они никогда не улыбаются “просто так”. Каждая их улыбка расписана на годы вперёд. И ты, одним только своим появлением, сломал им всю систему. Поэтому сейчас они будут торопиться.

Он встал, подошёл к окошку и приподнял бамбуковую ставню. Снаружи, в отдалении, сквозь листву сада, был виден стройный силуэт. Девушка в тёмно-бордовом ханбоке, со свечой в руках, что-то тихо говорила своей служанке. Андрей узнал её. Ещё одна из тех, что “случайно оказалась рядом” в последние дни.

– У них… – Сказал Хо Ён тихо. – Всё заранее спланировано. И, скорее всего, ты уже в их откорректированном списке. Возможно – не первый. Но уже точно не последний.

Потом старик медленно вернулся к своему табурету и снова опустился на него с характерным треском дерева.

– А главное, – добавил он, понизив голос, – у тебя теперь связь с семьёй Хваджон. Неважно, официальная она или нет. Все думают, что ты – человек их дома. Они это видят. И хотят это использовать. А значит…

Он посмотрел на Андрея с долгой, почти болезненной серьёзностью:

– Решать будем не ты и не я. А глава семьи… Той самой семьи Хваджон…

Андрей медленно обернулся. Не резко – как человек, который понял, что услышал то, что уже знал, но пытался не принимать. Да, он чувствовал это. Каждой тренировкой. Каждым настойчивым взглядом. Каждым “случайным” визитом. Эти разговоры не останутся вежливыми. Вскоре их начнут сопровождать печати, приглашения, приказы. А потом – свиток. Официальный. С сургучной печатью, с гербом рода, где будет сказано, что брак одобрен и назначен.

И если он, по недомыслию или упрямству, посмеет отказать… Он нарушит честь. И не только свою. Но и честь того, кто дал ему защиту. Глава семьи Хваджон никогда не простит такого проступка. Тогда Андрей станет не просто странным учеником с не совсем ясным прошлым. Он станет проблемой, пятном, которое нужно удалить.

– Они не попросят твоего согласия. – Хрипло продолжил старый алхимик. – Тебе его просто покажут, как уже подписанный документ. Как “великое доверие, оказанное столь многообещающему юноше”. А если рот не откроешь – и не откажешь прямо… Они посчитают, что ты согласен. Понимаешь?

Андрей медленно закрыл глаза. Всего лишь на миг. Он слышал это. Он видел это. Он чувствовал это. Все эти “вежливые” улыбки были не жестами внимания – они были приманкой. Тестом. Подобием ласковой сети, которая оборачивается не заботой, а – порабощением через долг, уважение и страх потерять крышу над головой. Он медленно открыл глаза и посмотрел на старика. Тот вдруг смягчился. Его голос стал почти отеческим:

– Мальчик. Я тебе не враг. Я тебе говорю не потому, что хочу испугать. А потому, что сам когда-то прошёл через всё это. Всё начинается с вежливых поклонов, а заканчивается тем, что ты просыпаешься в доме, где каждый твой шаг решаешь не ты. А кто-то это делает за тебя. – Старик замолчал, глядя на него внимательно, а потом кивнул. – Ещё есть немного времени. Используй его с умом. Пока ты молчишь – они не знают, что ты чувствуешь. А значит, не могут до конца тебя просчитать. Но и ты не вечен в этом молчании. Придётся либо вырваться, либо… – он сделал паузу и только тихо добавил, – …либо надеть чужую маску и носить её всю жизнь.

После такого прямого намёка в лаборатории воцарилась тишина. Только снаружи, в темнеющем саду, затрещал сверчок громче прежнего. И где-то вдалеке – прошелестел шёлковый подол по гравию. Андрей сидел неподвижно. Внутри него воцарилась не боль, не страх, а медленно просыпающаяся решимость. Если его поставят перед фактом – он найдёт, как ответить. Но пока… Пока он молчал. И копил своё внутреннее пламя.

Запах вечерней лаборатории был плотным, как туман. Пыль высушенных корней, пар от охлаждённого котла, чуть металлический аромат старых пестиков и ступок. Фонари снаружи начали тускло мерцать, отбрасывая на стены бледные пятна, словно внутри всё ещё варилась неведомая эссенция. Листья у окна покачивались под тёплым ветром – но внутри было ощущение настоящей неподвижности, как в камере, где застыли не только люди, но и само время.

Андрей всё также сидел на своём месте, прислонившись плечом к стене. В его мыслях всё ещё гудел разговор, произнесённый стариком. Свадьба как свершившийся факт. Письмо без подписи, которое всё равно становится судьбой.

Да. Сейчас он пытался думать хладнокровно, но за этим спокойствием шевелилось что-то упрямое, что-то дикое, как волк, загнанный в клетку – молчаливый, но несломленный.

Старейшина Йонг Мин долго молчал. Он даже не ворчал, как обычно, не гремел керамикой, не щёлкал пальцами. Лишь ссутулился за столом и уставился в одну из своих чаш, будто хотел вытянуть из гущи трав предсказание. И наконец, после долгого молчания, сказал негромко, почти задумчиво:

– Есть способ избежать всё это…

Андрей чуть повернул голову, старательно улавливая каждое слово, и каждый его намёк.

– Не идеальный. Но… может, единственный. Если хочешь… Не жить под печатью чужого решения, а иметь право выбирать сам. Если хочешь, чтобы даже глава семьи Хваджон не мог указать тебе на дверь. Чтобы старейшины, увидев тебя, переглядывались, не зная, как к тебе подступиться…

Старик медленно отставил чашу в сторону, встал, неспешно подошёл к дальнему шкафу. Достав свиток, пыльный и завёрнутый в ткань, положил его перед Андреем.

– Уникальность. – Сказал он тихо. – Вот что сейчас тебе нужно. Даже не сила. Потому что силу можно развить. Силу можно купить – пилюлями, артефактами, наставниками. Но уникальность… Она или есть, или её нет. И если ты станешь таким, что тебя невозможно заменить, то тогда практически никто, даже великие роды, не рискнут заставить тебя подчиниться. Они захотят именно договориться с тобой. Потому что если сломают тебя, то сломают то, чего больше нигде нет.

Он развернул свиток. Тонкие чёрные чернила изображали сплетённые алхимические контуры – древний рецепт. Неполный, разрозненный, будто вырванный из большего полотна.

– Ты уже удивил многих тем, что учишься у меня. Удивил боевым стилем. Удивил стойкостью. Но этого мало. Пока ты не достиг уровня Доу Лин, пока ты не вышел за пределы, которые признают в любой секте как по-настоящему “высокий шаг”, ты – всего лишь перспективный. А перспективных можно женить, назначить, переставить, как пешку.

Потом он подошёл ближе, и его голос стал грубее:

– А потому, Анд Рей… Тебе нужно сделать то, чего другие не смогут повторить. Что-то, что закрепит за тобой образ исключительного. И лучше, чтобы это произошло не через бой, а через создание. Через то, что оставляет след не на арене, а в плотной материи мира.

Он указал на котёл.

– Ты варишь хорошо эликсиры и пилюли. Но если ты сможешь создать собственную пилюлю, собственный формат алхимии, которого никто до тебя не практиковал, пусть даже на основе старого, забытого или искажённого рецепта, тогда ты станешь именем, а не просто учеником. А имена не выдают… За родовитую жену. С именами договариваются.

Он снова затих. Лаборатория уже в который раз погрузилась в тишину. А потом, совсем негромко, как будто стараясь не задеть никаких струн души самого парня, старик добавил:

– Но для этого тебе придётся… Заговорить…

Андрей медленно поднял взгляд на старика. В его глазах было не удивление. А что-то другое. Сдержанное напряжение. Сам же старейшина Йонг Мин чуть склонился к нему.

– Я знаю, что тебе, по какой-то причине, удобнее молчать. Я уважаю это. Может, ты просто не хочешь, чтобы услышали твой голос. Может, он звучит как чужой. Или – как напоминание. Но если ты хочешь остаться собой, то тебе придётся заявить о себе не жестами, а словами. Потому что создание требует языка. Ты не передашь алхимический метод без формулы. Ты не изменишь конструкцию пилюли без ментального клейма. Ты не сможешь внедрить своё в ткань мира, если не вложишь в него свой голос.

Сказав это, он выпрямился.

– Ты думаешь, молчание спасает? До поры. Но теперь твоё молчание – пустое место, в которое другие начнут вставлять своё. Свои ожидания. Свои слова. Свои решения. Или ты заговоришь сам – или за тебя заговорят другие.

Андрей всё ещё молчал. Но пальцы его медленно сжались в кулак. Да, он понял. Пока он молчит, просто невидим, удобен, и даже может быть пластичен. Но если он произнесёт имя своей пилюли, своего пути – тогда имя это станут бояться потерять. И тогда, возможно, впервые за всё это время… выбор будет зависеть именно от него.

Лаборатория затихла. Старик ушёл в заднюю комнату, оставив Андрея одного – под склоном сводов, среди ряби пыли, танцующей в тусклом свете фонаря. Но в голове Андрея гудело. Не от усталости – от слов.

"Ты не сможешь внедрить своё в ткань мира, если не вложишь в него свой голос."

Слова Йонг Мина, как алые печати, практически выжглись в его сознании. Прав он, старый лис. До боли прав. Но как… Как он может заговорить, если сам его голос был клеймом, напоминанием, отголоском чужого мира? Он мог бы выдавить звук. Несколько. Но что скажут те, кто их услышит? Его произношение… До сих пор было тяжёлым, слишком рваным, с чуждым выдохом и неправильной тональностью. Даже демоны в Нижнем мире косились на него, слыша, как он произносит какие-либо слова. Но там ещё и не такое бывало. Особенно у тех, кто попадал под воздействие “дикой” магии. А здесь – в мире, где каждое слово имеет структуру, где голос, часть наследия, малейшее отличие сразу превращает тебя в "иностранца", в "отброса", в "некоренного". А то и вообще в “чужака”. Именно поэтому он и понимал, что заговорить для него означает выдать себя. А это равносильно обречённости на стопроцентную гибель…

…………….

Вернувшись в свои покои, парень некоторое время размышлял над тем, что ему теперь предстояло сделать. Потом поднялся и медленно подошёл к ящику, где держал свои личные свитки в тайнике. Древние, потёртые, некоторые он подобрал сам – в развалинах, другие отдал старейшина Йонг Мин, а часть досталась ещё от того самого прошлого… От мрачных учителей – Архидемонов, что хотели использовать его кровь и силу для создания стабильного прохода между мирами… От времени, когда он ещё не понимал цену звука…

Развернул один… Другой… Сейчас он пока что не понимал, что именно искал. Пальцы скользили по жёсткой бумаге, по шелестящей паутинке иероглифов, от которых пахло травами и маслом. И вдруг – он нашёл его. Тот самый древний свиток, что искал буквально на уровне инстинкта. Тёмно-серый, с выцветшим символом 「聲」– “Голос”. Он помнил его. Когда-то он его уже прочёл. Не слишком внимательно. Практически мельком. Но сейчас… Он развернул его. И – да. Он был прав.

На жёлтой, сухой бумаге чётко было записано… “Божественный голос”… Та самая техника, в которой именно слово обретает вес. Звук в ней не только слышен, но и ощущался кожей, проникал в кости. Его невозможно спутать, и невозможно забыть. Он не просто передавал смысл. Он внушает истину. Но… Это требовало великой цены. Чтобы извлечь звук, который услышит весь мир, необходимо, чтобы весь разумный открылся ему. Тело… Каналы Ци… Душа… Сердце… Дух… Эта техника требует уровня, как минимум, Бань Шень (Мнимый Святой) и выше. Если у того, кто собирается использовать подобную силу, уровень будет ниже – последствия будут весьма плачевными. Истощение. Потеря голоса. Или даже безумие. Потому что подобный звук – это не просто вибрация. Он – форма воли, слитая с небом.

Андрей застыл, глядя в слова, как в пропасть. Бань Шень. Мнимый Святой. Его же уровень был… ниже. Намного. Его ядро ещё даже не было оформлено до конца. Его путь только начинался.

И всё же… В этом тексте – была надежда. Не спасение… Нет… Но след…Тропа… Формула… Ведь тогда ему не придётся говорить чужим языком. Он сможет создать свой голос, и обернуть его магией. Сделать из него орудие воли, а не слабость. Но и тут же он встряхнулся как удара осознания… Он не потянет. Не сейчас. Не с такой силой. Он ещё не близок к Бань Шень. Даже путь Дао Цзы у него только формируется. Даже если бы он попробовал, его тело банально не выдержит такой перегрузки. Кровь начнёт кипеть, каналы лопнут, душа треснет, как непрокалённая керамика под пламенем. Он медленно сел. В руке всё ещё был зажат этот свиток. На лице проступила усталость, тянущая к земле. Даже если уже есть путь перед ним, он пока не может идти по нему.

Но… Он аккуратно свернул свиток и положил его рядом с собой. Он будет учиться. Он будет готовить себя. Он не сможет использовать “Божественный голос” сейчас. Особенно в полную силу. Но однажды – да. Он не заговорит голосом чужака. Он заговорит голосом, от которого не отвернутся ни духи, ни старейшины. Он станет тем, чья речь несёт волю, как меч – сталь. И до той поры… Он – будет молчать. Но уже не как раб страха. А как кузнец, копящий жар для одного удара.

…………

Ночь углубилась. Ветер стал холоднее, и влажный запах трав за пределами лаборатории перемешался с ароматом старых чернил и золы из уставших жаровен. Фонари в саду тускнели, один за другим тухли, будто сама Обитель погружалась в сон, оставляя бодрствовать лишь тех, кто слишком много думал. Или слишком опасался того, что может стать их будущим.

Андрей уже привычно сидел, почти не двигаясь, всё ещё ощущая в ладонях тяжесть свитка. В голове клокотало – не от беспокойства, а от тихой, холодной решимости. Он вспомнил. Ту самую древнюю кость Падшего Бога. Не просто реликвию. Не проклятие. Не оружие. Она изменила его. Её присутствие стало частью ядра, отразилось в теле, в духе, в меридианах. Порой он чувствовал, как тепло всплывает под кожей не изнутри – а из самых глубин чего-то иного, древнего, безмолвного. В Нижнем мире демоны шептались о нём, словно чуяли в нём что-то неестественное, ещё до того, как он проник в Гробницу Падшего Бога. И теперь он понял, что именно она может быть ключом. Ключом к тому, чего другие достичь не могут.

“Божественный голос”… Он требует, чтобы тело, дух и энергия слились в единое. И, возможно, моя суть уже ближе к этой целостности, чем кто-либо догадывается… Но если он попробует…Если допустит ошибку… Голос вырвется, как крик, разрывающий небо. И тогда – услышат. Все. Слуги. Ученики. Старейшины. Может, даже представители семьи Хваджон. Нельзя. Он не может позволить себе быть услышанным прежде времени. Печати. Сначала те самые защитные печати, которые сдержат силу этой техники, и истинную силу его ядра. Для этого он встал, зажёг крошечный фонарь тусклым светом. Достал из-под стола свёрток с глиняными пластинами, золотыми чернилами и тонкими кистями из волос ледяной лисицы.

Печати Молчания – та самая техника, с которой он уже сталкивался раньше, но теперь ему предстояло создать их на новом уровне. Так как они должны были не просто погасить звук, поглощать колебания Ци, вибрации энергии, которые могли всплеснуть даже в небесных каналах над его потайным местом. Он опустился на пол, обвёл вокруг себя мелом внутренний круг – восьмиугольную базу. Это – Печать Гашения. На её углах он начал рисовать вторичные круги. Каждый – с узором из трёх линий, пересекающихся в форме завитка.

“Первая – поглощает звук… – Вспоминал он мысленно. – Вторая – отклоняет вибрации энергии от центра, третья – укрывает духовное присутствие.”

На каждый завиток шли особые чернила. Он капнул в чашу каплю собственной крови, смешал её с тенью перемолотой чешуи огненного змея и золой из выжженной сердцевины чёрного кипариса. Цвет получился тёмно-серым, с багровым отливом – энергетическая связка между его духом и чертами Печати. Он медленно начал писать. Каждая линия – тянулась, как дыхание. Каждая точка – ставилась в ритме с биением сердца.

Дыхание… энергия… концентрация. Он не мог позволить себе ошибку. Ни одной линии не должно было дрогнуть. Так как если такая печать не сработает, то тот самый голос, даже если у парня что-то и получится, вырвется наружу и привлечёт чужое внимание.

“Это не просто защита. Это – клетка. Клетка для моей собственной воли.” – Подумал он. Он потратил почти полтора часа. Когда закончил – комната была покрыта переплетёнными узорами. Пол в этой небольшой пещерке. Стены. И даже на входе. Даже сам котёл в углу был связан Печатью Заглушения, как точка “заземления”.

Потом он встал. Поднял руки. Капля пота сбежала по виску. Сложил пальцы в печать активации. Шёпотом, внутренне, он послал в глифы импульс Ци – и почувствовал, как пространство вокруг него… Замкнулось. В ушах стало странно пусто. Будто весь мир замер. Он открыл рот – и не услышал даже собственного дыхания.

И понял, что всё работает. Теперь ему можно было бы попробовать. Он медленно сел в центр круга печатей. Закрыл глаза. Положил ладонь на грудь, прямо над ядром. И позвал.

– Проснись… Если ты действительно стала частью меня.

Ответ не пришёл словами. Но внутри груди что-то дрогнуло. Как крохотный огонь в глубоком колодце. Он сосредоточился. И мысленно, осторожно, как с живым существом, обратился к той самой кости, что изменила его.

“Если ты хочешь, чтобы я выжил… если хочешь, чтобы твоя сила не погибла впустую…помоги мне теперь.”

И вдруг, как тень под кожей, волна силы прошла сквозь его каналы. Не боль. Но напоминание. Ты – не обычный. И в следующий миг он собрал волю в горле. Не звук. Не крик. Но импульс. Смысл. Намерение.

Он попытался сформировать первый слой Божественного голоса – не голос в прямом смысле, а структуру мысли, обёрнутую в магическую ткань. Слова не были произнесены – но пространство внутри печатей дрогнуло, как от грома, прошедшего где-то в глубине земли.

Удар был настолько сильным, что он просто рухнул на пол. Не от боли. От истощения. Кровь потекла из носа. Грудь сжалась. Та самая древняя сила, что сейчас затаилась у него внутри, вздрогнула в ответ – но не обрушилась. Он выжил. Он смог активировать первую грань этой, по сути, для него сейчас невозможной техники.

“Я… могу. Не сейчас. Но я могу.”

Сейчас – он знал это точно. С его телом. С этой костью. С этим упрямым, стиснутым духом. Однажды он заговорит. И тогда молчание, что он носил столько лет, расколется на осколки – и станет звоном, которого не забудет никто…

…………..

Ночь глубоко вцепилась в горы, где находилась обитель секты Пяти Пиков Бессмертных, сдавив её тишиной. Звёзды над этой горной долиной мерцали в вышине тускло и холодно, словно наблюдали – и молчали. Внутри же, под глухим куполом обнаруженной им пещеры, тишина была создана искусственно – мощнейшими печатями, сплетающими звук, волю и пространство в неслышимую клетку. А внутри этой клетки, он работал.

Андрей сидел на коленях в центре круга, его рубашка прилипла к телу, а кожа блестела от пота и от внутреннего жара, не касающегося ни воздуха, ни внешнего мира. Глаза парня были полуоткрыты. Мутные, но осознанные. Губы почти не шевелились. Но в груди – ревел настоящий ураган. Он снова и снова вызывал форму “голоса”, как было написано в древнем свитке. Не просто звук, не просто слово. А резонанс. Глубинный ритм, вибрацию, пронизывающую не воздух – а всё тело. Всё существо и естество. Это была музыка изнутри его души. Музыка, которую можно было не услышать, но невозможно было не пережить. И каждый раз, когда он запускал её – его меридианы дрожали.

Первая попытка… Была едва не роковой. Он слишком резко дал импульс, не рассчитав глубину. Голос сорвался из его горла, как удар молота по водной глади. Мир внутри печатей будто изогнулся. А его собственное ядро – взревело, как дикий зверь.

В следующий миг Андрей почувствовал, как его собственные вены вспыхнули жаром, как кости вибрируют, кровь клокочет, ткань лёгких сжимается. Он захрипел, губы лопнули, из глаз пошли слёзы – не от эмоций, от боли, сырой и безжалостной, как пламенный хлыст.

Он упал, вцепившись пальцами в пол, будто мог удержаться в этом мире, если сожмёт его крепче. На губах – медь. На языке – вкус золы. Он выжил… Только потому, что вся сила, что он получил от кости Падшего Бога, дрогнула в ответ.

Не спасла… А укрепила. Словно заменив его плоть на более живую, менее хрупкую. Словно древнее существо внутри него решило: “Ты достоин. Ты не сломаешься с первого шепота. Тогда смотри, слушай, страдай. Но учись.”

Вторая попытка была осторожнее. Он медленно вытягивал голос, сдерживая его не горлом – внутренним усилием. Слово не сорвалось, а пронеслось по телу – не как удар, а как низкий звон, наподобие медного колокола в подземелье.