Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"
Автор книги: Си Джей Уотсон
Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
Жанры:
Крутой детектив
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 195 (всего у книги 311 страниц)
Тем летом 2012 года благодаря волшебству романа я снова обрел их, как семь лет назад.
Однажды, около часа ночи я, не в силах уснуть, сидел на террасе. Жара стояла тропическая, несмотря на ночное время, но на улице, под баюкающий стрекот цикад, мне было хорошо. Я открыл тетрадь и стал писать ее имя. Этого было довольно – она возникла передо мной.
– Тетя Анита, – прошептал я.
Она улыбнулась и ласково приподняла руками мое лицо:
– А ты все такой же красавец, Марки.
Я встал и обнял ее:
– Как же я давно тебя не видел. Мне тебя ужасно не хватает.
– Мне тебя тоже, мой ангел.
– Я пишу книгу о вас. Книгу о Балтиморах.
– Знаю, Марки. Я пришла тебе сказать, чтобы ты перестал терзаться прошлым. Сначала книга о кузенах, теперь книга о Балтиморах. Тебе пора писать книгу о своей жизни. Ты ни в чем не виноват, и сделать ты ничего не мог. Если кто и повинен в хаосе, в который превратилась наша жизнь, то только мы, Маркус. Мы одни. Каждый сам отвечает за свою жизнь. Мы несем ответственность за то, что с нами происходит. Маркус, дорогой мой, племянник мой, ни в чем – слышишь? – ни в чем из того, что случилось, нет твоей вины. И ни в чем нет вины Александры. Довольно призраков, пусть они уходят.
Она встала.
– Куда ты? – спросил я.
– Мне пора.
– Почему?
– Меня ждет твой дядя.
– Как он?
Она улыбнулась:
– Прекрасно. Говорит, что всегда знал, что ты напишешь о нем книгу.
Она улыбнулась, помахала мне рукой и растворилась в темноте.
49Роман вышел в 2006 году, и его оглушительный успех вернул мне обоих кузенов. Они были повсюду: в книжных магазинах, в руках читателей, в автобусах, в метро, в самолетах. Они неотлучно сопровождали меня на протяжении всего промотура по стране, который последовал за выходом книги.
От Александры по-прежнему не было никаких вестей. Но я видел ее бессчетное количество раз, хоть она об этом и не знала. Ее карьера стремительно шла вверх. В 2005 году ее первый альбом продолжал победное шествие в рейтингах, к декабрю было продано уже полтора миллиона экземпляров, а главный хит в конце концов поднялся на первое место во всех американских чартах. Почти одновременно с моей книгой у нее вышел второй альбом. Это был абсолютный триумф. Публика и критики были единодушны.
Я любил ее, как прежде. И, как прежде, восхищался ею. Регулярно ходил на ее концерты. Укрывшись в темноте зала, среди тысяч других безымянных зрителей, шевелил губами в такт ее губам, повторяя слова песен, которые знал наизусть: большая их часть была написана в нашей квартирке в Нэшвилле. Я спрашивал себя, там ли она теперь живет. Наверняка нет. Конечно, переехала в тот уютный пригород Нэшвилла, куда мы в свое время ходили полюбоваться домами и выбрать тот, в котором однажды будем жить.
Чувствовал ли я угрызения совести? Разумеется. Я измучился до смерти. Когда она выходила на сцену, я закрывал глаза, чтобы только слышать ее голос, и возвращался мыслями на годы назад. Вот мы стоим посреди кампуса университета Мэдисона, и она тянет меня за руку. Я спрашиваю:
– Ты уверена, что нас никто не увидит?
– Да нет же! Пошли, говорю!
– А Вуди с Гиллелем?
– Они в Нью-Йорке, у моего отца. Не беспокойся.
Она распахивала дверь свой комнаты и вталкивала меня внутрь. Постер по-прежнему висел на стене. Как в Нью-Йорке. Будь благословен Тупак, вечный наш сводник. Я бросал ее на кровать, она хохотала. Мы прижимались друг к другу, и она шептала, сжимая ладонями мое лицо:
– Я люблю тебя, Маркикетик Гольдман.
– Я люблю тебя, Александра Невилл.
Тогда же, в 2006 году, дядя Сол переехал в дом в Коконат-Гроув, купленный после продажи «Буэнависты», и я стал регулярно наведываться в Майами.
Дядя Сол жил в полном достатке. Деньги от продажи дома в Хэмптонах он очень выгодно вложил в акции. Чтобы чем-то себя занять, он ходил в разные читательские клубы, посещал все лекции в соседнем книжном магазине и ухаживал за манговыми и авокадовыми деревьями.
Но так продолжалось недолго. Как и у многих других американцев, финансовое благополучие дяди кончилось в октябре 2008 года, когда мировую экономику потряс так называемый ипотечный кризис. Рынки обвалились. Инвестиционные банки и хеджевые фонды рушились один за другим, теряя деньги всех своих клиентов. Богатые еще вчера люди внезапно оставались ни с чем. Так случилось и с дядей Солом. Еще первого октября 2008 года его портфель акций оценивался в шесть миллионов долларов: за столько он продал свой дом в Хэмптонах. В конце месяца он стоил всего шестьдесят тысяч.
Я узнал об этом, когда навестил его в начале ноября, ближе к Дню благодарения, который ни он, ни я больше не праздновали. Я нашел его в глубоком отчаянии. Он потерял все. Продал свою машину и разъезжал теперь на старенькой, еле живой «хонде-cивик». Считал каждый доллар. Хотел продать дом в Коконат-Гроув, но и дом теперь стоил гроши.
– Я за него заплатил семьсот тысяч долларов, – сказал он агенту, который пришел его оценить.
– Месяц назад вы бы его продали еще дороже, – ответил агент. – Но сейчас всему конец. Недвижимость рухнула окончательно.
Я предложил ему помощь. Я знал, что ему предлагали помочь и бабушка, и мои родители. Но он не собирался сидеть сложа руки и дать жизни себя сломить. И тогда я понял, что именно это меня в нем и восхищало: не его финансовое или социальное положение, а то, что он был боец, каких мало. Ему надо было зарабатывать на жизнь, и он начал искать работу, любую.
Ему подвернулось место официанта в шикарном ресторане в Саут-Бич. Работа была тяжкая и для него физически нелегкая, но он готов был преодолеть все. Все, кроме унижений, которым постоянно подвергал его патрон, его вечных криков: «Что ты копаешься, Сол! Поворачивайся, клиенты ждут!» Однажды он в спешке разбил тарелку, и ее стоимость вычли из его заработка. В один прекрасный вечер, не стерпев, он взял и уволился: швырнул фартук на пол и выбежал из ресторана. Он бродил по пешеходным улицам Линкольн-роуд-молла, а потом сел на скамейку и зарыдал. Никто не обращал на него внимания. Его отчаяние тронуло только громадного чернокожего парня, который, напевая, прогуливался поблизости.
– Меня зовут Сикоморус, – сказал парень. – А у вас, похоже, дело неладно…
Сикоморус тогда уже работал в «Хоул Фудс» в Корал-Гейблс. Он рассказал Фейт про дядю Сола, и та нашла ему место у касс супермаркета.
50В тишине и покое Бока-Ратона моя новая книга с каждой неделей продвигалась вперед.
Зачем я сейчас, летом 2012 года, позвал в свои мысли Балтиморов? Чтобы заново пережить прошлое или чтобы поговорить об Александре?
Лео по-прежнему внимательно следил за моей работой. Написав несколько страниц, я давал ему почитать. В начале августа он спросил:
– Почему вы пишете эту книгу, Маркус? Вы ведь уже написали первый роман о своих кузенах.
– Тут другое, – объяснил я, – это книга о Балтиморах.
– Книга-то, может, и другая, но для вас по сути ничего не изменилось, – заметил Лео.
– Что вы имеете в виду?
– Александру.
– Боже милостивый, вот еще только вас тут не хватало!
– Сказать вам, что я думаю?
– Нет.
– А я все-таки скажу. Если бы Балтиморы еще жили на этом свете, Маркус, они бы хотели, чтобы вы были счастливы. И для вас настало время быть счастливым. Еще не поздно. Поезжайте к ней, попросите прощения. Начните свою жизнь сначала, вместе. Не будете же вы всю жизнь ждать! Не будете всю жизнь ходить на ее концерты и думать, как все могло бы быть! Позвоните ей. Поговорите с ней. Вы же в глубине души сами знаете, что она только этого и ждет.
– Поздно, – отозвался я.
– Нет, не поздно! – отчеканил Лео. – Никогда не бывает слишком поздно.
– Я все думаю, если бы Александра мне сказала, что собираются сделать кузены, они сейчас были бы живы. Я бы им помешал. Они бы не умерли. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь ее простить.
– Если бы они не умерли, – очень серьезно сказал Лео, – вы бы так и не стали писателем. Чтобы вы нашли себя, им надо было уйти.
Он вышел из комнаты, оставив меня в задумчивости. Я закрыл тетрадь. Передо мной лежало фото нашей четверки, с которым я теперь не расставался.
Я взял телефон и набрал ее номер.
В Лондоне был поздний вечер. По ее голосу я почувствовал, что она рада моему звонку.
– Долго же ты собирался мне позвонить, – сказала она.
В трубке слышался какой-то шум.
– Я не вовремя? – спросил я. – Могу перезвонить позже, если хочешь.
– Нет-нет, просто я в Гайд-парке. Прихожу сюда каждый день после студии. Тут есть маленькое кафе у озера, очень уютное место.
– Как твой диск?
– Неплохо, продвигается. Я довольна результатом. А как твоя книга?
– Хорошо. Это книга про нас. Про кузенов. Про то, что произошло.
– И какой конец у твоей книги?
– Не знаю. Я ее еще не закончил.
Мы помолчали, а потом она сказала:
– Все было не так, как ты думаешь, Маркус. Я тебя не предавала. Я хотела тебя уберечь.
И она рассказала мне, что произошло вечером 24 октября 2004 года, когда Вуди последние часы был на свободе.
В тот вечер она пошла с Гиллелем и Вуди прогуляться по Оук-Парку, а мы с дядей Солом остались готовить барбекю.
– Алекс, – сказал Вуди, – нам надо что-то тебе сказать. Я завтра не сяду в тюрьму. Я собираюсь бежать.
– Что? Вуди, ты сошел с ума!
– Наоборот. Все продумано. Меня ждет новая жизнь на Юконе.
– На Юконе? В Канаде?
– Да. Скорее всего, мы с тобой видимся последний раз, Алекс.
Она заплакала:
– Не делай этого, умоляю тебя!
– У меня нет другого выбора, – сказал Вуди.
– Конечно же есть! Ты можешь отсидеть свой срок. Пять лет пройдут быстро. Тебе еще тридцати не будет, когда ты выйдешь!
– Я не выдержу тюрьмы, мне не хватит мужества. Наверно, я совсем не такой сильный, каким меня все считали.
Она повернулась к Гиллелю и взмолилась:
– Отговори его, Гиллель!
Гиллель опустил глаза:
– Я тоже уезжаю, Александра. Я еду с Вуди.
Она была убита.
– Да что такое с вами обоими?
– Я совершил куда более тяжкое преступление, чем Вуди, – ответил Гиллель. – Я уничтожил свою семью.
– Уничтожил семью? – Александра уже ничего не понимала.
– В том, что Вуди до такого дошел, в том, что мама умерла, виноват только я один. Пора платить по счетам. Я отвезу Вуди в Канаду. И тем самым попрошу у него прощения.
– Прощения за что? Что вы пытаетесь мне сказать, я ничего не понимаю!
– Все, что мы пытаемся сказать тебе, Алекс, – это «прощай». И еще хотим сказать, что любим тебя. Любим тебя так, как ты никогда не сможешь нас полюбить. Может, потому мы и уезжаем.
Она плакала.
– Не делайте этого, заклинаю вас!
– Мы приняли решение, – сказал Гиллель. – И наша судьба в наших руках.
Она вытерла глаза:
– Обещайте еще подумать ночью. Ты ведь даже пяти лет не отсидишь, Вуди! Не ломай все…
– Все продумано, – ответил Вуди.
Казалось, оба были полны решимости.
– Маркус знает? – наконец спросила Александра.
– Нет, – ответил Вуди. – Я хотел ему сказать раньше, но нам помешал Сол. Сейчас придем, и я с ним поговорю.
– Нет, не надо, пожалуйста. Не говори ему ничего. Умоляю вас обоих, не говорите ему!
– Но это же Маркус, мы не можем ему не сказать!
– Я вас прошу только об одном. О последнем одолжении. Во имя нашей дружбы. Не говорите ничего своему кузену.
Рассказ Александры меня потряс. Я всегда считал, что Вуди и Гиллель доверились только ей, что они намеренно скрыли от меня свой план. Я всегда считал, что, поделившись с ней своим последним секретом, они вычеркнули меня из Банды Гольдманов. Но оказывается, они хотели мне все рассказать, а Александра им не позволила.
– Почему, – спросил я, – почему ты их убедила ничего мне не говорить? Я бы их удержал, я бы не дал им сбежать, я бы их спас!
– Ты бы не смог их удержать, Марки. Никто и ничто не смогло бы их убедить отказаться от своих планов. Это читалось в их глазах, и именно поэтому я умоляла их ничего тебе не говорить. Ты бы уехал с ними, Маркус. Я знаю. Ты бы не бросил Банду Гольдманов. Ты бы отправился с ними, тоже оказался бы соучастником побега и в итоге был бы убит. Как они. Когда я их умоляла ничего тебе не говорить, я на самом деле молила их пощадить тебя. Я знала, что ты поедешь с ними, Марки. Я не хотела тебя терять. Я бы этого не перенесла. Я хотела тебя спасти. И все равно потеряла.
Помолчав, я прошептал:
– Что же такого ужасного мог сделать Гиллель, если из-за этого поехал с Вуди? Если считал, что только так можно все восстановить?
– Понятия не имею. Но вот об этом тебе надо спросить моего отца.
– Твоего отца?
– Он не такой, как ты думаешь. И мне кажется, он много чего знает, только не хочет мне говорить.
– Твой отец втерся в мою семью. Он унизил дядю Сола, пытаясь любой ценой произвести впечатление на Вуди и Гиллеля.
– Совсем наоборот, отец прекрасно бы обошелся без того, чтобы эпатировать Вуди с Гиллелем.
– А «феррари»? А поездки? А уикенды в Нью-Йорке? – возразил я.
– Это я его просила, – ответила Александра. – Отцу очень нравились Вуди с Гиллелем, это правда. А кому они не нравились? Но если он столько для них делал, то только затем, чтобы уберечь нас, тебя и меня. Чтобы мы с тобой жили спокойно. Он знал, что, если даст им свою машину, они уедут куда-нибудь развлекаться и им не будет дела ни до тебя, ни до меня. То же самое, когда он водил их на матчи «Джайентс» или звал к себе. Ты же так старался, чтобы кузены были не в курсе про нас с тобой. Маркус, отец сделал все, чтобы сохранить твою тайну. Он никогда не соперничал с дядей Солом. Твой дядя соперничал исключительно сам с собой. А отец всего лишь держал твоих кузенов подальше от нас. И ты сам этого хотел.
Я не мог опомниться, а она продолжала:
– Две недели назад я ушла от Кевина, Маркус. Из-за тебя. Он приехал сюда, без предупреждения. Хотел сделать мне сюрприз. Когда он постучал ко мне в номер, я сперва решила, что это ты. Не знаю почему. Я была так разочарована, увидев в глазок его. И поняла, что должна быть с ним честной и уйти от него. Он достоин того, чтобы кто-то любил его по-настоящему. А тебя, Маркус, я уже устала ждать. Ты совершенно гениальный, с тобой я провела лучшие годы своей жизни и благодаря тебе стала тем, что я есть. Но ты все пережевываешь прошлое и никак не можешь понять то, что для меня было очевидно с самого начала.
– Что именно?
– Что лучшими были Гольдманы-из-Монклера.
Назавтра после разговора с Александрой я первым же рейсом вылетел в Нью-Йорк. Мне совершенно необходимо было поговорить с Патриком Невиллом.
К его дому я подошел утром. Он уже ушел на работу. Портье разрешил мне подождать, и я весь день просидел в холле на диване, отлучаясь, только чтобы перекусить и сходить в туалет. В шесть часов вечера он наконец появился. Я встал. Он с минуту смотрел на меня, потом добродушно улыбнулся и сказал:
– Давненько я тебя поджидаю.
Мы с ним поднялись в квартиру, он приготовил кофе. Мы уселись на кухне. Чувствовал я себя странно – ведь я впервые пришел сюда после смерти тети Аниты.
– Я должен попросить у вас прощения, Патрик.
– За что?
– За ту сцену, что я вам устроил после похорон тети.
– Ба, я давно про нее забыл. Маркус, первое, что тебе надо знать: у меня никогда не было с твоей тетей никаких отношений.
– Что же тогда случилось в тот вечер, когда она была у вас? И почему она была у вас?
– Она только что ушла от твоего дяди.
– Это я знаю.
– Но ты не знаешь, почему она ушла. В тот вечер она приехала ко мне просить помощи. Хотела, чтобы я помог Вуди и Солу.
– Вуди и Солу?
– За несколько месяцев до этого Вуди исключили из футбольной команды Мэдисона.
– Да, помню.
– По официальной версии, он порвал связки и не мог больше играть. Твои дядя с тетей немедленно приехали в Мэдисон. Вуди не хотел ничего им говорить, но я рассказал им правду. Рассказал, что у Вуди положительная проба на талацен. Тогда, 14 февраля 2002 года, твоя тетя приехала ко мне в Нью-Йорк, потому что выяснила две вещи, которые ее потрясли.
И вот десять лет спустя Патрик наконец рассказал мне, что произошло на День святого Валентина.
Тетя Анита отпросилась из госпиталя, чтобы приготовить для них с мужем вечер в честь Дня влюбленных. В середине дня она поехала за чем-то в супермаркет Оук-Парка. И заодно зашла в аптеку.
Управляющий, ее добрый знакомый, отдав ей покупки, потребовал у нее рецепт, который не мог получить уже несколько месяцев.
– Какой рецепт? – спросила она.
– Рецепт на талацен, – ответил фармацевт. – Ваш сын осенью купил несколько упаковок. И сказал, что вы занесете рецепт.
– Мой сын? Гиллель?
– Да, Гиллель. Я согласился, потому что прекрасно знаю вас. Чтобы оказать ему услугу. Вообще-то я никогда таких вещей не делаю. Мне нужен рецепт, доктор Гольдман.
Она почувствовала, что у нее подкосились ноги. Пообещала до вечера принести рецепт и вернулась домой. Ее тошнило, это был какой-то кошмарный сон. Неужели Гиллель купил талацен по просьбе Вуди? Или подмешивал ему без его ведома?
Зазвонил телефон. Она сняла трубку. Звонили из банка. Насчет выплаты кредита за дом в Оук-Парке. Анита сказала, что это ошибка: кредит они давным-давно выплатили. Но собеседник настаивал:
– Миссис Гольдман, вы в августе взяли новый кредит. Ваш муж представил документы с вашей подписью. Дом заложен за шесть миллионов долларов.
Дядя Сол спонсировал стадион, взяв заем на шесть миллионов. Дом в Оук-Парке был принесен в жертву его уязвленному эго.
Ее охватила паника. Она перерыла письменный стол мужа и все его личные вещи. И в спортивной сумке, с которой он ходил играть в теннис, нашла бухгалтерские документы, которые никогда раньше не видела.
Тетя Анита немедленно позвонила дяде Солу. Между ними произошла бурная ссора. Она заявила, что больше не намерена его терпеть и уходит от него. Села в свою машину, захватив бухгалтерскую отчетность, и поехала, куда глаза глядят. В конце концов позвонила Патрику Невиллу и попросила о помощи. Она была в полном отчаянии, и он предложил ей приехать в Нью-Йорк.
В тот вечер Патрик собирался поужинать вдвоем с одной молодой женщиной: они работали вместе, и она ему нравилась. Он отменил встречу. Тетя Анита, увидев на столе шампанское, пожалела, что помешала Патрику в День святого Валентина. Он настоял, чтобы она осталась.
– Никуда вы не пойдете, – сказал он. – Я вас никогда не видел в таком состоянии. Рассказывайте, что у вас происходит.
Она рассказала все – и про талацен, и про заложенный дом. Она хотела, чтобы Патрик, если Гиллель давал Вуди допинг без его ведома, вступился за него в университете и восстановил его доброе имя. Она надеялась, что его карьеру еще можно спасти. Кроме того, она хотела, чтобы Патрик нашел какой-нибудь способ разорвать контракт, связывающий Сола с университетом, вернуть хоть какую-то часть их денег и спасти дом.
Потом она показала ему привезенные с собой документы. Патрик внимательно их изучил: они дьявольски смахивали на поддельную бухгалтерскую отчетность.
– Похоже, Сол выводит деньги конторы на один из своих банковских счетов. А потом маскирует это дело и фальсифицирует цифры в счетах, которые выставляет клиентам.
– Но зачем ему заниматься подобными вещами?
– Чтобы сократить сумму займа. Ему, наверно, трудно его выплачивать.
Патрик предложил Аните поужинать. Сказал, что она может оставаться у него столько, сколько хочет. А потом вдруг зазвонил телефон. Портье сказал, что здесь Вуди и что он хочет подняться. Патрик попросил Аниту посидеть пока в одной из спален. Вуди вошел в квартиру.
Остальное я знал.
Когда Патрик замолчал, я долго сидел совершенно ошеломленный, не в силах вымолвить ни слова. Но сюрпризы на том не кончились. Чуть позже Патрик рассказал, что говорил с Гиллелем про талацен. Поехал к нему в Мэдисон и заставил признаться во всем.
Гиллель сказал, что вечером 14 февраля между ним и Вуди произошла страшная ссора. Вуди обнаружил спрятанные в шкафу остатки талацена. Гиллель не озаботился тем, чтобы их выбросить.
– Ты давал Вуди допинг без его ведома? – Патрик был в отчаянии.
– Я хотел, чтобы его выгнали из футбольной команды. Выяснил список запрещенных препаратов, талацен было проще всего достать. А дальше оставалось только подмешать порошки к протеинам и пищевым добавкам, которые принимал Вуди.
– Но зачем ты это сделал?
– Я ему страшно завидовал.
– Ты? Завидовал Вуди?
– У родителей он ходил в любимчиках. Это было ясно. Все внимание только ему. Это я понял, когда нас разлучили и мне пришлось поехать в специальную школу. Родители просто выгнали меня из Балтимора. А вот Вуди держали при себе. Папа научил его водить машину, поощрял его заниматься футболом, водил его на матчи «Редскинз». А я в это время где был? Торчал в говенной школе, в часе езды оттуда! Он отнял у меня родителей, а потом и мою фамилию. В университете решил называться Гольдманом. Получил благословение моих родителей на то, чтобы наше имя красовалось у него на майке. Теперь он был Великий Гольдман, футбольный чемпион. Он был нам обязан всем, мы его на улице подобрали. И когда его спрашивали, кто он такой, он всегда говорил: я приятель Гиллеля. Точкой отсчета был я. А теперь, в университете, когда я представлялся, мне говорили: «Гольдман? Как Вуди, игрок футбольной команды?» Я больше не хотел, чтобы он играл, не хотел слышать фамилию лже-Гольдмана. И в конце лета, после смерти дедушки, решил действовать. Я наводил порядок в дедушкиных бумагах и нашел его завещание. Отец нам говорил, что дедушка своей последней волей оставил нам, Вуди, Маркусу и мне, шестьдесят тысяч долларов на троих. Так вот, это была ложь. В завещании дедушки Вуди вообще не упомянут. Но отец, чтобы не обижать своего драгоценного Вуди, решил его туда включить своей волей. Вуди стало слишком много, я должен был что-то с этим делать.
Для меня это был страшный удар.
Значит, это Гиллель разрушил карьеру Вуди. Это из-за него, после ссоры с ним, Вуди кинулся к Патрику Невиллу вечером 14 февраля, налетел на тетю Аниту, и она погибла.
А дядя Сол так долго жил после Драмы в балтиморском «Марриотте» не потому, что не хотел возвращаться в дом в Оук-Парке, а потому, что дом больше ему не принадлежал. К тому моменту он уже несколько месяцев сидел без работы, деньги кончались, он не мог больше выплачивать кредит. И банк в конце концов наложил арест на дом.
– Почему вы никому об этом не рассказывали? – спросил я Патрика.
– Чтобы не добавлять печалей твоему дяде. Вуди и Гиллель оба знали правду про талацен. Зачем же впутывать в это дело еще и твоего дядю? И стоило ли сообщать Гиллелю, что его отец растратил деньги бюро и заложил дом, чтобы спонсировать стадион в Мэдисоне? У твоего дяди не осталось ничего, только его достоинство. Я хотел его сберечь. Я всегда любил твою семью, Маркус. И всегда хотел вам всем только добра.
