Текст книги "Сказки о сотворении мира (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 152 страниц)

Глава 5

Ночью все города похожи. Окна и фонари светят одинаково. Одни и те же машины, одна и та же реклама, даже витрины не отличаются друг от друга, особенно, если не понимаешь, что написано на витринах. Другое дело утро. Париж произвел на Артура Деева эстетический шок. Он пожалел, что прежние годы прожил напрасно, потому что не видел этого города, не жил здесь, не говорил по-французски, не сидел в ресторанчиках под открытым небом. Потом Артура осенило: «Да как же не жил? – решил он. – Именно здесь я и жил, пока не уснул в самолете… Если есть на свете Париж, разве можно жить где-то еще?»

Из урока «родного языка», взятого у Миры накануне, в памяти осталось одно слово:

– Мерд!!! – произнес Артур, что выражало его полное и абсолютное удовлетворение текущим моментом; нечленораздельный восторг дикаря, в котором проснулось чувство прекрасного. – О, мерд… – повторил дикарь. – Что? – не понял он снисходительной улыбки графини. – Не нравится произношение?

– Лучше бы ты научился гавкать, – ответила графиня, и повела пса по Парижу.

Дар речи вернулся к Артуру не сразу. Сначала он глазел вокруг, раскрыв рот, потом встал, указуя пальцем на Эйфелеву башню, торчащую над крышами. Не прошло получаса, как Мира потеряла своего питомца, а затем нашла его, сомнамбулически шатающегося по переулкам. Графиню осенила идея, купить ошейник и намордник, чтобы отвисшая челюсть барбоса не подметала парижские тротуары. Но мадмуазель прилетела в Париж не за тем, чтобы шопиться в зоомагазинах.

Оправившись от шока, Артур разговорился. Его интересовало все вокруг: почему мотороллеры привязывают к тротуарам корабельной цепью? Как пользоваться сортирной кабиной? Где парижских мальчишек так классно учат ездить на роликах? Зачем на набережной столько букинистов и почему все вокруг ему улыбаются?

– Посмотри на себя в зеркало, – ответила Мира.

– Я хотел купить книгу о Париже и прочитать ее, – оправдался Артур. – А у букинистов только про ботанику.

– Я куплю тебе книгу о Париже, – сказала Мира. – Только не надо показывать пальцем на все, что тебе приглянулось, и подпрыгивать, чтобы заглянуть в окна, тоже не надо.

Нотр-Дамм заворожил Артура колокольным звоном. У собора стояла толпа.

– Ну, пожалуйста, – канючил он. – Зайдем на минуточку…

Мира прислушалась.

– Кого-то хоронят, – сказала она. – Последний раз я слышала большой колокол, когда умер папа Римский.

– Может, разбился самолет? – предположил Артур.

– Какой самолет?

– Тот, что из Америки летел, например…

– Перестань болтать. Заткнись, пока не накаркал!

Графиня подошла к толпе, но скоро вернулась.

– Все нормально, – сказала он. – Землетрясение в Индонезии. Пока мы спали в отеле, несколько сотен тысяч погибло.

– Жаль, – огорчился Артур.

– У тебя в Индонезии родственники?

– Не знаю. А все равно жаль.

– Перестань. Нет такой страны на карте мира. Помнишь, что говорил Валерьяныч: если я не вижу объект, никакая сила не заставит меня поверить в то, что он существует. Ты видишь здесь Индонезию? Запомни, мир – это то, что мы видим, знаем и чувствуем, – произнесла графиня. – Индонезию я не вижу, не знаю, не чувствую. Реальный мир кончается здесь, за мостом, вон за теми домами, все прочее – заархивированные иллюзии. Так вот, сайта с информацией об Индонезии там нет, и не дави на жалость! Я пострадала больше, чем тамошние покойники! Гораздо больше!

– Тогда почему толпа стоит у собора? – Артур указал на скорбящих. – Если стоит, значит, фигня случилась. А Валерьяныч говорит, что у всякой фигни есть причина.

– Они стоят для того, чтобы испортить мне настроение! – заявила Мира. – Идем!

– Если Индонезии нет, зачем же я слышу колокола? – не понимал Артур.

– Тебе понравился Париж? Только не выражайся!

– У… – выдавил из себя иностранец. – Не то слово!

– И ты Парижу понравился. Он приветствует тебя колокольным звоном.

– А мы поднимемся на Эйфелеву башню? – спросил Артур. – Мы сходим в музей? – графиня ускорила шаг. – Мы навестим твоих родственников и знакомых? Если у тебя здесь друзья, пусть они пригласят нас пожить. Вы будете болтать, а я учить французский. Слушай, а это трудный язык? Думаешь, я бы за сколько лет смог его выучить? Ну… если жить в Париже, конечно. Мира, у тебя есть учебник французского?..

– У меня ничего нет! – рассердилась Мира. – У меня нет даже квартиры! Ни один из моих банковских счетов не работает, какие могут быть друзья, если ты без денег?! Я по твоей милости, лишилась всего, а ты идешь и говоришь глупости, вместо того, чтобы заткнуться и помолчать.

– Я тут причем? – удивился Артур. – Сама в колодец полезла.

– Не напоминай! – закричала Мира. – Не было никакого колодца! Не было и не будет! Все что со мной было до сих пор – одно большое и гадкое недоразумение! Понял? Недоразумение, которое к реальности никак не относится! Если мне удастся выдрать из своей памяти этот бред, он уберется и из моей жизни! А если ты еще раз при мне упомянешь о том, что со мной, будто бы случилось… – от гнева графиня затопала ногами по тротуару.

– Ваше сиятельство зря разоралось, – заметил Артур, – я потерял память, а не слух.

– Тебе смешно, да? Втянул меня в авантюру, теперь любуешься Парижем, а я не знаю, как мне жить завтра! Я хочу заснуть и не проснуться вообще, но тебе наплевать! Тебя волнует книжка про Париж, а я жить не хочу! Я хочу умереть! До тебя доходит, что ты останешься без переводчика? Будешь сам болтать по-французски. Ты понял? Хочешь? Иди и болтай прямо сейчас! Иди! Вот, с ними иди поболтай, – Мира кивнула на компанию молодых людей, которые с интересом наблюдали сцену. – Причем тут моя жизнь? Причем тут мои родственники, учебники, ролики, ботаники?..

– Мадмуазель, – обратился к ней один из зрителей и протянул бутылку, – попейте водички, станет легче.

Мира взяла бутылку и выругалась в ответ.

– Оставьте меня в покое и прекратите подслушивать! – закричала она, на молодых людей.

Бутылку с водой графиня Виноградова не вернула. Ей действительно стоило охладиться.

– Идем, – она схватила Артура за руку и свернула во двор. – Ты у меня сейчас заговоришь по-французски, и покатишься отсюда на роликах… до самого Черного моря!

Когда в следующий раз графиня вывела пса на людное место, ей расхотелось скандалить. Теперь ей хотелось умереть тихо. Искать виноватых не имело смысла. Виноватые не прятались, они преданными глазами смотрели на графиню Виноградову, которая вдруг замерла у стены, прикоснулась ладонью к холодному камню.

– Здесь я жила, – сказала она. – Здесь стоял дом, который раньше принадлежал моим предкам. Ханни, когда узнал об этом, разбился в лепешку, чтобы купить квартиру именно здесь, и купил… маленькую, с большими окнами и камином. На пятом этаже, под самой крышей… Парижане звали этот дом «русским», потому что внизу был магазин, который тоже устроили мои предки. «Русский магазин» назывался, и ассортимент был как в Елисеевском. Представляешь, со мной здоровались продавцы.

– А теперь здесь ателье? – спросил Артур, читая надпись на двери магазина.

– Сувенирная лавка. Раньше она была у перекрестка. Дом пропал – улица сдвинулась. Вот и все! – развела руками графиня.

В глубине души она верила, что дом одумается и вернется на место. Каждый раз, возвращаясь из России после материнской взбучки, молодая графиня обретала жизненное равновесие именно здесь. Вслед за домом должны были вернуться и люди, посещавшие дом, но исторический Париж определенно стал на полквартала короче.

– Жаль… – огорчился Артур. – Как бы я вечерком посидел у камина.

– Никак бы не посидел. Камин все равно не топился. Ханни использовал его как мусорницу, а уборщица выгребала.

– Почему не топился?

– Откуда я знаю? – Мира отошла к дороге и села на скамейку у остановки. – В этой части Парижа запрещено топить камины. Нам даже заткнули трубу. Интересно, если Ханни привести сюда, он вспомнит? Он может не вспомнить меня, но то, что пропал магазин с его дурацкими армянскими коньяками…

– Конечно, вспомнит, – Артур присел рядом. – Я бы на его месте вспомнил. Ваше сиятельство зря расстроились. Подумаешь… Не вспомнит, так влюбится заново. А если не влюбится – значит козел. Зачем вашему сиятельству козел? Собака гораздо лучше.

– Привратник сказал, что мужик из дольмена выполняет только одно желание. Интересно, одно желание за всю жизнь или за один заход?

– Мне без разницы. Я второй раз в его конуру не полезу!

– Кто он, тот… мужик на тележке? С чего я взяла, что он Бог?

– Не знаю, – помотал головой Артур. – Солнце голову напекло… вот и показалось.

– Если б можно было откатиться назад. Если б мне еще раз там оказаться…

– Не знаю… – Артур почесал затылок. – Что-то мне не хочется.

– Тебе вообще ничего не хочется. Ничего и никогда. Тебе всегда на все наплевать.

– Это не так! Я хочу жить в Париже! В следующий раз, когда я разбогатею, куплю тебе квартиру сам. Выбирай, какой дом тебе нравится? Хочешь, пойдем и выберем вместе?

– Да уж… – вздохнула графиня. – Новый дом – это именно то, что меня утешит.

– А что? – удивился Артур. – Сидеть и рыдать? Это тебе надо? Ну, был дом… ну, не стало! Помнишь, как мы в Слупице искали поселок? Нашли! И дом найдется.

– Вы с Шутовым напивались так, что искали входную дверь…

– Ну, я извиняюсь, ваше сиятельство напивалось похлеще. Помнишь, Валерьяныч говорил, пьянствовать в хрономальных зонах опасно для психики, если не умеешь пьянствовать правильно. По пьяному делу вспомнишь то, чего не было.

– Мы же не в зоне.

– Мы странники, – напомнил Артур. – Ты сама сказала, что у странника один реальный мир – его память. Хочешь, чтобы дом вернулся, не надо пялиться на пустое место. Надо пойти в музей, погулять по историческим заведениям. Сэндвич наконец-то купить.

– Иди, – согласилась Мира, – погуляй. Полюбуйся на площадь Бастилии, очень историческая площадь.

– Там есть музей?

– Там мальчишки на роликах… они каждую подворотню знают. Подойди к ним и спроси «Русский магазин» на Бомарше. Я напишу адрес, а ты прикинешься тупым иностранцем, попросишь, чтобы тебя проводили к «Русскому магазину». – Мира вырвала лист из блокнота Артура, достала ручку… – Покажешь записку, сделаешь глупую морду, ладно?

– Как это?

– Я все напишу.

«Пожалуйста, – написала Мира по-французски, – проводите моего заблудившегося гостя по этому адресу», – и протянула бумажку Артуру.

– Помнишь слово, которое ты сказал сегодня утром, когда вышел на улицу? – спросила она. – Так вот, забудь его и больше никогда не произноси.

Мира закрыла глаза, чтобы не «пялиться» на место прежнего дома. Она решила ждать Артура до вечера. И, если он не вернется, идти по следу: выйти на площадь, найти мальчишек, обратиться по-русски с бумажкой, на которой записан адрес. Если во всем Париже ей удастся найти хотя бы одного человека, который помнит «русский дом», в ее жизни не все потеряно. Если дом не вернется на место, то, может быть Ханни придет сюда. С тех пор, как Мира поселилась на Бомарше, он никогда не ночевал в городских отелях. Мира решила сидеть до темноты, ввести себя в транс и попробовать силой мысли изменить архитектурный облик Парижа, но Артур вернулся мгновенно, озадаченный и возбужденный.

– Я нашел твой русский магазин, – сказал он. – Там «Известия» двухнедельной давности, матрешки всякие, палехи… дом шестьдесят седьмой, да?

– Это «Глобус», – вздохнула Мира. – При чем тут матрешки? Они здесь на каждом шагу. Иди до площади Бастилии, я тебе сказала! Иди и не потеряй бумажку!

Она вспомнила, как Хант впервые привез ее в квартиру и познакомил с дизайнером. Хант собирался воссоздать интерьеры прошлого века, сделать все, как было у предков графини: впереть в гостиную рояль и расставить по углам канделябры, но Мира не позволила. Ей нужно было место для компьютера, удобная мебель и современная кухня. Она знала: если позволить Ханни командовать на этой территории, квартира превратится в проходной двор для богемы. Ее фамильная собственность станет притоном, и дым марихуаны повалит в небо из каминной трубы. Мира сразу дала понять, кто здесь хозяин, и добилась своего. Проходной двор не состоялся, получилось убежище, где Ханни прятался от этой самой богемы, когда уставал от бесконечных посиделок и бессмысленных разговоров. Этот адрес знали только свои, здесь всегда было хорошо и уютно. Отсюда Мира уезжала, сюда возвращалась; радовалась, когда окна светили ей в темноте, и огорчалась, когда они были темными.

Артур вернулся, с запиской в руке.

– Слышишь… там никто на роликах не катается. Я не видел, – сообщил он. – Зато видел Даниеля.

– Кого? – Мира вскочила со скамейки.

– Я нашел Даниеля. Он там, пошли покажу.

Мира помчалась по бульвару.

– Даниель? – не верила она. – Стоит на площади? Ты серьезно?

– Висит, – уточнил Артур, – можешь не бежать. Он провисит там до вечера. Я же стал подходить с запиской к кому попало. Даже на русских нарвался. Они говорят, дескать, пардон, мужик, сами заплутали, и начали меня спрашивать, как пользоваться метро, а я откуда знаю? Там разве есть метро?

– Есть, – подтвердила Мира. – То есть, было.

– Ну, а рядом киоск с журналами и открытками…

– Ну…

– Смотрю – знакомая рожа! Прямо на всю обложку… на заднюю. Или это не Даниель?

Мира замерла перед стендом.

– Даниель.

– Что я говорил!

– Именно Даниель… – Мира взяла журнал в руки.

– Он какую-то зубную пасту рекламирует? – спросил Артур.

Загорелый молодой человек с обнаженным торсом в раздутой ветром рубахе, похожей на парус, улыбался им с обложки журнала.

– Бред какой-то, – прошептала графиня. – Крем для бриться… Зачем ему это надо?

– А здесь что такое? – Артур указал на едва заметное белое пятно на брови молодого человека. – Похоже на шрам. Откуда у него шрам?

Мира сунула киоскеру купюру и забыла про сдачу.

– Не знаю…

– А я знаю!

– За мной! – скомандовала графиня. – Идем, мой пес! Я научу тебя пользоваться метро!

В тот день Артур Деев познал иной Париж. Окраины городов средь бела дня тоже оказались похожи. За пределами кольцевой он не смог отличить Париж от Москвы и сотни других больших городов, также безобразно распластанных во все стороны. Они ехали так долго, что уже должны были въехать в Лондон. Сначала на метро, потом на автобусе, потом опять на автобусе. Сначала искали офис рекламного агентства, потом звонили на фотостудию, чтобы найти человека, который делал снимок, потом блуждали по центру в поисках другого агентства.

– «День Земли» должен был быть сегодня, – негодовала Мира.

– Тогда я бы тебя не нашел, – возражал Артур. – А если бы я тебя не нашел, то не нашел бы и Даниеля.

Удача улыбнулась графине к вечеру. Улыбнулась в темноте, когда не осталось ни сил, ни надежды. Ей подали визитку с адресом и строго предупредили, что это частный клуб, что показ моделей и приватные вечеринки только для своих. Человек, говоривший с Мирой, знал Даниеля лично и советовал ждать у выхода. Восходящая звезда рекламы могла сбежать с вечеринки куда угодно, в чьей угодно машине.

– Что тебе сказали? – спросил Артур.

– Что у нас полчаса добраться до гостиницы и привести себя в порядок, – ответила Мира и пошла к метро.

– А пожрать?

– Забудь это слово!

– Я бы рад, но желудок переварит меня изнутри. Ваше сиятельство обещало сэндвич с сыром.

– Завтра тебе будет сэндвич с сыром и штрафной с ветчиной, а сегодня у меня нет времени. Хочешь, оставайся в гостинице со своими сэндвичами.

– А ты поедешь одна к голубцу? Нет, мы так не договаривались.

Любимое платье Миры Виноградовой обладало многими достоинствами: оно не мялось, помещалось в дамской сумочке и выглядело вполне нарядно как на торжественном приеме, так и на домашней вечеринке. Но главное достоинство платья заключалось в том, что его выбирал Даниель, взяв на себя обязанности стилиста. Мира пришла в ужас и заявила, что в жизни не наденет этакий вздор. Она терпеть не могла обтягивающие платья с глубокими вырезами. Но Даниель настоял: «Поверь, это будет любимая вещь в твоем гардеробе, ты забудешь о русских сарафанах, когда посмотришь на себя в зеркало». «Русскими сарафанами» Даниель называл все, что Мира выбирала для себя сама, от шляпок и шортов, до зонтиков и босоножек. С подачи Даниеля, термин «русский сарафан» в кругу парижских модников стал обозначать наряд, который портит фигуру, вместо того, чтобы подчеркивать ее достоинства. Мира действительно понравилась себе в новом платье и больше с Даниелем не спорила. Этот человек мог ошибаться в чем угодно, но относительно одежды, которая ей пойдет, оказывался прав всегда. Мира всерьез задумалась, как ей сохранить отношения с Даниелем, если трогательный тройственный союз распадется. Об этом она думала каждый раз, надевая любимое платье. Зато любимые туфли Мира выбирала сама, и они, соответственно, обладали массой недостатков. Во-первых, они занимали половину чемодана. Острые каблуки торчали во все стороны сразу, и не было случая, чтобы кто-нибудь не зацепился, не укололся или не уселся на них верхом. Туфли были ужасно неудобные и не особенно стильные, но именно они и только они подходили к любимому платью. Выбирать графине Виноградовой все равно было не из чего. Платье и туфли – все, что уцелело в хрональном катаклизме, потому что всегда сопровождало хозяйку.

Мира оделась, села краситься перед зеркалом.

– Я тебя такую красивую одну из дома не выпущу, – заявил Артур. – Мужики и так на тебя оборачивались, а теперь лапать будут…

– Там корпоративная вечеринка! Туда не то, что с собаками… даже без собак не пропустят.

– Подумаешь! Подожду у входа.

– Тогда мне придется привязать тебя к тротуару корабельной цепью, – предупредила Мира.

Простые нравы исторической части Парижа поражали Артура необычайно: к Мире постоянно подходили мужчины, что-то спрашивали, чему-то улыбались. Ни в одном другом городе так часто к красивым женщинам на улицах не подходят. Мира говорила, что они туристы и отказывалась переводить разговор. Препятствовала выполнению профессиональных обязанностей телохранителя. Не то чтобы Артур ревновал. Кто он такой, чтобы ревновать мадмуазель? Он только укреплялся в желании срочно учить французский. Иногда это желание заглушало чувство голода и чувство меры.

– Я пойду с тобой, – заявил он у двери клуба.

– Посмотри на себя в зеркало, – рассердилась Мира. – Хочешь, чтобы на нас показывали пальцами?

Мимо них прогарцевала мадам в идиотской шляпке. Ее молодой кавалер был одет в точности как Артур.

– Стой здесь, – приказала Мира и прошла за парочкой.

Дефиле закончилось, вечеринка только начиналась. Народ собрался у столиков, шампанское поставили посреди фойе. Мира приняла бокал от учтивого мосье, опекавшего сразу нескольких дам. На почве голода и усталости ее в момент развезло.

– Мне нужен Даниель, – объяснила она мосье. – Даниель… стилист, – повторяла графиня, шатаясь на каблуках, пока одна из опекаемых дам не указала на дверь за подиумом.

Мадмуазель приняла еще один бокал. «Помоги мне, Господи, – прошептала она. Шампанское пенилось во рту, спазмы в горле не давали ему провалиться. Графиня сделала решающий глоток и поставила фужер на подоконник. – Помоги мне, Господи, – обратилась она к фонарю за окном. – Если ты мне сейчас не поможешь, потом будет поздно!»

Лестница вела в гардероб и гримерку, заставленную вешалками и стульями. В полумраке Даниель снимал с лица грим, промывая губку в миске с раствором. Судя по цвету жидкости, он был загримирован шутом для домашнего представления. Его волосы были покрыты сеткой, под халатом не было ничего такого, в чем можно без стыда предстать перед дамой.

– Салют, – поздоровалась Мира и села рядом на подлокотник кресла.

– Салют, – ответил Даниель, едва взглянув на нее.

– Посмотри мне в глаза. – Даниель обернулся, остатки краски были размазаны по лицу, в глазах застыло недоумение. – Узнаешь? – спросила Мира, задыхаясь от волнения. – Узнай меня, Даниель, пожалуйста…

Молодой человек поднял брови.

– Ницца! Прошлое лето…

У Миры провалилось сердце. Ком застрял в горле. Она смотрела на Даниеля, пока его образ не размыло слезами. Графиня пожалела, что мало выпила.

– Гитлер капут, – прошептала она и пошла к выходу.

– Эй, постой! «Мезон де прованс»… Ты училась в Сорбонне! Я вспомнил! – Мира потеряла дверь, запуталась в занавеске. – Я знаю тебя, – Даниель бессовестно схватил графиню за руку. – Подожди, я ведь точно тебя где-то видел.

Графиня обернулась.

– Откуда у тебя шрам? Тоже не помнишь?

– Шрам?

Она подвела Даниеля к трюмо и указала на белую полосу, рассекшую бровь.

– Когда ты его заработал?

– Это не шрам.

– А что это?

– Сейчас так модно. Я сбрил… Так делают.

– Чертов флорентиец, – выругалась Мира. – Кто так делает? Что ты мне голову морочишь? – она вынула из сумочки зеркальце. – На, приглядись, здесь самый настоящий шрам.

Пока Даниель изучал бровь под лампой, Мира брала себя в руки. Она была не против добавить что-нибудь покрепче шаманского, но испугалась, что утром не вспомнит, каких глупостей наговорила накануне незнакомому человеку.

– Точно, шрам, – убедился Даниель. – Я не знаю, откуда он взялся.

– Тебя зацепила пуля из автомата Калашникова. – Даниель вытаращился на гостью. – Точнее, пуля попала в печную кладку, а тебе заехало осколком кирпича. Ладно, – вздохнула графиня. – Отдай мою пудреницу, и я пойду.

– Ты кто? – спросил Даниель.

– Теперь уже никто.

– Я тебя знаю, только не помню, откуда. У меня есть еще один шрам, – Даниель задрал рукав халата.

– На локте, – вспомнила Мира. – Ты в детстве упал с велосипеда. Еще один шрам у тебя на ноге, ты наступил на морскую раковину… Скажи, Даниель, у тебя все нормально?..

Ошарашенный молодой человек пожал плечами.

– Как будто да…

– Я видела твое фото в журнале. А Кристина? Она снимается?

– У нее контракт на три года съемок…

– Сериал?

– …Ты кто?

– Ханни тебе не звонил? Когда он приедет?

– Кто такой Ханни?

– Ладно, – Мира положила руку на плечо Даниеля. – Прости, что влезла в твою жизнь. Мне пора.

– Погоди! Останься. Я хочу с тобой поговорить.

– В другой раз. Меня ждут.

– Как с тобой связаться? Давай встретимся.

– Я живу в отеле, – сказала Мира на прощанье. – Устроюсь, как-нибудь позвоню.

– Запиши телефон…

В ту ночь графиня Виноградова не сомкнула глаз. Она думала о Даниеле. Именно о Даниеле, ругая себя за спонтанный визит. Впервые в жизни она полночи думала о человеке, который ей, в сущности, был безразличен и симпатичен одновременно. Она решила, что позвонит ему как-нибудь под настроение, но не смогла найти телефон, записанный в спешке и в полумраке. «Все к лучшему», – решила Мира и постаралась заснуть, но сон не шел. Даниель был странным человеком. Только теперь эти странности ее совсем не раздражали, потому что не являлись частью ее жизни. Даниель был странным от рождения. До последнего дня с этим человеком не было ясности. Мира даже не была уверена, что Даниель – настоящее имя. Она лишь знала, что у матушки-флорентийки родились близнецы: мальчик и девочка, названные Кристианом и Даниелой, которых Господь Бог поменял местами еще в утробе. Как они утрясали это недоразумение, Мира не спрашивала. Она слышала, что Даниела росла энергичным ребенком, дралась с мальчишками, играла в войну, а Кристиан в это время причесывал ее кукол. Дети подросли, и гормоны все расставили по метам. Даниела увлеклась театром, а Кристиан решил стать художником. Семейное предание гласит, что эти двое, приехав в Париж, взяли один псевдоним на двоих, и, будучи разными людьми, даже внешне не очень похожими друг на друга, продолжали по родственной привычке жить вместе.

– Артур… – окликнула Мира дремлющего телохранителя. – Как думаешь, с Валехом можно договориться?

– Смотря о чем, – сквозь сон ответил Артур.

– Он помогает мне вернуть все на прежние места, а я забываю про его дехрон… и Слупицу, и вообще, регулярно хожу в церковь, соблюдаю посты, ставлю свечки…

– Оборжаться с вашей светлости, да и только, – произнес Артур и перевернулся на другой бок, – то вас от голубцов воротит, то подавай их обратно.

– Мне надо точно знать, это возможно или нет? По каким-нибудь законам физики, могу я вернуться в прежнюю жизнь? Или это не от физики зависит?

– Это к Валерьянычу.

– Ты его не спрашивал, что он думает про того человека в пустыне?

Артур перевернулся на спину.

– Спрашивал.

– Ну и?…

– Ты что, не знаешь Валерьяныча? Он думает, что это галлюцинация.

– А труба, которая чуть не убила Оську? Обман чувств?

– Причем здесь труба? Она твоя! Ты же хотела отлупить Ханта.

– Я была дурой! Дурой! Дурой!

– Ну, так не будь ей.

– Нет! – заявила графиня. – Вставши на эту дорогу надо идти до конца. Надо искать выход. Радикальный! Нечего бегать по Парижу и приставать к начинающим модельерам, надо возвращаться в Слупицу и брать Валеха за капюшон. Что если, допустим, я верну эту огненную трубу, а они вернут меня в то измерение?

Артур открыл глаз.

– Опять хрень получится, – рассудил он. – Не от хорошей жизни ваше сиятельство выбросилось в пустыню.

– Ты думаешь, невозможно?

– Откуда я знаю?

– Если это параллельное измерение, надо только правильно перейти в него. А если Валерьяныч прав? Если существует только один реальный мир, который постоянно меняется вместе с памятью? Ведь кто-то его меняет. У одних получается лучше, у других хуже. Значит, каждый из нас наделен этой властью. Надо просто найти человека, у которого получается лучше всех. И найти его должны мы с тобой, потому что только мы можем увидеть разницу и оценить результат.

– Ну, – согласился Артур.

– Если Валерьяныч прав… Если прошлое меняется также как будущее… Зачем оно нужно, такое будущее? И прошлое, то же самое… Вот ты, например, потерял память… С тобой по крайней мере, поступили честно. Никто тебе не морочит голову, детей своих брошенных ты не помнишь, лежишь себе и не паришься. А мне за что воспоминания остались? За какие грехи?

– Вот я и говорю, – оживился Артур. – Нечего вашему сиятельству попусту убиваться. Пошли лучше завтра по реке кататься на кораблике. Я узнал: там загружаешься один раз и ездишь хоть целый день… всего за шестьдесят франков.

– Вот я тебя завтра загружу, и будешь ездить.

– Еще чего, – возразил Артур. – Чтобы ты ринулась в объятия к «Ю.Х.» и не вернулась? Нет! Даниеля я еще терпел, но с тем голубцом я тебя наедине не оставлю, и не мечтай.

Мира снова ушла в себя. Она пожалела, что потеряла телефон Даниеля. Им надо было явиться к Ханту вдвоем, и будь, что будет. С Даниелем ее шансы на успех возрастали. Если кто и мог привлечь внимание избалованного гомосека, то определенно не девочка из России. «Если бы мы пришли вдвоем с Даниелем…» – рассуждала графиня. Впрочем, она не была уверена… Был ли Даниель геем до встречи с Хантом? И не получит ли она по шее, сделав молодому человеку откровенное предложение? Даниель всегда был «вещью в себе». У него не было друзей, он не старался их заводить, со всеми одинаково ладил, и о себе почти не рассказывал. Все, что Мира знала о Даниеле, она знала от третьих лиц. Мира не припомнила случая, когда Даниель повышал на кого-то голос. Он не дрался, не смотря на то, что был силен, и каждый день качался на тренажерах. Мира считала, что Даниель качается для красоты. Только теперь графиня начала понимать: миролюбивый парень демонстрировал свое миролюбие мускулистым торсом, а она всякий раз старалась его уколоть, отыскать изъян за безупречно ухоженной внешностью. Даниель был снисходителен и относился к графине с теплотой. В Мире ему нравилось все, включая скверный характер, и идея жениться на русской графине после смерти Ханта приводила его в полнейший восторг. Даниель не злился никогда ни на кого. Вывести его из себя было практически невозможно. Единственный раз это удалось сделать Ханту. Обстоятельства ссоры Мира не знала. Хант прятался от любовника в будуаре графини, шарахался от телефона и всех, кто был ему дорог, предостерегал от двух величайших глупостей: пользоваться его билетом на самолет и ссориться с его любовником Даниелем.

– Артур, если бы тебе предложили заняться любовью с мужчиной… – спросила Мира.

– Дал бы в рыло, – предвосхитил вопрос Артур. – А что?

– Ничего.

– А что я должен сделать?

– Я б, допустим, не дала в рыло, если б мне предложили заняться любовью с женщиной.

– Так и я б не дал… если б с женщиной, – согласился Артур.

– Неужели неинтересно? В порядке эксперимента…

– С женщиной? Конечно же интересно.

«Хорошо, что я потеряла телефон, – решила графиня и накрылась с головой одеялом. – Интересно, если рассказать Ханни все откровенно? Как есть, так и рассказать!.. Следующей ночью я буду спать в психушке?» Мира почти решилась вернуться в Слупицу, но не вовремя вспомнила холодный взгляд Валеха. По прошествии времени она не смогла понять, издевалось над ней это существо или искренне желало помочь? Одно графиня знала точно: помощь у потусторонних сил следует просить только в самом крайнем, смертельном случае, когда сделано все возможное и терять нечего. Эту мысль ей бы с готовностью подтвердили и профессор Боровский, и Артур… и любой здравомыслящий человек. Чертовщина должна была прекратиться сама собой, но она продолжалась, и Мира готовилась к жестокому выбору: либо жизнь, либо чертовщина!

Ночью графиня Виноградова сотворила мир заново, наполнила его счастьем, и убедилась в том, что это хорошо. Следующий день был призван воплотить убеждения в реальность.

– Одну минуту… – администратор снял телефонную трубку с позолоченного рожка «а-ля ренессанс». – Мадмуазель Виноградоу… – сообщил он в номер. – По какому вопросу?

Графиня улыбнулась.

– По личному.

– Мосье спустится? Одну минуту… Видите ли, – смутился администратор, прикрывая ладонью трубку. Они заняты до вечера. Если можно, перезвоните завтра с утра.

– «Они» пьют? – уточнила Мира. – Тем лучше. От того, что я «им» скажу, «они» в момент протрезвеют.

– Мадмуазель настаивает, – доложил администратор постояльцу.

– Дайте-ка, я поговорю. Чего-то у «них» с утра с головой непорядок.

– Мадмуазель, я прошу прощения… – сотрудник гостиницы встал грудью на входе.

– Передайте «им», что я не начинающая актриса, не поклонница «их» таланта и не коллекционирую автографы…

– Мадмуазель не актриса, она очень настаивает на аудиенции именно сейчас!

– Как смешно! Ладно, хватит! Скажите, что у меня лекарство для фрау Марты… – вздохнула графиня и прикусила язык.

Мира не собиралась использовать запретный прием, но ей не оставили выбора. Кто такая фрау Марта – не знал никто, ни один агент, даже Даниель не слышал от Ханта этого имени. Возможно, и Мира не услышала бы его, если бы не оказалась в нужном месте в нужное время. Если бы трава, из которой готовилось лекарство, не росла за Уралом. Если бы она на протяжении десяти лет не заказывала ее для фрау Марты, не отвозила и не отсылала по назначению.