Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 148 (всего у книги 152 страниц)

– Подожди, – Оскар поставил компьютер на колени и еще раз посмотрел на экран, где Юля подробно, шаг за шагом, фиксировала промахи Эрни.

Зал взорвался аплодисментами за секунду до того, как взмокший граф вышел из раздевалки в сопровождении судьи и занял место на скамье рядом с тренером. «Рос-си-я! Рос-си-я!» скандировал зал, призывая закончить игру и открыть пиво. У Оскара уши заложило от дудок. Голова закружилась, данные на мониторе слиплись в кашу.

– Смотри, что он делает!.. – сказала Юля.

Оскар сосредоточился. Граф же, напротив, расслабился, вразвалочку начал сет и первый гейм на своей подаче продул вчистую.

– Обрати внимание, как он подходит к мячу, как будто не видит. Как будто у него двоится в глазах. Ты мог бы с ним как-то поговорить? Спросить, что не так?

Оскар обратил внимание… Он обратил невероятно пристальное внимание не только на манеру игры Эрнеста, но и на геометрию корта, который отображался на мониторе.

– Ну-ка… смотри сюда.

– Чего? – не поняла девушка, рассматривая картинку.

– Смотри внимательно.

– Ну, корт.

– Видишь, линии перестают быть параллельными. Не на схему смотри, а в таблицу. Ты когда-нибудь видела, чтобы расстояние между линиями на корте менялось во время розыгрыша?

– Бред! – согласилась Юля.

– Не на корт смотри, а в таблицу, – Оскар указал на график замеров траекторий и скоростей, на котором действительно плясали константные величины. – Поняла, в чем дело? Ничего просто так в этом мире не происходит. Он для этого слишком просто устроен.

– Боже мой, Оскар! – воскликнула Юля так громко, что Алиса, сидящая впереди, обернулась.

– Что? – испугалась она.

– Надо прикинуть, как выглядит искажатель.

– Но почему только Эрнест? Они же меняются сторонами, должны оба мазать.

– Потому, что хороший прибор, – Оскар встал, перелез через Розалию Львовну с Левушкой на коленках, растолкал народ, сидящий в проходе, и стал пробираться к корту. Юля кинулась за ним, но Розалия успела ее поймать. Счет в третьем сете стал угрожающим, игроки расселись по скамейкам. С некоторым усилием Оскар протолкался к рекламным щитам, спотыкаясь о ноги фотокорреспондентов, и неожиданно поймал взгляд Эрнеста.

«Ты? – спросил этот взгляд. – Ты ли это, Оскар, друг мой?»

«Не дрейфь, малыш! – ответил ему взгляд Оскара. – Я понял, что происходит. Сейчас все поправим».

Эрнест не мог оторвать глаз от заступника. За его передвижениями наблюдали все, даже трансляционная камера уделила внимание странному человеку. Не заметил его лишь зритель с гаджетом, стоящий у выхода. Увлекся и не увидел, кто к нему приближается. Перерыв закончился. Болельщики умолкли. На трибунах приглушили свет, и картинка на экране устройства стала ярче. Человек играл в теннис сам с собой. Желтый мячик летал по экрану. Даже дружеское похлопывание по плечу не заставило человека отвлечься.

– Вот он, голубчик! – обрадовался Оскар. – А я-то мучаюсь с утра дрянными предчувствиями. Я-то думаю, гадаю, что за нечисть к нам принесет. Узнаешь меня, Сава?

– Не… – ответил человек по-мальчишески дерзко, бросив мимолетный взгляд на незваного собеседника.

Оскар выхватил гаджет у него из рук.

– Придется узнать.

Некрасов поглядел на обидчика глазами униженного подростка, готового драться за справедливость. Жидкая растительность на макушке от возмущения натопорщилась, но вскоре примялась. Прошла минута, и дерзкий взгляд стал тревожным, веко задергалось, коленки подкосились, только бежать было некуда. Народ стоял вокруг плотной стеной.

– Узнал. Вот и хорошо.

– Отдайте, – попросил Сава.

– Да ни за что. Я тоже хочу поиграть.

– Это для вас не игрушки.

– А что же?

– Я не могу говорить.

– Ну… тогда я расскажу. Соберем еще одну пресс-конференцию, сами посмотрим и всем покажем, что за игрушку нам дали хорошие дяденьки.

– Это нельзя показывать.

– Что ты затеял, придурок? – спросил Оскар и легонько придушил собеседника, чтоб тому быстрее соображалось.

– Так надо.

– Кому надо?

– Есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы игра продолжалась.

– Зачем «аптекарям» теннис? Что они понимают в игре? Ну-ка, выкладывай…

– Нет, не могу.

– Значит, выложишь журналистам.

– Это для господина Эрнеста, – выдавил из себя Сава и освободился от удушающей хватки. – Для господина Эрнеста, – повторил он. – Чтобы его сиятельство занималось делом и не докучало уважаемым людям. Ой, не надо, не надо! – воскликнул он, заметив, что Оскар вскрыл прибор и вынул из капсулы красный камень, похожий на гранатовое зерно. – Что вы делаете?! Это опасно!

– Не лапай, и ничего с тобой не случится, – ответил физик и сунул камень Саве в карман. – А игрушку я заберу, поковыряюсь с ней на досуге.

– Ой-ой-ой! – Савелий взялся за голову и сел на пол. – Ой-ой-ой! Господин Оскар, что теперь будет со всеми нами?

– Ну и вопрос! – восхитился молодой человек. – Кого ты спрашиваешь? Сам «автор» не знает, что с нами делать. Живи – и увидишь.

Глава 9

На торжественный прием во французское посольство были приглашены Натан Валерьянович и Розалия Львовна, как родители триумфатора, главной сенсации теннисного сезона. В этот день у общественности открылись глаза. Только ленивый не называл Эрнеста Виноградова восходящей звездой. Родители, пользуясь ситуацией, привлекли к мероприятию все семейство. По случаю громкого успеха родственника, сестры Боровские сорвались в Москву, прихватив с собой детей, друзей и подруг. Кроме семьи, в список приглашенных был включен мосье Шутов, как тренер, сумевший в зародыше разглядеть талант, да и чего там, основатель уникального метода подготовки, толком никому непонятного. Ради интервью с этим загадочным «мосье» из Парижа прибыла делегация журналистов, но Оскар отказался от заслуженной славы. Кроме журналистов, к нему явилась еще одна делегация. Утро новой эры французского тенниса случилось на фоне другого, не менее эпохального события.

Серьезные мужчины в штатском стояли у ворот и объясняли доктору Русому, что никто, кроме господина Шутова, не сможет пролить свет на «дурдом», имевший место в Рогачевской промзоне. Доктор мотал головой, топал ногами, но никого не пускал к пациенту.

– Здесь частная собственность, – объяснял он. – Если вы вторгнетесь на территорию, я не ручаюсь за адекватное поведение господина Шутова. У человека подорвано здоровье, расшатаны нервы. С вами может произойти все, что угодно, а я не смогу оказать квалифицированную медицинскую помощь.

Люди в штатском топтались, поглядывали на дом, заполненный родственниками, гостями и чемоданами. Поглядывали на двор, заставленный машинами родственников и гостей, но вторгаться на территорию опасались.

– Вы не знаете мистера Шутова, – нагнетал ситуацию доктор. – У него и в здоровом состоянии характер несахарный, а вы хотите, чтоб я сообщил ему «дурацкую» новость. Что, говорите, случилось с промзоной? Мой пациент никакого отношения к инциденту иметь не может. Вчера мы весь день были вместе. Тому свидетелей – полный стадион. Вам лучше уйти. Господин Шутов не любит, когда его близким портят праздник.

– Придется вызвать его повесткой.

– Не нужно повесток! Я, как лечащий врач, запретил ему получать повестки. Больному нужно спать.

Оскар и без предписаний прекрасно спал. С рассветом он явился домой, сел за компьютер и проспал за ним до обеда. Никто и не заметил его отсутствия, кроме старой вороны, но и та не каркнула лишнего. Никто не спросил, где Оскар шлялся всю ночь. Даже доктор, заметив свет из-под двери лаборатории, прикрыл ее, чтобы Розалия Львовна спокойно варила суп, и не брала в голову. Перед обедом он измерил пациенту давление, отвел в постель, не задавая вопросов, и с тех пор был честен перед совестью и людьми: он понятия не имел, что произошло в промзоне сегодня ночью.

Только проводив машину, доктор выдохнул, вытер пот со лба и нажал кнопку прибора, который судорожно сжимал в кулаке. Надо было убедиться, что люди в штатском не развернутся на середине дороги, незаметно вернуть прибор в сейф и обязательно начистить ботинки. На семейном совете было решено: Юля на мероприятии не должна остаться без кавалера. Более подходящей кандидатуры, чем доктор, в семье не нашлось. Привлечение посторонних не рассматривалось. Натан Валерьянович лично запер калитку и не пустил играть на корте детей из Академгородка.

Оскар спал, как будто вернулся с войны. А вечером, когда дом загудел в предвкушении посольских приемов, Юля принесла в комнату радио.

«Первое в мире испытание хроно-бомбы, – сообщил диктор. – Человечество сможет за себя постоять, если возьмет на вооружение новые технологии…» «Ну и наплевать, что они из будущего, – оппонировал гость в студии, – ведь это наше, общее, человеческое будущее, которое мы обязаны защитить». «Господа, господа… – возражал ведущий. – Мы должны дождаться конца расследования! Мы не можем делать выводов, не имея точной информации…»

Оскар наблюдал примерку нарядов, не обращая внимания на приемник. Его уже устыдили за отщепенство и эгоизм. На него обиделись и, в конце концов, плюнули, потому что Натан Валерьянович запретил домочадцам тиранить ученика. На Оскара перестали обращать внимание и лишь изредка интересовались здоровьем: не кружится ли у него голова от счастья за успехи Эрнеста? Но голова кружилась в доме у всех, кроме Оскара. Полицейская машина еще несколько раз подъезжала к воротам. Посольские лимузины с темными стеклами ждали за забором. У канавы сидели фотокорреспонденты. Дом кипел и бурлил. Свет не выключался, голоса не утихали. Постоянным потоком заходили и выходили друзья и родственники, друзья родственников и родственники друзей. Подъезжали и отъезжали автомобили. Сестры Боровские не могли отбиться от подруг, желающих сфотографироваться с их знаменитым братом. На профессорскую дачу, не переставая, звонили поклонницы и общались с Розалией Львовной по-французски.

– Когда это прекратится? – вопрошала Розалия, обращая взор к закрытой двери кабинета супруга. – Натик, дорогой, как мы вернемся домой? Как я посмотрю в глаза соседям? Они подумают, что мы поселились на небе и не станут с нами здороваться.

Натан Валерьянович заперся от всех и общался только с вороной, которую Юля посадила в клетку, опасаясь, что птицу в суматохе затопчут.

– Это для приема у консула, – рассуждала девушка, примеряя наряды. – А это… потом мы все идем в ресторан. Они заказали банкет на двести персон. Если б не событие в промзоне, заказали бы на тысячу. Оскар, как ты думаешь, в Москве ничего не взорвется?

– Не взорвется, – заверил молодой человек, и Юля вернулась к нарядам.

– Вот и хорошо, – сказала она. – Пока идут торжества, лучше будет, чтоб ничего не взрывалось, а потом, когда мы поедем в Париж, пусть разлетится все вдребезги. Этот костюм я надену для фото-сессии, – решила она. – А платье… как ты думаешь, кремовое для театра сойдет? У нас правительственная ложа, между прочим. Оскар… ну хотя бы в оперу ты с нами можешь сходить?

– Нет.

– Из-за этого?.. – Юля ткнула пальцем в радиоприемник. – Думаешь, тебя схватят прямо в антракте?

– Мне доктор велел здоровье беречь.

– Не понимаю, как опера может навредить твоему здоровью. Не знаю, не знаю… а если эту кофточку надеть с юбкой от розового костюма…

– Одень все и не мучайся.

– Но этот джемпер мне не идет. Алиса тоже от него отказалась. Может, Сонечке предложить? Я костюм только из-за юбки купила. Что если одеть ее с кофтой и вот этими бусами, как ты думаешь, я сойду за мадмуазель?

– За цыганку сойдешь.

– Женя сказал, что мне идут короткие юбки.

– Женя будет в восторге, если ты вообще забудешь одеться.

– Да ну тебя… – отмахнулась девушка. – Между прочим, Женя – хороший человек. И к тебе хорошо относится. К тебе много людей относятся также хорошо, как Женя?

Дом пустел постепенно. Сначала умчались гости, прихватив Алису и Сонечку. Розалия Львовна заболталась было по телефону с родней, но скоро поняла, что времени не осталось. В мгновение ока она собрала в дорогу Левушку и Натана Валерьяновича. Всех поместила в машину, а тех, кто не влез, поручила Жене. В машину доктора, кроме Юли, село еще человек семь. Ребята из поселка, которых не пустили на корт, немного потолкались у забора и пошли до шоссе пешком. Одна за другой исчезли машины посольства. Опустевший дом еще по привычке гудел. Оскару слышались шаги, разговоры. Несколько раз он вставал с кровати, чтобы запереть входную дверь, которая была заперта. Несколько раз подходил к калитке. Утоптанная земля простиралась от забора до бесконечности. Две брошенные машины давно забыли, кто их хозяева. Военный вертолет пролетел в сторону промзоны. Оскар услышал серию щелчков фотоаппаратов. В тот же миг на него напала компания журналистов.

– Как вы прокомментируете инцидент в Рогачевке? – услышал он.

– Вы допускаете, что там было испытание хроно-бомбы?

– Оскар, что вам известно о новом оружии? Какое отношение вы имеете к его разработке?

– Как вы считаете, связан ли повышенный фон гамма излучения с испытанием оружия?

– Вы думаете, что тотальные проверки на радиацию оправданы или только сеют панику?

– Посмотрите сюда, господин Шутов… – вспышка ослепила глаза.

Оскар запер калитку, поднялся наверх и с высоты посмотрел, как ссорятся между собой корреспонденты.

– На тебя охотятся? – спросила графиня. – Или на крошку?

– Просто охотятся. Никак не могу привыкнуть. Ладно, я, отшельник… А как малыш будет справляться с этой армией наглецов? Иногда подумаешь, прав ли я был, что занялся его теннисом?

– Когда он был маленьким… почти как Левка сейчас, я в первый раз привезла его на турнир, – вспомнила Мирослава. – Чего мне это стоило – вспомнить тошно. Стояла страшная зима. Одели ребенка во что попало, в смешную кроличью шубку, которую сшил палач. Валенки я купила по дороге у бабки, боялась, что у него отмерзнут ноги. Густав выбросил нас на Балтике и застрял, потому что вода в заливе замерзла. Добирались на автобусах, электричках. В одной руке барахло, в другой крошка. Я его таскала за воротник, как сумочку, и проклинала все на свете. Точно как ты сейчас. Думала, на фиг мне это? А теперь понимаю… что, собственно ему от жизни осталось, кроме этого несчастного тенниса? Ничего. Никто в него не верил, даже я. Маленький был, худенький. Все надо мной смеялись, говорили, что я его не кормлю. Никто не ожидал, что мальчишка играет. Никто представить не мог, что он ракетку способен держать в руках. В раздевалке он на живого человека не был похож. Все потихонечку разминаются, настраиваются, а мой сидит отмороженный, не шевельнется. И я рядом с ним, такая же. У меня не было сил форму на него напялить. Но как только крошка вышел на корт… Как только камеры вокруг него защелкали вспышками, как только первые аплодисменты послышались – детеныша как подменили.

– Как сыграл?

– Не спрашивай. Реву было!.. Обещал, что убьет меня, когда вырастет. Если честно, в его проигрыше была моя вина. Они играли на укороченных кортах, а мой привык лупить ракеткой на всю длину. Тогда я сказала: «Малыш, не кисни! Завтра о твоем позоре никто не вспомнит. И об успехе тоже. Мы зайдем на этот турнир еще раз, и всех победим». Теперь с каждого турнира у нас несколько кубков: за первые места, за вторые, за третьи. Мы думали, так будет всегда. Я надеялась, потому что крошка не представляет себе другой жизни, кроме как мордой в телевизоре. Он чувствует себя человеком только тогда, когда ему тычут в лицо десять штук микрофонов и слепят лампами. Понимаешь?.. Он до сих пор не верит в то, что живет. Иногда мне кажется, что он не замечает этого глючного мира так же, как мир не замечает его.

– Мирка… Я сильно виноват в том, что мир глючит?

– Конечно. Кто наделал приборов для заглючки сюжета? Не просто так они с неба падали.

– И как ты думаешь меня наказать?

– Заставлю работать над ошибками. Сдвинь этот чертов хронал – все прощу. В этом романе столько ненаписанных сюжетных линий, что хватит на тысячу жизней. Климат благоприятный, компания интересная. Что еще надо? Смысл жизни? Жили до сих пор без него и дальше как-нибудь проживем. Что ты сделал с промзоной?

– Хинею.

– Значит на твоей совести… – убедилась Мирослава. – И как это выглядит?

– Можешь сходить на экскурсию.

– Там оцепление с автоматами. Здоровые мужики зубами стучат от страха. Даже ведьма-вагафа приезжала полюбоваться на зеленое облако, над которым погасли звезды Вселенной. Ее пустили. Меня не пустят. Расскажи, Оська, никогда не видела последствий взрыва хрональной бомбы.

– Бог с тобой, я только сдвинул хронал на несчастные девять минут.

– И что получилось?

– Зеленое облако.

– А промзона? Институт, который над дольменом вознесся со всеми его сотрудниками…

– Поясняю для троечниц: все сместилось в хронале на девять минут. И люди, и институт, и я бы сместился, если б не находился за контуром. Ребята очень удивятся, когда поедут домой с работы. Наверно, недобрым словом меня помянут. Теперь я должен сдвинуть хронал в масштабах планеты, да?

– Выписал «День Галактики» дольменологам и успокоился…

– Я чуть не выписал «День Вселенной» для человечества. Все, Мирка, хватит! Я честно пробовал работать ключом и точно говорю, что не должен этого делать. Каждый раз, когда я пытаюсь ломать «сюжет», возникает хинея. Еще со времен Монте-Карло. Но ты же не веришь на слово. Тебе надо, чтобы мир разлетелся вдребезги у тебя на глазах. Чем я ближе к решению задачи, тем крепче хинея. Одно из двух: либо человечеству надо избавиться от меня, либо мне избавиться от судьбы. Любая программа, даже прекрасно написанная, вызывает глюк, если сталкивается с задачей, на которую не рассчитана.

– И что с тобой сделать?

– Убить. Мне надо умереть, чтобы дать Греалю свободу. Он должен настроить себя на решение задачи, а не искать ответы в моей голове. Мирка, возможности, которые вложены в этот прибор, во сто крат превышают мои, но я не знаю, как его запустить в автономный режим. Все-таки это искусственный интеллект, у которого свой кодекс чести. В отличие от неблагодарных детей человеческих, он никогда не переступит через создателя. Так же, как персонаж через «автора». Даже если очень захочет. Есть законы природы, универсальные для всего сущего.

– Как все сложно… – огорчилась графиня. – Ты говорил, что можешь открыть «реальную частоту», на которой хинеи не будет. Погоди мотать башкой, послушай… Если ты сможешь уйти туда, значит, законы не так уж универсальны, и никакого табу на пересечение миров нет.

– Переход невозможен.

– Ты всегда говоришь «невозможно», а потом берешься и делаешь. Оскар, ты – такое же творение своего Автора, как Греаль – твое. Автор тоже верит в универсальный закон. Он тоже не знает, как отпустить тебя на свободу, потому что ты паразитируешь на Нем с рождения. Если откроешь «реальную частоту», Он поймет, что никаких табу нет. Если Он поймет, поймешь и ты. Он найдет способ объяснить тебе это.

– Я не говорил, что могу открыть «реальную частоту». Эзоты считают это решением всех проблем, а я не вижу причины им возразить. Поэтому рассчитал характеристики дольмена, который дает такую возможность. Ни один, кроме флоридского, не годится.

– Что за дольмен?

– Диаметр порядка двадцати километров. Скорость вращения на внешнем контуре – не меньше семидесяти километров в час. Где ты видела сооружения такого калибра?

– Значит, надо построить.

– Помнишь, ты спросила, почему перед смертью прокручивается вся жизнь? – Оскар прикрыл окно, чтобы журналистские склоки не отвлекали от разговора.

– Тогда ты мне сказал, что это объяснить невозможно. И только такая дура, как я, может задавать вопросы, на которые ответить нельзя. Так почему?

– «Захлест волны» происходит всегда, даже в нормальном режиме поля. От резкого торможения в потоке времени оно растягивается и сжимается, как резина, вываливая в «оперативную память» все накопившееся за жизнь. То, что происходит с людьми сейчас, напоминает состояние за минуту до смерти.

– Оська, выбора нет. Надо строить дольмен. Строить трек, по которому можно разогнать флакер. Ничего сложного, если имеешь хроно-генератор. Греаль ведь может взять на себя эту функцию?

– Может.

– Тогда чего же мы ждем?

– Тоннель придется пробивать под землей в обстановке глубокой конспирации. Чтобы дехрональный туман имел постоянную плотность, и чтобы братья-друиды не садились на хвост.

– Распечатай мне список требований.

– Нет, ваше сиятельство, я, конечно, понимаю, что наш роман фантастический, но я не хочу соавторствовать маразму.

– Роман закончится и без нас! Что толку, если мы сидим тут, как два папарацца в канаве? Может, попытаемся что-то сделать?

– Схватим лопаты и побежим копать?

– Схватим, если не предложишь ничего поумнее. И ты схватишь. И свора этих… милых корреспондентов. Вместо того, чтоб драться, буду копать. На каждого лопата найдется.

– Глупо, Мирка! Все глупо. Даже Учитель считает, что нам пора продаться «друидам». Что выбора нет. Но я не могу. Все, что угодно могу сделать, только не переступить через себя. Даже когда понимаю, что нужно. Если только ты скажешь…

– Что мне сказать?

– Скажи, что стоит согласиться на их предложение.

– Если ты это сделаешь – забудь мое имя. Я не для того прожила жизнь, чтоб наш Писака ее использовал для потешных сказок. Продаваться эзотам надо было тогда, когда можно было их использовать. Сейчас пришло их время использовать нас.

– Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ключ тебе нужен любой ценой.

– Ключ нужен не мне! Мне нужна бутылка вина и теннисная ракетка.

– Но принять решение должна ты. Пока эзоты держат крошку мордой в телевизоре, он не способен соображать. Все зависит от твоего слова. Как скажешь – так я и сделаю. Что тебе нужно, кроме бутылки с ракеткой?

– А что нужно тебе, омин?

– Еще не поняла? Еще не догадалась, что кроме тебя мне от жизни желать нечего. Все остальное я уже получил.

– Нет! Тебе нужна не я, а мамочка, которая будет ходить за тобой с ремнем и тарелкой каши. Всю жизнь ты делал из меня мамочку! Всю жизнь я уговариваю тебя скушать ложечку и сопли вытираю. От маленького крошки соплей было меньше, чем от тебя. Если ты сделал Греаль для меня, то напрасно потратил время. Мне этот мир не нужен. Он не нужен никому, кроме своего Создателя. Мне только жаль, что Натасик здоровье угробил на такого дурака, как ты!

– Мне нужно твое решение, – настаивал Оскар. – Сегодня. Может статься, что завтра уже не понадобится.

– Ты знаешь это наверняка? Или просто выразился красиво?

– Не важно.

– Важно.

– Я жду твоего решения.

– Расскажи мне про завтрашний день.

– Не могу.

– Тогда я спрошу об этом Эккура.

– Пойдешь к Эккуру – сюда не возвращайся!

– Пошел к черту! – ответила графиня и хлопнула дверью.

Сначала Оскар стоял у окна, не чувствуя времени. Ждал, что графиня вернется. Надеялся, что идея разговаривать с Ангелом окажется пустой угрозой. Когда он понял, что ожидания напрасны, захотел убедиться, что Мирка ушла навсегда. Что ему уже нечего терять и можно принять решение, которое снимет все проблемы с его головы. Что хуже, что лучше, Оскар не понимал, потому что утратил способность соображать. Он посмотрел на небо. Посмотрел на людей за забором, которые прекратили ссору и устроили пикничок. Журналисты сидели на обочине, закусывали домашними бутербродами и запивали водкой из фляги. Быстрым шагом, не давая себе время одуматься, Оскар спустился в лабораторию, достал из сейфа Греаль, вынул Глаз и вставил в оружейную капсулу. Тем же шагом он поднялся в профессорский кабинет, взял бумагу и ручку, но телефонный звонок привел его в чувство. Оскару показалось, что от звонка содрогнулся дом.

«Крошка…» – написал он на чистом листе и задумался. Ни одного подходящего слова более на ум не пришло. Пришел лишь образ графини, шагающей в сторону Академгородка. Звонок еще раз потряс опустевший дом.

– Никого нет. Звоните утром, – крикнул Оскар в трубку.

– А ты кто? – услышал он раздраженный голос Эрнеста.

– Автоответчик! Что надо?

– Срочно приезжай. Жду у посольства.

– Сейчас не могу.

– Знаю, что ты задумал. Только теперь не время. В посольстве такая хинея, что мне одному никак! Тебя же только завтра придут арестовывать? Или когда?!

– Завтра.

– Значит, сейчас приезжай.

– Что тебе нужно?

– Хроно-бомба для этого мира!

В тайне души, Оскар надеялся поймать на шоссе графиню. Одной рукой он держался за руль, другой – в сотый раз набирал телефонный номер. Прослушав приветствие автоответчика, он дожидался гудка:

– Обиделась? – спрашивал Оскар. – Не хочешь поговорить? Думаешь, хлопнула дверью и на этом закончила со мной отношения? Вот что, кукла, я ничего обидного не сказал, просто мы давно не ругались! Даю тебе полчаса, чтоб остыть. Скажи, где ты – я подъеду. – Минута обрывалась, Оскар снова набирал номер. – Он домчался до Академгородка по пустой дороге и повернул на Москву. Графиня провалилась сквозь землю. – Мирка, будь человеком, возьми трубку, – настаивал он. – Я не прав, признаю. Все как-то снова не так получилось, как должно бы… Знаю, за что ты обиделась, потому что я собирался тебя обидеть. Мне было до смерти нужно тебя обидеть. Я имел право, потому что Греаль действительно собрал для тебя, не для Ангела. Возьми трубку, мне надо тебя услышать, – еще минута разговора прошла впустую. – Мирка не бросай меня! Лучше вернись и убей! – Требовал Оскар. – Не бросай сейчас. Потом бросишь, я дам тебе для этого много поводов, а сейчас мне нужны услуги воина форта. Я объявил войну самому себе. Куда обратиться за подкреплением? Не молчи, а то мне пришлют Крокодила!

Дорога закончилась у шлагбаума. Всем желающим ехать в центр надлежало пройти проверку. Вагончик дозиметристов стоял поперек дороги. Расценки на услуги приближались к космическим величинам. Зато вход в метро был открыт, и Оскар встал перед дверью, сам не понимая зачем. Метро не работало так давно, что успели облететь со стен объявления. Так давно, что двери перестали закрывать на замки, потому что народ забыл о том, что в Москве есть подземка. «Ускоритель… – пришло в голову физику, – кольцевой тоннель подходящей окружности». Он сделал шаг к двери, не вполне понимая зачем. «Нет», – сказал себе Оскар, вспомнив известные ему сооружения подобного рода. Одно показалось слишком маленьким. Другое заполучили себе эзоты еще до знакомства с ним. Третье, примерно подходящее по диаметру, было превращено в склад консервов инохроналами, пришлыми на смену дохлого Агропрома. Идея физику пришлась по душе, хоть и не имела практических перспектив. Он еще раз набрал номер Эрнеста, но тот не ответил. Набрал Мирославу, чтобы в последний раз дождаться гудка. Он хотел использовать минуту, чтобы сказать что-то важное, но заметил тень на стене. Очертание дамы, облаченной в длинный плащ, скользнуло в приоткрытую дверь. Легкий сквозняк прошмыгнул за тенью. Оскар обернулся. Дорога была пуста, вагончик дозиметристов стоял на месте. Телефонная трубка гудела. В один момент Оскар забыл обо всем. Даже мысль о графине, которая неизменно разъедала мозги, вдруг перестала причинять боль и бабочкой выпорхнула на волю. Идея пришла сама. Ниоткуда. Минуту назад он был слеп и вдруг открыл глаза на пороге метро. Родился и не смог сделать шаг, потому что никто не учил его ходить по краю дольмена радиусом несколько километров. Он видел или ему показалось? Или он захотел увидеть что-нибудь, что укрепит неуверенную догадку. Оскар поднял с асфальта телефон, который выпал из рук. Приложил его к уху. Автоответчик повторил все, что он знал наизусть, и попросил уложиться в минуту.

– Я люблю тебя, Мирка, – сказал Оскар. – Прости и забудь, что наговорил сгоряча. Все будет хорошо. Скоро свидимся.

Дверь отворилась в темноту. Бледный светлячок телефона скользнул по мрамору, по старым объявлениям о закрытии, по колонне, от которой вандалы отбили плитку. Оскар пожалел, что не взял фонарь. В его рабочей сумке лежало все, что нужно для обороны посольства, но он представить не мог такого поворота событий. Оскар достал Греаль, налил в него воды из бутылки, приготовленной для работы, дождался, пока кристаллы напитаются светом.

– Я иду… – шепотом сказал он. – Я понял, что делать. Теперь меня не остановить.

Тень легла на свод потолка и скрылась на ступенях стоячего эскалатора. Оскар спустился на платформу следом за тенью. Металлические ворота закрывали переход на кольцевую станцию, но они не могли остановить человека, у которого появилась надежда. Он знал, что нашел единственное решение. Тоннель был похож на трубу, через которую души смертных вылетают в загробный мир, и Оскар пошел по тоннелю. Он не думал, что в свете Греаля знакомый коридор окажется длиннее, чем жизнь. Он не шел вперед, а летел, потому что ноги почти не касались пола. Ему казалось, что он не человек, а душа, освобожденная от тягот земных; что обещание скорой встречи, выданное графине, скомпрометирует его, как личность, способную держать слово, и роман закончится для каждого из них на разных страницах.

В конце коридора света не появилось. Путника встретила кольцевая станция метро, темная и безлюдная. Пустой поезд стоял с открытыми дверями. Оскар подошел к началу состава и осветил кабину.

– Как угнать его на тот свет? – спросил он Греаль и засучил рукава для работы. Оскар поставил сумку на пол, достал очки, надел перчатку. Вода в чаше заиграла пузырями, завертелась. – Схема кольцевого участка метрополитена, – сформулировал запрос пользователь, – ищи в сети глубину, радиус… Ищи «управление электропоездом». Технику безопасности можно опустить. Только основные функции: разгон, торможение, остановка. Узнай, сколько брошенных поездов на кольце и куда их можно убрать с дороги…

– Рельс обесточен, – выдал сообщение Греаль.

– Я бы как-нибудь догадался…

– Что делать?

– Узнай, какая максимальная скорость у этого паровоза…

– Что вы здесь делаете? – услышал Оскар и снял очки. – Кто вам разрешил? Кто пустил вас сюда?

Мужчина в форме машиниста стоял в дверях с фонарем, свет которого мерк рядом с фейерверком Греаля.

– Какая удача! – обрадовался Оскар. – Прошу… занимайте рабочее место и в путь.

– Куда?

– Разве есть варианты? Поедем по кругу.

– Так! Я вызываю полицию.

Оскар нащупал в кармане прибор с двумя кнопками.

– Не надо полицию, – сказал он. – Делай, что говорят, и не парься о том, что будет.

– Я требую, чтобы вы ушли, – заявил машинист. – Во время движения в кабине пассажиров быть не должно.

– Как скажешь, – Оскар перебрался в вагон, а машинист заскочил на рабочее место и захлопнул дверь.

Пассажир не стал мешать. Он расположился в пустом вагоне и приготовился обследовать трек, но извозчик не торопился. Сначала он тихо сидел на рабочем месте. Потом позвонил жене. Оскар набрался терпения и позволил сказать любимой женщине прощальное слово. Из разговоров за стенкой он понял, что «пусик» до смерти любит «мусика» и если немного задержится на работе, то не потому, что снял проститутку…