Текст книги ""Фантастика 2025-193". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

– Похоже он умнее и загадочнее, чем кажется, – высказал я свои впечатления от встречи. – Ну хоть не орал на меня, как Захарьин, и на том спасибо. Может и к лучшему, что Ярослава Антоновича сейчас не было, вони было бы не продохнуть.

– А вот в Захарьине ты зря видишь врага, – неожиданно для меня сказала мама.

– Очень интересно, а кого же мне в нём видеть? – удивился я. – Больше всех ставит мне палки в колёса.

– Это не обусловлено личной ненавистью к тебе, я это точно знаю, – покачала головой мама. – Он просто слишком правильный и дотошный по каждому пункту. Ещё очень неуравновешенный и эмоциональный, слишком настороженно относится ко всему, к чему прикасается, даже к процессу вдоха. Всё вместе создаёт впечатление, что он люто всех ненавидит. А вот Гааз – гораздо более непонятная личность. Он вроде и не бьёт тебя шваброй по лицу, идёшь себе спокойненько ему на встречу, в глаза смотришь, а перед тобой внезапно образуется пропасть, которую даже не было шансов заметить.

– Красиво описала, – хмыкнул я. – Только непонятно, что с этим делать.

– Что качается пациентки, которую мы передали из рук в руки, можешь не переживать, – улыбнулась мама. – С ней точно всё будет в порядке. Если он сказал, что попробует, но не факт, что получится, значит всё будет в лучшем виде. У него всегда так. Он даже со стопроцентной вероятностью не будет обещать, что попадёт в чашку кипятком из чайника. Просто сделает и всё, но никаких гарантий.

– Так перестраховывается? – предположил я.

– Возможно, – пожала она плечами. – Садись в машину, поехали обратно в клинику. У тебя там есть кто ещё на приём?

– Да, мои онкологические, теперь не знаю, как всё успевать. Эти свалились как снег на голову.

– А если бы не свалились сегодня, завтра уже могло быть поздно.

В кабинет я входил почти в одиннадцать. Пациент с новообразованием желудка сидел под дверью больше, чем полчаса. А ещё через пятнадцать минут должен прийти с образованием в лёгком. Ведь говорила тогда Света, «а не надорвётесь ли вы, Александр Петрович?». Как в воду смотрела. Отменять никого не буду, лучше останусь без обеда. Эти пациенты не виноваты, что всё пошло не по плану.

Глава 7

Тактику рабочего дня мне менять так и не пришлось. Оценив объём оставшейся массы образования желудка и панкреато-дуоденальной зоны, я понял, что одной процедурой здесь точно не обойдусь, да и двумя скорее всего тоже. Поэтому не стал мучать ни себя, ни пациента, а произвёл реконструкцию протока поджелудочной железы по той же методике, что до этого делал с общим желчным протоком, укрепил дополнительно новую стенку желудка и лишь частично убрал ещё небольшую часть самого новообразования. И пациенту польза, и я не убился, и на следующего хватит.

С лёгким правда пришлось повозиться подольше. Шварт в области лопатки уже не было, в прошлый раз убрал полностью. Здесь тоже решил сделать защитный слой из соединительной ткани для имитации висцеральной плевры, чтобы обеспечить нормальное скольжение лёгкого в плевральной полости. С метастазами покончено раньше. Уровень энергии в ядре около двух третей, можно поработать над уменьшением образования, чем я и занялся. Оставшийся объём вполне возможно удалить за пару процедур. возможно пациент сможет поехать в свой Крым уже на новый год.

– Жене цветы-то купили в прошлый раз? – поинтересовался я у него после окончания процедуры.

– Конечно! – воскликнул он так радостно, словно мечтал купить букет много лет и ему наконец-то удалось. – И меренговый рулет, как и собирался.

– Обрадовалась? – спросил я, хотя ответ и так был очевиден.

– Очень, – мужчина улыбался до ушей. – Сначала опешила, спрашивала, что я такого натворил, что приходится так извиняться. Не могла поверить, что просто так. А, когда поверила, начала плакать. Я спрашиваю у неё мол «ты чего?». А она улыбается и плачет, ну что ты будешь делать?

– Пригласите её сегодня в ресторан, – предложил я. – Пора делать следующий шаг.

– А потом в кино на последний ряд? – захохотал пациент.

– Ну не на сеновал же? – поддержал я его.

– На сеновал позвал бы, да у нас его нет, – продолжал он хохотать, вытирая слёзы.

– Тогда рекомендую всё-таки начать с ресторана. Там и обсудите, что купить родственникам в Крыму в подарок на новый год и на Рождество.

– Вы сейчас серьёзно, господин лекарь? – у мужчины вытянулось лицо от услышанного. – Вы же говорили, что только ближе к весне получится.

– Очень надеюсь, что за неделю до нового года мы справимся. Так что можете покупать билеты.

– Это, пожалуй, самая лучшая новость на сегодня! – пациент широко улыбался, а на глазах блестели слёзы. – Вы самый лучший лекарь из всех, кого я знаю!

После последней фразы он так расчувствовался, что быстро попрощался и чуть ли не выбежал из кабинета. Я еле успел крикнуть ему вслед, чтобы он приходил во вторник.

Накладка по времени на обед вышла всего минут десять. После обеда я всё равно прием не стал назначать, собирался ехать в лечебницу «Святой Софии» пораньше. Хотел пообщаться с Иваном Терентьевичем по поводу проведения практики, может быть у кого-то успею провести занятие по пройденному материалу. Можно и к Демьянову зайти, тик обновить и заодно спросить, что говорят его подчинённые об учёбе.

Пока ехал на такси в лечебницу, навеяло мысли про золотой амулет. Что-то долго молчит господин Поджарский, артефактор всея Санкт-Петербурга. Появлялись и нехорошие мысли, но я тут же старательно гнал их прочь. Альберт Венедиктович слишком известный человек и дорожит своей репутацией, чтобы сотворить какую-то глупость, несмотря на всю свою странность. Надо просто подождать.

– Доброго дня, Вячеслав Анатольевич! – с праздничной улыбкой на устах я вошёл в кабинет главного знахаря «Святой Софии». И, как всегда, без стука и предупреждения. – Как ваше ничего?

– Александр Петрович! – улыбнулся он и встал мне навстречу. Что меня удивило больше всего, так это отсутствие тика. Здесь что-то не так. – Проходите, дорогой вы наш человек.

– Вы имеете в виду размер гонорара? – изобразив наивное удивление спросил я. А нет, всё в порядке, глаз у Демьянова дёрнулся.

– Я, Александр Петрович, имею в виду ваш вклад в развитие и процветание нашей лечебницы, – абсолютно серьёзно ответил он на моё ёрничанье. – И это ведь только начало, а уже кое-какие сдвиги начинают намечаться. Вот в работе Ивана Терентьевича однозначно видны заметные улучшения. Он теперь больше берёт на себя проблемных и сложных пациентов, не уменьшив при этом количество записей на приём. Это дорогого стоит, Александр Петрович, вы были абсолютно правы, а я недооценивал ваше предложение и считал пустой тратой времени и денег.

– Скажите спасибо Обухову, – улыбнулся я. – Если бы не его вмешательство, вы бы так и не решились. Да я на сто процентов уверен.

– Скорее всего да, – пожал плечами Демьянов. – Всё неизвестное чаще пугает, чем привлекает. Времена сейчас такие, сами знаете.

– Они всегда такие, эти времена, – хмыкнул я. – В любое время в любой стране говорят одно и то же, как раньше было хорошо и как сейчас напряжённо и всё не так, как надо, особенно молодёжь, она всегда не такая. Подрастающее поколение всем кажется хуже, чем они сами были в этом возрасте, а если хорошо копнуть, то вообще под вопросом, кто лучше.

Демьянов на какое-то время замер, глядя на меня, как на нового мессию. А что я такого сказал? Что-то новое? Вроде нет, всем известные и понятные факты. Зачем сказал? Да хрен его знает, вырвалось.

– На следующей неделе оставляем такой же график занятий, как изначально планировали на эту? – спросил главный знахарь, выходя из кратковременного оцепенения.

– Знаете, давайте наверно лучше сделаем так, как в итоге получилось на этой, – предложил я. – А в понедельник и вторник после обеда мы будем проводить сеансы практических навыков. У меня, кстати, будет в этом плане несколько помощников. Одного вы уже знаете, второй придёт познакомиться сегодня к концу занятия.

– Ну, это вам виднее, Александр Петрович, – пробубнил Вячеслав Анатольевич. – На размеры гонорара это ведь в итоге не повлияет.

Последняя фраза прозвучала непонятно, то ли вопрос, то ли утверждение.

– Нет, не повлияет, – снова улыбнулся я, наблюдая, как угомонился тик его нижнего века справа. – Это моя забота. И ещё одно.

– Что на этот раз? – немного раздраженно спросил Демьянов, но потом спохватился и угодливо улыбнулся.

– Я хочу в учебном процессе задействовать Ивана Терентьевича.

– Но, Александр Петрович, – начал Демьянов, состряпав страдальческую моську. – Он только начал работать с повышением эффективности, как вы хотите его забрать. Это как минимум не честно.

– Скоро все ваши лекари будут работать намного эффективнее, чем раньше. Так что временное отлучение Рябошапкина от приёма только поможет другим обрести нужные навыки, а соответственно ускорит повышение работоспособности вашего заведения. Всё ещё не уговорил?

– Пожалуй уговорили, – неохотно пожал плечами Демьянов. – Если он сам конечно не возражает.

– Ну естественно я его против воли заставлять не буду, – заверил я. – Только с его согласия. Тогда я вас покину. Будет желание, приходите на занятие. Ничего нового сегодня правда не услышите, если только для закрепления материала.

– Для проверки посещаемости, – улыбнулся Демьянов.

А он прямо на глазах меняется. Тик начал пропадать и начала проявляться новая личность. Рассудительный, логичный, без переподвывертов. Приятный человек начинает получаться, и я почувствовал себя скульптором, участвующим в создании чего-то хорошего, полезного.

– Отлично, тогда в три встретимся, – сказал я, поднялся со стула и первым протянул ему руку. – А я пока пойду к Рябошапкину, побеседую, узнаю, как дела.

Иван Терентьевич был приятно удивлён, увидев меня в своём кабинете. Он как раз занимался проблемой коленного сустава у крепкого мужчины в годах. По виду и комплекции я бы сказал, что это или портовый рабочий, или строитель. Видать перетрудился, бедолага.

– Предлагаю отведать новый рецепт травяного чая от моей Лизоньки, – предложил Рябошапкин, когда пациент ушёл. – Я как раз собирался немного перекусить, составите мне компанию?

– Ну если это рецепт вашей дочери, я не могу устоять! – заявил я и уселся в кресло возле столика.

– А ещё совершенно замечательные кренделя с марципаном, тоже её работа, – сказал Иван Терентьевич, высыпая выпечку из бумажного пакета на блюдо. – Это она мне сегодня принесла во время большой перемены. Я даже не успел попробовать.

– Запах чудесный, как и ваши возродившиеся отношения с дочерью, – улыбнулся я, нисколько не кривя душой, и правда захотелось их отведать.

– Ваши слова мне бальзам на душу, – мурлыкнул Рябошапкин, уселся на второе кресло и начал разливать по чашкам чудесно пахнущий чай зеленовато-золотистого цвета. – Вы наверняка что-то хотели мне сказать, Александр Петрович? Вы очень занятой человек, не от скуки же вы решили зайти?

– Вы очень проницательный, – улыбнулся я. – Да, у меня есть к Вам предложение, от которого, я очень надеюсь, вы не откажетесь.

Я изложил Ивану Терентьевичу суть своей затеи. Он на минуту задумался, запивая чаем нежный и в то же время хрустящий и ароматный крендель.

– Знаете, Александр Петрович, – отрешённо начал он. – Сначала я хотел сказать, куда мол в моём возрасте лезть в образование. С другой стороны, кто как не старики должен обучать молодёжь? Я же правильно вас сейчас понял, что моя помощь понадобится и после того, как ваш проект в стенах «Святой Софии» будет завершён?

– Именно так, Иван Терентьевич, – кивнул я. А ведь именно такую перспективу я предполагал, но не успел озвучить. – Я же говорю, вы очень проницательный, а это для педагога очень важное качество.

– Боюсь, что Демьянов меня не отпустит, – с грустинкой в голосе сказал Рябошапкин. – У нас же контракты подписываются на определённый срок, и я до следующей осени должен отработать как минимум.

– Этот вопрос я постараюсь разрешить, мне только нужно заручиться вашим согласием, иначе всё это не имеет смысла. Насильно мил не будешь.

– Я согласен, Александр Петрович, – торжественно и с серьёзным лицом заявил Рябошапкин. – Хоть с завтрашнего дня.

– Очень рад это слышать, – от души улыбнулся я. – Даже не представляете насколько. Начнём с того, что с понедельника будете помогать мне проводить практические занятия с вашими же знахарями. Подайте секретарю ваше расписание по моему образцу.

– Сегодня же сделаю, – кивнул он.

– Чай у вас замечательный, а крендели такие, что язык проглотить можно! – сказал я, допив остатки чая. – А теперь я, пожалуй, пойду, не буду вас отвлекать. А вы, если не сложно, подойдите к концу занятия. Хотел объявить, что по поводу практики можно будет записаться и к вам в том числе.

В приподнятом настроении я вышел из кабинета Ивана Терентьевича и отправился на второй этаж в импровизированную учебную комнату. До начала занятий оставалось больше часа, так что у меня есть возможность в спокойной обстановке продолжить изучать фармацию магического мира.

Третье занятие прошло по плану, посещаемость по-прежнему сто процентов. Теперь я могу быть уверенным в том, что на последующие занятия придут все. В конце занятия я представил вниманию знахарей двух претендентов на проведение у них практических занятий. Теперь практикой мы будем заниматься вчетвером, что позволит нам в короткий срок направить на верный путь большее количество учеников, причём уделить им при этом каждому больше времени, чем если бы я занимался всем этим один. Никаких возражений по поводу кандидатур учителей не последовало. У меня было лёгкое волнение, как примут кандидатуру Рябошапкина, оказалось, что зря. Его в коллективе уважали.

Я в отличном настроении и в преддверии насыщенных самообразованием выходных уже застёгивал пальто в холле лечебницы, как вдруг резко распахнулась входная дверь и вбежал взволнованный мужчина, держащий на руках мальчика лет десяти, с которого на пол быстрой вереницей падали крупные капли крови, оставляя на полу непрерывный пунктир.

– Прошу вас, пожалуйста, помогите! – отчаянно крикнул мужчина, оглядываясь вокруг в поисках человека в белом халате.

– Идите за мной, быстрее, я лекарь! – крикнул я ему и призывно махнул рукой.

Шёл обратно в кабинет Рябошапкина не оглядываясь, знаю, что мужчина услышал меня и идёт следом. По пути перехватил самого Ивана Терентьевича.

– Надо вернуться, там раненый ребёнок, – сказал я ему, снимая на ходу пальто. – Идёмте же, быстрее!

Рябошапкин бросил взгляд мне за спину, изменился в лице, резко развернулся и чуть ли не бегом устремился обратно. Я тоже ускорил шаг. Войдя в кабинет, повесил пальто, быстро надел халат и метнулся к раковине, чтобы обработать руки.

– Раздевайте его по пояс и кладите на манипуляционный стол, – сказал я застывшему рядом со мной мужчине. Он так и держал мальчика на руках, хотя сам находился на грани обморока. – Вы сами-то в порядке?

– Да, господин лекарь, – пробормотал он и неуверенно пошёл к столу.

Иван Терентьевич догадался, что из принесшего мальчика мужчины помощник никакой и принялся сам его раздевать, потом уложил на стол.

– Тут похоже огнестрельное, Александр Петрович, – сказал он, когда я подошёл к столу.

– Вижу, – сказал я.

В области левой рёберной дуги по средней ключичной линии зияла дыра больше сантиметра в диаметре. Судя по размерам раны, пуля из охотничьего ружья, только там такой большой калибр. Кому же понадобилось стрелять в ребёнка? Я приложил ладонь к ране и остановил кровотечение из довольно крупного подкожного сосуда. Прежде, чем заживлять рану, надо посмотреть, что повреждено дальше.

А дальше только одно расстройство. Пуля повредила селезёночную артерию, разорвав её в клочья и в брюшную полость хлестала кровь, стремительно покидая кровяное русло. Натекло уже очень много, мальчик на грани. Я направил тонкий пучок энергии на артерию, останавливая кровотечение. Удалось довольно быстро.

Свободной рукой принялся щупать пульс. Частый и чувствительно ослабленный, но есть. Мне удалось спасти ему жизнь. Только лечение на этом не закончено, кровотечение остановлено, но селезёнка отключена от кровотока и будет некроз. Пытаться восстановить селезёночную артерию также, как и общий желчный проток – не вариант. Давление быстро растянет и порвёт такое соединение. Выход только один – операция, открытая спленэктомия.

– У вас есть здесь стерильные инструменты для операции на брюшной полости?

– Помилуйте, Александр Петрович, откуда? – развёл руками Рябошапкин. – Есть наборы для обработки ран, вскрытия абсцессов, даже для ампутации, но на брюшной полости у нас условия не позволяют. Таких пациентов обычно везут в клинику за два квартала отсюда. Зря его сюда принесли.

– Я остановил кровотечение, спас ему жизнь, значит уже не зря, – возразил я. – Значит поиски мастера души не имеют смысла. Вызывайте машину скорой помощи и поедем к нам в клинику.

В этот момент в кабинет вошёл вернувшийся обратно Виктор Сергеевич.

– Смотрю здесь всё серьёзно? – спросил он, оценивая обстановку.

– Очень хорошо, что вы не успели уйти домой, Виктор Сергеевич, – сказал я ему, накладывая на рану временную повязку. – Поможете мне тогда на операции?

– Селезёнка? – спросил он.

– Она, засранка, – кивнул я. – Надо убирать, сохранить никак не получится.

– Позволишь я гляну? – Спросил дядя Витя, поднося руку к пациенту.

– Конечно, – ответил я и сделал шаг назад.

– Артерия вдрызг, – констатировал Панкратов. – Без спленэктомии здесь не обойтись.

– Вот и я о том.

– Вызывай тогда скорую, а я пока позвоню Корсакову, чтобы сам никуда не уходил и организовал работу манипуляционного кабинета.

Я, не откладывая в долгий ящик, набрал номер скорой и терпеливо объяснил диспетчеру, зачем мне нужна специальная машина, выслушав предварительно, что они не такси. Описание состояния пациента помогло достичь цели.

– Что хоть с ним случилось, вы знаете? – спросил я у человека, принёсшего раненого мальчика.

– Они игрались дома с ружьём, – слабым голосом ответил мужчина. Только сейчас я обратил внимание, что он бледный, как мой халат, и еле держится на ногах. – Стоило взрослым отлучиться ненадолго из дома, а тут такая трагедия. Старший брат, ему двенадцать лет, случайно выстрелил в Федю, ему десять. Ведь я проверял недавно, ружьё висело на стене не заряженное, а патроны спрятаны в надёжном месте.

– Они могли патроны достать где-то ещё, – предположил я.

– Я на самом деле не знаю, как так произошло, – продолжил рассказ мужчина. – Миша точно не хотел смерти брата, они жили очень дружно, всегда и во всём вместе. Просто какая-то нелепая случайность.

– Вы отец? – спросил я, мужчина кивнул. – Поедете с нами? Нужна срочная операция и мы повезём вашего сына в клинику моего отца.

– Поеду, конечно, – пожал он плечами. – Надо, так надо.

Глава 8

Работники скорой помощи ввезли каталку в кабинет, мы осторожно переложили мальчика и покатили по коридору на выход. Поводов для транспортировки в нашу клинику на самом деле было несколько. Во-первых – кабинет не оборудован для подобных операций, не было соответствующего освещения и наборов инструментов. На крайний случай можно было бы перебиться и так, но если есть возможность сделать это в нормальных условиях и когда всё есть под рукой, то лучше привезти пациента туда. Мастера души можно было бы и вызвать, Корсаков уже готов был прыгнуть в машину и приехать, захватив с собой нужные инструменты, благо тут недалеко, несколько кварталов, но ещё здесь не было палат для комфортного пребывания и наблюдения после большой операции. Кровотечение остановлено, состояние на момент осмотра более-менее стабильное, значит и противопоказаний для транспортировки нет.

Все оглядывались, когда мы везли каталку по коридору лечебницы. Возможно потому, что это было почти как в кино, с развевающимися за спиной полами белого халата и криками «посторонись!». Машина с включенными проблесковыми маячками стояла точно напротив входа, каталка вошла внутрь, почти не снижая скорости, но без экстремального торможения, всё очень мягко и плавно.

Я сел в кресло рядом с пациентом, мальчик так и оставался без сознания, скорее всего из-за болевого шока. Напротив меня сел его отец. Виктор Сергеевич и Иван Терентьевич вынуждены были вызвать такси, так как в кабине с водителем ехала сама бригада, больше мест не было. Поздно я сообразил, что лучше бы со мной поехал дядя Витя, чем папа мальчика, но машина уже покатила по улице плавно ускоряясь и включив сирену.

Я пока вспоминал все этапы операции, которую в общем-то считал бесхитростной, но провернуть в памяти всё равно не помешает, так как уже меняется образ мышления в новых реалиях как ни крути. Левая рука постоянно контролировала пульс мальчишки.

– Господин лекарь, что с ним? – услышал я обеспокоенный голос отца мальчика.

Я оторвал взгляд от окна и посмотрел на мальчика. Его глаза были широко распахнуты, а зрачки расширены. Он не дышал. Твою мать! Минуту назад я проверял пульс, всё было стабильно! Не раздумывая я начал стандартные реанимационные мероприятия. Задержался лишь на пару секунд, чтобы убедиться в отсутствии продолжающегося кровотечения, вдруг мы разбередили в результате транспортировки? Нет, там всё было в порядке.

Один выдох мальчику в рот, аккуратно, учитывая разницу размера его лёгких и моих, потом пятнадцать ритмичных нажатий на грудину. Рёбра в этом возрасте соединены с грудиной довольно эластичными хрящами, поэтому я особо не боялся их сломать. Прошла минута, другая, я несколько раз останавливался, чтобы послушать сердце. Молчит. Неужели болевой шок так далеко зашёл? Совместно с массивной кровопотерей вполне возможно. Выяснять анамнез по здоровью мальчика сейчас некогда.

Я продолжил качать. Отец ребёнка выпучил глаза, вжался в сиденье и молча наблюдал за моими действиями. Иногда мне казалось, что он и сам уже без сознания, просто глаза не смог закрыть. Пять минут – без эффекта, сердце биться категорически не хочет.

В голове промелькнула мысль. Дефибриллятора здесь не существует, но у меня есть чудесный медальон, способный генерировать электрические разряды произвольной мощности. Я сначала собирался спросить у отца мальчика согласен ли он на проведение экспериментальной процедуры, но по его глазам понял, что спрашивать особо не у кого, он находился в психо-эмоциональном ступоре, если это состояние можно так назвать. Значит решение за мной и всю ответственность я беру на себя. Тяжкая ноша, о которой в такой ситуации не задумываешься, мгновения решают всё.

Я настроил медальон на минимальную мощность и одновременно прижал ладони к грудной клетке с двух сторон. Парня тряхнуло, но пульс так и не появился. Увеличил мощность и повторил попытку, потом приложил ухо. В этот раз услышал три неторопливых ту-тук и снова тишина. Ещё больше мощность, разряд и ухо к груди. Ту-тук прозвучало уже раз десять подряд, постепенно затухая.

По крайней мере я теперь точно знаю, что это возможно. Ещё немного увеличил мощность, разряд и ухо к груди. Ту-тук прозвучало увереннее, неторопливо продолжалось, потом небольшая пауза, я уже собирался повторить разряд, но сердце после короткой паузы продолжило биться. Я так и сидел, не отнимая ухо от груди мальчика, пока не убедился, что ритм сердца полностью восстановился, работает ровно, без перебоев. Вот что это было? Скорее всего всё-таки болевой шок. Мальчишка похоже начал приходить в себя и снова почувствовал боль.

Машина скорой помощи остановилась. Я выглянул в окно, мы находились перед воротами нашей клиники. На фоне только что пережитого казалось, что ворота открываются слишком медленно. Наконец мы подъехали к самому крыльцу, где был небольшой парапет специально для каталок скорой помощи. Я сопровождал каталку, не отпуская руку с пульса. Он был ровным, даже не особо учащённым.

Мы повезли каталку по коридору в сторону манипуляционной, мальчик окончательно пришёл в себя и тихо постанывал. Папа что-то нашёптывал ему на ушко, видимо старался успокоить. Ну вот, теперь он при деле и его самого уже не так трясёт, пока есть о ком заботиться.

Медсестра заранее подготовилась к большой операции, накрыла инструментальный стол и разложила на нём все нужные инструменты, даже с запасом. Корсаков тоже на месте, в режиме ожидания. Отца мальчика усадили в кресло для ожидающих в коридоре. К этому времени подоспели Рябошапкин и Панкратов.

– Виктор Сергеевич, поможете? – спросил я. – Вы как раз очень вовремя.

– Естественно, – хмыкнул он. – Иначе зачем я за тобой как хвостик бегаю.

– Если понадобится моя помощь, вы только скажите, – сказал стоявший рядом Рябошапкин.

– Спасибо, Иван Терентьевич, будьте рядом на всякий случай. Борис Владимирович, работаем, – обратился я уже к Корсакову и смотрел, как мальчик погружается в сон.

– Начинайте, – сказал Корсаков.

– Света, скальпель, – сказал я и не глядя протянул руку медсестре. В руке через секунду оказалась ручка необходимого инструмента. Умница девочка.

Малым разрезом здесь не обойтись, так как повреждение артерии не в области ворот селезёнки, а до неё обязательно надо добраться. Кровоточащие мелкие сосуды успокаивал прикосновением пальца и направляя точечный поток энергии, парень и так много крови потерял, поэтому я старался экономить каждый миллилитр, каждую каплю.

Чтобы добраться до места повреждения артерии, я сначала перевязал сосудистый пучок возле ворот селезёнки, удалил её, и только потом полез дальше, к месту повреждения. Мне теперь нужно перевязать селезёночную артерию ещё дальше, чтобы снова не получить кровотечение.

Виктор Сергеевич получился идеальным ассистентом, так как сам имел внушительный опыт в подобных операциях. Он угадывал каждое моё движение и перемещал крючки и зеркала без дополнительной подсказки именно так, чтобы мне было максимально хорошо всё видно на дне раны. ПУЛЯ

Наконец выделена оставшаяся культя селезёночной артерии, дважды перевязана и прошита, можно выходить. Пользуясь случаем, я эвакуировал из брюшной полости излившуюся туда кровь и сгустки, так парнишка быстрее поправится. Последняя задача – удалить пулю, если это возможно. Раневой канал нашёл без труда, пуля оказалась в забрюшинной клетчатке, куда она залезла, чудом не повредив сосудистый пучок левой почки. Я не стал делать разрез, а попробовал достать свинцовую штуковину зажимом. Получилось, кусок окровавленного свинца громко звякнул об дно металлического лотка на инструментальном столе. Да, охотничий калибр, таким лося свалить можно, мальчику ещё сильно повезло.

Теперь настала пора альтернативной смешанной хирургии, от которой у любого хирурга из моего родного мира волосы встали бы дыбом. Зашить рану, потом сразу заживить её магией и тут же снять швы, чтобы не мешались. Таким образом поэтапно, точнее послойно я уходил из брюшной полости, а не сразу всё зашил и снял потом только швы с кожи. Единственный шовный материал, который остался внутри у мальчика – лигатуры на селезёночной артерии. Да, их тоже можно было убрать, зарастив эту культю наглухо, но я решил перестраховаться и оставил. Старые привычки не дают покоя и на новом месте.

Ну вот, операция завершена, сняты последние швы и можно выдохнуть. Борис Владимирович следил за состоянием мальчика и регулярно докладывал. Прямо настоящий добросовестный анестезиолог. На момент окончания операции давление было немного ниже нормы, а пульс выше, но в пределах допустимых цифр соответственно кровотечению. Я думал, что будет хуже.

– Будить? – спросил Корсаков, когда понял, что операция закончилась.

– А получится разбудить не до конца? – спросил я. – Хочу, чтобы он поспал пока. Отвезём в палату, будем наблюдать до завтра как минимум.

– Можно и так, – кивнул Борис Владимирович. – Долго хотите чтобы он поспал?

– Хотя бы несколько часов, – пожал я плечами. – Если получится до утра, то совсем здорово будет. И восстановится хорошо заодно.

– Ладно, сделаем, – сказал Корсаков и приложил ладони к вискам парнишки.

Миша сначала открыл глаза, потом снова закрыл, а на лице вместо маски боли появилась мечтательная улыбка. Молодец, мастер души, мне уже нравится, как это выглядит. Надо как-нибудь будет попросить, чтобы и меня так спать уложил. Не смешно, не будет такой возможности. Разве что, когда мы с Юдиным снова приедем к нему на банный день. Надо будет повторить, здорово тогда провели время.

Отец мальчика полностью пришёл в себя, успокоился и мог нормально воспринимать происходящее. Теперь с ним можно было поговорить о состоянии здоровья мальчика до того, как он получил эту злополучную рану. Оказывается, он и раньше очень боялся боли и падал в обморок даже просто при сильном ушибе, а тут такая рана. Примерно также мальчик реагировал на вид крови. Наверно вырастет утончённая натура. Возможно поэт или архитектор, будет строить новые изящные храмы или городские ратуши, прекрасные замки. А может напишет бессмертные поэмы, которые будут учить в школе наизусть.

Когда перевели парнишку в палату, до меня дошло, что попасть домой у меня сегодня не получится. Я не могу себе позволить оставить мальчика без личного наблюдения. А вдруг он снова выдаст асистолию? Из всех, кого я знаю, такой «дефибриллятор» есть только у меня и членов моей семьи. Но не оставлю же я дежурить в палате отца или мать, а сам укачу домой и спокойно лягу спать? Вот и я говорю, бред это. Вот только закажу ужин из полюбившегося грузинского ресторана, запасусь кофе и рогаликами и можно дежурить. Заодно могу изучать фармакологию, книги-то с собой.

Отец мальчика тоже наотрез отказался уходить домой. Я его полностью понимаю и поддерживаю. Внёс коррективы в заказ на доставку, ужинать будем с ним вдвоём, остальных я отправил по домам. Иван Терентьевич уходил последним и очень неохотно. После того, как он наблюдал за моими уверенными и быстрыми действиями во время операции, он зауважал меня ещё больше, если такое возможно. Видимо хотел обсудить со мной некоторые моменты, но я уговорил его поговорить об этом потом, в другой раз. Сейчас просто реально устал и даже просто светскую беседу поддерживать желания ноль.

– Господин лекарь, может вы пока поспите немного? – спросил отец мальчика, увидев, как отяжелели мои веки после сытного ужина, который мы с ним только что на пару употребили, запивая айраном. – А я посижу с Мишей. Клянусь, что буду руку держать на пульсе и не отлучусь ни на секунду, пока вы не придёте.

– Пожалуй вы правы, – улыбнулся я, с трудом размыкая в очередной раз веки. – Я вздремну буквально часок в соседней палате. Если что-то не так, или даже просто появились малейшие сомнения, сразу меня будите, договорились?