Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 152 страниц)

У речки Русый остановил машину, не стал пачкать в грязи колеса. Он зарядил пистолет, посмотрел на часы, посмотрел на небо.

– Запомни время, – сказал он Артуру, – если не выйдешь из зоны в течение трех часов, лучше дождаться рассвета.

– Почему? – удивился Артур.

– Чтобы не заблудиться, надо держать в поле зрения какой-нибудь внеземной объект, Солнце или Луну. Еще лучше знать угол, чтобы не сбиться со времени и с направления. Во время рассвета и заката, когда Солнце низко над землей, угол контролировать проще. Если Солнце войдет в зенит, нужен точный глазомер. У Жоржа есть специальный прибор…

– А если Солнце в туче? – спросил Артур.

Русый задумался.

– Ладно, пойду с тобой.

Тропа заросла. Путники шли на Солнце за ветвями деревьев. Русый снял пистолет с предохранителя.

– Кто-то шел перед нами, – заметил он. – Ветка сломана… Откуда здесь ветка?

– От местных.

– Здесь никто не живет. Деревня кончается у реки, они сюда даже за грибами не ходят. Древнее предание народ пугает. За реку идут искать, если кто-то пропал, а пропадают здесь только приезжие.

– Тогда кто протоптал тропу? – удивился Артур. – Гусь?

Женя удивился не меньше. Ему и в голову не пришло… Откуда в нехорошем месте тропа?

– Ты хочешь сказать, что о пещерах знают гораздо больше людей, чем мы думаем?

– Нет, я ничего такого не думал, – ответил Артур. – У меня на хуторе тоже народу негусто, но тропа есть, и каждый раз эта сволочь меняет направление, поэтому смотри в оба, доктор!

Путники преодолели лесок, вышли к канаве и наткнулись на рюкзак, замаскированный под кустом.

– Гусь! – воскликнул Артур.

– Гусь, – согласился с ним Женя. – Успел, паразит! Нет, пока он не выйдет из пещеры, я тебя туда не пущу.

– Может, дашь пушку?

– Не дам. Никто не знает, что там внутри. Пока не вернется Гусь…

– Расслабься, доктор. Мне не в первой, – Артур хлопнул товарища по плечу и спустился в канаву…

– Куда? – крикнул Русый, но кидаться в погоню не стал. Он только приготовил пистолет и притаился в траве.

«Ну, кретин! – ругался про себя Женя. – Где Зубов набирает таких идиотов?! За что мне эта нервотрепка?! Господи, – взмолился он, – будь проклят тот день, когда я навязался работать на эту компанию! Почему мне не сиделось на комбинате? Разве я плохо жил?» Не в первый раз Жене казалась странной вся его жизнь целиком, от рождения до того момента, когда он, вооруженный пистолетом, валялся на берегу канавы. Все должно было сложиться не так. Он появился на свет не для того, чтобы выполнять странные просьбы. Его место в чистом кабинете, его дело – прием пациентов. Как он оказался в лесу? Как он мог довести ситуацию до такого непристойного финала? Женя вспомнил, что ему уже тридцать лет, что у него ни семьи, ни детей, что он давно не навещал родителей, а друзья, которые и прежде не часто баловали его своим обществом, вовсе перестали звонить. Он вспомнил, что не имеет даже приличной работы. «Может, правда податься в Париж, – думал Женя, – на поиск графини? Или куда подальше, где не найдут. Начать с начала, потому как терять особенно нечего». Он представил, как сядет за руль и помчит без оглядки, куда глаза глядят, но тут же вспомнил, что Земля – планета круглая, и Зубов его найдет даже под толстой коркой арктического льда. Выдолбит, отогреет и продолжит слать к нему посетителей. Женя вспомнил, что надо отправить Жоржу весточку об Артуре и забрать у Гуся чемодан с деньгами. Он посмотрел на часы, почесал себя за ухом дулом пистолета. «Бывает же, – сказал себе доктор Русый, – что люди рождаются для того, чтобы портить себе жизнь. Но почему я? Почему я непременно должен быть в их числе?»

– Русый, – услышал он тихий голос за спиной, но не придал значения. – Русый, ты?

Доктор вскочил с травы и навел пистолет на то, что увидел перед собой. Он не сразу узнал человека с окровавленным лицом.

– Ты с тачкой, Русый? Я чего-то того… – Гусь сделал шаг к доктору и упал на колени. Его одежда пропиталась кровью, влагой и грязью, рука болезненно прижималась к телу. На шее у Гуся висел автомат, из-за пазухи торчала потрепанная бумажная папка. – Я того… – сообщил Гусь доктору Русому. – Подохну я, вот чего. – На макушке пациента доктор увидел пухлый синяк, как сказала бы эксперт, от удара, нанесенного тяжелым тупым предметом. – Слышь, Русый… Мне хана… – повторил Гусь и рухнул к ногам своего врага.

– …И тогда ответил Бог Человеку: «Кто сказал тебе, дитя неразумное, что, наевшись запретных плодов, ты научишься отличать добро от зла? Кто придумал вязать воедино пищеварение и рассудок? Истинно тебе говорю, если станешь приближаться к знаниям желудком своим, то познаешь понос. Тот, кто знает, как отличить добро от зла, лукавит, ибо ищет корысть. Эти два многоликих близнеца, отражение друг друга, заняты собой и их игра бесконечна, как бесконечен мир, ими созданный». Но Человек не может быть мудр умом Божьим, и не может быть счастлив счастьем Божеским. Кто вам сказал, что судьбы людские прописаны до конца времен? Кому вы нужны в мертвых книгах? Встань, Человек. Ты свободен. Ступай, куда хочешь.

– …Только запретных плодов не хватай, в пещеру не лезь, к дольменам не подходи, книг, сгоревших в костре инквизиции, не читай… Твой мир, Валех, треснул по швам. Если в окне дыра, глупо запрещать ветру дуть в твою сторону. И если однажды небо рухнет на землю, виноватым окажется тот, кто сверху.

– Не пугай себя, Человек. Когда небо рухнет, виноватых искать будет некому.

– И сказал Бог Ангелу: «Тот, кто станет приближаться к земной тверди массой своей, не познает вкуса победы, ибо познает синяк необъятный».

– Не того я боюсь, не от того я предостерегаю тебя, не для того наставляю на путь истинный.

– А для чего?

– Человек будет счастлив на своем месте, в гармонии с самим собой. Не отвоевав себе места у тех, кто выше; не познав тайного учения у того, кто умнее. Человек несчастен до тех пор, пока ищет… уязвим, пока желает… и глуп, пока верит, что достоин большего.

Глава 4

Автобус пришел, когда на остановке собрался митинг. Грязный и уже заполненный, он кренился на одно колесо и пыхтел, словно тянул из болота трактор. «Курский вокзал», – прочла Мира сквозь пыльное стекло и обратилась к пожилому мужчине.

– Мосье, – спросила она с прононсом, – я доеду до Чистопрудного бульвара?

– Да, – кивнул дед.

– Какая жалость, – вздохнула Мира по-французски.

Вечность прошла, прежде чем графине удалось схватиться за поручень. Толпа внесла ее в салон и прижала к компостеру. Мира понятия не имела, как пользоваться этим устройством, и на просьбу пробить билет, притворилась глухой. Эту функцию взяла на себя пассажирка, закаленная общественным транспортом. Мира отвернулась от ее недоброго взгляда, стиснула зубы и, как подобает знатным дамам в лютые времена, стала страдать, разделяя участь своего народа. Дышать в автобусе было нечем, держаться, по большому счету, тоже не за что, графиня держалась рукой за пустой кошелек, и молилась, чтобы этот гроб на колесах живее пропихивался по маршруту. Потные люди с серыми лицами прислонялись к ней, словно рассчитывали на пощечину, но Мира боялась отпустить кошелек. Этот предмет был куплен в модном салоне. Он связывал ее прошлую счастливую жизнь с будущей счастливой жизнью, как мост над пропастью. Графиня готова была стоя лишиться чувств, когда ее легонько ущипнули за локоть.

– Чистопрудный бульвар, дочка, – сказал дед, к которому она обращалась на остановке.

Мира выдавилась из автобуса и стала ждать светофора. Сначала народ шел на красный, расталкивая машины коленками, потом на красный ехали машины, распихивая бамперами пешеходов. «Наверно, теперь так надо делать, – подумала Мира. – Сначала они нас давят, потом мы их. Все правильно, все логично, главное, не пропустить свою очередь». Она перебежала на другую сторону, присела на скамейке. Приступ автобусной дурноты не отпускал. Ее сиятельство слишком прониклось страданиями соотечественников и желало выпить стакан минеральной воды. В витрине отражались машины и люди, деревья, дома… У Миры задрожали руки. Зеркальная витрина тянулась вдоль квартала, в ней отражалось все на свете, даже скамейка, на которую она присела отдохнуть, и дерево у скамейки, и мусорница под деревом, но Мира не отражалась. Она встала, сделала шаг к зеркалам… «Меня нет, – догадалась графиня. – В этом мире меня нет. Я фантом, дух…»

Графиня подошла к витрине и увидела испуганные глаза женщины, которая последний раз смотрела на себя в зеркало перед выпускным балом. С тех пор у нее выросли дети, заглохла карьера, спился муж, и автобусы по Чистопрудному бульвару стали ходить по большим революционным праздникам. Мира утешилась, когда поняла, что рама слегка приоткрыта, и отражение перекошено. Она вгляделась в свое лицо и расстроилась совсем по другому поводу. «За что я плачу косметологам?» – спросила себя Мира, вскинула сумку на плечо и пошагала к дому.

Ключ подошел. Квартира встретила Миру безупречной чистотой покинутого пространства и пустым холодильником. Клавдия Виноградова, выдворяясь на дачу, заблаговременно съедала припасы, чтобы отключить холодильник и сэкономить для народного хозяйства немного электричества. Мира расстроилась. У нее не было денег даже сходить в магазин за хлебом. Не раздеваясь, она обшарила антресоль, где мать хранила заначку, порылась в ящиках стола и в кладовке, но нашла лишь детские фотографии. С отчаяния ей пришло в голову продать фамильный диван, но разум возобладал. Мира села и призадумалась о своем поведении и о жизни вообще. У Миры было время задуматься. Бежать из родного дома ей было некуда, не на что, да и незачем.

До первых холодов графиня Виноградова учила летать мучных червей. Она выкапывала их ложкой из пакета с мукой и швыряла в окно, в надежде, что на клумбе они разнообразят свой рацион витаминами и перестанут жиреть. Из оставшейся муки она готовила блин и макала его в варенье. Мира не выходила на улицу, спала на кухне, не отвечала на редкие телефонные звонки, потому что знала точно: здесь ее не ищут. Ее уже никто и никогда не будет искать, потому что в этом мире нет человека, которому может понадобиться Мирей. Этот человек остался там, где она прожила свои лучшие годы. Графине казалось, что она прожила их во сне и теперь, если ей удастся еще раз удачно заснуть, все образуется.

В основном Мире снились мучные черви, реже – Деев Артур и парижский вокзал, где она ночевала перед отъездом, потому что дом, в котором она жила последние годы, исчез, словно провалился сквозь землю. Никто из прежних знакомых ее не узнал, ни один телефонный номер не ответил. «Конечно, – утешала себя графиня, – они знали меня, как подругу Ханта, а если я не подруга Ханта, значит, я ничто, и вагонным сортиром от меня несет». Мира знала лишь одного человека, способного признать ее, вопреки здравому смыслу. Человека, который знал и понимал ее как никто другой, но этого человека в Париже не оказалось. Он загостился в Майами, а нанести ему визит через океан графине не позволяли финансы.

По ночам Мира плакала, под утро засыпала, чтобы забыться до следующего вечера, потому что ночами ей плакалось особенно хорошо. Только однажды скрежет замочной скважины проник в ее сновидение. Мира открыла дверь и увидела гигантского мучного червя в шляпе и с тростью. Червь держал в лапке букет. То ли пришел домогаться графини, то ли намекал, что каникулы затянулись и девочке давно пора в школу. В другой лапке червь держал короб с яблоками, в третьей – модненький чемоданчик, в четвертой – зонт. Пятая лапка трясла ключами. Мира села на тумбочку.

– Доченька, – услышала она и проснулась. – Мирочка? Это ты ли?

Клавдия кинула сумки на пороге и обняла дочь.

В тот день Мира вспомнила вкус домашних котлет.

– Боже мой, какая худющая, – причитала мать. – Ты не болеешь?

– Не знаю, – ответила Мира. – Не помню. Я ничего не помню…

Клавдия утерла слезу носовым платком. «Как она постарела, – отметила про себя Мира. – Наверно, последний раз я была дома лет двадцать назад…»

– Головой стукнулась? – спросила Клавдия.

– Не помню…

– Но меня-то ты помнишь?

– Тебя помню. Поэтому и говорю: тебе лучше знать, где я живу и чем занимаюсь.

– Разве ж ты мне рассказывала?.. Доченька, нам надо показаться врачу.

Мира отложила вилку и с тоской посмотрела на мать.

– Мама…

– Ты уехала в Европу, – стала вспоминать Клавдия, – редко звонила. Когда я начинала расспрашивать, вешала трубку, к родственникам не являлась…

– Что я делала в Европе?

– Ты говорила, что работаешь переводчиком в турфирме, возишь автобусные экскурсии.

– Я обманывала. Что еще?

– Ты всегда меня обманывала, деточка. Наверно, я плохая мать…

– Мама! Ты знала моих друзей, знакомых, телефоны людей, которые общались со мной?

– Друзей? Ты всегда была такой замкнутой, задумчивой девочкой. Ни к кому не ходила.

– Где и с кем я жила в Европе?

– Наверно, снимала квартиру… то в Париже, то уезжала куда-то с туристами.

– Тебе о чем-нибудь говорит имя Юрген Хант?

– Артист такой есть… Ты его фотографии собирала.

– И все, что ты о нем помнишь? А как выгнала его из дома, забыла?

– Да ты и правда головой ударилась, доченька. Как он мог попасть в дом? Разве ты была с ним знакома? Он же старше тебя лет на двадцать.

– Я его на экскурсию привозила в Москву. Помнишь?

– Разве?

Мира ушла в комнату. Клавдия последовала за ней, чтобы предотвратить неизбежное, но опоздала, Мира уже кинула на пол чемодан и стала второпях набивать его тряпками.

– Ты никуда не уедешь, – кинулась на чемодан Клавдия.

– Мама, он будет в Париже несколько дней! Если он мне не расскажет, кто я такая, мне никто не расскажет.

– Мира!

– Мама!!! – закричала в ответ дочь. – Я должна понять, что произошло!

– Я еду с тобой!

– Нет, ты дашь мне денег на дорогу, и будешь ждать дома.

– Никаких денег я тебе не дам! – заявила мать. – У меня нет денег, и я никуда тебя не пущу.

– Тогда я пойду до Парижа пешком! Но после этого ты еще двадцать лет меня не увидишь!

– Мира… – Клавдия присела на диван. – Одумайся, деточка…

– Куда ты зарыла фамильные «камушки»?

– Нет!!! – воскликнула мать. – Даже не думай! Это твое наследство!

– Мне оно нужно сейчас!

– Только после моей смерти!

– Я не доживу до твоей смерти! – закричала Мира. – Мне нужны деньги, чтобы до твоей смерти дожить!

– Я поклялась твоей бабушке! Я не могу!

– Если продать одну брошь, наследство не обеднеет! И бабушка в гробу не перевернется! Где «камни»?

– В Санкт-Петербурге… Ты же знаешь, что мы не перевозили сюда ничего! Обращайся к своей тетке, только она может забрать вещи из сейфа…

– Хорошо, дай мне на билет до Питера и позвони тетке, скажи, что мне надо делать операцию. Или нет, молчи, я сама врать буду.

– Что ты говоришь, Мира? Ты только вдумайся, что ты говоришь!

– Я сказала, дай мне на проезд до Питера. Или мне в Питер идти пешком?

– Я сама куплю билет! – предложила мать. – Сама! Иначе не дам ни копейки.

– Только на самолет!

Клавдия утерла сопли и выложила телефонную книгу на журнальный столик.

– Ну, погоди! – ворчала она. – Тетка Тамара тебе покажет! Тетка тебя научит уважать семью, бессовестная девчонка! Это тебе не мамочка…

Мира упаковала в чемодан материнский свитер. От ее собственного гардероба не осталось почти ничего. Он исчез с лица земли вместе с парижской квартирой.

До вечера мать и дочь сидели молча в разных комнатах, потом обнялись, но так и не помирились. Продолжили молчать, сидя на «императорском» диване. А может, неимператорском. В биографии Миры этот недостоверный факт сыграл роковую роль. «Если бы император присел на какой-нибудь другой предмет, – рассуждала она, – мать бы так не взбесилась. Нам не пришлось бы сматываться из Москвы, мы бы не оказались в Люксембурге, Хант не сделал бы мне предложение, я бы не потеряла кольцо, и если бы кто-нибудь мне сказал, что на свете есть место, которое меняет судьбы, я бы обошла его самой дальней дорогой».

За право ехать в аэропорт самостоятельно Мире опять пришлось поскандалить. Клавдия вызвала такси и стояла у подъезда, пока машина выруливала из двора, прикрывая нос батистовым платочком. Соседи выстроились у окон, наиболее наглые высадились на скамейку. Возвращение блудной дочери-Виноградовой должно было побить рекорд в рейтинге дворовых сплетен. Неубранный подъезд и загаженный сквер отошли на вторую позицию. Клавдию должны были жалеть всем миром. Мира не обернулась.

В аэропорту она обменяла билеты до Питера и обратно на один до Парижа и уложилась в копеечку. «Есть Бог на небе, – решила Мира и позвонила домой, чтобы окончательно сбить с толку родительницу. Но, перед тем как врать матери, пообещала сама себе: – Я вернусь, – сказала Мира, пережидая длинные гудки. – Когда-нибудь точно вернусь, но не сейчас. И не сюда».

До рейса на Париж оставалось пять часов: достаточно, чтобы Клавдия Виноградова примчалась в аэропорт на такси и прочесала зал ожидания. Мира спряталась в углу, чтобы первой заметить погоню, и так сосредоточилась, что задремала. Погоня настигла ее сонную, подкралась сзади, села рядом.

– Вот вы и попались, ваше святейшество, – шепнул на ухо знакомый голос.

Мира вздрогнула, вскрикнула, уронила сумочку на пол. Пассажиры обернулись, даже преследователь отпрянул в недоумении.

– Что ж ты орешь-то? – испугался он.

– Артур?

– Некрасиво получилось, ваша светлость. Неблагородно как-то: обокрали несчастного бродягу, сперли рюкзак и смылись, не сказавши адреса. Кто так делает?

– Артур… – вздохнула Мира. – Забудь меня.

– Никак не можно забыть о такой сиятельной госпоже. Нам, холопам, за удовольствие память о вас заберечь для внуков…

– У тебя есть внуки? Поздравляю.

– Не знаю, – ответил Артур. – Я не знаю даже, есть ли у меня дети. О! – осенило его нежданно негаданно. – Вдруг есть?! Что тут такого? Я люблю детей. Вот кого мне надо было искать вместо вашего святейшества в первую очередь.

– Ну, так иди, ищи, – ответила Мира и отвернулась.

Артур задумался. Мысль о детях пришла ему в голову первый раз жизни и так увлекла, что он на минуту забыл о графине.

– Ты еще здесь? – удивилась Мира.

– Как же я их найду? Я даже не знаю, в какой стороне искать.

– А как ты меня нашел?

– Очень просто. Пришел в Дворянское собрание и спросил.

– Дворянское собрание?

– Ну… я подумал, вы же титулованные особы! Штучные экземпляры. А мне как выдали список адресов… Но, все-таки поменьше, чем в Горсправке.

– Что, так прямо и выдали?

– Я вежливо попросил.

– Артур, ты снова разбогател?

– Разбогател? Бери круче!

– Ты позвонил мне домой и узнал, что я здесь?

– Зачем? Я зашел выпить чаю, надеялся застать тебя.

– И что? Тебя напоили чаем, и все про меня рассказали?

– Конечно. Я представился твоим родным братом.

– Кому ты представился? Матушке?

– Той даме, которая открыла дверь у тебя в квартире. А что я должен был сказать?

– Представляю, как матушка обрадовалась. И что она сделала? Чаем тебя напоила?

– Я не знал, что она твоя мать, – Артур развернул бумажку с гербом. – Вот, написала мне номер рейса, адрес… Тамары Константиновны питерской, ее телефон, – Мира рассмеялась, и народ снова посмотрел в ее сторону. – Я хотел купить билет на тот же самолет, – продолжил Артур, – но мне сказали, что никакая Виноградова в Питер не улетает. Она сдала билет и теперь летит совсем в другую сторону. Я сам догадался, в какую.

– Что-то я не понимаю, Артур, сегодня день кретина?

– Зачем кретина? – обиделся Деев. – Сегодня «День Земли». Мой день, – уточнил он шепотом. – Я его заработал.

– Ну, да! С тобой свихнешься, но не соскучишься.

– Зачем скучать? Я здесь совершенно не для того, чтобы ваше величество заскучало.

– Все правильно, – согласилась Мира, – ты здесь для того, чтобы искать своих брошенных детей.

Артур опять погрузился в раздумья.

– А ведь они уже могут быть взрослыми, – дошло до него. – Представляешь? На кой черт им сдался нищий папаша с расстройствами памяти?

– Память – не желудок, – успокоила его Мира. – Лишнего не болтай – никто не заметит. А если найдешь работу, глядишь и нищета отступит.

– Во! – осенило Артур. – Это ваша милость зрит в корень. Я ж и собирался устроиться на работу. Почему я, думаешь, тебя разыскал?

– А я тут причем?

– Я буду работать твоим телохранителем.

– Как это? – не поняла Мира.

– Конечно, я не спецназ, но врезать могу. К тому же, мне за тебя спокойнее, когда я рядом.

– Артур!

– Ладно, буду за одну зарплату выполнять обязанности телохранителя и секретаря, идет?

– У меня нет денег даже на чай для портье!

– Не важно, я согласен работать без чая, за еду и подстилку у хозяйской кровати. Раз я не родовитый потомок, мне и коврика у двери хватит, лишь бы сапогом не пинали.

– Для этого заводят собак.

– Не надо никого заводить, я буду работать твоей собакой. Хочешь? Бери меня. Я ласковый, не кусаюсь, обещаю не гадить в квартире, и блох у меня нет. Я вчера мылся в бане хозяйственным мылом.

Мира задумалась.

– Хочешь есть? – спросила она. – У меня матушкины пироги. Будешь? Не знаю, когда мне в следующий раз удастся тебя покормить.

– Буду, – согласился Артур. – Только в самолете. Наверху у меня самый зверский аппетит. Ни разу тамошней пайкой еще не нажрался досыта.

– Но у меня нет денег на намордник с ошейником! За провоз зверья в багажном отсеке тоже надо платить…

– Фигня, – ответил Артур и встал. – Мы купим билет и никому не скажем, что я собака. Идем… – Мира подошла к кассам вместе со своим странным товарищем. – Билет на тот же рейс, – обратился Артур к девушке за окошком и подал билет графини. – И чтобы места были рядом…

– Но на этот рейс все продано, – ответила кассирша.

– Ерунда, вы можете кого-нибудь вычеркнуть, а нам, пожалуйста, два мягких кресла рядом.

Женщина повертела билет в руках.

– Вы уверены? – спросила она.

– Да, – подтвердил Артур, – только можно, я потом заплачу? Я сегодня кошелек дома оставил. Вот, вернусь из Парижа и рассчитаюсь. – Кассирша обескуражено посмотрела на клиента, а Мира на охранников, которые топтались у пункта обмена валют. – Только, пожалуйста, не над крылом, – обнаглел Артур, – чтобы вид был снизу хороший.

– Места распределяют при регистрации, – ответила женщина. – Подойдете раньше – выберете себе места.

Мира глазам не поверила. Кассирша вставила бланк в печатающее устройство, набрала на компьютере фамилию пассажира, вписанную в просроченный паспорт.

– Идем отсюда, – шепнула графиня Артуру. – Она вызывает охрану.

– Заткнись, ваше высокоблагородие. Все дело запорешь!

Рассматривая билеты, Мира решила, что сон на кухне плохо влияет на ее психическое здоровье, а может, она забыла выключить газ и проблемы решились сами собой.

– Дикость какая, – ужаснулась она. – У тебя же нет визы.

– Разве для собак нужны визы?

– Ветеринарной справки у тебя тоже нет.

– Зато у меня есть зубы и хвост, – он собрал в пучок волосы на затылке и перевязал резинкой. – Я нормально выгляжу? Меня не выпрут из ресторана за такой вид?

– Ну… если не поймут, что ты мылся хозяйственным мылом…

– Идем в ресторан! Я когда нервничаю, ужасно хочу есть.

– А деньги?

– Какие деньги? Я угощаю!

Артур сделал заказ от души и добавил бутылку шампанского для дамы, не какого-нибудь, а самого дорогого, которое присутствовало в меню.

– Пожалуйста, – обратился он к официанту, – чтобы моя девушка успокоилась и не делала круглых глаз, скажи ей сразу, что обед за счет фирмы. – Круглые глаза сделал официант. – Пожалуйста, земляк, – попросил Артур, – войди в положение. Не в пивнуху же мне даму вести.

– Я даже не знаю, – ответил молодой человек. – У нас вообще-то не принято… за счет фирмы.

– А как принято?

– Обычно клиент платит, когда поест.

– В самом деле? Все без исключения?

– Насколько мне известно, вроде бы да.

– Вот фигня-то какая!

– Ну… – растерялся официант, – я, конечно, узнаю. Может быть, бывали случаи…

– Ты узнай, дружище, – попросил Артур. – Даже если не бывали, скажи начальству, что один такой случай уже сидит за столом и очень голоден.

– Но раз уж вы так голодны… Думаю, мы уладим вопрос.

– Ты слышала? – спросил графиню Артур.

– Шампанское подать во льду?

Мира тихонько вскрикнула и закрыла лицо ладонью.

– Артур, – прошептала она, когда официант удалился. – Натан Валерьянович изобрел что-то особенное?

– Ха-ха! – воскликнул Деев. – Твой Валерьяныч сбежал из Слупицы!

– Сбежал? Зачем?

– Оську из больницы выкрал, барахло свое побросал и только пятки сверкали.

– Почему? – удивилась Мира.

– Ты его догони и спроси, – Артур важно откинулся в кресле, позволяя официанту разлить шампанское по бокалам. – Оська сказал, что из-за Валеха. Валех ему такое западло подсунул, что Валерьяныч того… Спятил.

– А Оська?

Артур махнул рукой.

– Держится! И ведь что характерно… Никто не понял, чем его долбануло. Говорят, на молнию не похоже. – Мира задумалась. – Не парься, ваше высокоблагородие. Давай обмоем мое трудоустройство, – Деев поднял бокал. – За то, что мы живы, за то, что здоровы! А Валерьянычу мы еще о себе напомним! Вот, разберемся с твоим «Ю.Х.» и поедем жить на профессорскую дачу. Ты ведь не останешься в Париже, правда?

– За нас! – Мира подняла бокал.

– Так я не понял… Останешься или нет?

– Заткнись и пей! – приказала графиня псу.

От шампанского на пустой желудок у Миры закружилась голова. Она больше не могла слушать Деева. Ей стало противно от мысли, что этот болтун едет с ней. В Париже ей не нужна была даже собственная тень, а она везла с собой человека, способного завалить даже верное дело. Человека, кровно заинтересованного в провале. Мире было бы легче лететь в Париж в кандалах, волоча за собой пудовые гири. Идею взять на работу Артура в качестве собаки Мира отнесла к разряду необъяснимых феноменов. Просто ей с детства хотелось завести щенка, но жизнь не давала возможности. Мира сверила часы с ресторанными и достала записную книжку, чтобы уточнить информацию о гостинице. Она знала, в каком номере должен остановиться Хант, знала телефон, но не знала, времени прилета. Злобный агент не признал Мирей, и не стал откровенничать с ней, как прежде.

– Ты дневник ведешь? – догадался Артур.

– Нет.

– И я веду, – он вынул из-за пазухи любимый блокнот. – Я с ним теперь не расстанусь. Здесь каждый день расписан по часам и заверен подписью! Если еще раз отрубится память… видишь, каждая страница подписана лично мной!

– Вижу, – сказала Мира.

Она не решилась звонить в Америку, не решилась искать Даниеля, потому что знала точно, они не знакомы. Мира сама познакомила Даниеля с Хантом пять лет назад. Случайно… и сразу раскаялась. Даниель ухаживал за ее подругой – старой гадалкой, прокуренной и пропитанной мудрыми мыслями о бытии, которая опекала Миру, и каждый раз, гадая ей, талдычила то же, что и матушка Клавдия. Даниель переложил глаз с гадалки на Мирославу. Молодого художника не привлекали смазливые модели и начинающие актрисы. Может, потому что он знал их и не питал иллюзий. Ему нравились дамы постарше и пострашнее. Чем скромнее дама, чем больше она похожа на многодетную домохозяйку, тем больше был ее шанс пленить красавчика-Даниеля. Мира была старше Даниеля на семь лет и ни секунды не верила в перспективы их отношений. К тому же Даниель был не в ее вкусе. Она устроила их встречу с Хантом в маленьком ресторанчике Латинского квартала, будто случайно, желая отпугнуть юнца личностью своего знаменитого любовника, а у любовника, между делом, спровоцировать ревность. Мира желала дуэли, но просчиталась и в тот же вечер почувствовала себя третьей лишней.

Первый год она злилась и убегала, но Хант приезжал за ней с Даниелем и уговаривал покататься на лыжах в горах, попить горячее вино в заваленном снегом шале. Он снимал два номера на троих и не всегда заходил к графине, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Мира была уверена, что она в компании для отвода глаз, что два «голубца» желают скрыть отношения. Она опять убегала, но ее разыскивали и водворяли на место. Мира успокоилась, когда поняла, что репутация ее товарищей уже сложилась: оба «монстра мироздания» были опасны для общества, обоих следовало сжечь на костре и вышвырнуть в космос прах, чтобы не отравлять атмосферу. На самом деле двум «голубцам» просто нравилась русская дамочка. Они просто по ней скучали, если долго не видели. «В разнополом браке есть что-то банальное, – сообщил ей однажды Хант, – в однополом – что-то неполноценное. А союз мужчины, женщины и спонсора – именно то, что надо!» Мира смирилась. В конце концов, она привыкла уступать капризам Ханта.

– …он так и написал, дескать, не парься, Деев, Русый заплатит, сколько скажешь. А мне-то стало интересно, что я за фигню такую продаю, что чувак не торгуется… – продолжал историю Артур, уплетая заливное из осетрины. – Я как узнал, сразу прикинул, что найду тебя за день элементарно, а потом мы вдвоем подумаем, как быть дальше. Смотри, один камень – один «День Земли», десять таких камней – «День Галактики», тысяча – «День Вселенной». Прикинь, каких дел наворотить можно!

– Каких? – не поняла Мира.

– Еще не знаю. Надо подумать, – ответил Артур. – Надо Валерьянычу рассказать. Пусть тоже думает.

– Слушай, псина мохнатая, – осенило графиню, – а если мы зайдем в обменник и попросим валюту? Они отдадут?

– Ща… – согласился Артур. – Я только доем, ладно?

Мира не решилась подойти к обменнику вместе с Артуром. Осталась наблюдать издалека. Переговоры затягивались. Мира нервничала, поглядывала на часы. До начала регистрации оставались минуты. Дело клинило. Мира прошлась мимо охраны туда и обратно. Прошлась как королева по подиуму. Два мужика обвешенных рацией и дубинами, перестали болтать и уставились на нее. Мира прошлась еще раз, чтобы закрепить успех, и удалилась за угол. Мужики едва не свернули шеи. Артур все еще мялся у кассы. «Господи, помоги!» – вздохнула графиня и перекрестилась, а ее товарищ, наконец, что-то выгреб из кассового окошка.

– Сколько? – спросила она.

– Слышишь… там девчонка, совсем козявка мелкая. Говорит, ее ругать будут, если все отдаст. Ну, я… это. Не могу теперь, когда дамочки плачут.

Мира посчитала выручку.

– Неделю будем жизни в дешевой гостинице. Обедать сэндвичами с сыром и ветчиной, а запивать минералкой.

– Обожаю сэндвичи с сыром и ветчиной, – обрадовался Артур.

– Один день с сыром, другой – с ветчиной! – уточнила Мира. – Или завтра мы зайдем с тобой в банк в Париже?

– Завтра не мой день, ваше преосвященство, – признался Артур. – Уж не ругайтесь.

– Ну, знаешь ли, – рассердилась Мира, – я всякое терпела, но «преосвященство» – это чересчур!

– А как тебя правильно? – уточнил Артур.

– Мира! Запомни, меня зовут Мира, – сказала графиня и пошла регистрироваться на посадку.