Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 131 (всего у книги 152 страниц)

– Знакомый эффект, – сказала Мира. – Теперь ясно, каким образом он достигается. Если б не туман, могли бы выйти по Солнцу. Может, поджечь сосну и ориентироваться на дым?

– Ни черта не увидим. Слишком низкий туман. Думай, графиня, думай. Ситуация скверная. Долго не протянем.

– Надо строить хижину и пробовать на вкус шишки. Когда-нибудь выйдем. Когда-нибудь выглянет Солнце.

– Магнит нас убьет.

– С чего ты взял?

– Я знал Хромого. Он мог выжить в пустыне. Физики тебя не учили, что магнит человеку вреден? Даю тебе срок до рассвета. Думай, как выйти, а я вздремну, – сказал Крокодил и разлегся на хвое.

– Здесь определенно наследили пришельцы, – решила графиня. – Я бы сказала, что какой-то агрегат отвалился от их воздушной посудины и закатился в дыру. Никогда не слышала, чтобы Ангелы имели дела с металлом, за исключением, конечно, тонкого инструмента. А это – явно часть от большой машины. Нереально огромной. Машинами пользуются кто? Родственники нашей Нинель. Они же летали тут над заповедником лимов. Они же плевались пеплом. У них же наверняка под землей база… Правильно, Крокодил. Все верно. У них под землей база, а шарик нужен для того, чтоб не совали нос любопытные. А уж если сунулись – чтоб здесь же и сдохли. Конечно, зачем пришельцам лагеря уфологов возле базы? Значит это не деталь корабля, а защита от зевак. Стоп! – сказала она себе. – Какая ж это защита? На ровном месте устроили аномалию, к которой не прется только ленивый или безногий. Что-то не так. Как думаешь, Крокодил… – спросила графиня, – эта дрянь могла образоваться сама? Смотри: вокруг ледники, а здесь – райские птицы. Вспомни, что лимы рассказывали. На земле не осталось живого места. А в их долине по три урожая ягод за год. Как ты думаешь, может, кто-то благословил племя пережить ледник, и эта штука создает климат в их ареале? Логично. Плата ведь небольшая: не суйся в лес – будешь жить долго и счастливо. А сунулся – пеняй на себя. Собек, мы же наблюдали настоящий рай. На кой черт полезли за этими «яблоками»? Или… Думаешь, вибрации почвы могут как-то влиять на климат? В конце концов, мы не знаем, что здесь за грунт. Мы ничего не знаем. Только мне кажется, что этот рай появился по чьей-то глупой ошибке. Как думаешь? – обратилась она к Собеку, но ее товарищ уснул и ни о чем таком совершенно не думал.

Вторая попытка выйти к воде по зарубкам привела к тому же печальному результату, и у графини отнялись от усталости ноги. Ровное серое небо с туманной шапкой в кроне сосен не пропускало лучей.

– Может, залезть на верхушку? – предложила она. – Вдруг с нее видны горы?

– И что? Сидеть и смотреть?

– Если б не было меня, Крокодил, что бы ты делал?

– Играл бы с Драным в кости.

– Я серьезно.

– Никогда в жизни я бы не оказался в этой дыре, если б не ты. Я не ученый. Мне плевать, что там гудит, и откуда оно отвалилось.

Следующий день высосал из графини все силы. Путешественники чертили на земле прямые, которые закруглялись у горизонта. Втыкали в землю ветки, чтобы не сбиться с прямого пути. Пространство вокруг искривлялось, заворачивалось множеством петель и, рано или поздно, приводило в исходную точку. Эту кривизну графиня ощущала головной болью. Параллельные линии переставали быть параллельными, прямые углы, как хотели, меняли градус. Чем изощреннее выглядел метод спасения, тем больше кружилась от него голова. «Если так дело пойдет, – решила про себя Мирослава, – неделя-другая и мы вольемся в компанию Джокера. Я просто перестану соображать. И переложить эту миссию не на кого». Крокодил и не думал утруждать себя размышлением. Каждую лишнюю минуту он использовал для продуктивного, восстанавливающего силы сна, позволяя подруге самой принимать решение. Графиня рядом с ним перестала себя чувствовать воином форта. Она стала похожа на жену состоятельного джентльмена, который готов был платить за любую, даже самую бессмысленную покупку, лишь бы женщина поскорей нагулялась по магазину. Графиня нагулялась давно, но в отличие от товарища, не смогла заснуть ни на минуту. Чем больше она уставала, тем труднее было закрыть глаза. Что-то похожее она пережила в уральском лесу, но там у нее была дорога, машина и призрачное ощущение, что можно вернуться обратно через тот же портал. А главное – у нее была цель, которая оправдывала все, даже смерть. Здесь у графини не было цели. Она представить не могла, кто закатил в пещеру «железный орех», и как его выкатить. В этом уравнении для нее, девочки со скромной отметкой по физике, оказалось слишком много неизвестных.

– Крокодил, – сказала графиня, когда небо посветлело над пещерой дракона, – знаешь, что меня больше всего радует в этой истории? Что мой скелет не будет сидеть рядом с твоим до конца времен. Вставай! Вставай, Крокодилушка, иди сюда, – она сняла медальон с хромого Джокера и нацепила на палку. – Я изобрела компас.

– Нет, – покачал головой Собек, но встал. И даже пошел за графиней. Только путь оказался недолгим. Сначала медальон указывал направление, потом завертелся волчком.

– Мы оторвем от ореха нить, – решила Мира. – Будем откручивать клубок в обратную сторону.

Но Собек опять покачал головой и опять оказался прав. Нитка закончилась среди леса, описав витиеватую траекторию. Вечером того же дня графиня почувствовала первый приступ отчаяния.

– Бедный малыш… – вздохнула она. – Если Натасик выгонит его из дома, ребенку некуда будет деться. Моя мамаша знать его не захочет.

– Не надо было тащить парня в форт, – сказал Крокодил, накручивая на палец цепочку от медальона Джокера.

– Что было делать? Закопать его под кустом?

– Этот бы выбрался.

– А если нет?

– Что с тобой, графиня? Боишься смерти? Не бойся. Мы все давно мертвецы.

– Один знакомый Ангел сказал, что человек никогда не боится смерти. Он боится потерять Вселенную, которая внутри него. А если внутри больше нет Вселенной. Она сжалась в маленькое сверхтвердое тело и закатилась под кровать, а я который год не могу ее там найти. Я нахожу под кроватью все, что теряю, даже старую косметичку, которую утащил Эрни. Пространство под кроватью – мое универсальное бюро находок. Но куда девалась моя Вселенная – до сих пор понять не могу. Вроде была, а теперь осталось одно желание – пушечным ядром долететь до могилы и забыть к чертям весь маразм, который называется «жизнь». – Медальон сорвался с пальца Собека и шлепнулся в темноту. Собек пошарил рукой под корнями сосны. – Зато я поняла, почему тебя не любят женщины, друг мой, – заметила Мирослава. – Ты на редкость неромантичная личность. И вместо Вселенной у тебя внутри не переваренная рыбья чешуя. Ты даже сны никогда не видишь. Не потому что тебе не показывают снов, а потому что ты их не смотришь. Если ты пригласишь в кино девушку, то уснешь, как только в зале выключат свет, спорим?

Собек поднял с земли медальон и прищурился, стараясь разобрать выгравированный текст.

– Читай… – он поднес медальон к глазам графини.

– Что?

– Написано по-русски, читай…

– Посвети, – попросила графиня и дождалась, пока Собек скрутит новый факел из остатков тряпья, пропитанного смолой.

– «Мирка…» – прочла она, и волосы встали дыбом на макушке ее сиятельства.

– Что?..

– «Мирка, прокали магнит», – здесь написано. Все… – графиня повертела в руках медальон. – А ну-ка… – она поднялась на усталые ноги. – Ветки, палки, бревна… все, что горит! В пещеру. Нет! Хворост сама натаскаю. Бери топор и руби дрова! Дров понадобится много! Очень много!

К рассвету под металлическим шаром плотным слоем лежала поленница. Пара массивных бревен была запихана непосредственно под объект. Сухие ветки были утрамбованы под бревна. Последний раз графиня топила печку в детстве на даче, и не была уверена в своих способностях, поэтому среди бревен для верности натолкала смолу, засохшую на сосновой коре.

– Уходим, – скомандовал Собек и кинул факел на сухие ветки.

Графиня выбралась из пещеры. Крокодил поднялся вслед за ней с первой струйкой дыма. Вскоре дым повалил густыми столбами со всех сторон. Из всех щелей вокруг, из-под корней деревьев, из-под коряг и кочек. Еще немного и задымилась сама земля. Дышать стало нечем. Туман прижался к земле и пропитался гарью. Сначала графине казалось, что она спит и ей снится Солнце. Светило поднималось из-за гор, покрытых шапками ледника. Бледное небо наполнялось ослепительной синевой. Сквозь сон Мира слышала плеск воды. То ближе, то дальше. Брызги попали ей на лицо, но графиня понимала, что это сон и не питала иллюзий, пока ледяная вода не потекла ей за шиворот. «Какая глупость, – подумала графиня, – верить сказкам, что придумали для человека Ангелы. Разве уважающая себя Вселенная согласится жить внутри бестолкового тела? И какая она после этого Вселенная, если страшно открыть глаза. Картинка внутри вечно не соответствует картинке снаружи. Внутри человека Вселенной делать нечего, это факт». Следующая струя потекла за шиворот ее сиятельству и достигла спины. Мокрый до нитки Собек стоял над ней, и струи воды стекали с его одежды.

– Крокодил… – произнесла графиня, с трудом превозмогая себя. – Какого черта ты всегда лезешь в воду, не снимая одежды? Я пить хочу.

Собек приподнял ее сиятельство за шиворот, дал в руки лист лопуха, наполненный водой, но Мира не удержала емкость, все пролила. Зато увидела Солнце и реку, берег, где лимы прощались с ними навек. Плот, привязанный к коряге, тоже присутствовал.

– Неужели орех размагнитился?

– Ненадолго. Скоро он наберет прежнюю силу. Я решил не ждать, пока ты проснешься.

– Ты тоже мастер поспать, где попало, в неподходящий момент… – графиня закашлялась и гарь, накопившаяся в легких, ударила в нос.

– Вот, что я тебе скажу, графиня Мирослава… Я скажу, а ты слушай и делай вывод. Мне давно не нравится работа, которую дает тебе форт. Это не работа для воина, а ловушки для психа, у которого счеты с жизнью. Пока ты не сведешь эти счеты, хинея от тебя не отстанет.

– Да… – согласилась Мирослава, откашлявшись.

– Но у тебя хороший Ангел-Хранитель.

– Он не Ангел, Собек, он Демон-Хранитель. И я боюсь его пуще всякой хинеи.

Глава 4

Девицы играли в теннис среди травы над берегом речки, несущей свои воды по Сибирской равнине. Элис высоко подкидывала мячик, а Ниночка старалась подхватить его детской ракеткой Эрнеста. Чаще промахивалась. Если попадала, ракетка вываливалась из слабых рук, а Ниночка начинала истошно хрюкать, пародируя человеческий смех. Мячик терялся в зарослях, и кто-нибудь из девиц время от времени наступал на него. Вечером, когда обе закрывались в доме абрека, Оскар собирал мячи, снимал их с деревьев и крыши, спускался к запруде и доставал из воды те, что не унесло течением. К утру мячи высыхали, и день начинался сначала.

Физик устроил лабораторию в сарае, разложил на полу бумаги и запретил девицам переступать порог. Девицы в отместку занавесили окна тряпками, запретили Оскару вторгаться в девичье царство и критиковать хозяек за беспорядок. Им так понравилось устанавливать запреты, что однажды, проснувшись после ночной работы, Оскар увидел вокруг дома забор, возведенный из палок. Конструкция была ему по колено и имела существенные прорехи, но девицы ею гордились. Просто раздувались от гордости до тех пор, пока не лишились шоколадного торта. Оскар оставил угощение во дворе на нейтральной территории, а какой-то волосатый уродец, проползая мимо, проверил его на вкус и унес в зубах.

– Можешь приносить еду в дом, – разрешила Элизабет. В этот день они не пошли играть, потому что боялись уродцев. – Слышишь? Можешь заносить прямо в комнату. – Элис уважительно отступила от порога лаборатории, но Оскар точил перо и не поднял головы. – Если хочешь, то можешь переселиться к нам. Если хочешь, можешь спать рядом с нами. Физик закончил работу, обмакнул в чернильницу инструмент и попробовал рисовать на бумаге, прежде чем портить Книгу. Результат не удовлетворил. Молодой человек вытер перо и снова взялся за ножик.

– Зачем ты книжки пишешь? – спросила Элис. – Мессией стать хочешь? Не нужно писать людям книг. Не нужно делать для людей ничего. Им нужен только твой труп. Они тебя прибьют к доске гвоздями и будут просить прощения.

– За что меня прибивать?

– За то, что выгнал из рая. Они не оценят тебя. Оценят, когда пройдет много времени.

– Во сколько шоколадных тортов? – спросил физик.

– Я тебя поняла.

– Тогда не мешай.

Глаза Элис остекленели, лицо приобрело выражение пришельца, которому не дали конфету. Она стала покачиваться стоя, точно так, как это делала Ниночка, если окружающие начинали ее беспокоить. Элис нервничала, словно сомневалась, стоит ли продолжать разговор.

– Когда уйдут Ангелы, они закроют дольмены. Когда закроют дольмены, начнется война. Когда начнется война, все будут охотиться за тобой. Все будут думать, что ты знаешь, как жить. А ты не знаешь. Никто не знает.

– Пошла вон…

Исполненная достоинства, Элизабет удалилась, и жизнь вернулась в нормальный ритм. Оскар затачивал перья и думал, как записать и систематизировать наработанное за ночь. Он наводил порядок в голове, собирал забытые мячики и продолжал критиковать девиц за бардак. Раз в неделю Оскар устраивал в доме субботник, и девицы, как миленькие, мыли полы, таская речную воду; стирали нежными ручками свои прекрасные платьица до тех пор, пока Оскар не признавал, что вещи действительно отстирались. Девицы в отместку отказались признать, что в неделе семь дней и выбили для себя восьмой, а потом и девятый. В результате субботники стали реже, зато Оскар ввел запрет на походы в лес, мотивируя это неслыханно расплодившейся популяцией уродцев, падких на шоколадные торты. Он знал, он чувствовал, что девицы сбегут и ему опять придется ловить их по всей Ривьере. Так и случилось.

Все произошло утром, когда Оскар возился с солнечной батареей и не заметил, как желтый пушистый шарик, стукнувшись об угол дома, влетел в лабораторию, проскакал по бумагам, разложенным на полу, и ударился в стену. Оскар вздрогнул, приняв его за плазмоид. Он подумать не мог, что одна из девиц может так сильно врезать по мячику. «Ничего себе, удар», – подумал физик. Он подобрал с пола мяч и вышвырнул прочь. Круглый, желтый предмет ударился о пол, о порог, вылетел во двор и мягкими скачками с угасающей амплитудой понесся к речке. Оскар пошел за ним. Невероятная догадка пришла ему в голову. Мысль, от которой вдруг подкосились ноги. Чтобы не упасть, он опустился на колени перед восходящим Солнцем, словно перед иконой. Оскару вспомнилось откровение Учителя о том, как жизнь с каждым годом набирает темп. Детство кажется вечностью молодому человеку, а зрелые годы пролетают так быстро, что страшно закрыть глаза. «Когда на пороге старость, – жаловался Натан Валерьянович своему студенту-дипломнику, – ты не питаешь иллюзий, потому что понимаешь: ничего в этой жизни уже не успеть. Ничего. Если б, будучи ребенком, я знал, как быстро помчатся годы, может быть, по-другому планировал жизнь…»

– Я понял, Учитель… – сказал Оскар, обращаясь к светилу. – Не время, а жизнь ускоряется с каждым годом, потому что тормозит первичное поле. Учитель, я понял, почему оно тормозит! Наконец-то я понял…

Ночью Элис разбудили шаги. Девушка проснулась и онемела от страха, увидев Оскара у кровати. Мужика, который день и ночь работал как проклятый, и наконец-то сошел с ума. Элис показалось, что он пришел ее задушить.

– Я знаю, – сказал физик, – почему уйдут Ангелы. Поняла меня, кукла? Знаю, куда они уйдут и зачем. Чтоб ты не считала себя особенно умной. Имей это в виду, когда будешь делать выводы о будущем человечества. Имей в виду, что я знаю все! – сказал, вернулся в сарай и рухнул спать, потому что перестал соображать от усталости. А утром тяжелая теннисная сумка приземлилась возле его головы.

– Эй! Оскар, я здесь.

Оскар, оторвал голову от свитера, служившего ему подушкой.

– Ты? – удивился он. – Как нашел портал?

– Девицы вылетели из него, с ног сбили. Чем ты их пугал? Вставай, – Эрнест расстегнул сумку и выбросил из нее пакет с документами. – Смотри, что придумал Копинский. Отписался от дольмена одной бумажкой. Оська… – физик получил дружеский удар по плечу, от которого строчки поплыли перед глазами, – ты гений! План сработал. Надо оформлять дольмен себе и начинать серьезно тренироваться. Теперь я могу играть в туре, и пусть хоть одна пернатая сволочь попробует мне помешать.

– Погоди… – не понял Оскар. – Копинский отказался от имущества в пользу сына? Ему что-то известно?

– Откуда? Я говорю, дольмен надо брать сейчас. Пока Ангелы не забрали.

– Не уверен.

– Не надо быть уверенным. Просто вставай и действуй. Пиши в форт эпистолу, чтоб Мирка приехала. «Рафу» я сам поймаю и сам передам. Мирку обязательно надо звать, потому что папаша мне не поверит, поверит ей.

– Не смей называть Натана папашей!

– Так он не против. Он отзывается.

– Эрнест!

– Хорошо, хорошо, только пойдем. Что ты делаешь в лесу один?

– Лучше поди поищи девиц, пока они не пустились гастролировать.

– Они сказали, что боятся тебя. Что лучше дурдом, чем жить в одном лесу с тобой. Ты сексуальный маньяк? Тати считает тебя импотентом, а ты заманил в лес двух дур…

– Я работаю с этими дурами! Эти дуры – мой ученый совет. Я не могу им позволить давать концерты по всей Европе.

– Чего они испугались?

– Я сказал, что знаю, почему уйдут Ангелы.

– Так и я знаю, – усмехнулся граф. – Тоже мне, открытие. Лучше продумай стратегию на дольмен. Папаша сказал, что можно обойтись и Греалем… Натан! Натан сказал… если б ты мог собрать прибор целиком… – Оскар собрал с пола разбросанные рукописи форта и сложил в чемодан. – Дольмен сам идет в руки. Сейчас удобный момент, – настаивал граф. – Я договорился с юристом, он составит бумаги. Нужны живые свидетели. В чем дело? – Оскар убрал с глаз долой развернутую Книгу Эккура, закрыл чернильницу крышкой. – Ты же хотел видеть Мирку. Вот, хороший момент. Она приедет. Ведь она это сделала ради тебя.

– Не твое щенячье дело, молокосос, почему она это сделала. Все, что мы придумали с дольменом – пустая затея.

– Почему?

– Дольмен не будет работать на нас, даже когда мы легально его присвоим.

– Почему не будет?

– Потому что дольмены связаны единой системой. Мы не можем забрать один и пользоваться. В лучшем случае он будет работать как примитивный портал в режиме хроно-константы. Даже Копинский это понял. Не понял бы – не написал эту чушь… – Оскар вернул документ в сумку Эрнеста и продолжил собирать вещи.

– Макс испугался. Мы ведь рассчитывали на это.

– Рассчитывали.

– И что? Оскар, ты извини, но про Ангелов давно всем известно. Столько написано об их уходе, столько разговоров об этом. Конечно, если читать только справочники по физике… Разве в школе тебе не сказали, что у Ангелов есть «святое право» не лезть в конфликт между человеком и человеком.

– Ангел может сколько угодно наблюдать, как люди рвут друг друга на тряпки. Никто их не обязывает отворачиваться от зрелища. Более того, редкий Ангел откажет себе в таком удовольствии. Они уйдут не потому, что им тошно на нас смотреть. И дольмены заберут не для того, чтоб лишить тебя права играть в турнирах с удобным соперником. Дольмены им скоро понадобятся больше, чем нам. Скоро Ангелы попадут в такую передрягу, что нам не злиться на них, а сочувствовать…

– С чего ты взял? – удивился Эрнест.

– Что ты по математике получил?

– Три с минусом.

– А по физике?

– Примерно столько же. Нет, если б я не был сыном Натасика, получил бы побольше. Мне сказали, что для профессорского сына я глуп, а так ничего… они видали студентов глупее. Что ты хочешь? Они всех Боровских учили. Сравнили меня с сестрицами, решили, что род деградировал.

– А что сказал Натан Валерьянович?

– Что кола бы не поставил за такие знания. Оскар, в чем дело? Почему Ангелы забирают дольмены?

– Смотри сюда, – Оскар нашел уголек и нарисовал окружность на стенке сарая. – Первичное поле распространяется во все стороны света, как солнечные лучи… Вот центр, – сказал он, указывая точку в середине окружности. – Вот гипотетический предел мира. До сих пор мы с Учителем считали, что поле распространяется равномерно, но это не так: запомни, крошка: первичное поле тормозит. Чем дальше к периферии, тем ниже скорость, тем быстрее течение времени для того, кто внутри системы. Понял?

– Не понял. Разве мы не тормозим вместе с полем?

– У человека своя программа жизни, у поля – своя. Программы работают в разных системах и имеют разные цели.

– Еще раз не понял.

– Представь себе, что мячик летит над кортом. И корт летит примерно в том же направлении, что и мячик, только с небольшим замедлением.

– И что?

– А теперь корт замедляет свое движение еще больше. Что происходит с мячиком, троечник?

– Предположим, что относительно корта он ускорится.

– Теперь дошло?

– Ну и что?

– Подлость заключается в том, что поле тормозится волнообразно, а наша, человеческая программа жизни рассчитана на постоянный режим торможения. Этим объясняется эффект ускорения жизни к старости, – Оскар изобразил на графике волну и обозначил участок. – Мы находимся у пика волны. Вопросы есть? – он скопировал позу, характерную для Натана Валерьяновича, когда тот собирался закончить лекцию. Но аудитория не успела переварить материал. – В критической точке первичное поле остановится. Оно практически перестанет функционировать. Ангелы не смогут выдержать это. Для них даже торможение на определенной стадии будет опасным. Эти твари по природе своей рассчитаны на существование в высоких частотах с незначительным торможением поля и очень медленным ходом времени для субъекта внутри системы. Торможение в критической фазе их убьет. Сейчас они всю сеть дольменов будут переводить в частотный диапазон, который недоступен для человека… Не для того, чтоб нам насолить. Для того чтобы переждать пик волны.

– А мы? – спросил Эрнест.

– Хороший вопрос. У нас, по сравнению с Ангелами, есть шанс продержаться дольше. Насколько – не знаю. Но я хочу, чтобы ты понял и не забивал голову глупостями: человеческие проблемы Ангелов не волнуют. И дольмены будут работать, как работали, только в режимах очень высоких частот. Если влезешь в такой дольмен в активной фазе, можешь погибнуть.

– А если уйти в параллельные измерения?

– Нет, Учитель прав… кол тебе много, – вздохнул Оскар. – Еще раз для одаренных профессорских отпрысков: подвиснут все без исключения частоты обитания человека. Вся сеть. И эта, и те, где ты планируешь выиграть турниры. Вот… – Оскар очертил окружность вокруг точки распространения поля, – диапазон, в котором тварь по имени человек теоретически может жить. Именно на этот участок приходится пик волны. По всей сфере распространения: от начала времен до конца. Скоро наш мир войдет в режим хроно-константы. То есть время в нем перестанет быть величиной относительной и станет универсальной величиной. Не будет никакой войны, не верь глупостям. Здесь будет настоящий хаос. Из открытых порталов попрет все, что угодно. Каждая тварь будет искать себе место получше. Прошлое, будущее и настоящее встанет в одну линейку. И мертвецы воскреснут, и огненный дождь с неба посыплется… Библия – умная книга, просто читать ее тоже надо с умом. Я тебе скажу так: здесь будет «хинея», по сравнению с которой война – детское баловство.

– Как это?..

– Ты не вспомнишь, в каком турнире вчера проиграл, но будешь уверен, что завтра тебе предложат миллионный контракт с производителем спортивных трусов. Понял? Информация в голове будет возникать спонтанно и неизвестно куда исчезать. Люди перестанут понимать, что было, а что предстоит. Жизнь от рождения до смерти начнет хаотично носиться туда-сюда. Я так думаю.

– Правильно думаешь, – согласился Эрнест, – потому что так будет. Я знаю.

– Потому что ты, в отличие от человечества, готов к такой жизни с детства.

– Потому что я всю жизнь так живу. Я что, живу как-нибудь по-другому? Я по-другому не жил! Только так. Я реально в этих критических точках, а вы надо мной только смеетесь. Считаете меня тупым, а я… тебе честно скажу: я не знаю, как жить, если вдруг когда-нибудь выйду из этой точки.

– Зато ты знаешь лучше других, чем кончится наша история. На кой черт мечтать о дольмене, который ты никогда не получишь?

– Дольмен будет, – заявил крошка-граф. – Я знаю, что будет. Ты найдешь способ его запустить. Не знаю, как; не знаю, когда, но я уверен. Поэтому сейчас надо как можно скорее заполучить эту штуку себе. Можешь надо мной смеяться, но я знаю, что все получится. Чего на меня смотришь? Почему не смеешься? Дольмен будет, и я получу его от тебя в подарок. Ну… или в наследство, на крайний случай.

– Я не сочиняю фантастику. Я занимаюсь наукой. Ты не по адресу обратился, малыш.

– У тебя нет выбора. У меня его тоже нет. Скоро его не будет у человечества. Эзотерики уже поняли, а ты тормозишь, как первичное поле. Ты! Моя надежда в мире хаоса! Давай действовать, Оскар! Сначала надо вытащить Мирку из форта и оформить наследство Макса, а потом, не теряя времени, заниматься дольменом.

– Вдумайся, что ты мне предлагаешь? Решать задачу, которая не имеет решения.

– Тогда я иду к Зубову. Жорж обещал помочь, если припрет. Мне приперло. Иду просить, – Эрнест закинул на плечо сумку.

– Скатертью дорога, – напутствовал его Оскар.

– Я иду просить Жоржа, – повторил он в надежде, что физик одумается.

– Не споткнись.

– Да пошел ты! – рассердился граф. – Пошли вы все! Чтоб я еще раз кого-нибудь из вас попросил… Провалитесь вы ко всем чертям! А я вернусь и посмотрю на вас, когда хинея придет. Вот забегаете! Вот, спросите: Эрнест, что нам делать? А я скажу: продолжайте надо мной потешаться и обзывать дебилом. Давайте, смейтесь, пока вас не хватит понос!

Эрнест ушел, а тревога основательно поселилась в душе Оскара. Ему ни секунды не сиделось на месте. Он слонялся по лесу, потому что не мог заставить себя работать. Он инспектировал состояние порталов, но признаков грядущего Армагеддона не находил. Вместо того, чтобы успокоиться, физик тревожился еще больше.

– И что теперь делать? – спросил он Греаль.

– Тебе виднее, – ответил компьютер. – Это твой мир. Делай, что хочешь.

– Мой мир – это моя шизофрения.

– Тогда лечись. Хороший сон позволяет ненадолго забыть о смертельном диагнозе.

Всю ночь Оскар слышал удары мяча о стену. Ему чудились всполохи света, похожие на маленький желтый плазмоид в проеме двери. То и дело он выходил во двор в надежде, что Эрни вернется, но Эрни не было. Только ветер валял по траве пустую коробку от шоколадных конфет, брошенную девицами. Оскар надеялся, что Элис с Ниной набегаются по пляжам и пожалуют к ужину… Или беглый абрек решит вернуться домой и еще раз попробует выгнать омина. «Нет, – решил Оскар, – оставлять здесь девиц одних – неправильная идея. Правильно сделали, что сбежали».

Когда Солнце стало подниматься за лесом, Оскар понял, что сон безнадежно испорчен и только теперь в первых лучах рассвета заметил фигуру, присевшую на краю обрыва.

Он увидел на голове гостя убор из раскрашенных перьев, а, приблизившись, понял, что Ангел провел такую же бессонную ночь.

– Вот… – сказал Ангел, почуяв физика за спиной. – И к тебе приходил на меня пожаловаться. Всем накапать успел. Так? – он обернулся. Оскар сел рядом. Две угрюмые фигуры сидели на берегу обрыва и смотрели на реку. – Конечно, жаловался! Я сказал, что никто, кроме меня, его тренировать не возьмется. Его не пустят на приличные корты. Этот парень в твоем мире даже спарринга себе не найдет. На что он рассчитывает? Объявить мне войну и выиграть ее, по меньшей мере. Объявить войну, когда я почти сдался. Ничего глупее представить нельзя.

– Я сам найду ему тренера, – сказал Оскар.

Сущность, увенчанная связкой перьев, подозрительно на него покосилась.

– Ты? – спросила физика сущность.

– Куда деваться? Согласись, отвадить вас, бандитов, от спорта – идея стоящая. Сколько можно терпеть ваши тотализаторы и разборки? Мы не тараканы для бегов. Короче, Ангел, я хочу, чтоб ты знал: в этой войне я на стороне крошки Эрни.

– А пупок не развяжется? – обиделся Ангел. – Что ты можешь против меня? Что вы все вместе взятые можете делать самостоятельно? Водку жрать да баб тискать?

– Зачем ты пришел?

– Хочу поговорить с тобой по-хорошему. Упустим парня – плохо будет и мне, и тебе. Ты убедишь его вернуться к моим тренировкам, а я… – сущность достала из-за пазухи огромную пятерню и стала загибать пальцы, – …я возвращаю его в тур сразу в первую сотню; ставлю в турниры, где он реально сможет играть; обеспечиваю удачную жеребьевку, и… Мое дело, как он выиграет, но три хорошие победы в сезоне над игроками топ-тэн я ему обещаю.

На этом пальцы у сущности закончились, обещания тоже.

– Нет, – сказал Оскар после недолгих раздумий. – Если крошка не побоялся тебя послать, то мне уж подавно не о чем разговаривать. Короче, – физик загнул первый палец. – Я обеспечиваю ему тренировочную базу и слежу за порядком на кортах во время игры. Если кто-нибудь мешает ребенку честно соревноваться, я, как спонсор, имею право высказать свои соображения в прессе. Видеоматериалы будут приложены. Вещественные доказательства предоставлены. Все ваши погремушки, вертушки, хлопушки и веревочки для подножек будут документально запротоколированы и предъявлены человечеству. И после этого, уж поверь, ни один «тугой кошелек» не поставит на такую игру.

Сущность махнула рукой на Оскара и только больше скукожилась. Подул ветерок, перья на макушке сущности встали дыбом.

– Каждый имеет то, за что заплатил, – сказал Ангел. – Я купил этих желторотиков на честно заработанные. И лицензию на то, чтобы дрессировать их, тоже купил. В чем я не прав?

– Надеюсь, ты хорошо заработал. На вырученные деньги купи себе немного совести, а лучше ума. Тогда ты поймешь, что честное имя не продается. Если бестолковый крошка это, в конце концов, понял, то тебе бы подавно стоило.

– Вы первые начали играть на деньги. Вы, люди, первые решили, что все на свете можно купить и продать. Мы приняли вашу игру. Хочешь играть – соблюдай правила. Хочешь выигрывать – плати деньги.

– Вы купили все виды спорта или что-то осталось?

– Мы купили то, что вы продали, – объяснил человеку Ангел. – Все, что вы имеете для утоления честолюбия, сделали мы. Кто если не мы разглядели таланты в лучших из вас и смогли их раскрыть? Вы бы, заметив превосходство ближнего, загрызли б его насмерть. Кто лучше нас защитит Человека от него самого? Твой мальчишка – истерический психопат. Только я знаю, как сделать из него игрока. Я вижу его насквозь, ты видишь только свои амбиции. Угробишь талант, как угробил свой. Сделаешь из него инвалида, а ведь за парнем хорошие деньги пойдут.