Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 152 страниц)

Хант вздохнул.

– Мне добавить деньг на счет?

– У Элис достаточно денег, – ответила Мира. – У этой девочки есть все, кроме мамы и папы.

– Прекрасно. Если со мной случится несчастье, никто не заплачет.

– Несчастье, Ханни, заключается в том, что с тобой ничего не случится. Дай-ка трубочку Даниелю и уйди подальше, позволь нам посплетничать о тебе.

– Какому Даниелю? – воскликнул Хант. – Здесь нет никаких Даниелей! В моей жизни больше нет никаких Даниелей, и никогда не было! Запомни это навсегда…

– …и больше не произносить при тебе имени этого засранца! Этого чертова флорентийца, предателя и ничтожества. Я помню, Ханни. Разве я могу забыть? Как был дураком, так дураком и остался. А если ты в припадке бешенства поссорился с Даниелем, то так тебе и надо.

– Этот молокосос решил остаться в Америке. Мирей, ты не представляешь, сколько сил и денег я вложил в эту тварь. Он даже не пришел попрощаться.

– Даниель ничего не решил, он поехал от тебя отдохнуть! В конце концов, дай парню заработать на твою достойную старость! Не всю жизнь ему побираться у такого жмота, как ты!

– Мирей, я не хочу жить.

– Прекрасно, – ответила Мира. – Будем считать, что флорентийцу улыбнулась половина наследства. Вторую половину ты перечислишь на содержание ребенка. Только попробуй не перечислить! Ханни, я не шучу! Я подниму тебя из гроба и отведу в банк! Испорчу всю церемонию!

Связь прервалась. В прошлой жизни Мира сорвалась бы с места, схватила такси, вломилась бы в самолет без билета… Она понимала, что Ханни не покончит с собой просто так. Он достанет снотворное, нальет водки и будет ждать ее, пока не напьется до обморока. Мира мчалась к нему на край света, осознавая никчемность усилий. Она понимала, что хорошая клизма прочистит мозги ее другу лучше всяких речей. Знала, но не была уверена до конца и, на всякий случай, спешила. Впервые в жизни Мира не сорвалась, потому что в прошлой жизни ее никто не ждал.

– Мира, – силуэт Боровского появился на пороге лаборатории, – извини, что вмешиваюсь, но раз уж ты сделала меня невольным свидетелем…

– Что опять не так, Натан Валерьянович?

– Поверь, что для отца, каким бы он ни был, больной ребенок – самое тяжелое наказание в жизни. Хуже этого не может быть ничего, поэтому мы не в праве судить…

– Если б вы предупредили, что понимаете по-французски, я бы ушла в лес, – ответила графиня.

– Мира, послушай меня…

– Нашли, кого жалеть! Для Ханта самое тяжелое наказание – это он сам. Он – самый, что ни на есть, больной ребенок. Отец… Какой он отец? Он никогда им не был, и понятия не имеет, что это такое!

– Мира…

– Вы не можете себя сравнивать с ним…

– Поверь, я не хочу тебя обидеть, но то, как ты резко судишь окружающих тебя людей, пугает меня…

– Вас пугает охранная сигнализация!

– То, как ты иногда разговариваешь с матерью, меня просто обескураживает.

– А вы не слушайте! Делайте вид, что не понимаете по-французски… И по-русски тоже… Не надо меня понимать ни на каком языке. Все равно не поймете, – графиня шагнула в коридор с твердым намерением больше не возвращаться.

– Мира! – прокричал вслед Натан. – Я могу не судить того, кто мне безразличен. Я позволил себе вмешаться только потому, что отношусь к тебе, как близкому человеку…

– Натан Валерьяныч! – обернулась графиня. – Родная мать не стала для меня близким человеком за тридцать с лишним лет. А вы хотите понять меня сразу!

Рассерженная графиня вышла на веранду, где Деев размазывал по стене краску. Работал аккуратно, на жизнь не жаловался, в личную жизнь графини нос не совал.

– Ага? – догадался Артур. – Влетело?

– Тебе-то что за дело? Что вам всем за дело до моих отношений с Ханни?

– Ну, ни скажи. Валерьянычу до всего дело есть. Валерьяныч только с виду такой, мешком стукнутый. А самое поганое, что он кругом прав. Хорошо, что еще не выпорол ваше сиятельство.

Мира отправилась плакать на кухню, но там уже пряталась Алиса Натановна. Мира вышла на улицу за забор, но за забором пряталась машина Алисы. Графиня с удовольствием уединилась бы в спальне, но в этот дом ее пригласили не для того, чтобы рыдать на постелях. Хозяин ждал ее помощи, столб зеленого тумана подпирал потолок, профессор возился с компьютером так увлеченно, словно не ругался с графиней только что.

– Если вас интересует Алиса, то она на кухне. Я и без прибора вижу, что она там. Оставила машину за забором. Сама сидит за буфетом.

– Что за девица!.. – расстроился Натан. – Мне самому ее отвезти домой, что ли?..

– Ребенок унаследовал от отца интерес к непознанным тайнам Вселенной. Хотите, я выгоню ее? Выставлю так, что обратную дорогу забудет?

– Ох… – качал головой Натан, – Алиса хитра, как лисица!

– Доверьте мне воспитать вашу дочь, профессор, и вы не пожалеете.

– Поговори с ней, Мира. Объясни ей… пока я занимаюсь прибором.

Графиня Виноградова вернулась на кухню в боевом расположении духа. Вернулась, сделала себе кофе и села у окна. Она еще не придумала, как напасть на дитя, но чувствовала в себе абсолютную власть. Девочка, найденная на кухне, вне всякого сомнения, являлась плодом фантазии, необходимой возможностью в любой момент взять тайм-аут в поединке с Боровским. Перед броском графиня была решительна и спокойна, только Алиса Натановна напала на нее первая и огорошила до невозможности:

– Посоветуйте, – сказала Алиса, – как отвадить взрослого мужика? – Графиня едва не поперхнулась. – Нет, он, конечно, ведет себя галантно, лишнего не позволяет. Но как ему объяснить, что мы не пара? Он ведь в отцы мне годится. – Графиня поставила чашку на стол, чтобы не облить колени. – Что мне сделать, чтобы он навсегда потерял ко мне интерес? – спросила девочка и посмотрела на графиню ясным взором провинциальной кокетки.

– Завлечь его в лифт и пукнуть, – ответила Мира.

– Как?.. – растерялась Алиса.

– По возможности громко.

– А если… не получится?

– Надо постараться.

Алиса Натановна опустила ресницы. Графиня задумалась. Образ взрослого мужчины, пылко влюбленного в очаровательное дитя, начинал вырисовываться в полный рост. Мужчины, который годится в отцы и звонит на дачу Боровских. Галантный педофил, чей телефон Мира наверняка хранит у себя в мобильнике…

– Ну да… – сообразила графиня, и у Алисы Натановны запылали щеки. – Теперь ты мне ответь, пожалуйста, на один вопрос: ты мамой стать хочешь? Когда-нибудь от какого-нибудь мужчины, который придется тебе по вкусу и по возрасту, ты детей иметь собираешься?

– Ну, допустим, собираюсь, а что?

– Знаешь, что за излучение сейчас в подвале твоего отца?

– Какое излучение? – спросила Алиса со знанием дела, и графиня заподозрила, что девочка серьезно увлекается не только мужчинами.

– Энергия и импульс поля равны нолю… – процитировала Мира профессора.

– Ну и что? – удивилась Алиса.

В шаге от позора графиня остановилась. Она поняла, что выбрала неверный угол атаки. Гейм на ее подаче был бездарно проигран. Можно было взять тайм-аут, перекинуть разговор на другую тему. Можно было, в конце концов, уронить на колени чашку, но Мира не была уверена, что хочет продолжать игру. Она надеялась, что фантом рассосется сам, если перестать обращать на него внимание. Пауза затянулась. Нервы напряглись. Алиса Натановна дрогнула первой:

– Ну и что? – повторила она. – Папа не говорил, что это опасно.

– Он давал подписку о неразглашении. Я не давала, поэтому говорю. Разве папа не велел тебе ехать домой и не показываться на даче, пока он не закончит работу?

Алиса посмотрела на ключ от машины, брошенный на столе.

– Я заехала, потому что забыла сумку, – объяснила она. – Мне уже пора в институт.

Со странным ощущением Мира возвращалась в лабораторию. Впечатление абсолютного маразма преследовало ее сегодня. Впечатление опоры, уходящей из-под ног. Отслоение от реальности, которое напугало ее в Париже. Страх, который теперь преследовал ее всюду. Убеждение, что все происходящее с ней, происходит понарошку, словно в сказке, в которую девочки верят по дурости малолетства, и перестают верить, когда вырастают. С возрастом те же девочки верят в другие сказки. Девочки растут, сказки меняются. Мира еще не умерла, но верить перестала. Она стояла ногами на бетонном полу, но не чувствовала опоры, она видела профессора Боровского и хрональный туман, но не верила глазам своим. Мира испугалась, что все вокруг нее – один большой, красочный фантом, и только фантом, и ничего, кроме фантома, который управляет собою сам. Одиночество проникало в душу графини вместе со страхом. Она не знала, где именно совершила ошибку. В чем прокололась? Как сорвалась с колеи? В какой момент она перестала быть человеком и кем стала?

– Я понял ошибку, – ответил профессор на ее растерянный взгляд. – Я понял, что произошло, Мира. Проблема сложнее, чем мне казалось. Мы изучаем не тот объект. Ты – тот объект, который надо изучать в первую очередь, чтобы понять природу дехрона. В тебе ключ, который откроет любую дверь. Не пугайся, – предупредил Боровский. – Ничего не бойся и не суетись. С этой минуты мы начинаем изучать тебя.

– Нет, – Мира отступила на шаг от туманного столба. – Не сейчас.

Боровский обесточил прибор, кристалл померк, туман осел в металлический таз, линзы заискрили протуберанцами.

– Что такое? Излучение искажает твой мир, – догадался профессор. – Мира? Что с тобой?

– Не обращайте внимание.

– Мира, ты понимаешь, что с тобой происходит? Ты понимаешь, что вообще происходит на свете?

– Дело не во мне, Натан Валерьянович. Дело в вашей Алисе.

– Не хитри, Мира, не уходи от разговора.

– Ни в коем случае, Натан Валерьянович. Я просто предупреждаю по-хорошему: если кого точно надо выпороть и запереть, так это вашу дочь.

– Почему? – насторожился Натан.

– Потому что девчонка по уши влюбилась в Зубова, – объяснила графиня. – Вы понимаете, что это не самый подходящий субъект?

Желание изучать графиню Виноградову оставило профессора вмиг. Он сел на табурет и стал обрабатывать информацию мелкими файлами. Сначала профессор вспомнил, кто такой Зубов, потом сообразил, что Алиса Натановна приходится ему родной дочерью. Вскоре до Натана дошло, что Зубов и впрямь не годится в зятья Розалии Львовне. Шевелюра Боровского встала дыбом.

– Влюблена в Зубова? – уточнил он. – Этого не может быть! Нет, Мира, это невозможно! – категорически заявил профессор, словно поставил неуд в зачетку.

– Влюблена вдрызг, – подтвердила графиня. – Надеется перехватить трубку, если он еще раз позвонит сюда.

– Не может быть, чтобы Георгий…

– Бог с вами, Натан Валерьянович. Я видела педофилов. Жорж не из их числа, но впечатление на юных дев производить умеет. Именно в таких мужиков влюбляются с первого взгляда, и, как правило, безответно. Я не уверена, что Жоржа это волнует. Мне кажется, он старше всех друидов на свете. С другой стороны, не пытается ли он завербовать вашу дочь, чтобы держать под контролем все, что творится на этой даче? Что с вами, профессор? Хотите сказать, что на сегодня работа закончена?

– И что же мне делать? – растерялся Натан. – Мира, надо же что-то делать? Куда она поехала?

– Не волнуйтесь, Натан Валерьянович, не к Зубову. Но меры принимать действительно надо: если вы не намерены посвящать ребенка в свои дела, надо принимать меры, пока не поздно… пока она не влезла к вам в лабораторию, и не поняла, с кем и с чем вы имеете дело. Если собираетесь посвящать…

– Мира!

– Хорошо, я сама поговорю с Жоржем. Вы слишком закопались в работе, Натан Валерьянович, перестали видеть разницу между техническими проблемами и гуманитарными. Чтобы разобраться с окружающим миром, нужно сначала навести порядок в собственной голове. А вы, чуть что, хватаетесь за приборы. Натан Валерьянович, алло? Вы где? – Стеклянный взгляд профессора застыл на графине. – Вы опять изучаете не тот объект! Понятно? Вы всю жизнь изучаете не те объекты…

Боровский выбежал из лаборатории на улицу и сел в машину.

– Натан Валерьянович! – окликнула его Мира. – Хотите, я поеду с вами?

– Мира! – рассердился Натан. – Тебе нужно отдыхать после травмы, вот и отдыхай! Ходи в лес, дыши воздухом! Ляг, выпись, наконец! И не вздумай напиться в мое отсутствие! – воскликнул он и умчался вслед за Алисой.

– Довела мужика, – произнес Артур. – Уж насколько Валерьяныч спокойный дядька, и тот не выдержал.

– Скрытый темперамент добавляет мужчине сексуальной привлекательности, – заметила графиня. – Эх, не попался мне Натасик до того, как был схвачен Розалией Львовной…

– Ты, что ли, Валерьяныча домогалась?

– Кто кого домогался – большой вопрос.

– Что он от тебя хотел?

– Удочерить, – ответила Мира, вглядываясь в горизонт, – и по возможности выпороть. Что там за крест торчит среди поля?

– Я думал, вы подрались: два ноль в пользу Валерьяныча по очкам, – подсчитал Артур. – И на тебе… удрал с ринга. Можно присудить вашему сиятельству победу нокаутом. Честно, что ты с ним сделала?

– Я только оборонялась! – объяснила Мира. – Артур, что это там?..

– Да ладно. Хотел бы я видеть дурака, который на тебя нападет.

– Этого здоровенного креста раньше там не стояло.

Деев отложил кисточку и вгляделся в даль, открытую за горелой рощей.

– Его там и не было. Его после катастрофы поставили родственники умерших. Теперь ездят сюда на машинах, местность обгаживают. Валерьяныч очень сердится.

– Давно стоит?

– С зимы.

– Его не было еще час назад. Наверно, прибор Валерьяныча глючит.

– Это ваше сиятельство глючит. Я ж вез тебя ночью в хлам пьяную. Сначала встать не могла, потом дверь забодала…

– Пойду, посмотрю.

– Постой! – окликнул ее Артур. – Тебе же доктор звонил…

Мира пошла к объекту прямиком через поле. Огромный деревянный крест парил над землей, взмывал в небо и проваливался в ложбины. У графини кружилась голова. Наглый фантом определенно над ней издевался. Ноги графини увязли в грязи. Она остановилась, закрыла глаза и приказала кресту приблизиться. На мраморной плите у подножия монумента были высечены фамилии погибших. У плиты валялись увядающие гвоздики. «2 ноября…» прочла графиня и не смогла вспомнить, какой сейчас год. «Вопиющий бред, – решила она. – Это что еще за календарные новости? Сентябрь, октябрь, декабрь, январь… – графиня пересчитала месяцы года по пальцам и осталась довольна. Десятка была в комплекте, пальцев для лишнего месяца не осталось. – Бред!» – повторила она и еще раз зажмурилась. Графиня дождалась, когда внутри нее созреет абсолютная убежденность в том, что перед ней не реальный предмет, а плод воображения, сон, увиденный наяву. Такой же противоречивый и безобразный, как все предыдущие сны.

– Деев! – спросила графиня по возвращении. – Сейчас какой месяц?

– Двадцатое ноября, – ответил Артур.

– Прекрати издеваться! Такого месяца в календаре нет!

– А какой есть?

– Деев!

– Вашему сиятельству виднее, что у вас… в календаре. Зачем же спрашивать?

– Ну-ка, глянь… ты видишь крест на пригорке?

– Даже глядеть не стану, – ответил Артур. – Прикажет ваше сиятельство увидеть крест, – увидим крест. Не прикажет – не увидим. Наше дело маленькое…

– Нет, ты, пойди, посмотри!

– Не пойду, – уперся Артур. – С Валерьянычем сходи с ума, а с меня хватит. Я как растворителя надышусь – не то, что кресты, крокодилы мерещатся. Женька опять звонил, тебя спрашивал, а я уж не знаю, чего врать. То вы лбы расшибаете, то в подвале деретесь… только шаровые молнии летят. Теперь по полям скакать начали. Я предупредил, что ваше сиятельство бесят звонки, которые не от голубца, а Женьке плевать. Он говорит, чтобы ты к Симе ехала как можно скорее. Уж не знаю, что там стряслось. Женька хотел разговаривать только с тобой.

– Зато я знаю, – вздохнула Мира. – Этим должно было кончиться.

Графиня признала за собой окончательное поражение. У нее не осталось сил, чтобы приводить в порядок окружающий мир. На сегодня ее сиятельство было выжато не по назначению и исчерпано без всякой пользы.

– Ну что, поедем к Симе? – спросил подругу Артур.

– Я поеду, а ты останешься красить дом. Закажешь два билета в Зальцбург, мне и Элис.

– Думаешь, Сима решила ее вернуть?

– Закажи. Я попробую уговорить старушку. Не получится – буду жить в Альпах, пока не найду замену. Вероятнее всего, до конца своих дней. Или… знаешь что, отвези меня в аэропорт прямо сейчас.

– На чем? – удивился Артур. – Валерьяныч угнал последнюю тачку.

– Тогда проводи до остановки.

– Даже не подумаю. Мне такого распоряжения не давалось. Мне наоборот, сказано было стеречь тебя здесь и смотреть, чтобы ты не напилась, пока Валерьяныч опыты не закончит. Ты ему для работы трезвая нужна.

– Ты видел, как я его уработала? – напомнила графиня. – Имею право расслабиться. И Валерьянычу пора отдохнуть, пока Привратник не явился с ревизией в его подвал.

– Валех что ли? – догадался Артур. – Валех уже не явится. Я ему сказал, что вас дома нет. Что вы за доской обрезной поехали на лесопилку.

– Что?

– Да шучу я, шучу, – засмеялся Артур.

– Идиот! – графиня едва не расплакалась. – Ты дурак, Деев! Дремучий, непроходимый…

– Ваше сиятельство, я не хотел. Честное слово, не думал пугать.

– Я не знаю, что со мной происходит, Артур! – воскликнула Мира. – Я не знаю, кто я такая. Только чувствую, что мне надо держаться подальше от всех. Убраться на необитаемый остров, если еще не поздно. Ты знаешь, кто я?

– Не знаю.

– И я не знаю. Мне страшно жить! Я не понимаю, что происходит, и до смерти боюсь, что произойдет что-то страшное. Ты знаешь, что с нами будет?

– То же, что и со всеми, – утешил Артур графиню, – поживем-поживем, да и сдохнем.

– Ты уверен?

– Уверен. Валерьяныч сказал, что в гробу будем лежать как нормальные люди.

– Что еще сказал Валерьяныч?

– Что мы облучились, поэтому крыша ездит. Она и будет ездить… Облучение – это такая хрень, которая хуже заразы, потому что лекарства от нее нет. Но вашему сиятельству не надо волноваться. Вот, я, например, облучился, и что? Я ж не валю кресты за то, что они вид портят. Сижу себе, стенку крашу. У меня претензий к человечеству нет.

– А у меня есть, – призналась графиня. – У меня есть очень серьезные претензии к человечеству.

Глава 7

Размышления о жизни графиня Виноградова всегда откладывала на дорогу. Она терпеть не могла читать в самолете. Еще больше ее раздражало кино с наушником, в котором оригинальные французские диалоги забиваются примитивным английским. В дороге она не могла заниматься ничем. Только наводила порядок у себя в голове. Пока самолет вез графиню из Москвы в Екатеринбург, она соображала. Что могла натворить Элис, чтобы вывести из себя бабу Симу? Чем вообще можно рассердить пожилую женщину, обладательницу ангельского терпения. Мира предполагала самые невероятные истории: «ГБ добралось до фрау Симы, и Ниночку увезли, – решила Мира, – а бабку привлекли за контакты пятого уровня. Теперь Элис сидит на хуторе одна, пасет тараканов и уже, наверняка, подружилась с козой или курицей». Обратно в Зальцбург несчастная графиня готовилась везти зоопарк. В зале аэропорта она изучила расписание, но подходящего рейса не нашла и совсем расстроилась.

– Тебя избили? – удивился доктор Русый. – Что у тебя с лицом?

– Зачем звал? – спросила графиня, и загадочный доктор повел гостью к стоянке машин.

Он погрузил сумку графини в багажник, чумазый до самой крышки, и графиня поняла, что путешествие предстоит прямиком к старушке. В том же багажнике Мира заметила пакеты с крупой и мукой, которые, от случая к случаю, поставлялись для Симы, и это развеяло ее худшие подозрения.

– Прошу, ваше сиятельство! – учтиво поклонился доктор, раскрывая дверцу перед графиней.

– Деевские остроты тебе не идут, – предупредила Мира и села в машину. – Прямой рейс только на Мюнхен и только через неделю. Что если я заберу ее завтра в Москву? Мы обернемся за сутки до Хатынки и обратно?

– Кого заберешь? – не понял доктор.

– Элис. Разве Сима не просила ее забрать?

– Нет.

– Зачем же я тащилась сюда с синяком под глазом?

– Совсем по другой причине.

Машина тронулась. Доктор Русый хранил молчание.

– Боже мой, неужели гэбисты приходили за Ниночкой?

– Приходили. Может, гэбисты. Может, нет. Прошла подозрительная геологическая партия мимо поселка, просилась заночевать, все вынюхивала да выспрашивала, но Сима спрятала Нинку на чердаке, а Элис вышла к гостям.

– Не поняла…

– Не поняла? Что ж тут непонятного. Нину спрятали, Лизу твою выставили напоказ. Ясно?

– И что же геологи?

– Посмотрели на девочку, разъяснили Симе, куда обратиться за пособием, и пошли себе дальше. Я узнавал по своим каналам: никаких геологических разведок в этом районе уже двадцать лет не велось и не предполагается. Делай вывод.

– А я здесь при чем? Элис надо сказать спасибо и дать конфету.

– Думаешь, я бы сам не справился с этой задачей?

– Женя, зачем ты меня звал?

– Догадайся.

– Хочешь предложить мне руку и сердце?

– Тебе? – удивился доктор. – Ты что, замуж за меня хочешь?

– Поезжай! – приказала графиня.

Доктор задумался.

– Хорошо сидишь? – спросил он. – Пристегнись, а то выпадешь из машины. Тут такие дела… В общем, дела странные, я бы даже сказал удивительные.

– Рассказывай…

– Ты знаешь, что Ниночка не говорит совсем.

– Знаю.

– Абсолютно аутичный ребенок.

– Женя, она необязательно ребенок. Возможно, это взрослый гуманоид и совершенно не женского пола. Что мы об этой «Ниночке» можем знать, если она не разговаривает?

– В том-то и дело, что можем узнать, потому что она общается с твоей Элис.

– Общается с Элис?

– Сима сказала так: подружились сразу, как только ты уехала, как только Лиза перестала прятаться за твою юбку. Ниночка будто бы взяла над ней шефство. За ручку везде ходят вместе, а в последнее время бабка стала замечать, что эти две кумушки о чем-то лопочут между собой, притом вполне осознанно. Что у них вроде бы какой-то странный язык между собой образовался, главным образом, из нечленораздельных звуков и языка, похожего на немецкий.

– Вот это да! – воскликнула Мира. – А почему, собственно, нет? Элис с бабочками общается, с цветочками… почему ты думаешь, что она не может поладить с живым существом?

– Я оставил Симе диктофон, попросил записать. Элис говорит какие-то немецкие фразы. Бабка немецкий не помнит со школы, а вот Ниночка…

– В школе учила немецкий язык, – догадалась графиня. – Или нет, раньше, чем свалиться к Симе на хутор, она бомжевала на вражеской территории.

– Не знаю, – пожал плечами доктор. – Я запись с их трепом разобрать не смог, и знающим людям прокрутить не рискнул. Мало ли, о чем они треплются. Там глухой баварский диалект с архаизмами и смысловыми оборотами, которые понятны только баварцам.

– Ничего подобного! Элис говорит по-немецки очень просто и доходчиво. Даже я понимаю.

– Вот и будешь переводить.

– Я? – удивилась Мира.

– Но я же не приглашу переводчика с улицы. Ты подумай, какие разговоры пойдут.

– Я не знаю баварских диалектов. Я могу понимать только примитивные фразы.

– И что нам делать? Засветить гуманоида? Пойми, если мы войдем с Ниночкой в контакт, это будет прорыв в истории человечества. Мы будем первые. Только представь: у нас с тобой в руках уникальная возможность узнать, что это за существо, откуда оно взялось…

– А почему нельзя спросить об этом у существа каким-то другим способом?

– Да потому что оно общается только с Элис! – повторил доктор. – Пойми, ни с кем, кроме Элис, оно не общается.

Бабушка Серафима не ждала гостей и только развела руками.

– А девки-то мои за грибами ушли.

– Какие грибы, тетя Сима? – удивилась Мира.

– Да ну их, – отмахнулась хозяйка и поставила вчерашний суп на горячую печь. – Пусть погуляют, наберут сучков, поганок. Им в радость, а я все потом потихоньку выброшу.

– Тетя Сима, они действительно говорят?

– Говорят, говорят, только мне их не понять. На каких-то своих языках говорят. Я тех языков не знаю, да и поздно мне обучаться. Может ты, Мирочка, поймешь. Ты у нас умница. Ты же у нас умница? – спросила Сима, выставляя на стол тарелки.

– Умница, умница, – подтвердил доктор. – Она говорит на всех языках. Сейчас этих девок выведем на чистую воду.

Доктор Русый пообедал и тем же вечером уехал, разминувшись в дверях с котом Мартином. Серафимины коты не приняли иностранца в компанию, набили его усатую морду и отправили гулять в лес. С тех пор упитанный арийский кот перемещался по двору короткими перебежками, от порога до забора и от забора до порога. Доктора Русого деревенское общество тоже встретило неприветливо. Девки спрятались от него на чердаке и вылезли, когда докторский джип скрылся из вида.

Мучения графини Виноградовой протекали в одиночестве, в обстановке полного непонимания и ограниченного доверия. Девки сначала прятались от графини, как от всех пришлых, но когда поняли, что их сиятельство тоже неплохо лазает по чердакам, смирились. При графине девицы между собою не общались, но держались за руки, всюду ходили вдвоем и в четыре глаза таращились на чужую тетю, когда та приближалась к их милой компании.

Бабушка Серафима посреднических услуг оказывать не стала, сославшись на нехватку времени. Бабушка вставала с петухами, чтобы подоить козу, растопить печь, приготовить завтрак. Мытье посуды, испачканной за завтраком, плавно перетекало в приготовление обеда. Не присев ни на минуту, Серафима принималась за ужин. А поздним вечером, наведя порядок в избе, бралась прокручивать фарш к следующему дню. Графиня смотрела на часы: до полуночи Серафима возилась на кухне, таскала банки из подпола в подпол, переставляла посуду с полки на полку, прежде чем погасить свет. Потом раздавался протяжный скрип кровати, один раскатистый всхрап, и свет зажигался опять. Начинался новый день с дойки скотины. Бабушке Серафиме действительно было некогда, а графиня Виноградова, наблюдая за ней, открыла для себя секрет ее поразительной уживчивости с самыми необыкновенными существами: баба Сима никогда не мучилась чужими проблемами. Она занималась своими делами и никого не напрягала. Никогда не огорчалась плохим новостям, зато всегда радовалась хорошим. И, если Элис с Ниночкой приходили из леса, вымазанные по уши с цветочками и букашками вместо грибов, она радовалась цветочкам и букашкам, не обращая внимания на грядущую стирку, как будто не ей предстояло отстирывать штаны и кофточки. Девки гуляли, где хотели, приблудные коты лазали по огороду и по дому, баба Сима стряпала на кухне, никого не учила жить, никому не мешала, никаких проблем близко к сердцу не принимала, напевала себе песенку и улыбалась.

– Что, Мирочка? – заметила она графиню. – Замаялась?

– Вам помочь, тетя Сима?

– А чего мне помогать? Ты лучше поди мороженое поешь, вон оно в морозильнике. Женька привез, девки мои не хочут, а у меня уж зубов нет.

– Мороженое можно есть без зубов.

– Да разве ж его угрызешь, такое холодное? А ты поешь… Какой парень Женька! Вот же повезет кому-то. Лишь бы девка добрая попалась. Ты к нему присмотрись, присмотрись.

– Присмотрюсь, тетя Сима, присмотрюсь… а разве Ниночка с Лизой поссорились?

– Чего это?…

– Что-то они не разговаривают.

– Как же не разговаривают? Вот залезут на сарай и мурлычут между собой. Это они при тебе робеют. Так ты в их комнату спать ложись, они и ночью бормочут.

Графиня Виноградова так и поступила. В следующую ночь она, наконец, услышала то, что Сима называла мурлыканьем и бормотанием.

Мира Виноградова считала себя способной к языкам. Не изучая специально итальянский, она научилась понимать его по аналогии с французским, не беря в руки учебника немецкого языка, она понимала все, что говорила фрау Марта. Первый раз в жизни самомнению графини был нанесен удар. Элис действительно бормотала по-немецки, но ее язык так ослаб, что внятному переводу не поддавался. В лексиконе стали попадаться русские слова, переделанные на немецкий манер, мудреные припевки и приговорки, которым ее обучила Марта. Ниночка в ответ булькала, свистела и плевалась, поэтому немецкий язык Элис, и без того «богатый», обогатился нечленораздельной инопланетной «матершиной». Мира не смогла заснуть до утра, она не поняла ни слова, но готова была поклясться, что девчонки, среди прочего, обсуждали моральный облик кота Мартина и нелестно отзывались о его мужском достоинстве.

Первый контакт состоялся через двое суток непрерывного преследования графиней Виноградовой парочки неразлучных подруг. Сначала Ниночка и Элис перестали обращать на графиню внимание, потом обратились к ней сами:

– Дай ей твою сумку, – попросила Элис за подругу.

– Зачем? – удивилась Мира.

– Там есть маленькая красная штучка…

– Какая штучка?

– Он накрасит губы, будет красивой и всем понравится.

– Боже мой, – осенило графиню, она вынула из сумки помаду, а Ниночка немедленно взяла ее ручкой, открыла колпачок и попробовала на вкус.

Дело обстояло гораздо проще, чем казалось графине. Ей позорно не хватало лексического запаса. На третий день графиня Виноградова в Симиных резиновых сапогах потопала по раскисшей дороге в соседний поселок, чтобы добыть словарь. В школьной библиотеке ей предложили только учебник шестого класса, который не смог удовлетворить запрос. Несчастная графиня продолжила слушать мурлыканье и бормотание.

– Когда ты уедешь? – спросила ее однажды Элис. Мира пожала плечами. Самооценка графини упала так низко, что она предпочла язык жестов. – Привези конфеты, – попросила девочка.

– Хорошо, – ответила графиня.

Чем дальше, тем больше взрослая тетя производила на немецкого ребенка впечатление олигофрена. Однажды девочка встала среди ночи, чтобы помочь тете найти на стене выключатель.

– Элис, – спросила вдруг Мира, расхрабрившись, – почему твоя подруга не хочет говорить с людьми?

Девочка странно посмотрела на нее в ответ. То ли не поняла вопрос, то ли не пожелала на него ответить. А вероятнее всего Мира неправильно построила фразу. Контакт не произошел.

На следующий день Женя Русый вернулся на хутор с конфетами и полными сумками пропитания.

– Нет, – покачал головой доктор, выслушав доводы графини, – этак мы не продвинемся. Словарь нам не поможет. Нет времени на ликбез. Еще немного и она забудет родной язык, а русский не выучит. Если ты не смогла, никакой переводчик не решит проблему. Нам нужен человек, которому можно доверять. Живой носитель языка, желательно из той деревни, где выросла девочка, желательно тот, кто знает ее особенности развития. У тебя нет на примете какого-нибудь Ганца или Фрица, который может сюда подъехать?

– Есть одна сволочь, – призналась графиня.

– Пригласи его на рыбалку.

– Однако…

– А, собственно, почему нет?

– Лучше пригласить Жоржа.

– Чтобы он забрал Ниночку и спасибо не сказал? Чтобы человечество никогда не открыло для себя тайну пришельцев? Ты не знаешь, какой он скрытный тип? Это наша удача, пойми. Второй удачи не будет. Когда я говорю, «наша», я имею в виду человечество, а не существо, подобное Жоржу.