Текст книги ""Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Си Джей Уотсон

Соавторы: Жоэль Диккер,Джулия Корбин,Маттиас Эдвардссон,Марчелло Фоис,Ориана Рамунно,Оливье Норек,Дженни Блэкхерст,Матс Ульссон,Карстен Дюсс,Карин Жибель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 311 страниц)

Ее мысли снова обратились к девушке из уборной. Или это мужчина? Амала была уверена, что это такая же пленница, как и она сама, но не знала, похищает ли Орест взрослых. Возможно, возраст для него не имеет значения. Однако, кто бы это ни был, он уже не мог даже говорить; кто знает, что Орест с ним – или с ней – сделал. И в любом случае в записке мог заключаться другой смысл, а не тот, о котором она сперва подумала. Возможно, записка означала «Не беги, потому что я тебя поймаю», или «Не беги, потому что Орест – хороший человек», или «Не беги этим путем, потому что здесь высокая вода и ты утонешь». Нужно в этом разобраться. Амала составила новое послание, используя более быструю систему. Вместо того чтобы вырывать и приклеивать отдельные буквы, она подыскала подходящие слова. Результат получился понятным, хотя и немного нелепым:

Амала взяла антисептическую мазь, смену белья и чистые повязки и потащилась в туалет, изучая каждый сантиметр пути. Сквозь вентиляционные отверстия проникали косые лучи солнца, что позволяло до мелочей рассмотреть стены, особенно надписи, которые проступили под плакатами. Там, где они отходили от стен, просматривалось множество слоев – плакаты были наклеены один поверх другого. «Скольких девушек он здесь держал?» – подумала она.

Направляющие были сплошь исцарапаны, а это означало, что кто-то уже проходил здесь до нее, но скрытых надписей она не нашла.

Амала заперлась в туалете и промывала рану водой, пока зубы не застучали от холода. Когда она вытерлась, бумажное полотенце окрасилось в бледно-розовый цвет. Боль стала не такой острой, как вначале, но на ощупь плоть вокруг раны казалась более дряблой, а при надавливании на кожу пальцы не встречали сопротивления, как будто под ней ничего не было. «Я гнию изнутри, как червивое яблоко», – подумала Амала.

Резкое зловоние собачьего корма, оставленного на солнце, исходило теперь не только от ее лопатки, но и от белья, даже от дыхания. Нанеся мазь, она нагнулась и закрепила марлю пластырем над грудью. Затем опустилась на колени и повернула чашу унитаза – действие, которое теперь удавалось ей легко.

Она вытащила из трусов новую нейлоновую нить, оторванную от рубашки, привязала к ней записку и кусок хозяйственного мыла и бросила вниз. Трех попыток хватило, чтобы попасть в нечто, что Амала представляла себе как пандус, и звук исчез вдалеке. Она придавила нить краем чаши, а затем вернулась на свою подстилку, нарочно забыв полотенце, чтобы иметь предлог вернуться.

Амала буквально считала минуты, делая вид, что читает «Дэви Крокетта» – историю мужика, который ненавидел мексиканцев. Через час, вернувшись за нитью, она опять обнаружила, что мыло исчезло, а записка снова появилась.

На этот раз вонючей грязью было написано только одно слово:

– Какого черта… – растерянно пробормотала Амала.

Она выбросила записку в канализацию, вымыла руки от грязи и вышла. Другая пленница – или пленник, – наверное, голодала или хотела произвести обмен. Каковы бы ни были ее мотивы, Амала впервые испытала возбуждение. Она установила контакт; здесь заключен еще кто-то, кроме нее. Кто-то голодный и вонючий, чья тюрьма, похоже, еще хуже – по крайней мере, на данный момент. Возможно, когда-нибудь Орест поместит их вместе или заставит драться друг с другом до последней капли крови.

Вернувшись на матрас и дождавшись заката, Амала собрала под одеялом кекс и два плавленых сырка, стараясь не думать о том, кем может оказаться человек по ту сторону дыры. Соблюдая осторожность, чтобы не попасть в объективы скрытых камер, она засунула все в один из шерстяных гольфов, выданных ей Орестом, затем зашила его нейлоновой ниткой и щепкой, в последний момент вспомнив, что надо положить туда еще один чистый лист бумаги.

Вернувшись в туалет, она проделала обычные маневры. Носок и сам по себе был тяжелым, но не издавал шума, когда она опускала его, и Амала приклеила к нему пластырем кусочек бетона. Попыток понадобилось две. Слишком часто уходить и возвращаться было нельзя, она и так много времени провела в кабинке. Поэтому она решила подождать, держа в руке конец нити. Если незнакомка действительно проголодалась, ждать придется недолго.

Через двадцать минут, когда Амала уже подумывала сдаться, она почувствовала, как нить задрожала. После этого она выждала еще пять минут, а затем достала ее. Носок исчез, и снова осталась только вырванная из книги страница, плотно свернутая и покрытая нечистотами цвета рвоты.

Амала быстро схватила ее и почувствовала, как внутри что-то вибрирует, словно микроскопический электромоторчик. Она развернула сверток с особой осторожностью, но этого оказалось недостаточно – как только она подняла краешек, в нее полетел жужжащий снаряд и ужалил в лицо.

Амала не смогла сдержать крика. Никогда, даже после операции на спине, она не испытывала такой боли. Насекомое укусило ее чуть пониже правого глаза, и ядовитое жжение начало распространяться по всему лицу. Она поскорее включила ледяную воду и подставила лицо под струю. Только тогда она осмелилась прикоснуться к себе и почувствовала, что щека распухла, увеличившись в два раза, и отек добрался до самого уха.

Внезапно пластиковая дверь слетела с петель, и Орест схватил ее и выволок из кабинки.

– Что случилось, что ты натворила? – спросил он с раздражением и беспокойством.

– Меня что-то укусило!

– Дай посмотреть. – Орест взял ее за лицо, стараясь не касаться больного места. – Тебе трудно дышать?

– Нет.

– Хорошо, анафилактического шока нет. – Он смочил полотенце Амалы холодной водой. – Вот, прижми к щеке. Сейчас принесу антигистаминную мазь.

Амала повиновалась, усевшись спиной к стене кабинки. «Вот ведь стерва, – подумала она. – А я-то еще покормила ее». Вонючая, мокрая записка все еще оставалась у нее в кулаке, и Амала снова бросила на нее взгляд, надеясь увидеть ответ, которого раньше не заметила, но его не было.

Через несколько минут, когда Орест вернулся с лекарством, Амала уже оправилась достаточно, чтобы нанести мазь самостоятельно. Руки Ореста были черными от грязи, и она не хотела, чтобы он ее трогал.

– Что это было за насекомое?

– Я не видела. Но по-моему, я его прихлопнула.

Орест пошел поискать его в туалете и вернулся, держа за крыло осу длиной с мизинец.

– Они издают громкий шум, когда летают. Откуда она прилетела?

– Я ее не слышала. Она была уже внутри. Ты не можешь что-нибудь распылить?

– От других насекомых я избавляюсь, но не от ос. Они полезны.

– Для чего?

– У них две важные функции. Во-первых, они прекрасные уборщики. Их личинки питаются мясом, и осы убивают других насекомых, чтобы их выкормить. И если ты уронишь с бутерброда ломтик ветчины, они подберут и его.

– А во-вторых?

– Они психопомпы. Знаешь, что это значит?

– Нет.

– Они сопровождают души умерших в загробный мир. Будь к ним поласковее, потому что однажды они заберут и тебя.

40

На обратном пути за руль села Франческа. Джерри, как обычно, уснул, оставив ее наедине со своими мыслями. Уже много дней она не высыпалась и по прибытии чувствовала себя разбитой.

– Приехали. – Она толкнула Джерри локтем.

Он выпрямился, моментально проснувшись:

– Отлично, тогда увидимся завтра.

– Чего ради? Мы знаем только место, где Окунь не родился.

– Зато мы убедились, что не ошибались насчет связи между Марией и Джадой. Их убил один и тот же человек. Раньше это была всего лишь догадка.

– И чем это нам поможет?

– Нужно выяснить, с кем они обе были знакомы.

– Что, по-вашему, содержалось в тех тетрадях?

– Возможно, ничего, и он просто хотел поразвлечься, а может быть, там значилось его имя. Имя, которое узнала Джада.

Уже во второй раз за последние несколько дней Франческе отчаянно захотелось закурить. А ведь она не курила десять лет.

– Раньше я думала, что Окунь знал Джаду лично.

– Почему?

– Окунь подвез ее из Кремоны. Она не поехала на поезде и ждала кого-то возле университета. Может, одного из сокурсников.

– Возможно.

– Я могла бы достать список студентов за тот год. Мой отец дружил с ректором.

– Хорошая идея.

– Великий охотник на людей до нее не додумался?

– Я не детектив, а всего лишь охотник.

– А Амала тем временем… – Франческа покачала головой. – Ладно, не важно. Нет смысла это обсуждать.

– Вы должны сохранять спокойствие. Отдохните сегодня вечером.

Франческа с удовольствием последовала бы этому совету, но совершила ошибку, позвонив Танкреду, чтобы узнать, как чувствует себя Сандей, и брат уговорил ее привезти ему чистую одежду. Он сидел с ней весь день, он нуждался в отдыхе. Франческа забрала свой автомобиль с зарядной станции конторы и отправилась в больницу.

Благодаря хлопотам психиатра невестке удалось избежать перевода в психиатрическое отделение. Сандей осталась в платной палате, похожей на номер четырехзвездочного отеля. Единственное неудобство заключалось в том, что ей приходилось держать дверь открытой, как и всем потенциальным самоубийцам. Таково было значение аббревиатуры «ТС», которая фигурировала в ее медкарте и предписывала персоналу быть особенно внимательными.

Франческа застала ее за столом в гостиной. На неудавшейся самоубийце был спортивный костюм поверх запятнанной едой футболки, и оба запястья перетягивали бинтовые повязки. Сандей почти не ответила на объятия, не взглянула на букет, принесенный Франческой, и та отдала цветы санитару, чтобы он куда-нибудь их поставил. В палате уже стояло много букетов, присланных в основном коллегами-писателями, когда новость распространилась в редакционных чатах. Франческа положила белье в комод.

– Как долго тебе придется здесь оставаться? – спросила она.

– Две недели. Потому что я сумасшедшая и за мной надо следить, – ответила Сандей по-английски, не глядя на нее.

– Сан, ты не сумасшедшая. Ты переживаешь ужасную ситуацию. Не знаю, как бы я отреагировала на твоем месте, – сказала Франческа со своим британским акцентом.

– Ты бы приняла верное решение. Ты ведь всегда права, да? А вот я вечно ошибаюсь.

– Ты ни в чем не ошиблась, кроме того, что не обратилась за помощью, когда тебе было плохо, – возразила Франческа; от невестки исходила такая враждебность, что ей стало неловко.

– Я не заслуживаю помощи. По моей вине погибла моя дочь. Я не смогла ее защитить.

Франческа взяла ее холодную влажную ладонь:

– Амала не погибла, и ты ни в чем не виновата.

В Сандей вдруг вспыхнула энергия, и она вырвала руку.

– Чушь! Я ее мать, я чувствую, что она умерла. Если бы у тебя был ребенок, ты понимала бы, что это значит, и не пыталась бы меня утешить.

– Сандей… Амала жива и нуждается в тебе.

– Прекрати-и-и. – Сандей слабо ударила ладонью по столу. – Пожалуйста, прекрати.

– Я знаю, что она жива, Санни. Я знаю, – импульсивно сказала Франческа.

Что-то в ее тоне заставило Сандей прислушаться.

– Ты не можешь знать.

– Сан, я тоже провожу расследование.

– Что ты говоришь?! – перебила Сандей. – Что ты такое говоришь?!

«Да, что ты говоришь? – спросила себя Франческа. Ее уши горели. – Хочешь рассказать о Букалоне женщине, которая уже пыталась покончить с собой?» Она попыталась поправиться:

– Я имею в виду, что контролирую… работу полиции.

На столе стоял поднос с завтраком. Сандей столкнула его, вдребезги разбив молочник. Прибежал санитар; Франческа убедила его, что споткнулась, и помогла ему прибраться. Сандей тем временем добрела до койки.

– Иди к черту, – сказала она. – Я всегда знала, что я тебе не нравлюсь, но не ожидала, что ты заявишься сюда, чтобы передо мной покрасоваться.

– Сан, я просто пытаюсь помочь!

– А кто тебя просил? Она моя дочь!

– Сандей, ты неправильно поняла, но это моя вина. Считай, что я ничего тебе не говорила. Прости.

– К черту твои извинения! Мне жаль, что ты была слишком занята, разъезжая по всему свету в бизнес-классе, чтобы завести собственного ребенка, но, будь любезна, не лезь в мою жизнь.

Раздраженная и придавленная чувством вины, Франческа вышла из палаты. К ней, прихрамывая, приблизился солидный мужчина лет шестидесяти в темном костюме:

– Адвокат Кавальканте, могу я украсть у вас пять минут?

– Вы насчет моей племянницы? – спросила Франческа, непроизвольно понизив голос. Она не хотела еще одной истерики со стороны невестки.

– Нет-нет, прошу прощения, если вы неправильно поняли. Я желаю вам всего наилучшего. Моя фамилия Бенедетти, я руководитель частного охранного агентства «Цапля» в Милане. – Он показал ей удостоверение, выполненное по образцу ФБР.

Франческа насторожилась, вспомнив, что Джерри предупреждал о людях, которые хотели угнать с кладбища фургон.

– Вы дожидались меня здесь весь вечер?

– Нет, сначала я заехал к вам в контору, затем домой. Этот визит в больницу был последней попыткой встретиться с вами, и при неудаче я сделал бы еще один круг.

– Рада, что избавила вас от лишних хлопот. – Франческа не верила ни единому слову.

– Могу я проводить вас к машине?

«Черта с два я с тобой пойду», – подумала она.

– Давайте пройдем в приемный покой. Итак, о чем речь?

– О господине Гершоме Перетце.

Франческа села на один из неудобных стульчиков, привинченных к полу:

– Говорите.

– Вы его знаете?

– Я вас слушаю.

Бенедетти улыбнулся, показывая белоснежные вставные зубы:

– Адвокаты всегда остаются адвокатами. Несколько часов назад на мужчину, возвращавшегося домой с работы, напали и избили. У него несколько переломов. Это случилось в провинции Бергамо. Описание нападавшего, предоставленное потерпевшим, совпадает с приметами гражданина Израиля, прибывшего в нашу страну четыре дня назад.

– Простите, но разве разведслужба сменила название? Откуда вам это известно?

– Мы не ночные сторожа, госпожа адвокат. Мотоциклист предоставил описание, и мы его проверили. Кроме того, он упомянул, что незадолго до нападения видел вас вместе.

– Но что спровоцировало это нападение?

– Судя по поведению господина Перетца, он был убежден, что за ним следят. Не удивлюсь, если у него проблемы с головой. Как бы то ни было, мы хотим лишь встретиться с ним и прояснить ситуацию.

– Господин Бенедетти, я не знаю, как вам помочь. А сейчас мне пора.

– Значит, вы его не знаете?

– До свидания.

Бенедетти достал из кармана распечатанную фотографию и показал ей:

– Возможно, он представился другим именем.

На сей раз Франческа с трудом сохранила бесстрастное выражение лица.

– Это Перетц?

– Да.

Франческа глубоко вздохнула:

– Нет, я его не знаю.

И это было правдой. Она никогда раньше не видела мужчину на фотографии.

41

Джерри вернулся в «убежище». Позаботившись о собаках и проверив состояние Заина, он взял один из своих одноразовых мобильников, сел в ветхую, выцветшую на солнце качалку во дворе и позвонил Старику.

– Ты и впрямь приехал, – прохрипел тот.

– Скажи мне, что я не сотворил глупость.

– Ты не сотворил глупость. Сделай одолжение, перейди к конкретике.

– Мы оказались правы насчет Конки. Окунь действительно родом из этой деревни, но мне пока не удалось подобраться к нему достаточно близко. И мне на хвост сели какие-то наемники.

– Что за наемники?

– Охранное агентство, которое по каким-то причинам его покрывает. Это непредвиденное осложнение, отныне мне придется импровизировать.

Джерри услышал, как Старик закурил сигарету.

– Я слежу за новостями, Джерри. Я читал о Нитти и остальных.

– Чего ты от меня ждал, Старик? Я ведь не детектив.

– Знаю. Ты монстр.

Бивак. Наши дни

42

Амала увидела, как тюрьму окрасил рассвет. Впервые с тех пор, как ее похитили, она не разрабатывала планы побега и невозможной мести. Она обессилела – не от мучительной раны на спине и не от боли и отека из-за осиного укуса, которые ослабли за ночь, а от пережитого предательства. Сначала Амала видела в стоке путь к бегству, затем – способ связаться с товарищем по несчастью, и в мгновение ока все надежды рухнули.

Дверь спа скрипнула, и через несколько секунд появился Орест с обычным подносом с завтраком. На этот раз рядом с латте лежала целая пачка печенья «Орео».

– Кажется, твое лицо выглядит лучше.

Она взяла латте.

– Более-менее.

Кофе был едва теплым и без пены, но годился под печенье.

– Нравятся?

– Это мои любимые. – Амала поймала себя на том, что чуть не улыбнулась. Она притворяется довольной или начинает привыкать к ситуации? То, что ей приходилось притворяться перед Орестом, чтобы не вызвать подозрений, еще больше все запутывало и усложняло. – И все-таки я предпочитаю есть их у себя дома.

– Хочешь вечером колы или фанты?

– Предпочитаю джин-тоник.

– Не шути так. Ты еще маленькая.

Амала оперлась на локоть, чтобы получше его видеть.

– Ну и что? Все равно я не доживу до совершеннолетия.

– Не капризничай.

– Скольким девушкам ты это говорил?

– Ни одной.

Так кто же ненавидит меня по ту сторону стены, чертов мерзавец?

– Ты никогда не сажал на привязь других девушек или парней?

– Нет. Ты единственная.

– Что ты имеешь в виду?

– Я с первого взгляда понял, что ты – та самая. – Орест бросил на нее взгляд поверх маски, и Амала поняла, что лучше помолчать. – Вечером устроим барбекю, – добавил он.

– Что, прямо здесь?

– Вентиляционные отверстия – отличные дымоходы. Туда, где ты спишь, не дойдет запах.

– А без этого никак?

– Люблю беседовать у огня. Кроме того, сегодняшний вечер будет особенным. Ну что, кола или фанта?

43

Без четверти семь утра мобильник Самуэле, лежащий на краю татами, завибрировал. По WhatsApp звонил Моше из Иерусалима, его бывший одноклассник и хороший друг, который недавно переехал на землю отцов. Самуэле откашлялся, чтобы прочистить горло.

– Кого я слышу!

– Я тебя разбудил? – спросил Моше.

– Нет, я давно встал. – Если ему звонили ни свет ни заря, Самуэле всегда притворялся, что не спал, поскольку, когда он объяснял, что много работает по ночам и поздно встает, люди, похоже, ему не верили. – Подожди, пока я выйду, а то Альфредо спит. Или прикидывается.

– Я не прикидываюсь, – пробормотал его бойфренд, засунув голову под подушку. – Кончай шуметь.

Самуэле поцеловал его в макушку и вышел в столовую, где открыл ноутбук и банку «нутеллы». Затем зачерпнул пасту ложкой.

– Ну что, разузнал что-нибудь о моем иероглифе?

– К твоему сведению, это не иероглиф, а обыкновенный серийный номер. Он был на ухе у собаки?

– Точно. Я оказываю услугу начальству.

– А Альфредо в курсе?

– Моя начальница – женщина.

– Тогда ладно. Поцелуй его от меня и не изменяй ему с каким-нибудь жеребцом.

– Я верен, как какаду.

– В общем, на ухе было написано «27 А», а потом, маленькими буквами, – «ИГФ».

– И ты это гуглил?

– Я только что вернулся с вечеринки, где мой знакомый… Не хочу хвастаться, но он светило медицинского факультета Тель-Авива…

– Конечно, ты не хвастаешься… – поддразнил его Самуэле: это была их старая шутка.

– По его словам, аббревиатура означает «Институт Г. Фойерштейна». А теперь насчет номера. Мой друг…

– Великое светило…

– …говорит, что этого пса обучали помогать людям с ограниченными возможностями.

Самуэле задумчиво положил в рот еще ложку пасты. «Неполную», – подумал он в свое оправдание.

– Например, приносить телефон или катать инвалидное кресло?

– Ни хрена ты не понял. Собак обучают успокаивать таких людей при приближении срыва и звать на помощь, если они становятся агрессивными…

– Не понимаю. О каких инвалидах ты говоришь?

– О наихудших. Институт Г. Фойерштейна – новая тюремная психиатрическая больница строгого режима в Израиле. Туда попадают только убийцы.

44

Самуэле предупредил в конторе, что опоздает, и никто не возразил ему ни словом – печальный признак его нового положения. Всего несколько дней на подхвате у Кавальканте, и он попал в категорию людей, которым коллеги желают опалы и которых подозревают в стукачестве и подхалимстве. Его даже удалили из общей группы в WhatsApp.

Мало того, его доминус больше с ним не разговаривал. Самуэле божился ему, что эта работа с Франческой – официально архивное исследование – будет временной, но тот убедил себя, что Самуэле просто пытается увильнуть от своих обязанностей. А у пожилых коллег, которых коробила открытая гомосексуальность Самуэле, появился лишний предлог его избегать. Проблема любой замкнутой среды, где все друг друга знают, заключается в том, что в ней всегда воцаряется гнетущая атмосфера паранойи.

Самуэле добрался до Милана на скутере – три четверти часа пути без единой пробки – и в одном из разноцветных домов на виа Линкольн, миланском Ноттинг-Хилле, встретился с психиатром Джойей Леви.

Это была элегантная женщина лет пятидесяти, которая провела его в такой удобный кабинет, что Самуэле захотелось растянуться на обтянутой телячьей кожей кушетке. Между университетом и стажировкой он прошел курс психоанализа и сохранил о нем хорошие воспоминания.

Вместо этого он сел в кресло, и Джойя села напротив.

– По словам Моше, вам нужна информация об Институте Г. Фойерштейна.

– Да, насколько я знаю, вы единственная итальянка, которая там работала.

– Почему вас интересует этот институт?

– Я пытаюсь выяснить, является ли некий человек тем, за кого себя выдает. Больше я ничего не могу сообщить из-за моего обязательства соблюдать конфиденциальность.

– Которое не сильно отличается от моего. Я не могу обсуждать пациентов.

– Не беспокойтесь, меня интересуют только общие сведения. Этот ваш институт – какая-то тюремная психушка, правильно?

Леви приподняла бровь:

– Неправильно. Мне не нравится слово «психушка». Институт Фойерштейна – клиника психического здоровья, в которой есть изолированное отделение для приговоренных заключенных с психическими расстройствами под управлением министерства юстиции. По сути, специализированных лечебниц для заключенных не существует, и их помещают везде, где только можно.

– Правда ли, что туда попадают самые опасные психопаты?

Психиатр снова подняла бровь:

– Смотря что вы понимаете под словом «опасный». Невменяемые люди могут представлять опасность для окружающих, но в первую очередь они опасны для самих себя. Я не знала криминального прошлого всех пациентов и занималась в том числе теми из них, кто не находился в заключении. Но никто из заключенных пациентов не совершал мелких преступлений. Большинство из них были убийцами или насильниками.

– Вы не знаете, лечились ли там военные или отставные военные?

– В Израиле всеобщая воинская повинность, поэтому почти все пациенты – бывшие военные. Тех, кто состоял на действительной службе, наблюдали военные психиатры. Их было около десятка, и они содержались в изоляции от других пациентов, поскольку служили в спецподразделениях и владели секретной информацией. По крайней мере, так мне объяснили. В клинике было два корпуса.

– Значит, вы никого из них не знали?

– Нет. У нас не было возможности встретиться даже случайно.

– Среди ваших пациентов был некий Гершом Перетц?

– Даже если бы я его лечила, то была бы не вправе вам об этом сказать, но я никогда не слышала этого имени. Впрочем, если он военный, в этом нет ничего удивительного.

Самуэле испытал легкое разочарование.

– Проводили ли с военными канистерапию?

– Вам рассказал о ней Моше? – Леви широко распахнула глаза.

Самуэле кивнул.

– Учитывая, чем все закончилось, это довольно щекотливый вопрос, – сказала Леви. – Протокол канистерапии разработан Центром психического здоровья в Тель-Авиве, и она показала хорошие результаты. Собак обучают распознавать признаки психотического обострения, прежде чем пациент сорвется. К примеру, собаки не допускают, чтобы пациенты причинили себе вред, успокаивают их, когда у них случаются вспышки гнева, утешают, когда они впадают в депрессию. Но канистерапию никогда не применяли в отношении заключенных.

– А сами вы ею занимались?

– Я составляла списки пациентов, которые, по моему мнению, были способны установить эмоциональную связь с животными. Всего в терапии участвовали тридцать собак. И за исключением пары случаев, лечение пошло всем на пользу. На протяжении терапии больным даже разрешили держать питомцев в палатах. И в итоге это обернулось проблемой.

– В каком смысле?

– Однажды вечером в тюремном корпусе произошел бунт. К тому времени, когда вмешалась охрана, десять человек получили ранения, а почти всех собак жестоко, чудовищно убили. Из тридцати собак выжили всего шесть или семь, но все они серьезно пострадали.

Самуэле вспомнились шрамы и увечья собак, которых возил с собой Джерри, и у него сжалось сердце.

– Наверное, вам было тяжело присутствовать при подобном зрелище.

– Очень. Но врачебный долг для меня превыше всего.

– Я и не думал подвергать сомнению ваш профессионализм… – слегка смущенно ответил Самуэле. – Вы знаете, что стало с выжившими собаками?

– Вы за них беспокоитесь? – улыбнулась Леви. – Я знаю только, что их отправили на лечение в ветеринарную клинику. Прошло уже два года, им наверняка нашли новых хозяев. К сожалению, программу прикрыли.

– Пожалуй, это к лучшему, учитывая, как с ними обошлись. Я имею в виду, при всем уважении к вашим пациентам…

– Мои пациенты не имели к этому отношения. В закрытое отделение также попадали на временное содержание обыкновенные уголовники, которые притворялись больными, чтобы избежать тюрьмы. Двое из них обвинялись в изнасиловании и убийстве, и они устроили эту бойню, чтобы убедить судей в своей невменяемости.

– Им это удалось?

– Нет. Они содержались в изоляции, но кто-то сумел обойти охрану и проникнуть в их камеры. Он убил обоих голыми руками.

45

Франческа выслушала, как продвигается расследование исчезновения Амалы, стараясь сдержать раздражение. Вернувшись к себе домой, она заснула как убитая, но ее последняя мысль перед сном и первая мысль утром были о Джерри – или как там, черт возьми, его звали, потому что на фотографии, которую оставил ей тот тип в больнице, был изображен другой человек.

Да, он был похож на Джерри, но недостаточно, и Франческа была уверена, что не ошиблась. Она обладала хорошей памятью на лица, натренированной на сотнях деловых переговоров, где консультанты договаривающихся сторон менялись со скоростью света.

По возвращении в Читта-дель-Фьюме она выслушала полковника карабинеров, которого прислал в особняк ее брата окружной прокурор Металли. Вытирая с усов кофе бумажной салфеткой, этот дедуля в мундире сообщил, что сожженный фургон похитителя обнаружили на маленьком кладбище. Франческа даже не попыталась притвориться удивленной.

– Вы установили, кому он принадлежит? – спросила она.

– Да, госпожа адвокат. Владелец – коммивояжер из пригорода Милана. Он заявил об угоне больше года назад.

– Простите, но чем он торгует?

– Тканями. Думаете, это может оказаться важным?

– Нет, это не важно, – вмешался Танкред. – Значит, похититель все спланировал еще в прошлом году?

– Возможно, он угнал фургон для других целей.

Франческа дослушала сводку, в которой, к сожалению, не оказалось никаких значительных новостей, и сбежала сразу же после карабинера. Гоня машину на превышенной скорости, она думала о том, что ей делать с Джерри. Он лгал ей, мог навредить ей и ее коллегам или помешать расследованию, но в то же время явно знал что-то полезное и был заинтересован в поимке Окуня. И после печальной встречи с карабинером, который пересказал им новости двухдневной давности, она еще больше разуверилась, что официальные поиски увенчаются успехом.

Несмотря на то что невестка обращалась с ней как с назойливой посторонней, а брат считал оппортунисткой, она не могла не переживать за Амалу. В последние годы они с племянницей так редко виделись, что при каждой встрече Франческа едва ее узнавала. В мгновение ока Амала превратилась из малышки в женщину, и Франческа отдавала себе отчет, что ничего о ней не знает. Она не знала ни ее музыкальных вкусов, ни кто ее любимый актер, участвует ли Амала в забастовках против глобального потепления, или ей на это наплевать. И это тоже тяготило. С тех пор как Франческа вернулась в Италию, ее не покидало чувство вины. И злость в кои-то веки заставила ее почувствовать себя лучше.

Когда Самуэле попытался перехватить ее перед входом в кабинет, она чуть его не затоптала.

– Подождите, госпожа адвокат. В вашем кабинете дожидается Джерри.

– Вот именно.

– Возможно, у меня есть новости о нем.

Франческа на мгновение закрыла глаза: что на этот раз?

Самуэле в подробностях передал ей свои разговоры с Моше и Джойей Леви, подсыпав соли на ее раны.

– Но имя Перетца не упоминалось, – сбивчиво закончил парень.

– Странно… Спасибо, сейчас я с ним поговорю. Оставайся здесь, в приемной. Если я позову на помощь, вызывай службу быстрого реагирования, но только если я позову на помощь.

Франческа вошла, хлопнув дверью, в результате чего собаки посыпались с тела Джерри.

– Добрый день. Вы уже нашли списки студентов факультета агрономии? – спросил он.

– Я их даже не искала. – Она сунула ему под нос фотографию, оставленную руководителем «Цапли». – Знаете, кто это?

Джерри взглянул на снимок:

– Быстро они сработали. «Цапля», верно?

– Они утверждают, что, пока я беседовала с братом Джады, вы в приступе паранойи до полусмерти избили какого-то мотоциклиста. Поэтому вы и перепачкались в грязи. Это правда?

– Да.

– И ваша фамилия не Перетц.

– Я никогда и не говорил, что моя фамилия – Перетц. Вы сами себя в этом убедили, и я не стал выводить вас из заблуждения. Я представился как Джерри.

– Каково же ваше настоящее имя?

Джерри улыбнулся:

– Это военная тайна.

– Подделка документов – уголовное преступление. Я могу вызвать полицию, и вас арестуют.

– Я думал, вы хотите найти племянницу.

Франческа села на угол стола, подальше от него.

– На ухе одного из ваших псов выжжено клеймо с аббревиатурой тюремной психиатрической клиники Г. Фойерштейна. Я так и не получила никаких объективных подтверждений вашим россказням. Вы избиваете людей, сжигаете улики, рассказываете невероятные истории о своих источниках, называете себя знатоком всего на свете, путешествуете с фальшивыми документами… – Франческа поискала слова. – Я не собираюсь следовать за вами вслепую. Вы израильский разведчик или кто?

– Опять вы за свое?

– Тогда объясните, откуда вы взяли всю эту информацию о Джаде и Марии, которую выудили из ниоткуда.

– Кое-кто помог мне ее собрать. Этот человек прекрасно осведомлен обо всем, что связано с Окунем.

– Кто он?

– Мой старый друг… Но позвольте напомнить вам, что вокруг вашей конторы вертятся наемники «Цапли».

– Они проследили за вами сюда?

– Не за мной, а за вами. Вероятно, вас держали под наблюдением с тех пор, как пропала ваша племянница. Кто-то не желает, чтобы история Окуня всплыла наружу. Кто-то достаточно богатый и могущественный, чтобы безнаказанно преступить границы закона. Вероятно, они хотят взять меня, поскольку знают, что без меня вы ни до чего не докопаетесь.

Франческа покачала головой:

– У вас мания преследования.