Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 179 (всего у книги 311 страниц)

– Мистер Гольдман? К вам пришел некий мистер Гольдман… Очень хорошо, спасибо, пропускаю. – Открывал решетчатые ворота и произносил: – Все в порядке, – сопровождая слова величественным кивком.

Дни, проведенные в «Буэнависте» с Балтиморами, были пронизаны солнцем и счастьем. Но каждый вечер мою чудесную жизнь Балтимора портили родители, хоть они и не были ни в чем виноваты. В чем их преступление? В том, что они за мной приходили. Каждый вечер я с каменным лицом усаживался на заднее сиденье взятой напрокат машины. И каждый раз мать спрашивала: «Ну что, хорошо повеселился, дорогой?» Мне хотелось крикнуть им, что они ничтожества. Мне хотелось собраться с духом и громко перечислить им все «почему?», готовые слететь у меня с языка всякий раз, как я покидал Балтиморов и возвращался к Монклерам. Почему у нас нет летнего дома, как у дяди Сола? Почему у нас нет квартиры во Флориде? Почему Вуди и Гиллель могут ночевать вместе в «Буэнависте», а я должен давить раскладушку в жалком номере в «Дельф’Инне»? И вообще, почему Вуди стал избранником, не таким, как все? Почему везунчик Вуди сменял своих ничтожных родителей на дядю Сола и Аниту, почему не я? Но я всего лишь оставался славным Гольдманом-из-Монклера и сглатывал вопрос, огнем пылавший у меня на языке: почему, почему мы не Гольдманы-из-Балтимора?

В машине мать увещевала меня: «Когда вернемся в Монклер, не забудь позвонить дяде Солу и тете Аните. Они снова столько для тебя сделали». Мне не надо было напоминать, я бы их и так поблагодарил. Каждый раз, вернувшись с каникул, я звонил им. Из вежливости – и из ностальгии. Я говорил: «Спасибо за все, дядя Сол», а он отвечал: «Не за что, совершенно не за что. Не надо меня все время благодарить. Это тебе спасибо, что ты такой классный парень, иметь с тобой дело – одно удовольствие». А если трубку снимала тетя Анита, она говорила: «Марки, котик, это естественно, ты же член семьи». Я краснел у телефона, когда она называла меня котиком. Я краснел, когда, встречая меня, она одобрительно говорила: «А ты все хорошеешь», или когда, потрогав мои плечи, восклицала: «Надо же, какой ты мускулистый!» Потом я несколько дней искал в зеркале подтверждения ее слов и разглядывал себя с блаженной улыбкой. Был ли я, мальчишка-подросток, влюблен в свою тетю Аниту? Наверное. А точнее, влюблялся каждый раз, как ее видел.

Многие годы спустя, после успеха своего первого романа, то есть примерно через три года после Драмы, я позволил себе роскошь провести зимние каникулы в модном отеле в Саут-Бич. Я впервые вернулся во Флориду после «Буэнависты». Я затормозил у ворот.

Охранник высунул голову из будки:

– Добрый день, сэр, чем могу помочь?

– Я хотел бы зайти на пару минут, если можно.

– Вы жилец?

– Нет, но я прекрасно знаю это место. У меня здесь жили знакомые.

– Сожалею, сэр, но если вы не жилец и не гость, вынужден попросить вас удалиться.

– Они жили на двадцать шестом этаже, квартира 2609. Семья Гольдманов.

– У меня нет в списке никого по фамилии Гольдман, сэр.

– А кто сейчас живет в квартире 2609?

– Я не имею права сообщать подобную информацию.

– Мне просто хотелось зайти на десять минут. Посмотреть на бассейн. Изменилось там что-то или нет.

– Простите, сэр, но я еще раз вынужден попросить вас удалиться. Это частное владение. Иначе я вызову полицию.

11

Однажды во вторник, жарким утром, Александра явилась ко мне в дом в Бока-Ратоне и сказала, что ее пес, как обычно, сбежал.

– А что твоему псу делать у меня?

– Не знаю.

– Если бы я его увидел, я бы его тебе привез.

– Да, верно. Прости, что побеспокоила.

Казалось, она готова была уйти, но я ее удержал:

– Погоди… Кофе хочешь?

Она улыбнулась:

– Да, не откажусь…

Я попросил ее минутку подождать.

– Дай мне пару минут, пожалуйста. У меня такой бардак…

– Неважно, Марки.

Я вздрагивал всякий раз, когда она меня так называла. Но отвлекаться было нельзя.

– Нет, ну так принимать гостей – это стыд и позор. Я мигом.

Я кинулся на заднюю террасу. Начиналась жара, и Дюк нежился в детском надувном бассейне, который я ему купил.

Я перевернул бассейн вместе с Дюком и вылил из него воду. Он пригорюнился.

– Прости, старина, но тебе надо отсюда валить.

Он сел и уставился на меня.

– Але-гоп! Катись, быстро! Там твоя хозяйка пришла.

Поскольку он и не подумал сдвинуться с места, я взял резиновый мячик и зашвырнул подальше. Мячик упал в озеро, и Дюк бросился за ним.

Я поскорей впустил Александру. Мы уселись на кухне, я включил кофемашину, а она, глядя в окно, заметила своего пса: он плавал в озере.

– Ты погляди только! – воскликнула она. – Вон где Дюк.

Я сделал вид, что страшно удивлен, и подошел к ней – убедиться в столь невероятном совпадении.

Мы извлекли Дюка из воды, с мячиком в зубах. Она отняла игрушку, а я сказал:

– Швыряют люди в озеро неизвестно что.

Она оставалась у меня довольно долго. Когда ей пора было уходить, я проводил ее до крыльца. Дружески потрепал по спине Дюка. Она долго молча смотрела на меня; по-моему, она готова была меня поцеловать. Но вдруг отвернулась и ушла.

Я смотрел, как она спускается по ступеням моего дома и подходит к машине. Она уехала. И в ту же минуту я заметил стоявший на улице черный микроавтобус, а за рулем – мужчину, следившего за мной. Я кинулся к нему. Он нажал на газ и рванул с места. Я побежал за ним, требуя остановиться. Он скрылся из виду прежде, чем я сообразил записать его номер.

На шум вышел Лео.

– Все в порядке, Маркус? – крикнул он с крыльца.

– Там был какой-то странный тип на вэне, – ответил я, с трудом переводя дыхание. – Очень подозрительно выглядел, правда.

Лео спустился на улицу и подошел ко мне.

– Черный вэн? – спросил он.

– Да.

– Я его уже не первый раз вижу. Но я думал, сосед.

– Он кто угодно, только не сосед.

– Думаете, вам что-то угрожает?

– Я… Понятия не имею, Лео.

Я решил позвонить в полицию. Минут через десять подъехал патруль. К несчастью, я не мог дать им никакой зацепки. Все, что я видел, – это черный микроавтобус. Полицейские просили позвонить, если я замечу что-то необычное, и обещали по ночам несколько раз проезжать по моей улице.

Балтимор, январь 1994 года

Банда Гольдманов всегда была троицей. Но я так и не знаю, входил ли я в нее на правах постоянного члена или же она существовала только как союз Гиллеля и Вуди, к которому добавлялся третий элемент. В тот же год, когда появилась «Буэнависта», Скотт Невилл стал играть еще большую роль в жизни моих кузенов; мне даже показалось, что их дружба и третье место в Банде теперь достались ему.

Скотт был забавный, в футболе разбирался как бог, и нередко, позвонив кузенам, я слышал: «Ты не представляешь, что сегодня Скотт отмочил в школе…»

Я жестоко ревновал к нему; я его видел и знал, что в нем есть что-то невероятно привлекательное. К тому же из-за болезни все относились к нему с особой нежностью. Когда я представлял себе, как Вуди и Гиллель везут его в тачке, а он красуется, будто африканский царек в портшезе, мне становилось совсем плохо.

После зимних каникул его даже взяли в команду «Садовников Гольдманов»: со Скунсом случилось несчастье, на какое-то время приковавшее его к постели.

Зимой Скунс убирал снег перед гаражами и чистил дорожки у домов клиентов. Это был тяжкий физический труд, а главное, в те годы, когда снег шел сравнительно часто, работу каждый раз приходилось начинать сначала.

Однажды субботним утром Вуди с Гиллелем разгребали лопатами снег у гаража одной клиентки; подъехал Скунс и в ярости набросился на них:

– А ну шевелитесь, засранцы! Что вы тут возитесь!

– Делаем, что можем, мистер Скунс, – огрызнулся Гиллель.

– Так делайте поживее! И меня зовут Бунс! Бунс! А не Скунс!

По своему обыкновению, он размахивал перед ними лопатой, словно собирался ударить.

– Мне миссис Бэлдинг звонила. Говорит, вы на прошлой неделе не явились, так она еле из дому вышла!

– Мы же на каникулы уезжали, – защищался Вуди.

– А мне по барабану, засранцы! Поворачивайтесь!

– Не волнуйтесь, мистер Скунс, – успокоил его Гиллель, – мы будем работать изо всех сил.

Бунс побагровел.

– Бунс! – заорал он. – МЕНЯ ЗОВУТ БУНС! БУНС! Как вам еще объяснить, чтобы вы поняли? Бунс с буквы «Б»! «Б» как… как в слове…

– «Б» как в слове Бунс, наверно? – подсказал Гиллель.

– «Б» как в Бошку-сверну-заткнись-на-хрен! – взорвался Скунс и вдруг повалился на землю.

Вуди с Гиллелем бросились к нему; он извивался как червяк. «Спина! – выдохнул он, словно парализованный. – Моя спина, мать вашу за ногу!» Бедняга Скунс так орал, что ему вступило в спину. Гиллель с Вуди дотащили его до своего дома. Тетя Анита уложила его на диван в гостиной и осмотрела. Судя по всему, ущемление нерва. Ничего страшного, но нужен полный покой. Она прописала Скунсу болеутоляющие и отвезла к нему домой. Дядя Сол, Вуди и Гиллель поехали за ней на грузовичке садовника, стоявшем на соседней улице. Уложив Скунса в постель, тетя Анита и дядя Сол отправились ему за лекарствами и продуктами, а Вуди с Гиллелем остались составить ему компанию. Сидя на краю кровати, они вдруг увидели, как из его глаза выкатилась блестящая слеза и поползла по морщине, бороздившей его старую кожу, задубевшую от постоянной работы на улице. Скунс плакал.

– Не плачьте, мистер Скунс, – ласково сказал Вуди.

– Я клиентов растеряю. Если я не смогу работать, я потеряю всех клиентов.

– Об этом не беспокойтесь, мистер Скунс. Мы все сделаем как надо.

– Обещайте мне, мелкие засранцы, что займетесь моими клиентами.

– Обещаем, бедный мелкий мистер Скунс.

В тот же вечер кузены рассказали мне про болезнь Скунса, и я сказал, что готов немедленно примчаться в Балтимор к ним на помощь. Честь Банды Гольдманов превыше всего: мы дали слово, надо его держать.

Но мать, естественно, не разрешила мне поехать в Балтимор и помогать кузенам чистить снег перед гаражами Оук-Парка, вместо того чтобы ходить в школу. А поскольку кузенам не хватало рабочих рук, честь пополнить команду садовников Гольдманов выпала Скотту.

Он усердно орудовал лопатой, но ему все время приходилось прерываться и восстанавливать дыхание. Его родителей, Патрика и Джиллиан, беспокоило, что сын все время на улице. Они приходили к Балтиморам объяснить Вуди и Гиллелю, что Скотту нужно очень следить за своим здоровьем.

Вуди и Гиллель обещали заботиться о нем. Когда снова потеплело, надо было готовить сады к весне; Джиллиан Невилл весьма сдержанно относилась к идее, что ее сын по-прежнему станет работать вместе с Бандой. Патрик, наоборот, считал, что общение с этими мальчиками очень на пользу Скотту. Он сводил Вуди и Гиллеля в «Дейри-Шек», угостил молочным коктейлем и изложил им ситуацию.

– Мама Скотта немножко беспокоится, что он стал садовником. Для него это утомительно, а грязь и пыль для него вредны. Но Скотту нравится быть с вами. Ему это придает моральных сил, а это тоже важно.

– Не беспокойтесь, мистер Невилл, – заверил его Гиллель. – Мы на него пылинке не дадим сесть.

– Ему нужно много пить, делать перерывы, чтобы дышать ровно, и как следует мыть руки после садовых инструментов.

– Мы все сделаем, мистер Невилл. Честное слово.

В тот год я приезжал в Балтимор на весенние каникулы и понял, почему кузены в восторге от Скотта: мальчик действительно очень располагал к себе. Однажды под вечер мы все отправились к нему домой: его отец попросил помочь ему с садовыми растениями. Так я познакомился с семейством Невиллов. Патрик, красивый, мускулистый и очень приветливый, был ровесником дяди Сола и тети Аниты. Его жена Джиллиан особой красотой не отличалась, но излучала какое-то особое обаяние. У Скотта была сестра, но кузены ее еще ни разу не видели. По-моему, они в первый раз оказались у Невиллов дома.

Патрик провел нас в ту часть сада, что находилась за домом; со стороны улицы его дом был примерно такой же, как у Балтиморов, только чуть поновее. Вдоль западной стены жарились на солнце два ряда хилых гортензий; неподалеку нахохлились блеклые кусты роз.

Вуди окинул цветы опытным взором:

– Не знаю, кто вам это сажал, но освещение для гортензий неподходящее. Дело в том, что они не очень любят солнце. И, судя по виду, хотят пить. У вас система автополива подключена?

– Кажется…

Вуди послал Гиллеля проверять систему полива, потом, ощупав и осмотрев листья роз, поставил диагноз:

– Болеют ваши розы. Полечить надо.

– А вы можете?

– Конечно.

Вернулся Гиллель:

– Одна из поливальных труб протекает. Нужно заменить.

Вуди кивнул и добавил:

– По-моему, стоит подумать о том, чтобы пересадить гортензии на другую сторону. Но сперва надо спросить мистера Бунса, что он думает.

Патрик Невилл в изумлении глядел на нас.

– Я же тебе говорил, папа, они знатоки, – сказал Скотт.

Было жарко, и Патрик предложил нам попить; мы охотно согласились. А поскольку ботинки у него были перепачканы землей, он просунул голову в застекленную дверь и позвал:

– Александра, можешь, пожалуйста, принести мальчикам воды?

– А кто это, Александра? – спросил Гиллель.

– Моя сестра, – ответил Скотт.

Она появилась через пару минут; в руках у нее был поднос, заставленный бутылочками родниковой воды.

Мы онемели. Совершенная, законченная красавица. Чуть миндалевидный разрез глаз. Светлые волосы, переливающиеся на солнце, тонкие черты лица, изящный носик. И кокетка. В ушах поблескивают маленькие бриллианты, ногти покрыты красным лаком. Она улыбнулась нам, обнажив прямые, очень белые зубы, и наши сердца дружно заколотились. А поскольку до сих пор мы делились всем, то решили все втроем любить эту девочку со смеющимися глазами.

– Привет, парни, – сказала она. – Значит, это про вас Скотт целыми днями говорит?

После минутной заминки и неловкого мычания мы по очереди представились.

– Вы братья? – спросила она.

– Кузены, – поправил Вуди. – Мы все трое – кузены Гольдманы.

Она послала нам еще одну сногсшибательную улыбку:

– Отлично, кузены Гольдманы, рада была познакомиться.

Она чмокнула отца в щеку, сказала, что ей надо ненадолго уйти, и исчезла, оставив по себе только абрикосовый аромат шампуня.

Скотт считал, что втрескаться в его сестру – большая гадость с нашей стороны. Но мы ничего не могли с собой поделать. Александра поселилась в наших сердцах навеки.

Назавтра после первой встречи с ней мы пошли на почту Оук-Парка: тетя Анита попросила купить ей марки. Потом Вуди предложил заскочить в «Дейри-Шек» и угоститься молочным коктейлем; идея была одобрена единогласно. Не успели мы усесться за столик со своими стаканами, как вошла она. Увидела нас, наверняка заметила нашу оторопь, расхохоталась и, поздоровавшись с каждым по имени, скользнула к нам за стол.

Это свойство своего характера она сохранила и потом: кто угодно вам скажет, что она приветливая, чудесная и ласковая. Несмотря на всемирный успех, славу, деньги и все, что с этим связано, она осталась все той же искренней, нежной, прелестной девушкой, какой мы грезили в тринадцать лет.

– Значит, вы живете по соседству, – сказала она и, схватив соломинку, погрузила ее по очереди в наши коктейли, попробовать.

– Мы живем на Уиллоуик-роуд, – ответил Гиллель.

Она улыбнулась. Когда она улыбалась, миндалевидные глаза придавали ей задорный вид. Я счел нужным уточнить:

– А я живу в Монклере, в Нью-Джерси.

– И вы все трое кузены?

– Мой и его отец – братья, – пояснил Гиллель.

– А ты? – обратилась она к Вуди.

– А я живу с Гиллелем и его родителями. Мы как братья.

– Так что мы все трое – кузены, – заключил я.

Она рассмеялась чудесным смехом. Так она вошла в нашу жизнь – девушка, которую мы все трое будем любить всей душой. А-лек-сан-дра. Горстка букв, четыре коротких слога, которые скоро перевернут весь наш мир.

12

Балтимор, Мэриленд,

весна – осень 1994 года

Следующие два года она озаряла своим светом нашу жизнь.

Милые мои кузены, будь вы живы, мы бы сейчас рассказывали друг другу, как она покорила нас.

Летом 1994 года я умолил родителей позволить мне после каникул в Хэмптонах провести две недели в Балтиморе. Чтобы побыть с ней.

Она привязалась к нам, и мы без конца толклись у Невиллов. Обычно старшие сестры не ладят с младшими братьями. По крайней мере, у моих приятелей в Монклере дело обстояло именно так. Они обзывали друг друга последними словами и делали друг другу гадости. У Невиллов все было иначе. Безусловно, из-за болезни Скотта.

Александре нравилось быть с нами; она даже искала нашего общества. А Скотт обожал сестру. Она звала его «пупс» и обходилась с ним очень нежно. Глядя, как она ласкает его, обнимает, гладит по макушке, целует в щеки, мне вдруг самому страшно захотелось заболеть муковисцидозом. Я всегда удостаивался ровно того внимания, какого и заслуживал Монклер, и был потрясен: сколько, оказывается, тепла может получать ребенок!

Я обещал небесам тысячи чудес в обмен на один хороший муковисцидоз. Дабы помочь божественному промыслу, я незаметно лизал вилки Скотта и пил из его стакана. Когда у него случались приступы кашля, я держался поближе и пошире открывал рот, стараясь не упустить ни одного миазма.

Я сходил к врачу, но он, увы, сказал, что я совершенно здоров.

– У меня муковисцидоз, – решил я подсказать ему диагноз.

Он расхохотался.

– Э! – возмутился я. – Повежливей с больными!

– Нет у тебя никакого муковисцидоза, Маркус.

– Откуда вы знаете?

– Оттуда, что я твой врач. Ты в полнейшем порядке.

Ни один уикенд в Балтиморе не обходился без Александры. Она воплощала в себе все наши грезы: прикольная, умная, красивая, ласковая и мечтательная. Больше всего нас привлекал в ней, безусловно, музыкальный дар. Мы стали для нее первыми настоящими слушателями. Она звала нас к себе, брала гитару и играла нам, а мы зачарованно слушали.

Играть она могла часами, но мы все равно просили еще. Она исполняла нам мелодии собственного сочинения, спрашивала, что мы о них думаем. Не прошло и пары месяцев, как тетя Анита согласилась записать Гиллеля и Вуди на уроки гитары; зато я в своем Монклере получил от матери отказ, сопровождавшийся убойным аргументом: «Гитаре учиться? Это еще зачем?» Думаю, она была бы вовсе не против, если бы я играл на скрипке или на арфе. Тогда она видела бы во мне виртуоза, оперного певца. Но когда я говорил, что стану звездой поп-музыки, перед ее взором возникал паяц с длинными сальными волосами.

Александра стала первым и единственным членом Банды Гольдманов женского пола. Она сразу влилась в нашу компанию, и мы уже не понимали, как могли так долго обходиться без нее. Она поглощала с нами пиццу на вечеринках у Балтиморов, ездила с нами к отцу тети Аниты в «Мертвый дом» и даже выиграла там наш почетный интергольдмановский приз в заездах на инвалидных колясках. Она была способна выпить залпом столько же газировки, сколько и мы, и так же мощно рыгнуть.

Мне ужасно нравилось семейство Невиллов. Казалось, все обитатели Балтимора несли в себе какие-то особые, высшие гены. И Невиллы в моих глазах служили тому подтверждением: в целом их семья была такой же красивой и обаятельной, как и Гольдманы. Патрик работал в банке, Джиллиан была трейдером. Приехали они несколько лет назад из Пенсильвании, но оба родились в Нью-Йорке. К нам они относились прекрасно, их двери всегда были открыты для нас.

Наличие в Балтиморе Александры – да и вообще знакомство с Невиллами – во много раз усилило как мое пылкое желание туда вернуться, так и отчаяние от того, что приходится оттуда уезжать. Ибо к тоске и печали стало примешиваться еще одно, новое чувство, какого я по отношению к кузенам никогда не испытывал, – ревность. Сидя один в Монклере, я рисовал себе самые нелепые картины. Вот Вуди с Гиллелем возвращаются из школы и заходят к ней. Я представлял себе, как она прижимается то к одному, то к другому, и страшно бесился. Я метал громы и молнии, воображая, как она целуется с гением Гиллелем или поглядывает на бугры мускулов атлета Вуди. А я кто? Ни спортсмен, ни гений, всего лишь один из Монклеров. Однажды в приступе глубокого отчаяния я даже сочинил ей письмо на уроке географии; написал, как мне жалко, что я тоже не живу в Балтиморе. Я переписал письмо трижды, чтобы в нем не было ни одного неудачного слова, перебелил на красивой бумаге и послал экспресс-почтой с уведомлением о вручении; я хотел быть уверен, что она его получила. Но она так и не ответила. Я раз пятнадцать звонил на почту и оставлял свой номер телефона: мне надо было убедиться, что почтовое отправление доставлено Александре Невилл, Хэнсон Креснт, Оук-Парк, Мэриленд. Да, она его получила. Расписалась в уведомлении о вручении. Почему же она не отвечает? Может, письмо перехватила мать? Или она не осмелилась признаться мне в своих чувствах и потому не стала писать ответ? Приехав наконец в Балтимор и увидев ее, я первым делом спросил, дошло ли мое письмо. Она ответила:

– Да, Маркикетик. Кстати, спасибо.

Я ей написал такое прекрасное письмо, а она мне говорит какое-то «спасибо, Маркикетик». Гиллель с Вуди, услышав, какое прозвище она мне придумала, покатились со смеху.

– Маркикетик! – хихикал Вуди.

– А про что письмо? – насмешливо спросил Гиллель.

– Не ваше дело, – огрызнулся я.

А Александра ответила:

– Очень милое письмо. Написал, что тоже хотел бы жить в Балтиморе.

Гиллель и Вуди опять заржали как полоумные, а я стоял дурак дураком, багровый от стыда. Меня преследовала мысль, что между Александрой и кем-то из моих кузенов действительно что-то есть. Судя по всему, это был Вуди: ничего удивительного, все девушки и даже женщины падали от него в обморок, ведь он такой красивый, мускулистый, сумрачный и загадочный. Я бы тоже хотел, чтобы родители меня бросили, если бы в результате сделался могучим красавцем и жил у Гольдманов-из-Балтимора!

Когда выходные подходили к концу и я слышал от нее последнее «до свидания, Маркикетик», сердце мое сжималось. Она спрашивала:

– Ты приедешь на следующий уикенд?

– Нет.

– Ой, как жалко! А когда приедешь?

– Пока не знаю.

В такие моменты мне почти казалось, что она выделяет меня, что я в ее глазах особенный, но оба моих кузена тут же начинали скалить зубы, как макаки: «Не волнуйся, Александра, скоро получишь амууююрное письмо!» Она тоже смеялась, и я сконфуженно уходил.

Тетя Анита отвозила меня на вокзал. На перроне меня ждал некрасивый и грязный мальчик. Мне приходилось раздеваться перед ним и оставлять ему великолепное золотое руно Балтиморов, а он протягивал мне мусорный мешок, где лежал вонючий и сальный костюм Монклеров. Я надевал его, целовал тетю и садился в поезд. Каждый раз, оказавшись в вагоне, я невольно начинал плакать. Сколько бы я ни молился, все ураганы, торнадо, снежные бури и прочие катаклизмы, что обрушивались на Америку в те годы, обходили Балтимор стороной; ни одному не пришло в голову разразиться, когда я был в Балтиморе, и задержать меня там. До последней минуты я надеялся, что какое-нибудь внезапное стихийное бедствие или железнодорожная катастрофа задержат отправление поезда. Все что угодно, лишь бы мне пришлось вернуться к тете, а она отвезла бы меня назад в Оук-Парк, где ждали дядя Сол, кузены и Александра. Но поезд каждый раз трогался и увозил меня в Нью-Джерси.

* * *

Осенью 1994 года мы перешли в старшую школу. Гиллель и Вуди вместо частной школы стали учиться в муниципальной – в Баккери-Хай, славившейся своей футбольной командой. Конечно, дяде Солу и тете Аните никогда бы и в голову не пришло записывать Гиллеля в муниципальную школу, если бы тренер команды Баккери не явился к ним лично, уговаривать Вуди. Случилось это несколько месяцев назад, под конец последнего учебного года в Оук-Три. Однажды в воскресенье в дверь Гольдманов-из-Балтимора позвонил какой-то человек. Вуди, открывшему дверь, его лицо показалось смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел.

– Ты ведь Вудро, верно? – с порога спросил мужчина.

– Все зовут меня Вуди.

– А меня зовут Огастес Бендхэм, я тренер футбольной команды школы Баккери. Твои родители дома? Я бы хотел поговорить с ними и с тобой.

Тренер Бендхэм был принят тетей Анитой, дядей Солом, Вуди и Гиллелем. Все пятеро расселись на кухне.

– Вот, – начал он, нервно вертя в руках стакан воды, – простите, что сваливаюсь вам на голову без предупреждения, но я пришел сделать вам одно не совсем обычное предложение. Я уже какое-то время наблюдаю за игрой Вудро в его футбольной команде. У него талант. Настоящий талант. У него невероятный потенциал. Мне бы хотелось взять его в нашу команду. Ваши дети ходили в частную школу, я знаю, а Баккери – публичное учреждение, но в этом году моя команда в числе лучших, и, думаю, с таким игроком, как Вудро, у нас есть все шансы стать чемпионами. И потом, в местной команде он не будет расти, а вот выступая в школьном чемпионате, сможет по-настоящему развить свои навыки. Думаю, это большая удача и для Баккери, и для Вуди. Обычно я никогда себе не позволяю просить родителей записать мальчика в Баккери только для того, чтобы заполучить еще одно дарование для своей команды. Набираю из тех, кто есть, это моя работа. Но здесь другой случай. Не припомню, чтобы кто-нибудь так играл в его возрасте. Мне бы очень хотелось, чтобы Вудро в новом учебном году стал членом нашей команды.

– Но Баккери – не ближайшая к нам муниципальная школа, – возразила тетя Анита.

– Верно, но об этом не беспокойтесь. Насчет распределения учеников по разным учреждениям всегда легко договориться. Если ваш мальчик захочет пойти в Баккери, он будет в Баккери.

Дядя Сол повернулся к Вуди:

– Что скажешь?

Тот с минуту подумал, потом спросил Бендхэма:

– Почему я? Почему вы так хотите, чтобы я пошел к вам в школу?

– Потому что я видел тебя на поле. И за всю свою жизнь не видел ничего подобного. Ты мощный, тяжелый, а бегаешь со скоростью света. Ты один стоишь двух-трех моих игроков. Я все это тебе говорю не для того, чтобы ты зазнавался. Ты далеко не в лучшей форме. Тебе придется пахать как лошадь. Выкладываться по полной. За этим я лично прослежу. Ни минуты не сомневаюсь, что благодаря футболу тебе дадут стипендию в любом университете страны. Но, думаю, тебе будет некогда учиться в университете.

– Что вы хотите сказать? – спросил дядя Сол.

– Думаю, этот парнишка скоро станет звездой НФЛ. Поверьте, я редко когда раздаю комплименты. Но то, что я в последнее время видел на поле…

Все следующие дни за ужином у Гольдманов-из-Балтимора только и говорили, что о предложении тренера Бендхэма. У каждого были свои причины полагать, что для Вуди возможность играть в футбольной команде Баккери очень важна. Дядя Сол и тетя Анита смотрели на вещи практически: у Вуди появлялся уникальный шанс поступить затем в хороший университет. Гиллель и Скотт, которые сразу узнали о пророчествах тренера, предсказывали ему славу и деньги. «Ты представляешь, сколько гребут футболисты-профессионалы? – горячился Гиллель. – Миллионы! Миллионы долларов! Вуд, это круто!»

Навели справки: Баккери считалась хорошей школой с высокими требованиями, а ее футбольная команда действительно была одной из лучших. Когда тренер Бендхэм пришел к Балтиморам за их окончательным решением, перед домом его встретили Вуди, Гиллель и Скотт.

– Я пойду в Баккери и буду играть в футбол, если вы устроите так, чтобы в школу взяли моих друзей Гиллеля и Скотта.

Дальше надо было уговорить родителей Скотта; они с большой настороженностью отнеслись к идее отдать сына учиться в муниципальную школу. Однажды вечером тетя Анита пригласила их к Балтиморам на ужин, без сына.

– Дети, мы очень ценим все, что вы делаете для Скотта, – сказала миссис Невилл Вуди и Гиллелю. – Но вы должны понять: ситуация непростая, Скотт болен.

– Мы знаем, что он болен, но ведь ему все равно придется в школу ходить, правда? – возразил Вуди.

– Дорогие мои, – ласково произнесла тетя Анита, – наверно, Скотту все-таки будет лучше в частной школе.

– Но Скотт хочет учиться с нами в Баккери, – настаивал Гиллель. – Несправедливо его этого лишать.

– За ним действительно надо очень следить, – объясняла Джиллиан. – Я знаю, что вы хотите ему добра, но все эти футбольные страсти…

– Не беспокойтесь, миссис Невилл, – сказал Гиллель, – он же не бегает. Мы его сажаем в тачку, и Вуди его возит.

– Мальчики, он не привык к таким встряскам.

– Но ему с нами хорошо, миссис Невилл.

– Ребята будут над ним смеяться. В частной школе он в большей безопасности.

– Если кто-то будет над ним смеяться, мы ему нос разобьем, – любезно пообещал Вуди.

– Никто никому не разобьет никаких носов! – возмутился дядя Сол.

– Прости, Сол, – ответил Вуди. – Я просто хотел помочь.

– Это ничему не поможет.

Патрик взял жену за руку:

– Джил, Скотт с ними так счастлив. Мы никогда его таким не видели. Он наконец живет полной жизнью.

В конце концов Патрик и Джиллиан разрешили Скотту учиться в Баккери, и осенью 1994 года он отправился туда вместе с Гиллелем и Вуди. Но их опасения были не напрасны: в Оук-Три, тесном мирке для избранных, их сын был защищен. В первый же день в новой школе его болезненный вид привлек всеобщее внимание. На него косились, над ним смеялись. Тогда же, в первый день, заплутав в бесконечных коридорах нового здания, он спросил у какой-то девочки, как пройти в его класс; девочкин дружок, здоровяк из выпускного, после уроков зажал его в коридоре, на глазах у всех вывернул ему руку и засунул головой в стеллаж. Вуди с Гиллелем извлекли его оттуда.

– Только не говорите моим родителям, – плача, умолял Скотт. – Если они узнают, меня переведут в другую школу.

Надо было что-то делать. Гиллель и Вуди после краткого совещания решили, что Вуди прямо завтра с утра вздует здоровяка, чтобы остальные раз и навсегда поняли, какие последствия их ожидают в случае покушения на друга.

Тот факт, что здоровяк по имени Рик занимался боевыми искусствами, не произвел на Вуди ни малейшего впечатления, да и для бедного парня оказался бесполезен. Вуди, как и было договорено, утром на перемене отыскал Рика и без предупреждения сбил его с ног ударом в нос. Гиллель вылил ему на голову свой апельсиновый сок, а Скотт, подняв руки, сплясал вокруг поверженного Рика победный танец. Рика отвели в медицинский кабинет, а их троих – в кабинет мистера Бардона, директора школы; туда же в спешном порядке были вызваны дядя Сол с тетей Анитой, Патрик и Джиллиан Невиллы и тренер Бендхэм.

– Браво, троица, – поздравил их мистер Бардон. – Второй день в школе, а вы уже избили своего товарища.

– Вы с ума сошли? – налетел на них тренер Бендхэм.

– Вы с ума сошли? – повторили Невиллы-родители.

– Вы с ума сошли? – отозвались дядя Сол с тетей Анитой.

– Не волнуйтесь, господин директор, – сказал Гиллель. – Мы не звери какие. Это превентивная война. Вашему ученику Рику доставляет удовольствие терроризировать слабых. Но теперь он успокоится. Слово Гольдмана.