Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 307 (всего у книги 311 страниц)

33. Скрытность

Открытие в себе и освобождение внутреннего ребенка – это ваш самый глубинный интимный опыт. Позитивные изменения, происходящие в вашей жизни вследствие этого опыта, вскоре заметят другие люди и начнут вас расспрашивать. Отвечайте по возможности расплывчато и не раздражайте ближних слишком большим количеством деталей. Вам будет довольно трудно говорить о вашем внутреннем ребенке с кем-то, кто незнаком с лежащими в основе принципами.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Около трех часов дня я подошел к своему дому. У входа в детский сад стоял Петер Эгманн с сыном на руках, и он опять припарковался вторым рядом.

– Привет, Петер, – поздоровался я. – Тебе мало было штрафа сегодня утром?

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

«От одного типа, который меня шантажирует и собирается рассказать тебе, что я держу Бориса в заточении, если не отрежу Борису ухо» – таким был бы содержательно правильный, но тактически неумный ответ.

– Я тут живу, так что кое-что невольно видишь, – увильнул я, сглаживая свое опрометчивое замечание.

Петер не стал заострять на этом внимание:

– Как хорошо, что есть еще люди, которые могут позволить себе торчать в окне и играть в шпионов.

– Своего рода «Инстаграм», – улыбнулся я. – Есть что-то новое о взломе детского сада?

– Напрямую ничего. Вот только вчера ночью муниципальные уборщики в парке нашли связанными шесть парней с детской площадки, которых ты подозревал. Забавная история.

– Что в ней забавного?

– Ну, не считая того, что они лежали там как аккуратно перевязанная посылка, эти господа утверждают, что, вообще-то, их было восемь.

– Зачем кому-то понадобилось утаскивать из парка двух отморозков?

– Может, по той же причине, по которой он связал шестерых? – Петер испытующе посмотрел на меня.

Я выдержал его взгляд с совершенно наивным видом:

– И?

– А, забудь, – отмахнулся Петер. – Но раз уж я тебя встретил… У тебя не найдется полчаса времени завтра в первой половине дня? Есть кое-какие вопросы.

– Из-за этих типов?

– Нет, объясню потом в спокойной обстановке. Сейчас мне надо уже…

– Конечно. Поднимись ко мне завтра, когда приведешь сына.

– Так и сделаю. Впрочем, это чистая формальность…

У меня закралось нехорошее подозрение. Разводы, скрининг на рак кишечника и смертные казни – это тоже чистые формальности.

Дома я заново просмотрел документы Бориса – как его адвокат, большую их часть я держал у себя, – чтобы обнаружить другие возможные связи между ним и Куртом. Но ничего не обнаружил. Курт фигурировал только в договоре аренды коммерческой недвижимости своей компании по прокату электросамокатов.

В любом случае я должен был рассказать Саше об этой связи. Детский сад к этому времени уже закрылся. Я позвонил Саше:

– Можешь меня выслушать хоть вполуха?

– Если честно, даже четырьмя целыми.

– Ты о чем?

– Ну… Только что звонил Вальтер. План по взаимному отрезанию ушей пошел немного наперекосяк.

– Насколько немного?

– Наверно, нам надо самим посмотреть.

Резиденция фирмы Вальтера располагалась в неприметном здании неизвестного назначения на окраине города, примерно в двадцати минутах езды от детского сада. Мы с Сашей отправились туда на моем «дефендере». За нами следовали телохранители. По дороге я рассказал Саше об обеде с Куртом. Так же как и я, Саша не знал, зачем Курту заставлять нас увечить Бориса. В любом случае было непонятно, в чем причина ненависти Курта к нам или к Борису.

Вальтер лично встретил нас в подземном гараже. Выглядел он слегка озадаченным.

– Парни, я не понимаю, зачем мы на самом деле повязали этих мальчиков в парке. Мне-то без разницы – мои люди просто повеселились, наводя порядок. И я понятия не имею, случаен ли тот факт, что двое из этих лузеров с детской площадки – из семьи Хольгерсон. И мне без разницы, потому что эти типы в комнате для допросов – довольно-таки мерзкие придурки. Еще меньше я понимаю, почему одному из них надо отрезать ухо. Правда, мне и это без разницы, потому что подход к решению данной проблемы я счел очень креативным. Заставить типов, которые околачивались с наркотой на детской площадке, употребить их же дурь – это прямо-таки освежает.

Мой внутренний ребенок радовался такой оценке его подхода к решению проблемы. И отношению Вальтера к наркотикам на детских площадках.

– Во всяком случае, когда речь идет о чужих дилерах, а детская площадка на нашей территории, – очень по-деловому продолжил Вальтер, отчасти утратив симпатию к себе, только что зародившуюся у моего внутреннего ребенка.

– Только вот, к сожалению… – заключил Вальтер, – и поэтому я хотел, чтобы вы заехали лично, – к сожалению, эта задумка с потреблением собственной наркоты сработала не совсем так, как мы ожидали.

Что бы и как бы там ни сработало, один момент Вальтер мне своей речью уже прояснил: он был тот еще хитрец. Как и все офицеры драгановского клана. По крайней мере, те, что еще были живы. Я осознал, что нам следует как можно скорее сказать ему, чтобы он отозвал телохранителей. И притом до того, как сотрудники Вальтера смогут, основываясь на собственных наблюдениях, ответить на его законные критические вопросы по поводу смысла всего этого действа.

Впрочем, здесь и сейчас я не ставил себе задачу за несколько минут приобщить Вальтера к тому, что я узнал за несколько недель работы с моим внутренним ребенком.

Вместо этого я попытался осознанно отнестись к заботам Вальтера и с полным пониманием разделить их.

– Вальтер, я благодарен тебе и твоим ребятам за нашу охрану в эти два дня. Я точно так же, как и ты, удивлен результатами. Если бы это не было распоряжением Драгана, я бы тоже усомнился по каждому отдельному пункту. Но Драган видит в Хольгерсонах угрозу. И он хочет ответить на нее своей угрозой. Путем отрезания уха. Чтобы поставить Хольгерсонов на место. Ты ведь знаешь Драгана, и тебе известно, каким он может быть жестоким. Чем быстрее Хольгерсоны поймут, что они должны отыграть назад, тем быстрее мы покончим с этим вопросом. Так что это дело с ухом служит исключительно для того, чтобы избежать эскалации насилия. Так считает Драган.

Еще полгода назад Драган, с его иррациональным поведением и склонностью к эскалации насилия, игнорировал желания моего внутреннего ребенка. Как я понял с тех пор, он был уничтожен в том числе и из-за этого. Мною. Не прошло и шести месяцев, как его поведение и взгляды радикально изменились – таким образом, чтобы послужить предлогом и оправданием для действий моего внутреннего ребенка. Характер человека может очень даже измениться после смерти. Что в данном случае играло мне на руку.

– Но, – продолжал я, – мы ведь собрались здесь определенно не для того, чтобы обсуждать смысл распоряжений Драгана. Как мы знаем, это пустое. Итак, что пошло не так в нашем плане?

– Идемте со мной.

Вальтер повел нас через пожарный выход в подвальный этаж своего главного офиса. Двое охранников остались в подземном гараже. В конце прохода располагалось звукоизолированное помещение для допросов. Перед ним была комната наблюдения с односторонним зеркальным стеклом. Нас привели в эту комнату, там стояли еще два сотрудника охранной фирмы. Вместе с ними мы посмотрели через большое окно размером два на три метра в так называемую переговорную.

В центре помещения стоял прямоугольный стол, за которым могли бы с удобством пообедать четыре персоны. Но за столом сидели только две персоны. Каждый на своем торце стола. «Сидели» – не совсем верное описание. Действительно, задницами они сидели на стульях и как бы что-то ели. Правда, не ртом. У того и другого торс лежал на столешнице. Предплечья были зафиксированы на столе скотчем. Торсы тоже. И головы были зафиксированы на столешнице клейкой лентой – так, что одна щека касалась стола, а нос как бы неподвижно завис в воздухе всего в паре сантиметров от поверхности.

Рты у них тоже были заклеены. На столе рядом с каждым носом лежали пластмассовые прищепки для белья.

У того и у другого на верхней губе, точнее, на клейкой ленте виднелись отчетливые следы белого порошка. Маленькие горки этого порошка были насыпаны под носом. Оба парня не шевелились. У того, что слева, был однозначно припухший глаз. У того, что справа, – вроде бы разбитая нижняя губа.

Впрочем, главное сходство между ними нельзя было не заметить: оба были мертвы.

Опять два покойника.

И все потому, что я повелся на идею моего внутреннего ребенка.

На какие-то минуты мои мозг и сердце утратили согласованность между собой. В то время как сердце разогналось, будто на холостом ходу, и исступленно колотилось, мозг был абсолютно спокоен. Я попытался не впадать в панику из-за двух новых трупов, а разглядеть в этой ситуации что-нибудь позитивное.

Эти два Хольгерсона больше ничего никому не расскажут.

Мне не придется больше ломать голову, как поступить с ними в будущем.

Эти два Хольгерсона не окажут сопротивления, когда дело дойдет до отрезания уха.

Вальтер никогда не узнает, что эти два господина лишь по чистой случайности оказались в парке возле моего дома.

В общем, позитивного было довольно много. Неистовое сердцебиение у меня замедлилось до нормального ритма.

Пока эти мысли проносились в голове, я молча и с непроницаемым лицом смотрел через стекло. Саша первым нарушил тишину.

– Славная картина, – обратился он к Вальтеру и обоим его сотрудникам.

– Я не искусствовед, – высказался я, – но, может, кто-нибудь из вас объяснит мне общую композицию?

Чего не знали ни Саша, ни я, так это того, что и в фирме Вальтера трудились не по своей специальности люди с законченным университетским образованием. Один из этих двоих сотрудников действительно изучал историю искусств и, согласно моему желанию, взялся интерпретировать сцену в комнате за стеклом.

– Давайте я попробую поместить этот моментальный снимок в исторический контекст. За десять минут до представленной здесь инсталляции мы – в соответствии с вашими пожеланиями – передали обоим главным персонажам в этой комнате по одному грамму кокаина, упакованного в два маленьких целлофановых пакетика. В ответ на нашу просьбу употребить кокаин сначала ничего не произошло.

«Вот черт, я представлял себе это иначе», – разочарованно подумал мой внутренний ребенок.

– Мы выждали пять минут. Вежливое предложение с нашей стороны не привело к активизации потребительского поведения. А только к опухшему глазу у одного и разбитой губе у другого.

Вообще-то, я не хотел ничего слышать об этих проблемах, я только хотел узнать, почему два приклеенных к столу господина представляли собой вариант решения.

Слегка нервничая, я спросил работающего не по специальности искусствоведа:

– А потом?

– Поскольку Саша заранее предупредил, что именно в вопросе потребления кокаина от нас, в случае затруднений, ожидается креативное решение, мы немного занялись искусством.

Я вновь посмотрел через стекло на это деструктивное произведение искусства. И вот наконец, после вступительного слова, последовала собственно интерпретация:

– В правой и левой половинах картины вы видите зеркальные, одинаковые по содержанию результаты нашего творчества. Так что будет вполне достаточно сосредоточиться на левой половине в качестве примера. Поскольку мы не хотели применять дополнительного внешнего насилия, чтобы подтолкнуть этого господина к потреблению наркотика, то зафиксировали его голову на столе так, чтобы он сам неизбежно вдохнул лежащий на столе кокаин. Для надежности мы положили перед ним сразу три грамма.

– А для чего рот заклеен? – поинтересовался я.

– Это лучше вписывалось в общую картину – сначала полностью перекрыть этому господину доступ воздуха. Рот заклеен, на носу прищепка. Когда вы через минуту снимаете прищепку, нос автоматически и подчистую всасывает то, что лежит в непосредственной близости. Эффективнее, чем настольный пылесос «Дайсон».

– Я нахожу, что это так себе идея, – сказал Саша, глядя на бельевые прищепки.

– Что именно? – осведомился художественно одаренный сотрудник, который, вообще-то, ждал похвалы за свое занимательное объяснение.

– То, что вы использовали пластмассовые прищепки. Пластик замусоривает наши моря. Существуют ведь и деревянные.

– Каким образом именно эти две прищепки могут попасть в какое-нибудь море? – поинтересовался я.

– Не знаю, но в группе «Немо» как раз сейчас много говорят об охране окружающей среды, я слышал краем уха.

– Про это я хотел бы с тобой поговорить… – начал я, но меня остановил Вальтер.

– Вы меня, пожалуйста, извините, – вмешался он, – но истинная проблема – это не материал, из которого сделаны прищепки. Истинная проблема в том, что наш план сработал. По крайней мере, первая его часть. Каждый из этих двоих втянул две полные ноздри кокса. Но к сожалению, после этого оба временно впали в кому.

– Это я уже понял, – ответил Саша. – Но данная проблема слишком сложна для меня. Поэтому я предпочитаю от нее уклониться и вести дискуссию о пластмассовых прищепках.

– Что значит «временно впали в кому»? – спросил я вдогонку.

– Это значит, что хотя они и отключились вскоре после употребления кокаина, но еще некоторое время жизненные функции у них сохранялись. Сейчас уже нет. Потому и временная кома. Сейчас-то все уже кончено. С обоими.

– Проблема была в качестве или количестве? – спросил я, чтобы тоже несколько отвлечься.

– Без понятия, – ответил Вальтер. – Но думаю, этим можно объяснить, почему Хольгерсоны не хотели потреблять свою собственную наркоту. Потому что они знали, что она – дерьмо. В малых количествах это не так уж опасно. Но три грамма, наверно, уже смертельная доза.

«Вот черт. Это значит, нам придется самим отрезать у них ухо», – проворчал мой внутренний ребенок.

«Это значит, что из-за твоей распрекрасной идеи мы сейчас имеем на своей шее два трупа, которые нам придется как-то устранить», – проворчал я.

«Если речь идет лишь об устранении трупов, то у меня найдется одна идея».

«Пожалуйста, не надо», – пробормотал я.

Однако идея, которую мой внутренний ребенок презентовал мне как блестящую, и в самом деле была не такой уж глупой. Во всяком случае, она возбудила во мне достаточно любопытства, чтобы я тут же осведомился у Вальтера насчет ее практического воплощения.

– Как защищены мобильники этих двоих? – спросил я, прервав слегка затянувшееся молчание.

Ответ на этот вопрос меня полностью удовлетворил.

34. Энергия

Не тратьте собственную энергию, чтобы бороться с какой-то проблемой. Используйте для этого энергию самой проблемы. Вместо того чтобы забаррикадироваться, откройте свою дверь. И пусть эта проблема сама с разбегу ударится головой о ближайшую стену.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

На обратном пути домой у меня наконец появилось время обсудить с Сашей предстоящее заседание родительского совета. Я вел машину. Саша сидел рядом со мной.

Нашу личную охрану я отменил. Люди Вальтера ночью уже достаточно для нас сделали. Даже на взгляд Вальтера, опасность от Хольгерсонов была минимальной.

Саша держал в руке контейнер. На нем красовался единорог. В контейнере лежало ухо. В стерильных условиях.

Кем бы ни был шантажист, его ультиматум с ухом мы сумеем выполнить. Пусть и не с ухом Бориса.

– Это же контейнер из детсада? – спросил я, бросив взгляд на пластиковую емкость.

– Нет. Это мой, мне просто нравятся единороги, мне лично. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что вчера у меня был разговор с дамами из комитета.

– Точно. Расскажи! Кто из этих родителей «ручная граната»?

– Вообще-то, никого. По сути, все очень милые. И речь шла не столько даже о детях. В основном о климате.

– Не собираешься же ты утверждать, что климат не имеет никакого отношения к нашим детям?

Нет. Этого я не собирался утверждать. Я собирался всего лишь сообщить, с какими требованиями мы можем столкнуться послезавтра.

– Значит, так, все началось с дискуссии о запрете фруктового пюре в группе «Немо», потому что иначе мир погибнет. И в этом будут виноваты дети. Ты об этом что-нибудь знаешь?

– Ничего конкретного. Там сейчас работает эта идейная практикантка. Просто поговори с ней, если тебе что-то не нравится.

Очень практичный подход, который я и так уже хотел применить. При этом актуальный запрет фруктового пюре здесь и сейчас волновал меня больше, чем конец света через четыре миллиарда лет. Я перешел к более трудным темам.

– Кроме того, в родительских кругах теперь высказывается пожелание, чтобы мы полностью отказались от пластика в детском саду.

Саша принял это спокойно:

– Хорошая идея. Но я не знаю, действительно ли все родители хотят, чтобы мы каждый день ходили с детьми голышом играть в лес.

– Зачем вам это делать?

– По-другому свободный от пластика детский сад не получится.

Это было убедительно.

– По крайней мере, тогда исполнилось бы и следующее желание родителей – климатически нейтральный детский сад.

Саша кивнул:

– Климатически нейтральными мы могли бы стать, если бы вообще не ходили в лес по причине того, что нас не существует.

Тоже подход, который помог мне продолжить.

– Хорошо, если бы нас вообще не существовало, можно было бы отмахнуться и от третьего желания, которое беспокоит меня больше всего. Родительский комитет хотел бы осмотреть отопительную систему в подвале, чтобы мы представляли себе, что за углеродная центрифуга на самом деле отапливает детский сад.

– Отопительную установку, за которой живет Борис?

– Именно.

– Прежде чем толпа детсадовских мамочек обнаружит, что углеродная опасность отопительной системы – наименьшая наша проблема в подвале, лучше уж нам самим выдрать оттуда всю установку и подарить им.

Что-то во мне кликнуло. Господин Брайтнер на тренинге по осознанности рассказывал о таком подходе: не бороться с проблемой, а «приветить» ее. И пусть эта проблема отрабатывается на своей собственной энергии. А что, если все желания мамочек из родительского комитета – запрет на пластик, климатическая нейтральность, групповые детсадовские фотографии с поддержанием прав личности – воплотить в жизнь во всей их полноте таким образом, чтобы в результате проблема возникла бы у мамочек из-за осуществления этих желаний? А не у нас из-за стремления их избежать.

У моего внутреннего ребенка спонтанно родилось несколько идей на этот счет, которыми я, тоже спонтанно, поделился с Сашей.

Саша был, мягко выражаясь, в восторге. За остаток пути мы вчерне набросали сценарий послезавтрашнего заседания детсадовского совета. Саша пообещал проработать наши задумки.

Идеи моего внутреннего ребенка становились все более зрелыми. На этот раз они не только казались многообещающими, но и не подразумевали никакого насилия.

35. Авторитет

У вашего внутреннего ребенка есть к вам одно истинно детское требование. Он жаждет найти в вас защиту и авторитет, жаждет доверять вам.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

На следующее утро я встал уже в шесть часов. Дел было полно. Комиссар Петер Эгманн собирался о чем-то со мной поговорить. Но еще до этого мы с Сашей должны были удовлетворить требования шантажиста. Мы должны были, в соответствии с его желанием, сфотографировать ухо. Со всех сторон. И потом завернуть его в титульную страницу сегодняшней бульварной газеты. И положить на стену парка.

С Сашей мы договорились, что во время своей пробежки он раздобудет газету и булочки. Будучи приверженцем правильного баланса между работой и личной жизнью, я предложил обставить это дельце с ухом как деловой завтрак. Мне нужно было только накрыть стол.

Поэтому сначала я расчистил обеденный стол. Взял книгу о внутреннем желанном ребенке, положил ее обратно в бумажный конверт со статьей о золотом младенце и отнес в спальню.

Извинительное письмо моему внутреннему ребенку уже не лежало там, где я оставил его вчера утром, но ни в тот момент, ни после, когда я накрывал на стол, это не привлекло моего внимания.

Для того чтобы одновременно фотографировать отрезанное ухо со всех сторон и при этом поглощать завтрак, требуются некоторые навыки и крепкий желудок. У нас с Сашей таких навыков не имелось. Я то и дело непроизвольно сравнивал отрезанное ухо с мортаделлой на колбасной тарелке и с твердым сыром на сырной. Почему-то ухо напоминало и то и другое. Сморщенное, глянцевое, лоснящееся.

В одной руке держать это ухо перед камерой, а в другой – медовую булочку… Нет, это было просто невозможно. Скверное занятие не становится приятнее, если при этом вы едите булочку. Так что мы довольно быстро прекратили попытки позавтракать и полностью сосредоточились на работе.

Когда ухо было снято со всех сторон, Саша загрузил фотографии на компьютер и отправил их на электронный адрес шантажиста, без комментариев. Разумеется, этот деловой завтрак отнюдь не насытил наши желудки, как и не утолил наше любопытство. Наоборот.

– Какой в этом смысл – отправлять фотографии уха кому-то, кто и так заберет его себе? – спросил Саша.

– Смысла никакого, если этот тип и правда заберет ухо.

– Ты думаешь, шантажисту оно вовсе не нужно?

– Шантажист совершил бы вопиющую глупость, если бы действительно взял ухо со стены. Это слишком рискованно. Все, что он хочет, – это чтобы мы отрезали Борису ухо. А чтобы мы положили его на стену – это уже чисто ради унижения.

– Ты думаешь, мы марионетки какого-то шута горохового? Потрясное чувство. Но все равно мы должны присматривать за этим ухом.

Люди Вальтера были отозваны еще вчера. Поэтому они не могли наблюдать за тем, как шантажист водит нас за нос. Острой опасности для нашей жизни не было. А для наблюдения за анонимным шантажистом вполне подходила современная техника из домашнего обихода. Я прикрепил свою камеру «Sport-GoPro» к стеклу балконного окна и направил ее на ограду парка.

Саша завернул ухо в титульную страницу газеты, надел беговые кроссовки и спустился на улицу. Было еще только без двадцати семь.

В лучшем HD-качестве моя камера засняла, как Саша положил на стену маленький газетный сверток. Как в течение получаса ничего не происходило. И как в 7:15 мимо пробежала кошка, развернула сверток и прихватила ухо с собой.

Таким образом, тема уха была исчерпана. Так я подумал.

Петер Эгманн привел своего сына в детский сад в четверть девятого, как обычно. В двадцать минут девятого он позвонил в дверь моей квартиры. Я открыл.

– Заходи. Кофе? – приветствовал я его.

Мы с Петером вместе учились на юридическом. Однако с тех пор наши жизни пошли в очень разных направлениях. Его занесло в полицию. Меня – в свободное предпринимательство. Он боролся с преступниками, а я их представлял. Он был счастливо женат. Я несчастливо расстался с женой.

– Эспрессо, с удовольствием. – Петер последовал за мной на кухню и заметил пятно на стене. – Кофемашина взорвалась?

– Взорвалась? Да. Кофемашина? Нет. Это аргументы Катарины в одной излишней дискуссии.

– Как хорошо, что хотя бы машины контролируют свои эмоции.

– Искусственный интеллект. Кофемашина умеет выпустить пар до того, как лопнет.

Я протянул Петеру его эспрессо и вставил капсулу из недавно купленной большой упаковки, чтобы и себе приготовить кофе.

– Слава изобретателю предохранительных клапанов.

Петер взял чашку и подождал, пока я возьму свою.

Я не долго ходил вокруг да около:

– Ты сказал, что хочешь обсудить со мной что-то, не имеющее отношения ни к детскому саду, ни к типам из парка?

– Да. Думаю, это чистая формальность. Правда, со вчерашнего дня все-таки появилась пара дополнительных вопросов по поводу этого паркового дела.

Я насторожился:

– Что такое?

– Ну, просто нет никакого смысла в том, что кто-то напал на восьмерых парней, шестерых из них оставил лежать связанными без каких-либо комментариев, а двоих похитил. Разве только… – Петер запнулся.

– Разве только что?

– Разве только за этим кроется что-то личное.

– И чем я могу тебе тут помочь?

Петер пожал плечами:

– Вроде как за последние шесть месяцев от тебя поступило двенадцать зарегистрированных звонков в полицию и восемнадцать – в службу общественного порядка по поводу шума в парке.

– И это как минимум только те звонки, которые кто-то принял. Количество звонков, на которые служба общественного порядка вообще не ответила, значительно больше.

Петер кивнул:

– Такое количество звонков как минимум вызвало подозрение, что ты имеешь какое-то отношение к тем парням в парке.

– Мне это видится иначе. Такое количество моих звонков говорит о том, что я не придаю значения тому, есть у меня отношения с этими людьми или нет. Поэтому-то я и обращался неоднократно к властям. – Чтобы Петер не заметил моих осознанных успокоительных вдохов-выдохов, я преспокойно глотнул эспрессо. – И тот факт, что все мои звонки регистрировались, но эти идиоты все равно каждый вечер развлекались в парке, говорит не против меня, а против органов власти.

Почему-то я вдруг почувствовал себя прямо-таки игнорируемым внутренним ребенком правового государства. Как бы громко я ни взывал о помощи, меня просто не слышали.

– Почему это? – осведомился Петер.

– Если бы на первый звонок отреагировали адекватно, я мог бы сэкономить на всех остальных.

– Но твои звонки все-таки регистрировались.

– Верно. И если бы вместо анкетных данных того, кто звонит, хотя бы один-единственный раз были установлены анкетные данные тех, из-за кого он звонит, то сейчас в системе было бы несравненно меньше звонков от меня.

– Согласно полицейской статистике, количество административных нарушений в этом квартале существенно не увеличилось. – Петер попробовал защитить себя и других госслужащих.

– Желание иметь хорошую статистику вполне объясняет, почему на каждый второй звонок вообще никто не отвечает. К сожалению, типы в парке, как правило, не очень сильны в математике и, вероятно, именно поэтому не придерживаются статистики. Но я, как и ты, надеюсь, что вы очень быстро разыщете тех ребят, что связали этих отморозков…

– Как хорошо, что тут наши мнения совпадают.

– …и тогда я смогу поставить тем ребятам бутылку шампанского. С позавчерашнего вечера здесь царит прямо-таки небесный покой.

«От меня тоже огромное спасибо!» – объявился маленький светловолосый мальчик, который две последние ночи наконец-то спал в тишине. Так же как и я, полностью игнорируя тот факт, что все это было нашей с ним идеей.

– Ну, что касается нарушения тишины, я даже могу тебя понять. Правда, со вчерашнего вечера в этом деле есть маленькая загвоздка, – замялся Петер. Я взглянул на него вопросительно. – Я еще вчера говорил тебе, что были найдены шестеро мужчин, но они утверждают, что в парке их было восемь.

– И в чем проблема?

– Вчера мы смогли идентифицировать двух пропавших, в основном по описанию, которое дали эти шестеро. Это были два члена так называемого семейства Хольгерсон. Мелкая рыбешка. Но все-таки.

– Хольгерсоны? Это которые связаны с исчезнувшей золотой статуей Иисуса, верно?

– Верно. Только с той разницей, что эти двое Хольгерсонов, в отличие от статуи Иисуса, вчера ночью снова всплыли.

Это меня не удивило. Ведь именно так все и запланировал на вчерашнюю ночь мой внутренний ребенок.

– О… И где же?

– Это немного странно… В общем, эти двое сегодня утром, в начале пятого, вдвоем, рука об руку, ехали на электросамокате и на главной автомагистрали были сбиты каким-то автофургоном.

«Я так и знал, что мой план сработает!» – возликовал мой внутренний ребенок. Нельзя было допустить, чтобы Петер услышал его громкое ликование. Мне уже было довольно трудно контролировать свою внутреннюю ухмылку.

– Прошу прощения? Что тут странного? – Я прикинулся дурачком.

– Ну, эти двое были связаны друг с другом красной лентой вокруг бедер.

– Мы живем в свободной стране. Каждый имеет право связывать себя, как он хочет.

Петер глубоко вздохнул:

– В некоторых культурах такая лента на свадьбе считается символом девственности.

– Тогда, может, эти два парня поженились. Гейские свадьбы должны считаться нормальными, а не странными во всех культурах.

– Согласен. Но странно также то, что водитель фургона уверяет, будто незадолго до ДТП его отвлекло какое-то пиротехническое средство на обочине дороги. Якобы там зажгли бенгальский огонь. Дорога перед ним была свободна, утверждает он. Только какой-то пикап в пятидесяти метрах впереди. Ну, он бросил быстрый взгляд в сторону, мол, что это там загорелось, а в следующую секунду переехал этих двух типов с их самокатом. Якобы они появились из ниоткуда.

– На дороге гляди в оба.

– Я вот спрашиваю себя – что эти два парня делали ночью на трассе?

– Петер, полиция ведь обычно довольно толерантна к свадебным кортежам. Или гомосексуалы не имеют право по ночам блокировать улицы из-за любви?

– Ладно. Допустим, я сочту нормальным, если два исчезнувших члена семьи Хольгерсон, едущие в начале пятого утра на электросамокате, – это такой гомосексуальный свадебный кортеж… Но одна вещь все равно не укладывается у меня в голове.

– И какая же?

– Медэксперт говорит, что эти двое к моменту ДТП были мертвы уже как минимум шесть часов. Судя по температуре тела. Кроме того, исследование крови выявило, что оба были под завязку накачаны наркотиком. Причем коксом очень плохого качества.

– Это настораживает.

– Настораживает, что у одного из этих двоих вдобавок отсутствует ухо.

– А это уже и в самом деле абсурд.

– Ты тоже так считаешь? Меня это успокаивает. – Петер явно испытал облегчение, в кои-то веки не услышав от меня ни слова против.

Однако мне пришлось снова его разочаровать:

– Странно то, что ты рассказываешь мне эту историю. Только потому, что я несколько раз попросил штатных сотрудников правопорядка принять меры еще до того, как эти мальчики из парка сотворят какое-нибудь дерьмо. А теперь я как-то ответствен за то, что они действительно сотворили какое-то дерьмо?

– Бьорн, в понедельник кто-то вламывается в детский сад. Ты подозреваешь парней из парка.

– Я их не подозревал. Я только просил, чтобы вы их заподозрили.

– В тот же вечер этих парней усмиряют в парке, а двоих из них похищают.

– По-видимому, нет. Они ведь даже пожениться успели.

– Во вторник оба умирают где-то в течение дня, а потом вечером какой-то фургон переезжает их трупы. Трупы тех парней, из-за которых ты несколько десятков раз на протяжении шести месяцев звонил в органы правопорядка.

– Минус одно ухо.

– Что, прости?

– Ну, фургон переехал явно некомплектные трупы. Одно ухо, наверно, уже отсутствовало.

– Но теперь речь идет о твоих ушах. Ты жаловался на шум из-за этих парней. Теперь они мертвы.

Я с искренним возмущением потряс головой:

– Каким глупцом я должен быть, чтобы сначала позвонить в полицию, а потом совершить самосуд из-за нарушения тишины? Чего ты вообще от меня хочешь?

«Я не глупец! Я по-детски простодушен», – пожаловался мой внутренний ребенок.