Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 152 страниц)

– Что это? – спросил физик, указывая на Солнце.

– Где?

– Что это за фигня висит в атмосфере, я спрашиваю? Что за плазменный шарик?

– Этот самый… как его назвать-то не знаю, – замялся Макс. – Микстура, что взорвалась в баке, а может в канистре… вот, в чем вопрос! Если канистра все-таки не рванула, стоит ее подождать.

– Это от взрыва микстуры?

– Не хватило мощности преодолеть гравитацию, а то бы ушла. Думаю, через пару миллионов лет «фигня» сама рухнет в море. Все-таки соображаешь ты, физик! Соображаешь хорошо, но медленно. Я думал, догадаешься сразу. Ты же определил частоту на глаз. Должен знать, что в мире русалов светит одна звезда, вечный мрак и холод собачий. Шутов, давай договоримся…

– Нет, не договоримся!

– Хочешь, подпишем контракт?

– Ты хреновый аналитик, если решил, что я отдам тебе Ангела.

– Скажи, где Густав, и мы в расчете. Просто свяжи меня с ним. Хочешь, я сам объясню ему, что случилось? Возмещу убытки. Хочешь, возьму вину на себя?

– Слушай, что я тебе скажу, Копинский: пока я жив, никакого Ангела ты не получишь ни от меня, ни от Густава! Мирка не затем привезла в Майами Ангела, чтобы он попал к тебе в лапы.

– А для чего? Все подчиняется общим законам. Все судьбы писаны одним Автором. Если Ангел появился здесь, а ты оказался ни на что не способен, значит это судьба. Черт возьми, где вы только его раскопали?

– В желудке единорога, Копинский!

– Почему я не нашел его там раньше вас? На черта вам Мертвый Ангел?

– Микстуру будем готовить.

– Вот и я говорю: Бог дал мозги, но ничего туда не вложил.

Макс снова вошел по колено в воду. Оскар сразу не заметил у горизонта объект. Возможно, не заметил бы вовсе, если б его оппонент не насторожился. Объект имел форму лодки, перевернутой кверху дном, и скользил, едва касаясь воды. Он застыл под светилом, немного постоял и молниеносно скрылся из вида, прогладив морскую поверхность, словно утюгом.

– Кто это? – спросил Оскар.

– Русалы. Давненько не виделись.

– Они не подбросят нас до материка… в знак благодарности?

– За что? – не понял Копинский.

– Все-таки мы подарили им «солнце».

– Участок теплой и светлой воды, – уточнил Макс, – значит, лет через пять здесь начнется война, и океан будет отравлен оружием. Мы погубили цивилизацию, Шутов. Моли Бога, чтобы русалы не поняли это раньше нас.

Свидетели не успели опомниться, как объект показался снова и мгновенно приблизился к острову. Огромный «утюг» едва не проткнул их носом, острым и гладким. Копинский поднял палку с гвоздем, объект качнулся в воздухе и также мгновенно исчез.

– Зря, – заметил Оскар. – Можно было договориться. Что им стоило взять нас на борт?

– На борту вода. Этих тварей с рыбьими головами не увлекают идеи спасения утопающих. Им больше нравятся черепа. Они украшают их жемчугом и передают по наследству. Череп «осветителя мира» будет неплохо цениться. На их месте я бы сейчас же выслал сюда десант. Надо шевелиться, Шутов, если жизнь дорога. Поругаться я с тобой и дома успею. Надо добраться до материка. В дольмен они не полезут. Флорида там, – Копинский махнул рукой за камни, куда течение уносило обломки.

– Ты спрятал компас?

– Я знаю Гольфстрим на любой частоте. Плот зарыт вон в той куче, – Макс указал на груду разбитых листов фанеры и спешно надел рубаху. – Разберись, как его надуть, физик, да пошевеливайся.

– Сволочь ты, Копинский! Всегда знал, что ты приличная сволочь, но сегодня ты превзошел сам себя.

– И эта сволочь, заметь, второй раз за день спасает твою задницу.

– Если ты ждешь от меня благодарности…

– Я жду, что ты разберешься с насосом, Шутов! Вручную мы плот не надуем!

– Что я слышу, Копинский! Ты не бросаешь меня на острове? Ты еще надеешься что-то от меня получить? Разве я не послал тебя далеко?

– Ей-богу, физик ты чертов, если б я мог купить твои мозги – ни секунды б не торговался. На что они тебе? Ты ж бездарно растратишь жизнь, чтобы угодить своей невозможной графине, и в итоге ни хрена не получишь. Использует она тебя, как Зубова. Оставит с разбитым сердцем и пустым кошельком… вспомнишь мои слова. Нет, я понимаю, эта женщина стоит того, но твои мозги стоят гораздо больше. Шевелись же, тебе говорят!

Глава 5

«В сущности, ад от рая не отличается даже климатом, – убеждал товарищ молодого Яшу Бессонова, продираясь сквозь лес. – Пессимисту угодить невозможно, ему то жарко, то холодно. А если остановиться на середине – жизнь покажется пресной. Оптимист же извлечет урок даже из телесных страданий». «Да, – соглашался с товарищем Яша, – но, тем не менее, каждому из нас приходится выбирать. Сама природа ставит нас перед выбором». «Между слепотой и безумием, – уточнил собеседник. – Но в первом случае природа во всей своей красоте не имеет смысла, во втором – не имеет цели».

На страницах запрещенного романа Бессонова-Южина графиня нашла много нравоучительного: как следует вести себя человеку, обремененному долгом чести, и как не следует себя вести. Как надлежит держать слова и хранить тайны. Мира нашла абсолютный моральный кодекс человечества на все времена, но не нашла и намека на запрещенную информацию. Просто двое шли по лесу и беседовали ни о чем.

В дороге она отключила телефон, чтобы не отвлекаться от чтения. Присоединилась к героям со своим рюкзаком, но не нашла ответа на главный вопрос: что сакрального в пустых разговорах? За что судьба наказала писаку? Почему не дала заработать трудовую копеечку? Похожие произведения публикуются сплошь, и наверно приносят прибыль, раз публикуются. Чем больше Мира не понимала, тем внимательнее вчитывалась. Литература Бессонова-Южина строилась на диалогах автора с попутчиком, человеком, безусловно, образованным. Диалоги казались немного нудными, описания уральской природы изобиловали эпитетами, но книга читалась вполне терпимо. «Стоило бы продать ее торговому представителю с редким именем Сава, – рассуждала графиня. – Продать, поделить выручку с автором и покончить с проблемой, если б только понять…» Но понимание давалось Мире с трудом.

«Человек может все, – утверждал неизвестный попутчик. – Сам себя погубить, сам себя исцелить. Остаться жить в этом мире или открыть себе дверь в мир иной. Человек может докопаться до тайных истин, а может наложить табу на все, что получил от природы по праву рождения. Человек может наслаждаться свободой, а может бояться ее». «Да», – соглашался Яков. «Только в понимании этой свободы человек ограничен, потому что не представляет себе, до каких пределов свободен. Когда над тобой бесконечное небо, а под ногами надежная твердь, ты творец! Все в этом мире зависит от тебя одного. Мир, сотворенный для человека, принадлежит человеку, но почему же свобода пугает его больше, чем смерть?» «Если человек не будет бояться себя самоё, – объяснял собеседнику Яков, – значит, он перестанет бояться Бога. А если человек перестанет бояться Бога, то Бог знает, что он тогда натворит».

Номер по соседству с мосье Джи оказался пуст, и графиня тотчас в нем поселилась. Она бы с удовольствием поселилась в номере самого мосье Джи, но администратор проявил осторожность:

– Господин Зубов не женат и не предупреждал о гостях, – ответил он. – Не сомневаюсь, что появление мадмуазель станет для него приятным сюрпризом, но ключ от номера без разрешения хозяина дать не могу.

В соседнем номере графиня лишней минуты не задержалась. Она вышла на общий балкон, вскрыла нужную дверь и швырнула рюкзак в шкаф под смокинг, только что доставленный из химчистки. Прежде чем отправиться на встречу, Мира вскрыла сейф, где хозяин номера хранил документы, и сунула туда рукопись, словно кто-нибудь на Ривьере, в гостинице для небедных любителей гольфа, станет покушаться на распечатку текста мелкой кириллицей. Минуту спустя графиня сама себе затруднилась растолковать мотив столь странного поведения, и спустилась вниз, чтобы злорадно улыбнуться администратору.

– Прошу прощения, мадмуазель, – сказал он графине, отрываясь от телефона, – мосье Зубов утверждает, что не имел чести быть представленным госпоже Виноградовой. Здесь, вероятно, ошибка, – администратор даже покраснел от смущения, но взял себя в руки. – Еще раз прошу прощения… он где-то возле восьмой лунки. Если угодно, я покажу дорогу.

Возле стойки администратора графиня также не задержалась. Она вышла на стоянку электрокаров в ожидании толстого немца, который ее повезет. Графиня уже не была уверена ни в чем. Ни в себе, ни в рассудке мосье Джи, ни в забывчивом сотруднике отеля, который каждый год принимал их здесь, как родных. Единственное, в чем она была уверена всецело и непоколебимо, это в том, что толстый, конопатый немец ей никогда не откажет. Даже если она попросит бриллиантовое колье. Даже если поселится жить в его доме. А то, что гольф-клубы кишат конопатыми немцами, очевидно всякому, кто хоть раз сюда заглянул.

Немец вез графиню, не спеша. Кряхтел, пыхтел, не знал, с чего начать разговор.

– Мосье Зубов сегодня не в форме и не в настроении, – сообщил он, указывая на одинокую фигуру среди зеленой полянки. – Если желаете взять урок, обращайтесь ко мне. Мадмуазель парижанка? Парижанку видно издалека!

Графиня не узнала Жоржа. Обычно он гулял по полю в компании деловых партнеров, рассказывал байки и крайне редко посылал мячи мимо лунок. Одинокий странник в белых штанах был похож на лузера с кочергой.

– Заскучаете – всегда обращайтесь, – предложил немец. – У меня в Граасе ресторан итальянской кухни. Парижанкам нравится итальянская кухня? Конечно, все парижанки без ума от итальянской кухни…

Графиня ступила на траву, не дослушав, не поблагодарив «извозчика» за любезность. Она направилась к Зубову с подветренной стороны и наблюдала, как минимум, три мяча, пущенных мимо цели с позорно близкого расстояния. Жорж не обернулся. Он мазал до тех пор, пока графиня не встала за его спиной.

– Бог в помощь! – ободрила она гольфиста, и тот совершил последний позорный промах. – Боуги, Жорж! В чем дело? Ты запломбировал лунку? – графиня заметила, как мяч просвистел над ямкой, словно прокатился по асфальту. – Здесь будет турнир и ты поставил на новичка? – догадалась она. – Ты нанялся Гидом, Жорж, и портишь поле для своего протеже? Или ты на меня обиделся так, что руки трясутся?

– Не имею привычки вступать в контакт с незнакомками.

– С каких это пор? Неужто триппера наловил? Или чего покруче? Жорж…

– Оставим в покое мою медицинскую карту, – ответил Зубов. – Контакт с незнакомками в прошлом.

– Долго ли познакомиться? Я – Мирослава.

– Да, – вспомнил Жорж. – Действительно, Мирослава. Именно так было подписано послание на салфетке. Женщина с этим именем однажды заявила, что я был паршивым любовником и бесполезным другом, которому ни в чем нельзя доверять. На той же салфетке мне рекомендовалось навек забыть ее имя.

– Не надо! Я никогда не утверждала, что ты паршивый любовник, не надо искажать смысл. Я написала, что в качестве любовника ты мне не нужен. А другом ты мне попросту не был. Мне хотелось бы считать тебя другом, но ты не позволил. Так что не обижайся. Нельзя оценить то, чего не имеешь. Ты не старался стать моим другом, Жорж, ты старался мне покровительствовать, но твое покровительство не решило ни одной из моих проблем.

– Послушай, красотка!.. – сказал Жорж и обернулся к графине. – Я знаю, что люди иногда надоедают друг другу. Я понимаю, что иногда они высказывают друг другу претензии и выясняют отношения, но не на гостиничных салфетках! Мне бы хотелось, чтоб ты усвоила навсегда: салфетка для этого не подходит! Мне казалось, я заслуживаю большего уважения!

– Ты прав, Жорж! В следующий раз ты получишь все, что заслуживаешь на гостиничной простыне. Хочешь, прямо сегодня? Все, что пожелает фантазия!..

– Бессовестная! А если я соглашусь?

– Пойдем.

Жорж поднял мяч и задумался, прежде чем катить тележку к дороге.

– Всю душу ты мне вытоптала, Мирослава! Жить с тобой невыносимо. Любить тебя невозможно. Компаньонка из тебя никакая…

– Тогда посылай меня к черту!

– Послал бы, да жаль тебя, дуру!

– Тогда жалей.

– Что тебе нужно на этот раз?

– Просто поговорить… За жизнь. Попробуем еще раз стать друзьями, если большего не дано.

– За жизнь? У нас с тобой разное понимание жизни.

– Это причина, чтобы не говорить?

– У меня миллион причин держаться от тебя подальше. Еще больше причин изолировать тебя от общества. Я перестал себя уважать, когда связался с тобой.

– И я, – согласилась Мира, – я тоже перестала тебя уважать, когда ты со мною связался. Я всегда говорила, что ты достоин большего, чем я могу предложить. Гораздо большего! Но ты жаждал адреналина и получил свою порцию. Жорж, тебе всю жизнь не везет с бабами! Заметил? Одна другой гаже. Так, может, дело в тебе?

– Что у тебя за проблемы на этот раз?

– Вот… и в сообразительности тебе не откажешь. Золото, а не мужик!

– Мне известно о твоих приключениях в форте, можешь без предисловий.

– И мне известно о твоих приключениях. Все твои карточные долги за прошедший год висят на стене позора. Кредиторы в раздумье: вызвать тебя на дуэль или так прибить. Палач наточил инструмент и не может дождаться…

– Мира, я хочу, чтобы ты поняла: форт – большая игротека…

– Понимаю!

– …а ты паршивый игрок. Форт – экспериментарий человечества. Туда приглашают отпетых экстремалов, а ты заигрываешься там, где игрой не пахнет. Иногда сильно заигрываешься, потому что не видишь разницы между жизнью и партией в дурака. Ты путаешь свою роль в игре. Не понимаешь, что в форте ты будешь только пешкой и никогда не займешь места за игровым столом.

– Но я…

– Однажды форт прибьет тебя. Сама не заметишь, как… А я не смогу тебя выручить.

– А сейчас? Выручишь меня, Жорж? Мне нужна твоя помощь.

«Имел ли право человек распоряжаться природой? – спрашивал Яков Бессонов попутчика. – Рубить лес, чтобы рабочие мануфактуры крошили его и варили в котлах бумагу, на которой человек напишет роман. Простит ли ему Господь за роман погубленный лес?» Яков Бессонов негодовал по поводу человеческой самонадеянности, но его оппонент не разделял негодования: «Разве человеку не для того даны руки, чтобы творить? Разве не для того дана голова, чтобы дерзать? Разве не для того Господь ограничил жизненный срок, чтобы позволить своему творению ошибаться? Он просто не знал, как делать бумагу, поэтому создал разумное существо и пустил его в лес с топором». «Нет, – спорил Яков, – Бог создавал человека подобного самому себе. Если б он знал, к чему приведет изгнанье из рая… Если мы победим природу и напишем свои законы, мы приблизим свой ужасный конец, и не будет нам прощения на страшном суде». «Миллион лет на земле растут папоротники, – ответил Якову собеседник. – Миллион лет они тянутся к свету по одним и тем же Богом данным законам. За эти миллионы лет они ни разу не преступили закон. Если человек не одумается в своем стремлении повиноваться законам, разве он будет отличаться от папоротника? Его жизнь будет столь же богоугодной, сколь и бессмысленной. Разве это не ужаснее любого конца? Разве не страшнее самого страшного приговора?»

– М… да, – сказал Жорж, – выслушав цитаты. – Если Бог желает человеку безумия, он посылает Привратника его опекать. Не знаю, что делать. Ни в каких анналах не сказано, как вернуть ум сумасшедшему Ангелу. Но чтобы задачу такого уровня ставил перед собой человек…

– А если подумать, Жорж? Если на минуту представить, что задача имеет решение, каким оно может быть?

– Мертвый Привратник любит побродить по свету, поучить людей помешательству, благо, что ему ничего за это не будет. Побродит-побродит, да и кончит свой век в приюте для идиотов. Ему проще доживать на острове, а уж образ юродивого при монастыре – что может быть лучше. Верни его туда, где взяла.

– Неправильное решение. Попробуй еще раз, Жорж. Яшка написал: человек может все! Представь себе… Поверь, что мы самые сильные твари мироздания. Мы можем то, чего не могут Ангелы. Или Валех тебя по-другому воспитывал? Или ты до сих пор продолжаешь верить всему, что сказал Валех? Он не Мертвый Ангел, Жорж! Он жив, здоров и охотно поучает нас всему, во что сам не верит. Подумай не его, а своей, человеческой головой. Я знаю, что решение должно быть! Только не знаю, какое.

– Никогда не слышал, чтобы проклятье, наложенное на Ангела за предательство, можно было как-нибудь снять, – сказал Зубов и взял в руки Стрелы. – Нигде не сказано, что это возможно. Однако нигде не сказано и о том, что человеку эта миссия не под силу. Может быть, потому, что само собой разумеется?.

– А может?..

– О том, что человек может получить в подарок Стрелы Ангела – тоже нигде не сказано. Я бы сам не поверил. Однако нельзя отрицать, что событие имело место, – Жорж посмотрел на графиню сквозь кристаллы Стрелы.

– Значит, не исключено и другое событие.

– Может быть, – сказал Жорж. – Может только тебе и стоит попробовать. Знаешь, сколько поколений неудачников мечтало завладеть Стрелами? Какие грандиозные планы связывали люди с оружием Ангелов? В итоге, оно досталось девочке, которая не знает, куда его применить. Каждое событие имеет причину, а уж безумие подобного уровня, поверь, должно иметь серьезнейшую причину.

– Мои Стрелы Мертвому Ангелу не помогут, также как и живому. Здесь камни, которые резал дядя Давид. Они принимают только человеческую энергию.

– Когда ты получила подарок, кристаллы были другие. Возможно, он предназначался не для тебя. Я всегда говорил, что в этом подарке заложен больший смысл, чем мы себе представляем. Может быть, пришло время? Почему бы не вернуть родные кристаллы на место?

– Один камень испорчен, потому что дядя Давид должен был его распилить.

– Все поправимо.

– Я же останусь без защиты. Мало, что без твоего покровительства, еще и без палки. Чем я буду отбиваться от неприятностей? Нет, Жорж! Я так не играю! Без палки я сразу вылечу из девятки храбрейших воинов в девятку отборных трусов.

– Маленькая, глупая девочка! Если ты считаешь, что прошла кастинг форта благодаря стволу, мне тебя жаль.

– Только благодаря стволу я до сих пор не умерла от страха.

– Как хочешь, – ответил Жорж и вернул хозяйке оружие. – Ты просила совета – я тебе его дал. Самое время им пренебречь.

«Кто мы такие, чтобы спорить с природой? – негодовал Бессонов. – Кто мы такие, чтобы состязаться с Господом Богом в творческих делах его? С тех пор, как человек покинул рай, он не достоин и того, что имеет. Каждый день мы должны благодарить небеса и чтить Закон Божий. Не человеческое дело разгадывать загадки жития…» «Разве Господь не для того сотворил человека, чтобы тот разгадал загадки? – возражал собеседник. – Разве Творец природы позволил человеку покинуть рай не для того, чтобы тот дерзал желанием превзойти самого Творца? Только бездарность почитает творение свое ниже себя самого. Если мы, люди, созданные Господом, перестанем дерзать, значит, труды его пошли прахом».

Сочетание «мы» и «люди» особенно удивило графиню. С тех пор, как она открыла запрещенную рукопись, у нее и мысли не возникло, что ее герои – туристы, бредущие по лесу. Текст, скорее, напоминал катехизис. Вопросы задавал будущий «светильник» парапсихологии, отвечал на них провокатор, имеющий слабое представление о человеческом житии.

Когда утомленные гольфом постояльцы отеля угомонились в ночи, голова графини опухла от чтения.

– Жорж… – обратилась она к спящему товарищу. – Если некто общался с Ангелом и описал их разговоры так, что нигде не сказано прямо, с кем именно он общался… Его произведение все равно под табу?

– Если достоверно описано, – ответил Зубов сквозь сон.

– Даже если в тексте нет лишней информации?

– Кто будет разбираться?

– А если третье лицо пожелает купить права на рукопись и каким-то образом ее применить?

– Продавай.

– Думаешь?

– Продавай, пока не раздумал. За любую сумму, ибо большего не получишь.

– Интересно, кто этот человек?

– Самоубийца.

Савелий Некрасов дежурил у виллы Копинского с пухлым портфелем. Иногда гулял вдоль забора, иногда сидел на бордюре в ожидании, что госпожа Виноградова явится снова. Господин Некрасов ни от кого не прятался, смело позировал перед видеокамерой. Надеялся, что его благожелательный вид и безупречный костюм однажды тронут обитателей дома. Он заготовил на подпись ворох бумаг и распечатал для клиентки выдержку из закона о защите авторских прав, но дом Копинского умер. Только грустная девушка время от времени подъезжала к воротам и тщетно обращалась к домофону. Девушке никто не отвечал, и это обстоятельство утешало господина Некрасова. Вселяло уверенность, что обитатели дома просто не видят, что творится у них за оградой, потому что хорошенькую девушку с грустными глазами пригласил бы в гости любой.

В тот день девушка приехала как всегда, и как всегда настойчиво позвонила.

– Оскар! – воскликнула она вдруг. – Где ты был? Я чуть с ума не сошла!.. Что? Что привезти, я не слышу? Какую соль? Войти можно?

Через минуту открылась калитка, и девушка в ужасе отпрянула. Некрасов уловил фрагмент пропитанной кровью рубахи и недобрый взгляд человека с багровым ухом и сочным синяком на челюсти.

– Я сказал, привези соли килограмм десять, – повторил человек, – быстро!

– Зачем?

– Надо!

– Какой соли?

– Какой угодно, только быстрее.

– А можно войти? Тебе нужен врач!

– Поезжай в магазин! – приказал Оскар и запер дверь.

Не прошло и часа, как Юля снова стояла у домофона с сумкой через плечо и аптечным пакетом.

– Оскар, дай мне войти! – требовала она. – Ты жив? Мне страшно за тебя, Оскар! – но, проникнув в гараж, девушка испугалась еще сильнее.

На полу распласталось чудовище с коричневой кожей и выпученными глазами. Руки существа имели длинные тонкие пальцы, сочлененные перепонками, а сросшиеся ноги образовали плавник. Существо оскалилось в предсмертных муках, обнажив клыки. Его глаза налились кровью, прежде чем остекленеть навсегда. Жаберные щели раздулись на толстой шее.

Юля вскрикнула, оттого что чуть не наступила на тварь. Над покойником стоял Оскар в кровавой рубахе и Копинский в мокрых штанах, закатанных до колена.

– Полюбуйся, каков дикарь, – сказал девушке Макс. – Говорил же, не трогай рыбу! Знаешь, сколько стоит живой русал? А он что сделал? Взял и убил. Все! Плакали мои бонусы!

– Чешую продашь, – огрызнулся Оскар. – Набьешь чучело.

– Кто заплатит за чучело? Я сам однажды купил… И что вы думаете, милостивые господа? Русал на поверку оказался осетром. А этот – свеженький был, живой! У меня на глазах подыхал. И кто мне теперь поверит? Словом, дикарь ты, Шутов! И манеры у тебя дикие.

Юля бросила сумку на пол.

– Оскар… – прошептала она, – зачем ты убил русала?

– Он вцепился мне в горло, сволочь! Не убивал я! Просто оборвал ему шланг. Думал, задыхаться начнет – на гору не полезет. Полез! Без акваланга еще шустрее полез. Вон, полюбуйся, какие тяжелые аппараты на себе таскают…

В углу гаража действительно лежал прибор с оборванным шлангом. Из прибора натекла хорошая лужа. Такая же лужа натекла из вздутых жабр покойного.

– Высыпаешь соль в ванную, – объяснил Оскар Максу, – вымачиваешь его в рассоле дней десять и суши, пока не окаменеет. Так, Юлька? Сто лет храниться будет? Внуков переживет.

– Завоняет… – сомневался Макс.

– Не учи меня рыбу солить!

Макс понес к лифту сумку с солью, а Юля от страха прижалась к стене.

– Где ты был? – прошептала она. – Зачем ты охотился на русала?

– Я охотился? – негодовал Оскар. – Он сам меня чуть не съел! Копинский видел!

– Это был великий воин! – подтвердил Макс, прежде чем скрыться в лифте.

– Глупый воин, – уточнил молодой человек ему в след. – Религия им запрещает лазать в дольмены – нет, лезут! А мне что делать? Подарить ему собственный череп… за проявленную отвагу?

– Давай, я тебя перевяжу, – предложила Юля.

Оскар снял рубаху и позволил девушке себя осмотреть.

– Сильный, гад! Чуть шею мне не сломал. Если б не их паршивая «гидропоника», тяжелая как черт знает что, я бы здесь валялся вместо него.

– Как ты меня напугал! – переживала Юля, обмазывая раны. – Я думала, ты заблудился в океане. Что у тебя с ухом? Ожог? Густав ругался матом, когда увидел, что яхты нет. Он украл катер, погнался за тобой, а тебя уж и след простыл. Где ты был? Мирослава сказала, что приедет и всех убьет.

– Когда?

– Она в Миннесоте. Приедет, как только Арик закончит делать заказ. Вроде бы еще Артур потерялся. Поехал в Москву на старой машине Даниеля. С тех пор никаких известий. Мира спрашивала, не звонил ли он нам? А я не знаю… Я подумала, что у Артура машина могла сломаться, мобильник испортиться, а деньги закончились.

– С Деевым могло быть все, что угодно. Ай… – вскрикнул Оскар, – поаккуратнее!

– У тебя перелом ребра? Поедем к врачу?

– И что скажем? На мне синяков на уголовное дело, а гражданство получать как-то надо. Или нам не надо получать гражданство?

– Надо, – согласилась Юля, – но ты же оборонялся!

– У меня нет времени доказывать это в суде. А свидетелей – только Копинский, и тот сволочь.

– Тогда, может быть… – предложила Юля, но быстро умолкла, потому что Макс вернулся в гараж и расстелил покрывало рядом с дохлым русалом.

– Ну что? – спросил он Оскара. – Понесли?

Мужчины перевалили покойника на ткань, взялись за концы и исчезли в лифте. Юля еще ждала приглашения, но время шло, о ее присутствии все забыли, а машина осталась стоять у ворот, рядом с подозрительным сотрудником украинской торговой фирмы. «Самое время поехать домой», – решила девушка и была совершенно права.

Савелий Некрасов встретил Юлю трагическим взглядом. Он был похож на русала: такой же нелепый и неприкаянный, только без плавника. Прежде, чем сесть в машину, девушка посмотрела на ботинки Некрасова, стертые об асфальт в бесконечных ожиданиях аудиенции. В глубине души она посочувствовала странному человеку, но помощь не предложила, даже не сообщила, что сегодня приема не будет. Ей хотелось сказать представителю украинской фирмы что-нибудь ободряющее, но специальных распоряжений на этот счет не поступало ни от Оскара, ни от графини, которая грозилась убить всех, включая господина Некрасова. Юля решила не проявлять инициативы там, где не просят. Просто села за руль и надавила на газ, но, доехав до поворота, заметила, что несчастный человек с портфелем стоит посреди дороги и с безнадегой смотрит ей вслед. «Не мое дело, – сказала себе Юля. – Я здесь кто? Второстепенный персонаж, который только мешает жить. Мирослава бы на моем месте… – при мысли о Мирославе нога сама нащупала тормоз, – …нет! Что ей делать на моем месте? Графиня не для второго плана! – поняла Юля. – Поэтому упрямый украинский инохронал ждет Миру, а не меня. Он еще не знает, как далеко будет послан ее сиятельством».

Машина дала задний ход и встала. Савелий Некрасов почтительно отступил на газон.

– Садитесь, – пригласила девушка. – Ну?.. Садитесь же, говорю!

Некрасов опасливо приблизился к открытой дверце машины.

– Простите, мэм?..

– Я сказала, садись, – повторила Юля по-русски, не глядя в глаза собеседнику, и ткнула пальцем в часы, намекая, что время на уговоры исчерпано.

Некрасов сел, разместил портфель на коленях и замолчал, косо поглядывая на благодетельницу.

– Ребята поздно вернулись с рыбалки, – объяснила Юля, – солят рыбу. Пока не закончат – дверь не откроют. Но ведь не они вам нужны, верно?

– Верно, – ответил Некрасов.

– Вам нужна Мирослава?

– Очень, очень нужна.

– В таком случае, – сообщила Юля, – вам придется дежурить у ворот еще долго.

– Я готов дождаться госпожу Виноградову, чего бы это ни стоило.

– Зачем вам права на книгу? – спросила девушка. – Я могу помочь, но для этого мне надо понять, почему вдруг к Яшиным мемуарам такой интерес?

– Вы лично знакомы с Яковом Модестовичем? – удивился Некрасов.

– Я задала вопрос, – напомнила Юля. – Вы не сочли нужным на него ответить.

– Мне нужны права на книгу, – подтвердил Некрасов. – Очень, очень нужны. Только полное, законное право обладания текстом дает нам возможность распорядиться им. Всякое другое действие может иметь нежелательные последствия.

– Кому это «вам»?

– Нам, людям, которым небезразлично будущее человечества.

«Оскар прогонит меня в Россию, – подумала Юля. – Точно прогонит. И слушать не захочет на прощание. А потом… угробит себе желудок чипсами, подерется с Максом, останется без работы, сядет на наркоту… а Мирослава даже знать не будет, что происходит. Интересно, что бы она сделала на моем месте? Правильно, она бы вытряхнула информацию из этого инохронала. Но ведь Мира не давала клятвы не лезть в чужие дела? И что? А вот что: она бы наплевала на глупые клятвы, добытые шантажом». От этой мысли Юле стало легче жить.

– Если не секрет, – спросила она пассажира, – как небезразличные люди планируют поступить с Яшиной книгой? Поймите, я хорошо знакома с автором и мне тоже небезразлична судьба произведения. Если вы собираетесь все уничтожить…

– Нет, нет, – замахал руками Некрасов и чуть не уронил портфель. – Ни в коем случае не уничтожить! Что вы! Разве можно?

– Тогда я могу похлопотать за вас перед Мирославой. Со мной она охотнее согласится обсуждать дела. То есть охотнее, чем с незнакомцем, который день и ночь стоит у забора. Вы меня понимаете? Вы согласны со мной?

– Безусловно, – смутился Некрасов.

– Тогда я вас слушаю.

Юля бросила на собеседника взгляд, полный глубокого внутреннего превосходства. Собеседник оробел и стал шарить глазами по полу, словно опасался наступить на скользкую тему.

– Мне поручено только оформить сделку, – оправдывался он. – Мне, простому клерку, платят за юридические формальности. Какая великая судьба ждет рукопись Якова Модестовича – я могу только предполагать.

– Ну, так предполагайте! Время идет.

Юля еще раз поглядела на растерянного покупателя рукописи. «Еще немного и меня понесет, – решила она, – я наболтаю лишнего, Оскар все узнает и никогда меня не простит. Интересно, – подумала девушка, – что бы на моем месте сделала Мира? А ничего, – ответила она сама себе. – У нее бы мысли не возникло на кого-нибудь оглянуться, потому что она никогда не рисковала потерять все, что ей дорого. Стоп! – остановила себя Юля. – Ерунду подумала. Мирослава рисковала потерять больше, чем я. Просто мне терять особенно нечего. Что я видела в жизни? Если бы не познакомилась с Оскаром, я б в этой жизни не видела вообще ничего. Дело совершенно не в этом! Дело в том, что Мира – главный персонаж романа, а я вспомогательный. Значит, должна помогать. Конечно, она может позволить себе больше, чем я, и это правильно, потому что она знает, что делает, а я…»

– Мы, люди, которым небезразлично будущее человечества, горячие сторонники истины, – произнес Некрасов. – Если угодно, последние Рыцари Справедливости на Земле.