Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 136 (всего у книги 152 страниц)

Глава 8

Съехав на обочину, Юля достала телефон и еще раз прочла сообщение. «Нужен надежный человек с машиной… дата… время…» Девушка остановилась у столбика, указывающего назначенный километр. У сообщения не было подписи и обратного адреса, «…но кто же еще? – спрашивала себя Юля. – Кто, кроме Мирославы, может свалиться из космоса мне на голову?» Девушка решила для себя твердо: ждать несмотря ни на что и дождаться любой ценой. Даже если придется поселиться здесь. Ждать ровно столько, сколько потребуют обстоятельства, потому что сидеть в машине на пустой дороге с надеждой в душе приятнее, чем безнадежный бардак на даче Боровских.

К назначенному сроку девушка не на шутку разволновалась и не узнала фигуру, бредущую по обочине. Не узнала, но из машины выскочила и побежала навстречу.

– Боже мой… – прошептала она. – Боже мой, как хорошо, что вы здесь!

Юля совершенно не собиралась плакать. Она собиралась задавать вопросы. В ее голове назрел список тем, которые следовало обсудить, но стоило подругам обняться, как слезы смыли все планы. Девушка стала приходить в себя, когда Мирослава усадила ее в машину и вытерла салфеткой сопливый нос.

– Все живы? – спросила она.

– Все, – кивнула Юля.

– Все здоровы?

– Я так боялась, что это не вы, а кто-то другой прислал эсэмэску, – призналась она. – Я так испугалась, когда не узнала вас сразу…

– Юлька, – улыбнулась графиня, – мне нужна твоя помощь, но в таком состоянии я с тобой в Москву не поеду.

– Вам? Я думала, нам нужна ваша… Разве Георгий не передал мое сообщение? Разве вы не заедете к нам на дачу?

– Что случилось? Крошка у вас?

– Конечно, и он вас ждет. Он как будто знал. Постоянно крал у меня телефон и проверял сообщения. Я ничего не сказала. Мира, я уехала рано утром, никто не видел. И одолжила у Алисы машину, чтобы меня не нашли.

– Как вам малыш? Хороший мальчик, правда?

– Он просто прелесть, – подтвердила Юля. – Мы нарадоваться не можем. Мира…

– Нет, не поеду, – решила графиня. – Увижу его – раскисну, а у меня еще много дел.

– Мира, нет! Вам надо заехать. Дело в том что… – девушка опять едва не расплакалась, – не хотела вам сама говорить… пусть бы лучше они вам сказали…

– Юля, в чем дело?

– У меня бы язык не повернулся, но… наверно, заехать придется. Хотя бы на день. Хотя бы только сдать кровь.

– Кровь?

– Да, приехала Розалия, – Юля испытующе посмотрела в глаза графине, но не нашла понимания. – Она собирается вас порвать на куски, но если вы согласитесь сдать кровь…

– Розалия будет запивать куски моей кровью?

– Напрасно вы так. Все очень, очень серьезно. Там такие дела… просто кино индийское.

– Кончай плести кружева! Излагай суть, – приказала графиня.

– Сейчас, – Юля от смущения покраснела. Слова застряли в горле, – дело в том… Одним словом, Розалия нам сказала, что вы… В общем, мы, конечно понимаем, что все это глупости и быть такого не может… Но будет лучше, если вы сдадите немного крови на анализ. Скорей всего больше ничего не понадобится.

– Юля… не щади меня!

– В общем, такое дело… – девушка взяла себя в руки, – Лео нужно регулярно переливать кровь, иначе дело кончится плохо. Кровь Натана Валерьяновича не подходит.

– А я тут причем?

– Розалия считает, что вы – его настоящая мать.

– Я?! – воскликнула Мирослава.

– Но она в этом просто уверена. Она знает, что вы жили на даче и общались с Натаном Валерьяновичем. Она нам по секрету сказала, что развод затеяла для того, чтобы дать ему шанс на наследника, когда появились вы. Бедная женщина, как ни старалась, получались одни только дочки.

– Я? Левкина мать? – не верила Мира. – Розалия тронулась на почве ревности. Из-за чего? Из-за того, что я ночевала на даче… она подала на развод? И мне никто не сказал?!

– Мы, конечно, понимаем, что между вами не было ничего…

– А Натасик? Он-то что говорит?

– О!!! Натан Валерьянович очень зол! Мира, я в жизни не слышала, чтобы он так сильно кричал. И на кого? На Розалию Львовну! «Ты, женщина! Мать моих детей! Как ты могла подумать такое… про Мирославу? Как тебе пришло в голову?» Он считает вас эталоном непорочности. «Где были мои глаза, когда я женился на этой женщине!» Боже, как они ругаются!

Графиня расхохоталась, а Юля залилась краской.

– Если б вы видели, что творится на даче. Я Натана сроду таким злющим не видела. Даже Розалия притихла. Только они нет-нет, да и поругаются снова. Вчера, например… прямо на веранде сцепились, думали, мы не слышим. Сначала Эрнест их пошел разнимать. Потом Алиса с Сонечкой из Москвы вернулись, тоже стали растаскивать родителей. Сонечка в этом году школу заканчивает, будет поступать в университет, как иностранка… Мира! Они забыли обо всех своих детях. Не спят, не едят, ругаются дни напролет. Только когда охрипнут, делают перерыв. Все доказывают что-то друг другу. А что доказывать? Только вам известно, как было на самом деле. Напрасно смеетесь. Теперь надо искать человека, который будет донором мальчика. Но пока вы не сдадите анализ, Розалия от вас не отцепится.

– Левка не болен. У него дехрональный резонанс. Нужно время от времени сбивать его с частоты.

– Мы все уже сделали в тайне от Розалии Львовны. Даже Алиса с Соней знают, что надо менять частоты, и как это делать, знают. Но как это объяснить разъяренной Розалии, не знает никто. Она слышать ничего не хочет. Оскар в первый же день сбил с частоты Лео. Ей даже не сказали. Мальчик чувствует себя более-менее. Но ведь сколько лет они мучили его медициной! Ведь они вернутся в Израиль, опять начнут мучить.

– Пусть Оскар сделает портативный прибор и отдаст Алисе.

– Розалия Львовна его выбросит на помойку. Один уже выбросила. Не верит женщина в физику. Верит только израильским докторам. Мира, вы не представляете, какой Лео умный мальчишка. Я дала ему книжку про архитектуру Москвы. Он стал ее читать и объяснять мне всякие термины, которых я даже не слышала. Пока родители ругались, он целую лекцию мне прочел. Потом я дала ему книжку про садоводство – он стал рассказывать про растения…

– И Оскар там?

– Да, – кивнула Юля. – Он приехал. Не надо на него за это сердиться. Вы мудрее, поэтому обязаны его простить. Он не переживет, если вы его не простите. Конечно, он объяснит свое поведение, конечно, извинится. Но вы… Оскар такой человек, на которого нельзя обижаться ни в коем случае. Я сама обижалась, пока не поняла. Кого-нибудь другого на его месте – видеть бы больше не пожелала. А с ним – не могу. Да, он выкинул свинский номер, никто его не оправдывает, но если вы не простите…

– Ладно, – согласилась графиня, – если Розалии станет легче оттого, что она выпьет ведро моей крови… Но я это делаю только ради Натана! Пока эта женщина… «мать его детей», не загнала мужика в могилу.

– Спасибо! – с облегчением вздохнула Юля. – Вы сами ей объясните, мы даже подслушивать не будем, а потом – я и надежная машина в полном вашем распоряжении. – Юля схватилась за руль и бодро помчалась в направлении дачи. – Они просто умрут от счастья, когда вас увидят, – обещала девушка, – особенно крошка Эрни.

– Надеюсь, он прилично себя ведет в присутствии Розалии?

– Что вы? Розалия от него без ума! Она считает вашего Эрнешку воплощением добродетели, и слушать не хочет, какой он отморозок и беспредельщик. Он бегает для нее в аптеку за лекарствами, чаи заваривает со всякими травками. Когда у Розалии неправильное давление, от кровати не отходит. Чего вы опять смеетесь? Чего я смешного сказала? – обиделась девушка. – Ваш Эрнешка подлизывается к несчастной женщине наглым образом.

– О, да! – согласилась графиня. – Подлизаться он может.

– Розалия видеть никого не хочет, кроме Эрни. Когда его нет, ей дурно. Когда он с ней, она в нирване. Эти двое созданы друг для друга. Хотите, я вам про него расскажу?

– Нет, – Мира перестала смеяться. – Скажи мне одно: он счастлив?

– Такие сложные задаете вопросы. Спросите у него. Мне самой интересно, что он скажет. Счастлив он или нет… Пусть расскажет, как привел в дом блондинку крашенную… лет за сорок. Правда, Натан Валерьянович ее сразу выгнал. Опять смеетесь? Сказал, что шалаве в его доме не место, и выгнал. А что? Мира, они с Оскаром вконец одурели от безнаказанности. У одного шалавы престарелые в большом почете, другой в Монако малолетнюю шалаву завел. Рыжую, как лисица. Надо бы ей косы повыдрать, да руки не доходят. Если б нашего алхимика не прижал интерпол, она бы его на себе женила. Такие умеют.

– Промышлял золотишком?

– А вы не читали? Конечно. Надо же было обеспечить карьеру нашей спортивной звезде.

– Играли?

– Играли. На неустойчивых частотах. Георгий Валентинович вам не рассказывал? Делали портал, успевали пройти два круга и уносили ноги, пока это все не превратилось в пустой дехрон.

– Почему на неустойчивых? – удивилась Мира. – Оська разучился пользоваться дольменом?

– Закрываются наши дольмены, – ответила Юля. – Ангелы переводят их в свой частотный режим. Даже Гид, который всегда ходил за Эрнестом, уже не появляется.

– Разве флоридский дольмен до сих пор не ваш?

– А откуда? Копинский от него отписался в пользу сына и сгинул. То, что мальчик погиб, теперь никого не волнует.

– Погоди! Разве крошка не рассказал про сына Копинского?

– Что про сына Копинского? – не поняла Юля.

– Молодец парень! Когда надо помолчать, он работает языком, как миксером, когда не надо, молчит. Так вы о нем до сих пор ничего не знаете?

– Чего не знаем? – с надеждой в сердце спросила Юля. – Вы что-нибудь нам расскажете?

– Вот это кино… – удивилась графиня. – Гораздо более индийское, чем ты думаешь. Дольмен надо брать! Немедленно! Срочно! Иначе к черту вся эта жизнь.

Никто не умер от счастья при виде графини. Больше всех событие впечатлило Эрнеста. Молодой человек вскрикнул, ринулся к гостье, но Розалия Львовна крепко вцепилась в его рукав и усадила рядом с собой на диван. По ее заплаканным глазам и хмурому виду Натана было ясно: скандал только что состоялся и, возможно, еще не исчерпан. Натан Валерьянович вообще не сразу заметил, что в доме гостья, но Юля усадила его рядом с Розалией и попросила набраться терпения. Только тогда профессор обратил внимание, что за персона пришла к нему в дом. Алиса спустилась из библиотеки и тоже была усажена.

– Никто не сдвинется с места, – сказала Юля, – пока Мирослава не расскажет все, что рассказала мне по дороге. Никто даже рта не откроет, пока не закончится рассказ. Это важно! – Специально для графини она принесла табурет из кухни и усадила напротив аудитории. – Замри, – она показала Эрнесту кулак. В двери появился Оскар, но не рискнул нарушить общее оцепенение.

– Уважаемая Розалия Львовна, – начала графиня рассказ. – Дорогая моя Розалия Львовна, если б ваш супруг, Натан Валерьянович, не был патологическим однолюбом, не вы сидели бы рядом с ним на диване, а аспирантки с третьим номером бюста. Сразу несколько штук. К сожалению, вы для мужа – единственная женщина на свете. К большому моему сожалению. Это первое…

Розалия окаменела, а Юля демонстративно встала рядом с графиней, чтобы хозяйка дома даже не замышляла кинуться на ее сиятельство.

– Мира! Что вы говорите? – возмутилась девушка. – Зачем? Потом будете издеваться над Розалией Львовной. Сейчас повторите то, что рассказали в машине. Пожалуйста. Вы обещали все рассказать.

– Сядь, – приказала графиня Юле. – Когда я позвонила Натану Валерьяновичу с просьбой приютить сироту, разве я не сказала, чей это ребенок? – спросила она Розалию. – Нет, не с того ребенка мы начали. Надо начать с того, что у вас, Розалия Львовна, родился мертвый младенец. Нет! Пожалуй, я начну еще раньше, – решила графиня. Алиса испуганно посмотрела на мать. Остекленевший взгляд Розалии Львовны не дрогнул. – Начну с того, что самолет, которым я летела сюда из Америки, посадили в Варшаве. Сначала нам обещали вылет через каждые два часа, потом у меня сел мобильник. Я осталась с новорожденным младенцем в здании аэропорта без всякой надежды когда-либо улететь в Москву, где меня встречал Натан Валерьянович. Дурацкая, между прочим, вышла история. Стоило отойти на минуту за памперсами, меня тут же обвинили, что оставила без присмотра ребенка, пригрозили отдать в полицию. Не могла же я объяснить, что оставила его на попечение Густава. Меня чуть не лишили родительских прав в аэропорту. Только две пожилые полячки нас пожалели, купили детское питание и объяснили, как им пользоваться, ну и… перепеленали его разок. Показали, как это делать.

– Мира, скажите же им… – умоляла Юля.

– Потерпи! Все терпят, и ты потерпи. Рассказываю по порядку. Рейс продолжали откладывать, я решила не искушать судьбу, взяла такси, примчалась к поезду. На следующий день я уже стояла на пороге этого дома со свертком в руках, и что я видела? Розалия Львовна, напомнить, что произошло? Понимаю, что это жестоко, но вспомнить придется. В тот день вы родили мертвого мальчика. Прямо здесь, на этом диване. Если я что-то путаю, поправьте меня. Впрочем, – обратилась Мира к бледной Алисе, я не утверждаю, что Розалия Львовна это помнит. На ее лице не было ничего, кроме изможденного ужаса. Я поняла, что случилось страшное, потому что скорая помощь выезжала отсюда мне навстречу. Ребенка пытались реанимировать, так?

Розалия Львовна кивнула, и слезы покатились из ее стеклянных глаз. Эрнест нежно обнял несчастную, и она зарыдала у него на плече.

– Плачьте, плачьте, – разрешила графиня, – я все расскажу сама. Натана Валерьяновича не было дома. Должно быть, он все еще встречал меня в аэропорту. Здесь была только врачиха, ну и Машка, запуганная до смерти, забилась под стол. Я ее заметила, когда уходила. Пардон, не подумала, что здесь ребенок… Мертвый младенец лежал на столе, завернутый в простыню. Маленький и холодный. Сначала я не поняла, что это ребенок. Я думала, гуся купили на ужин… Тогда же я рассказала про дите Копинского все, что должна была рассказать, но у Розалии Львовны был полный интеллектуальный паралич. Вы хоть что-нибудь помните из нашего разговора?

– Мира, расскажите, что вы сделали после, – настаивала Юля. – Всем расскажите.

– Я положила живого младенца на руки Розалии Львовне и убедилась, что Розалия Львовна соображает, что у нее на руках. Потом я взяла мертвого младенца, положила в сумку и попросила всех присутствующих как можно скорее забыть о том, что произошло. Забыть и больше никогда не вспоминать. Я забыла попросить вас обо всем рассказать Натану, потому что мне в голову не пришло… Розалия Львовна, слышите? Мне в голову не пришло, что вы столько лет будете скрывать от мужа… Мне казалось, что у вас более доверительные отношения. В этом я прокололась.

– Мира, рассказывайте… – изнывала от нетерпения Юля.

– Потом я пошла за лопатой, – продолжала графиня, – надо же было чем-то закопать покойничка, – Розалия прекратила рыдать, зажмурилась и замерла, уткнувшись в плечо Эрнеста. Молодой человек еще нежнее обнял страдалицу. Лопаты я, разумеется, не нашла, схватила столовую ложку только чтобы быстрее смыться из этого дома. Сначала думала закопать его у шоссе под деревьями, потом не решилась. Мало ли… Глубокую яму ложкой не выроешь, мелкую собаки разнюхают, полиция экспертизу произведет, ни дай Бог… Решила зайти подальше в лес, даже отпустила такси, но и в лесу не смогла его закопать. Грибники, ягодники… Откуда я знаю, кто здесь ходит. Я вообще района не знаю. Искать необитаемые леса в Подмосковье – дурное занятие. Тогда я решила ехать в промзону. Активировать дольмен, выйти на любой необитаемой частоте и устроить нормальную человеческую могилу, чтоб цветок положить было куда. Решила – поехала. Этот «гусь» лежал в сумке, я даже простынь не разворачивала. Потрогала – холодный. Каменный. Зачем тормошить? А у промзоны со мной случился шок. Друзья мои, – призналась графиня бледной аудитории, – я в жизни так не пугалась. Сначала думала, почудилось. Перекрестилась. Не помогло. Сверток натурально шевелится. Взяла его на руки – теплый. Развернула – ужас! Это на человека похоже не было: красный, сморщенный, трубка изо рта торчит, весь перемазанный кровью. Мордочку свою корчит, покричать хочет. Короче, трубку дрожащими руками я вытащила, сунула его за пазуху и бегом назад, к шоссе. Вскочила в первый попавшийся самосвал, ринулась к вам на дачу. Я надеялась, что врачиха еще не ушла. Вообще-то я собиралась вас обрадовать. Да я бы позвонила, если б чертов мобильник был жив. Позвонила б откуда угодно, но он сдох со всей телефонной книжкой. Шоферюга погнал, «гусь» распищался, стал кровавые пузыри пускать, плеваться ими во все стороны. Отъехали километров тридцать и все! Тишина. Прислушалась – не дышит. Шофер говорит: «Знаю, здесь больницу». Я с дуру согласилась. Приехали. Медсестра его развернула на столике, а деточка мертвее мертвого. «Так, – говорит, – мамаша, готовьтесь к неприятностям. Что делали с ребенком? Зачем били? Зачем забили до смерти такую малютку? Сейчас объясняться будете, где положено», – и заперла меня в кабинете. Вот тогда-то, друзья мои, до меня и дошло. Я его со стола взяла, в простынку завернула, подождала, пока Густав выломает решетку в окне, и мы помчались ловить попутку в промзону.

Оскар усмехнулся и незаметно вышел из комнаты. Розалия Львовна прекратила рыдать.

– И что?.. – осторожно спросила она.

– То, что и должно было быть, – ответила Мира. – У дольмена снова ожил, гаденыш! Снова стал плевать в меня пузырями. С той секунды кончилась моя беззаботная жизнь, вот и все. Вообще-то, я не думала, что это надолго. Я думала, помрет. Собственно, я даже в этом не сомневалась, но у меня осталось немного смеси, которую всучили полячки. Правда, не осталось бутылочек с сосками. Мы устроились недалеко от дольмена, на первой попавшейся частоте, где была река, достаточно глубокая, чтобы Густав протащил по ней лодку. Никаким другим транспортом мы не могли его вывезти. Только на лодке у меня движок с хроно-генератором. Правда, в машине Жоржа такой же, но… я решила, что не стоит его посвящать. Впрочем… – графиня махнула рукой, – не буду об этом. Так о чем я? Да… Там мы прожили три первых счастливых дня. Было нежарко. Малыш сначала выселил меня из куртки и всю ее обоссал, потому что подгузников тоже не было. Потом мне пришлось вернуть куртку, чтобы не околеть. С тех пор крошка жил у меня за пазухой. Там он ел, спал, делал свои дела, плевался в меня розовыми пузырями, и, между прочим, постоянно орал. Знаете, что я вам скажу, Розалия Львовна? Левушка Копинский, по сравнению с вашим, просто подарок. Он почти не орал. Даже когда писался, улыбался. Он только ел и спал, спал и ел. Ваш орал не затыкаясь ни на минуту. Три дня мы ждали Густава. Три дня я не могла спать, потому что боялась во сне его раздавить. Три дня я как зомби сидела с ним у костра. Насыпала смесь в ложку, которая должна была стать могильной лопатой, разогревала с речной водой над огнем… Ложку в себя – ложку в него, и так трое суток. Друзья мои, когда появился Густав, я кинула этот орущий кошмар ему на руки и свалилась на палубе. У меня не было сил дойти до каюты, а Густав, сволочь, решил, что мне хочется спать под открытым небом.

– Мира… – прошептала Розалия Львовна, – где он? Ради Бога, деточка, куда ты его увезла? Что с ним стало?

– Да ничего не стало… Вот он, сидит, обнимает вас нежно. Подлизывается к мамочке.

Розалия Львовна перевела взгляд на Эрнеста. Молодой человек улыбнулся.

– Ты…

– Я, – кивнул Эрнест.

– Ну, где это видано? – негодовала графиня. – Как это можно было себе представить, чтобы Натан Валерьянович не знал правды? Да он бы за минуту собрал прибор, с которым Левка не имел бы проблем со здоровьем. Проблему мог решить даже мощный радиопередатчик. А главное, что и ваш, родной, от той же хрени мог загнуться, пока вы не верили в физику. И загнулся бы. Розалия Львовна, слышите меня? Я, конечно, виновата, что не сообщила после… Розалия Львовна? Але…

– Ты? – повторила Розалия, глядя на сына.

– Я, – еще раз подтвердил Эрнест.

Первым пришел в себя Натан Валерьянович. Взял сигареты и вышел вон. Мира пошла за ним на веранду, но там было пусто. Натана Валерьяновича не было на крыльце, даже во дворе ничего похожего на курящего профессора не наблюдалось. Мира хотела только стрельнуть сигарету. Она присела на ступеньках и стала рассматривать корт. Вскоре рядом с ней на крылечко присел Оскар. Присел, но слова покаянного не сказал. Только улыбнулся.

– Есть два зрелища, на которые я готова смотреть часами, – сказала графиня. – Одно из них – это крошка, играющий в теннис.

– Второе – Крокодил, который варит пиво? – предположил молодой человек.

– Нет, Крокодил варит пиво один. Даже занавеску на окне завел, чтобы никто не проник взглядом в таинство. Второе зрелище, которое я готова наблюдать, не отрываясь, часами, это как крошка учит уроки. Но это такое редкое удовольствие. Первое он доставлял мне чаще. Кстати про Крокодила. Я дала ему слово, что скажу тебе спасибо при встрече. Говорю: спасибо за идею с магнитом. Нам бы в голову не пришло его прокалить.

– Я знал, что ты двоечница…

– Удивительно, как мы оба отупели от этого агрегата.

– Люди и без агрегатов охотно тупеют. Не одних вас там заклинило.

– Как думаешь, что это было?

– Какой-то ферромагнетик.

– Думаешь, природный феномен? Может, деталь от летающей тарелки?

– Не знаю, Мирка, смотреть надо. Все, что угодно, можно предположить, не глядя. В том числе и хинею. Кстати, и от меня Крокодилу спасибо.

– За что?

– За то, что он есть. Мне стыдно вспомнить, что однажды убил русала.

– Брось… – махнула рукой графиня. – Если б ты знал, сколько нашего брата замочил Крокодил… Хороший корт построили, – заметила она. – Слишком хороший для нашего лодыря. Малыш нормально говорит по-русски? Не тормозит?

– Лучше б иногда притормаживал…

– С каким трудом я вколотила ему язык. Пришлось отдать его в русский садик на целый месяц. Что ты думаешь? Вся группа ругалась матом по-французски. Потом я нашла ему русского тренера, и дело сдвинулось. Если б не Сиськин, не знаю, что было бы с его языком. Он его и говорить заставил, и поставил ему удары, и на сборы в Россию таскал. И вообще…

– Как ты сказала? Кто?..

– Шишкин Александр Данилович. Заслуженный тренер… в будущем.

– Тренировал Эрни в детстве?

– В три года малыш не произносил букву «Ш» и звал его Сиськиным. Тот терпел-терпел и дотерпелся, что Сиськиным его стал называть весь форт. Не выдержал парень. Попросил расчет. Это он приучил малыша играть правой, а потом почему-то решил, что ошибся. Нет, Сиськин молодец, не зря получал гонорары… И то, что у него сложится тренерская карьера, вполне закономерно.

– Где ты его откопала?

– На турнире… не помню каком. Смотрю, стоит, забор бодает. Вроде не пьяный, аккредитованный в качестве тренера какой-то салаги на детский турнир. Пригляделась – вроде вены не колоты, зрачки в норме, а потом вспомнила: лет пять назад на этом месте были небольшие воротца, и дорожка к тренировочным кортам вела напрямик. Потом забор стал сплошным, а дорожку травой засеяли. Я спрашиваю: «Мужик, ты вообще где?» А он говорит: «В большой финансовой заднице, потому что родитель клиента меня рассчитал». «За потерю связи с реальностью?» – спрашиваю. Он говорит: «Имел я эту реальность… и ту, другую реальность, тоже имел…». Я предложила ему зарплату, и он пошел за мной как бездомная собачонка, не спрашивая, куда.

Взволнованная Юля выбежала на крыльцо, словно внезапно спохватилась о чем-то, и собеседники замолчали.

– Где Натан? – спросила она.

Оскар с Мирой дружно пожали плечами.

– Как вы его отпустили? Человеку может быть с сердцем плохо, – Юля убежала за калитку и скрылась в сумерках. Вслед за ней на крылечко вышел Эрнест и обнял графиню.

– Все?.. – спросил он у Оскара. – Теперь я могу назвать его папой?

– Теперь – пожалуйста.

Вслед за Эрнестом из дома вышла Алиса.

– Дала таблетки? – спросил Эрнест, не выпуская графиню из объятий.

– Дала.

– Она выпила?

– Не знаю. Во всяком случае, в рот положила.

– А водой запила?

– Запила.

– И что?

– Что?..

– Проглотила?

– Кончай издеваться, – рассердилась Алиса. – Если мама решила, что будет спать, значит и без таблеток заснет.

– А если нет? Мне пойти, протолкнуть таблетку ей в горло?

– Она просила оставить ее в покое всех. Тебя в том числе.

Компания ненадолго умолкла. Все ждали явления на крыльцо Розалии Львовны, но виновница ожиданий, не торопилась. Сначала она долго сидела в темноте, не включая свет. Потом накинула шаль, поднялась в библиотеку, где спали Соня с Левушкой, и стала будить детей.

– Софочка, – сказала она, – просыпайся, детка, мы едем домой, – Левушка, сынок… просыпайся, пора собираться. – Она включила в библиотеке свет, спустилась вниз и снова села на опустевший диван. Софья Натановна сквозь сон поднялась с дивана, выключила свет, накрыла Левушку пледом и, недолго думая, сама улеглась.

О Розалии Львовне все забыли, как только вернулась Юля.

– Сидит под забором, – сообщила она.

– Курит?

– Плачет. Я хотела с ним посидеть, – призналась девушка, – он сказал, что хочет побыть один. Сказал, чтобы мы все пошли к черту и долго не возвращались. А что мы такого сделали?

Алиса поднялась со ступенек.

– Не надо, – одернул ее Эрнест. – Побольше поплачет – поменьше пописает. – Он положил голову на колени графине и закрыл глаза.

– Не надо, – согласился с Эрнестом Оскар. – Дай человеку побыть одному.

– Папа о чем-то таком догадывался, – сказала Алиса. – Оскар, если ты знал, ты должен был ему рассказать.

– Что рассказать? – удивился молодой человек. – Я только понял, что Левку с Эрни поменяли местами. Все остальное – для меня такие же новости, как и для вас. Откуда мне было знать? Я всякие варианты прикидывал…

– Не переживай, Алиса, мне он тоже не доверяет, – пожаловалась Юля.

– Я доверяю тебе больше, чем самому себе. Просто надо было понять смысл подмены, а потом выкладывать информацию. Ты же знаешь, что однажды я уже поплатился за длинный язык. Почему-то я думал, что это было сделано для Левкиной конспирации. Я ведь предположить не мог, что так получилось.

– Да, Левка хорошо законспирировался, – согласилась графиня. – Лучше, чем можно было желать. Вообще-то я собиралась организовать Розалии двойню. Но, наверно, Автор знал лучше меня, как действовать. Если б я не взялась пристроить Левку в семью, Эрни бы вряд ли выжил. Почему мне сразу в голову не пришло, что ребенок Валерьяныча получится таким же анахроником, как и ребенок Копинского? Ведь, опять же, элементарно догадаться, если подумать. Странно, что он вообще родился. Если б Розалия всю беременность не торчала над генератором, который у вас в подвале, это был бы не крошка-граф, а стопроцентный выкидыш на раннем сроке.

– Машку благодарить надо, – сказала Алиса. – Из-за ее безобразного поведения в школе маме пришлось поселиться здесь.

– Бедная девочка, – вздохнула графиня, – какой кошмар ей пришлось пережить.

– Вряд ли она понимала.

– Нет, Алиса, все она понимала. Она сидела под кухонным столом, дрожала от страха, как зайчонок. А когда я уходила, вышла за мной и спрашивает: «Куда вы уносите братика?» Я так охренела, что честно призналась: «Похоронить». Но ее глаза мне запомнились на всю жизнь. Девочка больше ничего не сказала. Но это были совсем не детские глаза. Как она? Как у нее дела в школе?

– Ай… – махнула рукой сестра, – как росла оторвой, так и растет. Никакой на нее управы. Точно, как этот. Боже мой, – дошло до девушки, – неужели дурень лохматый – мой родной брат? Не могу поверить. Мне казалось, что он какой-то наш дальний родственник, но папа почему-то скрывает. Эрни, а ты-то знал?

– Никогда от него не скрывала… – ответила графиня за крошку-графа. – Как только начал соображать, я все ему рассказала про настоящую семью, и про сестер, про родителей, даже про предков… что знала. И обстоятельства, благодаря которым он у меня появился, тоже разъяснила подробно. Эрни, ты знал, чей ты детеныш? – спросила графиня.

– Я граф Виноградов, – ответил малыш.

– Не примазывайся к чужому роду. Твой – не хуже. У тебя в роду тоже знатные предки водились.

– Можно поподробнее?.. – заинтересовалась Алиса.

– Если уж на то пошло, он граф Сотник, а это будет покруче, чем Виноградов.

– Я граф Виноградов, – стоял на своем Эрнест.

– Папа… – обратилась Алиса к тени, неожиданно шевельнувшейся у стены. В темноте блеснули очки. Никто не заметил, как Натан Валерьянович присоединился к компании, – …слышишь, что говорит Мирослава?

– Она знает, что говорит, – подтвердил профессор. – Но прабабушка ваша, Сара Исааковна, никогда не упоминала о происхождении Сотника.

– С какой стати? – удивилась графиня. – Вы и не должны были знать, что Сара вышла за часовщика Боровского, будучи беременной вашим батюшкой. Девушка потеряла любимого в уральском дольмене. А потом испугалась, что потеряет честь в глазах тогдашнего общества и выскочила замуж.

– Значит, и я графиня? – сделала вывод Алиса. Такой неожиданный, что сама не поверила.

– Если не ошибаюсь, Сотники – ветвь очень древнего рода. Они не от петровских дворян, как наши. Они от старых русских князей… У матушки моей надо спросить поточнее.

– Давайте-ка графья-князья, идите спать, – распорядился Натан, – поздно уже. Завтра будет день – наговоритесь.

– Папа, ты знал про Сотника?

– Это не тема для ночных разговоров. Прохладно уже, идите в дом, пока не простыли.

Никто и не двинулся занимать кровати. Никто не встал с места, даже когда на пороге появилась Розалия.

– Вот они где, – удивилась женщина. – Эрнест, сынок… – обратилась она к его сиятельству, но граф и ухом не повел. – Мирослава, ты не против, если мальчик какое-то время поживет в семье?

– Почему же какое-то? – удивилась графиня. – Забирайте его насовсем, сделаете мне одолжение.

– Алиса, детка, почему вы сидите на холодных ступеньках? – недоумевала Розалия. – Почему не собираетесь? Мы едем домой. Оскар с Юлей тоже поедут. Им надо отдохнуть. Натик… а тебя и подавно пора врачу показать. – Сделав распоряжения, Розалия Львовна шагнула в дом, но на пороге задумалась, словно кого-то забыла. – Мирослава! – обратилась она к графине и компания замерла. Шороха не было слышно, пока Розалия Львовна собиралась с мыслью. – Ты плохо выглядишь, девочка, тебя тоже надо показать врачу. Собирайся, ты тоже с нами поедешь.

Розалия Львовна вернулась одна в темную комнату опустевшего дома и присоединилась к тишине. Алиса прислушалась, убедилась, что мать не носит в гараж чемоданы…

– Мира, но почему же вы не вернули его потом? – спросила она.

– Это было проще сказать, чем сделать, – вздохнула графиня. – Сначала я была уверена, что он не жилец. Что человечек такого маленького размера просто не может выжить. Потом поговорила со знающими людьми, с нашим палачом посоветовалась… помнишь палача? – спросила она крошку-графа. – Он тебя любил… С Густавом пообщалась, еще кое с кем… и поняла, что все не так плохо. Что младенец, который за раз высосал козье вымя и продолжает требовать пищи – это серьезная заявка на жизнь. Потом я решила показать его докторам, потому что время от времени он еще плевался розовыми пузырями. Но стоило нам вернуться на частоту – начинались проблемы. На любой устойчивой частоте он норовил помереть. Я поняла, что ему здесь не выжить. Левушка, в отличие от него, просто крепыш. А этот доходяга мог жить только в форте, или у вас на даче, при условии, что Натан Валерьянович будет включать генератор в подвале хотя бы раз в день. Потом я узнала, что вы уехали в Израиль, и решила не говорить вообще, чтобы не терзать вашу матушку. Густав поймал на Корсике кормилицу – толстенную бабеху. У нее самой было семеро и этот присосался… Помнишь кормилицу? – спросила Мира крошку, и тот улыбнулся. – Она его любила еще больше, чем палач. Вязала для него смешные тапочки с бумбончиками, песенки дурацкие пела и очень не хотела возвращаться домой без крошки, надеялась, что я его подарю. Малыш высосал тетку до капли, я ее рассчитала, а она смертельно обиделась. Густав ей на замену поймал две козы, потому что одной не хватало. Весь форт смеялся, когда я доила коз по утрам…