Текст книги ""Фантастика 2025-7". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Влад Лей

Соавторы: Жорж Колюмбов,Сергей Карпущенко,Александра Шервинская,Павел Матисов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 170 (всего у книги 353 страниц)

Глава 4. Дворянское гнездо

Дом этот – двухэтажный, с мощным старинным подвалом из красного кирпича – мало напоминал «домик над Пральей», где недавно проснулся Торик.

Открыла тетя Таня в переднике поверх цветастого сарафана и улыбнулась – доброжелательная, деловая и конкретная, как обычно.

– Пришел? Здравствуй. Дядя Миша уже приехал, смотрит сад. Проходи туда, а то у меня блины в самом разгаре.

– Здравствуйте, – только и успел ответить Торик спине тети.

Официально тетя работала окулистом. А неофициально… Все окрестное Подгорье десятилетиями ходило к «доктору Тане» по самым разным поводам – от кашляющих детей до коровы, подвернувшей ногу.

Торик прошел коридор насквозь и вышел в сад, царство бабушки Софии.

Прямо у дома примостилась небольшая сакура, подальше – два пышных грушевых дерева. А все остальное пространство занимали цветы – самые разные: простые и изысканные, экзотические и привычные, любых цветов, размеров и форм.

Торик шел мимо многоцветного моря, едва обращая внимание на тот или иной цветок: этот привычный мир окружал его с детства. Вот, правда, попалась странная аквилегия: свернутые в трубочки лепестки – розовые, а по краям вьется широкая и волнистая ярко-сиреневая бахрома. Видимо, бабушка вывела новый сорт.

Сад располагался на двух уровнях, и сейчас Торик был на нижнем. Дальше тропинка раздваивалась, левая вела к лесенке из замшелых каменных ступеней, а правая – мимо сиреней – в верхний сад, туда и направился Торик. Но где же гости?

* * *

– Молодой человек, ты не нас ищешь? – раздался из-за куста барбариса голос дяди Миши.

Тот поднялся на пригорок посреди сада и обозревал окрестности. Неизменная светло-серая форменная рубаха инженера-железнодорожника свободно облегала крупный горб. На плечо накинут ремешок фотоаппарата. Держался с достоинством, без суеты. Бабушка стояла рядом и разглядывала в небольшой бинокль что-то далекое за рекой.

– Здравствуйте!

– Ну здравствуй-здравствуй, – почти пропел дядя Миша и тут же вернулся к прежней теме. – Соня, так что ты говорила про георгины?

– Второй год вывожу новый сорт. Но пока получается не совсем так, как мне хотелось. Цветки должны быть с острыми лепестками, длинными и красно-оранжевыми, с переходом в более желтые оттенки. Если все-таки получится, назову сорт «Закат над Кедринкой».

– Романтично, – оценил дядя Миша. – Толя, мы с Соней видимся теперь редко. А ты возьми-ка мою технику, да сними нас на память. Кадр я сейчас настрою. Прицелься и нажми вот сюда. Сможешь?

– Попробую, – смутился Торик. Фотографировать ему еще не приходилось.

Дядя Миша снимал не фотографии, а цветные слайды. Щелчок – и яркая картинка этой летней встречи сохранилась навсегда. На фоне пронзительно-рыжих гроздьев рябины стоят брат и сестра, обоим под семьдесят. Он держит в руках очки и испытующе глядит на Торика: справится ли? Рядом бабушка в коричневом сарафане и белой кофте рассеянно держит пушистый белоснежный георгин.

– А пойдемте, я вам клематис покажу! – вдруг оживилась бабушка и направилась к дому.

– В этом она вся, – усмехнулся дядя Миша.

Он осторожно забрал фотоаппарат, неспешно оглядел сад и зашагал следом за бабушкой. А Торик не торопился: у него тут осталось одно приятное дело.

На самом краешке верхнего сада стоял высоченный раздвоенный тополь. А рядом – Двудомик. Снаружи он выглядел как желтый деревянный куб с ребром в два метра. Одну из стен целиком занимало окно, а на противоположной стороне, как раз у тополей, примостилась дверь. Крыша плоская, так что получался настоящий жилой кубик для небольшой семьи. Отец сам спроектировал и построил его, когда появился маленький Торик.

Когда домик начали обживать, мама повесила тюль, поклеила на стены симпатичные мягко-зеленые обои и приколола у кровати Торика смешную открытку. Изнутри Двудомик напоминал плацкартное купе поезда: две полки-кровати, они же сиденья, одна поуже – для Торика, другая пошире – для родителей. У окна – широкий стол, за которым так удобно сидеть. А сверху, над кроватями – полки. Узкие, зато полные сокровищ.

По утрам Торик обычно вставал на свою «кровать» и оказывался лицом у нижней полки, куда папа и тетя Таня заботливо выкладывали подписку журналов «Наука и жизнь» за несколько последних лет, целую серию развивающих брошюр 1950-х годов и еще много всякой интересной всячины. Все эти сокровища Торик мог читать, перебирать и листать часами.

Недавно его увлекла идея флексагонов. Эти необычные штуки из бумаги могли сложить даже его неуклюжие руки. Всего-то надо было расчертить нужную фигуру на клетчатом листе, вырезать ленту, согнуть ее в нужных местах, перевернуть и в одной точке склеить. Флексагон похож на ленту Мебиуса, только он плоский. Сворачивая и разворачивая этот бумажный кулечек разными хитрыми способами можно было открывать не две, и даже не три стороны бумаги, а гораздо больше. В последнем номере «Науки и жизни» описали флексагон на сорок восемь поверхностей, и Торик решил обязательно такой себе сделать, но попозже.

Довольный, он забрал нужный журнал, спустился по ступеням из песчаника и направился к дому.

* * *

В доме царила радостная суета. Родственники и знакомые любили сюда приезжать, некоторые гостили по две-три недели. За долгую историю семьи Васильевых времена случались разные. Бывало, что Васильевы сами были вынуждены уезжать куда-то и жить у дальних и ближних родственников месяцы, а то и годы. Поэтому их радушие не было показным, они на самом деле радовались гостям и старались принять их как можно лучше.

Интеллигенция обустраивала свои дома иначе, чем крестьяне. В отличие от типичных деревенских домов, пространство этого дома было поделено на несколько разных комнаток. Вы сначала входили на кухню, затем через нее – в столовую с большим столом, за который обычно усаживались гости. Оттуда можно было пройти в крохотную комнатку бабушки или такую же комнатку Андрея, тетиного сына. А можно обогнуть печку и пройти дальше, в так называемый «зал», довольно просторную комнату с большим зеркалом и диванчиком, где спала тетя. Настоящих дверей тут не было, но в каждой комнатке имелись дверные проемы, занавешенные шторами. В шутку здесь их называли «входными шторами», чтобы не путать с оконными. Поскольку гости приезжали часто и надолго, к дому пристроили еще и большое летнее крыло, так что места хватало всем.

Застолье было нетипичным по теперешним временам. При том, что вокруг стола усаживалось человек десять, а то и больше, открывали одну бутылку вина, да и та часто оставалась недопитой. Но уж тогда совсем немного наливали и Торику, просто чтобы он знал вкус хороших напитков. Нехитрые блюда сменяли друг друга, но главным делом считались нескончаемые разговоры. Торик не очень вникал в их темы, но они были спокойными, степенными и интересными для всех участников.

Сам Торик по обыкновению пробрался в бабушкину комнату. Это место он называл «Зашкафье», и тут главным сокровищем выступал высокий, почти до потолка, шкаф, набитый книгами в два ряда. Каждый раз здесь находилось что-то новое: книги по искусству, цветоводству и минералогии, там фантастика, а тут – книги о путешествиях. В разговоры взрослых за столом он старался не вмешиваться, но вполуха прислушивался.

Возможно, именно эта привычка со временем привела к тому, что он и жизнь стал воспринимать точно так же: отстраненно, не как участник событий, а лишь как сторонний наблюдатель. Листая журнал, Торик подвинулся поближе ко входной шторе.

Тетя Катя, жена дяди Миши, рассказывала о жизни в Москве, об общих знакомых и родственниках. Дядя Миша иногда что-нибудь добавлял о выставках и премьерах. В паузе тетя Таня уточнила:

– Как там Нинмихална? К нам собирается?

– Может, на недельку выберется в сентябре.

– А как Марина, – поинтересовалась бабушка, – сдала экзамены?

Кажется, дядя Миша смутился:

– Марина-то у нее теперь… вторая.

На минуту все перестали жевать. Над столом пролетела муха и уселась на цветущий кактус.

– Как… вторая? – не поняла бабушка. – А первая куда же делась?

– Отучилась, прошла распределение и теперь в Томске. Плакала и благодарила, сказала, что за эти годы Нинмихална стала ей как родная.

– Конечно, – поддержала тетя Катя. – Где в Москве найдешь человека, который возьмет к себе жить чужого?

– Так откуда вторая-то? – не сдавалась бабушка.

– Марина когда уехала, – вновь вступила тетя Катя, – Нинмихалне так одиноко стало. Она опять пошла в тот институт. Там приемная комиссия, ну и… История повторяется. Все носятся ошалелые, а одна девушка сидит и плачет. Подошла, разговорила. Как узнала, что тоже Марина, не удержалась, к себе позвала.

– Я уж с ней говорил, – сказал дядя Миша с досадой. – Люди-то всякие бывают. Нинмихална одна, детей нет, муж умер… А она: «Ну и пусть. Живой человек в доме. Пока могу, буду помогать».

– Человек взрослый – сама решит, – подытожила тетя Таня. – Чай будете?

– Чай? – Лицо дяди Миши на миг озарилось улыбкой, но затем он посерьезнел и степенно заявил: – Толя, а ты знаешь, был тут один пеликан… Катя, где у нас…

Торик понял, что его ожидает очередной подвох. Дядя Миша знал тысячи вещей из самых разных областей культуры, науки и техники. Но при этом безумно любил мистификации. Он умел с серьезнейшим видом рассказывать полную чушь про слонов, живущих в метре под землей или про ложку, внезапно стекшую внутрь стакана с горячим чаем (а это оказалось правдой – только ложка нужна специальная, из сплава Вуда). Он наслаждался замешательством собеседника, лишь в конце истории одаряя его доброй улыбкой.

Из сумки достали довольно крупную фигурку розового пеликана, и дядя Миша невозмутимо продолжил:

– Мы выяснили, что пеликаны питаются конфетами. Но иногда съедают не все. Посмотри внимательно: вдруг у него в клюве что-нибудь осталось?

Разумеется, конфета там была. А сколько их нашлось у пеликана в животе! Торик вроде и вырос из таких штучек, но ему было приятно. Дядя Миша думал о нем, когда собирался сюда. Детский розыгрыш… но с того раза пеликан, внезапно являвшийся среди обыденности жизни, стал для Торика символом доброго абсурда.

– Таня, а как там твой Андрей, служит? – начала новую тему тетя Катя.

– Он сейчас в ГДР, еще больше года ему осталось.

Удивленный новым поворотом мысли, Торик поднял взгляд. Спокойный, привычный, ничего не значащий разговор. Они просто разговаривают – учительница, врач, профессор и актриса, а школьник их слушает.

Неспешной беседой они словно подпитывали друг друга. Кругом мягко плескалась синергия, хотя Торик пока не знал, что это называется именно так. Ощущение было очень знакомым, теплым и приятным. Он улыбнулся.

Словно мысленно отвечая ему, оживился дядя Миша. В глазах его сверкнул озорной огонек.

– Сонь, а помнишь, как тебе воздыхатель стихи написал? Где-то году в двадцатом, что ли? Про шумливые берега, помнишь?

– Да ну тебя, скажешь тоже! – смутилась бабушка. – Какой там воздыхатель! Это некий Аверьянов в 1922-м в газету написал.

– Как там начиналось? Не припомню.

Бабушка откинулась на стуле, прикрыла глаза и начала:

Я люблю вас, потемневшие бугры,

Тонким кружевом просевшие снега,

Что чернеют там, на взлобочке горы,

И шумливой Пральи берега…

– Пральи? – встрепенулся Торик. – Так это про наши места?

– Про наши, не сомневайся, – уверил дядя Миша, – потому что дальше четверостишие я как раз помню.

Я люблю смотреть с высокой Гневни в даль,

Где леса чернеют полосой,

Где реки колышется эмаль

И высоко реет коршун надо мной.

– Там еще что-то про церковь и про город.

– Я плохо помню, – пожаловалась бабушка. – Только город… Нет. Ах, вот же:

Ну а город? Ах, красив, красив,

Он весной – как талые снега…

Тут подключился и дядя Миша, и теперь они нараспев читали вместе:

…Как законченный и радостный мотив,

Как шумливой Пральи берега!

Все замолчали. Эхо слов, написанных полвека назад, таяло в воздухе.

Резко зазвонил телефон.

– Алло, – сказала тетя Таня совсем другим – деловым и серьезным – тоном.

Телефон здесь был один на все Подгорье. Линию специально протянули вне очереди в дом единственного в округе сельского врача.

– Хорошо, – согласилась тетя, – минут через тридцать буду у вас. Нет, раньше никак не получится. Укройте простыней, но не перекладывайте. И пока не давайте пить. Ждите.

– Мне нужно до Козыревых дойти, – сообщила она гостям. – Приберетесь?

– Конечно, Тань, не волнуйся, я все сделаю, – заверила тетя Катя.

Торик помог перетаскать посуду на кухню. А дядя Миша все сидел, глубоко задумавшись, и смотрел в одну точку – на кольцо на полу.

Взявшись за это кольцо, можно было открыть люк, ведущий в подвал. Тот самый злосчастный подвал, куда упал семилетний Миша. Крики, суета, кровь, срочно телега, врачи, больница, долгая-долгая неизвестность и лишь робкая надежда на чудо. И чудо случилось. Он выжил и даже не потерял способности двигаться, но позвоночник пострадал необратимо. Всего один промах так драматично изменил всю его жизнь, сделав горбуном.

– Я… наверное, пойду, – неуверенно сказал Торик в пространство.

Бабушка с тетей Катей уже нагрели тазик воды и теперь вместе мыли посуду.

Сунув под мышку журнал с флексагонами и поудобней перехватив пеликана, нафаршированного конфетами, Торик вышел из «Гнезда» на улицу. Мысли в голове носились как бешеные. А сам Торик возвращался к бабушке Саше, в домик над шумливой Пральей.

Лето на этом не закончилось. От него еще остался приличный кусок. Целых три недели!

Глава 5. Ихтиандр

Ноябрь 1974 года, Город, ул. Перелетная, 9 лет

Хорошо, когда дома есть телерадиола. В большом рыжем корпусе из лакированного дерева уместились и телевизор, и радиоприемник. Мало того, сверху еще открывалась крышка, а под ней пристроился проигрыватель. Колонки не нужны – звук шел из самого ящика.

Торик обожал слушать пластинки! Не обязательно музыкальные. Родители припасли для него множество сказок и занимательных историй. Сейчас он дослушивал четвертую сторону «Искателей необычайных автографов» о путешествии к Фибоначчи Пизанскому. Недавно папа сделал наушники, и теперь слушать стало еще удобней: и сам все слышишь, и никому не мешаешь. «Главное – не мешать».

Путешественники как раз вернулись со средневекового карнавала и угодили в яму с кроликами, количество которых соответствовало числам Фибоначчи, когда Торик почувствовал: дома что-то не так. Обстановка, похоже, накалялась, и дело было не в соседях. Он тихонько сдвинул наушники назад и прислушался.

– Миша, так нельзя!

– Подожди, сейчас как раз прохождение. Потом поговорим, ладно?

– Не ладно! – не унималась мама. – Давай снимай свои наушники.

– А что, проблема какая-то?

– Да, проблема! Ты совсем не занимаешься ребенком! Сделал ему наушники, и все? Почему я его чему-то учу, а ты – нет?

– Чему?

– Всему, что знаю. Позавчера пекли с ним печенье. Он же умный мальчик. Смотри, какие книжки читает. Спроси, что у него получается, что нет. Ты знаешь, что он никак не мог освоить письмо?

– Да ладно! Он с детского сада читает и пишет…

– Печатными буквами, как ты! А в школе…

– Вера! – Папа явно терял терпение. – Он же ма…

– Покажи ему что-нибудь. Дай отпилить ненужное. Пусть гвоздь забьет, розетку починит…

– Еще бы он в розетки полез! Я сам все сделаю.

– Ты-то сделаешь… – Теперь уже мама теряла терпение, а заодно и новые аргументы.

– Ладно, – вдруг успокоился папа. – Доля истины в этом есть. Я подумаю, что можно сделать. А пока – дай поработаю. Тихо! Кажется, Мексика проклюнулась.

– Ты только говоришь…

Вера понимала: не время. Прохождение – это святое. В такие дни Михаил был неумолим, и отогнать его от радиостанции могли только пожар или землетрясение. Весь смысл радиолюбительства – ловить самые редкие и далекие станции на грани досягаемости. Обычно их не слышно. Но иногда из космоса прилетал солнечный ветер, приносил космические частицы, зажигал в небе северные сияния, а на Земле случалось это чертово прохождение. Радиосвязь сходила с ума. Ближайшие станции из соседних городов пропадали. Зато в невиданном количестве выползали маленькие и слабые – но такие ценные! – дальние корреспонденты.

Все это он объяснял ей много раз, и что? Ничего он делать не будет, как всегда. Вера тяжело вздохнула.

Торик подвинул наушники обратно. История на пластинке почти закончилась.

* * *

Расклад в их семье установился своеобразный.

Торик был крайне неспортивным ребенком. Папа считал, что спорт – для тех, кому заняться нечем, и у кого в жизни нет других интересов. Поэтому Торик даже утреннюю гимнастику не делал. И толстел. Драться папа не умел. Соответственно, в семье не было культа «мы им покажем!» и «защити слабого». Показывать и защищать было некому.

Ну ладно, не всем суждено быть задирами. Но Торик совершенно не умел ни отстаивать свое мнение, ни бороться за место под солнцем. Куда там! Он не научился даже просто заговаривать с людьми, не знал, как поддержать разговор.

Папа считал, что общаться ненужно, ни к чему это. Зачем тебе другие? Человек должен быть самодостаточным! А мама от природы превосходно умела сходиться с людьми в любых ситуациях. Но она делала это инстинктивно, ей и в голову не приходило, что кто-нибудь может такое не уметь, и его нужно специально этому учить.

Зато мама надеялась пробудить в сыне тягу к прекрасному. Она раскладывала цветные карандаши и приговаривала: «Смотри, цвета не с любыми цветами сочетаются. Вот эти ладят друг с другом. А эти – нет. Видишь?» Он видел. Сами цвета привлекали его куда больше, чем нарисованные ими картины. Он охотно разглядывал тончайшие различия в оттенках, но с рисованием не заладилось.

Внезапно в окно постучали. Пашка был очень взволнован, его прямо распирали новости:

– Афишу видал? В клубе покажут новое кино. Фантастику! «Человек-амфибия»!

Новость обрадовала всю семью. Папа сказал, что читал такую книгу Беляева, там про особенное существо – наполовину рыбу, наполовину человека, но не русалку. Мама тоже решила посмотреть фильм. Торику срочно выдали рубль, и он помчался в клуб купить билетов на всех – два взрослых, по двадцать копеек, и два по десять – себе и Пашке.

* * *

Фильм показали через два дня. Зал был полон! Торик не ожидал, что так много людей захотят смотреть фантастику. А они пришли.

Сам фильм просто покорил всю семью: такой яркий, музыкальный, живой и необычный! А какая музыка, песни! Мама сказала, что ей нравятся главные актеры – Ихтиандр и красотка Гуттиэрэ. Пашка был в восторге от разудалых сцен в таверне, а еще от песни «Эй моряк, ты слишком долго плавал!» Папа перечислял детали, которые в книге описаны иначе. А Торик улыбался и молчал. Он и сам не сразу прочувствовал, насколько фильм его зацепил.

Об этом надо было подумать как следует. Переварить. Осознать.

Выйдя из клуба, Торик по-новому посмотрел на свой дом. Приземистое одноэтажное здание манило и отталкивало одновременно. Общую входную дверь неизменно держали открытой, отчего дом оставлял ощущение ничейности, отчасти даже бездушности. Но сейчас, осенним вечером, ярко-желтая полоса света, падающая из дверей на площадь, словно приглашала поскорее вернуться домой.

Вот он, привычный темный коридор с зелеными стенами… Первая же дверь открылась, выпуская незнакомую девочку.

– Мам, я на минутку! – Мелькнули аккуратные темные косички с лентами и любопытные карие глаза.

– Зара, вернись! Район неблагополучный!

Мать втянула дочку за руку, дверь захлопнулась.

У третьей плиты возился Боря Карасиков.

– Теть Вер, здравствуйте!

– Здравствуй. Готовишь?

– Да. Папка сегодня придет поздно, а мамка в ночную.

Они вошли в свою комнату.

– Бедный мальчик, – сочувственно вздохнула мама. – Эта Клава вообще готовить перестала. Зато скандалит громче всех. И почему «ночная»?

– Она работает крановщицей, – пояснил папа. – Производство у нас круглосуточное: стране нужен бетон, а краны – штука дорогая, они не должны простаивать.

– Ясно. Но семьей-то надо заниматься!

– Надо, – согласился папа и включил радиостанцию.

Торик вдруг вспомнил девочку:

– Пап, а кто у нас теперь в первой квартире живет?

– Это Хаустовы, только заселились. Но, скорее всего, долго не задержатся.

– Почему? – удивилась мама.

– Его сразу взяли замом главного инженера. А она где-то в управлении торговли.

Дома все самодостаточно разбрелись по углам. Папа слушал вечерние станции. Мама тихонько включила радиолу и подшивала наволочку. А Торик сидел, уставившись в одну точку. Нет, он не грустил и не спал, просто иногда некоторые вещи волновали его глубоко-глубоко, до самого нутра. Сегодня это оказался Ихтиандр.

«Я хотел сделать тебя самым счастливым, а сделал самым несчастным», – сказал Ихтиандру отец. Так и вышло. Пересаженные жабры обещали полную свободу в море! Возможности безграничные: любые страны, подводные сокровища, тайны морей и океанов – все твое.

Но ситуация сложилась иначе. Свобода превратилась в темницу, возможности – в жесткие ограничения. А самое совершенное в мире существо – в раба чуждой человеку биомеханической конструкции. Ихтиандр мог бы жить и в море, и на суше, а в итоге оказался не способен жить ни там, ни там. Рыбы считали его человеком, а люди – неправильной рыбой. Везде он – чужак. Грустно… Торик вздохнул, все больше ощущая себя таким же Ихтиандром: для всех чужой, непонятный, неправильный.

Даже песня в фильме ему понравилась совсем другая, не та, что Пашке, потише и поглуше:

Лучше лежать на дне

В синей холодной мгле…

Было в ней что-то притягательное. Не в самих словах, а в настрое. Нет, Торику не хотелось умереть. Но удалиться от всех, забиться в самую глубину, а там…

Он сам не заметил, как уснул, а мама заботливо укрыла его одеялом.

* * *

Близился Новый год. До елки пока не дошло, но мама постелила на подоконник ваты, собрала ее, чтобы получились сугробы, а в самую гущу поставила фигурку Деда Мороза. Ярко-красный тулуп, румяные щеки и мешок подарков за плечами неуловимо изменили привычную комнату, наполнив ее ожиданием чего-то нового и приятного.

* * *

Как-то после ужина папа подошел к Торику.

– Посмотри, я сделал тебе щит.

– Чтобы играть в рыцарей?

– Нет, чтобы разобраться с электричеством. Это – в розетку. Вот сюда можно подключаться. Видишь? Здесь много контактов. Подключайся к любым, но вообще они разные, потом сам поймешь. Если устроишь замыкание – ничего страшного, просто загорится эта большая лампочка. Хотя привыкай сразу: по-хорошему замыканий быть не должно. Все понятно?

– А… что подключать-то?

– Ах, да… – Папа на миг отошел к своему столу и вернулся с мешочком… нет, не новогодних подарков, лучше!

У Торика глаза разбежались! Провода, лампочки, разноцветные патроны для них, маленький моторчик, детальки с двумя усиками – красные и зеленые. А сам «щит» оказался толстой доской, покрытой ярко-оранжевым лаком.

– Экспериментируй! – торжественно изрек папа и направился в свое эфирное зашкафье.

Оброненное слово оказалось животворным. Оглядываясь позже назад в поисках первопричины всех своих экспериментов, Торик вспомнил именно этот день.

Так в его жизнь пришло электричество.

* * *

Как-то вечером в гости пришел Кузин, пожилой знакомый с папиной работы. Мама загодя приготовила плов и холодный блинный торт. И теперь Кузин смущенно покашливал в дверях и снимал ботинки.

Торик волновался о своем. Скоро по телевизору покажут фильм «Тайна железной двери». Пашка его уже посмотрел, и Торику тоже хотелось, а тут гости!

Сели за стол, поговорили. Плов был вкусным, но Торику не сиделось:

– Мам, а можно кино посмотреть?

– Ну ты что! Посиди, дядя Федя интересную историю расскажет.

– Вера, да пусть, – внезапно смутился Кузин. – Может, и не надо ему про это…

– Не знаю, Миш, пусть свое кино посмотрит?

– Смотри-смотри, – ответил не папа, а Кузин. – Как же у вас уютно!

Торик подождал, пока прогреется телевизор, надвинул наушники и устроился поудобней. На экране суетились голуби, милиционеры, ломались спички… Но сюжет затягивал, и Торик проникался волшебной историей, приглядывая, что происходит за столом.

Кузин сидел к нему спиной и что-то рассказывал. Папу толком не видно, зато маму – очень хорошо. Поначалу она улыбалась и кивала. Потом улыбаться перестала. Торик целиком погрузился в фильм – тот унес его на затерянный в океане остров.

Когда мальчик на экране вернулся в свою реальность, Торик взглянул на маму. Ой! Что с ней? Кузин продолжал рассказывать, а мама поднесла руку ко рту и прикусила палец. В глазах стояли слезы. На щеках проступили красные пятна.

– Мам, что случилось?

– Ничего. – А голос странный. – Смотри кино.

Сюжет завершался. Жулик превратился в человека, волшебные спички исчезли вместе с волшебником, роботом и таинственным островом. Началась программа «Время», и Торик снял наушники.

За столом висело гнетущее молчание. Затем Кузин кашлянул и сказал:

– Вот так. И никому не докажешь…

– Да-а. – Похоже, и на папу история произвела впечатление.

Немного посидели молча. А потом Торик неожиданно вспомнил о пеликане, потому что Кузин как-то очень знакомо протянул:

– Ладно, пора и честь знать. Спасибо хозяйке за вкусный ужин. А к тебе, молодой человек, у меня дело: подай-ка мне сумку с вешалки.

Тяжелая угловатая сумка глухо громыхнула, когда Торик передал ее хозяину. Кузин неторопливо достал большую коробку шахмат.

– Играешь?

– Нет.

– Напрасно. Игра интересная, а ты вроде малый неглупый, попробуй? Пусть останутся у тебя. На память от дяди Феди.

– Спасибо!

Кузин с трудом поднялся и стал одеваться. У порога он обернулся:

– Не знаю, Миш, может не надо было…

– Да вы что! – вступилась мама. – Такой груз в себе носить! Хорошо, что есть кому рассказать.

– Так не каждый поймет, вот в чем штука.

– Да! – словно очнулся папа. – Надумаешь пересчитать трансформатор – заходи, у меня справочник есть.

– Спасибо, – с чувством пожимая ему руку, сказал Кузин и обвел комнату взглядом. – Братья по разуму…

Больше Торик никогда его не видел. А шахматы остались.

* * *

Позже Торик пытался вспомнить: с чего именно началось его увлечение химией? Он и тут шел своим путем, не так, как другие дети. Его не водили к какой-нибудь знакомой химичке, не отправляли в кружок и не покупали красочных энциклопедий или наборов «Юный химик». В свое время все это тоже было, но, как ни крути, началось все опять-таки с фантастического фильма.

Уж очень его впечатлила киношная лаборатория Шурика из комедии «Иван Васильевич меняет профессию»! В колбах загадочно переливались разноцветные жидкости. Аппаратура вытворяла что-то непонятное, меняя реальность, пространство и время. А Шурик не просто во всем этом разбирался, он сам ставил какие-то эксперименты, делал невероятные открытия и получал фантастические результаты!

Это оставило такой мощный след в голове нашего маленького философа, что несколько дней подряд он – тот, кто и бумажный самолетик-то складывал с трудом – чертил, резал и клеил. Он вырезал что-то из бумаги и раскрашивал, пропускал нитки в специально проделанные в бумаге дырочки. Он делал и переделывал, пока не получилась плоская бумажная модель, в которой нарисованные колбы наливались разноцветными жидкостями, когда двигаешь нужные ниточки, торчащие на краю листа.

Ему очень хотелось рукотворной магии – чтобы чудеса происходили на научной основе, причем именно так, как задумано. И лучше всего для этого подходила химия. Он начал с простого: вода, мамина пипетка, чернила разных цветов и промокательная бумага привели его к опытам по хроматографии, о которых писали в журнале «Юный техник». Колб и пробирок у него не было, зато по дороге из школы он частенько находил старые лампочки. Немного ловкости рук, и такая лампочка лишается цоколя и превращается в колбу с очень тонкими стенками. Уже можно ставить опыты.

В своем драгоценном подвале (размером во всю комнату!) папа выделил на стеллаже часть полки. Теперь у Торика там была как бы своя лаборатория. Для нагревания растворов он зажигал свечу. Она нещадно коптила, поэтому часть лампочек-колбочек щеголяла черными боками. Мама, видя его интерес, иногда приносила с работы освободившиеся стеклянные пузырьки, и они тоже шли в дело. Так началась «игра в науку».

Мощным катализатором оказалась статья все из того же «Юного техника», где рассказали, что многие вещества для опытов можно достать на кухне, в аптеке и даже в фотомагазине. Причем назвали их поименно и с формулами! Лаборатория пополнялась. А слова «гексацианоферрат калия» звучали как заклинание, где ни в коем случае нельзя ничего перепутать. Тетя Таня, узнав о новом интересе племянника, прислала подарок – несколько настоящих пробирок и штатив для них. А потом сработал принцип «подобное притягивает подобное».

Примерно в километре от дома проходила железная дорога, по которой шли вагоны. В том числе товарные. В том числе везущие разные интересные вещества. Кристаллическая сера, известь, селитры и другие соли порой просыпались прямо на колею. Торик устраивал туда регулярные мини-экспедиции, собирал вещества и пополнял свою лабораторию. Заодно практиковался в аналитической химии, стараясь определить, что за вещество нашел на этот раз.

Аналитические реакции очень хорошо вписывались в его интерес «увидеть невидимое»: ты сливаешь две прозрачные жидкости и – если в одно из них было искомое – получаешь внезапную перемену. Возник цвет, выпал осадок, побежали пузырьки газа, окрасилось пламя. Так тайное становилось явным. Если не становилось, он не расстраивался. Просто отбрасывал непонятное или искал другие реакции.

А еще позже мама все-таки отвела Торика в химический кружок во Дворце пионеров. Руководитель кружка поначалу очень удивился – обычно его контингент состоял из семиклассников и старше, а тут какой-то третьеклашка – но потом проникся и разрешил. И уж там-то химическая лаборатория была почти настоящая – с вытяжными шкафами, горелками, запасами кислот и щелочей. А главное – широчайшим выбором всевозможных химикатов.

Однако со своими «коллегами» по кружку Торик так и не смог подружиться. Во-первых, он для них был совсем маленьким. А во-вторых, и это главное, у них были очень разные интересы. Типичного кружковца больше всего интересовали взрывы, ракеты, эффектные опыты вроде «фараоновой змеи» или «вулкана». А Торика в основном привлекали превращения (лучше, если при этом менялся цвет), аналитика, чтобы узнать, из чего сделано то или другое.

Из эффектных опытов ему нравился «силикатный сад». Схема очень простая: берем обыкновенный силикатный клей, выливаем в пузырек, с которым можно проститься. А потом досыпаем в этот пузырек немного разноцветных солей. Правильно «посеянный» сад тут же начинает медленно «расти», образуя самые разные формы, очень похожие то на деревья, то на траву, то на подводные ветки. Особенно красиво получается, если «посеять» сразу несколько разных солей. Тогда вырастает настоящий подводный сад, разноцветный и разнообразный. Вот только встряхивать его нельзя – вся красота тут же обломится и рассыплется.