Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 125 (всего у книги 152 страниц)

– М…да, – согласился Оскар. – Действительно уникум. Просто редкостная свинья.

Глава 9

Городишко, название которого Оскар не посчитал нужным узнать, громоздился над морем на плоской скале. Фред до темноты петлял по улочкам, останавливаясь у каждого притона, расспрашивая постояльцев гостиниц и посетителей баров. Когда удалось напасть на след девицы, уже темнело. Оскар придремал в машине, а когда проснулся, звезды светили ярче уличных фонарей.

– Она поселилась в апартаментах, – сказал Фред. – Я знаю, где это. Скоро приедем.

По дороге Фред заблудился, как следует. Оскар успел еще раз вздремнуть и проснуться в Америке. Ему показалось, что Фред случайно наскочил на портал и вынырнул на дороге близ Бостона, у одноэтажной ночлежки, примыкающей к заправке и ресторану. К «декорации», характерной для Америки и нехарактерной для юга Европы. Оскар решил, что больше не должен спать, потому что в следующий раз, когда он проснется, совсем перестанет ориентироваться на Земле.

Товарищи взошли на крылечко апартамента за номером пять и вежливо постучали в дверь. Как и предполагалось, им никто не ответил. Оскар обошел строение, заглянул в окно. Штора плотно облегала стекла, зато рама шаталась и еле держалась на петлях.

– Отвертка есть? – спросил он Фреда.

Аккуратно и бесшумно рама была снята с петель и поставлена на траву. Никто не выглянул из соседних окон. Постояльцы в этом заведении были редкостью. Если бы не вывеска ресторана, можно было решить, что здесь никто не живет. Оскар влез в окно. На кровати валялась одежда из гардероба бабушки Серафимы. Он нашел на столе объедки шоколадного торта, таракана, сдохшего от голода в микроволновке, которой не пользовались со дня заселения. Он вдохнул запах не стираного белья и решил не ставить раму на место, пока помещение не проветрится. Тумбочка у кровати была доверху набита мелкими купюрами, смятыми и скрученными, как конфетные фантики. Под подушкой лежала недоеденная коробка трюфелей, которую одна девица, очевидно, прятала от другой. В тесной душевой не нашлось ни шампуня, ни мыла. Этот участок квартиры использовался постоялицами реже, чем микроволновая печь.

– Устроим засаду? – спросил Фред. – Или подъедем на площадь, где она концерты дает? – Фред оставил в холодильнике пиво и ужаснулся количеству шоколадок и леденцов, припрятанных там. Лакомства валялись комом, прилипшие к тряпкам, присохшие к грязным носкам. Вероятно, Элис путала холодильник со стиральной машиной. Тут же Фред нашел вызывающе вульгарный парик, покрашенный губной помадой. – Вот дерьмо! – сказал он. – Даже Татьяна не доводит дом до такого свинарника. Здесь вообще-то дежурит кто-нибудь по номерам? Поедем в город, пока я не поругался с прислугой, поищем там твою Эльзу.

В этот раз Фред безошибочно вышел на цель. На главной площади городка, напротив гостиницы, работал фонтан. У фонтана стояла толпа зевак, опоясанных чехлами фотоаппаратов и камер. Щелкали вспышки, жидкие всплески аплодисментов наводили на мысль, что на бордюре фонтана творится зрелище. Приятели услышали звуки дудки издалека. Это была жуткая музыка, от которой холод пробирал до костей. Низкая, тягучая, похожая на утробное урчание дракона, пообедавшего человеческим мясом. Вибрация шла по камню брусчатки и достигала позвоночного нерва раньше, чем уха.

Оскар протиснулся сквозь толпу. У парапета действительно стоял гуманоид, застывший в позе витринного манекена, точь-в-точь, как завалившаяся на бок голая кукла в новом офисе Даниеля. Гуманоид в точности передал ее нелепую позу с раскинутыми руками. В таких деталях, что Оскар не сразу узнал знакомую глазастую рожицу. У гуманоида дернулось веко и пальчик на правой руке, но никто из зрителей не заметил.

– Браво! – сказал Оскар, хлопнул в ладоши и музыка прекратилась. Он заметил на тротуаре девушку с длинными волосами. Дудка выпала из ее губ. Испуганные глаза показались из-под козырька бейсболки. – Гутен морген, – поздоровался с девушкой Оскар. – Все, красота моя, концерт окончен! На поклон и за кулисы шагом марш!

– Ой, – сказала Элис и исчезла.

Оскар глазом моргнуть не успел, как девица шустрой змейкой проползла под ногами зевак, а когда он, расталкивая публику, пустился за ней, беглянки и след простыл. У фонтана осталась стоять «кукла пришельца» в причудливой позе. У куклы еще раз дернулось веко. Публика, наслушавшись космической музыки, с интересом наблюдала за Оскаром. Все хотели узнать, как будут развиваться события.

– Гутен морген и тебе, красота моя неземная, – обратился Оскар к пришельцу и глаза гуманоида остекленели от ужаса. На Ниночке было напялено платье в горошек, в котором молодая Серафима ходила в клуб на колхозные танцы под баян строить глазки лесорубам и трактористам. Все как положено: рукавчик фонариком, поясок на пуговке, строгий лиф, идиотски напяленный на плоский торс «манекена». С тех пор платьице Серафимы хорошо потерлось, и было ушито по всем фронтам. Хватило даже выкроить косыночку, которая скрывала лысину новой хозяйки. Ниночка застыла на камнях босиком. Оскару казалось, что внутри пришельца все дрожит и звенит от страха. От этого звона, как от космической музыки, вибрация шла по телу. – Ну? – спросил он пришельца. – Обниматься будем или так поздороваемся? Может, поцелуемся по поводу встречи? – Стеклянные глаза гуманоида выпучились, но ни один мускул не дрогнул на бледном личике. Только вдруг толпа ахнула и отпрянула. Ниночкина рука согнулась в локте и полезла в карман платьица. Народ загудел. Впечатлительные граждане кинулись убегать. Сообразительные – защелкали вспышками фотоаппаратов. Гуманоид вынул из кармашка бархатную коробочку, протянул ее Оскару и умоляюще поглядел в глаза.

– Джентльмены денег не берут. Была у меня иллюзия, что ты одумаешься и поумнеешь. Исчезла иллюзия. Что с тобой сделать, чтоб до тебя дошло? Скажи мне, существо лупоглазое, как мне уговорить тебя убраться домой по-хорошему? Уж очень не хочется с тобой по-плохому. В глубине души я все-таки человек гуманный, но ты не оставляешь мне выбора. Понимаешь, ты, дура, что человек, лишенный выбора, может впасть в крайность! – рассердился Оскар и слегка приподнял пришельца за воротничок. Толпа загудела больше прежнего. Вспышки погасли. От зрителей осталось несколько сумасбродных авантюристов, отступивших от места события на безопасное расстояние. Гуманоид продолжал стоять неподвижно, с протянутой коробочкой в руке. Оскар продолжал воспитывать гуманоида. Когда он огляделся, народу на площади не было вовсе. Все попрятались за клумбы и за скамейки. Исчез даже Фред.

– Идем, – сказал молодой человек, но Ниночка спрятала коробку в карман и снова застыла в позе.

Оскар не стал дожидаться понимания от сестры по разуму, взял ее на руки и понес. За каждой колонной, за каждым прилавком, закрытым на ночь, за каждым деревом и кустом сидело по кучке туристов, провожающих его настороженным взглядом.

– Куда ты это?.. – спросил Фред, неизвестно откуда возникший у Оскара за спиной. – Ты это понес мне в машину? Зачем? Эй, Оскар… Брось. Не трогай. Мало ли, может на них зараза…

– Помоги открыть дверь, – попросил товарища Оскар.

– Может, лучше в багажник?

– Делай, что говорят.

– Оскар… – Фред отступил на шаг, распахивая заднюю дверь салона. – Оно что, в самом деле, живое? Или там встроенный механизм?

Физик с усмешкой взглянул на Фреда. Ниночка тоже повернула голову в сторону хозяина машины. Фред шарахнулся в сторону. Ему стало неловко за свое поведение, но ноги молодого здорового мужика окаменели от страха. Следом за ногами окаменели и руки.

– Давай ключи, – предложил Оскар. – Я отвезу ее, потом вернусь за тобой.

– Погоди… – попросил напуганный человек, преодолевая приступ удушья. – Я отойду на минутку, покурю, о-кей? Подождешь? Ничего? Только одну минутку…

– Садись, я поведу. По дороге покуришь.

– Можешь это чем-то прикрыть? Что-то… хреново мне, понимаешь? И не держи это в руках, отпусти, я прошу тебя, положи ее на сидение!

– Садись в машину, Фред. Доедем до гостиницы, и я положу «это» в шкаф, о-кей?

Фред немедленно заполнил салон дымовой завесой и Оскар, который и так не очень помнил дорогу, совсем потерял ориентир.

– Я это… – нервничал Фред, – сейчас пройдет. Бывает. Черт, как неудобно! Никогда не думал, что окажусь ксенофобом. С детства с неграми дружил – все нормально, а тут…

– И тут все нормально, – успокаивал его Оскар. – Где повернуть?

– Все дороги ведут к шоссе. Добавь газу. Ой… как неудобно получилось… вот дерьмо!

– Перестань. С каждым бывает.

– Ты тоже обалдел, когда увидел это впервые?..

– Фред…

– Что?

– Ты достал. Смотри, правильно еду или нет?

– А, черт его знает! Лучше ты мне скажи, они как? Не опасны для человека?

– В каком смысле?

– В смысле агрессии. Не знаешь, чего от них ожидать.

– Ты же фотографировался с ней в обнимку.

– Но я же думал, муляж! – воскликнул Фред. Он набрался храбрости обернуться. Внимательные, крупные Ниночкины глаза встретили его настороженно. – Вот, бред! – Фред полез за второй сигаретой. – Откуда я знаю, живые они или нет. Мне сказали выложить стольник. Мы с ребятами скинулись и выложили стольник твоей Элис. А она? Девчонка – человек? Или кто?

– Или кто… – улыбнулся Оскар. – А я кто, по-твоему? Мы все с одной планеты сюда прилетели. – Бледная физиономия Фреда стала почти прозрачной. – Шучу я, шучу, – рассмеялся Оскар, но его товарищ надолго умолк. Оскар опасался, что он кинется прочь из машины при первой же остановке, но Фред надежно взял себя в руки, стойко держался до гостиницы и лишь, выходя из автомобиля, косо посмотрел на товарища. – Ты больше так не шути, – сказал он. – Я таких шуток не понимаю.

– Возвращайся домой, – сказал Оскар, отдавая ключи.

– Куда?

– Куда хочешь.

– А ты?

– Не волнуйся. За нами прилетит тарелка.

– Пошел ты!.. – обиделся Фред. Сел в машину и дал по газам. Оскар только успел засунуть пришельца в окно, как машина, описав круг, вернулась в исходную точку. – Я тебя подожду на стоянке, ладно?

– Купи мочалку и мыло.

– Какую мочалку и мыло?

– Любую, какие найдешь, – ответил Оскар и задернул штору.

Машина умчалась. Оскар включил свет в душевой, отвернул кран и удивился, что в убогом мотеле есть горячая вода. Не то, чтоб слишком горячая, еле-еле теплая, но вполне приемлемая для инопланетного организма.

– Иди сюда, – приказал он Ниночке, и та подчинилась, как некогда подчинялась бабушке Серафиме, которая грела на печке тазы с водой, и ставила ее в детскую ванночку за кухонной занавеской.

Бедная женщина так и не сделала в доме душ, а водопроводом пользовалась только для поливки участка. Она считала, что водопроводной водой нормальному человеку мыться вредно и приучила к этой мысли девиц.

– Снимай наряд, становись под душ. Я тебя такую грязнулю в машине не повезу. – Ниночка сняла платье и встала под душ. Оскар разыскал полотенце, не тронутое со дня заселения, и повесил на двери.

– Эй, Оскар! – услышал он. Фред выложил на подоконник кусочек мыла. – Мочалки не будет. Магазин закрыт. А это я у соседки выпросил. Подойдет?

– Подойдет.

Оскар вернулся к гуманоиду, стоящему под струей воды, и взял косынку вместо мочалки.

– Вот же свинья, – приговаривал он, намыливая худенькое серое тельце. – Надо же быть такой хрюшкой. Ты хоть раз принимала душ, с тех пор как сбежала с яхты? Самой не противно? Воняет, как стадо бомжей. Что, воды в номере нет? Или не догадаться было? Машину Фреда после тебя не проветрить. Новая машина была, между прочим.

– Эй, Оскар, – Фред проник в комнату и осторожно заглянул в душевую. – Там вернулась девочка эта… Эльза. Сидит на ступеньках. Кажется, ключ потеряла.

– Тащи сюда. Еще одна бомжиха…

– Ее ты тоже мыть будешь?

– А что прикажешь делать? Задохнуться от вони? Той я еще и вшей травить буду. Тащи.

– Ну, я ей, конечно, скажу, только она не понимает ни по-английски, ни по-французски. Ты ей по-русски скажи.

– Бери за гриву и веди сюда, – сказал Оскар Фреду. – Боже, какой политес! Не люди, а княжеские отпрыски! – он закатал рукава, обвязался полотенцем, чтоб не промокнуть и захлопнул дверь душевой перед носом у Фреда.

Искупав гуманоида, Оскар завернул его в полотенце и отнес на кровать. Ни Фреда, ни Элис не было видно. Он вылез в окно, обошел постройку и застал на крылечке обоих. Фред что-то объяснял девице по-французски. Элис не стремилась в душ, но с удовольствием слушала Фреда. Слушала, словно понимала, даже кивала головой. Без лишних предисловий Оскар взял Элис за руку и повел мыться.

– Еще одна вшивая свинья, – ворчал он. – Как не стыдно? Девица все-таки! Сама помоешься или мне… оказать тебе банную услугу?

Фред с хитрой улыбкой последовал за ними и притаился в комнате. Он присел на кровать и только представлял себе, что творится за стенкою душа. Оттуда доносились визги и плеск воды, то Оскар ругал девицу на непонятном русском, то девица пищала что-то в ответ. Фред сам не заметил, как фантазия разыгралась. Он уже успокоился и улыбался сам себе, сидя в темноте на кровати. Процедура затягивалась. Воображение рисовало пикантные сцены. Раздираемый любопытством Фред встал на кровати, чтоб заглянуть в запотевшее окошко под потолком, но наступил на что-то живое. Что-то шевельнулось под ним, зашипело. В темноте мелькнули огромные очи пришельца. От испуга Фред взвился торпедой под потолок, заметался по комнате, выбросился в окно и в мгновение ока скрылся за поворотом.

Когда Оскар выглянул во двор, его товарищ уже был пьян. Он сидел посреди газона, курил одну за другой, шеренга пустых пивных банок стояла почетным караулом.

– Оскар… – сказал пьяный Фред, завидев человека в окне. – Либо ты ее заверни в одеяло, либо я поеду в багажнике. В любом случае, за рулем будешь ты, о-кей?

– Страх человеческий не взрослеет вместе с тобой, Человек, – сказал Валех. – С рождения и до смерти ты боишься одной и той же «бабы-яги». Сначала из темного чулана на тебя глядит домовая нечисть. Потом пришелец рассматривает из иллюминатора корабля. Почему каждый раз, Человек, когда тебе страшно, приходит кто-то из тьмы, почему ты не хочешь понять, что тебя уничтожит то же, что породило: необъятная Вселенная внутри тебя, в которой ты счастливо жил и не думал о том, что будет.

– Человек боится всего, что вторгается на территорию его Вселенной. Боится потому, что не знает ее границ.

– Твоя Вселенная пуста, Человек. Это черная дыра, которая всасывает в себя пустоту. Надутая, холодная пропасть, которой нечего терять, кроме страха.

– Тогда откуда, мой Ангел, во Вселенной, которой нечего терять, поселяется страх?

– От жадности твоей, Человек, не желающий поделиться Вселенной с братом по разуму.

– Ты полагаешь, что Человеку жаль поделиться страхом? Тогда откуда, Ангел мой, в этой пустой, набитой страхом Вселенной, берется жадность?

– От обреченности твоей берется. Больше всех пороков человеческих, известных мне до сих пор, тебя гложет обида за собственное невежество, за то, что Творец, создавая мир, забыл поделиться с тобою планом. Неизбежная предопределенность сущего преследует тебя с момента влета во Вселенную, присвоенную тобою по праву рождения, и до момента вылета из нее.

– Все ты знаешь о Человеке, мой Ангел. Как никто ты проник в его тайны. Ты осведомлен о нас больше самого Творца, но не перестаешь задавать мне вопросы, потому что не понимаешь: почему же мы, жадные, запуганные и обреченные, иногда так сильно тебя удивляем.

– Удиви меня еще раз, Человек. Если знаешь больше меня, удиви своими познаниями.

– Ни боже упаси, мой Ангел! Человеческое племя знает так мало, что до сих пор живет в сказке. Для нас жизнь – это партия в дурака с Господом Богом, где все время меняют козыри. Ангелы – персонажи выдуманного мира, соседи бабы-яги, которые помогают Человеку даже тогда, когда несут его в пропасть. Для нас постижение истин – рулетка, где ставка равняется жизни, поскольку меньшего Человек не имеет, а большего ему не положено. Для нас неизбежность – абстракция восприятия после пары-тройки выпитых рюмок, не больше того. Для Человека даже собственный страх – повод пощекотать себе нервы, потому что опасность подстерегает его всегда. С одинаковым нетерпением страх глядят на нас из космоса и из темных чуланов. Человек о реальном мире знает так мало, что сам от себя не в восторге. Но ты, Ангел, могучий и просвещенный, не знаешь о человеческой жизни главного: страх и пустота это далеко не все, чем жив Человек. Это все, что ты, мой Ангел, можешь знать о человеческой жизни.

– …Конечно же, мне известно о крепости! – воскликнул Некрасов и удивился смущению Натана Валерьяновича. – Почему вы сразу меня не спросили? Никакая это не секретная информация, разве что немного специфическая. Я расскажу, если нужно, потому что в вашей «Истории Мира» такой информации не найдется. Информация о Белых Орденах… не то, чтобы засекречена. Она стоит в стороне от истории.

– Как же, в стороне от истории? – удивился Боровский. – Разве что-нибудь в этом мире может стоять от истории в стороне?

– Видите ли, уважаемый профессор, Белые Ордена не то чтобы могут. Они, в принципе, ни к какой истории не относятся. Здесь, на Земле, было несколько развитых и влиятельных человеческих цивилизаций… – сказал Сава и дал Натану время осмыслить, но Боровский давно догадывался о чем-то похожем. – От них не осталось даже истории. То есть нам, ныне живущим, не положено эту историю знать. У вашего ученика возникли проблемы с фортом?

– С чего вы взяли?

– Просто предположил.

– Ведете за ним наблюдение?

– Мы? Что вы! Мы не имеем такого права, а с некоторых пор и возможности не имеем.

– Только не уверяйте меня, что Оскар не интересен вашей организации.

– Очень интересен, очень… – не стал лукавить Некрасов. – Интересен так сильно, что мы готовы на любые условия.

– Так почему же вы ведете переговоры со мной, а не с ним?

– Тут дело совершенно не в его отношениях с фортом.

– Тогда в чем?

– В том… – смутился Савелий. – Видите ли, дело все в том, что господин Шутов… Что мы опоздали и теперь вся надежда на вас, Натан Валерьянович, потому что вы – последнее звено, которое может связать организацию с ним.

– Значит, в форт он все-таки влез, – вздохнул профессор. – Ни звонка, ни сообщения. Так я и знал, что он там.

– Это навряд ли.

– Вы предполагаете или можете утверждать?

– Никакой пользы от господина Шутова форту не может быть. Даже если он попал туда каким-нибудь образом, значит, скоро вернется. Можете совершенно не беспокоиться.

– Хорошие специалисты в его области нужны не только вам.

– Совершенно так, только люди, создавшие крепость Белого Ордена, разбирались в физике времени не хуже вашего ученика. Их цивилизация, не в пример нашей, значительно дальше зашла в технологиях и, прежде чем была уничтожена, отладила дольмены до совершенства. Даже если на планете не останется ни одной живой твари, башни Ордена будут стоять там, где поставлены. Дело в том, – успокоил Некрасов профессора, – что хозяева крепости никакого отношения к нашей с вами реальности не имеют. Они занимаются своими делами. Большей частью отдыхают от жизни. И, поверьте, приглашают в гости не самых последних людей в обществе. Подчас, исторических персон, потому что развлечения, которые может предложить форт, никто в этом мире не предложит. У Ордена колоссальные средства и такие же немереные возможности. Да только все это не про нашу честь.

– Для кого же люди строили эти вечные башни?

– Хотите спросить, от кого получили заказ? Не знаю. Тогда мир был другим. В том мире жили другие расы, которые ставили перед собой задачи, никак не похожие на те, что стоят перед нами.

– Тогда скажите, Савелий, как можно вернуть человека, которого нанял форт?

– Вашего ученика нанял форт? – испугался Савелий. Его лицо побелело от ужаса, капли пота выступили на лбу.

– Разве я сказал про ученика?

– У вас действительно проблемы с Орденом… – подтвердил свою догадку Некрасов и вздохнул с облегчением. – Никак, Натан Валерьянович! Ждите и надейтесь, что этот человек сам вернется. Хотя бы потому, что в крепости никто никого силой не держит.

– Едва ли вернется…

– Я не специалист по Ордену. Что касается организации, которую мне доверено представлять, то мы вообще стараемся не иметь с ними дело. Мне известно одно: бесконтрольный контакт с дольменом порочен. Человек, который знает все о своей земной жизни, считается мертвецом. Иногда мертвецы, не нашедшие покоя, восстают из могил. Иногда из крепости возвращаются мертвецы. Но в нашем скудном, зависимом мире им трудно найти утешение. Человек, попавший в крепость, перестает быть человеком. О ком вы хлопочете?

– Речь идет об очень дорогом для нас человеке…

– Тем более, вы должны его пощадить.

– …и очень нужном нам человеке.

– Вот тут я вам ничем помочь не могу, потому что боюсь навредить. Скорее ваш ученик справится с этой задачей.

– Этого-то я и боюсь, – признался Боровский. – Именно того, что однажды он справится.

– Однажды будет война, дорогой мой Натан Валерьянович. Такая заварушка, что Орден Белого Огня может остаться последним местом пригодным для обитания на нашей планете. Это шлюпка тонущего авианосца для тех, кто все проиграл, но не потерял рассудок. Просить об услуге Орден – все равно, что продавать душу. На эту крайность идут, когда нечего терять. Или от большого невежества. А душа… может статься, это последнее, что победители нам дадут унести с собой с поля битвы.

– После наших бесед у меня складывается одно странное предположение, – признался Натан, – что нынешняя цивилизация… Какая по счету, вы говорили? Впрочем, неважно. Создана для какой-то суперидеи. Если верить всему, что вы говорили, мы, ныне живущие, расходный материал для какого-то нового человечества, которое зачем-то сюда придет и для чего-то продолжит жизнь.

– Именно то человечество, которое мы создадим. Мы его сделаем, а вы нам поможете. Это будет человек свободный и независимый от суперидей. И, в первую очередь, независимый от самого себя.

– Я опять не очень вас понимаю.

– Потому что давно поглядываете на часы. У сына кончается тренировка? Вы должны куда-то с ним ехать?

– У нас еще тренажерный зал и урок английского языка, который мы не хотим учить. А также мы не занимались математикой, потому что вчера устали на тренировке. Ох, Савелий, даже не спрашивайте меня про сына!

– Юноша делает успехи?

– Скромные успехи, уверяю вас. Очень скромные.

– Все молодые люди одинаково скромны успехами в глазах отцов и наставников. Могу я вас подвезти?

– Вероятно, нам скоро придется уехать в Европу. Вернемся ли мы и когда вернемся, уверенно сказать не могу.

– Не беда, – улыбнулся Некрасов. – Мне тоже, знаете ли, частенько приходится путешествовать. Встретимся, где прикажете. Если вы ничего не имеете против встреч. Честно скажу, Натан Валерьянович, мне будет не хватать общения с вами.

Весь день Натан Валерьянович обдумывал ситуацию. Он обдумывал ее, сидя на трибунах бассейна, где тренировались молодые спортсмены; думал в сквере у тренажерного зала, прикрывшись газетой. Думал за столиком кафе. Даже составляя диету молодого теннисиста в соответствии со специальной литературой, профессор не переставал анализировать ситуацию. Когда настал вечер, решение было принято окончательно и безальтернативно. Натан Валерьянович объявил компании о переезде в Россию, но поддержки не встретил. Юля сделала вид, что ее это никак не касается. Эрнест надел наушники и увеличил громкость.

Непривыкший пасовать перед трудностями, Натан взял телефон и решил заручиться поддержкой Розалии Львовны, но наткнулся на стену непонимания.

Из разговора профессор узнал, что Левушка – удивительный мальчик. Бегает, говорит на трех языках, проявляет незаурядные способности и уже умеет складывать трехзначные числа в столбик. От Левушки без ума вся родня. Определенно, в семье растет вундеркинд, но это наблюдают все, кроме родного отца, который занимается непонятно чем, непонятно где и неизвестно зачем, в то время как должен приехать домой и сдать кровь. Мальчик опять болеет, и теперь его лечит крупный специалист по дурацким детским болезням, который считает, что переливание крови – оптимальный метод. Натан узнал о том, что кровь матери ребенку не подошла. И пятеро сестер имели материнский тип крови. Вывод напрашивался сам собой: мальчик не просто пошел в отца, но и унаследовал кровь с какой-то редкостной аномалией. Левушка сам взял трубку и рассказал папе, что чувствует себя не так уж плохо, что последний раз проходил обследование в больнице, где работал дедушка, и вместо запланированного месяца его продержали неделю. Натан согласился с супругой, что мальчик развивается быстро, требует серьезного к себе отношения, а значит должен… Просто обязан учиться в хорошей школе. С этим утверждением Розалия Львовна немедленно согласилась, но вопрос, где «хорошая школа» должна находиться, имел два ответа. Тут перемирие с супругой уступило место новой кровопролитной войне.

– Никакой России! – отрезала Розалия. – У нас прекрасная школа!

– Знаю ваши прекрасные школы! – возразил Натан. – Ничему полезному там не учат. Сравни Машины тетрадки за первый класс с московскими первоклассниками. Там уже пишут слова и предложения, а вы чем занимаетесь на уроках? У Маши в тетрадках одни цветочки да бабочки. Они на уроках песни поют и хлопают в ладоши!

– Натик, ты не прав!

– Для песен и танцев есть кружки, а в школу дети ходят за знаниями. Я не хочу, чтобы мальчику морочили голову. Мой сын будет учиться, как положено. Он получит образование, которое я понимаю и которое считаю необходимым. Хватит мне одного неуча и лоботряса!

– А кто будет Левушку в Москве лечить? Что ты будешь делать, Натик, когда мальчику опять станет плохо?

– В Москве достаточно прекрасных врачей!

– Да, да, да! – злилась Розалия Львовна. – Только все они разводят руками.

– Роза, ты не права! В Израиле тоже не понимают, чем он болен.

– В Израиле его не отказываются лечить! – парировала супруга. – И лечат! И тебе, Натик, тоже пора лечь на обследование. У тебя очень уставший голос.

Розалия Львовна привела длинный перечень аргументов, и Натан махнул рукой на супругу. Он махнул рукой на Эрнеста, который слушал музыку, вместо того, чтобы заниматься. В отличие от Левушки Боровского, которого невозможно было оттащить от учебников, в лохматой голове крошки-графа не наблюдалось даже приблизительно любопытства к наукам. Как Натан не бился над его образованием, как ни убеждал в необходимости, лоботряс жил своей жизнью от тренировки до тренировки.

Последние надежды Натан возлагал на обстоятельный разговор с Юлей, но и тут его поджидало разочарование.

– Нет, – ответила девушка. – Я не поеду в Россию! Натан Валерьянович, вы обещали мне помочь, когда начнется курс квантовой физики. Без вас я не справлюсь.

– Ты будешь учиться в России. Оскар вернется, и сам поможет тебе.

– Оскар не будет со мной возиться! – сказала Юля. – Только вы умеете так объяснять, что я понимаю. Пожалуйста, не уезжайте!

– Мы будем жить все вместе в Академгородке. И вместе будем тебе помогать. Может быть, я сам буду читать курс у вас на факультете. Сейчас всё переносят из центра в филиалы, поближе к студенческим общежитиям. Все твои однокурсники будут поблизости, будут ходить к тебе в гости, будем устраивать семейные вечера…

– Не хочу, Натан Валерьянович. Я боюсь возвращаться в Россию.

– С какой это стати русские люди стали бояться России? – возмутился Натан. – Что за мода такая? Разбаловало вас житье заграничное.

– Я не хочу жить в доме, где прострелили соседу глаз.

– А чем же плохо на даче? Будешь ездить на занятия на машине.

– А если Мира вернется, а в Майами нет никого?

– Мирослава не растеряется. Будем нужны – найдет. За нее не волнуйся.

– Это не мы ей, это она нам нужна, – напомнила Юля и указала на графа, который во время ругани ни разу не снял наушники. – А крошка? Мира хотела, чтобы он остался в Америке.

– Мира хотела, чтобы он жил с нами, он и будет жить с нами, только дома, в России. Надо попросить Савелия, чтобы сделал ему российский паспорт. Хоть какие-нибудь документы, чтобы пустили в самолет. У него только и есть, что фальшивая метрика да медицинские справки. Сначала мы недельку-другую погостим в Израиле. Розалия Львовна очень тебя приглашала…

– Поезжайте один, – предложила Юля. – Все равно надо ехать, если Левушке нужна ваша кровь. И семью проведать нужно. Поезжайте и возвращайтесь. Мы как-нибудь две недели переживем.

– Я не поеду, – напомнил Эрнест. – У меня тренировки.

– Куда это ты не поедешь? – удивился Натан.

– Никуда.

– Не может быть и речи о том, чтобы оставить тебя здесь с Юлей, Эрнест! Что еще за капризы? О чем мы с тобой договаривались?

– Что пойду в посольство, и буду корчить из себя послушного еврейского мальчика, пока не выдадут паспорт, – вспомнил крошка.

– У тебя будет Российский паспорт.

– Хорошо, буду корчить из себя послушного русского мальчика. Но уезжать из Америки я не обещал.

Эрнест сделал музыку в наушниках громче и уставился в потолок.

– Как я оставлю вас здесь одних? – вздохнул Натан и достал из кармана таблетку.

– Не одних, а вдвоем, – уточнила Юля.

– Как ты с ним справишься? Совершенно запущенный в педагогическом смысле ребенок. Был бы маленький – было бы легче. А теперь… вымахал за два дня. Не поймешь, чего от него ожидать…

– В Монако он уже не сбежит, мы с Оскаром обо всем договорились. Да и зачем? Сейчас он попадет в старшую группу, ему такие нагрузки зададут… Еще неизвестно, на каком уровне заиграет. Маленьким был – получалось ловко, а сейчас? Натан Валерьянович, я поговорю с тренером. Они его вымотают за день так, что малыш придет домой и встать с кровати не сможет. А вам ехать надо, – настаивала Юля. – Они же не привезут сюда Лео. Розалия Львовна сказала, что нигде в другом месте его не берутся лечить. Вам надо съездить хотя бы для того, чтобы сдать кровь.

– Поедем все! – решил Натан. – Только так и никаким другим образом. Мы все поедем в Россию, а перед этим погостим в Тель-Авиве.

– Я не могу.

– Юля! Я ведь тоже с ним не справлюсь один.

– Натан Валерьянович, я не могу вернуться в Россию.

– Но почему?

– Моя мама… – прошептала Юля и слезы покатились из глаз.

– Ну, хорошо, – согласился Натан. – Хорошо. Прости меня, девочка.

– Если б не она, я бы ни за что не сбежала в Америку. А теперь ни за что не вернусь. Поезжайте в Израиль и ложитесь на обследование, потому что… Если с вашим здоровьем что-нибудь случится… Оскар уже не вернется. Я останусь совсем одна.

– Как это он не вернется? Что за глупости?

– Даже если вернется, все равно я останусь одна! Поезжайте, дядя Натан, – умоляла девушка, – а я договорюсь с Некрасовым, чтобы дал телохранителей присмотреть за крошкой, если он будет буйствовать. Мы справимся. Всех друидов привлечем, если надо, а еще лучше, если к его воспитанию немного приобщится родной отец.