Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 158 (всего у книги 311 страниц)

– Превратить жертву в преступника – офигенный способ развалить обвинение.

– Гарри освободили на основании графологической экспертизы. Вы это знаете лучше, чем я.

– Ба, Маркус, я вам уже сказал: судьи всего лишь люди. Утром за кофе они первым делом читают газету.

Рот был существо весьма приземленное, но, в общем, симпатичное. Он все-таки попытался меня успокоить, объяснив, что Гарри наверняка слишком потрясен утратой Гусиной бухты, и как только полиция поймает поджигателя, он будет чувствовать себя гораздо лучше. На данный момент у следствия появилась важная улика: на следующий день после пожара полиция, тщательно обыскав окрестности дома, обнаружила на пляже спрятанную в зарослях канистру из-под бензина, а на ней – отпечатки пальцев. К несчастью, отпечатки эти не значились в полицейской базе данных, и Гэхаловуд считал, что без дополнительной информации вычислить преступника будет нелегко. Возможно, речь идет о самом что ни на есть добропорядочном гражданине, никогда не бывавшем под судом и ни в чем не замеченном. Однако, по его мнению, круг подозреваемых можно сузить: скорее всего, это кто-то местный, из Авроры; совершив свое злодеяние средь бела дня, он поспешил избавиться от громоздкой улики, чтобы его не узнали случайные прохожие.

У меня оставалось полтора месяца, чтобы переломить ход событий и превратить мою книгу в хорошую книгу. Пора было сражаться и сделать из себя такого писателя, каким я хотел стать. По утрам я погружался в книгу, а после обеда работал над делом вместе с Гэхаловудом, который превратил мой номер в филиал своего кабинета и заставлял посыльных из отеля таскать с места на место папки с показаниями, отчетами, газетными вырезками, фотографиями и архивами.

Мы начали расследование с самого начала: перечитали полицейские отчеты, изучили показания всех тогдашних свидетелей. Мы начертили карту Авроры и окрестностей и промерили все расстояния: от дома Келлерганов до Гусиной бухты, от Гусиной бухты до Сайд-Крик-лейн. Гэхаловуд выехал на место и проверил, сколько времени нужно, чтобы преодолеть эти расстояния пешком и на машине; проверил даже, когда на место прибыла местная полиция: оказалось, очень быстро.

– К работе шефа Пратта не подкопаешься, – сказал он. – Розыски велись очень профессионально.

– Касательно Гарри, – напомнил я. – Известно, что фраза на рукописи написана не его рукой. Но почему тогда Нолу закопали в Гусиной бухте?

– Чтобы никто не помешал, наверно, – предположил Гэхаловуд. – Вы же мне рассказывали, что Гарри говорил всем и каждому, что его какое-то время не будет в Авроре.

– Точно. Значит, по-вашему, убийца знал, что Гарри нет дома?

– Возможно. Но согласитесь, довольно-таки удивительно, что Гарри, вернувшись, не заметил разрытой земли вблизи от дома.

– Он же был как невменяемый, – сказал я. – Встревоженный, опустошенный. Он все время ждал Нолу. Одного этого более чем достаточно, чтобы не заметить клочок вскопанной земли, тем более в Гусиной бухте: там стоит дождику покапать, как все кругом в сплошной грязи.

– Ладно, на худой конец сойдет. Значит, убийца знает, что здесь ему никто не помешает. А если вдруг найдут труп, то на кого падет подозрение?

– На Гарри.

– Браво, писатель!

– Да, но откуда эта фраза? – спросил я. – Почему кто-то написал «Прощай, милая Нола»?

– А вот это вопрос на миллион долларов. То есть прежде всего для вас, позволю себе заметить.

Главная наша проблема заключалась в том, что следы расходились во все стороны. Многие важные вопросы так и остались без ответа, и Гэхаловуд написал их на больших листах бумаги.

Элайджа Стерн

Почему он платит Ноле за то, чтобы ее рисовали?

Был ли мотив ее убить?

Лютер Калеб

Почему он рисует Нолу? Почему он шатается по Авроре?

Был ли мотив убить Нолу?

Дэвид и Луиза Келлерган

Слишком сильно избили дочь?

Почему скрывают попытку самоубийства Нолы и ее бегство на Мартас-Винъярд?

Гарри Квеберт

Виновен?

Шеф полиции Гэрет Пратт

Почему Нола вступила с ним в связь?

Мотив: она угрожала все рассказать?

Тамара Куинн утверждает, что украденный у Гарри листок исчез.

Кто украл его из сейфа «Кларкса»?

Кто писал Гарри анонимные письма?

Кто тридцать три года знает и молчит?

Кто поджег Гусиную бухту?

Кто не заинтересован в завершении расследования?

Вечером Гэхаловуд прикнопил эти плакатики на стену моего номера и испустил тяжкий, горестный вздох.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – сказал он. – По-моему, есть какое-то главное звено, связующее этих людей и эти события. И это ключ к расследованию! Если мы найдем связь, преступник будет у нас в руках.

Он рухнул в кресло. Было семь часов, и у него не оставалось сил думать. А я в последние дни в это время всегда уезжал продолжать однажды начатое дело – заниматься боксом. Я нашел зал в пятнадцати минутах на машине и решил торжественно вернуться на ринг. С момента моего переезда в «Риджентс» я ездил туда каждый вечер; клуб мне порекомендовал швейцар отеля, он сам там занимался.

– И куда это вы намылились? – спросил Гэхаловуд.

– Боксировать. Не хотите присоединиться?

– Ну уж нет.

Я побросал вещи в сумку и попрощался.

– Сидите, сколько хотите, сержант. Только дверь за собой захлопните, когда будете уходить.

– О, не волнуйтесь, я велел сделать себе ключ от номера. Вы в самом деле едете заниматься боксом?

– Ну да.

Он заколебался. Уже переступив порог номера, я услышал, что он меня зовет:

– Подождите, писатель, я все-таки с вами.

– С чего это вы передумали?

– Уж больно хочется вас отдубасить. Почему вы так любите бокс, писатель?

– Долгая история, сержант.

В четверг, 17 июля, мы отправились навестить капитана Нила Родика, который вместе с Праттом руководил операцией в 1975 году. Теперь ему было восемьдесят пять, он передвигался в инвалидной коляске и обитал в доме для престарелых на берегу океана. И до сих пор сохранил в памяти страшные поиски Нолы. Он сказал, что это самое невероятное дело в его жизни.

– С этой пропавшей девочкой было какое-то полнейшее безумие! – воскликнул он. – Одна женщина видела, как она вышла из лесу, вся в крови. И за то время, пока она вызывала полицию, девочка как в воду канула. На мой взгляд, самое странное в этой истории – музыка, которую ставил отец Келлерган. Мне это с самого начала не давало покоя. И потом, я все время спрашивал себя, как это он мог не заметить, что его дочь похитили?

– Значит, вы считаете, это было похищение? – спросил Гэхаловуд.

– Трудно сказать. Нет доказательств. Могла девочка просто пойти погулять, а ее подобрал какой-то маньяк на грузовичке? Да, конечно.

– А вы, случайно, не помните, какая погода была во время поисков?

– Метеоусловия были отвратительные, дождь, сильный туман. А почему вы задали этот вопрос?

– Хочу понять, мог ли Гарри Квеберт не заметить, что кто-то копался у него в саду.

– Вовсе не исключено. Участок громадный. У вас есть сад, сержант?

– Есть.

– Большой?

– Маленький.

– Как вы думаете, если кто-нибудь в ваше отсутствие выроет в саду небольшую ямку, вы можете ее не заметить?

– Да, действительно могу.

На обратном пути в Конкорд Гэхаловуд спросил, что я обо всем этом думаю.

– По-моему, рукопись доказывает, что Нолу не похитили прямо из дома, – ответил я. – Она ушла к Гарри. Они должны были встретиться в этом мотеле, она потихоньку выбралась из дома, взяв с собой единственную важную вещь – книгу Гарри, которая была у нее. И по пути ее похитили.

Гэхаловуд сдержанно улыбнулся:

– Кажется, мне начинает нравиться эта мысль. Она убегает из дома: это объясняет, почему никто ничего не слышал. Идет по шоссе 1, направляясь в мотель «Морской берег». И в этот момент ее похищают. Или ее по дороге подбирает кто-то, кому она доверяет. Убийца написал «милая Нола». Он ее знал. Он предлагает ее подвезти. А потом начинает ее лапать. Возможно, останавливается на обочине и запускает руку ей под юбку. Она сопротивляется, он ее бьет, говорит, чтоб сидела тихо. Но он не заблокировал дверцы, и ей удается сбежать. Она хочет спрятаться в лесу, но кто живет возле шоссе 1 и леса Сайд-Крик?

– Дебора Купер.

– Точно! Преступник преследует Нолу, бросив машину на обочине. Дебора Купер видит их и вызывает полицию. В это время преступник настигает Нолу в том месте, где была обнаружена кровь и волосы; она защищается, он ее избивает. Возможно, насилует. Но тут появляется полиция: полицейский Доун и шеф Пратт начинают обыскивать лес и постепенно подходят все ближе. Тогда он увлекает Нолу подальше в лес, но ей удается вырваться, добежать до дома Деборы Купер и укрыться там. Доун и Пратт продолжают поиски в лесу. Они уже достаточно далеко, чтобы что-нибудь заметить. Дебора Купер впускает Нолу на кухню и бежит в гостиную звонить в полицию. Когда она возвращается, преступник уже здесь: он проник в дом, чтобы завладеть Нолой. Он убивает Купер выстрелом в сердце и забирает Нолу. Тащит ее к своей машине, бросает в багажник. Она, возможно, еще жива, но, скорее всего, без сознания – потеряла слишком много крови. Тут на пути попадается машина помощника шерифа. Начинается погоня. Ему удается уйти от полиции, и он прячется в Гусиной бухте. Он знает, что дом пуст и никто ему не помешает. Полиция ищет его дальше, на дороге в Монберри. Он оставляет машину с Нолой в Гусиной бухте; может быть, даже прячет ее в гараже. Потом спускается на пляж и пешком идет назад в Аврору. Да, я уверен, что наш клиент живет в Авроре: он знает все дороги, знает лес, знает, что Гарри нет в городе. Он знает все. Он незаметно возвращается домой, принимает душ, переодевается, а когда у дома Келлерганов появляется полиция, потому что преподобный заявил об исчезновении дочери, присоединяется к толпе зевак на Террас-авеню. Вот почему убийцу так и не нашли: пока все искали его в окрестностях Авроры, он был в самом городе, среди всей этой суеты.

– Черт, – отозвался я. – Так он был там?

– Да. По-моему, все это время он просто был там, а поздно ночью вернулся в Гусиную бухту по пляжу. Думаю, к этому времени Нола уже умерла. Тогда он хоронит ее на участке, на опушке леса, там, где никто не заметит свежевскопанной земли. Потом забирает свою машину и какое-то время предусмотрительно держит у себя в гараже, чтобы не вызвать подозрений. Идеальное преступление.

Я был ошеломлен.

– И что это говорит о подозреваемом?

– Мужчина, один. Тот, чьи действия ни у кого не вызывали вопросов, у кого никто не спрашивал, отчего он держит машину в гараже и никуда не ездит. Тот, у кого был черный «шевроле-монте-карло».

– Значит, надо узнать, у кого в Авроре в то время был черный «шевроле», и мы его найдем! – обрадовался я.

Но Гэхаловуд немедленно охладил мой пыл:

– Пратт уже тогда об этом подумал. Пратт обо всем подумал. В его отчете имеется список всех владельцев «шевроле» в Авроре и ее окрестностях. Он обошел всех, и у всех было прочное алиби. У всех, кроме одного – Гарри.

Опять Гарри. Мы все время возвращались к Гарри. Сколько бы дополнительных критериев для розыска убийцы мы ни намечали, он подпадал подо все.

– А Лютер Калеб? – с надеждой в голосе спросил я. – Какая у него была машина?

Гэхаловуд понурил голову:

– Синий «мустанг».

Я вздохнул:

– Ну так что, сержант? Что, по-вашему, нам теперь делать?

– У Калеба есть сестра, и мы ее до сих пор не допрашивали. По-моему, пора ее навестить. Это единственный след, который мы пока всерьез не разрабатывали.

В тот вечер, после бокса, я собрался с духом и поехал в мотель «Морской берег». Время было около половины десятого. Гарри сидел на пластмассовом стуле перед номером 8, наслаждаясь теплым вечером и попивая газировку из банки. Увидев меня, он ничего не сказал; первый раз в жизни мне было неловко в его присутствии.

– Мне нужно было вас повидать, Гарри. Сказать, как я сожалею, что все так вышло…

Он жестом пригласил меня сесть на стул рядом.

– Газировки хотите? – спросил он.

– С удовольствием.

– Автомат в конце коридора.

Я улыбнулся и сходил за колой-лайт. Вернувшись, я заметил:

– То же самое вы мне сказали, когда я первый раз приехал в Гусиную бухту. Я тогда был на втором курсе. Вы приготовили лимонад, спросили, хочу ли я, я ответил «да», и вы меня послали за ним в холодильник.

– Хорошие были времена.

– Да.

– Что изменилось, Маркус?

– Ничего. Все и ничего. Мы все изменились, мир изменился. Всемирный торговый центр рухнул, Америка отправилась воевать… Но я смотрю на вас теми же глазами, что и прежде. Вы по-прежнему мой учитель. Вы по-прежнему Гарри.

– Изменилось другое, Маркус. Бой учителя с учеником.

– Мы не ведем бой.

– Нет, ведем. Я научил вас писать книги, и поглядите, что делают ваши книги: они причиняют мне зло.

– Меньше всего я хотел причинить вам зло, Гарри. Мы найдем того, кто поджег Гусиную бухту, обещаю.

– Но разве это вернет мне тридцать лет воспоминаний, которые я потерял? Вся моя жизнь пошла прахом! Зачем вы написали эти мерзости про Нолу?

Я не ответил. Какое-то время мы сидели молча. Настенные лампы светили слабо, но он заметил у меня на руках ранки от частых ударов по боксерскому мешку.

– Ваши руки, – сказал он. – Вы опять занялись боксом?

– Ага.

– Вы неправильно бьете. У вас всегда была эта ошибка. Удар хороший, но первая фаланга среднего пальца слишком выдается вперед и при ударе скользит.

– Пойдемте побоксируем, – предложил я.

– Пошли, если хотите.

Мы пошли на парковку. Там не было ни души. Мы разделись до пояса. Он очень исхудал. Оглядев меня, он заметил:

– Какой вы красавец, Маркус. Давайте уже женитесь, черт возьми! Начинайте жить!

– Мне надо закончить расследование.

– К дьяволу ваше расследование!

Мы встали друг напротив друга и обменялись скупыми ударами; один бил, другой должен был держать боевую стойку и защищаться. Гарри бил здорово.

– Вы не хотите знать, кто убил Нолу? – спросил я.

Он застыл на месте:

– А вы знаете?

– Пока нет. Но что-то проясняется. Завтра мы с сержантом Гэхаловудом поедем к сестре Лютера Калеба. В Портленд. И надо допросить кое-кого в Авроре.

Он вздохнул:

– Аврора… После выхода из тюрьмы я ни с кем не встречался. Постоял тогда у сгоревшего дома. Пожарный сказал, что я могу войти внутрь, я забрал кое-что из вещей и пешком пришел сюда. С тех пор не двигаюсь с места. Рот занимается страховками и всем прочим. Я не могу больше появляться в Авроре. Не могу посмотреть в лицо этим людям и сказать, что любил Нолу и написал для нее книгу. Я сам себе в лицо посмотреть не могу. Рот говорит, ваша книга будет называться «Дело Гарри Квеберта».

– Это правда. В этой книге говорится, что ваша книга прекрасна. Я люблю «Истоки зла»! После этой книги я и решил стать писателем.

– Не говорите так, Маркус!

– Но это правда! Это, наверно, самая прекрасная книга, какую я когда-либо читал. Вы мой любимый писатель!

– Ради бога, замолчите!

– Я хочу написать книгу в защиту вашей, Гарри. Когда я узнал, что вы написали ее для Нолы, я был в шоке, это верно. А потом я ее перечитал. Это замечательная книга! Вы же там говорите все! Особенно в конце. Описываете печаль, которая будет снедать вас всю жизнь. Я не позволю людям поливать грязью эту книгу, потому что эта книга создала меня самого. Знаете, вот эта сцена с лимонадом, когда я первый раз был у вас в гостях: я тогда открыл холодильник, ваш пустой холодильник, и понял, насколько вы одиноки. И еще в тот день я понял: «Истоки зла» – это книга об одиночестве. Вы так потрясающе описали одиночество! Вы грандиозный писатель!

– Маркус, перестаньте!

– А какой прекрасный конец у этой книги! Вы отказываетесь от Нолы: она исчезла навсегда, вы это знаете, и все же, несмотря ни на что, ждете ее… Теперь, когда я по-настоящему понял вашу книгу, у меня только один вопрос – про название. Почему вы дали такой прекрасной книге такое мрачное название?

– Это сложно, Маркус.

– Но я и пришел, чтобы понять…

– Это слишком сложно…

Мы смотрели друг другу в лицо, стоя в боевой стойке, словно два бойца. В конце концов он произнес:

– Не знаю, сумею ли я вас простить, Маркус…

– Простить меня? Но я отстрою Гусиную бухту заново! Я все оплачу! На деньги за книгу мы вам отстроим дом! Вы не можете вот так взять и уничтожить нашу дружбу!

Он заплакал.

– Вы не понимаете, Маркус. Дело не в вас! Вы ни в чем не виноваты, и тем не менее я не могу вас простить.

– Простить за что?

– Я не могу вам сказать. Вы не поймете…

– Гарри, в конце-то концов! К чему все эти загадки? Что происходит, дьявол вас возьми?

Он вытер слезы тыльной стороной руки.

– Помните мой совет? Когда вы были моим студентом, я вам однажды сказал: никогда не пишите книгу, если не знаете, какой у нее будет конец.

– Да, прекрасно помню. И всегда буду помнить.

– И какой конец у вашей книги?

– Очень хороший конец.

– Но ведь в конце она умирает!

– Нет, книга не кончается со смертью героини. Потом происходят разные хорошие вещи.

– Это какие же?

– Человек, который ждал ее тридцать лет, начинает жить заново.

Из романа Гарри Л. Квеберта «Истоки зла»

^{(последняя страница)}

Он понял, что ничто никогда не сбудется, что все их надежды напрасны, и написал ей в последний раз. Письма любви кончились, настала пора письма печали. Приходилось смириться. Отныне он будет только ждать. Всю жизнь он будет ждать ее. Но он прекрасно знал, что она больше не вернется. Знал, что больше ее не увидит, не встретит, не услышит.

Он понял, что ничто никогда не сбудется, и написал ей в последний раз.

Моя милая!

Это мое последнее письмо. Мои последние слова. Я пишу, чтобы сказать Вам «прощайте».

С сегодняшнего дня «мы» перестанет существовать. Влюбленные расстаются и не встречаются вновь; так кончаются все истории любви.

Милая моя, мне будет Вас не хватать. Мне будет так Вас не хватать.

Мои глаза плачут. Во мне все горит.

Мы не увидимся больше никогда; мне будет так Вас не хватать.

Надеюсь, Вы будете счастливы.

Я говорю себе, что Вы и я – это был сон, а теперь пора просыпаться.

Мне будет не хватать Вас всю жизнь.

Прощайте. Я люблю Вас так, как больше не буду любить никогда.

12. Человек, который писал картины

– Научитесь любить свои поражения, Маркус, ведь именно они выкуют вас. Только поражения дадут вам в полной мере почувствовать вкус победы.

В день, когда мы приехали в Портленд к сестре Лютера Силле Калеб-Митчелл, стояла прекрасная солнечная погода. Это было 18 июля 2008 года. Семейство Митчелл обитало в прелестном доме неподалеку от холма, на котором располагался центр города. Силла приняла нас на кухне; к нашему приезду на столе уже дымились две одинаковые чашки кофе, а неподалеку лежала стопка семейных альбомов.

Гэхаловуд дозвонился ей накануне. По дороге из Конкорда в Портленд он мне рассказал, что, когда она взяла трубку, ему показалось, что она ждала его звонка.

– Я представился, сказал, что я из полиции, расследую убийство Деборы Купер и Нолы Келлерган и что мне надо встретиться с ней и задать несколько вопросов. Обычно, как только люди слышат слова «полиция штата», они начинают волноваться, спрашивают, что происходит и какое они к этому имеют отношение. А Силла Митчелл только и ответила: «Приезжайте завтра в любое время, я буду дома. Нам нужно поговорить, это важно».

На кухне она сидела напротив нас. Красивая женщина лет пятидесяти, мать двоих детей, прекрасно выглядит и держится необычайно изящно. Ее муж тоже присутствовал при разговоре, но стоял поодаль, словно боялся показаться навязчивым.

– Так что, все это правда? – поинтересовалась она.

– Что именно? – спросил Гэхаловуд.

– То, что я читала в газетах… Все эти жуткие вещи про убитую девочку из Авроры.

– Да. Пресса немного все исказила, но факты именно таковы. Миссис Митчелл, вы, кажется, не удивились моему вчерашнему звонку…

Она погрустнела.

– Я уже говорила вам вчера по телефону: имена в газете не названы, но я поняла, что Э. С. – это Элайджа Стерн. А его шофер – это Лютер. (Она достала вырезку из газеты и прочитала вслух, словно хотела понять то, что ей непонятно.) «Э. С., один из богатейших людей Нью-Гэмпшира, посылал своего шофера в центр города за Нолой, и тот отвозил ее к нему домой, в Конкорд. Спустя тридцать три года одна из подруг Нолы, в то время еще девочка, расскажет, что однажды присутствовала при встрече с этим шофером и что Нола уезжала с ним как на смертную казнь. Юная свидетельница опишет шофера как страшного человека с могучим торсом и изуродованным лицом». Судя по описанию, это мог быть только мой брат.

Она замолчала и подняла на нас взгляд. Она ждала ответа, и Гэхаловуд выложил карты на стол:

– Мы нашли дома у Элайджи Стерна портрет Нолы Келлерган, в более или менее обнаженном виде. Стерн утверждает, что его написал ваш брат. Судя по всему, Нола согласилась ему позировать за деньги. Лютер отправлялся за ней в Аврору и отвозил в Конкорд, к Стерну. Что там происходило, точно неизвестно, но так или иначе Лютер написал ее портрет.

– Он много рисовал! – воскликнула Силла. – Он был очень талантливый, он мог бы сделать прекрасную карьеру. А вы… вы подозреваете его в убийстве этой девочки?

– Скажем так, он входит в список подозреваемых, – ответил Гэхаловуд.

По щеке Силлы скатилась слеза.

– Знаете, сержант, я вспоминаю день, когда он умер. Это было в пятницу, в конце сентября. Я только что отметила день рождения, двадцать один год. Нам позвонили из полиции и сообщили, что Лютер погиб в автокатастрофе. Я хорошо помню, как зазвонил телефон и мать взяла трубку. Рядом были мы с отцом. Мама ответила и шепнула нам: «Это полиция». Внимательно выслушала и сказала: «О’кей». Никогда не забуду эту минуту. На другом конце провода полицейский сообщил ей о смерти сына. Сказал что-то вроде: «На меня возложена тяжкая обязанность сообщить вам, что ваш сын погиб в автомобильной катастрофе», а она отвечает: «О’кей». Потом вешает трубку, смотрит на нас и говорит: «Он умер».

– Как это произошло? – спросил Гэхаловуд.

– Он упал с тридцатиметровой высоты, с прибрежных скал в Сагаморе, в Массачусетсе. Говорят, он был пьян. Дорога там извилистая и ночью нет освещения.

– Сколько ему было лет?

– Тридцать… Ему было тридцать лет. Мой брат был хороший человек, но… Знаете, я рада, что вы приехали. По-моему, я должна вам рассказать одну вещь, которую надо было рассказать тридцать три года назад.

И Силла срывающимся голосом поведала нам сцену, случившуюся примерно за три недели до несчастного случая. Это было 30 августа 1975 года.

30 августа 1975 года, Портленд, Мэн

В тот вечер вся семья собиралась пойти поужинать в «Подкову», любимый ресторан Силлы, чтобы отметить ее двадцать первый день рождения. Она родилась 1 сентября. Отец, Джей Калеб, решил сделать ей сюрприз и забронировал отдельный зал на втором этаже; он пригласил всех ее друзей и нескольких родственников, всего человек тридцать, включая Лютера.

Калебы – Джей, Силла и ее мать Надя – пришли в ресторан к шести часам вечера. Все гости уже ждали Силлу в зале и, когда она появилась, весело поздравили ее. Праздник начался – музыка, шампанское. Лютер еще не приехал. Отец сначала думал, что его что-то задержало по дороге. Но в половине восьмого, когда подали ужин, сына по-прежнему не было. Привычки опаздывать он не имел, и Джей забеспокоился. Он попытался позвонить Лютеру домой, в его комнату в пристройке у Стерна, но там никто не брал трубку.

Лютер пропустил ужин, пирог, танцы. В час ночи Калебы вернулись домой, молчаливые и встревоженные. Лютер ни за что на свете не пропустил бы день рождения сестры. Дома Джей машинально включил в гостиной радио. В новостях сообщали о масштабной полицейской операции в Авроре: пропала девочка пятнадцати лет. Название «Аврора» было им хорошо знакомо. Лютер говорил, что часто ездит в Аврору ухаживать за розами, поскольку у Элайджи Стерна там роскошный дом на берегу океана. Джей Калеб подумал, что это совпадение. Он внимательно прослушал остальные новости, потом новости еще нескольких радиостанций, чтобы узнать, не было ли в округе дорожных происшествий; но нигде ни о каких ДТП не упоминали. Охваченный тревогой, он долго не спал этой ночью, не зная, что ему делать – звонить в полицию, ждать дома или ехать в Конкорд. В конце концов он уснул на кушетке в гостиной.

На следующий день, ранним утром, по-прежнему пребывая в неизвестности, он позвонил Элайдже Стерну и спросил, не видел ли он его сына. «Лютера? – ответил Стерн. – Его нет. Он взял отпуск. Разве он вам ничего не сказал?» Вся эта история выглядела очень странно. Почему Лютер куда-то уехал, не предупредив их? Джей Калеб, в смятении, не в силах больше ждать, решил отправиться на поиски сына.

* * *

Вспоминая этот эпизод, Силла Митчелл задрожала. Она резко встала со стула и сварила еще кофе.

– В тот день, – продолжала она, – отец поехал в Конкорд, мать осталась дома на случай, если вдруг появится Лютер, а я пошла гулять с подругами. Домой я вернулась поздно. Родители разговаривали в гостиной, и я услышала, как отец сказал: «По-моему, Лютер сделал огромную глупость». Я спросила, что происходит, и он велел мне не говорить никому, что Лютер исчез, особенно полиции. Сказал, что сам его найдет. Он тщетно искал его больше трех недель. До самой катастрофы.

Она подавила рыдания.

– Что же случилось, миссис Митчелл? – мягко спросил Гэхаловуд. – Почему ваш отец считал, что Лютер сделал глупость? Почему он не хотел привлекать полицию?

– Это сложно объяснить, сержант. Все так сложно…

Она раскрыла альбомы с фотографиями и стала рассказывать о семье: о Джее, их любящем отце, о Наде, матери, бывшей Мисс штата Мэн, привившей детям вкус к прекрасному. Лютер был старшим из детей, на девять лет старше ее. Оба они родились в Портленде.

Она показала нам детские фотографии. Родительский дом, отдых в Колорадо, гигантский склад отцовского предприятия, из которого они с Лютером летом почти не вылезали. На нескольких фото семья была запечатлена в Йосемитском парке в 1963 году. Лютеру восемнадцать лет, это красивый, стройный, изящный юноша. Потом нам попалась фотография, датированная осенью 1974 года: двадцатилетие Силлы. Родители постарели. Джею, гордому отцу семейства, уже шестьдесят, у него отросло брюшко. На лице матери появились морщины, против которых она бессильна. Лютеру под тридцать: его лицо изуродовано.

Силла долго смотрела на эту фотографию.

– До этого мы были прекрасной семьей, – произнесла она. – До этого мы были счастливы.

– До чего? – спросил Гэхаловуд.

Она взглянула на него так, словно ответ разумелся сам собой.

– До того, как на него напали.

– Напали? – повторил Гэхаловуд. – Я не в курсе.

Силла положила рядом две фотографии брата.

– Это произошло осенью, после нашего отпуска в Йосемити. Посмотрите на это фото… Посмотрите, какой он был красивый. Знаете, Лютер был особенный. Он любил искусство, у него был настоящий художественный дар. Он окончил школу, его только что приняли в академию изящных искусств в Портленде. Все говорили, что он может стать очень большим художником, что у него талант. Он был счастливый мальчик. Но тогда как раз начиналась война во Вьетнаме, и ему надо было идти в армию. Его только что призвали. Он говорил, что, когда вернется, станет заниматься искусством и женится. У него уже была невеста. Ее звали Элеонора Смит. Девушка из его школы. Я вам говорю, он был счастливый мальчик. Вплоть до этого вечера в сентябре шестьдесят четвертого.

– Что произошло в тот вечер?

– Вы когда-нибудь слышали о банде филдголов,[335] сержант?

– Банде филдголов? Нет, никогда.

– Это прозвище, которое полиция дала группе подонков, орудовавших в то время в нашем районе.

Сентябрь 1964 года

Было около десяти часов вечера. Лютер провел вечер у Элеоноры и возвращался к родителям пешком. Завтра он должен был отправиться на сборный пункт. Они с Элеонорой только что решили, что, как только он вернется, они поженятся: поклялись друг другу хранить верность и в первый раз занимались любовью на узенькой детской кровати Элеоноры, пока ее мать на кухне пекла им печенье.

Лютер ушел не сразу, он еще несколько раз возвращался к дому Смитов. В свете фонарей он видел Элеонору – она, плача, стояла на крыльце и махала ему рукой. Теперь он шел по Линкольн-роуд. Улица в этот час была безлюдна и плохо освещена, зато вела к его дому кратчайшим путем. Идти оставалось три мили. Его обогнала машина, и лучи фар выхватили большой отрезок улицы впереди. Немного погодя сзади появилась вторая машина, ехавшая на большой скорости. Из ее окна раздались вопли: пассажиры, явно на взводе, решили его попугать. Лютер не реагировал, и машина, проехав несколько десятков метров, резко затормозила посреди дороги. Он продолжал идти – что ему еще оставалось делать? Он поравнялся с машиной, и тот, что был за рулем, спросил его:

– Эй ты! Местный?

– Да, – ответил Лютер, и ему плеснули пивом в лицо.

– Баран деревенский! – заорал тот, что был за рулем. – Мэн – родина баранов!

Пассажиры радостно взвыли. Всего их было четверо, но Лютер в темноте не мог разглядеть их лица. Он догадывался, что они молоды, лет двадцать пять – тридцать, пьяны и очень агрессивны. Ему стало страшно, и он с колотящимся сердцем пошел дальше. Он не любил драки, не хотел ввязываться в историю.

– Эй! – опять окликнул его тот, что за рулем. – Куда это ты намылился, барашек?

Лютер не ответил и ускорил шаг.

– А ну вернись! Иди сюда, мы тебе покажем, как учат мелких говнюков вроде тебя!

Лютер услышал, как открылись дверцы машины и тот, что был за рулем, крикнул: «Господа, охота на барана открыта! Кто поймает, тому сто долларов!» Он бросился бежать со всех ног в надежде, что проедет еще какая-нибудь машина. Но спасти его было некому. Один из преследователей догнал его и, повалив на землю, заорал остальным: «Есть! Поймал! Сто долларов мои!» Все накинулись на Лютера и стали его избивать. И когда он уже не мог подняться, один из нападавших крикнул: «Кто хочет сыграть в футбол? Предлагаю парочку филдголов!» Все завопили от восторга и начали по очереди наносить ему чудовищные удары ногой в лицо, словно посылая мяч в ворота. Закончив свою серию филдголов, они бросили его без сознания на обочине. Через сорок минут его обнаружил какой-то мотоциклист и вызвал скорую помощь.

* * *

– Несколько дней Лютер находился в коме, – объясняла Силла. – А когда очнулся, у него на лице не было ни одной целой кости. Ему делали пластические операции, но так и не смогли вернуть прежнюю внешность. Два месяца он пролежал в больнице и вышел, обреченный жить с изуродованным лицом и затрудненной речью. О Вьетнаме, конечно, можно было забыть, но ведь и обо всем остальном тоже. Он целыми днями сидел дома в прострации, он больше не рисовал, не строил никаких планов. Через полгода Элеонора расторгла помолвку. И даже уехала из Портленда. Кто ее осудит? Ей было восемнадцать лет, она вовсе не хотела всю жизнь возиться с Лютером, который превратился в бледную тень самого себя и погряз в своем несчастье. Он стал совсем другим человеком.