Текст книги ""Фантастика 2025-15". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Данияр Сугралинов

– Эй, вы с ума сошли? – опешила Леер. – А если… – она проглотила тугой комок в горле, – если кого-то покусают? Это же… смерть. Как они вообще туда попали?

– Отвечаю на первый вопрос: это вынужденный риск. А вы думали, что все будет просто? Отвечаю на второй вопрос: под библиотекой есть тоннели, ведущие в Нифльхейм. Оттуда и пришли. Я удивлен, что всего двое, а не целая толпа.

Время поджимало. Леер пыталась что-нибудь рассмотреть сквозь заляпанное стекло, но видела лишь свое перепуганное бледное лицо в отражении и тени, расплодившиеся по углам.

– Библиотечный лифт, Джейкоб! – вдруг поняла Леер. – Он ходит сюда, в подвал?

Джейкоб тут же оживился.

– Что ты придумала?..

– Леер, – подсказала она. – Они ориентируются на звуки, так?

– Да, в подземельях особо не на что смотреть.

– Тогда я в деле. – Леер стянула рюкзак, раздраженно пошарилась, звеня мелочью и карандашами, болтающимися на дне, и вытащила футляр с флейтой.

– Герд, ты серьезно? – оторопел Джет.

– Что она хочет сделать?

– Драугры чувствительны к высоким частотам. Я буду отвлекать их игрой, пока Гин как самый худой не спустится с лифтом и не заберет книгу.

– Не выйдет, – отрезал Джейкоб.

– Почему?

– Потому что, если верить карточке, книга прямо здесь, на стеллаже у входа.

– Тогда я заберусь в лифт, пролезу внутрь и отвлеку их от двери.

– Леер…

– Гин, хватит, – тихо, но твердо сказала она, глядя в его обеспокоенное лицо. Его жалость и сочувствие вдруг обозлили ее. Ну и что, что она больше не варден, она может быть полезной и без этого. – Это не обсуждается.

В узкой, пахнущей металлом коробке она почувствовала себя, как в гробу. Джет и Гин ждали сигнала внизу. Осторожно пристроив раненую руку, второй она твердо держала флейту, пока Джейкоб возился с лифтом. Его голова пушилась на свету, вызывая у Леер ассоциации с одуванчиком, теплом, солнечным светом. Проглотив вязкую слюну, она на мгновение зажмурилась, ощущая локтями металлический холод даже через свитер и куртку.

– Готова? – хрипло спросил Джейкоб.

– Да… нет! Да. – Она сцепила зубы.

– Будь осторожна, там тебе никто не поможет, – сказал он очевидное, и, видимо, это отразилось на ее лице, потому что он смущенно добавил: – Короче, не лезь на рожон.

Он ударил по кнопке лифта – и створки закрылись, отрезая Леер от света мутной лампочки. Минута спуска показалась часом, пронизанным тьмой и металлом. Чуть дернувшись, лифт застыл. Леер поерзала, устраиваясь удобнее, и начала сперва робко, потом увереннее и увереннее выводить простенькую мелодию, состоящую из пяти нот: народная пастушья песенка – та самая, которой когда-то научила ее бабушка, с которой и началось ее увлечение музыкой.

Когда в лифт с той стороны что-то врезалось, Леер чуть не выпустила флейту и, смертельно перепугавшись, сбилась с ритма. Второй удар она пережила спокойнее, но бешеный стук сердца иногда перекрывал дрожащий звук флейты. Драугры бросались на дверцу библиотечного лифта, словно сошедшие с ума птицы, и Герд надеялась, что они не нажмут случайно на кнопку открытия, иначе ей конец. Вдруг ей стало так смешно. Вот принесут ее растерзанное драуграми тело (или что там от него останется) родителям, рассказывая, как героически она хотела быть полезной. Отец, конечно же, скривится, потому что в ее окоченевших руках все еще будет флейта – то, что он презирал. Мать устало вздохнет и запричитает, мол, ее дед не для того погиб под знаменами Ангейи, чтобы Леер позорила его такой глупой смертью в темном металлическом ящике. Она прямо видела ее возмущенные, широко раскрытые глаза и чуть не захихикала. Единственные, кто опечалится, – это бабушка и Морейн. В следующем году сестре поступать в Биврёст, а ведь Леер так радовалась, что сможет еще годик присматривать за ней. Может, даже удалось бы уговорить поселить их в одну комнату. Или не надо мешать сестре становиться самостоятельной?.. И Леер поняла, что умирать ей очень не хочется, и почувствовала на своих щеках горячие слезы жалости к себе, а еще она плакала из-за того, что может закончить вот так, играя на флейте для мертвецов, словно какой-то сказочный крысолов, но, увы, увести их она не могла, а лишь задержать на одном месте…

Она не почувствовала, что лифт тронулся, и не поняла, почему створки раскрылись, и заорала от страха, размахивая бесполезной в бою флейтой. Но вместо когтей драугров вывалилась в объятия Джета и Гина, дрожа и всхлипывая от ужаса.

– Леер, Леер, все хорошо, – приговаривал Джет, помогая ей подняться на дрожащие ноги и поддерживая за локоть. – У нас получилось, ты справилась.

– Книга?.. – Она растерянно стала стирать дорожки слез тыльной стороной ладони. Гин немного смущенно похлопал ее по спине, не зная, как утешить.

– Вот! – Джейкоб показал толстый том с потрепанными краями и криво сложенными крыльями вкладышей схем и карт. – Давайте поднимемся наверх, здесь не очень уютно.

Леер была благодарна Джету, держащему ее за локоть. В ее голове все еще не стихала мелодия, которая (так иронично!) называлась «Пастух водных лошадок».

В библиотекарской каморке Джейкоб заварил убийственно крепкий кофе. Выпив залпом первую кружку, он налил себе еще. Леер, которую все еще потряхивало, попыталась отпить, но, сраженная запахом, налила себе просто воды из захватанного пальцами графина. Джет от кофе тоже отказался, предпочитая овсяное печенье, а вот Гин спокойно выпил. От второй кружки взгляд Джейкоба окончательно прояснился. Он деловито отодвинул сахарницу и блюдце и пролистнул пыльную книгу до оглавления. Леер нахмурилась, пытаясь понять старую графику.

– Ага, вот оно. – Джейкоб раскрыл одну из схем на середине и ткнул пальцем в запутанное переплетение графов, настоящую паутину из вершин и ребер разных цветов – видимо, главные и побочные артерии, сооруженные в разное время.

– Вот это красное, похожее на звезду, соединяется в жирной красной точке? – спросил Джет с набитым ртом.

– Да, скорее всего, оно, – согласился Джейкоб. Жестом заправского фокусника он вырвал вкладыш со схемой, вызвав у Гина вместо оваций потрясенный актом вандализма вздох. За этой схемой последовала карта Хеймдалля такого же масштаба. Наложив их друг на друга, он, кряхтя, изогнулся, ловя рассеянный свет пыльного плафона. Леер подскочила и вытянула шею, чтобы рассмотреть его находку. Джет, сопя, уткнулся подбородком ей в плечо.

– Да это же совсем близко! – воскликнул Джет, помогая Джейкобу разогнуться. Библиотекарь, весь красный от напряжения, отдувался. – Рядом с Площадью искусств.

– Но как мы попадем в Нифльхейм? – спросила Леер, обращаясь к Джейкобу. Утирая лоб, он задумался.

– Я вас поведу.

– Наверное, вы не станете говорить, откуда вы знаете путь в Нифльхейм, – с насмешкой сказал Гин. Леер попыталась ткнуть его локтем, но промахнулась.

– Отчего же? – Джейкоб внимательно уставился на Гина. – Я много читаю. И в юности занимался небольшой… небольшим бизнесом. По доставке. Здешние ходы старые и безопасные. Да эти карты даже в учебниках печатают…

– Ладно, – отрезал Гин. – Идемте. Времени мало.

На улице поднялась метель. Леер сразу же окоченела, и если бы не замыкающий их странный отряд Гин, то сдалась бы порывам ветра. Площадь они обошли с юга, с трудом различая обычно торчащую колонну-гномон, и по аккуратной кленовой аллее прошли в Зимний парк. Леер с нехорошим чувством проводила взглядом стягивающиеся к площади бронированные машины. Уверенность Джейкоба передавалась и им. Настолько, что Джета чуть не засек патруль. Но отряд был слишком занят и сосредоточен, чтобы обратить внимание на замешкавшегося на заснеженной тропинке подростка.

Через полчаса блужданий, когда Леер задубела и начала жаться к Джету, Джейкоб наконец остановился перед будкой с садовой утварью.

– Можешь срезать замок? – спросил он Гина. Киота серьезно кивнул, вынул духовник и в два удара снес дужку, оставляя на двери изморозь Утгарда.

– Что там?

– Одна из точек… гм, бизнеса, – фыркнул Джейкоб, распахивая дверь и заходя внутрь.

Его фонарик высветил крошечную комнатку с кассовым аппаратом на полке, стулом и вышарканным половиком. Отбросив половик, Джейкоб передал Джету фонарик и открыл люк в полу, из которого им в лица дохнуло затхлостью и тьмой.

У Леер заныла рука и по спине пробежали мурашки. Поток холодного сквозняка пошевелил выбившиеся из-под капюшона пряди и забрался под куртку, вытягивая остатки тепла. Гин не терял времени: он взял веревки и еще один фонарик.

– А это разве не воровство? – обеспокоенно спросил Джет.

Джейкоб фыркнул.

– Нет, если я оставлю деньги. – Гин вытащил скомканную купюру из кармана брюк и, показав Джету, положил рядом с кассой. – Доволен?

– Вполне. – Джет не понял сарказма, а Леер тихо хихикнула, но в следующий миг стала серьезной, потому что Джейкоб начал спускаться.

Леер лезла последней, сильно отставая, потому что приходилось беречь руку. Она не особо боялась замкнутых пространств, но когда лаз кончился, ей легче задышалось. Небольшой погреб, заставленный бочками и ящиками, отдавал плесенью и металлом. На железной двери, грубо врезанной в каменную стену, висел очередной навесной замок. Под светом фонарика Гин срезал и его и отступил, пропуская сосредоточенного и молчаливого Джейкоба вперед. Леер снова замыкала. Не то чтобы она раньше бы рвалась вперед, но без духовника ощущала себя особенно уязвимой. Вслушивалась в сквозняки, в поступь ребят, в тревожное биение собственного сердца. Немного отрешенно Леер прикоснулась к шершавой, грубой стене и так шла некоторое время, ведомая фонариками, как светлячок. Для светлячка помигивания значили спокойствие и возможную пару, но она вспомнила, что некоторые хищные виды научились маскировать брачное мерцание и завлекали несчастных насекомых прямо на пир, где те и являлись главным блюдом. Эта аналогия заставила ее привалиться на мгновение к стене и проморгаться, чтобы удостовериться, что фонарики – это фонарики, а не хищная приманка насекомых-каннибалов. Оттолкнувшись, она нащупала в камне ритмичный утопленный узор и последовала за ним.

Проход потихоньку расширялся, пока они не застыли в небольшой комнате с двумя рукавами.

– Хм, дайте свериться с картой, – пробормотал Джейкоб, присаживаясь на корточки и раскладывая лист на коленях.

Пока они с Джетом совещались, Гин осветил фонариком стены: в ритмичный узор изящно вплетались защитные руны, придавая им какую-то диковатую красоту. Леер перестала трястись и удивленно спросила шепотом:

– Что это, Гин?

– Не уверен. – От фонарика линзы очков бликовали, и Леер никак не могла поймать выражение его глаз. – Но очень похоже на имена.

– Хочешь сказать, – недоверчиво пробормотала она, – имена строителей Нифльхейма?

– Я не уверен, сказал же… но очень похоже. – Он поднял руку, будто хотел прикоснуться к стене, но передумал.

– Не советовал бы трогать что ни попадя, – хмыкнул Джейкоб. – Нифльхейм все-таки соединяется с канализацией. Нам направо.

Гин покраснел от злости, но промолчал. И снова долгий путь, переходы, сверки с картой, выбор нужного направления. Это нудное путешествие измотало их, притупило чувства. Кладка стен стала древнее, узоры исчезли и лишь изредка попадались руны и свежие пометки. Однажды им встретился хорошо сохранившийся каменный барельеф с изображением трех слепых женщин за прялкой. Они держали одну нить, на которой, словно бусины, были нанизаны руны, значения которых Леер не знала, но они врезались ей в память. Уже потом, много лет спустя, она выяснила, что это старинная нотная запись и девять рун-нот означали имена Праматерей, дочерей Ярлодина. Она так и не решилась сыграть мелодию, оставив ее звучание тьме и холоду Нифльхейма.

Леер удивлялась, что им не встретились ни дикие духи, ни люди, ведь она наивно считала, что Нифльхейм полон бандитов. И удивилась тому, что все еще может удивляться. На самом деле здесь трудно не прятаться, а легко заблудиться. Хихикнув под нос удачной шутке, она поняла, что все замерли.

– Осторожно! Здесь лестница.

Выйдя через низкую каменную арку, она чуть не ахнула, восхищенная тенетой подвесных мостов, сходящихся к острову посреди огромного грота. Огоньки фонариков мерцали, словно капли воды на паутине, люди прибывали, и это усиливало сходство острова с огромным гнездом. Подземное озеро плескалось внизу, как беспокойная настороженная тьма, омывая остатки белого моста и врата на гладкой стене напротив. Они находились немного выше, на небольшом балконе, от которого шел такой же ненадежный мост.

– Это и есть она? Могила Торольва? – спросил Джет, не скрывая восхищения.

– Боюсь, что да.

– Интересно, что там происходит? – Гин прищурился.

– Сейчас это и выясним, – крякнул Джейкоб и первым ступил на мост.

Во время марша Леер пыталась не смотреть вниз, чтобы не оступиться. Одной рукой она цеплялась за скользкую веревку, а другой – за куртку Джета. А потом все кончилось, они оказались на утоптанной тропинке, петляющей среди белоснежных развалин. В центре острова что-то происходило, они слышали гул многочисленных голосов. Тропинка вела их прямо туда. Через несколько минут гул приблизился и стал оглушительными воплями. С небольшой сцены вниз кого-то вытолкнули, и одноглазая женщина рядом с Леер взревела.

– Извините! Простите! – попыталась привлечь Герд внимание соседки. – Что тут происходит? Что это?

Женщина повернула к ней перекошенное лицо и захохотала. Леер попятилась и врезалась в Гина.

– Лучше не привлекать внимания, идем. – Он взял ее за локоть и повел сквозь толпу за Джейкобом, который чувствовал себя здесь будто в своей библиотеке.

Он завел их в тихое местечко за обломок стены с прелестной мраморной скамейкой и углублением под костер. Молча они расселись вокруг ямы с золой прямо на холодную землю, ожидая указаний от библиотекаря.

– Подождем немного, пока они не разбредутся.

– Что это было?

– Тинг, Леер, тинг, – раздраженно пояснил Джейкоб, потирая покрытую испариной макушку. Выглядел он не очень со своим пятнистым лицом и красными набухшими веками. Его замучила одышка, он хрипел и не мог отдышаться. – Нифльхеймовские взяли свою судьбу в руки и решили смотаться, пока могут. У них свои пути и свои правители.

Все немного помолчали, отдыхая и раздумывая, пока наконец Джет не задал волнующий всех вопрос:

– Как думаете, где искать могилу?

– В центре острова, конечно. Думаю, архитектура нам подскажет.

– Я все хотел спросить, – Джет замялся, – почему вы решили нам помочь?..

Джейкоб устало привалился к стене, к холодному камню, и вдруг улыбнулся, показывая неровные зубы.

– Те ребята внизу – драугры, ну вы поняли – появились, когда я хотел уже сматываться домой. Они напали на Касси, милую старушку из хранения. Сожрали прямо за рабочим столом, за описью новых книг. Пока она орала, я успел закрыть дверь на замок.

– Так… вот что это было… кровь на полу за стеллажами, – медленно проговорил Гин. – Я подумал… мне показалось.

– Увы, но нет, не показалось. Касси была хорошей. Прикрывала меня, – по лицу Джейкоба ничего нельзя было сказать, но голос его предательски дрогнул, – иногда даже говорила, что мы семья. Ха, семья… Моя семья – бутылки. Вот и решил я помянуть ее погибель в семейном кругу. А потом подумал, что зайду в хранение вслед за Касси. Реально решил. Думал – вот опрокину третью бутылку и пойду. – Он громко заржал и сам себя оборвал. – Но тут зазвонил телефон. Я все-таки хороший библиотекарь и не могу оставить читателя без консультации даже во время утгардовой чумы. Вдруг ему надо докторскую писать? Наука не терпит войн и эпидемий.

– Это мы позвонили, – догадался Джет.

– Да. – Джейкоб тяжело хлопнул его по плечу. Джет вздрогнул. – И я решил, что это хелевы телефонные хулиганы, но благородно умирать уже расхотелось. Вы дали мне задание искать информацию. Так что третью бутылку я так и не допил.

– Я не знаю, что сказать. – Джет переглянулся с друзьями.

– И не надо. Просто я сейчас выполняю невероятный библиотечный подвиг. Могила Торольва стоит того, чтобы еще немного пожить. Кстати, ты, – он ткнул в Джета пальцем, – не хочешь стать стажером? Ну, в библиотеке? Ты сообразительный. По-моему, это твое. Может, выбью тебе полставки.

Джет просиял.

– Да, то есть конечно! Я даже мечтать о таком не мог! Я обожаю эту библиотеку. Когда брат уходил на ночные дежурства, я обожал сидеть в читальном зале с колонной…

– А, там, где то разваленное кресло? Уютно.

– Это я его немного развалил, – смущенно признался Джет.

Через час болтовни, перемеженной минутами молчания, борясь с усталостью и сонливостью, они поднялись и двинулись по тропинкам между руинами, пока не пришли в уединенную каменную беседку без одного опорного столба, скрытую за кустарником и сухими колючими побегами. Кустарник был обломан и трава вокруг примята, будто кто-то недавно уже побывал здесь. Свет их фонариков выхватил внутри каменный гроб, единственными украшениями которого было девять утопленных линий, сходящихся в одном углублении.

– Звезда Торольва, – восхищенно сказал Джейкоб, приближая фонарик, чтобы подробнее рассмотреть.

– Здесь как будто чего-то не хватает, – предположил Джет.

– Ты как всегда прав, парень, – похвалил Джейкоб без иронии, и Джет расплылся в смущенной улыбке. – В центре должен быть меч Торольва, Грам Пылающий.

– Но получается, он как бы входил в тело?.. – пробормотала Леер, обходя саркофаг и проводя рукой по прохладной поверхности. Ей казалось, что под ее пальцами камень будто подрагивает.

– В самое сердце. Такова была его воля.

Низкий женский голос, раздавшийся из темноты, заставил Леер пискнуть и спрятаться за гроб. Но так как нападения не случилось, она осторожно выглянула и увидела, как Гин с обнаженным мечом и забывший про духовник Джет пялятся на высокую бритоголовую женщину в пончо. Джейкоб светил на нее, и она чуть щурилась, мирно протягивая на руках свежесмазанный меч.

– Кто вы?

– Здесь меня называют Десятая Мать, – сказала она. – Кто вы, спрашивать не буду. Но вы находитесь в месте, где вас быть не должно.

– Мы ищем лекарство! – просто ответил Джет. – Лекарство от чумы, которое может открыть могила Торольва. Та изгоняющая драугров печать, о которой говорится в книгах. Мы не какие-то там расхитители, не думайте…

Мать осторожно приблизилась к каменному возвышению, все еще держа меч перед собой. Гин опустил оружие, но в ножны не вложил. Женщина подняла меч над головой и вонзила его в гроб. Огненные всполохи прошли от лезвия по желобкам и обратно – и крышка сдвинулась. Леер невольно вытянула шею, пытаясь рассмотреть что-нибудь в образовавщуюся щелку. Женщина поймала ее взгляд и чуть улыбнулась тонкими губами. Ее голубые глаза смягчились. Она легко толкнула крышку в сторону, и та с тихим скрежетом легко отъехала, будто всё это время за ней тщательно ухаживали.

– Вот это вы ищете? Это печать Торольва? – спросила Десятая Мать, вынимая меч и разглядывая гроб.

Леер взглянула внутрь, морщась от затхлости, и ощутила, как ее рот беспомощно открывается и закрывается.

– Ну конечно, конечно! – она даже засмеялась от удовольствия и ощутила на щеках горячие слезы.

В изголовье неплохо сохранившейся мумии в боевом облачении лежало то, от чего Леер бегала всю сознательную жизнь. Она взглядом попросила у Десятой Матери разрешения – и та кивнула. Почему-то Леер показалось важным спросить ее. Она просунула руку, достала и вскинула над головой печать Торольва: флейту из кости дракона.

Прошло три дня, а Эгира все еще не обнаружили. Или старательно игнорировали. Суета вокруг «Нагльфара» напоминала растревоженный улей. В прицел снайперки модели «Поленица» он видел, как в доках снуют рабочие, как по льду замерзшего Ифинга постоянно движутся бронированные машины. Хейм не торопился: казалось, что его совершенно не волнует, что сейчас, пока Матери заняты драуграми, самое время для захвата Имин Рёга.

Эгир моргнул воспаленными от недосыпа глазами, откинул со лба светлые пряди волос и снова прильнул к прицелу, рассматривая поставку оружия из «Цваральга». Заключительная партия, похоже. Он лежал на животе в запорошенных снегом кустах и прошлогодней траве. Белое пальто защищало его не только от холода, но и от нежелательных глаз.

С тех пор как Сифрон Ангейя раскололась, у Эгира было не так-то много времени, чтобы изменить тщательно спланированную операцию. Первоначально он просто хотел с помощью одного из агентов-инженеров взорвать «Нагльфар», но теперь это не представлялось возможным. Если броненосец-духовник взлетит на воздух, то неизвестно, как это повлияет на Утгард и город. Эгир не собирался править руинами, поэтому придется действовать тоньше: выманить Хейма из корабля и сломать печать гигантского духовника. Но для начала предстояло выяснить, как она выглядит.

Снова порошило. Прикосновения снежинок к лицу напомнили ему весну после долгой зимы много лет назад. Тогда его отец все еще походил на человека, мать была жива, а Мать Ринфе правила Домом Иргиафа твердо и дерзко. Отец взял его на регату, проходившую после ледохода. Они стояли вместе со всеми и наблюдали, как лодочки с разноцветными парусами скользят по Ифингу, пытаясь обойти друг друга, но больше всего кораблики хотели покрасоваться. Толпа, уставшая от зимы, бесновалась, приветствуя буйство цвета.

Эгир, стиснутый рамками воспитания и собственной стеснительностью, сначала испугался, но потом, видя, что никто не обращает на него внимания, робко улыбнулся и попробовал подпеть какофонии, которую выводили три оркестра. Его голос терялся в шуме, и, несмотря на сжимающую его ладонь стальную руку, Эгир почувствовал себя свободно. Правда, подпрыгивать в такт он не решился. Он был нескладным светловолосым мальчиком, бледным и болезненным на вид, боящимся лишний раз взглянуть на взрослых. Благодаря переменчивому настроению отца он умел определять, ждут от него в данный момент покорности и почтительности или дерзости и надменности, присущей Иргиафам. Он обожал своего отца: аура власти, силы, железной уверенности, жажда знаний, харизма вели за ним многих. Отец быстро привязывался к людям, но так же быстро остывал, выкидывая их, как сломанные игрушки. Он побаивался своего отца: его вспыльчивости, его холодного равнодушия и презрения к слабым. Военная карьера Хейма складывалась плохо, а то, что он ветеран «Регинлейва», никого не волновало. Неудачи плохо вязались с фамилией Иргиафы. Хейм не прощал слабостей не только другим, но и себе. Эгир помнил, как почти сразу после регаты к этим двум чувствам добавится еще одно: ненависть. Эгиру исполнится семь – рекомендуемый возраст для запечатления духа, – и в течение этого года ему придется запечатлеть девятерых и восемь раз разорвать связь. Отец считал, что все эти духи были недостаточно сильными для сына Иргиафы. Но на регате Хейм тепло улыбался, крепко сжимая руку Эгира и смотря на него сверху вниз. Словно строгое, но справедливое божество, скорое и на милосердие, и на расправу.

Где-то рядом тяжело рухнул снег. Эгир тихо и быстро отполз от снайперки и едва успел вынуть меч, как на него обрушился удар булавы. Сила атаки была такой, что боль отдалась даже в плечах. Эгир с усилием отвел клинок и перекатился в снежной каше, мгновенно вскакивая и перехватывая меч удобнее. Перед ним стояла хельхейм: огромная богатырша под два метра ростом, с густой растрепанной косой, золотой, как солнце, в облегающих могучие ляжки штанах от военной формы и белой футболке, поверх которой на теплом красном жилете с золотой каймой была перевязь с пятью разными ножами. За спиной – круглый щит. Эгир ее знал.

– Нарчатка, – холодно сказал он, тщательно скрывая свое удивление.

– Малыш Эгир, – прогудела она низким голосом. – Давно тебя не видела.

– И я тебя. Как ты здесь оказалась? – Светский вежливый тон беседы и напряженная боевая стойка. Впрочем, Нарчатка тоже поигрывала булавой и внимательно следила за его ногами, утопающими в снегу. Ее широкое красивое лицо, украшенное веснушками и шрамами, напоминало ему о давних временах, когда Нарчатка впервые приехала из Хели. Очередная любимица его отца, одаренная дикарка, возглавляющая некогда целый взвод, но уволенная то ли за излишнюю жестокость, то ли за добросовестное отношение к своим обязанностям. Она обучала Эгира какое-то время, а потом пропала. Наверное, выполняла для Хейма тайные задания. В золоте косы появилось серебро, а нос был скошен из-за перелома.

– Приехала на машине, – беспечно ответила она. – А ты?

– Тоже приехал на машине.

Ответ ей не понравился. Нарчатка не любила словесные игры и быстро выходила из себя. Вот и сейчас ее ладонь стиснула булаву.

– Ты хорошо спрятался. Я долго тебя искала.

– Меня учила лучшая наставница, – Эгир почти улыбнулся. Нарчатка громко расхохоталась и тут же замолчала, изучая его светло-карими глазами.

– Не хочу драться с тобой, малыш Эгир. Но ведь без этого не обойтись, – грустно сказала она. – Хейм-ас попросил привести тебя к нему.

Эгир с трудом расслабил сжатые челюсти. Он должен был предвидеть нечто подобное. То, что на его поиски послали Нарчатку – единственную, кого он уважал и мог бы послушать, – показывало, что Хейм хочет поговорить и напоминает о прошлых привязанностях. Его уверенность в собственной правоте и восхищала, и вызывала отвращение. И эта уверенность выйдет ему боком. Они слишком похожи: не хотят и не умеют делиться властью ни с Матерями, ни друг с другом.

Эгир удобнее перехватил рукоять своего полуторного клинка, Кулги, и убрал в ножны. Медленно расстегнул ремень портупеи, на которой крепился меч, и протянул, показывая, что готов к разговору. Нарчатка оживилась.

– Ты всегда был смышленым, малыш Эгир. – Она бережно приняла его клинок, тронутая актом доверия. – Хочу, чтобы ты знал, что я убила бы тебя быстро и пощадила бы твою гордость.

– Сожалею, что не доставил тебе такого удовольствия, Нарчатка. – Он встал к ней спиной и завел руки за спину, ощущая, как ледяной сырой ветер шарит по его лицу, рвет волосы и забирается под плащ цепкими пальцами. Серый костюм-тройка и когда-то идеально вычищенные строгие туфли плохо выдержали лежание в мокрой траве.

Нарчатка шутку оценила и крепко связала руки ему за спиной. С крутого берега реки, заросшего кустарником и невысокими елями, он спускался первым, а Нарчатка руководила, подсказывая, куда лучше свернуть и как лучше пройти. Мокрый песчаник осыпался под ногами, прошлогодняя хвоя приятно похрустывала. Тяжелая поступь Нарчатки и уверенная рука, иногда поддерживающая его за локоть, подарили Эгиру почти забытое чувство безопасности. С какой-то тоской он, мешая дорогими туфлями снег и грязь, обезоруженный и со связанными руками ощущал себя бессмертным. Наверное, это и есть то, что принято называть материнской заботой. От насыщенного кислородом хвойного воздуха немного кружилась голова. Хотя, возможно, это было из-за того, что он последний раз ел… вчера утром? Он не помнил.

Река шумела все ближе, берег потихоньку понижался. Иногда Эгир запинался о камни и корни и ежился от сырости. Веревка впивалась в запястья: от ее удушливых объятий пальцы сразу же закоченели. Перчатки, торчащие из кармана пальто, смотрели на него с насмешливым укором.

Небольшая верфь и несколько зданий под склады выглядели, как нахохлившиеся на холоде воробьи. Свежий снег уже был утрамбован и чернел цепочками следов. Оконосцы и взятые в заложники рабочие доков, дымя вонючими сигаретами, прервались и мрачно посмотрели на невозмутимую Нарчатку, будто она посадила на поводок настоящего дракона. Впрочем, так оно и было. Эгир шел, делая вид, что побежден, но при этом считал людей, машины, оружие, примечал накатанные колеи. Возле наполовину разгруженного грузовика с ящиками из «Цваральга» он на секунду сцепился взглядом с перепуганными и злобными глазами чумазого мальчишки. Эгир не мог похвастаться народной любовью и прекрасно знал, что его лицо не вызывает восхищения. Отвлекшись на мальчишку, он чуть не выдохнул от восхищения. «Нагльфар». Конечно, он видел броненосец издалека, но теперь, когда он возвышался перед ним как стальная, пыхтящая, дрожащая и угрожающая гора, Эгир невольно содрогнулся. Он вскинул голову, отбрасывая волосы со лба, и прищурился, оценивая башенную артиллерийскую установку. Броненосец извергал Утгард. Эгир чувствовал его запах в воздухе, ощущал костями. Высунув язык, он поймал на его кончик снежинку и сплюнул: Утгард был и там.

На палубу их пустили беспрепятственно. Поднимаясь по трапу, Эгир невольно взглянул между железными ступеньками на реку, скованную утгардовым холодом. За барбетной установкой стояли два оконосца и внимательно пялились на поверхность замерзшей реки, но Эгира интересовали не они. Доктор Санни Ай, снова одетая в привычный белый халат, встречала его с застывшей улыбкой. Он вздрогнул. От холода, конечно, а не от той потаенной ненависти, плескающейся в ее остекленевших глазах. Санни была… ошибкой его юности. Воплощением его глупости. Отражением его ненависти к самому себе. Огненной, пылкой противоположностью деликатной прохладной вежливости его жены.

– Я привела его, как и обещала, – сказала Нарчатка.

– Игриафа-ас будет рад. – За приклеенной улыбкой таилась тьма. – Идемте за мной.

В трюм Санни спускалась первой, звонко цокая каблуками по внутренним трапам. За ней – Эгир, чуть подталкиваемый Нарчаткой. Однообразные коридоры и каюты сменяли друг друга, но Эгиру и не требовалось ориентироваться. Он чувствовал, что отца на броненосце нет. Последним, что он увидел перед тем, как захлопнулась дверь тюремной камеры, были лица женщин: озадаченное у Нарчатки и полное ненависти у Санни Ай. Лязг запираемого замка отозвался тупой болью в голове.

Эгир оглядел привинченную к полу железную койку с тонким матрасом, привинченный столик и отхожее ведро – всю обстановку его камеры. В крошечный иллюминатор он видел кусочек верфи, заставленный ящиками. Усмехнувшись, лег на кровать, свесив в проход слишком длинные для кровати ноги, и прикрыл глаза. Ему надо было экономить силы. Хейм рано или поздно явится. И тогда Эгир покажет ему, что значит нападать на город, который он считает своим.

Так он провел остаток дня и беспокойную ночь. Спал урывками, прислушиваясь к гулу мотора, шагам, звукам броненосца. Утром дверь резко распахнулась, ударяя о стену. Эгир сел, потирая одеревеневшую шею и ожидая все что угодно, но в каюту ввалился мальчишка, закутанный в шарф по самый нос. Завтрак из каши и стакана воды он быстро поставил на столик и вышел, споткнувшись о порожек.

Весь день Эгир медитировал, прерываясь лишь на то, чтобы взглянуть в иллюминатор и удостовериться, что его кусочек верфи на месте. Мальчишка зашел еще раз вечером, принес ужин и, не поднимая глаз, исчез. Утром Эгир резко проснулся, будто его ударили по лицу. Хватая ртом воздух, он вцепился в железную спинку кровати, словно пытаясь восстановить равновесие. Наверху, на палубе, что-то происходило, он чувствовал. На «Нагльфар» пожаловал Хейм Иргиафа.