Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 152 страниц)

Глава 8

Когда графиня Виноградова была маленькой девочкой, ее пугали деревенские избы. Мрачные, с черной крышей и ржавой трубой. Больше всего на свете Мира боялась оказаться в ссылке. Матушка внушила бедняжке страх. Объяснила, что надо учиться и не надо бегать от бабушки, когда у той есть время заниматься с внучкой французским языком. Иначе все кончится плохо, то есть именно так: деревенским домом где-нибудь на задворках империи, где ее сиятельство графиня Мирослава будет служить в сельской школе и отбиваться вилами от пьяных парней. Так оно и сложилось. Это самое будущее Мира вполне заслужила, но что здесь делал маэстро Хант, у графини в голове не укладывалось. Милый старичок с котом на коленях никак не вписывался в пейзаж, тем более не вязался с образом скандального режиссера, в которого она однажды влюбилась, бесперспективно и безответно. Графиня вкушала мираж с крыши погреба, снимала его на камеру Даниеля, просматривала запись и убеждалась, что из всех галлюцинаций ее жизни эта, наименее достоверная, почему-то оказалась наиболее стойкой. Поразмыслив над сложившимся обстоятельством, Мира пришла к выводу, что в ее жизни маразм преобладал всегда: все странности и дикости этого мира нянчили ее с колыбели, а то, что каждому человеку незыблемо дано от рождения, постоянно ускользало прочь. Дома и улицы, на которых она привыкала жить, убегали и прятались; ей в родственники навязывались посторонние люди, а те, кто был дорог, отказывались узнавать. И тут графиню Виноградову осенило:

«Он ведь не ответил на мое письмо, – поняла она вдруг, – тогда, двадцать лет назад… – от неожиданной мысли Мира пришла в себя. – Не ответил!» Она отчетливо вспомнила подробности времени, канувшего в небытие. Она поняла, что выдумала свою жизнь от начала до конца, что все эти годы жила в иллюзиях, в которых Хант был рядом, и так увлекалась, что переставала воспринимать реальность. «Ведь Валерьяныч был прав, – поняла графиня. – Я так желала быть рядом с Хантом, что попалась в собственную ловушку, сама себе придумала жизнь из мечты, а дехрон лишь расставил все по местам». Настоящая жизнь, начисто отвергнутая ею, стала разворачиваться вдруг, непрошено и нежданно…

Хант снял Мартина с колен и вернулся в дом. Графиня не могла прийти в себя, словно все, что произошло в ее прошлом, на самом деле произошло не с ней…

– …в эту историю никто не верит, – услышала она голос Даниеля, который все это время сидел рядом.

– В какую историю?

– Как лихо ты познакомила меня с Хантом. Кому я ни рассказывал, не верит никто. В этом есть какая-то мистика, Мирей. А о том, что происходит сейчас, я и говорить не стану, засмеют. Сам не верю, что все это со мной наяву. И эта Сибирь, и этот гуманоид. Знаешь, Мирей, пока я не познакомился с тобой, я в этой жизни ничему серьезно не удивлялся. Вернее, я думал, что удивлялся…

– И не удивляйся. Не верь ничему, тогда и удивляться не будешь.

– Сначала я решил, что ты сумасшедшая… Я становлюсь абсолютным мистиком, Мирей. Я даже думаю, что нам не следует лететь на самолете обратно, если можно взять билеты на поезд.

– Почему? – удивилась графиня.

– У Ханта плохие предчувствия.

– У него всю жизнь предчувствия. Он всегда боится летать и всегда летает.

– Когда мы ехали сюда из аэропорта, он спросил, можем ли мы поменять билеты на поезд? Женя сказал, чтобы даже не мечтали. Что в эту пору бронировать места надо заранее. Тогда Хант начал звонить нотариусу и вносить исправления в завещание.

– Постановочная сцена. Очень на него похоже.

– Но Женя по-французски не понимает. Перед кем ему разыгрывать сцены? Передо мной? Мне все равно. Я просто поразмышлял над фразой, «открытое небо». Она может означать не то, что я думал. Мирей, эта фраза была не простым ответом на вопрос, она была предупреждением, что небо открыто, что кто-то очень скоро туда улетит и назад не вернется. Если это сделает Хант, девочка останется без отца. Мы ведь спрашивали о судьбе Элис. Пришелец не может знать о каких-то счетах на содержание. Он мыслит прямо: не будет у Элис отца – будет Элис совсем плохо.

– Стоп! Хант звонил по поводу завещания? Прямо с дороги?

– Он был слегка не в себе.

– Почему?

– Не знаю, – пожал плечами Даниель. – Наверно, его вывела из себя женщина в аэропорту. Ты знаешь, что он терпеть не может, когда к нему кидаются на улице за автографом. А эта еще упала.

– Упала? – удивилась Мира.

– Ну да, распласталась прямо у его ног, испачкалась вся и цветы уронила в грязь. Ее кто-то встречал с опийными цветами… с маками, – вспомнил Даниель. – Она узнала Ханта, закричала как ненормальная, ринулась к нему с букетом. Это правильно, Мирей? У русских так принято?

– Красные цветы упали перед ним на землю? – испугалась графиня.

– И остались лежать, потому что их никто не поднял. Их только топтали. Все бросились поднимать женщину, а Женя нас увел в суматохе. Хант ничего не сказал, только побледнел от злости. Потом он стал звонить нотариусу и успокоился, даже повеселел. И вот я подумал: вдруг он и Ниночка одновременно предчувствуют одно и то же?

– Действительно, – согласилась графиня. – Если какая фигня предстоит, почему бы не предчувствовать всей компанией? Сиди здесь, – приказала она. – Я сама поговорю с Женей насчет билетов.

– Мирей! – окликнул ее Даниель, но графиня не обернулась.

Сначала ей под ноги подвернулся кот, и графиня споткнулась, потом ей навстречу из избушки вышел Хант с рисунками Элис, графиня отмахнулась от Ханта. Так же не вовремя ей под руку попалась Сима, которая вытаскивала из кладовки ржавый диапроектор. Доктор Русый с девками рисовал за столом.

– Ну, где ты? – обратился он к Мире. – Камеру неси сюда, скорее… Кино снимать будем. Тетя Сима, спрячьте эту рухлядь… – умолял доктор. Перед ним на столе лежали картинки, состоящие преимущественно из кружков, безобразно заполненных черточками и точками. – Вот! – Женя вынул из стопки лист, на котором графиня изобразила Солнце и планеты, а Элис предалась вандализму, и чуть не испортила скатерть. – Что ты спросила, когда она нарисовали это?

– Спросила Ниночкин домашний адрес, – вспомнила Мира. – А что?

Хант принес в избу камеру Даниеля и взял в кадр рисунок.

– Надо укрепить, чтобы не дергалась, и на каждый кадр по секунде, – руководил Женя действиями режиссера.

– Выйдем-ка на минуту, – предложила ему Мира.

– Подожди! Мультфильм снимем, тогда выйдем! – ответил доктор. – Главное не перепутать очередность кадров.

Мира вышла на крыльцо одна и села рядом с Мартином.

– Открытое небо, – сказала она коту. – Что за «открытое небо», интересно мне знать? – Мартин хранил молчание и только участливо смотрел на графиню. – Если б я приехала в Сибирь на экскурсию и не знала, чем себя занять, я бы придумала столько объяснений этому словосочетанию, что хватило бы на энциклопедию. А мне еще заниматься билетами. Если этот доктор будет учить Ханта снимать кино, мне придется ехать в город самой на его машине.

– Смотри сюда, – Женя сел на крыльцо рядом с Мирой. – Смотри внимательно. Ничего не напоминает?

Он прокрутил минутный ролик, где в неровных кругах из разрозненных значков и точек сплывались и расплывались вполне узнаваемые геометрические символы.

– Видела? Показать сначала?

Доктор прокрутил ролик еще и еще.

– Греографы! – узнала графиня. – Ангельское письмо. Надо звонить Оське.

– Иди, задавай девицам вопросы, пока они не смылись на чердак.

Мира вошла в комнату, и девицы вздрогнули.

– Открытое небо! – сказала она, положила на стол чистый лист и нарисовала на нем несколько кругов. – Что это значит, я спрашиваю вас обеих.

– Мирей, что ты спросила? – не понял Хант.

– Я спросила у девиц, а они прекрасно меня поняли! Отойдите все! – приказала графиня. – Уйдите прочь! Сгиньте, чтобы я вас не видела.

Сима первая шарахнулась за кухонную занавеску. Испуганные девицы вытаращились на графиню, но графиня не сжалилась.

– Что такое «открытое небо»? – повторила она. – Ниночка думает, Лизонька отвечает, фрау Мира ждет!

Ниночка продолжала таращиться. Графиня продолжала ждать, а Элис взяла со стола карандаш и со знанием дела продолжила чиркать им по листу бумаги, редко промахиваясь мимо обведенных кругов.

Оскар Шутов удивился, выслушав доктора. Он удивился так, что выключил музыку, сел за компьютер и попросил повторить еще раз.

– Дешифратор остался, можно попробовать, – согласился он. – Но он не полный. Не уверен, что расшифровка что-нибудь даст. Это хуже, чем пообщаться с Привратником. Деев расшифровался – память потерял. Их сиятельство… тоже пообщалось… с кем не надо. Это все равно, что влезть в дольмен. Влезть-то можно, но некоторые из той бодяги до сих пор не выбрались.

– Ты пойми, – уговаривал доктор. – Те же самые знаки чередуются точно также. Это не может быть простым совпадением. На один и тот же запрос идет примерно одна и та же череда картинок, в одинаковой последовательности, а это уже не статистика. Может, у нас в руках их космические координаты вместе с посланием к человечеству.

– Да понял я, понял, – вздохнул Оскар. – Никакие они не космические, эти координаты. Очень даже земные. Очередная пудра для мозгов, вот что это такое. Ты, доктор, сам как с Луны прилетел. До сих пор фантастику на ночь читаешь? Не знаешь, с кем имеешь дело? Деев и тот поумнел. Говорит, чтобы вы шибко контактом не увлекались. Хорошо, хорошо, – уловил он беспокойство собеседника, – вернешься в редакцию, скинь мне по сети этот мультик. И возвращайтесь скорее! Слышишь? Выбирайтесь оттуда все, пока действительно не вызвали гуманоидов на свои головы. Пока эти самые гуманоиды вам головы не оторвали. Закругляйтесь, дайте бабке от вас отдохнуть!

Серафима Марковна плакала, когда доктор Русый складывал в багажник чемоданы.

– Если что не так, уж не ругайте, – просила она. – Приезжайте в гости почаще. И Юре, и Данилке скажи, пусть… если буду в наших краях, в другой раз на весь отпуск приезжают, с семьями, с детишками. А то… разве ж вы отдохнули? На рыбалку не сходили, на озеро не съездили.

Мира поцеловала на прощание Симину морщинистую щеку. Хант, вслед за графиней, обнял старушку, и приказал не болеть.

– И ты себя береги, Юрочка, – ответила Сима. – Не кури так много. На какого-то ты артиста похож, не могу вспомнить, как звали…

– И не вспоминайте, – испугалась Мира, – не дай Бог, вспомните.

Доктор Русый в дороге обдумывал статью, примерял на себя лавры контактера, и не соглашался уступить руль Даниелю. Доктор был полон сил и творческих планов, пока его не посетило прозрение.

– Как же это понять? – спросил он. – В лучшем случае Оскар с Валерьянычем вызовут на хутор летающую тарелку, чтобы она забрала Ниночку. В худшем – тарелка просто не прилетит. И весь контакт?

– Ничего похожего на контакт, – подтвердила его сомнения Мира.

– Но я рассчитывал хоть что-то узнать о них.

– Ты просчитался.

– Это, можно сказать, я весь отпуск проторчал здесь впустую?

– Можно сказать и так. Пусти за руль Даниеля, а сам поспи до города.

– Аэропорт за городом, – напомнил Женя.

– Мы едем на железнодорожный вокзал.

– Зачем?

– Самолет, который повезет их в Москву, разобьется, – спокойно ответила графиня. – Это я могу сказать точно, без Оскара, Валерьяныча и без их премудрых изобретений. Если не хочешь быть убийцей, поедешь на вокзал и употребишь свое журналистское обаяние на добычу билетов.

– Как ты можешь знать это точно?

– Шутов не единственный дешифровщик на свете, – заметила Мира, – а ты – не единственный контактер. И письмена Греаля – тоже не единственный носитель информации.

Доктор Русый умолк. Его будущая статья явно не лезла в колонку сенсаций. Статья ложилась в стопку сомнительных предсказаний, которые он, будучи ответственным секретарем, обычно сбрасывал с полосы прямо в мусор.

– Прикажешь мне везти их в Москву на машине?

– Женя, надо взять билеты на поезд, – повторила графиня.

– Думаешь, в эту пору просто уехать? Я за месяц заказываю – билетов нет.

– Им повезет. Это совершенно точно. Я уверена, что им повезет.

– Урвала себе еще один «День Земли»? – догадался доктор.

Посадку на московский поезд уже объявили, когда двое уставших путников упали на прилавок билетной кассы.

– Три билета, желательно в мягком вагоне, – попросила Мира.

– Есть два места в спальном.

– Я просила три.

– На этот поезд осталось только два билета в спальный вагон, – объяснила кассирша.

– Посмотрите на другой…

– Бронь снимается за час. Или выкупайте или не морочьте мне голову.

– Я же сказала, что им повезет, – вздохнула графиня и протянула в окошко два иностранных паспорта. – Им повезет, а я – сама себя повезу.

На перроне Хант отвел графиню в сторону попрощаться.

– Это ошибка, что мы не встретились раньше, Мирей, – сказал он.

– Твоя ошибка, Ханни. Я все сделала правильно, а ты поручил Кауфману читать письма. Лучше бы ты поручил ему прожить твою жизнь вместо тебя.

– Ты лучше меня знаешь, что происходит. Ты все знаешь лучше меня, и все делаешь правильно. Ты не знаешь одного: судьбы не обмануть, Мирей. Что суждено, тому быть. Не важно, сейчас это произойдет или позже, здесь или где-то еще. Ты – просто Ангел Хранитель. Хранитель, Мирей. Ты можешь предостеречь, предупредить, но отменить дерьмо, что предназначено мне свыше, тебе не под силу.

– Я забираю «дерьмо», чтобы обменять его на более достойный подарок.

– Не гневи небеса, Мирей. Эти «подарки» обмену не подлежат.

– Обменяю и еще поторгуюсь, – заверила Мира.

– Видно, мы друг друга не поняли.

– Это ты не понял. Кем бы ты ни был, Юрген Хант, ты всего лишь человек, а я фантом. Ты сделал меня фантомом, поэтому я понимаю тебя лучше, чем ты сам себя понимаешь. То, что должно было случиться сегодня с тобой, случится без тебя. Ты узнаешь из утренних газет, что на небесах тебя больше не ждут. Я закрою это проклятое небо сегодня же, сделаю так, чтобы ты не боялся летать. Это то, что я могу для тебя сделать.

– Мирей…

– Если ты перестанешь летать, Ханни, ты будешь несчастным человеком, а я – паршивым Хранителем. Ты больше не снимешь кино, не навестишь друзей за океаном, не сможешь заказать прогулку над Балеарскими островами. А я буду смотреть на это и плакать, потому что не защитила себя. Ты должен летать без страха. И ты будешь летать… а если станет тревожно – смотри в окно. Внизу на облаках, ты увидишь радужное кольцо – это нимб Ангела, который хранит тебя в небе. Будет нужно – он понесет твой самолет на руках. Ты человек, Ханни, а от человека много не требуется. Только верь мне. Понимаешь, о чем я прошу? Научись верить. Это совсем непросто. Это самая трудная наука из всех наук, потому что лишена логики. Она должна быть заложена в природе человеческой от рождения, но ты родился без веры, жил без веры и никогда не чувствовал себя счастливым. Поступись принципами, Ханни, и верь мне, фантому, который выдумал тебя. Выдумал для того, чтобы любить.

Доктор не отдал графине Виноградовой сумку и не позволил ехать в аэропорт на такси. Он привез ее в редакцию и запер в своем кабинете.

– Куда ты поедешь? Думаешь улететь в Москву проще, чем уехать на поезде?

– У меня на руках два неиспользованных билета.

– Ты в своем уме? – доктор вынул из-за пазухи пистолет, с которым не расставался в поездках, и швырнул в сейф. – Пока я не переговорю с Жоржем, ты не выйдешь отсюда. Психопатка! – он включил компьютер и стал искать записную книжку, в которой хранил секретные электронные адреса. – В таком состоянии ты никуда не пойдешь.

– Именно в таком и пойду! – предупредила графиня.

– Послушай, красотка, – рассердился доктор, – я тебе не Артур. Не пытайся меня дрессировать. Не знаю, за что ты собралась сводить счеты с жизнью, но помогать тебе в этом деле я не собираюсь, и делать вид, что ничего не замечаю, тоже не буду.

– Кто тебе сказал, что я собираюсь сводить счеты?

– Будешь ждать звонка Жоржа, я сказал!

Графиня улыбнулась.

– Подождем! Время терпит.

Жорж перезвонил Русому на мобильник, и Мира выслушала все, что думает провинциальный журналист о столичной графине, включая ее интеллектуальный ресурс и психическое самочувствие. Она получила на руки готовый диагноз и не имела оснований его оспаривать, только отвернулась к сейфу, чтобы не видеть сердитой гримасы доктора.

– Скажи номер рейса, дату и подожди полчаса, – попросил Жорж.

– Полчаса? – возмутился Женя. – Вы не знаете эту ненормальную? Она у меня в окно выпрыгнет! Приезжайте сейчас же, если мадмуазель нужна вам живая.

– Скажи номер рейса, – рассмеялся Жорж.

– Вам смешно? Жорж, я видел самоубийц. Я знаю, о чем говорю.

Графиня продолжала молчать, заглядывая в щель неплотно закрытой металлической двери сейфа. Она не пожелала общаться с Зубовым лично, даже отказалась передать привет.

– Хочешь кофе? – предложил доктор, заглядывая в пустой чайник. – С коньяком… Не вздумай удрать, пока я хожу за водой, – предупредил он, но на всякий случай запер графиню.

Жорж перезвонил через полчаса.

– Добро, Женя! Можешь связать ее, если тебе так спокойнее. Борт разобьется при посадке в Москве, но дело не в этом.

– А в чем?

– В том, что она узнала о катастрофе.

Доктор упал в кресло, вытирая испарину.

– Вы меня, конечно, извините, Георгий Валентинович… Когда я нанимался к вам на работу, я предупреждал, что не психиатр, что с психами общаться не умею. Когда вам будет удобно за ней подъехать?

Что-то острое и холодное мелькнуло в руках графини. Женя положил трубку, не закончив разговор. Дуло пистолета смотрело ему в лицо.

– Нет, это уж слишком!

– Мобильник, ключи, билеты… на стол, – приказала графиня.

– Мира, он не заряжен, – предупредил доктор.

От хлопка содрогнулся хлам на секретарском столе, осколки стекла посыпались на тротуар. Доктора передернуло. В кабинете запахло гарью.

– Уже заряжен, – сообщила графиня, а в следующий раз я прицелюсь. Не бойся, не убью, но больно будет. Билеты, документы, телефон…

Дрожащей рукой доктор достал из кармана все перечисленное и подвинул к краю стола.

– Психопатка! – подтвердил он диагноз. – Лучше сразу застрелись. Ты не знаешь, как люди гибнут в авиакатастрофах. Ты не видела их трупы.

– Не твоя забота, – произнесла графиня, не спуская с прицела собеседника.

– Тебя разорвет от перепада давления, как жабу! Тебя будут собирать по частям, и складывать в гробу мозаикой.

– Прекрасно! Тебя привлекут в качестве консультанта. Не упусти свой шанс заработать.

– Прикинулась Господом Богом, да?

– Ты же прикинулся доктором, – спокойно сказала графиня, складывая документы в сумку, – и все поверили. Потащились к тебе с болячками. Почему ты думаешь, что я прикинусь хуже?

– Чокнутая идиотка!

– Это ты идиот, Женя! Ты всю жизнь мечтал вытаскивать людей с того света, а они как стремились в гроб, так и стремятся, хоть по частям, хоть целиком. И что осталось от твоей мечты? Воспоминание о том, как провалил экзамен в медицинский? О том, как побоялся повторить попытку? И кому лучше оттого, что ты сейчас не на своем месте? Твоим покойникам-пациентам? А знаешь, почему ты не стал врачом? Потому что не верил…

– Ну, хватит! – прокричал Женька. – Тебя эта история не касается! Особенно теперь!

– А раз хватит, то полезай в шкаф, я тебя там закрою. Давай, давай. И не вздумай дергать ногами.

– Чокнутая… – проворчал доктор, размещаясь в шкафу. – По-дурацки жила, по-дурацки подохнешь!

– Послушай меня, умник, – сказала на прощанье графиня. – Если тебе не надоело утешаться своими фантазиями, то я своими сыта по горло. Ты еще не понял, что глупо ждать подарков с небес? Ты не знаешь, что нас с тобой создали не для красоты душевной, а для того, чтобы смотреть на нас и тащиться, какие мы идиоты. Никакой Автор, никакой Ангел не изменит твоей дерьмовой кармы, потому что им нравится видеть тебя неудачником. Это их поднимает в собственных глазах. Так что продолжай, доктор, принимать пациентов в шкафу, а мне не мешай. Или я сегодня же захлопну эти «открытые небеса», или тому, кто сочинил мою историю, придется вносить правки в свое убогое сочинение.

– Идиотка, – ответил доктор из шкафа, но в ответ услышал звонкий хлопок двери.

«Он не ответил, – плакала графиня и шла по дороге, а ветер сушил ее слезы. – Он не написал, даже не прочел письма, которое определило всю мою жизнь. Все двадцать лет он не знал, кто я такая, и жил? Он посмел прожить жизнь, даже не узнав обо мне?» Машины загоняли ее на обочину, пугали гудками, предлагали услуги, в которых их сиятельство не нуждалось. «Мое письмо прочел придурок Кауфман, – рассуждала графиня, – и не счел нужным его показать… Счел нужным выбросить. Почему меня всю жизнь тошнило от Кауфмана? Потому что он лишил меня этой жизни. – Графиня пожалела, что оставила в редакции заряженный пистолет. – Он ничего обо мне не знал, а я столько лет ждала, прежде чем придти в гостиницу. Почему я ждала столько лет? Почему не сделала этого сразу? Потому что тряслась, как доктор Русый перед экзаменом по биологии? Или потому что меня просто не было на свете? Он помнит меня с момента, когда увидел в отеле, и больше ни черта не помнит?» – слезы досады катились по щекам. Мире до смерти захотелось упасть на сидение такси, зарыдать в одиночестве, и машина остановилась перед ней сама, словно возникла из хаоса.

– В аэропорт, – скомандовала она и узнала водителя, но было поздно, дверь захлопнулась, сопротивление не имело смысла.

– Нет!!! – воскликнула Мира.

– Что нет? – спросил человек за рулем.

– Я сказала, нет!

– Но я не задал вопрос.

– Я не собираюсь слушать вопрос, на который уже ответила. Я сказала, нет, Жорж! И это окончательно.

– Вырвала меня из Монако, где я почти уладил дела, и не хочешь послушать, какие дела я уладил?

– Мне неинтересно.

– А я между тем приобретал лодку. О… ты не знаешь, что это за лодка.

– Мне неинтересно слушать про ваши лодки.

– Но это твоя лодка, Мира. И характер у нее твой. Две тысячи лошадиных сил, два шестнадцати цилиндровых двигателя. Каково? В ней три комнаты, не считая капитанской каюты, и все это в нетерпенье бегает по заливу со скоростью пятьдесят миль в час, не может тебя дождаться. И как бегает! Скачет по волнам, как дельфин. Я отдал за нее четыре миллиона, но эта хищная стерва того стоила. Можно перегнать ее в Сен-Тропез прямо сейчас, можно оставить в Монте-Карло, там проще было оформить сделку, и проще будет обслуживать. К тому же у меня квартира на побережье… с видом на гавань. Ты могла бы в ней жить. Мы могли бы в ней жить…

– Я или мы? – не поняла графиня.

– Реши сама, – Жорж закурил. – Мы едем смотреть лодку или продолжаем рваться в аэропорт?

– Ах, Жорж, – вздохнула Мира. – Если б в моей жизни не было Ханта, ты был бы для меня идеальным мужчиной. Но Хант в моей жизни все-таки был. Это меня в его жизни не было.

– И не будет. У самолета откажут двигатели при посадке. Что ты собираешься делать там, в небесах, над подмосковным поселком?

– Я? Ничего. Если ты дочитал мою судьбу до конца, сам знаешь, что будет.

– Да, знаю. Я восхищаюсь твоей отвагой, девочка, но боюсь, что эта задача тебе не по силе. Ты вылетишь из сюжета на неисправном самолете, и оставишь нашего друга Валеха без душевного чтения.

– Значит, вы мне поможете изменить сюжет, а потом мы вместе поедем в Монако обмывать лодку…

– И мне не под силу.

– Обмывать лодку и смотреть квартиру, – уточнила графиня. – Вы не представляете, что это будет за сюжет, если у нас все получится. Это будет не сюжет, а модерн. Еще никто не писал о людях, переломивших судьбу пополам.

– Некрологи писали до нас, – напомнил Зубов. – Мира, я не берусь за дело, в котором не уверен.

– А я берусь. Я сделаю это, Жорж, и все изменится. Все в моей жизни встанет на свои места, перестанет болеть и шататься. Я не прошу делать что-либо за меня, но если вы мне поможете, мои шансы возрастут многократно.

– Что я могу сделать против авиакатастрофы?

– Поверить мне. Поверьте, Жорж, мы вдвоем из сюжета не вылетим.

– Разумеется, вылетим. И освободим места для других людей, которые будут гораздо разумнее нас. Нет, – отрезал Зубов. – Не поверю, потому что знаю, какой ценой даются подобные трюки, и не хочу, чтобы ты ее заплатила.

– А я хочу, – настаивала графиня. – Мы едем в аэропорт.

– Если ты думаешь, что Ангел получает удовольствие от страданий человеческих, ты ничего не знаешь об Ангелах. Ты также ошибаешься, если считаешь, что страдания Человека доставляют Ангелу беспокойство. Ангела в Человеке не тревожит ровным счетом ничего. Только один вопрос: кто он такой, Человек? Зачем пришел на Землю и когда уйдет?

– Естественный отбор еще не закончен, Валех.

– Ангел бессилен против Человека до тех пор, пока не узнал его. Чем ближе Ангел знакомится с этими существами, тем дальше отодвигается их истинная суть, тем меньше шансов Ангела уцелеть на Земле. Я послал за ответом Человека, которому доверял, но он запутал меня еще больше, потому что Ангел не вправе доверять Человеку. Я научил Человека языку Ангелов, в надежде, что он поможет мне понять себе подобных, но надежда не оправдалась, ибо Ангел Человека ничему не может научить. Я чувствую себя неудачником и не знаю, в чем причина. Мне просто не везет, или я посягнул на то, на что не имею права?

– Естественный отбор не закончен. Люди сами не знают, кто они. И готового ответа для Ангела у них нет.

– Странный естественный отбор: сажать людей в самолет, разбивать его и смотреть, кто выжил на пепелище.

– Я хочу видеть тех, кто придет после нас, хочу знать, кто они, поэтому вывожу породу людей, способных победить в войне с Ангелами.

– Небьющуюся породу? Антиударную?

– Породу Человека, способного пережить Апокалипсис.

– Судный день дан Человеку не выхода в следующий тур. Судный день дан для того, чтобы осмыслить жизненный путь. Это не шоу, в котором проигравший оплачивает счета победителя. Если таким образом Человек надеется достичь совершенства, значит, печальный опыт предшественников его не научил ничему. Ангел тоже надеялся… Он уповал на Человека, как на высшее существо, а получил пародию на самого себя. Тот, кто придет после вас, станет трагическим фарсом. Он будет грызть обожженную землю и собирать ваши кости, чтобы не умереть с голоду. Тот, кто придет после вас, вряд ли сможет называться существом разумным, потому что вы убили в нем разум, но оставили зубы и когти, научили выживать при падении с высоты, выплывать из глубин и дышать отравой. Если б Человек мог видеть, в чьи лапы вложил оружие, он бы остановил естественный отбор. Даже кирпичи просто так на Землю не падают, а уж самолеты подавно выбирают место и время посадки.

– Но это игра, Валех. Мало того, что ты веришь в нее как ребенок, ты еще пугаешь меня.

– Нет ничего опаснее игры, ибо тот, кто увлекается ею, становится фигурой на чужой доске.

– Гражданочка, очнитесь, – стюардесса ущипнула Миру за плечо. – Или вам плохо? Вам плохо или вы спите?

Графиня очнулась. Ей снилось, что она играла с Привратником в шахматы и сдавала фигуры по черному. Графине редко приходилось играть в интеллектуальные игры с достойным противником, но в этот раз она проиграла довольно странно. Мире приснилось, что она предложила Привратнику фору в шестнадцать фигур, а тот согласился. Графиня осталась одна в неглиже перед армадой противника, выстроенной в боевом порядке. Она была благодарна бортпроводнице, спасшей ее от группового изнасилования.

– Вот, пожалуйста, попейте воды, – предложила проводница. – Не надо ничего бояться. На борту штатная ситуация.

Мира обратила внимание на то, что лайнер летит в тишине, что пассажиры спят, и в салоне мертвецкий холод.

– Накройтесь пледом и выпейте воды с таблеткой.

– Что вы называете штатной ситуацией? То, что мы летим без двигателей?

– Их специально отключили.

– Что вы говорите? – удивилась графиня.

– Ноу-хау нашей компании, – с гордостью сообщила стюардесса. – Для экономии горючего мы поднимемся на высоту, отключаем двигатели и планируем до места посадки, а пассажирам, чтобы не пугались, даем снотворное. Вот, пожалуйста…

– И они не пугаются?

– Что вы! Нашими ценами довольны все. После прошлой катастрофы компанию разорили исками и едва не закрыли. Это новый директор нашел выход. Не волнуйтесь, перед посадкой двигатели включат, если будет нужно. Выпейте лучше снотворное и поспите.

– А почему так холодно? На дровах компания тоже экономит?

– Вовсе не холодно. Пилоты форточку приоткрыли. В кабине всегда должен быть свежий воздух.

– А парашют под сидением ваш директор не предусмотрел?

– Парашют, женщина, пора иметь свой! Не первый раз летаете Аэрофлотом. Вы будете пить таблетку или вам принудительно сделать укол, чтобы вы не подняли панику и не разбудили спящих?

– Лучше налейте мадмуазель вина, – сказал Зубов, и занял место рядом с графиней. – Рюмочку Бордо, и оставьте нас… до посадки.

– Не понимаю, Жорж, – призналась графиня. – Иногда мне кажется, что вся моя жизнь – чей-то почерканный черновик, переписанный по сто раз на дню.

– Тебе не кажется. Так и есть.

– Я не знаю, где проснусь завтра утром и кого увижу рядом с собой. Я не знаю, как с этим жить, и никогда не привыкну…

– Привыкнешь. Я помогу тебе.

Мира отвернулась к иллюминатору. Самолет бесшумно плыл над бездной. На дне ее лежали облака. По облакам скользило радужное кольцо, переливаясь ослепительными лучами Солнца.